Послушайте! Ведь, если звёзды зажигают — Значит — это кому-нибудь нужно? Значит — это необходимо, Чтобы каждый вечер Над крышами Загоралась хоть одна звезда?!
Гермиона с тоской глядела в красивое овальное окно. Перелив отблесков солнечных лучей складывался в красивую радугу, калейдоскопом пастельных тонов освещая комнату. Ее новую комнату, которая очень напоминала ей ту, в которой она провела детские годы. Та же планировка, та же высота потолков и даже запах. Вот только выглядело это, скорее, как карточный домик, что может в любой момент рассыпаться от легкого дуновения ветра. Грейнджеры жили в небольшом двухэтажном коттедже на Хампстед-Гарден-Саберб в пригороде Лондона с низким заборчиком, напоминающим чьи-то белоснежные зубы, и ярко-зеленым газоном, который ее отец постоянно подстригал. Все дома и лужайки, расположенные на этой улице, были одинаковы на вид. Это внушало маленькой Гермионе, страдающей перфекционизмом, ощущение какой-то гармонии: когда она смотрела из окна своей комнаты на стройные ряды домов и зеленых газонов с автоматическим поливом, она чувствовала покой и умиротворение. Это был район, где проживали похожие друг на друга люди со сливовыми пирогами, остывающими на подоконниках, и сверкающими улыбками. Они всегда приветствовали Грейнджеров и махали им рукой из окна. Газеты аккуратно лежали на каждом придверном коврике с традиционным: «Добро пожаловать». Идиллия. Идиллия, которая Гермионе надоела спустя полгода, как они переехали. Девочка росла, и неконтролируемые выбросы магии давали совершенно неожиданные плоды: газон отрастал за ночь, оплетая оконные рамы лианами, газеты оказывались на крыше, а коврик, который менял цвет в зависимости от ее настроения, однажды и вовсе сгорел. Родители тогда думали, что над ними издеваются соседи или банда хулиганов, даже подумывали о переезде, но однажды всем причудам, происходившим с их домом, нашлось объяснение: сначала в окно постучала сова с письмом из Хогвартса, а затем и профессор Макгонагалл возникла на пороге и рассказала о природе явлений, настигших их уютное жилище. Гермиона улыбнулась и качнула головой, разделяя посеченный волос на две части. О родителях она не хотела вспоминать, но Реддл… Даже здесь Темный Лорд «благими» намерениями выложил ей дорожку в персональный ад Гермионы Грейнджер; надавил на больное, вытягивая из воспоминаний все те сокровенные моменты семейного счастья, которые она боялась больше никогда не испытать. Вот только от вида этой комнаты становилось несладко на душе, ей не хотелось включить магловскую лампу — она вообще работает? — и взять с книжной полки роман, чтобы погрязнуть в чтении. Гермионе хотелось сжечь здесь все, как чертов коврик когда-то. Обои голубого цвета с узорами … мама выбирала их для нее, когда она была на четвертом курсе. Родители сделали дочери небольшой сюрприз в виде ремонта и новой мебели, хотели ее порадовать. Девочка тогда расплакалась от счастья, потому что отношения с родными, когда она уехала учиться в Хогвартс, заметно ухудшились. Этот жест с их стороны тогда дал ей короткую передышку от мыслей, что в их общении появилась трещина, но… она все равно не смогла искоренить ее полностью. Она их не винила. Ни в коем случае. Порой Гермиона замечала, как отец вздрагивал от названий ее книг для школы или косился на палочку, увитую лозами, что она бережно хранила в футляре, приезжая на каникулы. Мама, бывало, пыталась вникнуть в суть ее дисциплин и слушала рассказы о школе, но Гермионе было тяжело что-то изложить так, чтобы мама, во-первых, все поняла, а, во-вторых, не пришла в ужас от странностей, происходивших в Хогвартсе. Многих вещей они не понимали, словно говорили на абсолютно разных языках. Это удручало. Впервые Грейнджер заметила проблемы в диалогах с родителями летом после первого курса, но в силу возраста и эмоций от такого насыщенного года не придала этому большого значения, откладывая на потом столь желанные разговоры с родными. Она знала, что им не стоит рассказывать про тролля, который ее чуть не убил, и темного волшебника, облюбовавшего себе место на теле их профессора. Гермиона обложилась учебниками, с головой уходя в магический мир, потому что в ней поселилось постоянно чувство опасности. Хотелось разрыдаться и пару раз шлепнуть себя по щеке: она идиотка, откладывавшая все разговоры на потом, погружаясь в учебу даже летом. Она не могла прижаться к маме и сказать, как сильно любит ее, не могла улыбнуться отцу и поцеловать в щетинистую щеку. У них же столько времени было впереди, как она думала… а теперь они даже не помнят, что у них есть дочь. Вдруг с ними что-то случилось, а она не знает? Гермиона прикусила губу до боли, вытирая скопившиеся в уголках глаз слезы. Воспоминания поглотили ее, заставляя что-то внутри болезненно сжаться. Они дистанцировались друг от друга за те годы, которые она посвящала магии, обучаясь в школе чародейства и волшебства. Это была уже не та девочка, что мечтала стать врачом и пойти по стопам родителей-дантистов, не их умная Гермиона, а незнакомка. Странная, не такая, как они, будто бы она по договоренности жила у них, просто гостила несколько месяцев летом. Не любимая дочурка, а некая личность, о которой они не знали ничего, кроме как, — она отличница и дружит с Уизли и Поттером. Иногда ей казалось, что они ненавидели магию и то, кем она являлась, но стеснялись сказать. Конечно, родители хотели бы себе обычную дочь… как у всех. Кресло-качалка с теплым пледом кремового цвета, в котором так любил спать ее кот, манило присесть… Мама всегда ругалась на Живоглота из-за рыжей шерсти, которая клоками оставалась на мебели, но в итоге гладила того по носу и отступала с улыбкой. В углу стоял проектор с подборкой магловских фильмов, вышедших в прокат в течение года, а затем она летом, по приезде домой, устраивала себе сеансы кино-ночей. Иногда даже с отцом, пытавшимся наладить общение с дочкой, но у них не получалось… Отпустить их в Австралию было легко. Даже слишком легко. Гермиона понимала, что их связь нарушена, что она уже не принадлежит их миру, что она другая, но считала это реальностью для всех маглорожденных. Будущим, какое ее рано или поздно ожидало. Все это, вся комната, которая обрела форму и цвета с подачи Реддла — а иначе никак, все просто вычлененное насильно из ее мыслей, казалось девушке ненастоящим, пластиковым, как куклы, которыми она играла в детстве. Бутафория. Вряд ли работал проектор или даже лампа. Думалось, что даже книги были с чистыми страницами. Техника просто собирала пыль. Скорее всего, Том хотел, чтобы ей здесь было комфортно… Вот только теперь она ощущала себя куклой и даже кукольный домик ей сделали настоящий. Зачем он это сделал? Хотел, чтобы она ощутила себя как дома? Почувствовала комфорт и уют? Вряд ли. Теперь она никогда не почувствует хоть где-то нечто похожее на то, которое ощущала рядом с родителями. Но Реддл, что, извините, старался для нее? От этого стало смешно. Ее тихий смешок разрезал тишину комнаты как скальпель. Все в комнате было красиво, одна Гермиона была в ней явно лишней со своим упадническим настроением и постоянно влажными от слез глазами. К ней пришли лишь один раз: Таддеус Нотт окинул взглядом ее переделанное жилище, как только Реддл покинул их по каким-то важным делам. Губы мужчины, практически старика, скривились, когда он рассматривал то, что стало с интерьером комнаты его поместья, которая превратилась в предмет поклонения магловской культуре. Волшебник посмотрел на электрическую лампу и щелкнул по ней ногтем, вновь переводя взгляд на девушку. — Добро пожаловать, мисс Грейнджер, — сказал ей мужчина и уставился на нее, пока Гермиона молча смотрела в его лицо, так не похожее на Тео. — Не скажу, что очень рад, но решение Лорда для меня закон. Они молчали: Гермиона не отвечала, а мистер Нотт ничего более не говорил, но вдруг дернулся, верхняя губа задрожала, и глаза его, серо-зеленые, посмотрели в пол. Таддеуса потряхивало, и Гермиона в непонимании смотрела на него, пока мужчина не взял себя в руки и не покинул женскую спальню в спешке. Он буквально выбежал из комнаты, прихрамывая. Все тело мужчины до сих пор горело и ныло после Круцио, которым одарил его Реддл. Остатки адреналина от блестяще проведенной уловки уже улеглись. Напала усталость. Таддеус грузно упал в кресло и уставился на соседнее, что еще пару минут назад было занято Томом. Он прошел в его кабинет сразу после разговора, оставив Гермиону с Волан-де-Мортом и Поттером. Реддлу нужно было задать вопросы, которые его очень интересовали. Очень, судя по тому, как в нетерпении сжимались и разжимались его пальцы, а губы то и дело увлажнялись подвижным языком. — Ты ответишь