Sonya

      В третий день рождества должен был состояться официальный прощальный ужин по поводу окончания отпуска у Денисова и Ростова и отбытия их обратно в полк.       В это время в доме Ростовых ощущалась особенно любовная атмосфера, была она и прежде, но такой, как в эти дни праздников, не было никогда. Все были встревожены и увлечены, каждого обитателя дома охватывало чувство юношеской восторженности, чего-то грядущего. Всё кругом будто бы только и говорило: «Люби и влюбляйся, лишь это одно истина и ничего боле».       Только войдя в дом, Ростов заметил и почувствовал напряженность само́й этой любовной атмосферы, но кроме того, он заметил и странное замешательство Сони, Долохова, старой графини и немного Наташи. Николай понял, что что-то должно было случиться, и со свойственною ему чуткостью, был весьма осторожен во всё время. В этот же вечер должен был быть бал у Иогеля, который он давал по праздникам для всех своих учеников и учениц.       — Николенька, ты поедешь к Иогелю? Пожалуйста, поезжай, — сказала ему Наташа, — И Василий Дмитрич едет. — Ежели успею, обязательно, — сказал Николай, — А ты? — обратился он к Долохову. И только как спросил он это, почувствовал, что не надо было спрашивать того вовсе. — Да, может быть… — холодно отвечал Долохов, взглянув на Соню. Долохов уехал после обеда.       Ростов позвал Наташу, убедившись, что что-нибудь точно было, и спросил наверняка, что такое было это «что-нибудь»? — А я тебя искала, — сказала Наташа, выбежав к нему, — Что же, ты ещё не знаешь, а я говорила, я знала, ты все только не верил, — торжествующе сказала она.       — Софья Александровна, вы одни? — голова Долохова показалась из-за двери, увидев девушку он зашёл, заперев дверь, и продолжил, — С вами-то и хотел я поговорить. Я желал объясниться, только прошу вас выслушать меня, все что я скажу вам. — Соня кивнула ему обеспокоенно, — Прекрасно. Так слушайте, Соня… Софья Александровна, вы — ангел! Никого и никогда прежде, а я, поверьте много баб встречал в своей жизни, ни одна не сравнима с вами… — Соня смутилась и хотела было возразить, — Не перебивайте, прошу слушать. Я уверен вы наслышаны о том, какой я человек. Распутник, игрок, кутежник, к тому же, как вы видите, — он указал на свой левый бок, раненный во время дуэли, — ещё и бретёр. И я не стану отрицать во многом эти слухи оправданы. Но я прошу вас понять, я уверен, что вы способны на это, то насколько отвратительным бы меня ни описывали, и насколько бы то ни было правдиво, я настолько же искренне способен и на любовь. Вы, Софья Александровна — идеал. И как бы вы ни противились моим словам, это так и есть. Поймите же меня, что я говорю совсем откровенно, и что, ежели есть в этом мире люди, которых дано уж было мне полюбить, я отдам, сделаю всё для этого человека, — он подошёл к ней ближе, — Одно лишь ваше слово и я сделаю всё, положу к вашим ногам весь мир, я весь Ваш. Но ежели нет, все что вы пожелаете, я вас боле не потревожу, если вам так будет угодно, Соня, вы меня больше не увидите никогда. Примите моё предложение, — проговорил он, вставая на колени и держа её девичьи ладони в руках. — А впрочем, это только вам решать. Только прошу вас, говорите прямо, не томите моё сердце ожиданием, нет — значит нет, только скажите и я больше вас не побеспокою, — снизу он посмотрел на неё.       — Фёдор Иванович, дорогой, мне очень приятны ваши слова, — в смущении отвечала она, — Вы симпатичны мне, я вам верю, вы добрый человек с искренним сердцем, я это наверняка знаю, к тому же вы друг моего кузена, я доверяю Nicolas, он ужасно проницателен, Nicolas не мог ошибиться и сойтись с плохим человеком. Я уверена, матушка считает вас отличной партией, и я, будьте покойны и уверены, в любых других обстоятельствах несомненно выбрала бы вас. Но я не могу, не смогу ответить вам взаимностью, я люблю другого человека, и пускай даже он не будет любить меня, это хорошо, я буду так же верна ему.       — Хорошо, — поднимаясь сказал он, — я понимаю вас. Что же, Софья Александровна, я уже говорил, ваше слово для меня закон и больше я не потревожу вас, раз на то есть ваша воля, — он склонился, поцеловал её маленькую ручку и вышел из комнаты.       Долохов был страшно раздосадован тем, что произошло: этим разговором и отказом Сони. «Она любит кого-то… Другого. Чем же я плох?» — подумал он, — «Нет. Я решительно здесь не при чём. Она любит, разве я могу обвинять её, этого ангела в чем-то? Так кого же она, черт побери, любит? Другого».