Созвездие смерти I Часть

Гермиона медленно размяла шею и снова уткнулась взглядом в мелкий шрифт фолианта о редких ядах. Книга о противоядиях, не менее старая и ветхая, отдельным томом лежала рядом. Однако пока Грейнджер в ней абсолютно не нуждалась: зачем знать о противоядии, когда самого яда не существует? Это была железная логика Рона Уизли — знать ровно то, что может тебе пригодиться и ни капли больше. Правда… рыжий часто упускал из виду и то, что могло бы ему понадобиться, но такая относительная легкость в жизни начала вдохновлять Грейнджер. Особенно это начало иметь смысл в последнюю неделю, когда некий кризис — Реддл называл это не иначе, как неприятный инцидент — умудрился настичь ее и прижать своей бесформенной массой к земле, пробудив в ней давно забытые страхи о собственной никчемности. И она подумала: возможно ли изучать лишь то, что должно ей помочь, а не просто поглощать любую информацию и тратить на это драгоценное время? Так ее попытки узнать «правильное» о своем состоянии и привели ее к тому, где она сейчас. В лаборатории, окруженная книгами и свитками. Гермиона Грейнджер была убеждена, что ее отравили и пообещала самой себе выяснить, что же с ней не так. Уже второй день подряд она изучала яды в поисках тех симптомов, которые испытывала: ярость, сексуальное желание, отсутствие аппетита и постоянный жар, который вился внутри ее вен, как змея. Но пока ее поиски не увенчались успехами, да и, честно говоря, Гермиона была уже не так уверена в своей теории. Скорее, ей следовало чаще бывать на свежем воздухе и пить больше жидкости, но все равно она уверенно сидела и искала то, что может ее успокоить. Вдруг это лечится? Она была в полной власти знаний, не в силах оторваться от чтения. Строка за строкой, слово за словом. Глаза Гермионы блестели в танцующем свете догорающих свеч, напоминая мед, ее губы любому визитеру показались бы покрыты соком шиповника, а влажная от летней жары кожа сияла тонким слоем влаги. Лето в Лондоне в этом году отличалось особенно высокой температурой, а постоянный жар, присущий ее отравлению, лишь усугублял ее состояние. Гермиона то и дело стирала пот с висков, где локоны ее каштановых волос уже давно пропитались влагой и прилипли к коже мелкими завитками. Шея чесалась и покрылась мурашками от редких порывов ветра, что забредал в комнату с уличным жаром и беспокоил пламя свеч. Духота всецело владела этим местом. Рука Гермионы сама собой потянулась к горлу, нетерпеливо стерла искры капель, сияющих жемчужинами на ключицах, и расстегнула пару пуговиц рубашки в попытке охладить ноющее от жары тело. Тщетно. Недовольно вздохнув, Гермиона схватила карандаш для записей, отказавшись в его пользу от пера и чернил еще во времена жизни в палатке, и закрутила волосы в тугую дульку, вставляя карандаш на манер заколки. Кожа покрылась приятными мурашками. Стало гораздо лучше. Носить распущенные волосы в такую погоду — настоящий ад, подумала Гермиона. Мельком улыбнувшись и потягиваясь кошкой, она снова расслабленно углубилась в чтение. Описание добычи одного особо опасного яда было для нее настолько интересным, что она совсем не расслышала скрипа открывающейся двери в лабораторию. Но визетер призраком затаился в тени угла комнаты, наблюдая за увлеченной Гермионой. Ничего не замечающая, Гермиона жадно внимала написанному. Как жаль, что Северус Снейп погиб! Ей так хотелось узнать, пытался ли ныне покойный мастер зелий воссоздать что-либо из этой книги, что подарил ей Том. Вполне возможно, что вместе со Снейпом они бы добились потрясающих результатов. Том, конечно, тоже мог ей помочь в этом, но все чаще она ловила себя на мысли, что бесстыжим образом отвлекается от занятий с ним. Ее реакция на него вполне могла быть так же симптомом отравления. Потому в последнее время она пыталась заниматься в одиночестве, чтобы добиться хоть каких-либо результатов. Гермиона могла врать кому угодно, но только не себе: рядом с Томом Реддлом яды — последнее, о чем она думала. Но это было важное для нее исследование, поэтому Гермиона, не обращая внимания на время, сидела и узнавала об опасных вещах. Это был змеиный яд вымершей особи, которая проживала сотни лет назад в средней полосе Африки. И не сказать, что ее существование отразилось на человечестве негативно, однако люди из страха, в конце концов, просто истребили всю популяцию этих опасных змей. Все дело было в яде; и Гермиона, кусая губу и переворачивая страницу, пыталась вспомнить, читала ли она ранее о чем-то похожем, но на ум ничего не приходило, кроме яда василиска. Заразить человека этим ядом было так просто, что его называли «Прикосновенность». Змея сама по себе агрессивной не была. Окраска ее тоже оставляла желать лучшего: серая и неприметная, похожая на гадюку. Люди наткнулись на них случайно, как это обычно и бывало. И одна змея своим ядом убила целую деревню, потому что в теле укушенного мальчика через потовые железы начал синтезироваться такой же смертоносный яд, попавший в