Созвездие смерти I Часть

Глава 24. «Слепота» «Жесток гнев, неукротима ярость; но кто устоит против ревности?» Гермиона сидела в своей маленькой комнатке и пялилась в потолок. Руки тонкими ветками упирались в матрац, но она не чувствовала под собой опоры: ее корни давным-давно были сожжены. Воздуха в комнате не хватало, будто ей недостаточно было просто дышать. Хотелось выйти на волю, согреться под солнцем или продрогнуть под дождем. Да что угодно, лишь бы не здесь, в одиночестве и взаперти. Однако желания Гермионы никогда не исполнялись просто так. Медсестра приходила еще раз. Имени она своего так и не назвала, потому Гермиона продолжила называть ту про себя коротким «Мисс». Тихий скрип резиновой подошвы об пол неприятно отдавал резью в ушах. Голос, казавшийся ранее приятным и мелодичным, теперь раздражал. Щебетание канарейки надоедает за десять минут, голос «Мисс» надоел Гермионе за одну. Медсестра постоянно что-то рассказывала, сетуя то на плохой аппетит Гермионы, то на ее нездоровую бледность, то на врача, что не может их навестить, то на погоду, но так и не ответила ни на один заданный вопрос. Ни про местоположение, ни про шрам на груди, ни про ее друзей. Лишь на вопросе о Реддле Мисс неуверенно застыла, но после секундной заминки продолжила болтать о пустых вещах, которые Гермиону совсем не интересовали. Она даже не знала, что можно столько говорить ни о чем. И Грейнджер не выдержала. Утром она схватила поднос, опрокидывая тарелки на пол, и бросилась на медсестру, но та одним движением руки оглушила ее невербальным заклятием. Неприятно, но ей хотелось, чтобы та просто заткнулась, хотя бы на секунду. В итоге Гермиона потеряла сознание, проснувшись лишь сейчас. В тишине комнаты. Снова одна. Ожидаемо. — Это какая-то шутка, — нервно прошептала она, убирая пряди с лица. Ярость охватила ее, и Грейнджер громко закричала, лишь бы доказать самой себе, что она здесь, существует, что это не муляж или какой-то гипноз. Хотелось наполнить себя жизнью, словно этот крик помог бы ей вырваться отсюда, но через несколько секунд горло предательски заболело. Крик прекратился, и Гермиона всхлипнула, кусая губу. Снова стало тихо. Даже собственное дыхание казалось ей несущественным, будто стены тюрьмы-палаты пожирали все, что в ней находилось. Черная дыра ее сознания затягивала все глубже и глубже. Она неосознанно снова и снова терла тонкий шрам на груди: до красна и боли, будто бы от ее прикосновений тот мог исчезнуть. Естественно, этого не произошло. Злая и подавленная, Гермиона лежала на кровати и смотрела в потолок. Какой же жалкой она себя чувствовала в этот момент. Словно весь мир оставил ее в этой темнице. Перед глазами то и дело проносились сцены из прошлого, будто она сама себя вогнала в транс. Письмо из Хогвартса, распределяющая шляпа, Гарри… Где же был Гарри? Почему ее сердце так тосковало по нему, будто она чувствовала, что с ним произошло что-то плохое? Почему Рон не пришел? Почему? Где она? Она так скучала по маме с папой, по своим мальчикам, даже по равнодушному Тео и языкастому Малфою, и не признавалась сама себе, как сидела в ожидании, когда придет он. Гермиона не знала, чего следует ожидать. В голове давно все смешалось, как в плохом кино. Каждая мысль о побеге казалась абсурдной, потому что по итогу она понимала, что у нее ничего не выйдет. Браслет на ноге, лишающий ее магии, никуда не делся, сокрушая ее решимость одним своим видом. Мисс коршуном следила за ней, настроенная держать ее в информационном куполе. Выхода не было. Но жалеть себя ей надоело, и она вновь встала ногами прямо на кровати, дотягиваясь пальцами до потолка. Идеально ровный… впрочем, чего она ожидала? Опустив руки, она спрыгнула с кровати, подходя к пластиковому зеркалу. — Прекращай, — сказала она и потерла опухшие от слез веки, затем собрала отросшие волосы в пучок, которые все равно рассыпались по плечам, не удерживаемые заколками. Чем себя занять Гермиона не знала — книг ей не давали, поэтому она села на пол в позу лотоса. Неожиданно в голове всплыли