ты – та беда, что целует жадно. беда соскучилась так по мне. (с)
Старый чёрный седан кажется каким-то чужеродным элементом среди всего этого сияющего великолепия. Цепляешься за него взглядом и моментально представляешь себе пыльную авторазборку где-то на Среднем Западе, но никак не залитую ослепительным солнечным светом Калифорнию. И чем больше Сэм всматривается в этот чужеродный элемент в здешней картине, тем сильнее в нём зреет уверенность в том, что он знает, кто за рулём сидит сейчас. И вдруг ловит себя на том, что хочется лишь сорваться с места и броситься к этой машине, но он замирает на месте, позволяя себе эту небольшую передышку, прежде чем его засосёт в водоворот из головокружительных эмоций. Чувствует, как покалывает в нетерпении кончики пальцев, как поднимается внутри волна горячая, готовая вот-вот затопить его целиком. Но он медлит, оттягивает этот сладкий миг встречи. Сэм уверен, что водитель тоже замер в предвкушении. Он будто видит его сейчас: линия плеч напряжена, пальцы сжимают кожаную оплётку руля с силой такой, что белеют костяшки, уголок нижней губы закушен, выдавая с головой волнение. И он тоже не двигается, оттягивая эту встречу глаза в глаза как только может. — Всё хорошо, Сэм? — миловидная блондинка видит его замешательство и пытается перехватить взгляд. Но Сэм будто не слышит и не видит ничего вокруг себя. — Сэм! — в голос подмешиваются нотки беспокойства. Он приходит в себя лишь тогда, когда девушка касается его руки. — Да, Джесс, — выдыхает Сэм. — Всё в порядке. Прости, но я должен идти, — запечатлевает с этими словами лёгкий поцелуй на её макушке и преувеличенно медленно идёт к машине. И время точно замирает. Будто не остаётся в этом мире ничего, только слышно, как тихо скрипит дверь седана, являя миру водителя. И ноги тут же, точно получают сигнал какой-то извне, начинают двигаться быстрее, будто кто-то в спину подталкивает. А потом он замирает едва ли не в десяти дюймах от чужого лица и выдыхает: — Дин… Тот стоит, прислонившись бедром к двери и руки на груди скрестив. Просто молча смотрит на Сэма, скользит взглядом по его лицу. — Я тоже соскучился… Сэмми, — Дин произносит это настолько тихо, что вслушиваться приходится в звук его голоса. И эта лёгкая хрипотца, что с головой сейчас усталость Дина выдаёт, придаёт словам особый оттенок. И Сэм подтверждение домыслам своим видит в горящей огнём манящим зелени чужих глаз. Таким же желанием горят и его глаза сейчас, и Дин прекрасно это считывает, потому что губы тут же сами собой в улыбку растягиваются. — Не познакомишь со своей подружкой? — Дин кивает куда-то Сэму за спину. В голосе его отчётливо сейчас считывается возбуждение и интерес, никакой ревности или подозрительности. — Диииин, — тянет Сэм, переминаясь с ноги на ногу точно провинившийся школьник в кабинете директора, — не начинай, пожалуйста. Ему не хочется сейчас играть в эти игры, ломать комедию и выслушивать комплименты, которые Дин точно будет отвешивать Джессике, но в каждом сказанном им слове будет непременно присутствовать тайный смысл, который лишь Сэм один считать способен. А ещё Сэм слишком соскучился. Внутри уже зудит вовсю желание: сделать этот шаг, что их сейчас разделяет, крепко прижать Дина к себе, зарываясь носом в волосы и втягивая этот одуряющий запах, который всегда от брата исходил. Что-то неуловимо меняется в одно мгновение в облике Дина, в его позе, выражении лица, и Сэм понимает, что можно. Делает шаг, цепляется дрожащими пальцами за футболку Дина и прижимает его к себе. Прижимает так сильно, что кажется, никто и никогда не сможет разомкнуть эти объятия. Жадно втягивает запах, исходящий от Дина: одуряющий аромат прогретых летним солнцем сосен. И мычит что-то невнятное совсем в шею, касаясь её губами. И сомкнувшиеся на его спине руки несут с собой ощущение целостности. Точно Сэм до этого весь по кусочкам разобран был, разбит и раздавлен, а теперь его вновь собрали умелые руки. Руки, что несли с собой чувство защищённости, значимости и нужности. И в этот миг ему плевать на всех. Он соскучился. Соскучился так сильно, что впору было уже на стену лезть без Дина.***
