«— Ваша слабость — это готовность ненавидеть людей.
— А ваша — намеренно их не понимать».
Первый отрывистый вдох абсолютной агонией разорвал нутро. Том закричал, впиваясь ногтями в грудь и покрывая белую, как бумага, кожу бледно-розовыми полосами от ногтей. Ему хотелось искромсать собственные легкие в клочья от невыносимой боли, вытащить их наружу… Сделать да что угодно, лишь бы только эта тупая боль прекратилась. Он прикусил губу и вздрогнул всем телом, судорожно кашляя и тяжело дыша. Слюна капала на пол из приоткрытого рта, смешиваясь со слезами. Это было больнее, чем в предыдущий раз. Он выглядел откровенно слабым и беспомощным. И Том поставил себе цель: не умирать в ближайшее время. Легкие медленно раскрывались. Сердце, словно нехотя, запускало свой привычный ритм, заставляя холодную кровь закипать и наконец-то бежать по венам. Грудной смех Тома ломаным ритмом застучал в его ушах, заставляя упасть с кушетки и болезненно скорчиться на полу в позе эмбриона, когда он попытался встать. Ноги и руки дрожали. Сплюнув на пол кровь от прокушенной в порыве приступа губы, он встал во весь свой немалый рост и потянулся, хрустя костьми. Это тело было худее, чем его предыдущее. Мускулатура плохо развита, кожа казалось тоньше — дотронься и порвешь. Все в теле, которое раньше казалось ему идеальным, теперь претило его взгляду, и он нахмурил брови, поднося ближе к глазам собственную кисть, на которой сквозь кожу можно было легко рассмотреть вязь кровеносных сосудов. Оно истощилось от времени, — понял он. Если оставить человека в коме, то очень скоро тот растеряет всю мышечную массу, а позже начнут образовываться пролежни. Том думал, что его тела защищены на сто процентов и такие исключительно человеческие процессы над ними (телами) не властны. Он ошибался. И теперь с отчаяньем сжимал и разжимал пальцы, на которых красовались отросшие ногти. Стазис не защитил его оболочку от «потери формы». Гермиона, узнай она это, точно посмеялась бы над ним. Но это было странно, потому что тела должны были быть абсолютно «пусты», но Том вошел в тело, которое уже было напитано кровью почти на полную. Догадка поразила его, неужели кто-то узнал о них? Но он решил, что разберется с этим позднее. Грейнджер не могла бы этого сделать, так подгадить ему напоследок. Или же могла? — Грейнджер, гребаная… Том стиснул зубы и опустил руку, которая безвольно повисла вдоль его нагого тела. Девчонка снова сбежала от него. Не хватало звуков улюлюканья и аплодисментов на фоне сардонического смеха. Девчонка… девчонка снова сделала так, как хотела, и никак иначе. Том даже имени ее не хотел произносить, чтобы образ усмехающейся Гермионы не вспыхивал перед глазами. Ее насмешки всегда ранили его особенно сильно. Ему хотелось ненавидеть ее хотя бы немного. Однако Реддл не мог не восхититься ее прозорливости. Насколько нужно было его бояться, что она решила сбежать от него с помощью смерти. Но даже смерть их не разлучит. Не в этот раз… Он дал себе обещание и был обязан его исполнить. Не мог он больше жить дальше без тех чувств, что она ему подарила. Уже пробовал — не понравилось. Перед глазами возникла одна из последних сцен, когда она была еще жива. Гермиона трепыхалась под ним, как птичка со сломанным крылом, кричала и дралась, пылала жизнью. Адским пламенем, горящим в ее взгляде, можно было сжечь чертову планету. И ему казался этот момент самым правильным в их истории. А потом картинка сменилась на самое последнее воспоминание о ней: нервная улыбка и потухший взгляд. Словно он погасил яркое пламя ее души. И другое пламя, призванное Гермионой, забрало ее. Возможно, что Грейнджер уже не была в здравом уме к тому времени, когда они с Фоули пришли на кухню. Надышавшись газом, она явно была на пороге потери сознания. Том не отрицал и варианта, что она пыталась угореть, задохнувшись, а взрыв был последним вариантом на пути к ее свободе от него. Когда-то