моменты, когда мама пыталась похудеть и стала заниматься йогой. Маленькая Гермиона не понимала, что та делает, но с интересом пыталась повторить движения, кряхтя от странных ощущений в теле. Вот и сейчас она вытянула ноги вперед, носки смотрели вверх, и потянулась пальцами рук к щиколоткам. В пояснице что-то щелкнуло, и Гермиона грязно выругалась, выпрямляясь обратно. Мда, йога точно не ее стезя. Именно такой: запыхавшейся и растрепанной ее застал визитер, бесшумно открывший дверь в «камеру». Тихий смешок раздался над ее головой, Гермиона медленно подняла голову и уставилась в знакомое бледное лицо. Сердце забилось чаще. Они смотрели друг на друга долгое мгновение, ничего не говоря вслух. Лишь взгляды да выдохи шептались о чем-то, храня тайну от своих хозяев. Его губы изогнулись в улыбке. И Гермиона медленно улыбнулась в ответ. — Ты очнулась… Она не ответила, не зная, что сказать, будто все слова потерялись в лабиринте ее эмоций, которые вдохнули в нее жизнь с его появлением. Разумом Гермиона понимала, что что-то не так, но ее жалкое сердце билось в истерике, когда Грейнджер смотрела на его лицо. — Я скучал. — А я — нет. Ложь легко лилась из ее уст. Пора было признаться хотя бы самой себе в том, что она тоже ждала его, не находила себе места, не понимая, где находится. — Это нужно снять, — сказал Реддл и подошел к ней ближе, доставая ее палочку и стуча по браслету на лодыжке. — Пол холодный, пересядь на кровать. Она медленно встала и села на матрац, не спуская с него внимательных глаз. Молчала. Его рука опустилась на ее щиколотку в мягком прикосновении, и ее тело покрылось мурашками. Браслет раскрылся, свечение рун, подмигивая вспышкой, исчезло. Гермиона тут же подавилась хрипом, когда магия, ранее заключенная в кандалы, запела внутри нее распустившимися цветками. Ей так этого не хватало. Новые ощущения, ранее запертые внутри невидимой печатью, захлестнули: радость, смятение, отчаяние и… тонкие ноты возбуждения отозвались внутри нее пульсацией. Она задержала дыхание и после медленно выдохнула, но ощущение это не исчезло. Напротив, ее щеки, ранее наверняка бледные, горели румянцем, а кончики пальцев подрагивали. Гермиона опустила руку на грудь, прикрывая возбужденные соски, виднеющиеся под тонком тканью робы. Не понимая, что с ней не так, ведь раньше подобного никогда не происходило, она неловко посмотрела на Тома. Он возбуждал ее, — с ужасом поняла Грейнджер; она желала Темного Лорда, убийцу, и безумно хотела прижаться к его руке щекой, как собака, ни разу не удивившись этому открытию. Пелена чужеродной магии покрыла ее разум легкой дымкой, но Гермиона не могла об этом судить, пока что… Быстро моргая, она попыталась достучаться до самой себя. — Это- Живот скрутило. Она не понимала, что с ней происходит. Казалось, будто к разуму кто-то подключился и теперь предлагает ей отведать тех или иных чувств, которые точно принадлежали не Гермионе Грейнджер. Словно змей прокрался к Еве… словно… «Нет, нет, нет! Борись, дура! Идиотка! Ну же!» — рыдало ее сознание все тише и тише, пока крики настоящей Гермионы Грейнджер не исчезли глубоко внутри нее. Она моргнула и подняла взгляд на единственного человека, который мог рассказать ей, что с ней такое, но она и без того понимала — она чувствует эмоции Темного Лорда, и прямо сейчас изнемогала от той искренней радости, что он испытывал, глядя на нее. — Такое счастье… видеть тебя, — прошептала она, пробуя эти слова на вкус, словно мед. Гермиона быстро облизала губы. Укол собственного мысленного крика поразил ее, словно на секунду она еще могла совладать сама с собой, а в следующую — уже нет. Гермиона чувствовала чужую радость, боги милостивые… Радость? Темный Лорд может радоваться? Что-то отличало его от того волшебника, что сидел с ней рядом в Хогвартсе перед потерей сознания. Казалось, что внешне они были абсолютно похожи, но вот внутренне… словно черный старый котел отмыли от пыли, грязи и темных зелий, и теперь он сиял чистотой. «Красиво», — подумала она. С Реддлом было что-то схожее. Его