Бернард пишет Эстер: У меня есть семья и дом.
Я веду, и я сроду не был никем ведом.
По утрам я гуляю с Джесс, по ночам я пью ром со льдом.
Но когда я вижу тебя — я даже дышу с трудом.
Гермиона сглотнула и с ужасом посмотрела на другую ладонь, что тянулась к ее лицу. Мокрые пальцы, покрытые кровью, надавили на ее дрожащие губы, заставляя их приоткрыться. Ее замутило от вкуса и запаха: кровь Беллы источала неестественно гнилое амбре, перекрывая запах разбитых духов и заполняя всю комнату этой падалью в мгновение ока. Хотелось прикрыть нос и отвернуться от этого смрада. Девушка отшатнулась от протянутой руки и неловко упала назад в попытке сбежать от мужчины, что смотрел на нее абсолютно черными глазами. Радужка его исчезла в широте чернеющих зрачков, словно ее поглотила прячущаяся в них тень. Он улыбнулся, и покрытые кровью губы распахнулись в оскале. Том сел на колени перед ней, кладя руки ей на плечи, будто пытаясь успокоить, но она с громким вздохом отползала все дальше и дальше, пока не уперлась мокрой от пота спиной о стену, тем самым загоняя себя в ловушку. Реддл, сидя на коленях в футе от нее, молчал; пальцы его потянулись к волосам мокрым от крови и зачесали их назад. С них капало на плечи и лицо. Мужчина был весь пропитан алой жидкостью, и Гермиона сплюнула на пол слюну с чужой кровью, которой тот оросил ее губы, и вытерла рот рукавом мантии. — Боишься? — подал он голос. Она зажмурилась от страха, что заставил плоть заледенеть от ужаса. Это был такой глупый вопрос с его стороны, что Гермиона снова подтвердила свои догадки: его мозг работал совершенно иначе, чем у других. Он был импульсивен и слишком жесток. Такое чувство, будто Реддл понял, что играть свою лживую роль доброго человека перед ней не имеет никакого смысла и показал ей свою настоящую сторону души, впредь не переживая, что она может что-то о нем подумать. Хуже быть уже не могло. Хотя, возможно это был лишь акт запугивания с его стороны, — Гермиона уже не понимала, что происходит и чего он от нее хочет. Единственное, что девушка желала, это скрыться с его глаз, спрятаться от кровавых пальцев и никогда не видеть этого больного горящего взгляда, направленного в ее сторону. — Правильно делаешь, — продолжил волшебник, пока она так и сидела с зажмуренными глазами, ожидая своей участи, будто бы это помогло ей исчезнуть. Гермиона вновь попыталась собрать внутри себя магию, чтобы оттолкнуть его и закрыть дверь комнаты на замок, но ее силу будто что-то заблокировало. Словно на выход из пещеры поставили огромный валун, мешающий пройти, и высвободить то, что горело. Она чувствовала магию внутри себя: пульсирующую и живую, но не могла никак себе помочь, словно корни дерева прогнили… он забирал ее такую нужную магию ежесекундно. Раздался громкий хлопок, — Реддл вздрогнул и дернулся, глядя на того, кто так нагло посмел их прервать. Домовой эльф, упавший ниц, заговорил дрожащим голосом: — Господин, простите Винки! Хозяин Малфой ждет вас в гостиной, прошу навестить его прямо сейчас, это очень срочно, — и исчез в таком же оглушающе громком хлопке, боясь, что Реддл оторвет ему голову за беспокойство. — Тебе крупно повезло, Гермиона, — Реддл поднялся и подошел к ней, встав вновь напротив ее закрытых век; он больно схватил ее за плечи, впиваясь ногтями в косточки и поднимая девушку с колен. — Идем со мной, посмотрим, что они скажут в свое оправдание. Гермиона молилась всем богам на свете, чтобы его настроение сменило направление, пока он вел ее за собой. Окровавленный и страшный в своей ярости, мужчина тащил Гермиону за руку сквозь темные коридоры огромного дома. Пока они, спустя время, не пришли в комнату, где на коленях стояли все Малфои, муж Беллатрисы — Рудольфус Лестрейндж, Северус Снейп и сама Белла, баюкающая место, где теперь зияла отсутствующая конечность. — Мой Лорд! — закричала женщина и кинулась к его ногам. — Молю вас о прощении! Я не понимаю, что произошло, мой разум был затуманен из-за мерзости, что источает эта девка, — она кинула ненавистный взгляд на Гермиону. — Я хотела лишь научить ее быть более послушной, клянусь вам! Клянусь! Реддл молчал, лениво оглядывая стоящих на коленях людей, задержавшись взглядом на травмированной Пожирательнице Смерти. Плоть на плече была темно-бордовой, видимо, на ней использовали бадьян. — Мой Лорд! — Нарцисса подняла голову. — Прошу вас простить мою сестру, вы знаете, что она… не в себе… пожалуйста, наша служба вам была всегда подпитана верой и правдой. Молю вас, не убивайте Беллу! Простите ее! Гермиона одарила взглядом Тома, тот напряжённо всматривался в лежащую у его ног не такую уж и сильную Беллу. Кровь из отсеченной руки остановили, но она была бледна из-за сильной кровопотери, и темные глаза Лестрейндж теперь не сияли безумием столь сильно. На секунду Гермионе стало ее даже жаль, как бывает жаль больных людей, запутавшихся в своей ненависти. Она же… сумасшедшая, неконтролирующая себя женщина, которая отсидела немалый срок в Азкабане и углубилась в Темные искусства, расщепляющие все хорошее, что когда-либо было в ней, если это когда-то вообще существовало в женщине… Грейнджер сглотнула и отвела от нее взгляд. — Это была последняя ваша просьба, миссис Малфой, которую я исполню для вашей семьи. Белла действительно была немного… резка, — он улыбнулся и как джентльмен подал женщине руку, поднимая ее с пола. — Но я умею прощать ошибки, ведь вы мои самые верные поданные. У меня к тебе будет задание, Беллатриса и… извинись перед мисс Грейнджер. — Что вы сказали, мой Лорд? — она дернулась, безумный взгляд прилип к лицу Гермионы. Зрачки женщины, казалось, расширились еще сильнее, когда она увидела покрытые кровью губы Гермионы. Веко ее дернулось и она закусила губу, видимо, чтобы не сорваться на проклятия в сторону девушки. — Мой Лорд... — начала Нарцисса, но Реддл прервал ее рукой, заставляя замолкнуть. Гермиона закатила глаза. Ей подумалось, что для Нарциссы это был на самом деле отчаянный шаг, просить за безумную сестру. Но она понимала, что так же сделала бы и для Гарри, и для Рона, отбросив страх перед Реддлом. — Извинись, Белла, и тогда твое наказание будет не таким строгим. У Реддла чесались пальцы, внутри бурлило от эмоций, не его, а Гермионы. Чем ближе они находились друг к другу, тем сильнее он чувствовал девушку: ее магию и ее настроение, что передалось и ему. Теперь он понимал, что за боль прошибла его позвоночник, когда его ублажала Лестрейндж, — они разделяют боль Грейнджер на двоих. Кровавый ад... — Прошу прощения, — прошипела Белла, не смотря на Гермиону, но Реддл удовлетворенно кивнул. Когда он услышал эти слова, то на секунду ощутил торжество Грейнджер, но снова оно сменилось на серость и боль. Неприятные чувства, что она хранила в себе. Она боится его, ненавидит и мечтает о смерти, — собственной или Реддла. Язык обжигало песком ее отчаянья, на сегодня с нее хватит; он посмотрел ей в глаза и произнес: — Иди в комнату, Гермиона, — сказал ей Том, — а Беллу ждет ее наказание. — Но, — начала Белла, — мой Лорд… — Заткнись, ради Салазара, — отрезал Реддл и начал чертить в воздухе какое-то сложное заклинание, Гермиона хотела посмотреть, что именно он сделает с ней, и задержала дыхание. Но тут же появился уже знакомый домовой эльф Винки, который схватил ее за руку и перенес обратно в спальню. Разбитого стекла, крови и плоти уже не было, но в воздухе все равно будто бы летал этот неприятный запах. Гермиона распахнула окно настежь и, шатаясь, прошла в ванну, глядя на свое отражение. Ее рот и губы были заляпаны кровью. Она начала мылом стирать с себя этот привкус, чувствуя, что снова начинает плакать. Он накажет Беллу, помимо отрезанной руки ее ждало что-то еще… Куда она попала, Мерлин! Реддл на самом деле сумасшедший. Лишить руки свою самую верную последовательницу, потому что та могла убить Гермиону и по незнанию отобрать у него тем самым силы. Да… Реддл бы не допустил такого позорного проигрыша никогда, но Гермиона не могла не расстроиться, — ее последний шанс на освобождение был утерян. После этого случая, скорее всего, с ней вообще не будут контактировать другие люди, запрут в поместье до самой старости, пока Реддл будет вершить свои планы с помощью ее магии. На самом деле не особо и хотелось общаться с кем-то из его Пожирателей смерти, но девушка понимала, что она зачахнет здесь, как одинокий цветок без света и воды, в этом огромном, но пустом поместье, наедине с Реддлом и его темной душой, которая засасывала ее черной дырой в свои царства. Она ощущала