Глаза его впиваются в чёрную ленту дороги, руки расслабленно на руле лежат, губы бесшумно шевелятся, подпевая любимой мелодии, что льётся из динамиков сейчас. Но всё это лишь напускное, насквозь фальшивое и неестественное. Внутри него сейчас настоящий ураган, что готов снести всех и вся на своём пути. Внутри всё кипит, бурлит и пенится точно сотни-тысячи пузырьков шампанского. Внутри него вихрь эмоций, что закручивается с каждым мгновением всё сильнее и сильнее. И виной всему Сэм, сидящий на пассажирском сидении и впивающийся в него взглядом. И, кажется, у Дина даже щека правая горит от этого взгляда. И чувство такое, что ещё немного, и кожа покроется волдырями точно от ожога. Но Дин лишь улыбку прячет в уголках губ, щурит слегка глаза, которые полыхают сейчас огнём. Он просто наслаждается моментом и близостью Сэма, который так близко сейчас, что стоит только руку протянуть и можно дотронуться до него, ощутить твёрдость мышц, обжигающе горячую кожу, уловить прошившую его от этого прикосновения мимолётного дрожь. Они едва ли несколько фраз дежурных произнесли с тех пор, как, тихо скрипнув, захлопнулись двери, и они оказались отрезанными от всего мира в старом, многое повидавшем на своём веку седане. И слова не идут совсем, не потому вовсе, что им сказать друг другу нечего совершенно, просто не хочется портить некую… торжественность момента? Они оба слишком долго ждали этой встречи, считая дни, минуты, когда можно будет вновь, преодолев множество преград, оказаться наедине. — Что такое? — не выдерживает в конце концов Дин, поворачиваясь к Сэму. — Ты так во мне дырку прожжёшь, — губы его трогает лёгкая усмешка. — Ничего, — тут же отзывается Сэм, — я просто смотрю. Наслаждаюсь. — Язык его быстро по губе нижней проходится, и Дин взгляд оторвать от этого зрелища не может. И резко бьёт по тормозам, посылая мысленные благодарности Вселенной за то, что на дороге сейчас пусто и можно позволить себе некие вольности, не рискуя в аварию попасть. Не хватало ему ещё проблем с местной полицией. Дин тянется к Сэму и сцеловывает эту нахальную усмешку с чужих губ. Поцелуй получается неторопливый, тягучий, точно сладкая патока, затягивающий их двоих с головой. И тихий стон срывается с губ Сэма, когда Дин отстраняется от него. А от вида Сэма: блестящие от слюны, слегка припухшие губы, подёрнутые дымкой карие глаза, лёгкий румянец на щеках — внутри вспыхивает желание, противостоять которому становится невозможно. И он снова тянется к этим губам. Только поцелуй выходит отнюдь не такой мягкий: они сталкиваются зубами, переплетаются языками, сдавленно и тихо стонут. Дин вкладывает в него все обуревающие его эмоции, всё своё желание безудержное, что сжигает изнутри. Зарывается пальцами Сэму в волосы, тянет слегка на себя, прикусывает губу нижнюю и тут же проходится по ней языком. И Сэм почти рычит ему в рот от этой ласки, что сочетает в себе грубость и нежность одновременно.***
Уже много позже, ночью, лёжа в кровати, что ещё хранит отпечатки их тел, Сэм будет смотреть на Дина и ловить каждое его движение: медленный поворот головы, перёдергивание плечом, плавные перекаты мышц под кожей, пока Дин будет футболку натягивать. Он будет впитывать его образ, стараться запомнить мельчайшую деталь, уловить то, о чём брат молчит, считать слова невысказанные во вскользь брошенных взглядах и мимолётных прикосновениях. Эта встреча была невероятно короткой, и Сэму мало, катастрофически мало проведённого вместе времени: какие-то жалкие крохи, считанные часы, мелочь в сравнении с тем, что у них всегда было. Но Дину пора ехать, возвращаться к отцу, пока тот не стал что-либо подозревать, иначе и эти встречи раз в несколько месяцев сойдут на нет. И внутри вдруг поднимается волна ярости и ненависти к тому, кто отнял у него самое дорогое, — Дина. Сэм давно смирился с тем, что он со своей неуёмной жаждой свободы и независимости как кость поперёк горла старшему Винчестеру. И этот отъезд — бунтарство и прихоть, по мнению Джона Винчестера, — стал для них настоящим спасением: ничем хорошим дальнейшее соседство не закончилось бы ни для кого из них. Слишком тяжело это было. И Сэм ни разу не пожалел о принятом решении. Сожалел о том лишь, что, захлопнув за ним дверь, отец запретил Дину поддерживать с братом какие-либо контакты: ни звонков, ни сообщений, ни уж тем более встреч. И первые полгода так оно и было, а потом точно плотину прорвало, и от Дина посыпались звонки и сообщения. Сэм без конца слушал голосовые, что присылал ему