кровь. Если бы мальчику дали противоядие… но нет, он после прогулки, думающий, что все в порядке с укусом, и змея не ядовита, пришел домой и дотронулся до матери, отца, братьев и сестер… Он заразил всех. Одно касание, и Гермиона похолодела от ужаса, представив, что было бы, если такой яд попал к маглам с их постоянным желанием улучшить оружие. Однако привлекла ее не высокая заразность, а то, как яд влиял на человека. Автор сборника писал, что действие яда держалось в организме в течение трех часов. В первые два часа не было абсолютно никаких побочных эффектов. Но на третий час из глаз начинают литься кровавые слезы с последующей остановкой сердца. Это было не больно, но выглядело ужасающе. Гермиона с интересом скосила взгляд на рисунок от автора фолианта, изображающий бледное лицо с алыми каплями, собирающимися в подставленных, как чаши, ладонях. — Что ты такое читаешь? — спросил голос у нее над ухом, и она резко захлопнула книгу, подпрыгивая на месте от испуга. То ли описания в книге, то ли предстоящая инаугурация Реддла, то ли черт еще знает, что еще могло на нее повлиять, но Гермиона чувствовала себя на грани нервного срыва. Теплое дыхание ласковым дуновением коснулось кожи на шее. Теперь мурашки мелкими каплями покрывали все ее тело из-за его близости, а не только от жары. — Ну так, что молчишь? Том Реддл выглядел устало, но глаза горели интересом. У него всегда было такое выражение лица, когда ему нужно было быть более эмпатичным. Чаще всего подобную маску на нем она замечала, когда они приходили в Приют к детям. Чего Гермиона не знала — так это степени искренности, скрывающейся под его красивой оболочкой. Ей всегда хотелось узнать — есть ли малейшая вероятность, что он восхищается ею так же, как она им? Подобные мысли пугали, а затем запирались в глубине ее разума, чтобы никто и никогда не узнал об этом. Настоящая отрава. Но саму себя сложно обмануть. — Яд «Прикосновенность», — ответила Гермиона, выдыхая, когда он сделал от нее шаг назад и присел на стул рядом. — Меня заинтересовало его влияние на глаза. Я никогда не видела подобного раньше. Том улыбнулся. Ей почему-то показалось, что он видел вещи и похуже крови из глаз. — Хочешь создать копию? Интересно, не видел у тебя раньше интереса к ядам. Не попытаться, не попробовать, а именно создать, — Том всегда верил в ее силы и никогда даже словом не сомневался в ней. Его гладко выбритая щека легла всем весом на ладонь, и он взглянул на нее из-под ресниц. Выглядел Том так мягко, по-домашнему расслабленно, но Гермиона знала, что это обманка. Реддл всегда был начеку, даже с ней. Об этом свидетельствовало тонкое древко ее собственной палочки, которой он постукивал по уголку учебника о зельях за шестой курс, затесавшегося среди книг по темной магии. — Я думаю, у меня легко получится воссоздать яд кровавых слез. Эффект будет фатальным. Это довольно просто с точки зрения биологии: человек не может вырабатывать железо, и такое отравление вполне сможет его убить, медленно, конечно, но убить. Плюс, может отвлечь в бою, дав необходимые секунды на спасение. Однако я больше склоняюсь к тому, что этот яд начнут использовать в качестве мести. И снова тонкая улыбка от ее объяснений озарила лицо Тома. Холодный, твердый, равнодушный к чужим эмоциям, рядом с ней Том становился чуточку мягче. И его улыбка стала лишь шире, когда он услышал ее уверенный в собственном успехе голос. Серые глаза стали ярче, и она с каким-то трепетным отчаянием поняла, как краснеют ее щеки. Сопротивляться ему было выше ее сил. Одно его пребывание рядом с ней уже вселяло в нее надежду на то, что яд получится. Пусть и не с первой попытки, но получится. Он всегда придавал ей уверенности, раскрывал ее скорлупу, заставлял выйти из зоны комфорта и заявить о себе во всеуслышание. Она кинула взгляд на его горло. Бледная плоть сияла. Гермиона так хотела сделать с ним хотя бы что-нибудь, что прикусила щеку изнутри, заставляя себя молчать и не двигаться. Не дергаться и не смотреть. Ей никогда и ничего не хотелось так, как Реддла. Она чувствовала себя практически одержимой от этого яростного желания быть рядом с ним, коснуться его, почувствовать запах его одеколона и ощутить губы на своих губах. Лизнуть шею и сжать его за волосы на затылке, провести ногтями и впиться зубами, пока он… В горле пересохло. Посмотрела на пульсирующую вену, что перегоняла кровь по его организму. Хотелось надкусить тонкую кожу и почувствовать Реддла на вкус. Он будет таким же сладким, как его поцелуи? Непроизвольно, Гермиона облизала нижнюю губу и чересчур громко выпустила воздух сквозь сжатые зубы, когда почувствовала, как влажная капля, не впитавшаяся в ткань ее белья, стекла вниз по внутренней стороне бедра. Она почувствовала запах собственного возбуждения так, будто вся комната пропахла ее желанием из-за него. Черт возьми, Гермиона видела, как он вдохнул горячий воздух, как на секунду замерли его узкие зрачки, медленно расширяясь, а губы покраснели. Они смотрели