эту подавленность каждую секунду с тех пор, как он вернул себе тело. Она стерла злые слезы с лица и поморщилась. Этого нельзя допустить, она отыщет кого-то, кто сможет ей помочь, а если нет, то сделает все сама. На каждое действие — есть противодействие, и если он смог забрать у нее магию, то она может забрать и его силу в ответ. Гермиона скривила губы, ей нужно будет как можно скорее посетить библиотеку и начать искать. Мысли о Гарри терзали не хуже Круциатуса, но она боялась выходить из комнаты, чтобы не обрушить на себя гнев Реддла. Она боялась его и ждала, что Гарри сможет к ней прийти сам, если, конечно, будет в состоянии… Она справится, со всем справится, главное лишь верить и надеяться, как всегда говорил ей отец. От воспоминаний о родителях стало еще хуже… Грейнджер взглянула на свое отражение в последний раз и вернулась в спальню, с головой укрываясь одеялом, но даже запах свежего альпийского луга от чистого постельного белья не мог перебить ощущение крови, что, казалось, она впитала в себя, когда Реддл посмел коснуться ее. — Я выберусь, — сказала Гермиона в пустоту, но ей никто не ответил, даже собственный разум молчал, не зная, как утешить девушку, что попала в логово дракона. Она свернулась калачиком и придвинула ноги к груди. — Выберусь отсюда и буду свободной. Я буду сильной. Надо будет убить — убью, — голос дрожал, будто самой себе не верил, — нужно будет подставить — подставлю, но я не дам Реддлу свободной жизни. Я сожгу собственную магию, если это поможет, я убью себя, если будет нужно, сделаю все, что угодно, но он не будет жить. Я клянусь тебе. Я справлюсь, слышишь, Гермиона? — она попыталась улыбнуться, но у нее не получилось; если бы она видела себя в зеркале, то ее отражение, будто отрицая ее же слова, казалось бы тусклым и безжизненным. — Вот увидишь, я найду выход, найду! Детские сказки научили ее тому, что на каждого дракона найдется свой рыцарь с острым мечом. «Какая глупость», — фыркнула она про себя и перевернулась к окну, вдыхая свежий воздух. У нее нет рыцаря, да и из Гермионы принцесса так себе. Сжав одеяло продрогшими не только от прохладного воздуха пальцами, Грейнджер кивнула сама себе, — она и будет этим рыцарем. Спустя недолгие минуты она уснула, не слыша, как в ее комнату вошел Реддл и сел на кресло, кладя ногу на ногу. Он словно под гипнозом смотрел на эту девушку и размышлял. Что-то внутри него менялось, и ему это не нравилось. Ее магия — качество и сила — напрямую зависели от ее морального состояния. Он чувствовал это. И сейчас на его языке оседал кислый привкус, словно он сделал глоток уксуса, потому что она была разбита и испугана, а он не мог понять, что с ним не так. Реддлу не нравилось это ее настроение, состоящее из боли и тоски, но по-другому он не мог и не умел, ему было чуждо понятие раскаяния или сочувствия. Закрыв глаза, он растворился в чужой магии, напитываясь ею, как пересохшая губка впитывает в себя желанную влагу. Он найдет способ избегать ее эмоций и закрываться от них, потому что на секунду ему стало ее жаль. Только секунду… а Реддл испугался этого ощущения, словно обжегся, ведь раньше он даже не знал, что это за эмоции. Когда Грейнджер порезала себе руку, он будто почувствовал кусочек ее боли. Было терпимо, но все равно неприятно. Ему казалось, что все, что он ощущал ранее — лишь отголоски того, что он попросту привыкал к новому телу и впитал в себя мысли Волан-де-Морта за все годы, но нет. Дело было в самой Гермионе Грейнджер и их связи. Он никогда никого не боялся. А теперь состояние девчонки диктовало ему то, как он будет себя ощущать, как он будет жить и колдовать. Это так его взбесило, что он еле сдержался от того, чтобы не убить неповинную в этом Беллу. Ярость, что передалась ему от его более зрелого сознания, без того тяготила. Новое тело было странным, пока что непривычным. Ко всему прочему поведение Грейнджер и ее непослушание доводили до точки невозврата, что просто нужно было держать ее под Империусом в комнате и забыть о ней навсегда. Но забывать о девушке не хотелось, а настолько сильный Империус, чтобы приструнить ее характер, так же негативно бы повлиял на качество ее магии и моральное состояние, от которого он был зависим. Зависим… само слово заставляло его глаза краснеть от гнева. Все его чувства к ней, что начинались, как обычный праздный интерес, подобный тому, когда он вербовал волшебников на свою сторону, перерастал во что-то большее и чуждое его природе. Ее хотелось защитить, накормить и уложить в теплую постель, пригладив волосы, чтобы она чувствовала себя комфортно. Реддл закусил губу. Поздно. Он уже показал ей все, что так хорошо скрывалось под маской доброжелательности и манипуляций. С ней он мог говорить то, что хотел сказать, не боясь, что это что-то изменит. Гермиона его боялась: ужасная на вкус магия и ее настроение тяготили и его тоже. Но почему-то с ней не было желания играть. Рядом с ней хотелось быть настоящим, не уподобляясь детским играм, что он вел с остальными, потому что она сразу поняла кто он такой, раскусила личину, и это его поразило. Гермиона была стоиком, не поддавшаяся на его речи и шарм. Она чем-то напомнила ему Дамблдора, что сразу понял, с кем имел дело. Гриффиндорцы... Мерлин! Реддл даже жалел, что все вышло вот так. Он был связан с чертовой девочкой, хрупкой и беззащитной, которой шею можно было сломать одной рукой. Ее безопасность была превыше всего на данный момент, даже выше Поттера, который не умрет просто так, — крестраж был хорошо защищен. Только если мальчишку не подпалят Адским пламенем, но Том бы такого не допустил, да и контролировать его — пламя — могли лишь единицы. Том сжал кулак, словно сжал в руке спящую девушку; он все решит, все исправит, но сейчас ему нужно было подумать, как обезопасить Поттера и Гермиону, потому что знал, — раз была Белла, значит, будет кто-то еще… Нужно перенести ее в безопасное место, где ему когда-то было комфортно самому. Хогвартс не подходил, она не вернется туда. Было у Реддла на примете еще одно место, где он недавно побывал: тихое, светлое и охраняемое, как раз то, что нужно. Ее необходимо было увезти из дома Малфоев, куда были вхожи все его поданные. Он начал думать, что она может попробовать свой финт не только с Беллой, учитывая ее славу и острый язык. Грейнджер могла умереть, останься она здесь. И ему это не нравилось.***
Тео с неприкрытым отчаянием смотрел на прочтенную — уже второй раз — рукопись. Ту самую, что написала Гермиона, и с ужасом понимал: зря она это затеяла, ох, зря. Нет, он не сомневался в ее интеллекте. Примеры, описанные девушкой, были очень даже неплохие, как и четкие варианты того, откуда маглорожденные появились. Однако, сама идея… тот факт, что она — именно она! — разбила эти закостенелые устои, ткнув чистокровных носом в собственное дерьмо, напрягал Тео. У него не было предрассудков по поводу крови, учитывая корни семьи по матери. Его отец — папа, какой же ты глупый — все равно вступил в армию Волан-де-Морта одним из первых и вел превосходство чистокровных в массы, но какие идеи они хотели реализовать? Что их так влекло в Реддле? Тео как-то попались на глаза вырезки из агитационного буклета Темного Лорда, и это заставило его в недоумении нахмурить брови. На самом деле красиво было написано там все: начиная от возвращения былого величия, заканчивая угнетением остального, бо́́́лее грязного населения волшебников — тех самых грязнокровок, которых Реддл, как подумалось Тео, в угоду своим приспешникам, мешал с пылью под ногами. С каждым новым изданием, да-да, оно было не единственным в своем роде, Реддл будто бы заманивал на свою сторону все новых представителей волшебного мира, например, вампиров и оборотней, которые считались такой же чернью, как и грязнокровки, если не хуже, но Темный Лорд, почему-то, причислил их к угнетаемым светлыми волшебниками расам и обещал защиту и процветание. Но Тео понимал: он просто собирал армию и все; Волан-де-Морту было плевать, кто какой крови и статуса, если это приносило для Реддла хоть какую-то пользу. Как этого не видели остальные хваленые чистокровные роды, блещущие интеллектом, как Блэки и Малфои, Розье и Булстроуды, которые склонили свои головы перед ним? Они шли за его спиной, выполняя поручения по убийству и вербовке, подобно слугам, коими и являлись. Реддл, по рассказам отца, убивал и чистокровных волшебников со стороны светлых магов, которые давали ему отпор. Так значит на чистоту крови и сохранение этой важной части волшебной знати ему