магия казалась… «чище», если ее вообще можно было так оценить. — Значит, ты чувствовал то же самое все это время? — задала вопрос Гермиона, уже зная ответ на него. Том смотрел на нее, склонив голову. — Да, теперь, когда моя душа цела, а ты носишь часть меня, ты слышишь мои эмоции. Нравится? Она наклонила голову, как он, и усмехнулась. — Целая душа? — начала она с издевкой, застыла, а затем ее глаза широко раскрылись. — Где Гарри? Где мой друг?! — Я не знаю, — Том закатил глаза, — он сбежал из Хогвартса в тот же день, когда на тебя напали. — Поймав напряженный взгляд Гермионы, он продолжил: — Я говорю правду, никто его так и не смог найти. Мои люди до сих пор заняты этим, ведь прошло уже… — С-сколько я тут лежу? — голос ее дрогнул. — Почти три месяца, Гермиона. Сейчас пятое августа. Она закрыла лицо руками и уткнулась в коленки, прячась. Плечи тряслись, но рыдать сил не было. — Долго… — прошептала она. — И Гарри сбежал, но как… как ему удалось? — Она не ждала ответов, зная, что ей все равно солгут, просто говорила вслух сама с собой по привычке. — А душа? — Гермиона посмотрела в темные зрачки Темного Лорда. — Ты сказал про целую душу и часть тебя. Что это значит? Ее плечи дрожали, и она обхватила себя руками в попытке успокоиться. Это было слишком много за раз. — Это значит прощение, Гермиона. Теперь ты — часть меня. Она замерла, сузив глаза. Реддл, как ни в чем не бывало, наблюдал за ней с легкой улыбкой на лице. Гермиона вспыхнула и сжала кулаки, зарычав на него: — В каком смысле — часть тебя, Реддл? Отвечай! Почему я спала три месяца? Почему у меня на грудине огромный шрам? Почему?! Что ты сделал? Реддл смотрел на нее сверху вниз, наклонив голову. Рука его поднялась и легла сначала ей на макушку, а потом мягко опустилась ниже, пока не достигла ворота одежды. Вся ее злость постепенно улетучивалась, замененная на веселье и спокойствие. Видимо, именно эти чувства Реддл ощущал рядом с ней, когда гладил по голове, как питомца. — На самом деле, ты мне больше не нужна, — начал он, и Гермиона замерла: неужели он ее наконец-то убьет и она будет свободна? — Закон о грязнокровках приняли, я без пяти минут Министр Магии, люди меня любят и уважают, — Реддл широко улыбнулся, — и ты больше не имеешь для меня и моих планов абсолютно никакой ценности. Да, о тебе вспоминают, да, ты значимая фигура, но… сама знаешь, как недолговечна людская память. Его слова заставили ее мозг быстро работать. Интонация, с которой он говорил о ней, явно намекала на ее скоропостижную смерть. «Не нужна», — это же замечательно! И Гермиона была с радостью готова принять любой его выбор относительно ее будущего: смерть или свобода, что угодно, лишь бы не с ним рядом. Вот только чужие эмоции, сидящие в ней, говорили о том, что она совершенно не права и никакой свободы не будет. Но ей хотелось рискнуть. — Тогда я… я буду свободна? — с надеждой спросила Гермиона, глядя в его глаза. — Почему же ты… ты просто не оставил меня умирать? Зачем это… это все? Зачем спасать? — она вопросительным взглядом обвела обстановку комнаты и остановилась на своем шраме, выглядывающем из-под одежды. — Это твое искупление? Ты отпустишь меня домой? Реддл наклонился к ней. Указательный и средний пальцы постучали по грудной клетке два раза, вызывая прилив крови. Гермиона не сводила глаз с его красивого лица. Мужчина наклонялся к ней всей ближе и ближе, пока губы не достигли ее уха, а злые слова не разрезали на лоскуты всю ее надежду. — Какое к черту искупление? — он рассмеялся, пока она мысленно распадалась на части, предчувствуя его ответ. — Твое сердце, Гермиона, — он надавил на грудную клетку сильнее, — создано из моей плоти. И ты будешь жить, потому что я позволяю тебе это. Это не искупление, это простая прихоть. Ты будешь смотреть, как строится новый прекрасный мир, и знать, что ничего не смогла сделать для своих любимых маглов. Ни ты, ни твой доблестный Поттер, ни ваш глупый Орден. — Она откинула его руку в сторону, но он схватил ее за робу, собирая ту в кулак и притягивая