друг на друга долгие мгновения, пока она не вздрогнула, испугавшись собственной наглости такому поведению, а он не заговорил. — Так ты, — он внимательно смотрел на ее губы, поняла она и судорожно сглотнула, — понимаешь всю опасность данного эксперимента? Я разделю все риски вместе с тобой, чтобы ты не пострадала. Он резко встал, сбивая все мысли и обдавая ее теплым воздухом, и подошел к лаборатории, поворачиваясь к ней спиной. Закатав рукава рубашки до локтя, он обнажил бледные предплечья с синими венами и тонкой вязью рун на внутренней стороне. Гермиона подошла ближе, не понимая, почему в ее груди появилось такое странное чувство скованности и страха, когда она увидела эти незнакомые ей метки. Это всего лишь смущение, — решила она, жадно наблюдая, как его взгляд скользил по мензуркам и рисунку строения человеческого глаза в разрезе. Он не смотрел на нее, и от этого ей становилось хуже, будто она иссыхала без его взгляда. Бедра непроизвольно потерлись друг о друга. Он заметил это еле уловимое движение с ее стороны, потому что теперь он не глядел на зажатый между пальцев цветок лотоса для зелья. Он смотрел на нее и не моргал, как змея, пока ей просто хотелось подойти к нему ближе и… — Ставь воду на огонь, Гермиона. И не отвлекайся, — ей хотелось его придушить. Покраснев от унижения, что ее интерес был так заметен, она отмерла и принялась за работу, абсолютно расстроенная. Не смотри на него, — сказала Грейнджер себе, пока остервенело резала крысиные хвосты, представляя на их месте Тома, не смотри на него, — пока смешивала пыльцу мака снотворного и беладонны европейской. Она не смотрела на него, пока вливала собственную кровь (и если она сделала порез на руке слишком глубоким от обиды, то Реддл не сказал ей на это ни слова) в чан с зельем, и не смотрела на него, когда из этого же чана переливала готовый яд в колбу с крышкой трясущейся рукой. Пробу они решили провести на трансфигурированной белой мыши. Она видела, каким жадным стал взгляд Реддла, когда мышь тихо запищала и задёргалась в конвульсиях, а из ее глаз-бусинок падали крупные кровавые капли на стол. Тихий смешок раздался рядом с ней. — Можно попробовать сделать такое, но не с глазами, а с легкими. Медленная смерть от гемоптезиса и последующее удушье, как тебе идея, Гермиона? Это можно использовать на… Но Гермиона не слушала. Просто не хотела, да и не могла. Страх сковал ее тело, погружая в купол. Она моргнула, словно ослепла от яркости его фальшивой улыбки. Это пугало. Такой Том ее пугал, говорящий о более серьезных вещах и использовании подобных средств на ком-то… Проскочила шальная мысль, что он вполне мог использовать яд на маглах. Словно в подтверждение ее мыслей, он убил мышь быстрым проклятием, превратил тельце обратно в стакан и придвинулся к ней ближе. — Ты такая молодец, Гермиона, — его ладонь легла ей на щеку, словно имела полное право там быть. Возбуждение вновь окутало ее, вытесняя весь страх, словно его никогда и не было. — Займешься этой разработкой для меня? Ты же знаешь, у меня слишком много дел в Министерстве и Приюте. Она хотела сказать, что у нее тоже много дел и обязанностей, но вот уже неделю после инцидента с аврором, которого она поразила непреднамеренным проклятием, Гермиона сидела в доме Тома и читала книги, отказываясь даже навещать детей, ради их же благополучия. Она не доверяла самой себе. Ладонь опустилась ниже, щекоткой проходясь по ее ключице. Дыхание перехватило, и она сглотнула слюну, скопившуюся во рту. Дернулась в сторону от него в попытке успокоиться, но заставила себя стоять прямо. — Ты же сделаешь это для меня, правда? — мягкие губы коснулись уха, его язык провел длинную влажную полосу от мочки к скуле. — Я могу довериться только твоему непревзойденному таланту. Гермиона сжала ноги, но ей не позволили это сделать, сажая на край стола. Колено уверенно раздвинуло ее бедра, а руки легли на ткань юбки, не касаясь открытой разгоряченной кожи. — Ну что же ты дрожишь, а? Обманчиво ласковый голос шелками окутал ее. Гермиона распахнула глаза, глядя в светло-серые напротив. Она дернулась вперед и поцеловала его в губы, не в силах устоять от желания обладать им хотя бы в такой вульгарной манере. Ее страх и желание сменяли друг друга, она знала, что это странно, что так быть не должно, что она не должна его хотеть, но… Его губы распахнулись ей навстречу. Она заскулила, но не успела поймать его язык, когда Реддл отклонился от нее, держа за плечи и надавливая на них вниз, чтобы она сползла прямо на пол. Дыхание перехватило. Ее зрачки расширились от его касаний. Гермиона даже не почувствовала голыми коленями прохладу пола, — настолько сильно горело все ее тело, когда он смотрел на нее сверху вниз. Черт, она знала, чего Том от нее хотел, но никогда не настаивал, всегда даря лишь ей желанные прикосновения кожа к коже. — Что ты делаешь, Том? Она громко вздохнула, когда его большой палец надавил ей на трахею, вынуждая замолчать. Больно. Глаза заслезились, и она прикусила