сам на мой невысказанный вопрос, — начал Реддл, когда Таддеус открыл бутылку любимого вина Темного Лорда и начал разливать то по бокалам, — или мне его все же озвучить, Таддеус? Нотт постарался не вздрагивать от пронзительного взгляда серых глаз. Он улыбнулся уголками губ: — О чем вы, Милорд? — рука его не дрогнула. — О твоем сыне, Нотт, — Реддл опустил указательный палец на ободок бокала и медленно обвел круг подушечкой пальца. — Как так вышло, что он, — палец надавил сильнее, Нотту показалось, что вот-вот бокал треснет, — сдружился с Грейнджер? Таддеус сделал удивленный вид. Это случилось, как он и предполагал… Кустистые брови сошлись на переносице, он непонимающе взглянул в глаза Реддлу, проникающему в его голову тонкой иголочкой. — Но вы же сами приказали мне это, еще до вашего возрождения на кладбище… Вы… не помните? — мысли, выдуманные и завернутые в пленку, как десерт от заветривания, вышли на поверхность реальности. Реддл без эмоций смотрел в его глаза, впиваясь в мысли Нотта клещами и вычленяя ту сцену, которую потерял в воспоминаниях своей более старшей версии, потому что сцены этой на самом-то деле и не существовало. Нотт сидит на коленях перед маленьким телом Волан-де-Морта и склоняет голову в подчинении: — Мой Лорд, Теодор, мой сын, начал шпионить за Грейнджер по вашему указу, — говорит Таддеус, пока Хвост дрожит рядом. — Девчонка помогает Поттеру с заданиями на Турнире, это может стать проблемой. — Пусть он отвлещщет ее, — еле-еле хрипит Лорд, переходя на шипение, — любым спосссобом. Поттер должен быть один. Должен быть в отщщааяньи. Таддеус кивает, переносясь в своих мыслях на разговор с Тео, когда тот рассказывает ему о Грейнджер: — Они подозревают Драко в том, что он Пожиратель. Поттер следит за ним, Грейнджер мне так сказала. — Ты не давал поводов усомниться в себе? — Нет, отец. Она доверяет мне. Грязнокровка влюблена в меня, — Тео усмехается. — Молодец, сынок, продолжай… Реддл вынырнул из головы своего приспешника, переложив бокал в другую руку и разглядывая бордовую жидкость. Он улыбнулся, а затем все же сделал глоток терпкого напитка. Смешок его разнесся по комнате симфонией, но у Таддеуса похолодели пальцы на руках, — усмешки Лорда с юности заканчивались для него плачевно. Для всех. — Как это мило, — процедил мужчина, — любым способом, значит. Умно, — Реддл сощурился. — И ты одобряешь такие методы? — он смотрел, не моргая. — Хотя… зная твои пристрастия, это неудивительно. — Мой сын выполнил задание идеально, ни разу Тео не скомпрометировали. Его способы — это его способы. И если такое отвлечение Грейнджер от Поттера работает, то да, я одобряю его методы, мой Лорд, — Таддеус сделал глоток вина. — Вы знаете, что на войне все средства хороши. — Ты нашел ему невесту? — неожиданно спросил Реддл, и Нотт застыл, потому что, черт-дери-всех-покойных-основателей, нет. — Тео сказал, что выберет сам, — лучшая ложь, это фраза, на девяносто процентов состоящая из правды. Ведь Тео, действительно, сказал ему, что выберет сам; просто Таддеус не сказал Лорду — кого. — Славно, — улыбнулся Реддл и допил вино, со звоном ставя бокал на столик. — Умеешь удивлять, как всегда. Но дам совет, Таддеус, не стоит твоему сыну впредь вмешиваться, — он глядит на него испытывающим взглядом, и Таддеус лишь кивает на это. Несколько Круциатусов, — за ошибки Тео — как сказал Реддл перед уходом, уничтожили в Таддеусе крохи спокойствия, что жили в нем до этого. В его старом теле, хилом после Азкабана, до сих пор ощущались судороги даже после выпитых зелий. Но дело сделано — его шахматная партия, которую он продумал для защиты сына, сработала на ура. Пусть Реддл будет недоверчивым, но он всегда соглашался с мнением Нотта, и в этот раз случилось так же. Нотт был уверен, что Реддл будет особенно внимательно наблюдать за сыном, поэтому его нужно было предупредить… быть более строгим с мисс Грейнджер, которая теперь являлась их уважаемой гостьей. Нотт сжал пальцами переносицу. — Тео, что же ты творишь?..***
Гермиона в этот момент лежала на полу спальни и анализировала происходящие с ней метаморфозы. В горле постоянно пекло. Она даже не трогала ничего в этой комнате, чаще всего лежа на кровати и размышляя, что ей делать дальше. Гриффиндорке нужна была помощь. Она знала, к сожалению, от Гарри Грейнджер не получит ничего. Он был в таком же безвыходном положении, что и Гермиона, а за его моральное состояние девушка переживала еще сильнее, чем за собственное. Рон бы ей не поверил, да и помощник из него такой себе. Обрекать его на мучения по поводу ее проблемы было уже чересчур. В мыслях постоянно крутился один человек: умный и находчивый, великий. С ним можно было бы обсудить ситуацию и получить ответы на вопросы; получить хоть какую-то помощь. Она верила, что он бы не стал издеваться и юлить… Но твердой уверенности у нее не было. Грейнджер все растратила, словно выжала из себя существующие идеи, как только попала в лапы к Реддлу. Да и их встреча не могла бы состояться никак... хотя бы потому, что Альбус Дамблдор был мертв. Попасть в кабинет директора и поговорить с портретом не представлялось возможности из-за Снейпа. Был еще Теодор Нотт, но из всех людей он был последним кандидатом, у которого Грейнджер могла попросить помощи. Да и просить эту самую помощь было слишком боязно. Она не доверяла ему из-за смерти профессора Макгонагалл, но в то же время отчаянно искала его общества, бродя по пустым коридорам особняка. Гермиона подсознательно видела в нем поддержку из-за долгого общения. Она не могла поверить в слова Реддла о том, что их близость была такой же искусственной, как и улыбка самого Темного Лорда, но… Но смерть Минервы… он был уже не тем человеком, с которым она дружила. Однако, его болезненный взгляд на нее, дрожащие руки, — это навевало Гермионе мысли, что все не так просто. Тео был хорошим, да. Несомненно он был слизеринцем, но с ней он будто бы раскрывался, не надевая маску отчуждения и холодности. Если это было игрой с его стороны, то Гермиона бы больше никогда не верила людям. Она знала, что Нотт в Хогвартсе, что не встретит его совершенно случайно, но образ Теодора, гуляющего по поместью, представал перед ней постоянно. Гермиона понимала, что это его дом, в котором он рос с самого детства, и это внушало ей ощущение спокойствия. Теплое чувство ожило в девичьей груди, когда она по случайности обнаружила его комнату. Та располагалась на том же этаже, где и ее «спальня», но в другой части коридора. Открыв дверь, — это была первая, что оказалась незапертой — она замерла на месте, а после смело вступила в ярко-освещенную комнату, где пахло… апельсинами. Кровать с синим одеялом, а не слизеринским зеленым, как можно было представить, несколько полок с книгами и учебниками. Шкаф с одеждой из светлого дерева. Рабочий стол со стопкой пергаментов и красивых перьев. Фигурка фестрала, видимо, сделанная им в детстве из глины, судя по ее неровностям, присущим детской руке, гордо стояла во главе стола. Журналы о квиддиче разложены по датам и выпускам. Вид спорта, в который он не играл, но болел за какую-то команду, от которой приходил в восторг и Рон. Небольшое зеркало в углу, цветы на подоконнике и выход на балкон, откуда открывался потрясающий вид на пруд с лебедями. Она просидела почти шесть часов на открытом воздухе, размышляя и наблюдая за птицами, пока ее не отвлекла еда. Та появилась на столике напротив нее. Есть, правда, совсем не хотелось. Она приходила в эту спальню каждый день и сидела в ней, потому что в комнате Тео было намного комфортнее, чем в собственной. Это был некий островок безопасности. Как-то она даже уснула на его кровати, позже неловко выбегая за дверь как преступница. Гермиона не шныряла по шкафам, открывая дверцы и выискивая что-то, нет. Девушка просто сидела на балконе и пила чай с медом. Иногда она отвлекалась, записывая клятву и пути обхода, что могут ей помочь разорвать связь с Реддлом, но ничего не получалось. Все идеи казались глупыми и невыполнимыми, пустыми. Такими же, какой она сама себя и ощущала после того, что собственноручно совершила во время ритуала. Была лишь одна мысль о спасении, плотно укоренившаяся в сознании после всех ее размышлений. И для этого ей нужен был Тео и его удивительная способность находить нужную информацию. Она корила себя за те слова, сказанные ему, когда у них выдался момент, чтобы поговорить. В свое оправдание, Гермиона могла сказать, что ее переполняли боль и обида. Ощущение предательства сжимало ее тисками и пронзало грудь. Гермиона надеялась, что в следующую их встречу — если та состоится — она не станет вести себя с ним подобным образом. Она постарается, ибо отчаяние, поглотившее