Гермиону к себе. — Потому что ты, Грейнджер, маленькая, слабая девочка. И у тебя из всех остался только я, потому что ты никогда и никому не была нужной. Твой рыжий друг даже ни разу не узнал о твоем состоянии. Орден Феникса тебя уже мысленно похоронил. Всем плевать на тебя. Она покачала головой, шепча тихое нет, но он продолжал, радуясь ее отчаянью. — Лишь я увидел твой талант, и только я помог ему раскрыться. Ты обязана мне всем. Запомни это раз и навсегда. — Значит, — она быстро заморгала, — я… — Ты останешься со мной, Гермиона, — сказал он это так, как само собой разумеющееся. Дыхание перехватило, она вцепилась в одеяло слабыми пальцами-ветками в попытке унять дрожь ужаса, охватившего ее. Это конец. Это худшее, что могло с ней случиться, и в то же время чужое желание слиться с ним воедино билось внутри нее, понемногу оттесняя ужас и боль. Чувство единения. Их общая плоть и кровь. Их. Не Гриффиндорки и Темного Лорда. А Гермионы и Тома. — Ты умирала, а я спас тебя. За тобой должок. — Лучше бы я… — язык не смог договорить, губы онемели. — Тихо, — отрезал он, снова коснувшись подушечками пальцев ее кожи. Гермиона почувствовала голод: но она понимала, есть ей не хотелось совершенно. То был голод иного рода — тактильный, потому что руки мужчины продолжали поглаживать ее, словно он не мог остановить себя и делал это неосознанно. Однако она знала — он все осознавал, каждое его прикосновение было рассчитанным до миллиметра вдоль ее кожи, посылая по телу мурашки и разряды возбуждения. Каждое слово било в цель, вынуждая видеть в нем единственного человека, которому она была нужна, а его чувства, укрывающие и подавляющие ее собственные, успокаивали и заставляли хотеть «еще». Это было слишком страшно — носить в себе сердце Тома Реддла — и в то же время его эмоции не были притворными. Он хотел ее жизни, хотел ее существования, хотел ее ужаса. Шепот его возбуждения постепенно поглощал ее изнутри. Их общее желание смешивалось внутри ее головы, покрывая белье влагой, а тело дрожью. — Тебе провели операцию по пересадке сердца. Ты будешь жить, Гермиона Грейнджер, пока жив я. И снова он положил ладонь на ее грудь, еле касаясь. Сердце стучало, как ненормальное. Его сердце, черт возьми, билось в ней. Часть Темного Лорда навсегда будет в Гермионе. Желание разрезать себе грудь и вынуть его, кидая обратно в руки Реддла, пробило тело болью молнии от Ритуала. Черт, значит, тот до сих пор с ней. Никуда не делся. Чуда не произошло. Так давно она не чувствовала этой боли, но вот, та стала мгновенно исчезать, оставляя в покое. — Как же… но почему? Я помню лишь ужин в Хогвартсе и все. Она перебирала в памяти все, что помнила. Кто мог желать ей смерти? Или напротив — желать освободить ее? А теперь это навсегда утеряно. — Тебя кто-то проклял, но кто — ищет Поттер, как мне кажется. Потому что он пропал в тот же день. Мальчик, наславший на тебя заклинание, был под Империусом. Настоящий преступник еще на свободе. — Надеюсь ты никогда не найдешь ни Гарри, ни моего несостоявшегося убийцу. Я бы поблагодарила его за попытку, жаль, что ты снова все испортил… — сказала Гермиона, глядя в бледное лицо. Выводить из себя Тома Реддла было ее единственным развлечением. Это все, что у нее осталось. — Это было больно, я такое мучение перенес, наполняя сердце своей силой, так старался для тебя. Ты мне даже спасибо не скажешь? Он подал ей руку, колдуя для нее мягкие тапочки, чтобы она не стояла босая на холодном полу. Гермиона чувствовала, как учащенное дыхание Реддла поет над ней, как его чувства-плети бьют ее по сердцу, оплетают жадными руками, как дьявольские силки. Губы коснулись ее щеки в отрывистом поцелуе, словно он еще не понял, что она перед ним. Рука скользнула по ее одежде, сжав ладонь. — Готова уйти отсюда? — Да, — выдохнула она, не слыша себя. И они растворились в треске аппарации.