кончик языка клыком, лишь бы не послать его к праотцам, учитывая, что ей никогда не нравилось, когда он командовал ею. Однако, она не смогла издать ни звука пренебрежения из-за позы и ситуации, в которой она находилась. Ей это… понравилось. Контроль, который так тяжело ей давался в его присутствии, сейчас, как воздушный шар, легко уплыл в небеса. Только он не лопнул и не исчез, его поймал за нитку другой человек — Реддл. И теперь держал ее в руках. Мнимость этой свободы всегда утешала ее по ночам. Она знала, что всего лишь одна из его слуг. Ее тело и душа принадлежали ему самым ужасным способом, но в последнее время она не считала это наказанием. Ей казалось, что так и должно было быть. Изначально ее судьба, так или иначе, с первого курса Хогвартса перекликалась с его существованием. Он задел ее задолго до того, как Гермиона даже увидела его. И теперь они были связаны. Его глаза были довольны, когда она приоткрыла губы навстречу его пальцам, проникающим внутрь ее теплого, влажного рта. Она обласкала их языком и прикрыла веки, когда ей снова надавили на горло, молча вынуждая распахнуть глаза шире. Он не умолял ее смотреть на него, Гермиона знала, что он никогда не будет этого делать, но она почему-то знала, что ему важно видеть ее, поэтому подарила ему свой взгляд из-под ресниц, пока ее язык проводил узоры по кончикам его ногтей. Грейнджер знала, что она ему придется по вкусу. Такая она. — Тебе нравится это делать? — спросил он, не давая ей даже мнимой возможности для ответа. Гермиона поняла, что ее слова не нужны, потому что ее желания перекликались с его желаниями. — Обычно я был тем, кто дарил тебе удовольствие, но сегодня, — он вытащил пальцы и надавил на ее влажную нижнюю губу, — я хочу твой рот. Гермиона задрожала: то ли от ярости, где ее старое «Я», сидящее глубоко внутри нее, хотело огрызнуться и откусить ему что-нибудь, желательно член; то ли от удовольствия, иголками впивающегося в низ ее живота. Она была влажной для него почти весь вечер, и он не мог этого не знать. Она понимала, что это не обычный их разговор. И даже не спор. Нет. Сейчас она абсолютно проигрывала ему во всех аспектах. Гермиона понимала, что он манипулирует похотью, соблазняет ее, будучи таким красивым, и она поддавалась ему. Черт подери, ее бедра действительно подрагивали от предвкушения, когда он ранее наклонялся и снимал с нее белье зубами, а языком собирал всю смазку, что ее тело создавало, благодаря ему. Это было из разряда ее самых постыдных воспоминаний. Но Гермиона со временем, обязательно сбежав от него, преодолела бы это, несмотря ни на что. Грейнджер за свои годы привыкла к испытаниям, которые бросала ей жизнь. Она не ответила ему, потому что ее ответ был ему не важен. — Я думал дать тебе некоторую свободу действий, относительно передвижения и магии. Понимаешь, Гермиона? Его руки так сладко кружили по ее лицу. Ласка, так не похожая на его обычное обращение с ней, заставила ее покраснеть еще сильнее, чем она была. Гермиона молчала, слушая его приятный голос. — Но это зависит от твоего ответа. Она приподняла брови в немом вопросе. Ее поведение было идеальным! Гермиона была примером того, как нужно выполнять приказы и не задавать лишних вопросов. Что его могло насторожить, почему он говорил ей об этом в таком тоне? Хотел, чтобы она… Его рука прервала поток мысленных «почему» Гермионы, схватила ее ладонь и положила на ширинку брюк. О, черт. Румянец на ее лице усилился, и она повернула голову чуть вверх, почти рыча на него: — Что ты хочешь, чтобы я сделала, Реддл? — Я уже сказал тебе, чего я хочу, — он усмехнулся и снова нажал ее на губу, открывая вид на нижние зубы и с хлопком опуская губу обратно. — Ты же не глупая девочка. Она вздрогнула, как и член под ее рукой. Видимо, он возбуждался от собственных слов, произнесенных вслух, но… — … почему именно сейчас? Ведь… Раньше он не просил ничего подобного. И она не знала, почему, но сейчас ее это слишком удивило. Она почему-то думала, что его телу и разуму сексуальная разрядка не особо интересна, учитывая, что он всегда уделял время лишь ей одной в их петтинге. Он ни о чем не просил ее и кончал в самом конце их так называемых игр. — Нет причины, Гермиона, — отрезал он, погладив ее по голове, как щенка. — Ну так что, у нас есть сделка? «Какой позор», — подумала она про себя и кивнула ему, чувствуя, как во рту собралось слишком много слюны. Решив все же ответить, она тихо прошептала: — Ты покажешь мне, как тебе нравится? Я не очень понимаю, что нужно делать. Она хотела забрать свои слова назад, как только увидела темный блеск в глазах напротив. Том напоминал ей кошку, которая поймала в свои лапы птичку и теперь наслаждалась игрой с ее жизнью. Лучше бы она молчала. — Конечно, и расскажу, и покажу. Он отпустил ее и взмахнул рукой. Позади него она увидела темную кушетку, которую он трансфигурировал из довольно неудобного стула, однако он не сдвинулся от ее тела ни на дюйм. Видимо, сыграл на опережение. Не касаясь