после, было несоизмеримо с той болью, что горела в его взгляде. Она сделала ему больно, знала это на сто процентов, но и ей было больно — тоже. Гермиона даже была рада тому, что Реддл выбрал именно этот дом для ее золотой клетки. А, быть может, это было прямой насмешкой над ее чувствами. Не хотелось думать о Реддле, если честно. Ей здесь почти нравилось. Грейнджер даже несколько раз стояла около картины женщины, матери Тео, вглядываясь в ее глаза. В его комнате висел такой же портрет, который девушка видела в гостиной, и она всматривалась в такие знакомо-незнакомые черты лица, словно находилась под гипнозом. Жаль, что картина ничего не отвечала ей, сколько бы Гермиона не спрашивала, по итогу ведя лишь монолог. Но даже это помогало ей не сходить с ума. Спустя сутки блужданий она поняла, что на этом этаже больше никого нет. Гарри с ней тоже не было, и это пугало. И Реддл не приходил, будто устроил ей мини-отпуск от своего присутствия. За это Гермиона была ему очень благодарна. Его участие в ее жизни до сих пор казалось чем-то нереальным, словно она спит и вот-вот проснется. Когда-то давно Грейнджер мечтала попасть в это поместье. И теперь девушка ходила по нему, как в музее, подмечая и виноградники, что простирались вдали, видимые за окном, и красивых птиц, плавающих в пруду. Правда… она не могла покинуть свой этаж, что было огромным минусом. Не могла ступить на лестницу и очутиться на первом этаже или третьем и выше, — она не знала, сколько здесь этажей. Ее откидывало назад. Видимо был поставлен какой-то барьер. И нет, боли не было. Гермиона не думала о том, чтобы сбежать, а лишь искала хваленую библиотеку Ноттов. Тео всегда выделял: книг у его семьи гораздо больше, чем у Малфоев и даже Блэков. Почти все его родственники, особенно покойный Кантанкерус Нотт, который был заядлым коллекционером книг по темной магии, собирали редкие фолианты. История их семьи начиналась с того, что они были хранителями книг в древности, отсюда и такая любовь к рукописям. У Тео симпатия к книгам тоже была, это и помогло им с Гермионой сблизиться когда-то. Казалось, что прошли десятилетия. Он даже привозил ей пару интересных томов по зельям, которыми она зачитывалась по ночам. И вот теперь Грейнджер решила все же посмотреть, какие книги лежали в шкафу, раз уж Реддл так «заботился» о ее комфорте. Она уже потянулась к одному тому, когда раздался стук в дверь. — Гермиона, я могу войти? — услышала она голос Гарри и тут же побежала, открывая дверь настежь так, что та чуть не ударилась о стену. Она молча схватила его за руку, закрыла дверь и обняла, стиснув со всей силы в своих объятиях. Так сильно, чтобы почувствовать — он еще дышит, еще с ней, рядом. Слезы сами появились на глазах: злые слезы девушки, которая винила себя во всем произошедшем. — Я так виновата, Гарри, — она всхлипнула и затряслась. — Я не знаю, что мне делать… что… чт… Гермиона затихла, прижимаясь влажной щекой к его щеке, встала на цыпочки и посмотрела в его глаза, которые блестели похожими слезами отчаяния. Он держался, но стойкость давали сбои. — Лучше бы я умерла, — сказала она тихо-тихо. — Лучше бы истекла кровью в том сарае. Тогда бы он тебя не поймал. Я никак не могу обойти эту клятву, правда! Я пыталась, но не получается. Это безнадежно! — Нет, — он сжал ее плечи и встряхнул, — не смей так говорить. Ты такая дурочка, Гермиона, ну, — он погладил ее по волосам. — Мы победим, мы… я обещаю тебе. — Убей меня, — умоляющий шепот подруги заставил его вздрогнуть, — попроси эльфа отравить еду или… — Я не могу причинить тебе любой вред. Умышленно или нет, — Гарри сглотнул. — Он навесил на меня столько обетов, что мои мысли теперь не мои. Я не чувствую себя Гарри больше… я всего лишь часть души, что обрела собственную личность. Я такой же, как Реддл. Мерлин, да я и есть Реддл! — Они врут, они, — Гермиона дернулась в его руках, — ты — это ты. Гарри Поттер, мальчик, который спас меня от тролля, который не любит кашу на завтрак и который мухи не обидит. Я не верю, что ты — часть души Реддла, этого грязного… гниющего мерзавца. — Правда? — Гарри вытер слезы, градом льющиеся из его глаз; его потряхивало. — Всегда только правда. Они смотрели друг на друга, как две изломанные души. Уже не часть Золотого трио, уже не Гарри Поттер и Гермиона Грейнджер, а… Просто Гарри и просто Гермиона, пока девушка удивлённо не схватилась за его плечи. — Гарри, я смогла попросить тебя! — воскликнула и сжала руки сильнее, чуть встряхивая его. — И мне не стало больно! — Потому что на Реддла это не распространяется, а я — часть него. Это еще одно подтверждение, что они не врут, Гермиона… — Нет, нет. Это только его кусочек, ты не мог умереть тогда, — Гермиона вновь всхлипнула сквозь улыбку и положила ладони на его влажные щеки. — Гермиона, Волан-де-Морт подписал со мной и Орденом Феникса договор. И я ничего не смог сделать. Ничего никому не смог рассказать, будто мой рот был зашит. Стоило мне лишь подумать о том, чтобы попытаться намекнуть кому-то из них на правду о том, что происходит, как мне становилось больно. — Ч-что? — Гермиона замерла, распахивая глаза. — Они не могли на это пойти, Мерлин. Да как… они ему поверили? — Гарри кивнул и прижался к ней. — Ты должен взять себя в руки. Мы справимся со всем. — С чем вы собрались справляться? — заинтересованный голос раздался со стороны двери. Они даже не заметили, как Реддл открыл ее и неизвестно сколько времени смотрел на них, стоящих в обнимку. И Гарри, и Гермиона молчали, с ужасом глядя на чересчур веселое выражение на красивом лице. Глаза его были неясными. От них отвлекала улыбка, кукольная, как у нарисованной фрески, выделяющаяся на светлом фоне ровными зубами. Опасная, как акулий оскал. Грейнджер заметила, что он не пытался использовать мимику или улыбку в угоду ей, как прежде. Теперь он напоминал застывший магловский портрет — пыльный и неприступный, отталкивающий. На такой не хочется смотреть и повесить в комнате, даже самой темной и неуютной. Она успела отвыкнуть от него за несколько дней и сейчас видела словно впервые. Он пугал. Вроде эмоции есть: улыбка, но такая фальшивая. Взгляд светится, однако Реддл будто перестал стараться использовать лицевые нервы по назначению. Темный Лорд был будто осененный темными миазмами, невидимыми для остальных, летающими вокруг его высокой фигуры. Улыбка придавала ему отпечаток безумия. Грейнджер видела и знала, что его тело — это вместилище самой ужасной души, с которой она была когда-либо знакома. Гермиона испугалась его, как в первый раз. С Реддлом было явно что-то не так: или он был безумно зол или… безумно весел, что тоже влекло за собой проблемы. Казалось, что страх теперь всегда присутствует в ее комнате. В ней самой. Стоило посмотреть на такие ранее любимые вещи из ее настоящего дома, как пробирало дрожью. Он осквернил их все разом лишь одним своим знанием о них. Он осквернил ее своим присутствием. Гермиона подумала, что так будет выглядеть ее смерть: безобразная в своей красоте, жестокая и спокойная, как колыхание камыша. — Я повторяю вопрос: с чем вы собрались справляться? — он выделил каждое слово. От его голоса у Гермионы заложило в ушах, хотя он говорил абсолютно спокойно. Даже беззаботно. Это ее новая реакция на него, практически устоявшаяся, как у антилопы перед гепардом, заставляла ее молчать и лишь обессиленно смотреть в его серые глаза. Почему он пришел? Зачем снова появился перед ней? Она только пришла в себя и начала собирать пазлы своего спокойствия. И вот теперь… Не могла Гермиона вымолвить ни слова. Язык-глупец отказался работать в паре с разумом. Ей стало так страшно, так стеснённо, словно стены начали сужаться. Она подумала о родителях, о Роне, о любимой спальне Хогвартса, о теплом купе экспресса, о выпечке, о солнце и звездах, сияющих над Черным озером, лебедях в пруду и красивом витражном окне в комнате Тео, но… Ничего не помогало. В комнату вошел дементор, высасывающий из нее все хорошие воспоминания. Чтобы успокоиться, она попыталась еще раз, и еще — тщетно. Гермиона не смогла бы наколдовать Патронус, находясь в одной комнате с ним. И боггарт теперь точно примет его обличие: с горящими похотью глазами, покрытый черной кровью и с лицом — как сейчас — безмятежно-очаровательным, улыбающимся, мертвым. Тео явно не дотягивал в ее кошмарах до Реддла. Она вздохнула и жадно повела носом, пытаясь услышать аромат Поттера, такого родного сердцу Гарри. Попыталась отвлечься на что-то, любую мелочь, но Гермиона не ощущала совершенно ничего. Горло словно сжалось, как тогда, на кровати у Малфоев при первом пробуждении, невидимой рукой, но она знала, что он ничего ей не сделал, — пока что. Потому что ощущение