***

Дом Тома Реддла находился в магловском районе, трехэтажный коттедж в современном стиле, с дорожкой, выложенной мрамором и аккуратно подстриженной живой изгородью. Кажется, Гермиона услышала звуки фонтана, но ей могло и показаться. На плечах у нее была его мантия, но солнце так сильно жарило, находясь на вершине, что она сняла ее и впихнула обратно в руки Реддла. На ней все равно остался аромат его одеколона: хвоя и ваниль. И, кажется, те самые сигары, аромат которых всегда кружился вокруг мужчины. Он показывал ей дом, как ребенок показывает свои игрушки. И посмотреть было на что. Стесненная коробкой, в которой она пробыла так долго, Гермиона жадно поглощала информацию о том, где Реддл приобрел ту или иную мебель, кто помогал ему с выбором, как он обставил Приют, который, к сожалению, открыл без нее, но она сможет там все изменить, если захочет. Словом, он отвлекал ее разговорами и предметами, погружая в новую обстановку медленно, но уверенно. Ее комната была совсем не такой, какой Грейнджер себе представляла. Честно говоря, она думала, что он снова сделает копию ее старой комнаты, как проделал в поместье Ноттов, но все оказалось иначе. Та была почти пустой, стояла лишь кровать, на которой спал Живоглот, и Гермиона быстро прошлась лишь по его мягкой шерстке да вдоль ушек, чтобы не разбудить, и шкаф. Она в недоумении повернулась к Реддлу, все еще одетая в больничную робу, и сложила руки на груди, но стеснения не чувствовала абсолютного. — И что это значит? Он подошел к окну и раскрыл створки, впуская теплый летний воздух в помещение. — То и значит. Выберешь самостоятельно, зачем мне выбирать мебель в твою комнату, если ты сможешь сделать это сама, верно? Руки упали по бокам, она смотрела на него, пока он не вышел из комнаты, оставив ее с тысячей вопросов. Снова кинув взгляд на кота, она подошла к шкафу и взяла полотенце, следуя по наитию к двери, ведущей в ванную комнату. Боги, она мечтала об этом моменте, когда сможет смыть с себя затхлость той комнаты, в которой пребывала так долго. Горячий душ немного отрезвил ее мысли. Она жива. У нее есть сердце. И это сердце Тома Реддла. Беспокойство на секунду одолело ее, чтобы уйти так же быстро, как пенная вода уходила в слив: Гермиона стала спокойной и пустой, не видя абсолютно никаких странностей вокруг себя. Когда она вышла, Том снова находился в ее комнате, переодетый в более неформальную одежду. В его руках лежала палочка, ее палочка из виноградной лозы. — Я обещал тебе, помнишь? — спросил он, медленно придвигаясь к ней. — Я всегда сдерживаю свои обещания. Она замерла, глядя на протянутую руку. Палочка, когда Гермиона коснулась ее кончиками пальцев, казалось, запела от восторга, что ее хозяйка наконец-то рядом с ней. Широкая улыбка появилась на лице, и Гермиона, поглаживая древко, сделала неуверенный шаг вперед, будто сама не ожидала от себя такой смелости. Подушечки пальцев невесомо коснулись запястья Темного Лорда и нелепо потрясли, чувствуя чужой учащенный пульс. — Спасибо, — тихо сказала Грейнджер, глядя на свои пушистые тапочки; она не могла заставить себя посмотреть на него. Ощущение счастья и довольства тут же охватили Гермиону смерчем с женским именем. Бледные щеки окрасились румянцем, глаза замерцали, и Гермиона увидела в очах Реддла свое отражение: красивое, воинственное и живое. Никогда прежде она не чувствовала себя счастливее, чем сейчас. Электричеством прошило затылок и нижнюю губу. Ладонь, горячая и нежная, коснулась ее щеки, заставляя поднять голову вверх. Большой палец медленно, как ласковое перо, покружил по линии подбородка и абрису челюсти. Как горячий шоколад, по ее груди пробежало тепло. Темнота чужих зрачков и жар тела окутали Гермиону, она задохнулась и вздрогнула. В секунду ей захотелось расплакаться, как маленькой девочке, прижаться ближе и выть в голос от эмоций, что вливались в нее бурным водопадом. Вожделение. Ее глаза сузились. Ревность. Губы раскрылись в тихом выдохе. Грехопадение. Она проиграла. Том улыбнулся, высчитывая удары ее сердца. Она подняла взгляд и утонула в ловушке чужих глаз, не подозревая, что угодила в нее еще давно, в лесной палатке, когда впервые надела на шею проклятый медальон. Губы Тома Реддла