В омуте зелёных глаз

Но ведь ушло не только плохое, а вообще всё. Мы, наши приключения, понимаешь? Всё. Это и есть счастье? Если да, то я пас. © «Сверхъестественное» 12 сезон 11 серия

Когда Дин уходит за бургерами, Сэм лишь прячет улыбку в уголках рта: вот же любитель всевозможного фастфуда и всяческой дряни. Хотя, чего лукавить, Сэм и сам бы не отказался сейчас от сочного бургера, в который с огромным удовольствием вгрызся бы зубами. Денёк выдался не из лёгких — вся эта погоня за неизвестным монстром порядком выбила из колеи и точно силы все вытянула — и одним салатом тут точно не обойдёшься. А потом места себе не находит, когда Дин не возвращается ни через час, ни через два. И Сэм уже готов на стенку лезть: и от беспокойства за брата, и от жуткого голода, от которого сводит желудок. Где-то внутри начинает скрести от какого-то дурного предчувствия. Дин не мог вот так взять и пропасть не пойми куда. Нет, он не святоша, конечно, и вполне мог склеить девицу в каком-нибудь баре, это было в его стиле, но Дин бы в таком случае обязательно позвонил или черканул бы сообщение хоть в пару слов. А тут тишина в эфире. Сэм обрывает ему телефон, забивает до отказа голосовую почту и оставляет десятки текстовых сообщений. И плевать совершенно, что ведёт себя сейчас точно жена ревнивая, ждущая возвращения мужа. Он не ревнует. Нет, конечно. С чего бы ему это делать? Но волнение за непутёвого старшего брата никак не отпускает и лапой цепкой сжимает сердце и перехватывает горло так, что становится дышать трудно. Всю ночь он почти не смыкает глаз, периодически проваливаясь в зыбкую вязкую дремоту, из которой выныривает тут же, стоит только услышать какие-то звуки за тонкой входной дверью номера. Липкое беспокойство не отступает даже после ледяного душа и чашки крепкого кофе — то ещё противное горькое пойло, от которого Сэма лишь передёргивает. И отпускает его лишь тогда, когда в трубке раздаётся родной голос с нотками удивления и потерянности. Не совсем, но чуточку легче дышать становится. Сэм так и оставляет свой кофе остывать на столе возле ноутбука и пулей вылетает из номера, прихватив с собой из аптечки таблетки от головной боли. Чутьё подсказывает, что Дину они точно понадобятся. И позволяет себе выдохнуть только тогда, когда видит брата в небольшой местной забегаловке: цел и невредим, разве что дезориентирован слегка, но это поправимо. Сэму почему-то не хочется даже подтрунивать сейчас над Дином и обвинять того во всех грехах смертных. Он никак не может объяснить себе самому даже это едва уловимое ощущение, что зародилось внутри, стоило только увидеть брата. Что-то тут явно не так было: ещё ни одна девица, ни одна гулянка, какой бы эпичной она ни была, так не выбивали Дина из колеи. Да, Дин порой ворчал по утрам после особо бурных ночей, жаловался на жуткую головную боль, но тут что-то другое было. За этим будто стояло нечто, не поддающееся пока никакому логическому объяснению, но лишь царапающее предвкушением какой-то неминуемой беды изнутри. И Сэм отмахивается от первых звоночков, что должны были бы насторожить, списывая всё на похмелье и не выветрившийся окончательно алкоголь. Но от Дина почти и не пахнет спиртным сейчас, только едва уловимые нотки ощущаются. Он будет до последнего уверять себя, что Дину просто трудно сейчас, что на них слишком много всего свалилось за эти месяцы и тут любой сдаст. Но Дин Винчестер не любой, в глазах Сэма уже точно. Для него он был, есть и будет Героем, тем, за кем он всегда тянулся и на кого равнялся несмотря ни на что. Но сейчас геройская программа явно давала сбои: Дин даже имя собственное умудрился забыть. А потом они находят мешочек при осмотре трупа в морге, и всё встаёт на свои места. Ведьма. Они имеют дело с ведьмой. Легче от этого ничуть не становится, но зато теперь хотя бы понятно, в какой стороне искать решение проблемы и у кого просить помощи. Ровена. Да, пожалуй, матушка короля Ада не самый надёжный союзник, но ради спасения брата Сэм готов был заключать самые немыслимые союзы. Он бы и к самому Люциферу на поклон отправился, если бы это помогло Дину. И если поначалу странная забывчивость Дина вызывает лишь улыбку и желание подшутить над ним, то потом, с каждой прошедшей минутой, уверенность в том, что всё будет хорошо и Дин снова станет Дином тает точно мороженое под жаркими лучами солнца. Сэм смотрит в эти зелёные глаза, что всегда с такой бравадой и самодовольством на