было тоже плевать? Складывалось ощущение, что он просто хотел власти и неважно, кто будет пресмыкаться у его ног: чистокровный, полукровка или грязнокровка, ведь главное, чтобы Он сам был на коне. Тео с одной стороны понимал его приспешников в начале, Вальпургиевых Рыцарей, которые пошли за ним, опьяненные его силой, харизмой и тем, что он был родственником Салазара Слизерина. Он ведь и сам восхитился им в самом начале, совершенно не замечая подвоха. Черт побери, да не скажи ему отец правды о нем, не обличи он Реддла, как ненормального кукловода, Нотт-младший самостоятельно начал бы служить ему искренней верой и правдой, откинув прочь свои планы и стремления, лишь бы заполучить его благосклонность. И это очень пугало, что они все, поголовно, могли бы пойти за ним, сея хаос и разрушения; благо, он одумался, но его влияние на самого себя не мог исключить насовсем. Такое чувство, что в этой брошюре, а Тео считал ее именно брошюрой и ничем иным, молодой Темный Лорд описал самые кричащие слова о власти, взятые из заголовков старых газет, которая будет подарена волшебникам, как в рекламе зелья от всех болезней, которое высосет из вас все деньги, но не вылечит. Вот только… что бы это принесло? Отказ от Статута о секретности и война с маглами? Но Реддл же не настолько болен, чтобы подчинять себе всех людей на планете… это просто невозможно, маглов гораздо больше. Стирание памяти семьям грязнокровок или полное лишение права пользоваться волшебной палочкой? Это было вообще бессмысленно. Возвращение старых праздников и обрядов? Чистокровные и сами уже не помнили, когда отмечали праздники по старым традициям, призывая умерших на Самайн, сжигая костры на Равноденствие и очищаясь с помощью воды в Солнцестояние. Там не было написано толком ничего из того, что будет дальше, только величие, только сила, вложитесь в Лорда Волан-де-Морта и разделите с ним власть над всем миром. Звук аплодисментов. Занавес. Каков бред… Его отвлекла утренняя су́толока, присущая ежедневной рутине хогвартских завтраков. Дети и подростки толпились, сталкиваясь, как сонные мухи, раздражая без того кричащие от боли рецепторы Нотта своей стрекотней и шумом, — этого живого звука даже в такое смутное время у замка отнять было, к счастью, нельзя. Тео вздохнул, хватаясь за больную голову, и отвернулся на пустую тарелку; он так и не смог заснуть, повлияло слишком долгое обсуждение новостей с друзьями о Поттере и Грейнджер, а после — спать было уже бессмысленно. Он не хотел, чтобы она привлекала внимание, а теперь в Хогвартсе только и шептались, что о рукописи, которая уже была прочтена почти каждым учеником. Только они не знали, кто ее написал… Пару минут назад Тео, когда он поднялся из подземелий факультета, пришло письмо от отца с просьбой вернуться в Мэнор сегодня вечером. К ним должен прибыть Темный Лорд собственной персоной, и они будут его развлекать, подобно шутам в древности. Нотт скривился и спрятал рукопись в сумку, отправляясь на завтрак после прочтения не особо приятного письма. Ему нельзя было опаздывать, как староста он должен помогать близнецам Кэрроу с «воспитанием» провинившихся детей. Какая чушь… ему все больше претило то, чем он занимался и во что верил. Прятать детей становилось все труднее, да и постоянные Обливиэйты, которые они наносили с Панси, Блейзом и иной раз Малфоем, уже становились подозрительны, потому что провалы в памяти случались у Кэрроу уж слишком часто. Благо, Директор в лице Снейпа это никак не комментировал. Школа представляла из себя полигон для взращивания юных Пожирателей Смерти. Всех маглорожденных если не наказывали каждый день, то относились к ним так, будто те прокаженные, причём, на всех факультетах, даже гриффиндорцы молчали, сбиваясь кучками на занятиях и во время еды. Дети боялись быть защитниками, потому что одно неверное движение и их родителей или их самих могли осудить за содействие «маглам». Выгонять из школы маглорожденных Снейп запретил, но вот все остальные издевательства поощрялись его молчанием. — Отмаливал сегодня свои грехи? — усмехнулась Паркинсон, присаживаясь рядом на скамейку. — Плакса Тео. — Отвали, — он проигнорировал ее, уставившись в тарелку. — Не ругайся ты так сильно, а то, боюсь, снова рыдать начнешь. Мне нашептал Блейз, как ты кричишь по ночам. Что тебе такого снится? — Тео промолчал, доставая из кармана монетку и направляя на нее палочку. — Сколько у тебя их? Десять? И все тебе снятся и кричат, что ты виноват? — она придвинулась ближе. — Говорят, что ты убийца? Что ты ничтожество? Макгонагалл не снимает с тебя баллы за свою смерть? — Девять, — автоматически поправил Тео и тут же прикусил язык, он не хотел обсуждать это снова. — Слушай, я… — Бедный мальчик Тео, — она словно пьяная хихикнула, но Тео уже привык к такой ее манере общения: каждый из них спасался, как мог, — смотри на это проще, я опять слышала твое нытье в заброшенном толчке с утра. Убил и убил. Они все равно мертвецы, так хоть умерли безболезненно. Прекращай рыдать и строить из себя мученика, — он развернулся к ней, набрав в грудь побольше воздуха, чтобы накричать, чтобы она заткнулась наконец-то, но, заглянув в ее глаза, не смог ничего ответить, отвернувшись. — Как ты думаешь, он убьет их? — спросила Панси через некоторое время. От нее пахло клубничными духами, но даже они не могли перебить запах травы, исходящий от девушки. Наверное, поэтому ее так поперло на такие откровенные разговоры. Он начал движение палочкой, представляя, что создает маленького фестрала. Монетка приобрела тело и копытца, но голова не получилась… снова. — Я имею в виду, что он с ними сделает? — Тео пожал плечами, сосредотачиваясь на голове фигурки. — Мне кажется, он трахает Грейнджер, раз оставил ее в живых. Я бы тоже хотела. — Грейнджер? — Тео ухмыльнулся, отвлекаясь. Она повернула голову и посмотрела на него, как на идиота, и закатила глаза с расширенными зрачками. — Тома Реддла, дебил! Он просто секс на ножках, — она окинула его презрительным взглядом, — хотя откуда тебе знать-то, девственный плакса Тео. Твои мерзкие на вид фигурки раскиданы уже в каждом углу замка. Ты что, как кот, территорию метишь? Тео повернулся к ней лицом вновь: зрачки у слизеринки были настолько расширены, что темно-карий цвет терялся на их фоне; кожа покрыта толстым слоем тонального крема на тон темнее ее натурального цвета с рыжеватым подтоном, чтобы скрыть болезненную бледность и веснушки, что она ненавидела. На голове очки. Черные и не пропускающие свет, чтобы скрыть красные глаза. Снова не в себе, а ведь еще завтрак не начался. Ему было жаль свою подругу, но он не мог ей помочь — никак, как и она ему. Каждый из них справлялся, как мог. Драко погряз в алкоголе и сексе, а Блейз ударился в изучение иностранных языков, лишь бы мозг работал отдельно от тела, лишь бы не думать, что еще ночью они… — Я буду иметь в виду, что ты хочешь его. Это очень важная информация, спасибо, Панси, за просвещение. Если у меня возникнет возможность, я обязательно устрою вам свидание. Тео откинул в сторону неполучившегося фестрала и достал еще одну монетку, чтобы превратить ее в кошку, это помогало успокоиться и всегда напоминало ему о его любимом школьном предмете и профессоре… Именно они получались у него лучше всего. Недавно он посетил магазин магловской литературы, потому что он не мог нормально спать, нормально есть и общаться из-за того, что ему снились убитые им люди, было слишком тяжело. Ему снилась Макгонагалл и ее испуганный взгляд, когда он направил на нее палочку и произнес смертельное заклятие, каждую ночь. Звук ее треснувших об пол при ударе очков был самым страшным звуком для него теперь. Ему даже не дали погоревать о ней, осознать, что он только что убил любимого профессора, пусть она даже не была его деканом; Лестрейндж сразу же увела его за руку вместе с Малфоем. Каждую ночь он кричал и плакал во сне, накидывая заглушающие чары на полог кровати, которая была пропитана потом и слезами. Ему было так больно и гадко, словно его кожу вспарывали раз за разом, наказывая за то, что он сделал. Он винил себя так сильно, что его рвало желчью, когда он смотрел на себя в зеркало. Ему мерещилось ее лицо во сне: строгое и усталое, порицающее. У него не было крестного отца в виде Снейпа, который бы принял Непреложный обет для его защиты, чтобы избавить от ощущения смерти из-за убийства Дамблдора, у него не было мамы, которая бы пошла на такой отчаянный шаг и попросила кого-то о спасении своего сына. У него был лишь отец, раболепный и