давно, когда он еще жил в приюте, он видел детей, которые поступили к ним после того, как их родители умерли от отравления газом. Самих детей спасло лишь открытое окно в их детской комнате. Наверняка Гермиона хотела бы умереть во сне. Тихо и спокойно. Но он не подарит ей такой блажи. Нет и еще раз нет. Он с ней еще не закончил. Медленно поднявшись с пола, он оглядел свое новое тело с улыбкой на лице. Руны переноса его души все равно сработали безотказно. Как и должно было быть. С его полного пробуждения прошло около часа, если он имел верное чувство времени. Новое тело все еще казалось неповоротливым и вялым. Мышцы не сгибались и напоминали свинец, но у него уже складывалась картинка будущего, которое нельзя было откладывать. Личность его такова, что он мог чувствовать себя спокойно только лишь следуя определенному плану, и на данный момент в нем сидела непередаваемая злость, потому что девчонка все эти планы нагло сломала. — Ничего страшного, — тихо сказал он в тишину, — я просто буду делать то, что хотел. А хотел он только одного. Единственное, о чем он жалел, это упущенное время, пока он приходил в себя. Нотт — причина всех его проблем, скорее всего, уже сбежал в Австралию, но найти его будет не сложно. Сейчас перед Реддлом стояла более важная цель. Нотт никуда не денется, потому что он чувствовал, что мальчишка вернется. Он даже видел это: еще одну попытку все исправить. Отомстить за нее. И он с радостью посмотрит на это. Вот только теперь Том будет готов. Тело было покрыто липким потом, что-то сковывало его движения, резь в глазах мешала видеть. Этот его переход был более жестким, чем в прошлый раз, и Реддл чувствовал себя ужасно, поэтому решил еще немного отдохнуть перед свершением одного важного дела. Встав под горячую воду, он закрыл глаза.***
Тео вырвало. Судорожно схватив салфетки в туалете какого-то неизвестного бара, куда он забрел, чтобы напиться, Нотт вытер рот и хлопнул дверцей, выходя к зеркалам и раковинам. Выглядел он откровенно паршиво. Мужчина рядом, моющий руки, с опаской взглянул на него, видимо, приняв за наркомана, и поспешно покинул туалет, оставляя Тео наедине с самим собой. Вспышка ярости оглушила Нотта. Пьяно пошатнувшись, он дернулся вперед, хватаясь за раковину потными пальцами. — Гребаный неудачник. Он с размаху ударил по зеркалу, оставляя несколько осколков в коже. Боли Тео не почувствовал, как и горячей крови, льющейся по руке вниз в водосток. — Я ненавижу тебя, уебок. Он ударил еще раз, слыша слабый хруст своих пальцев. Все звуки доносились, будто сквозь толщу воды. Нотт тонул в собственном горе. Тео смотрел на собственное бледное отражение, которое исказилось, словно в насмешку над ним, и показывало тысячи его мерзких лиц. — Это твоя вина. И Тео был абсолютно прав, потому что именно он был виноват в ее смерти. Никто другой. Даже не Реддл, а лишь он. Когда Тео ставил в квартире Гермионы так много следящих чар, он и представить себе не мог, что кто-то, кроме него, сможет их обойти. Ни одно из них не предупредило его о чужом проникновении. Это была абсолютная защита, как он считал. Одна только магия крови могла скрыть то место от чужих глаз на века. Но ничто не защитило ее от Реддла. Действительно, Темный Лорд — обладатель непревзойденной силы… Однако странное чувство все равно мельком охватило его перед самым уходом с работы. Примерно за час до конца рабочей встречи с новым министром Франции. Тео как раз внимательно слушал доклад о перевозе магических существ между их странами и делал пометки в собственном плане работы, когда перед глазами все поплыло. Сердце болезненно сжалось, а кожа покрылась мурашками. Тео должен был сразу бежать к ней, но остался до конца встречи, чтобы ни у кого не возникло к нему странных вопросов. Да и кто бы дал ему просто так уйти с такого важного мероприятия. И что… Теперь это казалось не таким уж важным. Работа, должность, деньги, да