мир смотрели, и видит в них лишь страх, что плещется на дне зрачка. Подмечает шок и недоумение, лёгкую растерянность и потерянность. А внутри него самого пускает корни страх: не спасти, не успеть, не уберечь, не справиться. И Сэм в зародыше давит зарождающуюся панику, отметает прочь все сомнения. Как никогда ему сейчас необходимо собраться и думать за двоих. И это он теперь ощущает себя старшим братом, тем самым взрослым, которому приходится втолковывать Дину, точно ребёнку маленькому, что зло реально, что живёт оно не только на страницах книжек или на экране телевизора, что оно куда ближе и опаснее, чем можно себе вообразить. И он бы непременно порадовался непосредственности Дина и его поистине детскому восторгу, если бы не чувствовал, как время буквально сквозь пальцы утекает, как ничтожно мало его остаётся. У них. У Дина особенно, который вот-вот не только имя своё забудет, но превратится, если верить Ровене, в младенца сущего, ничего о мире вокруг себя не знающего. Он уже начинает забывать себя, всех, кого знал и любил. Даже тебя. Эти слова Ровены рефреном бесконечным в голове звучат. Он так забыть о них мечтает, мечтает, чтобы всё это лишь кошмаром оказалось. Пусть одним из самых жутких в жизни, но всё-таки сном. Дин Винчестер умрёт. И так хочется зажать уши, чтобы не слышать. Хочется вытравить из памяти эти слова, будто они никогда произнесены не были. Ибо Дин не может умереть. Только не так. Только не сейчас. Сэм не готов к такому. И спокойствие, с которым Дин реагирует на эти слова, будто они и не его вовсе касаются, уничтожает. Оно давит на плечи похлеще плиты гранитной, с силой такой припечатывает, что шелохнуться невозможно, а рёбра обручем между тем столь тугим стягивает, что малейший вдох теперь боль невыносимую причиняет. И хочется лишь одного сейчас: сгрести Дина в охапку, обвить его руками и ногами, как в детстве далёком, и нашептывать на ухо то, что было важно лишь для них одних. Рассказывать о тех мелочах, из которых состоял их день, о тех моментах, что делали счастливыми именно их двоих, даже если кому-то всё это казалось сущей безделицей. Но вместо этого Сэм сидит на краю ванной и рассказывает Дину о том, кто он такой и чем они занимаются. Рассказывает ему о вещах и событиях, о которых Дин почти тут же забывает. Эти воспоминания для него тут же прахом обращаются, по ветру развеиваются, тленом становятся. И внутри ломается что-то с треском оглушительным, а глаза застит пеленой непролитых слёз. И становится так холодно внутри, так колко, точно сердце в льда кусок обратилось. И хочется кричать. Кричать так, чтобы рухнул этот грёбаный мир, погребя его под обломками своими. И пусть всё катится ко всем чертям, потому что невыносимо видеть просто, как угасает на твоих глазах тот, кто всегда опорой надёжной и поддержкой был, кто спасал несмотря ни на что и не давал в бездну скатываться. Но Сэм не привык сдаваться. Только не тогда, когда речь о Дине шла. Он бы весь мир перевернул да на колени его поставил, если бы это для спасения брата потребовалось. И он вынужден оставить его на попечение Ровены, как бы не скребло внутри от решения такого. Хотя вариантов у него не то чтобы много было: взять с собой Дина и подвергнуть его риску огромному Сэм никак не мог. А внутри всё ворочается от беспокойства, в узел тугой завязываются внутренности все, и сердце сжимает лапа когтистая, пока он сидит привязанным к стулу и теряет драгоценные минуты, коих у Дина и так осталось ничтожно мало. И корит себя за то, что попался как мальчишка, что не смог закончить дело начатое и брата спасти. И плевать становится, что с ним самим теперь будет, потому как зачем ему жизнь эта, если рядом Дина не будет? Что Сэм делать будет без того, кто давно Жизнью той самой стал? Влачить существование жалкое, молясь о том лишь, чтобы быстрее всё это закончилось? Но, видимо, есть какие-то силы высшие, что даруют им ещё один шанс. Шанс, который они просто не могут оба упустить и должны выжать из него всё до последней капли, дабы не сожалеть потом о напрасно утраченных возможностях. И Сэм будет стоять внизу лестницы, впиваясь в силуэт Дина глазами, умоляя буквально о том, чтобы всё получилось, чтобы Дин, его Дин, вернулся. И будет ворчать, пряча улыбку и едва ли не пританцовывая на месте, что всё это не смешно вовсе. А внутри тем временем будет разливаться спокойствие и безмятежность, заполняя собой всё существо его. Успел. Справился. Спас.