трусливый отец, отсидевший срок в Азкабане, и за грехи которого он расплатился этим убийством, эльфийка, что его воспитывала вместо мамы, и желание помочь хотя бы кому-то в этой войне, помочь Гермионе. Он знал, что влез в это сам, и виноват в этом тоже — лишь он один, но ему было так страшно и так… одиноко, что это съедало его живьем, царапало душу каждый день и ночь, что он закрывался по утрам в туалете для девочек после очередного убийства, заброшенном обиталище плаксы Миртл, и рыдал, сидя в кабинке и подтянув ноги к груди, истерично хлопая ладонями по стенам. Рыдал, словно ему пять лет, и его оставили все, кого он любил. После таких истерик он умывался ледяной водой, смотрел в зеркало и пытался улыбнуться. После накладывал на себя охлаждающие чары, причесывал волосы, закидывался успокоительной настойкой, которая, скорее всего, уже вызвала у него привыкание и не помогала вообще, и шел на занятия с уверенной улыбкой. Уверенной и красивой улыбкой, чтобы показать всем, что он в норме, что ему хорошо и вообще он самый счастливый человек в Британии. Он не убивал ночью никого, а глаза красные — покурил с Панси, конечно же. Он знал, что твёрдость его характера передалась ему с молоком матери, но, черт возьми, его психика не справлялась с таким огромным грузом. Отец поощрял убийства Тео, и все вокруг были такие счастливые, даже Панси и Блейз, словно все в порядке, в норме. А ему хотелось вцепиться кому-нибудь в глотку и закричать: «Вы адекватные? Мы убийцы: кто-то убил собственными руками, а кто-то своим бездействием!» — а по итогу он выкуривал одну сигарету, сжимал зубы до скрипа и играл свою роль. «Одним больше — одним меньше, главное, что он жив, потому что на войне не выбирают…» — его лучшая отговорка. «Тебе нравится убивать, нравится! Нравится, Тео! Посмотри! Ты такой сильный, ты самый сильный из них всех! Ты не плакса! Даже Белла тебя уважает! Все тебе верят, все! Все они!» — внушал себе, как мантру, когда следовало идти на собрания Пожирателей. «Неодушевленные предметы под ногами, грязь, грязь, мерзость, которую нужно уничтожить! Ты справишься, справишься со всем, что тебе предстоит пережить! Ты сильный, лучший из лучших, давай же, убей, убей!» Он смотрел в глаза Волан-де-Морту и думал о том, что ему ненавистно, думал о том, во что заставил себя поверить, лишь бы его план сработал, лишь бы… Волан-де-Морт умер. Сдох самой мучительной смертью. Вот кому-кому, а ему бы Тео вырыл могилу собственноручно, голыми руками. Все для Лорда всех времён! И ради чего? Ради любви, конечно же. Нотту иногда казалось, что у него раздвоение личности, порой — растроение или полный квартет, когда он путался в том, как ему себя вести с тем или иным человеком. Благо, что его легилименция была ему верной подругой, почти как Грейнджер для Поттера, и никогда не подводила. Он сидел на собраниях Пожирателей Смерти и смеялся над грязнокровками вместе с Беллой. Он уходил вместе со всеми в рейды, выкрикивая заклятия и держа нос к верху, и убивал, ловил, убивал… делал все, чтобы никто, ни единая человеческая душа не усомнилась в его преданности, и ради чего? Ради любви, да? Повторяешься, Тео, ведь твоя любовь даже не знает, как ты стараешься. А ты стараешься? Ты делаешь недостаточно! Ради спасения одной девочки, которая, возможно, и не вспоминает о нем, Нотт сломал в себе всё. Он был уверен, что она ненавидит его. Тео даже не мог себе представить, что должно произойти, чтобы звезды в небе так сошлись, и он смог ей все рассказать. Она его полюбит? Вряд ли его кто-то вообще полюбит в ответ за то, что он делал и сделает, — еще не вечер! Он жил так, чтобы ему сделали подарок в виде сохранения ее жизни, но возможно ли это впредь, когда вернулся Том Реддл и кинул им в руки при первом же своем появлении рукопись о том, что грязнокровки — нужны? Что они необходимость. Тео не знал, и оттого страдал еще сильнее. Всю ночь он думал о том, что все было сделано напрасно, что ему не отдадут ее, убей он хоть всех противников Волан-де-Морта, потому что это Грейнджер. Он был таким тупым и наивным мальчиком, раз верил, что все пройдет по его такому гладкому сценарию без сучка, без задоринки. Идиот… он ущипнул себя за ладонь, с болью смотря в никуда. Панси говорила что-то еще, но он ее совсем не слышал, словно уши заложило. Постоянный контроль своих мыслей перед Лордом, а также поддержание странностей, наводящих на то, что он преданный делу Пожиратель Смерти, было очень энергозатратным занятием. Все мысли были сбиты в кучу, вина разъедала сознание так сильно, что он уже думал: пора бы все закончить, собрать вещи и уехать, или признаться во всем Темному Лорду и просто умереть от его руки, потому что уже не выдерживал. Он всего лишь ребенок, восемнадцатилетний мальчик, пусть умнее и хитрее некоторых, пусть у него был дар для шпионажа, но все это было слишком для его плеч, которые только недавно возмужали. Снейп вчера как-то странно посмотрел на него, когда выходил из гостиной Слизерина, и теперь Тео добавились и думы о том, что он мог проколоться перед ним, подумать о чем-то лишнем в школе из-за стресса, сдать себя с потрохами… Кошка, трансфигурированная из монетки, начала принимать очертания. Убийства, пусть и не спланированные, помогли ему получить признание Лорда, но цена… Он только позавчера тешил себя идеей, что пойманных все равно бы казнили, замучив перед этим, как скот, всеми возможными проклятиями. Он пытался найти себе оправдание, чтобы не погрязнуть в этом окончательно. Нотт им подарил быструю смерть без боли, правда, теперь эта боль жила в нем и поедала изо дня в день. А с этого момента он сомневался во всем, даже в себе. Возвращение Тома Реддла открыло новую страницу книги, которую он собирался закончить совсем скоро. Он сжал между пальцев маленькую кошечку, маленькую Минерву Макгонагалл, и поставил ее на стол. Он помнил, как Гермиона когда-то давно рассказывала ему, что у маглов есть медики, помогающие побороться со стрессом. К маглу он идти и исповедоваться не хотел, да и времени свободного было крайне мало из-за старостата, собраний ПСов и ТРИТОНов. Потому Тео с интересом изучил книги по медитации, на которые наткнулся во время одной из своих вылазок. Нотт прочел только первую главу одной из многочисленных книг и ничего не понял, но в другой книге про чувство вины были советы, что со стрессом справиться помогает какое-то хобби, и Тео начал транфигурировать фигурки из монеток, как заведенный, пытаясь вытеснить из головы мысли о безжизненных глазах Макгонагалл, тем самым помня о ней и ее жертве. Только вот все эти кошечки и неудавшиеся фестралы почему-то не помогали. — А теперь серьезно, что делать? Тео прикусил губу и возвел глаза к небу, где виднелось зачарованное солнце. Разговоры с Панси в последнее время всегда заканчивались одинаковым вопросом, на который Тео так и не узнал ответа. Пока что. — О чем речь, Панси? Как залезть в штаны Реддла? Понятия не имею. Панси закатила глаза: — Очкарик и бобриха, — она качнула головой, короткие волосы облепили сухие губы, покрытые корочками. — Они же у Драко в гостях, мы проиграли. Прием, Тео. Что нам теперь делать? Я не хочу всю жизнь сидеть на этих собраниях и… — Тц, тише, — он возвёл глаза к потолку вновь, молясь Салазару, чтобы их никто не расслышал; следуя советам из книги он теперь не кричал и не повышал голос, думая исключительно о радуге и единорогах; за это — такие разговоры среди бела дня — он порой ненавидел обдолбанную Панси. — Мы не знаем, как так вышло. Вдруг это их план и… — и ему хотелось утопиться прямо сейчас в Черном озере, сжимая эту рукопись в зубах, потому что он не знал, что делать дальше, и к черту единорогов… Его мысли об утоплении с русалками прервал девичий смех. Малфой под руку с Дафной сели за стол, пока девушка что-то увлеченно шептала ему на ухо. Панси рядом напряглась. — Что это за запах? — спросила Гринграсс, взглядом цепляясь за Паркинсон. — Ах, это ты, — лицо девушки выражало омерзение, присущее только истинным слизеринцам, — снова накурилась? — она и Малфой переглянулись: Малфой покачал головой, а Дафна поджала губы. — Не позорь наш факультет своими магловскими замашками. Смотреть на тебя противно, ты же девочка! Слизеринка! Панси опустила голову вниз и напялила свои привычные солнцезащитные очки. Дафна скривилась и вновь повернулась к Малфою, возвращая ему свое внимание. Тео под столом быстрым движением сжал руку подруги и сразу отпустил. — Забей, — сказал он ей, вставая со скамейки и покидая в спешке Большой зал. Аппетит пропал. Фигурки котов вываливались из карманов, пока он шел к берегу Черного озера, но пока что не топиться…***