опасности, исходящее от Реддла, почувствовал бы любой. Что его могло так разозлить? Их разговор? Объятья? Слезы? Пусть он сказал ей не плакать, но она не обязана слушаться его во всем, это ее личное дело — лить слезы или нет. Теплые руки Гарри на плечах также не помогали справиться. Она не могла… просто не могла взять себя в руки. Ее затрясло, хотя обещала самой себе бояться его только после их встреч, на них же с вызовом глядеть в его глаза и отвечать так, как он этого заслуживал. Однако реальность окатила ее ледяной водой с привкусом железа. Она не могла совладать с собственными эмоциями, потому что такое странное выражение лица Реддла вгоняло ее в кататонический ступор. Если бы он был чуточку, самую малость, добрее рядом с ней, Гермионе было бы легче его воспринимать, как было сначала, когда он улыбался и шутил, пусть и в своей безумной манере. Эта перемена в нем — пугающая своей улыбкой и неясностью — оставила след на ее сердце в виде червоточины из кошмаров, что закрыться никак не могла. — Мы просто разговаривали, — ответил Гарри, наконец, за них обоих, сжимая пальцы на ее плечах. — Я рассказывал Гермионе о мирном договоре с Орденом Феникса. Реддл наклонил голову и оперся плечом о шкаф, сложив руки на груди. Глаза его неотрывно преследовали Гермиону. Она не смотрела на него, но чувствовала это ощущение, будто по лицу щекотливо водит влажным языком змея. — Выйди, — сказал он Поттеру. Гарри на секунду дернулся, но тут же, будто его потянули за невидимые глазу нити, отпустил девушку и скрылся за дверью. Хлопок двери напоминал хруст ломающихся костей. Гермиона подняла глаза и уставилась на Тома, сжав кулаки. Она справится, все выдержит. Пусть пот уже смочил ей спину мелкими каплями, Гермиона не прогнется под натиском животного страха. — Почему ты трясешься? Ты что, боишься меня? — спросил Реддл и подошел ближе. — Ты похож на мертвеца, — кое-как ответила она, спустя долгую паузу, во время которой перебирала много фраз, которые хотелось ему закричать в лицо. — Ты какой-то не такой… — А так? Он рассмеялся: весело и задорно. Морщинки на его лице озарили мимику живостью, будто его окропили живой водой из сказок. Включили кнопку вывода эмоций, которые на самом деле были лишь фальшивкой, как у игрушек, что начинают смеяться, стоит нажать им на живот. Но это помогло. На чуть-чуть, но помогло перестать бояться. Все же не зря человечество так ценит зрение, потому что оно накладывает своеобразный отпечаток на восприятие действительности, часто обманывая. Давая мнимую, но надежду, что с Реддлом все в порядке. Настоящая магия. Раньше ей не нравились его игры и фальшивые эмоции, но она поняла, что уж пусть так, чем тонуть в болоте страха от одного взгляда на этот пустоцвет его эмоций, цветущий в глазах. Гермиона будет думать, что с ним все в порядке. И желательно на Реддла совсем не смотреть. — Лучше, — выдохнула девушка, всматриваясь в его губы цвета неестественно яркого кармина, будто он ел гранат. — Только зачем притворяться? — Притворяться? — брови мужчины взметнулись. — Да, ты всегда притворяешься, чтобы войти в чужое доверие, — она нахмурилась. — Только при мне тебе не стоит играть, это все равно ничего не изменит. Просто будь… — развела руками, — будь нормальным, как все люди. И вообще… Зачем ты здесь? — Никогда не понимал, почему так много внимания уделяется лицу, — начал Реддл, обходя ее по кругу и игнорируя вопрос, — а потом я понял: мимика напрямую зависит от сигналов, что отдает мозг телу. Мне пришлось такому учиться. Честно говоря, я раньше не уделял этому много значения, пока… — Пока не понял, что людей можно использовать? — она грустно усмехнулась. — Если ты улыбнешься, то расположишь собеседника к себе. И когда ты это понял? — она тоже стала обходить его по кругу, чтобы он не заговорил ей зубы и не прижал к стене. — Когда поступил в Хогвартс? — Раньше, Гермиона, — он выгнул бровь, кружа с ней в странном подобии танца. — Улыбнуться, когда весело, скривить губы, когда больно, закатить глаза или напрячь челюсть. Маленькие детальки того, о чем люди думают, испытывая эмоции. Но… зачем их показывать постоянно? Даже сейчас по твоему лицу я вижу все, о чем ты думаешь. — Просто ты их не чувствуешь, — ответила Гермиона сквозь зубы; ее кольнуло то, что она даже со сдержанными эмоциями была перед ним, как на ладони. — Откуда тебе знать, что я чувствую, а что — нет? Ты всего лишь… — он застыл, как изваяние, повернул голову чуть вверх и налево, будто прислушиваясь к чему-то, выдохнул, крылья носа затрепетали, и продолжил: — Ты маленькая, глупая девочка, которая о мире знает только из книг. Все твое окружение было построено из дегенератов-гриффиндорцев и маглов. Ты умнее остальных, бесспорно, сильнее морально и находчивее, но не строй из себя всезнающую леди. Копаться в моих мозгах еще не доросла, — он сказал все это быстро, отрывисто, как скороговорку. — Я пришел по делу, если тебе интересно, — он выпрямился и вытянул руку вперед, предлагая ей ладонь. — Думаю, мы не с того начали. Я предлагаю тебе перемирие, — он смотрел ей в глаза, а она непонимающе сжимала кулаки. — Ты только что оскорбил меня, несколько раз пытал, перед этим заставил принять клятву, превратив в пленницу, а теперь предлагаешь перемирие? — она усмехнулась. — Браво, мистер Реддл. Вы действительно джентльмен. Рука его опустилась вниз, превращаясь в кулак, а глаза покраснели в гневе. Она отшатнулась. — Предлагаю в последний раз, Гермиона. Мне надоело ощущать… — он выдохнул и закатил глаза, — просто веди себя спокойнее, и я не буду тебя, — он замолчал, подбирая слова, — угнетать. Твой страх не помогает. — Угнетать? Это теперь так называется? — фыркнула она. — Использовать на тебе Непростительные, заставлять тебя плакать и прочее, — начал он перечислять. — Мы подписали мирный договор с Орденом Феникса. Я подумал, что неплохо было бы решить подобный вопрос и с тобой, раз уж у нас такое тесное сотрудничество. Ты должна была понять, что тебе никуда не деться от моего общества. Так вот, я предлагаю не усугублять ситуацию и принять мое предложение, — он улыбнулся и шагнул ближе, всматриваясь в ее бледное лицо, — мы ведь можем сотрудничать. Мыслительный процесс Гермионы затягивался, но она понимала, что даже за этой, вроде бы невинной просьбой, стоит нечто большее и глубокое. Каждое его слово и действие несло в себе смысл, который был ясен лишь ему одному, но выбора у нее не было. Получать от него Круцио или слышать насмешки было не очень приятно. Он все равно будет использовать ее в угоду своих желаний, так пусть хотя бы оставит ее в покое по возможности. — Ладно, — она пожала ему вновь протянутую руку, поражаясь, что ладонь у него теплая, а не холодная, как у мертвеца, — если ты обещаешь не мучить меня, то я… возможно, так будет лучше для нас, — она вырвала свою кисть и прижала к груди. Он еще секунду внимательно на нее смотрел, вскоре полез в карман пиджака и достал письмо. Оно выглядело необычно: из синей бумаги с красной печатью, которая уже была разрушена. Гермиона непонимающе взглянула на него. — Я уже прочитал, — ответил он на ее поднятые вверх брови и передал письмо. Она потянулась за ним, но Том поднял руку вверх, подобно хулиганам, которые издевались над ней раньше в начальной школе, отбирая учебники. И этот человек говорил о перемирии?.. — Реддл, — Гермиона отошла от него на шаг, — тебе что, пять лет? Он улыбнулся и помахал им перед ее лицом, как мальчишка, но Гермиона не поддалась на провокацию, смотря ровно в его переносицу — ее такому приему научила мама. Если смотреть в глаза собеседника неприятно, но нужно показать, что ты уверенна — смотри в переносицу. Она всегда так смотрела на Малфоя, потому что видеть его лицо было для девушки не очень желанным занятием. И вот теперь этой участи добился Реддл. Времена меняются, лучше бы это был Драко со своим неизменным: «Грязнокровка!» — Это от твоего брата. Из Франции. Она удивлённо подняла брови. Ей написал Николя Фрессон… — Я послал ему сову от твоего лица и приложил копию родословной. Он сказал, что прибудет в пятницу вечером на праздник в честь подписания мира с Волан-де-Мортом, и я хотел поговорить с тобой о том, как ты должна себя вести в Министерстве, — он положил письмо на стол и указательным пальцем оперся на него, придавив. — Я совсем забыл сказать: твоя, точнее, наша работа о крови произвела такой фурор, что теперь нас с тобой ждут на вечере «Перемирия» не только, как магов, которые против войны, но и как людей, что введут новые законы для маглорожденных. О, теперь она поняла смысл его такого странного предложения… Как славно, что она не начала о нем думать лучше, чем он есть на самом деле. — Я отказываюсь