впились в ее собственные, будто имели на этой полное право. Она застонала, отвечая ему. Язык влажно раздвинул ее пересохшие, проникая внутрь и сталкиваясь с ее языком. Первобытное чувство закралось внутрь Грейнджер. То ли ее желание, то ли его желание. Она не понимала, лишь жар почти болезненного возбуждения бил по ее бедрам, заставлял прижиматься к чужому телу ближе в поисках спасительного тепла. Ей так хотелось его руки на своих руках, кожу на коже, язык к языку, переплетение пальцев и волос, смешения их запахов. Она хотела его себе, в себе, и бедра ее раздвинулись, обнимая Тома за ногу. Член, обтянутый брюками, коснулся голой ноги Гермионы. Она потерлась о него и прошептала между поцелуями: — Давай, Реддл… давай… Он широко распахнул глаза, будто в неверии, и схватил ее за плечи, резко кидая на кровать и пугая кота. Гермиона спружинила на матрасе, но тело легло на нее сверху, придавливая собой. Влага губ коснулась ее шеи и опустилась ниже, срывая полотенце и оголяя грудь. Они уставились друг на друга: она, одетая в наряд Евы, и он, полностью одетый, с горящими глазами. Том медленно наклонился, сжал кончиками пальцев ее соски и мягко перекатил их, вырывая у нее громкий стон. Белье он стянул еще быстрее, оказываясь между ее раздвинутых ног. Дыхание опаляло мягкую кожу бедер, вызывая мурашки. Он выдохнул ожог воздуха на ее кожу, и желание запульсировало в ней еще яростнее. — Ну же… — запричитала она, когда его язык коснулся ее клитора, а губы втянули его в себя, — просто… войди в меня. Она услышала смешок. Реддл потерся носом о бедро, словно вдыхал аромат ее кожи, которая пахла зельями и одиночеством, и снова лизнул влажные складки, опуская тяжелую руку на живот и ребра. — Я же говорил, что возьму тебя позже, — прошептал он и снова коснулся языком кончика клитора, посылая по всему ее нагому телу разряды. Она закрыла лицо руками и взвыла, когда пальцы Тома коснулись ее возбужденных сосков и щелкнули по ним, а губы вновь прижались к истекающей щели, слизывая терпкий сок. — И я выполню свое обещание, Гермиона. И она вспомнила, кусая губу. И жаркий шепот на ухо, и боль от ногтя вдоль поясницы. И обещание. Жесткое и порочное обещание взять ее, когда он решит какие-то свои дела. Воплотит в реальность мысли Рона о ней и Томе, о которых столь жарко шептал ей на балу: «Он думает о том, как я часами трахаю тебя в нашей уютной, по его мнению, квартирке, стоит нам вернуться домой. И как ты кричишь и кончаешь подо мной, а не под ним». И Гермиона снова закричала, когда язык надавил на ее пульсирующий клитор, сильнее, задохнулась собственным воплем, как банши, когда руки сжали ее тельце, когда разума будто коснулись чужие поцелуи. И такое сильное влечение, на равне с жадностью, одержимостью, она ощутила, что заплакала от бессилия: настолько первобытные чувства пробили ее сердце. Реддл не давал ей и секунды передышки. Его губы, язык, руки и аромат были повсюду, оплетали ее крепко, как змея кольцами свою жертву, и ей это нравилось. Она расслабленно сжала пальцы на его мягких волосах, давая согласие, пока рот Тома делал с ней что-то волшебное. Жаркое и волнующее. Его язык раздвинул складки и толкнулся внутрь, щекоча ее изнутри. Она вскрикнула, чувствуя, что его большой палец медленно гладит клитор, пока язык пытался проникнуть в нее все глубже и глубже. Это было лучше ощущения Патронуса, лучше ветра в волосах и теплого солнца на коже. В ее сердце, казалось, поселился шторм, а сильные волны омывали ее тело возбуждением, что дарили прикосновения и поцелуи Реддла. Он широким мазком прошелся по ее бедру, тихо смеясь, когда она дернулась, и вернулся к вершине. Медленно, никуда не торопясь, Том лизал ее возбужденный клитор, поглаживая складки подушечками пальцев и вцепившись побелевшими пальцами другой руки в хрупкие бедра. Собирал выступающую влагу и опалял жарким дыханием без того пылающие половые губы. Гермиона кончала под ним раз за разом, не зная, сколько это продолжалось. Только его руки, серые глаза с расширенными зрачками, его ухмылка, и