Стоять и чинно ждать, когда прибудет Волан-де-Морт было… тревожно даже для Тео. Он не то чтобы его боялся, он успел привыкнуть к странной внешности мужчины, перепадам настроения и мерзкому хохоту; он боялся другого человека. Того самого Тома, от которого отец посоветовал держаться подальше. Тома Реддла, который одним своим видом разрушил его веру в свои же действия и усилия. Камин загорелся. Появилась первая фигура. Это было странно, потому что отец давал Реддлу портключ… Высокий бледнолицый Темный Лорд уверенно смахнул с плеча сажу и оглядел комнату, раздувая тонкие прорези вместо носа. Тео подумал, что сейчас он как змея высунет наружу раздвоенный язык и попробует воздух на вкус, дабы оценить атмосферу. — Мой Лорд, — склонились сын и отец в поклоне, пока шипящий голос не сказал им поднять головы. За его спиной снова зажегся камин и вошел, неожиданно, Поттер. Его вид удивил Тео: он был словно не похож на самого себя, и дело было вовсе не в худобе и более высоком росте, нежели в прошлом году. Нотт на самом деле никогда не всматривался в фигуру Поттера, но даже он, не слишком внимательный к деталям, подметил, насколько гриффиндорец был мертвенно бледен, не уступая по цвету кожи Волан-де-Морту. Глаза его были потухшими, будто всякая жизнь в некогда цветущей зелени была погашена Перуанским порошком мгновенной тьмы. Он никак не отреагировал на Нотта, своего сокурсника, с которым раньше… можно сказать, если не дружил, то находился в комфортной близости знакомых из-за тесного общения Нотта и Гермионы. Гарри стоял по левую от Лорда руку и смотрел прямо на стену сквозь Ноттов. Взгляд Поттера являл собой пугающее зрелище — он был абсолютно пустым и бессмысленным, голова его держалась ровно, словно человек давно обезглавлен, а на место когда-то подвижного, пышущего жизнью и любопытством лица пришили кукольную бутафорию, набитую опилками. Нотт поежился от ощущения безжизненности, исходящей от этих двоих, и вздрогнул особенно сильно, когда камин зажегся в третий по счету раз. Том Реддл улыбался, шагая вперед и кивая в приветствии. Такой резкий контраст между Волан-де-Мортом с Поттером и молодым мужчиной внушала иррациональную тревогу; разница была слишком явной. Реддл быстро оглядел светлый холл, в котором их встречали, и повернулся обратно к камину, вставая боком и всунув руки в карманы узких брюк. На его лице отразилось смятение, которое через пару секунд абсолютной тишины переросло в гнев, он сорвался с места, на ходу выкрикивая: — Малфой-мэнор! Чтобы через пару секунд появиться вместе с Гермионой Грейнджер. Нотт задохнулся, но тут же восстановил дыхание и уставился на девушку, которая недовольно вырвала свою кисть из хватки Реддла. В сердце словно закололо при виде нее, и Тео стало почти физически больно от того, насколько сильно ему хотелось обнять Гермиону. Просто обнять и сказать, что все будет хорошо, я с тобой, бояться нечего, но он знал, — она его оттолкнет, отвернется и сделает все по-своему. Нотт поймал на себе острый взгляд Реддла, который иглой пробирался в его разум — почти незаметно, и тут же заставил свое сознание сделать вид, что его пульс абсолютно ровный, а мысли собраны. Тео прищурился, чтобы его зрачки — он был уверен, что они расширены — были не так заметны на темно-зеленой радужке, и начал думать о слишком большом количестве нежеланных гостей в его доме со стороны бывших сокурсников и как же это тягостно. Реддл отвел от него серые глаза, и Тео выдохнул. Сработало. Это было лишь секундой, но парень понимал: Темный Лорд успел увидеть то, что Тео хотел ему показать. Сила и быстрота проникновения Реддла в чужой разум поражали. Действительно чистая работа, намного лучше, чем у Волан-де-Морта, который был возрожден в конце четвертого курса. Когда тот использовал легилименцию, складывалось ощущение, что в узкий проход пытается влететь поезд на полной скорости, — настолько было неприятно, и он никогда не использовал ее невербально и без палочки. У этого же Реддла оружием был лишь один вскользь брошенный взгляд полуприкрытых глаз, благодаря которому тот мог с легкостью раскрывать для себя чужие сердца. Наверняка он этим пользовался в свое удовольствие, тогда как Тео страшился и не собирался лезть в чужие головы. Ему было абсолютно наплевать, что там скрывается в мысленных закромах у его друзей и знакомых. Нотт уважал право на секреты. Гермиона посмотрела на Гарри, быстро скользнув по Поттеру взглядом, и повернулась в его сторону, широко раскрыв глаза. «Не ожидала. Верю, Грейнджер, охотно верю», — подумал Тео. Она приоткрыла губы, чтобы что-то сказать, но тотчас поджала их и Нотта обдало обжигающим холодом от ее взгляда. Было больно; Тео сжал зубы. — Пройдемте в гостиную, — разрушил тишину голос Таддеуса, когда они покинули холл, — Хоупи испекла замечательные кексы. — О, ты до сих пор помнишь, — сказал Реддл и сел в кресло, сразу же хватая один из кексов и надкусывая его так, будто он был безумно голоден. — Ешь, — он пихнул Гермионе уже надкусанный наполовину и взял себе свежий, прикрыв глаза и медленно пережевывая, — эти кексы всегда поднимали мне настроение, когда я гостил здесь в школьные времена, — он посмотрел на Гермиону и повторил, — ешь, или я лично буду тебя кормить. Ты же не хочешь испачкаться, находясь в гостях? — она вздрогнула, а Тео прикусил язык до крови, чтобы не сорваться на Аваду в его сторону. — Быстрее! — Реддл терял терпение, поведение Гермионы его очень сильно раздражало. Грейнджер посмотрела на крошащийся в руках кекс и вновь взглянула на Тео влажными глазами, через секунду отворачиваясь. Парень проследил за тем, как она сделала маленький кусочек с той стороны, где не касались губы Реддла. Мужчина тоже смотрел на нее неотрывно, развернувшись всем корпусом в кресле в сторону девушки. Складывалось ощущение, что еще чуть-чуть, и он сорвется с места, чтобы лично засунуть в нее кусок еды. И на секунду Тео показалось, что на ее бледных губах проскользнула короткая улыбка. — Вкусно? — спросил у нее Реддл. — Д-да, — она сделала паузу, — мой Лорд. — Таддеус, — обратился к старику Том, — помнишь, как я приезжал к тебе каждое лето погостить? Тео отключился от разговора отца и Реддла, стало так больно за Гермиону, что он сжал кулак, ногтем разрывая мякоть ладони. Она улыбалась, но улыбка не касалась ее глаз, и поедала кекс, вкус которого на языке не ощущался. Тео надеялся, что ей понравится выпечка их эльфийки Хоупи. Вот только думала Гермиона далеко не о вкусе черничных кексов, а о том, как же жаль, что они не отравлены. Она бы с радостью приняла роль Белоснежки и вкусила отравленное яблоко. Она не спала нормально всю ночь, проснувшись после двух и обдумывая клятву, что, к сожалению, произнесла и что сковала ее свободу. Трактовку ритуала часто можно было обойти, но для этого ей нужны были книги по очищению разума, как минимум. «…не причинять себе умышленный вред, убивать себя или просить об этом кого бы то ни было в любой форме?» — Гермиона думала о том, как бы нанести себе вред неумышленно, будто бы отключиться от реальности, совершенно случайно сломать себе шею о бортик ванны, например. Она испробовала несколько способов: попыталась случайно упасть в ванной комнате, поскользнувшись на мокром полу, но ее поставило на ноги магией, будто кто-то схватил за плечи, а после ударило разрядом боли. Это заставило ее скрючиться в позе эмбриона на том самом злополучном мокром полу и проклинать Реддла. Позже она сидела на подоконнике и, словно потянувшись за звездой, намеревалась опять же «случайно» выпасть из окна и разбить себе голову, но все той же магией ее втолкнуло обратно в комнату и снова ударило разрядом, да так, что ее глаза закатились до полуобморочного состояния. Она поняла, что «случайно» в ее случае не получится, ей нужно было в мир маглов, ведь всегда можно было стоять на пешеходном и просто ждать какого-то придурка, который не следит за дорогой. Однако, даже от этой невинной мысли ее вновь ударило болью, настолько сильно, что она отключилась и проснулась лишь под утро, но не на ковре, как думала, а в своей постели. Кто-то ее поднял, напоил во сне болеутоляющим зельем, что стояло на ее тумбочке, и укрыл одеялом. Гермиона надеялась, что это был не Реддл. Встреча с Ноттом, на которую ее заставили пойти, выбивала из колеи с каждой проведённой в этом доме минутой. Недосып сухостью оседал в глазах. Сердце-предатель ускорило без того