участвовать в твоей политической игре, Реддл, — она отвернулась от него, устремляя взгляд в овальное окно. — Не надейся. Я и пальцем не пошевелю ради тебя. — Ладно, — ответил мужчина, — тогда… Как насчет того, что Поттер лишится теплой постели и еды. Как думаешь, ему понравится жить с крысами в подвале? — Да как ты… вы же сами уверяете, что он часть вашей души! Ты только что говорил о перемирии! Что не будешь заставлять меня плакать и прочее. В это прочее, что, принуждение и угрозы моим друзьям не входят? — Гермионе хотелось в него чем-нибудь кинуть, желательно чем-то тяжелым. — А теперь ты шантажируешь меня? С помощью Гарри? — А почему я не могу этого делать? — Реддл удивился, как будто даже по-настоящему. — Ты написала эту рукопись о крови, зачем? Чтобы перечитывать ее одинокими вечерами и чахнуть над собственным интеллектом? Хотела показать ее кому-то, послушать, что ты умная и все? Это нужно продвигать, расширить границы того, что было запечатано веками. И ты мне в этом поможешь, хочется тебе или нет. Он сел в кресло-качалку и положил руки на мягкий плед, сжимая его пальцами. Гермионе показалось, что ткань сразу посерела от его прикосновения. — Ты будешь активно продвигать свою идею, Гермиона. Я помогу тебе с Визенгамотом и голосами. Когда я стану министром Магии в недалеком будущем, то создам еще несколько проектов, которые планировал запустить раньше, но, почему-то забыл про них, когда стал старше. — Ты понимаешь, что твои чистокровные выродки-пожиратели могут быть не согласны с тем, что было написано мной, грязнокровкой? Они же презирали это веками! Просто из-за своей чванливости! И отвернутся от тебя, чему я буду очень рада! Реддл улыбнулся и покачал головой, сминая бедную ткань пальцами. — Они не смогут. То, что ты описала — правда. Источник магии внутри нас. Это живой орган, который скрыт от всех, как гормоны, как кровяные тельца, как кальций, который синтезируется у кого-то больше, у кого-то меньше. Начнутся исследования, и даже, если маглорожденные не потомки чистокровных, и твой случай — обычное совпадение, все равно начнут искать и доберутся до правды, если мы это бросим. Сквибы считаются низшим сортом, хуже грязнокровок, потому что они появляются из-за частого кровосмешения. У многих чистокровных по одному ребенку, потому что ведьмы больше не могут забеременеть. И… — Твоя мать была почти сквибом, — сказала Гермиона и дернулась в сторону, она даже не заметила, как быстро он поднялся с кресла и схватил ее за горло. — Заткни свой рот, — его дыхание осело на ее губах. — Просто заткнись и слушай меня. Ты, как послушная гриффиндорка, взяв всю свою нарочитую смелость, будешь в пятницу улыбаться и кивать всем, кому я скажу. Ты будешь говорить то, что я скажу, и не отойдешь от меня ни на шаг. Как отреагируют чистокровные на твою рукопись, уже не твоя проблема. Твоя забота: хорошо есть, крепко спать и напитывать меня магией, которая так отлично мне попала в руки. — Ты… все твои обещания — пустой звук, — процедила Гермиона, хватаясь за его руку и впиваясь в нее ногтями. — Я не договорил, — он сжал ее горло сильнее. — Ты будешь лицом нашего нового направления, гарантом справедливости в отношении тех, кого презирали веками. Вместе с Поттером вы послушно продвинете идею о равенстве, любви и сострадании, — усмехнулся. — Полукровка, который сохранил мир в Британии, и грязнокровка, которая оказалась не такой простой, как думали. — Но зачем тебе это? — она закашлялась, он ослабил хватку. — Зачем тебе грязнокровки? Какая разница, есть у них равные с чистокровными права или нет? Он оценивающе посмотрел на нее, будто решая: достойна ли девушка его разъяснений или нет. — Грейнджер, ты, правда, хочешь узнать? Она кивнула. Глаза его потемнели, когда он улыбнулся и погладил ее кожу пальцами. — У меня давно была мысль, что маглов нужно подчинить. Это грязные и ненавистные мне создания. — Не удивил. — Не с помощью войны, нет. Постепенно, начиная с правительства. Изнутри, Гермиона, медленно вводя им информацию о том, что они хуже нас, что есть люди, которые стоят над ними. Уничтожением не решить проблему — они, к сожалению, нужны нам. Мы не сможем продолжать род без вливания свежей крови хотя бы раз в пятьдесят лет. Сейчас этот момент настал снова: волшебство вымирает, погибло много людей. Волшебников стало слишком мало. Я не знаю, что творил раньше и почему не пытался захватить магическую Британию в открытую. По итогу было слишком много жертв. Я начал неправильно… все было неправильно, — он облизал губы. — Не знаю, какие вещи на меня влияли, но я не хотел того, что вышло в итоге. Совсем нет. И вот появилась ты со своей рукописью и меня… озарило. Все просто, милая, — ее затошнило от его голоса, горячее дыхание обожгло щеку. — Все дружно возьмутся за руки и увеличат численность волшебников, не боясь якшаться с бывшими грязнокровками, ведь теперь это будут дальние родственники чистокровных. На это уйдет не более тридцати-пятидесяти лет, и когда нас станет больше; когда единый фронт, не разрозненный порядками о высшей и низшей крови… этот фронт наступит на маглов, заставив их признать нас, как более совершенных людей. Мы особенные. Все мы. Потому что у нас, Гермиона, у тебя и у меня, есть то, чего нет у них. Понимаешь? Речь его сквозила полным безумием, у Гермионы подскочил пульс от того, что она услышала и насколько страшными были его планы. — Магия? — Да, милая, магия. Я стану новатором и открою волшебникам целый мир. Маглы будут нас бояться и мечтать стать такими же, как мы. Они отдадут все свои деньги и знания за то, чтобы породниться с волшебником и родить таких детей. Особенных детей. Маглы любят все необычное. Нас станет больше, гораздо больше, чем в других странах. Мы отберем самых умных, самых сильных и здоровых маглов и улучшим свой генофонд. — Но… не магов намного больше. Это бред. Маглы уничтожат нас, когда узнают о магии. Ты же знаешь: раньше была инквизиция и сжигание ведьм, а сейчас вместо костров будет ядерное оружие. Это же безумие, ты развяжешь новую мировую войну, — Гермиона не понимала его идею: зачем пытаться захватить все? — Они будут завидовать нам и просто уничтожат. Ты знаешь это, Реддл! Так нельзя! — она дернулась от него, и он позволил ей отойти. Она задыхалась. Реддл напоминал ей магловского диктатора, который признавал только арийскую кровь и ничего более. Гермиона уже представляла, как он будет создавать лагеря для маглов и выбирать из них лучшие образцы, чтобы волшебники оплодотворяли женщин-маглов и наоборот, лишь бы их численность увеличилась. А потом… потом просто уничтожит их всех, потому что маглы никогда… Мерлин, они же никогда не оставят их в покое. Потому что в человеческой природе заложено бояться неизведанного. Даже ее родители боялись ее, так что стоило говорить о других? Такой Реддл пугал ее все сильнее. То, что она хотела использовать, чтобы избавиться от угнетения, превращалось в обоюдоострый меч, режущий собственные пальцы. Грейнджер уже жалела, что решила написать ту рукопись и носила чертов медальон. Она жалела обо всем, что было сделано за последний год, будто все ее действия так или иначе сыграли на руку Реддлу. — Это мы посмотрим, кто кого уничтожит. В любом случае, это мои долгосрочные планы, которые могут измениться. На первых порах все будет зависеть от магловского правительства. Ты права, люди по своей природе завистливы. Сейчас мне нужно, чтобы грязнокровки перестали быть прокаженными и повысилась рождаемость для… — Твоей будущей армии, — закончила за него Гермиона. — Тебе вообще плевать, у кого какая кровь? А как же чистокровные у власти и прочие идеи, что ты продвигал ранее? Как же так? — она закричала. — Ты убил стольких людей! Ты убил родителей Гарри! Просто потому что не знал, что делать? — ее кровь вместе с магией бурлила от ярости, а он стоял и словно не понимал, почему она злится. — Все твои амбиции это бред сумасшедшего. У тебя ничего не получится! Такой человек, как ты, очень плохо закончит, помяни мое слово, Реддл! Он опустил взгляд и проследил за алыми отметинами, что покрывали ее бледную кожу шеи. Ему было плевать на ее слова, — глупая, она увидит, что будет дальше, и поверит ему. В него. Во рту взрывались искры, а кровь закипала, наполняя его эмоциями и тем самым возбуждая. Слишком сильно. Его повело от ее эмоций. — Посмотрим, получится у меня или нет, но я ненавижу маглов. Я хочу, чтобы они все передохли, но понимаю, что это невозможно. Выживут самые сильные. Это все, о чем тебе стоит знать. Магия — вот, что важно, а в грязнокровках она есть. Это единственное, что мне от них нужно, как и от чистокровных, которые считают себя выше других. Ты очень кстати все сделала, будто