Гермионы, он наклонился к ее шее и совершил глубокий вдох, пока она не дышала вовсе. Свечи почти догорели, погружая их в комфортную темноту, лишь лунный свет освещал его бледное лицо, но она почему-то была уверена, что он ясно видел каждую черточку ее тела даже в полутьме. — Сними рубашку, — сказал он и игриво постучал пальцем по пуговицам, будто предлагал ей не раздеться, а сыграть с ним в игру. Наверное, для него это действительно было настоящим развлечением… Нахмурив брови, ей на секунду хотелось воспротивиться его желанию, но жара в лаборатории и здравый смысл, шепчущий ей: «Не зли его», — остановили ее от этой ошибки. Она медленно сняла рубашку и отложила ее в сторону, расправляя плечи и стараясь не дрожать. Гермиона не раз и не два была перед ним полностью голой, но это всегда происходило в самый пик возбуждения, когда ее мозг плавился, а клитор пульсировал от наслаждения. Она позволяла ему снять с себя все, но никогда не делала этого сама и осознанно, когда концентрация возбуждения была еще совсем низкой. Это был первый раз. Не давая ей расслабиться, он взял ее лицо в свои руки и нежно поцеловал в лоб. — Снимай все, — и снова эта мальчишеская ухмылка, делающая его практически ее ровесником. — Я хочу посмотреть на тебя. Ее глаза расширились, и она хотела возразить ему, сказать, что не обязана раздеваться перед ним и выполнять его приказы, но… — Сними. Его голос заставлял ее сделать это. Руки сами собой потянулись к спине, нащупывая застежку. Она даже не представляла себе, насколько же до этого безопасным ей казалось ощущение на себе нижнего белья. Но ее последняя защита уже падала к его ногам. Светло-розовый лифчик присоединился к рубашке, и Гермиона закрыла рукой грудь в попытке спрятаться от чужого жаждущего взгляда. Ей было не по себе от него, словно он оценивал ее. Но она заметила, что увиденное ему очень понравилось. Руки, которые прикрывали грудь, тут же были пойманы в тиски ладоней Реддла. Он отвел их от ее тела и медленно окинул взглядом грудь со шрамом, выпирающие ребра и отсутствующий живот. Ее соски тут же возбужденно напряглись под его взглядом, но она списала все это на холод. Да, именно холод заставлял ее сжиматься и желать его. Он сделал шаг назад, и Гермионе тут же хотелось последовать за ним, но его руки все так же крепко держали ее запястья. Том просто смотрел на нее и ничего не говорил, словно решал, что будет дальше и никак не мог выбрать самый лучший вариант. Гермиона решила выбрать сама. Она резко наклонилась к нему. Ее нос уткнулся в ширинку его брюк; и она была готова поставить миллион галеонов, что он не ожидал от нее подобного жеста. Его сорванный вздох и тесный хват на запястьях переросли в медленные вдохи-выдохи и касания, незаметно прослеживающие ее пульс. Зубы блеснули в темноте, и она на секунду подумала, что он кинется на нее, как дикое животное. Том Реддл смотрел на нее таким растерянным взглядом, словно увидел впервые. Так оно и было, ее дерзкую сторону он давно подавил, заставив безоговорочно слушать себя, но вот она прямо сейчас действовала по собственному сценарию, пусть заказ и исходил от самого Реддла, Гермиона не могла отрицать, что хотела его. Он наклонился к ней, отзеркаливая ее коленно-преклонную позу. Их взгляды встретились, и губы Гермионы непроизвольно раскрылись в улыбке. Реддл тоже удивил ее. Его пальцы отпустили ее запястья и взметнулись к выпирающим ключицам, проследили тонкий рубец, идущий алой полоской между грудями, и остановились под ее пупком, упираясь в ткань юбки. Он снова повел вверх по ее голой коже. Она вся покрылась мурашками, и ей хотелось схватить его за руку и направить, наконец-то, к своей груди, чтобы он не дразнил ее. — Никогда не закрывайся от меня, — тихо сказал он, все так же глядя ей в глаза. — Встань и сними юбку. Его приказ осел жаром в ее груди. Облизав губы, она быстро встала на ноги, чувствуя, как ноют колени от столь неудобной позы. Юбка упала на пол, его глаза снова вперились в ее. Теперь Гермиона возвышалась над ним, но все равно именно он был главным. Неожиданно его губы поцеловали ее колено, а другая рука мягко надавила на бедро, скользя вверх. Ноги хотели сжаться, но он не позволил ей это сделать, тоже поднимаясь вверх. — Снимай все. Она застыла, не понимая, почему он все это делал. Ведь Гермиона могла просто сесть перед ним на колени, достать член и завершить то, о чем он ее просил. Зачем такие сложности. Только если… — Может… — Гермиона, снимай. И она сняла. Последний предмет ее одежды присоединился к остальным у ее ног. На ступнях у нее остались сандали на босую ногу и больше ничего. Она была перед ним абсолютно голой, пока Том, полностью одетый садился на кушетку. Его взгляд скользил по всему ее телу, но он не говорил ей повернуться или сделать что-либо, он просто лениво ее созерцал. Такой взгляд Гермиона могла наблюдать в музее у смотрителя, который работал не первый год и видел эти картины абсолютно каждый день. Если бы она не видела, как топорщились