какая к черту разница, если теперь ему даже не к кому было вернуться домой. Гермиона больше никогда не встретит его с книгой в руках и не предложит переслащенный кофе в смешной кружке. Не наденет парик, задорно высовывая язык, чтобы они вместе могли погулять по парку. Не сожмет его ладонь, пока они летят на американских горках, и не улыбнется своей особенно тонкой улыбкой, которую он так сильно… так сильно любил. — Что мне теперь делать? Он медленно поднял руку вверх, вытаскивая осколки из кожи. Боли почти не было из-за опьянения, потому что он успел выпить бутылку бурбона за десять минут, и адреналина из-за ненависти к себе. Выйдя из туалета, он, шатаясь, никинул на себя дезиллюминационные чары и вышел из ночного клуба, как он понял после. Странно, он был настолько погружен в свое горе, что даже не услышал громких битов музыки и толп разгоряченных тел. Повернув голову налево, Тео увидел мерцающий неон круглосуточной гостиницы. Спать не хотелось, но в комнате наедине с собой он вполне мог предаться спокойному самобичеванию, а затем к построению плана о том, что делать дальше. Девушка с ярко-розовыми волосами на ресепшене окинула его странным взглядом. Он вскинул брови вверх в ответ: это у нее был странный цвет волос, но странным, тем не менее, посчитали его. Отлично. — Выглядишь как дерьмо, — протянула она вместо приветствия. — Ты подрался в клубе или как? Тебе придется заплатить за испорченные простыни, знаешь ли. Он окинул свою одежду быстрым взглядом. Рубашка и джинсы, которые он купил с Гермионой в торговом центре, выглядели в порядке. Только с руки до сих пор капала кровь на темно-красный ковролин. Тео хотел промолчать, но его пьяный рот начал говорить за него. — Значит, спермой простыни пачкать можно, а кровью нет? Она громко захохотала, тряся своей яркой шевелюрой, и хлопнула по столу. — Номер на одного или кто-то поможет испачкать простыни? Тео усмехнулся, покачал головой, показывая один палец, и схватил ключ, кидая на стол крупную купюру. Медленно он открыл дверь в номер, который представлял из себя обычную спальню со старой кроватью, комодом и картиной с видом на море. Горло свело спазмом, и он рухнул лицом в кровать, сжимая раненой рукой покрывало. Слез не было. Была лишь боль. Так Тео и уснул, пока его не разбудило обслуживанием номеров.***
Том медленно вышел из душа, вытираясь наспех полотенцем. Несколько капель упало ему на грудь, и он поморщился, протирая запотевшее зеркало. Глаза у этого тела кровоточили. Не понимая, как это возможно, он направил палочку на лицо и прошептал заживляющее заклинание, но ничего не изменилось. Дернувшись, он призвал несколько настоек из своих запасов, быстро выпивая их. Однако кровавые слезы снова хлынули из его глаз, пачкая влажную после душа кожу оттенками меди. Яд… он тихо усмехнулся, не понимая, кто и когда мог покрыть его тела тем самым ядом, который они воссоздали с Гермионой почти перед самым ее побегом. Но это не имело значения, этот минус своего нового тела он превратит в достоинство в очередной раз. Новая палочка из его запасов слушалась хуже предыдущей — той, что сгорела в доме со старым телом. Палочка из виноградной лозы, принадлежащая Грейнджер, все равно его не слушалась, и он пользовался своей старой, тисовой палочкой, но та после палочки Гермионы, казалась ему чужой. Вздохнув, он вытер свежие капли крови и двинулся на выход из ванной комнаты. По его приказу еще никто ничего не писал в газеты, Совы атаковали его дом. Министр пропал! Неслыханная дерзость, но Реддлу было наплевать: ничего ему никто не сделает. Он медленно, все еще голый, прошел в комнату, где лежала Гермиона, готовая принять в себя душу обратно. Том усмехнулся: ведь он не шутил, это тело действительно будет напитано их общей магией, а она сделала за него всю грязную работу. Ему в любом случае нужно было убить ее, чтобы освободить. Та оболочка, потерявшая