наша встреча — судьба, — он улыбнулся. — Скорее, проклятие. Он отвернулся от нее и прошел к книжному шкафу, проводя пальцем по цветастым корешкам книг. — Поттер рассказал тебе о встрече с Орденом Феникса? — Что? Нет, потому что ты его выгнал, — Гермиона хотела было сделать шаг к нему, но передумала. Девушка попыталась успокоиться, но ее переполняло любопытство, что могло произойти. Пока она несколько дней безвылазно сидела в особняке в одиночестве, в стране произошел переворот. Она просто лежала на кровати и думала о том, что с ней случилось, ни о чем не подозревая. Грейнджер была в полном куполе затворника. Ей не хотелось ни есть, ни спать. Она дрейфовала на потоке сознания и смотрела в овальное окно, считая облака, или сидела в комнате Тео. Это было так на нее не похоже, но она понимала — это усталость, скопившаяся и вылившаяся во временную апатию. Только сегодня она почувствовала себя лучше, и к ней пришел Гарри, как чувствовал, что теперь она готова к разговору. И вот, произошло столько всего, что она уже не знала, о чем думать. — Да, вчера вечером мы подписали соглашение о ненападении. Вернули волшебникам, потерявшим работу, места в Министерстве, возместили ущерб за причиненный вред и даже выплатили деньги семьям убитых. Поттер и Волан-де-Морт при всем Ордене заключили Непреложный обет о том, что не убьют друг друга и остановят кровопролитие. Пророчество потеряло силу. Шеклбот стал новым временным Министром магии до официальных выборов, ах, — он усмехнулся, — я доставлю тебе утренний Пророк позже. — И… как восприняли это в Ордене? Будут ли судить людей за убийства? Твою ненаглядную Беллу, например? — Замечательно восприняли, — улыбнулся Том, — все так устали от этой войны, что убитых хотят как можно скорее забыть и судить никого не будут. Это было одним из главных условий с нашей стороны: полная амнистия Пожирателей смерти. Я присутствовал на собрании под Оборотным. Обсуждение договора шло более девяти часов. Многие спрашивали о тебе, кстати, но Гарри сказал, что ты занята исследованиями. Очень занята и потому не смогла присутствовать. — А Рон… — она напряглась. — Рон спрашивал обо мне? Мистер Уизли? — Да, кажется, один раз. Поттер был в гостях вчера у Уизли и Люпина, этого… оборотня, и вернулся только сегодня. Они думают, что он снимает квартиру и живет с тобой в магловской части Лондона. Уизли пытались заставить его жить с ними и тебя с собой забрать, но ему нельзя. Он обязан присутствовать здесь и приглядывать за тобой на всякий случай, хотя… ему я тоже не доверяю, — он нахмурился. — Почему вы не взяли меня с собой? — девушка повысила голос и потянулась за палочкой по привычке, ощущая лишь пустоту в кармане юбки. — Почему я заперта здесь? Неужели мне нельзя выйти даже на улицу? Я не твоя пленница, я хочу увидеть друзей! Я хочу вернуться в Хогвартс! Я даже на первый этаж спуститься не могу, пока вы решаете такие важные дела! Она раздражалась сильнее с каждой секундой. Все же быть вдали от всей информации было спокойнее, но теперь Гермиона понимала, почему никто ее не навещал, — им попросту было некогда. — Замолкни, — он наложил на нее невербальное Силенцио и подошел ближе. — Мне больше нравится, когда ты молчишь, — он двинулся на нее, прижимаясь всем телом и перехватывая ее руки. — Знаешь, а ведь Силенцио — не вариант, возможно, мне стоит заткнуть тебя другим способом? Его улыбка озарила бледное лицо. Салазар, ее гнев был таким страстным, что он уже не мог сдерживаться от силы магии Гермионы, давящей на виски. Он наклонился к ней близко, губы почти дотрагивались до ее губ. Том, высунув самый кончик языка, прошелся влагой по ее нижней, прижимаясь к Гермионе всем телом сильнее, практически вплотную, и удерживая ее лицо, чтобы девушка не дергалась. Кожа под пальцами была такой нежной и мягкой, безупречной. Он снова посмотрел на ее шею, где краснели алые метки его прикосновений. Ему нравилось то, что это его следы. — Открой рот, — она мотнула головой и сжала губы, которые блестели от его слюны. — Такое впервые со мной, буду честен. Обычно все жаждут моих поцелуев, но ты… просто кипишь от ярости. Мне нравится, — выдох прямо ей в губы и снова влажное касание. Он улыбнулся. Гермиона увидела, что на его щеке есть небольшая ямочка, совсем маленькая. Она вперилась в нее взглядом с ужасом. Реддл наклонился к ней вновь, дотрагиваясь губами до уголка ее рта, и скользящим движением смял нижнюю, призывая раскрыться для него. Мягкий рот изучал ее медленно, почти нежно, принуждая пойти ему навстречу, но она была непреклонна в своем нежелании целовать его. — Ты ведь уже целовалась, — он отпустил ее руки и сжал талию. Пальцы спустились резким касанием к бедрам. Он приподнял ее над полом, вжимаясь пахом в разведённые ноги. Грейнджер почувствовала его член, прижатый к ее белью, глаза закатились. Пульсация ощущалась невыносимым жаром, заставляя ее глотнуть желанного воздуха, вот только все пропахло чертовым Томом Реддлом. Она сделала глоток кислорода и поглотила его вкус, которым мужчина одарил ее: шоколадный табак. Том потерся об нее возбуждением, совершая толчки, и Гермиона замычала, чувствуя, как горячая твёрдая часть его низа касается ее сквозь ткань все сильнее и сильнее. Он так отчаянно хотел ее, что ей стало душно от его движений и аромата. Змеиные кольца смыкались на ней. В голове билась мысль о том, что так нельзя, но она с содроганием ощущала отдачу собственного тела-предателя, когда он задевал ее клитор через белье, стимулируя сквозь одежду. Настоящее пекло во всем естестве. Грейнджер собрала остатки мужественности и замахнулась для удара, но магия не дала ей дотронуться до него, полностью обездвиживая. Она была распята перед ним, пока его пальцы гуляли по ее оголенным бедрам, а член массировал ее ритмичными толчками. Губы блуждали по женскому лицу ожогами. Дыхание у обоих было шумным и беспокойным, как и движения рук Реддла по ее телу. Он словно изучал ее, подмечая места, на которые она особенно реагировала при нажатии. — Я выведу тебя на прогулку, если ты сделаешь то, что я скажу, — он снял с нее Силенцио, и только она открыла рот, чтобы вдохнуть, как он вторгся в него языком, вырывая из нее недовольный скулеж. На вкус Реддл был как сладкий чай и булочки с яблоками. Ее ярость вновь взяла верх. Гермиона попыталась сомкнуть зубы на его языке, но он сдавил ей челюсть, не давая той закрыться. Мужчина пожирал ее рот, напитываясь яростной магией в этот же момент. Он поглощал ее, выпивал, подчиняя себе и заставляя испытывать то, что девушка никогда столь сильно не чувствовала. Она его ненавидела, но… была возбуждена из-за него. Аромат щекотал ноздри, между ног сладко сжималось. Грейнджер чувствовала, что тело предает ее от прикосновений, которыми он ее осыпал. Его язык делал с ней что-то нереальное, и Грейнджер застонала, испуганно сжавшись. Зубы мягко смыкались на ее губах, оттягивая на себя, слюна смешивалась с ее слюной и потекла по девичьему подбородку, пока его пальцы ласкали тело, которое держалось у стены с помощью магии. Ладони Тома легли на ее грудь и сжали сквозь ткань. Чашечки бюстгальтера отодвинулись, и он сжал ее соски между пальцев, перекатывая подушечками большого и указательного. Она всхлипнула от такой стимуляции и заскулила, когда он сжал сильнее, сдавливая всю нежную плоть ладонями и выстанывая ей в рот: — Ну же, ты так вкусно меня ненавидишь! Дай мне еще! Он опустился укусами по ее горлу и вобрал в рот кожу на острой ключице, продолжая массировать грудь. Больно. Гермиона вновь застонала и дернулась в его руках. Сердце билось, как неугомонное. Пальцы Тома сжали соски сильнее. Язык его лизнул один из них, вбирая в рот, и влажный звук донесся до ушей Гермионы. Рот Реддла, его невозможные губы и язык, игрались с ее грудью, пока другой рукой он перекатывал ее сосок, играючи сжимая. Член Тома сквозь брюки медленно двигался по ее уже мокрому от смазки белью. Дыхание смешалось, как и запахи их тел. Реддл так хорошо давил головкой по клитору, что Гермиону потряхивало на его руках. — Поцелуй меня, — он отпустил ее тело и сжал щеки Гермионы, смотря прямо в ее карие глаза, наполненные ужасом от такой стимуляции и возбуждением, — сама. И я исполню одно твое желание, — она почувствовала, что вновь может говорить, а, возможно, могла и раньше, но лишь стонала ему в губы. — Любое. — Три желания и я смогу выходить на улицу, когда захочу, — еле прошептала, когда пальцы погладили ее розовые скулы; кожа плавилась от его касаний. — Одно желание, Гермиона, и ты будешь выходить под присмотром приставленного к тебе лица. Сможешь даже сама выбрать из всех моих Пожирателей. — Я хочу, чтобы ты вернул мне мою палочку, — сразу ухватилась