жажда, которую она никак не могла утолить, — все это затмило ее разум. В тот момент могли рушиться миры, иссыхать земля, а она так бы и продолжала смотреть на него, чувствуя себя любимой. Она билась под ним, дрожала в своем удовольствии, как веточка ивы на сильном ветру, но он держал и прижимал к себе ближе, продолжая снова и снова доводить до крика и слез. Горло охрипло, веки дрожали, а бедра горели огнем от его жалящих прикосновений и следов ногтей. Реддл совсем не сдерживал себя. Отпустил ее Том лишь тогда, когда насытился сам. Это чувство прошлось по ней каскадом облегчения, туманной дымкой окутало и успокоило. Его рот блестел от ее смазки и слюны и изгибался в широкой улыбке, глаза горели ярче всех зажженных свечей в комнате. На улице смеркалось, а ей казалось, что она впервые увидела рассвет. Он поцеловал ее обессиленную на прощание и сказал тихо что-то о том, что его ждут дела, — она не расслышала, находясь в куполе из нежности. Гермиона лишь сладко потянулась и прикрылась покрывалом, обнимая подушку. Сон к ней на удивление не шел, между ног до сих пор сладко тянуло, и она опустила руку к бедру, чтобы почувствовать подсыхающую корку его спермы, что сохла на коже. Он кончил на нее в самом конце. Скривившись от того, что нужно снова мыться, она медленно встала и расчесала пальцами волосы. Открыв шкаф и схватив полотенце с халатом, она вошла в уже знакомое ей помещение, думая о том, что ей нужно после душа обязательно поесть. Быстро ополоснувшись и время от времени шипя от болезненных синяков, раскиданных по всему ее телу от крепкой хватки, когда дотрагивалась до них мыльной мочалкой, она побрела обратно в спальню, чтобы тут же вскрикнуть и зайти обратно. Гермиона нервно вздохнула и снова открыла дверь, пытаясь взять себя в руки. Это всего лишь Фоули… оглянувшись, Грейнджер удивилась: Тома нигде не было, и она напряглась. Гермиона крепче запахнула полы халата, сетуя, что уже второй мужчина нагло врывается в ее комнату, когда она после ванны, и медленно сделала осторожный шаг внутрь комнаты. Окно было открыто, впуская в душное помещение прохладу вечера, но ее состояние все равно было сонным после душа. — Что вы тут делаете? — спросила она, сузив глаза. — Отвечайте! Фоули оглядел ее так, будто не видел сотню лет. Но Гермиона не удивилась: если она действительно отсутствовала все эти три месяца, как говорил Том, то экс-Пожиратель, конечно же, видел ее впервые. Наверное, нужно дать всем знать о ее пробуждении. Она открыла рот, чтобы снова задать ему вопрос, но застыла, когда Фоули тихо сказал: — Звезды, Грейнджер, — и Гермиона вспомнила. Тысяча сменяющихся кадров за секунду прошлись по ней огнем и льдом. Далеко не Фоули стоял перед ней. Она уже видела эту хитрую ухмылку, не присущую Карлайлу, и маленькую фигурку кота, которую тот, подобно четкам, перебирал между пальцев. Счастливая улыбка появилась на его лице, и он раскинул руки, словно ждал, когда она кинется в его объятья, но Гермиона стояла и медленно моргала, глядя ему в глаза. Словно не понимала, что нужно делать. Тео спрятал улыбку и опустил руки, они неловко упали по бокам, пока он делал к ней шаг за шагом, мысленно прикидывая, что с ней могло произойти. — Я так рад видеть тебя, Гермиона, — аккуратно начал он, подходя ближе и ближе. — Пусть я… ненавижу его, все же я рад, что он смог тебя спасти. Ее глаза широко распахнулись, и Тео остановился в трех шагах от нее. «Нет, нет, нет». Грейнджер упала на колени, закрывая рот рукой. Тошнота поднялась по пищеводу, и ее вырвало прямо на новый ковер. Она судорожно закашляла, выплевывая завтрак, когда чужая рука опустилась на ее голую спину в жесте успокоения. — Мерлин… я… — и снова закашляла, не в силах ничего выдавить из себя. Она подняла глаза на Фоули-Тео, но не смогла сказать это вслух. Сердце. Чужое сердце — чужие мысли и эмоции, не ее. Это было не его проблемой, он итак делал для нее слишком многое. Она переспала с ним. Отдала всю себя на блюде и хотела еще. Кричала и стонала, терзала волосы и шептала