способность колдовать, абсолютно ей не подходила. Он все еще был чертовски зол на нее. Маленькая сука думала, что переиграла его, но не знала, что действовала по предписанному Томом сценарию. Как всегда… и даже руки марать не пришлось. Однако тот шрам на ее груди, когда он перевернул ее, заставил его кровь закипеть. Когда он увидел ее, ему казалось, что он очнулся от долго сна, но ее ужас тут же испортил ему настроение. Отмечена им и внутри, и снаружи. Полностью его. Никто никогда не заберет, а теперь она будет буквально создана им. Лишь ее душа будет той же: бунтарской, храброй, но мягкой. Она простит его, — он знал. У них будет много лет, чтобы решить все свои неурядицы. Гермиона при желании могла смотреть шире, могла понять его. Он уже скучал по ней, а прошло лишь пара часов. Запах ее тела, ее вкус, ее теснота… он напрягся, вспоминая, как в ней было приятно и мокро. Их общая кровь была знаком между ними. И он забрал ее себе. Пройдя вперед, он взмахом руки зажег свечи вокруг «нее», открыл рот трупа, покрытый рунами и надписями, и разрезал руку, вливая свою кровь между ее губ. К венам по всему телу были прикреплены катетеры и пакеты с кровью, что постепенно вливались в тело, наполняя то жизнью. Оставалось лишь призвать душу Грейнджер, и ее сердце вновь будет биться. Для него. Он закрыл глаза и улыбнулся, начиная читать заклинание. Тихие строки баюкали его, вводя в транс. Закончив, он на секунду помедлил, предвкушая, как распахнутся ее медовые глаза, и она заплачет, как новорожденный ребенок, вдыхая кислород и обжигая легкие, чтобы те раскрылись. Прямо, как он совсем недавно. Он будет баюкать ее в своих объятиях, поможет пережить этот болезненный момент, разделит боль вместе с ней, а после не отпустит никогда. Том подождал еще секунду, уже протягивая ладонь к ее попрежнему бледной щеке в ожидании первого вдоха, но крика и стона не последовало. Он резко открыл глаза: перед ним все так же лежало тело, свечи были зажжены, руны и надписи не смазались. Все так же, как и минуту назад. Реддл нетерпеливо поднялся с колен и еще раз осмотрел тело, проверил подачу крови — та полностью наполнила тело, пока он все проверял. В итоге Реддл снова сел рядом с ней на пол, поправив ее кудрявые волосы. — Ладно… тогда еще раз, — сказал он. Снова тихий голос нараспев принялся читать заклинание; только теперь Том глаза не закрывал, чтобы сразу увидеть изменения. Их не было. Все тот же труп с кровавыми губами, свечи, белый саван, сложенный в углу, которым «Гермиона» ранее была накрыта все это время. — Я сделал все правильно, — подумал он. И повторил процедуру. И снова. И снова. И снова. Пока не сгорели все свечи, превращаясь в черные восковые кляксы, погружая его в предрассветные лучи солнца, пробивающиеся сквозь узкое окно подвала. Гермиона не дышала. И ему казалось, что и он перестал вместе с ней. — Нет, — он рассмеялся, — такого не может быть. Он схватил ее за руку. Холодная… и откинул прочь, с ужасом поднимаясь. В голове мерцала темнота. Она не возвращалась, но ошибки в заклятии и создании тела не было. Да, он нанес на нее последние руны только сегодня, но в книге были примеры, когда маги призывали в подобные тела давно умерших людей. Дернувшись… он застыл на месте. Ему нужен был Дамблдор. Портрет старого маразматика висел занавешенный в его кабинете на втором этаже поместья. Он быстро оделся, все еще покрытый потом после бессонной ночи рядом с Гермионой, и снял занавесь с портрета, напряженно глядя на бледное лицо Дамблдора. То как обычно лучилось счастьем. — Вы знаете, почему я не могу призвать в наш мир душу мертвого человека? — без приветствия спросил Реддл, видя, с каким удовольствием Дамблдор сощурился. Очки-половинки игриво блеснули. — И я рад видеть тебя в добром здравии, Том. Как тебе новая должность? Надеюсь, что это как раз то, чего ты так хотел. Реддл сжал губы и призвал плащ, покрывая себя им с головы до