за мысль Гермиона. Реддл закатил глаза и выдохнул, будто ее желание было чересчур ожидаемым. — Обещаю, что верну ее тебе позже, клянусь, — он посмотрел ей в глаза. Зрачки были неестественно расширены. — Сбежать ты все равно не сможешь, одна мысль об этом принесет тебе боль, поэтому я верну ее тебе в ближайшее время. Кого из моих поданных ты бы хотела видеть в сопровождении? Может быть, Беллу? — он рассмеялся. — Или Антонина, оставившего тебе шрам на ребрах? — он провел пальцем сквозь одежду там, где у нее было ранение. — А, может быть, Драко Малфоя? — зашептал он ей на ухо. — Кого ты не боишься из них всех? Она задумалась, перебирая в голове всех, кто был под началом Реддла. Было трудно рассуждать, когда к ней прижимался возбужденный мужчина, а сама Гермиона думала далеко не о прогулках, но мысли все равно возвращались к одному и тому же человеку. — Т-теодор Нотт, пусть это будет он, — сказала Гермиона спустя минуту и расслабилась в его руках, чувствуя, что сила возвращается к ней, и она может, наконец-то, двигаться. — Теодор Нотт, — повторила и замерла, видя его выражение. Реддл замолчал. Его лицо внезапно стало пустым и бесчувственным. Он молчал долгое время, что-то обдумывая. Ни единый мускул не дрогнул. Он даже не моргал, гипнотизируя ее, как смертоносная змея. Внезапно мужчина отмер и склонил голову набок. — Любовь такая любопытная вещь, — наигранно весело произнес Темный Лорд, оценивающе глядя на нее с легким прищуром. — И того ли она стоит? Не заигрывайся, Гермиона Грейнджер, ведь после — может быть очень, — он наклонился к ее уху, — очень больно. И не смей кидаться ему на шею, будь выше этого. Если захочешь мужчину, то можешь сказать мне, — выдыхая: — Я смогу доставить тебе такие удовольствие и ласку, что ты будешь умолять меня прикоснуться к тебе. Поняла меня? Не смей даже смотреть в его сторону, иначе… — Не понимаю, о чем речь, — фыркнула Гермиона, цепляясь взглядом за рисунок на стене. — Мы договорились? Ты вернешь мне палочку, и я смогу выходить под присмотром, если поцелую тебя и ничего больше? — она упрямо говорила вслух, не думая о том, что только что плавилась в его руках; старалась вообще не думать, чтобы он не отменил своего решения. — Ладно, — нехотя ответил Реддл, — договорились. А теперь — сделай это так, чтобы мне понравилось. Она нахмурилась, привычным движением заправляя волосы за ухо, и аккуратно положила ладони ему на плечи, не зная, куда их деть. Ей не хотелось его целовать. Однако, девушка понимала, что он это делает, не потому что влюблен в нее — Том Реддл не умел любить — или потому что она ему нравилась, он хотел лишь унизить ее. Показать, что он может добиться от нее всего с помощью простого шантажа. И Грейнджер знала, что Реддл прекрасно осведомлен о том, как ей страшно и некомфортно находиться рядом с ним, наслаждаясь этим сполна. Чувство власти, что он получал, его опьяняло не хуже огневиски. Сам Реддл в этот момент был далек от того, чтобы размышлять об ее унижении. На самом деле ему просто захотелось это сделать: сиюминутные слабости, одолевающие его крепкое, пышущее здоровьем и молодостью тело часто отвлекали, и он запирал мысли о сексе подальше, используя Окклюменцию на самом себе в грубой форме. Влияла Темная магия, создавшая тело, рядом с которой всегда шли бок о бок кровь и секс. И если секс он понимал, то по поводу крови он не знал, что и думать. У него было слишком много дел, которые требовали решения, и слишком много мыслей для обдумывания; все эти перипетии того, что нужно совершить, не давали расслабиться, и зов плоти сильно отвлекал от первостепенных задач. Он подумывал даже начать пить зелья, но сублимация помогала, правда… ему захотелось прямо сейчас, чтобы Грейнджер это сделала. Ее ярость так сильно возбуждала, но… Она выбрала в свои охранники того мальчишку, что крутил ею все года, — так сказал ему Нотт-старший, когда он узнавал информацию о своих Пожирателях. Нотт проделал отличную работу, был в курсе всего, что делало Золотое трио, — идеальный слуга. А что касалось Гермионы… Какая же она слабая и влюбленная девочка. Он помнил ее мысли о Нотте, и они ему не нравились, но, если что-то проскользнёт в ее сознании о мальчишке, что-то, что ему не понравится — он просто сменит надзирателя и все. Вряд ли Нотт ответит ей взаимностью, учитывая обстоятельства; это был хороший и верный слуга, так похожий на Таддеуса в молодости, который единственный из всех общался с Реддлом с первого курса. Он знал, что особого удовольствия от девственницы ждать не стоит, но пока она находилась под рукой, Грейнджер была явно лучше Беллы и ее хотелось сильнее остальных. Даже слишком. Он думал о ней все эти три дня, что они не виделись. Возможно, Гермиона манила его не только из-за их связи, но Реддл ставил себе мысленный запрет на такие рассуждения. Ее кровь в прямом смысле текла по его венам, а магия напитывала и давала непомерные возможности, а, может, ему просто было скучно. Он никогда не вдавался в подробности того, почему он «хочет» кого-то. Желание есть желание и его нужно исполнять. Она наклонилась к его лицу, ладони девушки боязливо сжали плечи Тома. И он почувствовал запах ее шампуня. От нее приятно пахло легким цветочным ароматом, кажется, жасмином. Гриффиндорка не торопилась, будто создавая план действий. Ох, Гермиона упрямо не ответила на поцелуй ранее, и Реддл хотел узнать, как целует девушка сама, когда хочет… Если она не поцелует его через… Да-а-а, ее губы коснулись его в мягком прикосновении, мимолетном, но таком сладком, что у Реддла появились мурашки на теле. Он направил ее лицо выше и снова ворвался в ее влажный рот. Гермиона отвечала ему с жаром, пытаясь и сама укусить его в ответ, втягивая его язык губами. Поцелуй с Ноттом не был таким. Она будто действовала по команде, тогда как с Тео она решала все сама, но, боясь мыслей о слизеринце, просто отключилась. Реддл целовал ее так, будто хотел сожрать всю ее волю, подчинить себе ее мысли. Влажность его рта и аромат, пальцы в волосах Гермионы и сила, исходящая от него. Греховные губы и язык развращали. Она приоткрыла глаза, видя, что его щеки алеют от ее поцелуев, а веки дрожат. Будто почувствовав, что девушка смотрит на него, он раскрыл глаза, и его светло-серые радужки с чернильными зрачками поглотили ее душу. Она его ненавидела, видит Мерлин, как Гермиона мечтала, чтобы ее поцелуи могли убивать. — Потрогай меня, — прошептал он. — Мы не договаривались, — Гермиона закатила глаза, когда его палец скользнул по ее шее и ниже. — Я привезу тебе кота, если ты это сделаешь. Ну же, — член терся о ее бедро, — потрогай, — он расстегнул ширинку и приспустил брюки с бельем. Он схватил ее руку, не отрывая взгляда от нее, не разрывая поцелуя, и направил к своему возбуждению, пока сам опустил руку и вернул ее на влагалище. Реддл гладил ее клитор, твердый и горячий. Пальцы девушки неловко обхватили влажную головку, смазка покрывала почти весь член, Реддл был очень сильно возбужден. Ей стало не по себе от того, что они творили. Мужчина же довольно простонал ей в рот, целуя агрессивнее и быстрее двигая языком внутри нее. Рука его сжала ее сильнее, жестче, перекатывая между пальцев клитор. Обжигающие прикосновения и влага истекающей Гермионы, размазанная на подрагивающих бедрах, блестящая в свете комнаты и не спрятанная под юбкой, что держалась на талии, раскрывая ее для Реддла, не остужали его пыл. Он бы трахнул ее прямо здесь, но с девственницами столько мороки, что он отложил эту мысль на потом. Позже, когда он будет уверен в своих задачах, он возьмет ее, оставив себе ее первый раз, как награду в связи с выполнением плана, что он хотел совершить в ближайшие месяцы. Можно было вновь использовать Империо и заставить ее ублажить его ртом, но ему — он признал это — нравились их игры с тем, что он может «купить» у нее что-то, что вгоняло ее в краску; шантаж был интереснее тупого подчинения. Он сжал ее руку на своем члене сильнее и повел ею вверх-вниз. Ладонь Гермионы на фоне его возбуждения казалась маленькой, но такой мягкой и теплой, что он толкнулся сильнее, втягивая ее язык в рот, пальцы сжали ее кожу на шее, оставляя за собой новые алые полосы, но оба их не замечали. Гермиона дернулась, когда ей пришлось удобнее перехватить его основание. Он отпустил ее и вернулся к влагалищу, смазка ластилась к пальцам, как и все ее складки; она должна была скоро кончить, но он хотел растянуть удовольствие как можно дольше. Она не понимала, что чувствует — с одной стороны ее целовал красивый мужчина, но она бы в жизни не согласилась на это по собственной воле, а с другой — ей было так хорошо и сладко, что она сходила с ума от его движений и поцелуев. Но на