его штаны, она бы подумала, что абсолютно не интересна ему. — Встань на колени, — сказал он, вытаскивая ее из размышлений. Она сделала шаг вперед, но он остановил ее поднятой вверх рукой. — Я не говорил тебе подходить ближе. — Его губы скривились в недовольстве, но Гермионе показалось, что это напускное. — Нет. Я сказал встать на колени, Грейнджер. Медленно она вновь опустилась на колени, но теперь позаботилась о том, чтобы не удариться об пол, как было ранее. Тревога поднималась в глубине ее сердца. Что он задумал? Почему он ничего не сделал? Он вообще что-то сделает или нет? Это какая-то игра? Это наказание? — Ты слишком громко думаешь, — руки его опустились, и он похлопал по левому бедру. — Подойди сюда, — и улыбнулся, наблюдая за ее мыслительным процессом. Она знала, что вряд ли ей позволено будет встать и дойти до него, как обычно. Но Гермиона твердо решила все это закончить и получить свою награду. И она поползла к нему, чувствуя, что под ее ногами и руками появился мягкий ковер, чтобы ей не было холодно. Она ничего не сказала на это, лишь выгнула бровь, когда оказалось между раздвинутыми ногами Тома. — Расстегни брюки. Ее пальцы медленно упали на его пах. Том со звуком выпустил воздух изо рта в тот же момент, когда пуговица его брюк разошлась под ее проворными пальцами. Молния расстегнулась. Гермиона сглотнула слюну и сжала его член в теплой ладони сквозь белье. Она облизала губы и взглянула на него, проверяя реакцию. Том же на ее действия довольно улыбнулся, обратив внимание, как расширились ее глаза при виде него. 

 — Спусти штаны, — приказал он. Его рука нетерпеливо опустилась на ее стянутые на затылке кудри, руша всю прическу и отбрасывая карандаш куда-то в сторону. Гермиона недовольно посмотрела на него, но он собрал все ее волосы в кулак, снова охлаждая ее кожу, покрытую испариной. Волосы точно бы ей помешали. С ленцой, поглаживая девушку, он подумал, что зря она недавно подстриглась. Теперь ее волосы лежали чуть ниже плеч. Если бы он попросил Гермиону отрастить их, она бы вряд ли отказала ему в такой невинной просьбе, верно? Гермиона в этот момент вновь завороженно посмотрела на его возбуждение, ее ладонь потянулась и сжала его крепче, наблюдая, как на серой ткани в районе головки появилось темное пятно от предэякулята. 

Он чувствовал ее колебания и трепет перед ним. Гермиона так сильно нервничала, поглаживая его своей маленькой рукой, хотя раньше она его не стеснялась. Но и он раньше не просил ее о подобном, а теперь жалел, что не сделал этого раньше. Не было никакой особой причины, почему он в самом деле решил сделать с ней то, чем они занимались сейчас. Он просто захотел ее сегодня именно такой. Возможно, что он раньше просто непроизвольно пытался склонить Гермиону к близости, заставляя только ее кончать от его рук и языка, чтобы она доверяла ему. Но он знал, что секс абсолютно не равен доверию, и подумал бы так только идиот. Давно пора было научить ее доставлять ему удовольствие, но он медлил. Врачи так же говорили ему не торопиться, минимум на два месяца после операции стоял запрет на сексуальные отношения, ее тело до сих пор выздоравливало. И только по этой причине он отказывался от того, чтобы вбивать ее в кровать всю ночь или в любое другое время суток. Но ей это было знать не обязательно. Для нее он мог сыграть роль джентельмена, который не торопит даму к соитию. О Боги, если бы она только знала, как он проводил свои свободные часы после подобных встреч с ней, то точно бы отказалась когда-либо лечь с ним в постель. Желания его молодого тела, гормоны, все это не на шутку кружило ему голову, превращая в распутное существо, жаждущее освобождения. С ней он сдерживался. Он доводил ее до оргазма, но никогда не заставлял ничего делать самостоятельно. Однако пора было положить этой традиции конец. И она тоже должна была это понять, именно поэтому он ее раздел и оставил в такой позе. Она была так красиво напряжена из-за неизвестности, и в то же время Реддл знал, что Гермиона находилась в предвкушении. Том даже слышал, как сбилось ее дыхание, и знал, что лучше не торопить Грейнджер. Но, черт возьми, когда она посмотрела на него своими большими глазами, стоя на коленях, когда ее рот изогнулся в теплой улыбке рядом с его членом, когда ее пальцы сомкнулись на коленях, — самообладание задрожало и угрожало сломаться окончательно. 
 Добивая, она наклонилась ближе к его возбуждению и прошептала: — Что мне сделать теперь? Он сжал зубы, когда Гермиона надавила рукой на член чуть сильнее. Медленно, без каких-либо команд, она оттянула резинку его белья и оголила плоть, впиваясь в нее взглядом. — А ты как думаешь? На самом деле Том отвечать ей ничего не хотел, поэтому лишь крепче обхатил ее волосы в кулак и наклонил к члену впритык. Рука в волосах Гермионы была твердой, не давая ей отвернуться, но он не собирался ни к чему ее принуждать. Нет. Том, как благородный лорд, ждал, когда ей станет интересно самой доставить ему удовольствие.