ног. В попытке скрыть дрожь во все еще слабом теле. Его взгляд обещал Дамблдору скорую расправу, только вот мертвецу было уже плевать, что думает о нем живой. — Все в порядке, — выдавил из себя Том, решаясь на маленький уступок. Этот хитрый старый пень мог просто проигнорировать все его вопросы, просто потому что мог, но спросить было больше не у кого. Снейп уж точно смолчал бы, призови он его портрет. Или проклял в самом начале, все равно отказываясь делиться ценной информацией. Лицо Дамблдора будет просветлело, глаза за очками-половинками в удовольствии сощурились. Конечно, тот был доволен, запертый здесь после смерти Снейпа, а теперь его призвали и давали хоть какую-то информацию, ведь Том спрятал абсолютно все портреты Дамблдора, чтобы тот не имел доступа к кому-либо. И даже кабинет предателя-Снейпа после был зачищен, и именно этот портрет Том оставил при себе. — Я задам вопрос еще раз, — сказал Том и следом добавил быстрое, — сэр. — Лебезить перед волшебниками ему не в первой. — Я не могу призвать душу к созданному телу. Ошибки быть не может, я проверил все досконально: руны, привязка по крови и заклинание, — весь ритуал был выполнен идеально. Дамблдор задумчиво нахмурил густые белые брови. — Сколько прошло времени с даты смерти? — спросил бывший директор. Реддл наколдовал Темпус, мысленно отсчитав, сколько точно прошло с момента смерти Грейнджер. — Четырнадцать часов, но я начал призывать душу спустя два часа. И я знаю, что эта цифра не важна, можно призвать самого Мерлина, если будет часть его трупа. Дамблдор усмехнулся: — Ну, великий Мерлин вряд ли почтит нас своим присутствием, но… как именно умер человек, чью душу ты хочешь призвать? Том аккуратно сел в кресло, подзывая картину манящими чарами ближе к себе. — Взрыв. — Точнее, — нажал Дамблдор. — Ее тело было разорвано на части, а после сгорело в пламени. Какая вообще разница? — начинал злиться Том, резко вставая. — Это не имеет смысла, не держи меня за дурака! Дамблдор усмехнулся: — Ты все еще не ответил на вопрос Том. Как. Она. Умерла? — Это был… газ. — Он застыл, воспроизводя перед глазами последние секунды, когда Гермиона смотрела на него: нахально и смело, и сжимала в руках спички, как он понял после. — Она выпустила газ, чтобы он заполнил комнату и хотела поджечь спичку, — наконец-то спустя время смог он сказать. Дамблдор рассмеялся. — Ты слишком долго рассказывал об этом, вместо того, чтобы просто сказать — самоубийство. — Стеклышки очков блестели даже на картине. — Тогда чего ты ожидал, когда призывал душу самоубийцы, Том? — серьезно спросил он, но улыбка на его губах растягивалась лишь шире. Старик над ним откровенно потешался. — Что не так с самоубийством? — Реддл с интересом склонил голову, непроизвольно сжав ладонь в кулак. — А ты не знаешь? Самоубийство во многих религиях считается самым главным грехом, однако, — он помедлил, словно вспоминал давно забытые знания, — мало кто знает, но это прямой подарок Богам, где бы они ни были. Человек, ушедший из жизни посредством самоубийства, не сможет переродиться. — Но… — Это конец, Том, — отрезал Дамблдор. — Можешь попытаться призвать Северуса. Все будет точно так же. Их души ушли. Реддл молча закрыл занавес на картине и отправил ту обратно в шкаф, где и хранил до этого. Медленно он встал и вытер лицо, чувствуя что-то влажное на щеках. Он потер снова, пока не понял, что щиплет глаза. Слезы. Кровавые слезы снова начали литься из его глаз. — Я не верю, — снова сказал он и спустился в подвал. Вот же она. Лежит, не двигается. Руку только протяни. Губы трупа были покрыты коркой засохшей крови. Волосы словно потеряли свой цвет. Ее сердце никогда не билось, и не забьется больше никогда. И Реддл наконец-то понял, что Гермиона умерла. *** — Какие, блять, сектанты. Мерлин, что этот ублюдок несет, — шептал Тео на ухо Блейзу, пока они стояли на официальных похоронах Гермионы Джин Грейнджер