рьяный ритм, стоило ей увидеть его. Она не забыла его, Мерлин, она такая дурочка… как Гермиона может обещать себе спасти саму себя и Гарри от Реддла, если такое просто обещание — не краснеть при Нотте — выполнить не смогла. Ее самопровозглашенный боггарт сидел напротив нее, а она вспоминала вкус его губ и теплое дыхание. «Прекрати, Гермиона, прекрати сейчас же!» И сколько раз ей снилось, что он убивает ее с дикой улыбкой? Сколько раз она плакала в палатке и в Блэк-меноре, вспоминая его лицо, и не могла поверить, что все это, все годы, что они провели вместе, были сплошной ложью. Последний раз, когда они находились вместе, Тео выглядел совершенно иначе, чем сейчас; он тяжело дышал и пытался держать себя в руках, прижимая ее к стене. Его щеки были красными от возбуждения, а голос лился сладкой патокой в уши, совершая в ее разуме надрез раз за разом. Движения языка по ее губам заставляли Гермиону сжимать бедра в панике и чувствовать влагу на белье из-за него. Он был с ней так близко и так… правильно, будто бы вливая в без того влюбленное девичье сердце зелье амортенции своими словами и языком. Она как сейчас помнила этот момент до мельчайших подробностей. Они спустились с лестницы Астрономической башни во время патрулирования: усталые, но веселые, и Тео легонько потянул ее за ткань на рукаве рубашки. Удивленная, она как раз досмеивалась после его очередной шутки и замедлила шаг, чтобы тут же повернуться в его сторону, неловко попадая в чужие объятья. От него пахло апельсинами, — первое, что ударило ей в голову, когда она уткнулась носом под воротничок формы Слизерина. Это был его любимый фрукт, эльфийка Ноттов часто приносила ему дольки апельсина в библиотеку, и он их по-тихой ел, обязательно делясь с Гермионой. — Нотт, что ты… — она подняла голову к нему, все еще улыбаясь и принимая все за очередную… — снова твои шуточки? — попыталась в строгость, но голос дрогнул, выдавая ее нервозность из-за близости. Слишком близко, чересчур, такого еще не было. Она слышала стук его сердца, громкий и ненормально быстрый, словно Тео бежал и только-только остановился, но понимала, что у самой стучит аналогично. Его шутки для нее были порой хуже чего бы то ни было. Она воспринимала из-за своих чувств все его движения с особой болью, которая сменялась разочарованием в самой себе, потому что Гермиона понимала: она все та же грязнокровка, и в жизни не случится чуда, когда чистокровный обратит на нее внимание в подобном ключе. Они были друзьями, и Гермиона тщательно скрывала свои эмоции при виде него, часто злясь, когда он все же заставлял ее краснеть. Он часто так делал: брал ее за руку в любой момент, заправлял локоны в библиотеке за ухо или просто смотрел на нее так внимательно и испытывающе, будто у нее было что-то жутко интересное на лице. Гермионе всегда было неловко от такого внимания, потому что она воспринимала это не так, как остальные девушки — шутя и подыгрывая. Она не могла, как Панси, ударить его по затылку, когда он делал ей комплимент по поводу ее новых солнцезащитных очков, или, как Парвати, хихикнуть, когда он подавал ей уроненную — какая случайность — книгу. Грейнджер не могла сладко улыбнуться, как Лаванда, когда он помогал ей тихонько на зельях, потому что она сидела рядом; как Гринграсс громко смеяться и висеть на его шее во время обеда. Девушка, как вор наблюдала за взаимодействием Нотта и других учениц и… Гермиона, завидуя их открытости, отгоняла от себя мысли о том, что между ними — ей и Тео — нечто большее, потому что понимала: слизеринец, Теодор Нотт, умный и красивый парень, чистокровный наследник не будет встречаться с такой как она. Откровенно говоря, Гермиона здраво смотрела на свою внешность и на фоне других девушек не считала себя красавицей. Она могла заинтересовать его только как друг по учебе и все. Но большую роль, конечно же, играл статус ее крови. Именно поэтому она решила взяться за расследование о том, откуда у нее появилась магия, чтобы доказать всем вокруг, что она достойна, что кровь — не показатель того, на ком нужно жениться. Милостивый Годрик, она просто хотела, чтобы он увидел в ней девушку, с которой можно встречаться, и если бы она что-то сделала, что-то гениальное, ее бы признали, закрывая глаза на статус «грязнокровки». Гермиона даже не называла его вслух по имени, было слишком стыдно. Имя Тео — было для нее табу, только про себя или тихонько одними губами, когда была одна, постоянно поражаясь, как ему… не стыдно сидеть рядом с ней в библиотеке, общаться без упреков в ее сторону и просто быть… нормальным, обычным парнем, в которого влюбиться было легче, чем написать эссе по Травологии. Он ей нравился, слишком сильно, и было от этого еще больнее. Бывало, она представляла перед сном, что тоже ему нравится, что он идет наперекор своему отцу, факультету, традициям и предлагает ей вступить в официальные отношения, а потом давала себе мысленную оплеуху, вновь возвращаясь в реальность. Гермиона знала, что предрассудки о крови, сам факт его факультета и нахождение в нем, говорили сами за себя — они не пара, максимум — отличные партнеры по учебе и старостату. Возможно, в будущем коллеги в Министерстве, если ее еще примут из-за статуса крови, которые будут здороваться и иногда пить кофе на обеде. Хотя… какое кофе? Это уже мечты, если он будет здороваться с ней после выпуска, то уже хорошо. Сначала она думала, что он сблизился с ней, чтобы списывать, но после первых десяти минут поняла — в списывании слизеринец не нуждался, а потом она и не заметила, как они вступили в жаркую полемику о ядах и пользе драконьей крови, встречаясь после не только на Зельеварении, но и в библиотеке каждый день. Они росли, становились старше, и из щуплого мальчишки с цыплячьей шеей и слишком большими глазами, как у оленёнка, он превратился в прекрасного юношу, на которого было очень приятно смотреть. Гермиона еще на Святочном балу обратила внимание, что он симпатичен, но убедилась в этом на пятом курсе, когда им было тяжело видеться и общаться из-за Амбридж. И дело было не только в том, что девушки и парни могли находиться друг от друга лишь на расстоянии. Он за лето изменился, бывало, предупреждал ее о набегах Малфоя и помог ей сбежать тогда от мерзкой жабы, подмигнув и дав себя проклясть, и она убедилась — он не играет с ней. Потому что Тео это… ему нельзя было не поверить. Еще позже он начал подсаживаться к ней на других занятиях под всеобщее улюлюканье слизеринцев, что он воспринимал с улыбкой, и со временем те перестали обращать внимание, если серо-зеленый галстук маячил рядом с ее заметной копной волос. Шестой курс был идеален во всех смыслах, он даже пригласил ее несколько раз на вечеринку слизней, и Забини подкалывал ее, сидя рядом, весь вечер. А потом случился Кормак, который позвал ее на Рождественский вечер, и его попытки ухаживания закончились для нее позывами выблевать ужин. Это было плохой идеей, идти с ним, и то, что это было ошибкой, она впервые ощутила на себе буквально на следующий день. Тео показал ей то, что она могла охарактеризовать лишь одним словом — ревностью. Нотт тогда впервые разговаривал с ней излишне резко, на следующий же день после злополучного вечера. — Как тебе Маклаген? — его голос сочился ядом. — Никак, — спокойно ответила Гермиона, не отрываясь от страниц книги. — Думаю, что… — Зачем ты пошла с ним? Я думал, что мы пойдем вместе, как обычно, — она услышала хлопок от удара книги об парту и подняла глаза на него. — Меня пригласили, — она нахмурилась, — почему я должна была отказываться? — он молчал и глядел на нее, поджав губы. — Ты мог просто спросить меня раньше него. — Действительно, я же мог просто… — он кивнул и усмехнулся, отвернувшись в сторону. — Я несу какой-то бред, правда? Тишина повисла между ними, и когда она вновь опустила глаза в книгу, ничего не ответив, он швырнул чернильницу в стенку, даже не дрогнув. Гермиона вздохнула и убрала черные кляксы со светлых гобеленов, но к ним уже спешила разъяренная библиотекарь. Мадам Пинс его выгнала с криком. Затем были Рождественские каникулы и она обнаружила подарок от него в виде красивого кожаного дневника, а после он не приходил на «их место» в библиотеку неделю, на уроках он тоже молчал, общаясь только по необходимости, а потом вернулся, как всегда улыбчивый, с тонной шуток и приколов, будто не было этого странного разговора, разбитой чернильницы и усталого взгляда с болью. Потому она испуганно замерла, когда теплые пальцы коснулись ее щеки. Легкие прикосновения, какие