 И не прогадал. Буквально через несколько секунд темные глаза сузились, и горячее прикосновение кончика языка опалило головку. Тело Грейнджер так сильно затряслось от удивления его реакцией в виде тихого урчания и дрожи, что даже язык и губы Гермионы подрагивали, пока его рука мягко направляла ее. Реддл чувствовал ее дыхание, пальцы сжимали ее волосы, он изо всех сил старался не сделать ничего, что могло бы ее испугать и заставить прекратить то, что она начала делать. Все ожидание стоило того момента, когда он почувствовал, как влажность ее рта коснулась кончика члена. Так мягко… Том представлял себе нечто подобное. Он понадеялся, что Гермиона в следующую секунду расслабит горло, возьмет его глубже, — так глубоко, как только могла, — что она закашляется и опустится на него снова, пуская слезы, но нет. Она заколебалась, правильно ли все сделала, и замерла. Спустя мгновение Гермиона пару раз лизнула его щель языком, собирая предэякулят и изучая вкус, кинула на его лицо быстрый взгляд и в итоге выпустила кончик, чтобы прижаться губами и языком к коже ниже головки. Реддл невольно издал тихий стон, сжав зубы. Глаза Гермионы сияли медовым блеском, пальчики медленно гладили его бедра, вызывая щекотку. Хотелось опрокинуть ее на кушетку и навалиться сверху, прижимая к себе. Но нельзя, еще нельзя. Ей итак было плохо в последние дни, тени залегли под ее глазами, и вся эта ситуация на самом деле могла подождать ради ее благополучия, но Тому надоело ждать. Он просто хотел ее прикосновений. Гермиона снова лизнула кончик члена, следом быстро облизывая губы, — привыкала к вкусу, ее неопытность выдавала ее задержки с головой. Хотелось надавить на ее затылок и просто сказать: «Прекрати играться и займись делом». Но вместо этого Том держал ее за волосы, тяжело дыша, пока она водила губами вверх и вниз по члену, все еще не обхватив тот полностью. — Мне кажется, тебе нужно сомкнуть вокруг него губы, — все же направил ее Том, когда она отдалилась от его паха и тяжело задышала на кожу голых бедер. Возбужденные соски Грейнджер терлись о него, ее тело подрагивало от усилий, которые она прилагала, чтобы доставить ему удовольствие. Волосы влажными шелковыми кудрями вились меж его пальцев, а веки и ресницы дрожали, словно видели яркий солнечный свет, когда она поднимала на него взгляд и смотрела прямо в глаза, будто молчаливо спрашивая: «Я все правильно делаю?» Да, она была лучшей ученицей, выполняя все его желания. Том в этот момент позволил одной единственной наивной мысли проскочить в своей голове: он мог просто сидеть вот так рядом с ней часами, пока она стояла перед ним на коленях. Она могла быть даже одетой, просто находиться рядом с ним, и он был бы счастлив. Однако он решил, что подумает об этом в другой раз: потому что его член все еще стоял, а Том все еще хотел ее рот. На его комментарий Гермиона нервно нахмурилась, явно не понимая, что же она делала не так. О черт, он совсем забыл, что до побега из Хогвартса девочка проводила все свое свободное время среди книг, а не тесных коморок и заброшенных классов. Вряд ли она обсуждала с Уизли и Поттером то, какие минеты они получали от девушек, да и вряд ли они их вообще получали, чтобы рассказать Гермионе о том, как нужно делать правильно? Но вот она наклонилась к нему ближе и открыла рот, прислушавшись к тому, о чем он ей сказал. Заставив себя успокоиться, Гермиона распахнула рот и тут же вздрогнула, когда горячая головка легла ей на язык и растянула губы. Хватка на ее волосах стала уверенней, и Грейнджер захотелось сбежать. Чувство удушения и потери контроля охватили ее. Том, словно чувствуя ее колебания, до боли сжал ее волосы: — Продолжай, Гермиона, у тебя отлично выходит, — прошептал он и толкнулся глубже. Она сделал так, как он сказал. Спрятала свое унижение глубоко внутри. Попыталась расслабиться и принять все, что Том ей собирался дать, потому что знала, что будет жалеть, если встанет и покинет его. Однако все, о чем Гермиона действительно могла думать — так это лишь факт того, что она добровольно брала член Темного Лорда в рот так глубоко, как только могла. На мгновение она застыла в настоящем ужасе, не зная, что делать дальше. Лишь ощущение твердого кончика его члена, упирающегося ей в горло до тошноты, привело Грейнджер в чувство. Но Гермиона не сопротивлялась, когда Реддл снова начал мягко направлять ее, опуская голову все ниже и ниже, чтобы она могла взять еще больше, прежде чем осторожно потянуть ее вверх. Твердость и толщина его длины, трущиеся вверх и вниз по ее горлу и языку, вызывали у нее желание поперхнуться, и Гермиона была не совсем уверена: плачет ли она или ей кажется. 