и Карлайла Фоули. Только вчера он вернулся из своего путешествия по странам, в попытке найти себя и успокоиться. Однако успокоение он так и не обрел, лишь желание отомстить. Спустя несколько дней откровенного алкоголизма в гостиничном номере к нему пришел патронус Панси, а после и она сама навестила его, нервно оглядываясь. Бывшая слизеринка и сама была в бегах, но узнав новости от Блейза, тут же принялась искать Тео. И нашла его в собственной блевотине, окруженного разбитыми бутылками алкоголя. Тео не особо помнил, как он проводил те дни. Помнил лишь руку Панси в своей руке и тепло ее тела, когда она прижималась к нему по ночам, шепча в губы, что все будет хорошо. Но хорошо не было. Видимо, Паркинсон простила его за прошлый отказ и подумала, что он передумал с окончательной смертью Гермионы, но когда она собирала их вещи, чтобы Нотт вернулся с ней в США, он отказал ей уже во второй раз. Она не плакала. Нет. Тео видел в ее глазах лишь смирение и странную решимость. Наверное, она наконец-то поняла его чувства и решила двигаться дальше. Только уже без Тео. Они разошлись позавчера в темноте Канберры, освещаемые светлячками и обнявшись на прощание. И не обещая друг другу встречи или какое-либо общение. Они попрощались навсегда. И вот теперь Нотт стоял здесь под оборотным зельем и наблюдал за похоронами Гермионы и Карлайла Фоули. Их решили похоронить на заднем дворе недавно отстроенного Приюта. Лорд Фоули сначала был против, хотел похоронить сына в родовом поместье, но мистер Гонт был непреклонен в своем решении. Гробы были закрыты. Тео понимал, что показывать всем то, во что превратилась его Гермиона, будет ужасно. Но он все равно, каждый гребанный день перед сном видел, как есть, ее обугленное, разбитое на части тело. Бывало, что Панси будила его, насильно вытаскивая из кошмара, а после убаюкивала в своих объятиях. Но это никогда не помогало… Убийца Гермионы все еще был на свободе. Это был точно Реддл. Никак иначе. Гермиона спасла себя лишь одним известным способом, ведь он знал, что в руки этому психопату себя эта храбрая девушка не отдаст. Не снова, не после того, как она познала столь желанный вкус свободы. Слезы стояли в глазах, и Тео даже не пытался их скрыть. Казалось, что плакали все. Дети из Приюта, успевшие полюбить Гермиону, рыдали навзрыд и нянечки никак не могли их успокоить. Учителя Хогварста и бывшие члены Ордена Феникса стояли бледные и сломленные. После пропажи Гарри смерть Грейнджер сильно ударила по ним. Уизли стоял на коленях и плакал в объятиях матери. По официальным данным, что все узнали из речи Реддла недавно: Гермиону захватил некий культ, за нее требовали выкуп, о котором в газеты не сообщалось и держалось в строжайшем секрете, но Томас Гонт со своим верным другом и уже бывшим главой Аврората, Карлайлом Фоули, вышли на их след. Но опоздали. Они убили Гермиону и Карлайла, Гонту же чудом удалось сбежать, но он все равно получил проклятие. Алые слезы то и дело пересекали его щеки, он убирал их с помощью магии, но ничего не помогало. Он кровоточил и испытывал постоянную боль, но Тео считал, что этому ублюдку мало страданий. Гермиона… он снова посмотрел на гроб. Сил с ней прощаться не было, он еще не был готов, ему нужно было забрать ее палочку, которая должна была быть у Реддла и сегодня был отличный момент, пока тот был на похоронах. Кивнув Блейзу на прощание, Тео выскользнул из толпы и вошел в особняк, накидывая на себя чары. Найти кабинет Реддла оказалось слишком просто, и он удивленно огляделся. Что-то было слишком знакомым… он не мог понять, где уже видел эту комнату. Повернув голову, он застыл и все понял. Эта была спальня Гермионы, которую Темный Лорд воссаздавал в его поместье. Палочка не была ни спрятана, ни защищена. Она лежала на подушке около их с Реддлом совместной фотографии. Гермиона на ней улыбалась, как и Том. Выглядели они счастливо, отчего ревность жгучей