Дин, наслаждаясь звуками такого родного голоса, перечитывал сообщения, кажется, даже улавливая каждую прожитую Дином эмоцию, пока тот набирал текст. Сэм надеялся, что однажды у Дина получится вырваться из-под пристальной опеки отца, и они смогут встретиться. Он грезил об этой встрече, но старался не давить на Дина, ничего не требовать от него. Сэм знал, что стоило ему только взять с Дина обещание встретиться, тот непременно сдержал бы слово собственное, но подставлять брата под гнев отца не хотелось совершенно. А потом она случилась. Их первая встреча спустя год после того, как Сэм ушёл. И она отпечаталась в памяти каждым своим мгновением. Каждое произнесённое тогда Дином слово, каждый его жест, взгляд, каждое прикосновение — всё словно на подкорку записалось, чтобы остаться с Сэмом навсегда. Впрочем, как и все последующие встречи, пусть и было их ничтожно мало — хватило бы пальцев на одной руке, чтобы сосчитать.***
Висок тянет жутко, боль настолько невыносима, что хоть на стенку лезь. Но Дин лишь прислоняется к оконному стеклу — прохлада несёт с собой некое облегчение, пусть и длится оно недолго совсем. Он вздрагивает слегка, когда на животе его смыкаются чужие руки, а на плечо опускается подбородок. И в нос тут же бьёт запах: пленительная морская свежесть, которая тут же кружит голову. Дин расслабляется в руках Сэма, забывает моментально о боли, что лишь глухо теперь отдаётся в виске. — Как отец отпустил тебя? — Сэм задаёт вопрос, что последние несколько часов покоя ему не даёт. — Бобби сказал, что ему нужна помощь с каким-то старым делом в Калифорнии. — Ты втянул в это и старину Бобби? — удивлению Сэма нет предела. Он цепляет зубами мочку уха Дина, чем невольный стон с его губ срывает. — Не то чтобы он особо против был, — голос Дина скатывает в едва слышный шёпот, когда руки Сэма забираются под футболку и оглаживают рельеф мышц на животе. — Бобби никогда не против поставить нашего отца на место… Проклятье, Сэм… — почти шипит Дин, когда Сэм зубами слегка прихватывает кожу у него на шее, — что ты творишь? — А на что это похоже? — в голос Сэма подмешиваются игривые нотки, а сам он разворачивает Дина к себе лицом. Ему просто необходимо сейчас видеть его: эти горящие лихорадочным блеском зелёные глаза, закушенный уголок нижней губы, подрагивающие кончики ресниц, россыпь веснушек золотистых на носу и щеках. Он впитывает каждую чёрточку этого лица, запомнить пытается, кажется, расположение каждой веснушки. — Сэмми, — хрипит Дин, теряясь в чёрной бездне чужих зрачков, — поехали со мной. Возвращайся. Я не могу больше так, не могу без тебя. И после этих слов что-то неуловимо меняется в этой небольшой комнате в каком-то старом, доживающем свой век придорожном мотеле. Словно температура падает сразу на несколько градусов. Дин отмечает, какими резкими моментально становятся черты лица Сэма, как гаснет огонёк в этих карих глазах, как сжимаются в линию тонкую губы. И сам он отстраняется от Сэма, прижимается виском к окну, потому как боль возвращается, напоминая о себе с новой силой, словно реванш берёт за то, что пришлось отступить. — Дин, — голос Сэма едва ли не сталью обрастает, — ты можешь справиться с этим один. Должен встретиться с отцом и всё ему объяснить. — Да… но… — Дин отводит взгляд и добавляет едва слышно: — я не хочу. Не могу сделать это без тебя… Пожалуйста. Ночь скрывает расползающийся по щекам румянец. Он сказал это — мир не обрушился ему на голову, не похоронил заживо под обломками своими. Всего несколько слов, но они передавали все его чувства: невозможность жить вдали от Сэма, дикую тоску по нему и отсутствие какого-либо смысла в каждодневной рутине. И Сэм уступает. Черты лица его смягчаются, взгляд теплеет. Дин так редко открывался перед ним, почти не пускал в свой внутренний мир, закрывался на все засовы. Может, сказывается сейчас время, проведённое в разлуке? Но для него значение имеет лишь то, что Дин позволил себе эту слабость признаться, что сейчас он настолько уязвим и открыт, что Сэм просто не может отмахнуться от него, не может оттолкнуть. И он вдруг осознаёт, что пойдёт за Дином. Несмотря ни на что и вопреки всему: здравому смыслу, желанию построить нечто своё, обособленное, с Дином никак не связанное. Потому как он тоже скучал. Скучал до ощущения физической боли, до пустоты внутри.