 Через несколько минут, когда она полностью расслабилась и приняла его глубже, Гермиона начала действовать самостоятельно. Ее руки сами собой взялись за его член там, где он не помещался ей в рот, и начала поглаживать его в такт собственным движениям. Его глаза были прикованы к ней, ни на секунду он не закрывал их. Этот змеиный взгляд впивался в нее клещами, пока ее губы и язык танцевали на его возбуждении. Ей даже казалось, что он не моргал, запечатлевая то, как она качалась на его члене и послушно принимала его в себя. Слюна стекала по ее подбородку на грудь. Но ей было стыдно растирать ее по своей коже, пока он так смотрел на нее. Ее движения со временем становились более резкими, губы онемели с непривычки, а горло жгло пламенем. Хотелось пить и просто полежать, дыша полной грудью. Но Реддл не выказывал ни единого признака того, когда это все кончится. Его ласки спустились с ее волос на шею, и его пальцы начали размазывать слюну вперемешку с его смазкой, опускаясь к горошинам сосков. Когда он сжал ее грудь обеими руками, она непроизвольно сглотнула его член, чуть ли не подавившись от этого, но он лишь довольно застонал, снова сжимая ее соски и перекатывая их меж пальцев. — Тебе нравится? — его голос проник ей под кожу и осел пульсацией на клиторе. Да, черт возьми, ей нравилось стоять на коленях перед ним и чувствовать его вкус на языке. Но она в жизни никому бы не призналась в этом. Никто никогда не узнает; даже Том. Поэтому она состроила яростное выражение и посмотрела на его лицо, вот только его ухмылка говорила ей о том, что ее спектакль не удался. Сжав волосы одной рукой, он обхватил свой член и вытащил его из ее влажного рта, быстро поглаживая. Горячая струя ударила ей в лицо, падая на губы, щеки и шею. Она зажмурилась, пока он тяжело дышал и прижимался к ее коже, пачкая своим семенем. Его теплая плоть исчезла через мгновение, и пальцы впились в ее щеки, вынуждая ее распахнуть глаза. — Ты такая красивая, — он усмехнулся, растирая капли спермы и медленно надавив на ее губы, — облизывай. Давай же. И она снова распахнула рот, слизывая абсолютно все, что было на его пальцах. Вкус был странным, солоновато-горьким, но она могла скривиться позже, когда будет наедине с собой. Том никогда не делал странного лица, когда слизывал ее соки, поэтому Гермиона решила, что это будет детским поступком, если она скажет, что на вкус это ужасно. Она не будет его обижать. — Умница, — Том взмахнул рукой, ее одежда подплыла к ней, и она молча начала одеваться, пока он подходил к столу и разливал яд в мензурки. Тишина повлияла на нее странно. Точнее, отсутствие тех самых смущающих звуков, которое издавал ее рот еще пару мгновений назад, призраком обуревал сознание. Она не смущалась до этого, но теперь стыд полностью завладел ею. Горло першило, грудь чесалась, губы покалывало, кожа стянулась от ощущения его спермы, но все, что она могла сделать это лишь смотреть ему в спину и ощущать липкость на губах и бедрах, вспоминать звуки, когда ее рот сосал его член и пальцы. Она ни разу не прикоснулась к себе, но на ее ногах оставались подтверждения того, что ей нравилось держать его член во рту. Она чувствовала себя настоящим предателем. — Когда закончишь, позови домового эльфа, чтобы он отнес это в подвал. Завтра я навещу тебя, доброй ночи. Она не услышала, как он ушел, точно так же, как не заметила его появления. Ей нечего было сказать самой себе, кроме отборного мата. Растирая щеки и пытаясь снять с себя его запах, она лишь исцарапала себе кожу. Ее пальцы тряслись, когда она взяла себя в руки и заканчивала очередную партию яда. Собрав все на подносе, Гермиона несколько мгновений подумала о том, чтобы позвать домового эльфа, но решила, что небольшая прогулка ей не повредит. Ей не хотелось идти в свою пустую комнату сразу. Подвал всегда пустовал, это место было, наверное, единственным в доме Тома, куда она никогда не спускалась. Ей было не интересно идти на свидание с пауками. Свечи освещали ей путь, а дверь в склад была приоткрыта, но Грейнджер пошла дальше, заметив еще одну дверь. Ей стало интересно, что там такого может быть, и она, ведомая любопытством, уверенно шагнула вперед. Уже после, сидя на кровати после горячего душа и выплаканных слез от ужаса того, что с ней произошло за весь вечер и того, что она увидела в той самой комнате, Гермиона уснула. Пустой пузырек с ядом, о котором она не знала, валялся в темноте ее шкафа. Она лежала, совсем не подозревая, как внимательные глаза смотрели на нее из темноты комнаты, пока она тихо сопела. Гермиона крепко спала и не почувствовала ни запаха сигаретного дыма, ни увидела блеск тысячи мотыльков. И если утром около ее кровати лежал букет сорванных полевых цветов и зелье от головной боли, то она поблагодарила домового эльфа, который после прожигал себе пальцы утюгом и тихо шептал, что не заслужил того, чтобы хозяйка благодарила его за то, к чему он не имел абсолютно никакого отношения.