она ни разу не получала в жизни, за исключением неловкого поцелуя в щеку с Виктором, заставили ее тело замереть и растопиться, как плитке шоколада, оставленной под солнцем. Теодор Нотт, ошибка в ее идеальной истории Хогвартса, клякса ее чистого разума, разбил ее ледяные стены, которыми она обложила свои чувства к нему, в одно касание. Его лицо было слишком близко, свежее дыхание с ароматом мяты, апельсины в воздухе и распахнутый взгляд темно-зеленых глаз. Они замерли друг напротив друга, пока его руки сжимали ее талию сильнее с каждой секундой. Он дрожал, она тоже, и не от сквозняка. Время, словно замедлилось, когда его прохладные губы коснулись ее и она потянулась ему навстречу, обнимая за шею. Короткие волоски на его затылке невесомо щекотали ей пальцы, пока язык скользнул внутрь ее рта. Она сжалась, но не оттолкнула, отвечая на поцелуй, и прижалась к нему ближе, прикусывая его нижнюю губу. Тео толкнул ее к стенке, тут же скользнув рукой в ее пышные волосы и выдыхая достаточно громко в тишине ночного замка. Это было вкусно, она никогда не целовалась раньше и это мгновение навечно запечатлелось в ее памяти, вместе с легким холодком ветра, который скользил между их горячими телами. Нотт прижался к ней ближе и она почувствовала, как его руки сжались сильнее, а движения языка стали более грубыми, хаотичными. Он вдавил ее в стену, опускаясь руками ближе к ягодицам и потираясь о ее бедро возбуждением. Она замерла и распахнула глаза, когда он отстранился и быстро облизал губы. — Это мой первый поцелуй, — прошептал он и поцеловал ее вновь. — Мой тоже, — ответила она, когда его дыхание осело на ее щеке, а губы прижались к ее виску. — Я… Я просто хочу, чтобы ты знала, что ты у меня первая. Во всем, — его дрожащие пальцы погладили ее подбородок. — Я ничего не буду делать, ладно? — спросил он, вновь целуя ее опухшие губы. — Просто, — он припал губами к ее шее, язык оставил влажный след, покрывающийся мурашками, — ты мне безумно нравишься. Слишком сильно и, я не знаю, когда… больше… Гермиона, просто поверь мне, ладно, я не обижу тебя. Я могу дотронуться, Гермиона? Я же нравлюсь тебе? — Да, мой Лорд, — улыбнулся Таддеус, вырывая ее из воспоминаний и заставляя резко опустить глаза на кекс, крошащийся между дрожащих пальцев, — конечно же, я все помню. Ваш любимый чай, — в этот момент на столике появились чашки и чайник с чаем, в воздухе раздался аромат жасмина. Гермиона взглянула на Реддла, тот отпил глоток из тонкого фарфора и кивнул ей, приказывая сделать то же самое. Щеки ее горели, она знала, что полностью пропала в воспоминаниях, неловко почесав коленку. Она надеялась, что Реддл не проникнет в ее разум сейчас, потому что точно умерла бы со стыда. Гермиона сидела и думала о поцелуе… с предателем. И ей хотелось еще. — Вы живете здесь вдвоем? — спросил Волан-де-Морт, не притронувшись ни к чаю, ни к еде. Тео подумал, что, возможно, тот питался кровью животных, или чем там питались рептилии, а, может, их криками от Круцио? — Да, мой Лорд, Теодор скоро окончит седьмой курс и будет тоже находиться в поместье, пока не займет место в Министерстве. — Часто ли вас посещают гости? — спросил Реддл, строго глядя на Таддеуса. — Нам нужны тишина и покой. Старик замер, но тут же собрался с ответом: — Нет, мой Лорд. Очень редко и только по приглашению. Сюда нельзя аппарировать кому-то, кто не привязан к поместью, и камины всегда запечатаны. Этот я открыл лишь ради вашего прихода. — Прекрасно, — прошипел Волан-де-Морт и посмотрел на Реддла. Повисла тишина, и Гермиона поняла, они вновь общаются с помощью легилименции. Тео также это понял, почуяв колебания магии, непривычной ему. Как врожденный легилимент он был очень чувствителен к подобного рода магии, и понял, что это не обычная легилименция, к какой он привык. Более продвинутая. — Тебе нравится дом? — спросил Реддл, переведя взгляд на Гермиону. Она посмотрела на него и быстро кивнула, сжав колени. Грейнджер не понимала, какое ему дело до того, нравится ей тут или нет. — В таком случае, Таддеус, я даю тебе задание, которое не могу доверить остальным. Я помню твою верность и ценю ее. Мисс Грейнджер и мистер Поттер нуждаются в жилище, — он улыбнулся, — охраняемом жилище, Таддеус. Чтобы никто не мог их увидеть или услышать. В Малфой-мэноре небезопасно для наших уважаемых гостей. — Да, мой Лорд. Конечно, я с радостью приму их в свой дом и предоставлю все необходимое для их комфортного проживания, — улыбнулся Нотт-старший, наклоняя голову. — Если с ними что-то случится, тебя ждет участь Беллы, — прошипел Волан-де-Морт, сжимая палочку в длинных пальцах. — Ты же знаешь, что с ней случилось? — Да-да, я слышал о ее… некомпетентности, — ответил мужчина и сжал ладони на коленях. — Я не совершу подобной ошибки, клянусь. Я могу дать обет, что они будут под моей защитой, если желаете. Том Реддл усмехнулся на его слова и посмотрел в глаза Теодору. В воздухе будто стало сразу душно, потемнел свет, сочащийся радугой из витражных окон, и мягкая мелодия пластинки, доносящаяся ранее из соседней комнаты, стыдливо затихла. Своей фигурой — с виду тонкокостной и элегантной, он, казалось, заполнил все помещение, как огромный валун, отнимающий у остальных такое нужное пространство. Нотта-младшего замутило, будто он вновь смотрел в зеркало в туалете Миртл, будто в Реддле он видел свое отражение: поганое и не имеющее право на существование. — Тео, — Реддл обнажил жемчужные зубы, — как дела в Хогвартсе? Нотту показалось, что его разума снова коснулся невидимый скальпель, но нет, действительно просто показалось. Тревожность Нотта была на максимуме. Он кашлянул, связки с неохотой решили начать работать, но голос все равно отдавал хрипотцой: — Все отлично, мой Лорд, — ответил он и улыбнулся в ответ: широко и счастливо, как репетировал. — Слышал, ты староста мальчиков. Я тоже в свое время им был, это такая честь, — Реддл перевел взгляд с его лица снова на Гермиону, — кто же староста девочек? — Панси Паркинсон, мой Лорд, — сказал Тео и тоже посмотрел на девушку. — Согласен, это большая честь. Я очень рад, что выбрали меня. — Отпрыск Малфоев не справился бы с подобной задачей, — сказал Волан-де-Морт, глаза его на миг покраснели, но вновь вернулись к светло-серому оттенку. — Все, что он может, это ныть и жаловаться Люциусу. — Хочешь вернуться в школу? — спросил Реддл у девушки, и Гермиона округлила глаза на его странный вопрос. Да что там, даже Поттер ожил и развернулся к Реддлу, вопросительно выгибая брови. Вот только накал атмосферы разбил звонкий смех. Реддл смеялся, схватившись за подбородок: остро и открыто, как от самой смешной шутки, которую слышал когда-либо. Горло его напряглось, вена вздулась на бледной шее, и Гермионе захотелось вцепиться в нее острым ногтем и порвать эту тонкую кожу, как бумагу режет канцелярский нож. — Это была шутка, Гермиона, — он ударил по бедру, все еще посмеиваясь, уголки его глаз покраснели и он будто бы смахнул слезу. — У тебя было такое удивленное лицо, будто ты на секунду поверила, что такое возможно, — он закинул ногу на ногу и сделал глоток чая. — Почему ты не смеешься? — голос перестал быть веселым, и Тео напрягся. — Потому что это не смешно, — процедила девушка, глядя на него с ненавистью. — У тебя идиотские шутки. Реддл скользнул взглядом по ней и прикрыл глаза, снова делая глоток чая. — Оставьте нас, — тихо сказал он, и Таддеус тут же схватил бледного Тео за руку, выводя из комнаты. Волан-де-Морт и Поттер также встали и вышли вслед, запирая за собой дверь в гостиную. Темный Лорд посмотрел на любезно предложенный Ноттом-старшим стул и сел на него. — Ее легче прикончить, чем приструнить. Что думаешь? — он посмотрел на Гарри. — Она никогда не умела врать, — ответил Поттер сухо и уставился на Тео мертвым взглядом. — И часто говорит то, что может причинить ей вред. — Думаю, скоро она научится держать свой поганый язык за зубами. Грязнокровки, выращенные маглами, все такие, не понимают, кто есть власть, и когда следует заткнуться, — выругался змеелицый, глаза его горели алым. — Вы тоже выросли среди маглов, — напомнил ему Поттер и тут же отлетел в стенку от силы магии, оседая на пол безвольной тушей; на виске сияла кровь. — Мальчиш-ш-шка, — Волан-де-Морт поднялся и направил на него палочку, — Поттер тут же очнулся, — сдохнуть хочешь? Я тебе это устрою. Круцио. Гарри улыбнулся и сплюнул кровь от прикушенного языка на светлый ковер, пока его тело билось в судороге от пыточного. Он уже привык, честно говоря, ему было все равно, что