нежности. Идиотка. Одурманенная чужой похотью, дура. — Я не хотела, — она захрипела, закрывая глаза. — Я не хотела! Убей меня, Тео! Убей же! Ну! Он не отпустит! Никогда меня не отпустит! Она расплакалась, скребя ногтями по ковру. Тео ласково успокаивал ее, пока всхлипы не стихли. Гермиона медленно размазала слезы по лицу, чувствуя отвращение к самой себе. Хотелось отмыться, выжечь с себя все его прикосновения. Она понимала, что Тео недоумевал от ее реакции, но сказать ему не была в силах… Никто не узнает. Это никогда не повторится. Она зажмурилась и поклялась себе. Но даже под веками она помнила каждое прикосновение Реддла к себе, каждое движение и свои стоны, что разбивались о стены и оседали на нем улыбкой. Этот ублюдок принудил ее. Нет. Это же была не она. Она бы в жизни не захотела его, не после всего, что он сделал с ней и с другими. Какое к дракклу прощение? Собрал душу? Да пусть соберет еще. Она его никогда не простит, собери он хоть тысячу раз свою мерзкую душонку. Какая же она… — Идиотка, Тео, я такая идиотка, — она вцепилась в его мантию, задавая главный вопрос. — Ты нашел способ? Он на секунду замер, а затем кивнул. — Да, — прошептал он ей в волосы, прижимая к себе. Пахло от него апельсинами, домом. — Я не знаю, когда смогу прийти в следующий раз, но будь готова во время его инаугурации, — сказал Тео и сжал ее плечо. — Учитывая ваше разделение эмоций, он не сможет все бросить в такой момент и начать искать тебя. Это будет наш единственный шанс. Мне пришлось немного покалечить Фоули, чтобы он дал мне свои волосы, этот ублюдок все меньше хочет со мной контактировать после смерти Снейпа и… Гермиона расширила глаза в страхе. — Снейп мертв… А… Где же Гарри? — перебила, голос ее был совсем тихим после рыданий. Тео сжал ее руку в своей. И она поняла… она все поняла. — Я выполнил твое желание. Снейп похоронил его с родителями в Годриковой Впадине. Он принял смерть с улыбкой на губах. Она закрыла глаза и выдохнула, проклиная про себя Реддла, который, конечно же, утаил это от нее. Дал бы он Гарри где-то гулять, конечно. — Прости, что тебе пришлось это сделать, я… надеюсь, что тебе не придется убить меня. Правда. — Она крепко обняла его и вдохнула. — Какой ритуал ты подготовил? Расскажешь? Нотт на секунду замешкался, но Гермиона заметила и сжала пальцы на его плечах крепче. — Ножницы… — … Атропоса? — ее без того расширенные зрачки стали еще больше. — Кого ты… — она оттолкнулась от него и сжала ногти на его предплечьях, дрожа всем телом, — кого ты отдашь вместо меня, Тео? Кого?! Его лицо посерело. Тео не знал, что она слышала об этом ритуале, и он вырвался из ее хватки. Ногти Гермионы оставили длинные полосы на его руках. — Мне пора, — он резко встал, но она вцепилась в его штанину, не давая отойти и закричала: — Кто умрет вместо меня, Нотт? Скажи мне! Ты сошел с ума! — Звезды, — прошептал он и быстро накинул на себя чары невидимости, а после наложил на Гермиону Обливиейт, чтобы она не вспомнила о приходе Фоули, и скорее покинул чужой дом. Тео ни разу не оглянулся, сбегая от нее. От ее отвращения к нему. Она думала, что он убьет кого-то ради нее, и была абсолютно права. Гермиона очнулась спустя несколько секунд. Она задумчиво посмотрела на лужу на полу и свои трясущиеся руки. Осознание содеянного снова проникло в нее ножом. Видимо, чем дальше от нее Реддл, тем меньше на нее воздействие через эмоции. Но… тут кто-то был? Она упала? Потеряла под ногами опору, когда поняла, что сделала с Реддлом?.. — Сукин сын, я ненавижу тебя, — всхлипнула она, сжимаясь в комок и понимая, что когда он придет, она вновь будет одурманена им. И если раньше Ритуал позволял лишь ему слышать ее эмоции, то теперь вся жизнь ей не принадлежала. Каждая мысль могла быть не ее собственной. Это было его худшим подарком из всех. Она открыла окно в попытке выброситься, но ее ударило разрядом тока, и Гермиона была этому лишь рада. Она наказывала себя снова и снова, поднималась с желанием покончить с этим, пока не потеряла сознание, лежа на полу. Такой ее и нашел Том Реддл.