волной поразила его. Не имея сил справиться с самим собой, Тео схватил рамку и с силой кинул на пол, придавливая ногой сверху и разбивая защитное стекло. — Она никогда не была счастлива с тобой, — прошипел Тео, дрожа. — Никогда! Он развернулся и схватил то, за чем пришел. Палочка лежала в его руке идеально, словно была создана для него. Магия Гермионы жила в нем, единственное, что ему осталось от нее… Всхлипнув, Тео вытер глаза рукавом и пошел уже было на выход, но взгляд зацепился за три флакона. Синие. С воспоминаниями. Тео такие видел не раз, на них были подписи, и Нотт удостоверился, что это почерк Панси. Его Панси… Он подошел ближе и схватил флаконы, читая названия. «Место», «Вход» и «Она». — Что… нет. Нет, блядь! Омут памяти стоял неподалеку, и Тео, схватив воспоминание «она», вылил его содержимое, чтобы окунуться в чужую голову. Увиденное заставило его задержать дыхание. Он не мог поверить собственным глазам, но… Гермиона улыбалась ему. В той самой квартире, которую он для нее обустроил. И это было яркое воспоминание Панси Паркинсон. — Но я же, — он застыл, как дурак, все понимая, — стер их… Панси, что пошла в ванную комнату и слишком долго там была, сетуя после, что магловские технологии ужасны. Панси, что призналась ему в любви, а после Гермиону прокляли. Панси, что звала его сбежать с ней, а потом Реддл чудесным образом ее находит. Это всегда была Панси. Ее нежная улыбка во времена учебы в Хогвартсе, ее неизменно хмурый взгляд на Тео, когда он говорил о Грейнджер. Ее слезы, когда она признавалась ему… она ненавидела ее. Ненавидела Гермиону всем сердцем и сделала все, чтобы они с Тео никогда не были вместе. Тео вышел из воспоминаний. Не замечая собственных действий, он поставил флаконы на место, с тоской глядя на них. Панси предала не только его, но и Гермиону. Резь по сердцу стала еще невыносимее. Медленно, словно в трансе, Тео покинул Приют, все еще слыша плачь и тихий шепот. Похороны еще продолжались, но они были не для него. Нет. Ему следовало вернуться домой. Ему еще предстояло попрощаться с Гермионой по-своему.***
Почти все ушли. Том оцепенело наблюдал за свежей землей, под которой хранились останки настоящего тела Гермионы. Кровь все капала и капала из его глаз, и он не мог понять, почему так сильно кровоточит. Ничего не помогало. Словно новое тело отторгало его, но все было прекрасно. Магия лилась в нем свежим водопадом, мысли были четкими и ясными. Эмоции были под контролем. Только глаза резало и щипало, словно он не мог никак успокоиться. Когда последний человек покинул место погребения, Реддл подошел ближе к могиле и наколдовал себе стул, усаживаясь. На портрете Гермиона улыбалась ему и махала рукой. Красивая и нежная. — Я презираю все, что в тебе есть, — сказал он неожиданно даже для самого себя. «Я обожаю все, что ты в себе хранишь». Губы задрожали, и кровь снова закапала по лицу, однако Реддл ее не вытирал. — Я бы убил тебя лично, но ты не заслуживаешь смерти от моей руки. Такая ужасная смерть для тебя в самый раз, ты превратилась в мерзую, гноящуюся массу, какой ты и являешься. «Я бы умер за тебя». — Поверь, Грейнджер. Я наслаждаюсь абсолютно каждой секундой твоей агонии, где бы не была твоя гребаная душа. «Потому что каждая мысль о тебе заставляет мою кровь кипеть». — Я никогда не видел в тебе равную. Никогда. Я всегда лгал тебе, а ты верила. Дура. «Я хочу быть с тобой». — Ты была всего лишь инструментом. Жалкая, — и сам вздрогнул от своих жестоких слов, которые имели совсем другой смысл. «Ты была лучшим, что случалось со мной». — И я надеюсь, что ты никогда не переродишься в этом мире, Гермиона Грейнджер. Потому что такие, как ты, лживые твари, отравляют своим существом все на земле. Он закрыл лицо руками и опустил голову к коленям, чувствуя, как горячая жидкость обжигала кожу. — Ненавижу тебя. «Я люблю тебя». — Покойся… с миром. Может быть, встретимся на той стороне?