с ним произойдет, потому что то самоощущение, когда ему сказали, что, возможно, его личность — кусок души Волан-ле-Морта, что он, он сам — Волан-де-Морт, убило его чувство самосохранения напрочь. Гермиона услышала звук удара и отвернулась в сторону двери, пока Реддл молча смотрел на нее все это время. Это было особенной пыткой с его стороны: сидеть и глядеть на нее, прижигая клеймом серых глаз ее спокойствие в душе. Но сейчас, в эту самую секунду, когда он смотрел на нее в тишине гостиной поместья Ноттов, она ощутила то, что люди называют паникой — кричащей и неконтролируемой. Он давил на нее своим молчанием и лучше бы ругался, кричал и наслал на нее Круцио или еще что похлеще. Ощущение, будто она маленькая провинившаяся девочка на ковре у директора, который не знает, что бы такого мерзкого ей сказать, дабы утопить ее самооценку на самом дно болота. — Если ты будешь продолжать так себя вести и разговаривать со мной без должного уважения, мне ничего не мешает держать тебя под Империусом все время, силы позволяют, — она закусила губу и подняла голову. — Хочешь? — Я не хочу, не хочу… — она сжала руки на коленях, присобрав юбку подушечками пальцев. — Тогда веди себя тише и не делай глупостей. Подойди, — он указал взглядом на пустое пространство перед собой. Она поднялась с кресла, сдерживая дрожь в ногах и встала напротив его лакированных туфель, еще вчера они были покрыты кровью, и ее затошнило от воспоминаний — кекс просился наружу, и она сглотнула вязкую слюну, подавляя рвотные позывы. — Ты понимаешь, за что провинилась? Гермиона кивнула и опустила голову. На самом деле ей было глубоко плевать на то, что она так повела себя перед Ноттами, но выслуживаться перед Реддлом было невыносимо для нее. Он знал это, мог прочесть в ее мыслях, но взгляд его опустился на ее коленки с синяками от вчерашнего падения при попытке причинения себе вреда. Реддл наклонился и провел указательным пальцем вдоль сине-зеленого синяка на ее правой ноге. Надавил подушечкой, вырывая из нее тихий болезненный стон. — Тебе нравится дом? — спросил он еще раз, пристально глядя в глаза. — Тебе здесь комфортно? — Почему ты спрашиваешь? Тебе какая разница, если я буду пленницей, где угодно? Реддл молчал, раздумывая над ответом. Он чувствовал ее тревогу, а еще ночью, когда она проснулась, он покрыл себя чарами невидимости и наблюдал за тем, как девушка пыталась обойти рамки ритуала, причиняя себе вред. Что-то заставило его не показывать свое лицо, а лишь молча наблюдать за ее неудачными попытками. В какой-то момент он хотел плюнуть и просто оглушить ее, потому что ему тоже было больно. Черт возьми, Реддл задыхался от скручивающей боли в теле, когда было больно ей. Такое чувство, что чем ближе он к ней находился, тем сильнее все чувствовал. А ее эмоции, как ужас, безысходность и паника, окружили его со всех сторон, подобно дыму. Он решил начать со смены обстановки. Дом Ноттов всегда ему нравился, и теперь он понимал, что в буквальном смысле идет на поводу у девчонки, чтобы она стала лучше себя чувствовать, но пусть так, чем постоянное ощущение горечи на языке от ее магии и мыслей. — Есть разница, — отрезал он и добавил: — У тебя ничего не болит? Гермиона широко распахнула глаза и пожевала губу, складывая руки на груди: — Нет, не болит. — Тогда почему ты... почему у тебя такая паника внутри? — он прищурился и усмехнулся. — Или это твое влюбленное сердце трепещет? Как же я мог забыть, что ты влюб... — Замолчи! — она вскрикнула, прерывая его. — Пожалуйста, Реддл, не надо. Мне нравится дом и у меня ничего не болит. — Ладно, за твоими страданиями даже интересно наблюдать, — он хищно улыбнулся, — ты же понимаешь, что не пара ему? Что все, что он делал, это пытался подобраться ближе к Поттеру? — он буквально почувствовал ее боль, но словно мазохист наслаждался ею, это было так смешно и абсурдно, что Грейнджер, Мерлин, влюблена в Нотта, которому совершенно безразлична. — Можешь не пытаться вести себя хуже, чем ты есть. Я знаю свои ошибки и не намерена выслушивать от тебя еще и... — Я написал вчера вечером твоему брату, — перебил он, надавив пальцем на синяк на ее коленке сильнее — она зашипела, но не отстранилась, — думаю, он будет очень удивлен моему письму и его содержимому, — он достал палочку и что-то прошептал, от чего синяки на ее коленях начали исчезать. Она удивленно посмотрела на чистую кожу, но ничего на это не сказала. Это было лишь малой частью того, что он мог бы для нее сделать. Было бы прекрасно, отпусти он ее восвояси. — Николя? — она вспомнила его лицо, смотрящее на нее через вырезки французских газет. — Да, скоро вы с ним познакомитесь, а теперь, — он поднял взгляд с ее ног вверх и обхватил ее талию, приближая к себе, что она чуть было не споткнулась, упираясь руками в спинку кресла по обе стороны от его головы, а коленкой в мягкость сидения между его ног. — Не хочешь попросить у меня прощения? — Прекрати, — Гермиона отодвинулась, но ладони на ее талии так и остались лежать, — распускать свои руки. Реддл молчал, сжимая ее талию сильнее, его пальцы сомкнулись вместе на ее животе и он надавил ими, массируя кожу сквозь одежду. Ей хотелось превратиться подобно зверьку на уроке трансфигурации во что-то другое: в кубок, свечку или перо, лишь бы не ощущать человеческим телом его прикосновения, которые напоминали ей истории-страшилки о когтистых руках с чёрными ногтями, что утянут тебя под кровать, засасывая в самый страшный кошмар. — Ты должна есть, твоя магия слабеет, — сказал он и отпустил ее от себя слишком резко, что она, сделав быстрый шаг назад, чуть не запнулась о край ковра. — И прекращай думать о мальчишке, — он поморщился, — тебе такие размышления не к лицу, меня начинает тошнить от твоей слабости. Пойдем, посмотрим на твою новую комнату, я постараюсь сделать ее для тебя особенной. Он обогнул ее, не касаясь полами пиджака, и открыл дверь, сразу вступая в разговор с Ноттом-старшим. Гермиона с облегчением обернулась на пустой проем двери и уже собиралась выйти из комнаты, когда взгляд зацепился за позолоченную раму женского портрета. Женщина, похожая на Тео, сидела за столом и читала старинный фолиант, периодически поправляя сползающую с плеча шаль темно-синего цвета. Девушка залюбовалась и подошла ближе. В красивых чертах лица женщины скользила грусть, она даже не повернула головы в сторону Грейнджер, как обычно делали портреты в Хогвартсе, а неотрывно следила за текстом на давно прочтенных ею страницах. Она так была похожа на Тео, так красива и молода, что Гермиона вздрогнула, испугавшись, когда ее плеча коснулась чья-то рука. Тео стоял рядом с ней и всматривался в ее лицо, так и не убрав руку. Губы были сжаты в тонкую полоску, он подрагивал, и она тоже. Ее носа коснулся знакомый аромат апельсинов, и ей так сильно захотелось разрыдаться у него на руках, повиснуть и кричать о том, что она скучала по нему, как он мог предать ее, но нашла в себе силы отвернуться от его красивого лица. — Я рад видеть, что ты жива, — сказал Тео, не в силах оторваться от вида ее светло-карих глаз, даже когда она отвела от него свой взор. Гермиона пусть и выглядела подавленной, на фоне Поттера она сияла здоровьем и силой, которой у девушки было не отнять. Он восхитился ее прямоте, но испугался, что мог сделать с ней Реддл за закрытой дверью, потому сразу поспешил к ней под глупым предлогом, который он неразборчиво пробурчал отцу. — Жаль, не могу сказать о тебе того же, предатель. — Я могу поговорить с тобой позже? Она вскинула бровь: — Не утруждайся, твои жалкие объяснения мне не нужны, — она скинула его руку и вышла за дверь, громко захлопывая ее за собой. Тео остался стоять на месте и смотрел на мать, что закрыла книгу и глядела на него в ответ грустным взглядом. Картина всегда молчала, но сейчас, она покачала головой, закутавшись в шаль сильнее, и отвернулась от него, как Гермиона секундой ранее. Да и… серьезно? Она даже не стала его слушать. Слизеринец фыркнул и сжал кулаки, спрятанные в карманах брюк. Ей жаль, что он жив, жаль… Веко дернулось, еще чуть-чуть и он бы сломал что-то кому-то в ближайшем окружении. Челюсть или руку. Например, отцу за то, что он дурак, который не свалил из страны и потянул в свое дерьмо единственного сына. Он закрыл глаза, на секунду пробегая в памяти момент убийства любимого профессора Грейнджер, выдохнул полной грудью, и вышел вслед за девушкой. Ему тоже было жаль. Жаль, что он не может убить Темного Лорда, потому что его смерть Тео точно принесла бы чувство удовольствия.