подкорке мозга отпечаталось одно — это не то, что она хотела, лучше бы он мучил ее Круциатусом, потому что наряду с удовольствием Гермиона ощущала тошноту. «Быстрее он кончит и быстрее это закончится», — подумала она и ускорила движение по влажному органу. Его движения также ускорились, и она захныкала в его рот, когда почувствовала… Это. То самое, что он делал с ней во сне. Что она не хотела ощущать с ним, из-за него. Быть обязанной даже в такой мелочи этому ублюдку было горестно. Бедра затряслись, она сжала руку на его члене, почти не двигая ею, лишь лениво мазала языком во рту Реддла, кончая на его пальцы. Кончала от его руки, от его языка и запаха, ненавидя его с каждой секундой. Себя же она почувствовала грязной, настоящей грязнокровкой, поддавшейся ему. Вина затопила сердце, и она задрожала, до боли прикусывая губу, чтобы не разрыдаться при нем. Но он снова поцеловал ее, вбирая в себя ее вздохи и стоны. Ладонь девушки на члене сжалась, чувствуя пульсацию и следом горячую жидкость, что полилась ей на руку, а он все продолжал толкаться, словно не хотел отпускать этот момент, гладить ее мокрые половые губы и сжимать ее шею сильнее, не выпуская ее язык из своего плена. Ей стало жарко и будто бы дурно от происходящего. Он снова ее обманул, прося лишь поцелуй, а в итоге заставляя ее ласкать его снизу. Он сделал все по-своему, как и во снах, в итоге повторил все то, от чего она хотела скрыться. А она поддалась, идиотка. Хотелось просто исчезнуть… Реддл отпустил ее губы и прижался щекой к ее щеке, сгибаясь. Зубы прихватили ее мочку. Влага с ее руки исчезла, и она обессиленно опустила их по швам, в ожидании, когда он ее наконец-то отпустит ее. «Опусти меня, ну же!» Дыхание его было прерывистым и громким, сердце, человеческое и живое отбивало неровный ритм. Тук-тук-тук-тук-тук; Гермиона дышала в такт его ударам, как тогда, во время Империо, когда он заставил ее есть с его рук, как ребенка. Он выровнял дыхание, но сердце все равно билось слишком быстро, отодвинулся от нее на несколько дюймов и посмотрел с высоты своего роста, но вновь вернулся к ее рту, словно не мог отпустить ее от себя. Пальцы погладили ее бедра, размазывая по ним смазку. Гермиона была покрыта потом и тоже тяжело дышала. Оголенная и развратная, с торчащими вверх сосками и раздвинутыми ногами, — Реддл запомнил ее образ, не прекращая поглаживать бархат девичьей кожи. — Я верну тебе палочку через два месяца, — она подняла подернутые пеленой от слез глаза и уставилась в его черты, которые сквозили удовольствием и ленцой — мужчины… — Выйти на улицу сможешь уже сегодня, кота получишь вечером. И, — он снова наклонился к ней, рукой ударяя о стену около ее лица, — не совершай глупостей, я не люблю делиться. Поняла меня? Она кивнула быстрее, чем осмыслила то, что он у нее спрашивал. Не понимая сути вопроса. В голове билась эйфорией лишь одна мысль — она сможет выйти, она сможет вдохнуть полной грудью и отвлечься от присутствия Реддла в ее жизни. Она получит своего любимого Живоглота, по которому безумно скучала. Она… она такая грязная… — Да, — добавила она поспешно, видя его нетерпение. Он пружинисто отошел от стены, смотря ей в глаза и застёгивая брюки. На его щеках играл живой румянец. Слишком красивое лицо для слишком мерзкой душонки. Она поспешно спрятала грудь и застегнула рубашку, приспуская юбку вниз. Белье валялось под ногами, и они оба уставились на предмет одежды: Реддл насмешливо, а Гермиона стыдливо. — Увидимся позже, — бросил он и вышел из комнаты, аккуратно закрывая за собой дверь. Гермиона прошла в ванную, вымыла руки несколько раз и прополоскала рот. Ей было тошно от самой себя, но она понадеялась, что Реддл выполнит обещание. И плевать, что ей понравилось. Правда, плевать? Она просто забудет об этом, потому что боль, что появилась в ней снова, перекрывала получаемый кислород. Душ смыл с нее все прикосновения, но она будет полной лгуньей, если скажет, что когда массировала свое тело гелем, не вспоминала руки Реддла на тех же местах… она снова намылила себя, и снова, и снова. Кожу пекло от обжигающе горячей воды, пока та не переключилась на холодную, а ее не ударило болью за попытку нанести себе повреждения. В итоге откинув мочалку в сторону и раздирая себе кожу пальцами до красноты, она сидела на корточках и смотрела, как мыльная пена уходит в канализацию. Грязь с души отмыть водой было невозможно. Он снова испортил ее чистоту. Гермиона расплакалась.***
Реддл подошел к кабинету Таддеуса и вошел без стука, отвлекая того от чтения книги. — Где твой сын? — начал он без разглагольствований. — Сегодня суббота, мой Лорд. Скорее всего, он гуляет с друзьями в Хогсмиде. Реддл, не прощаясь, вышел из особняка и тут же аппарировал в деревушку Хогсмид. Та совсем не изменилась с того времени, когда он ходил на занятия. Разве что добавилось несколько магазинов с новыми, более востребованными студентами вещами. Он медленно прошел к заведению «Три метлы», где он и сам с однокурсниками не раз выпивал бокал сливочного пива и слушал свежие сплетни. Внутри было шумно. Глаза секунду привыкали к темноте после яркого солнца, но нужную группу слизеринцев он приметил сразу. Ему повезло, потому что бокалы были уже пусты, видимо, те собирались уходить. Он увидел, как Нотт — тот, кто ему был нужен, встал и пошел в сторону туалетов. Все крайне удачно складывалось. Том не хотел, чтобы его видело много людей. Он прошел следом за парнем и подождал несколько минут около раковин, не заходя в сам туалет. Тео вышел, глядя себе под ноги, и подошел к раковинам, намыливая руки мылом, пока Реддл наблюдал за ним через зеркало. Нотт не был похож на отца, он пошел в мать, — понял Том, разглядывая его отражение. Кудри, уложенные в аккуратную прическу, острый подбородок, скулы, лицо как лицо. Реддл не понимал, чем мальчик так зацепил Гермиону. — Теодор, — подал голос Реддл, и взгляд парня взметнулся к зеркалу. Он смотрел на него ровно одну секунду. Затем выпрямился, выключил воду и повернулся, высушивая руки невербальным заклинанием. — Мой Лорд, что привело вас сюда? — спросил слизеринец; значок на форме игриво поблескивал. — Идем, нам нужно поговорить. Это не займет много времени. Реддл молча вышел из уборной, подходя к черному входу «Трех метел». Он кинул на них двоих Муффлиато и повернулся, глядя Нотту-младшему в глаза. Зеленые глаза с карими крапинками. Обычные до безобразия, что смотрели на него с тонкой ноткой обожания. Как и все Пожиратели смерти. — Круцио, — прошептал Реддл, и Тео содрогнулся, падая на одно колено. Гримаса боли исказила лицо парня. Видимо, не этого он ожидал, встречая Темного Лорда в пабе. Реддл смотрел на него, сжимающего зубы, и не мог понять, почему Грейнджер выбрала именно его. Нет, он не ревновал, ему просто было интересно, как это происходит. Он никогда не влюблялся и у своих жертв в головах чаще всего искал совсем другие ответы на вопросы, но, когда он был в голове у Гермионы, для Теодора Нотта там существовал целый стеллаж. Ему стало интересно, и он начал просматривать эти воспоминания, что девушка лелеяла в своем сердце. Он не сомневался в том, что Нотту она была безразлична. Поверхностные эмоции, что он считывал с парня, когда тот впервые заговорил с ним о Грейнджер, не показали по своим результатам никаких признаков влюбленности. Мысли его были лишь о том, что она сделала. Пульс был ровным, дыхание не прерывалось, а зрачки не расширялись. Ему было на нее абсолютно плевать, но почему-то Реддлу захотелось сделать ему больно. Просто так. Очень больно. Он даже не научил ее целоваться, а она думала о нем каждый день, надевая медальон, представляла его в своих снах и плакала по нему, пока Уизли и Поттер спали. Гермиона не хотела его целовать самостоятельно, и Реддл был уверен, что сейчас она проклинает саму себя. Поцелуй ее Нотт, она была бы счастлива. И вроде бы, Реддлу и нужно было, чтобы девушка хорошо себя чувствовала, но… — Ты будешь сопровождать Грейнджер на прогулках с этого дня. Приходи раз в неделю. Защищай ее ценой своей жизни, Нотт. И если я узнаю, что ты… допустил, чтобы с ней что-то случилось, ты знаешь, что будет. — Да, мой Лорд, — склонился Тео, глотая кровь от прокушенного языка. — Чудно. Он стоял и смотрел на сидящего на земле Нотта и почему-то не хотел уходить. Реддл всматривался в его глаза, думая о том, что девчонка сразу попросила его из всех. Что же, он предупредил их обоих, оставалось лишь уповать на ее благоразумие и его преданность, хотя ни в то, ни в другое Реддл не верил. Все равно по итогу он все узнает и тогда лишь повеселится. Том отвернулся от Нотта и вышел на оживлённую улицу, направляясь к замку. Ему следовало забрать одну важную вещь.