Дети — это цветы жизни(?)
Облупленные и побитые, словно шкура пожилого зверя, стены приюта удостоились беглого взгляда лисьих глаз. Настолько же удручающую и гнетущую атмосферу Дэш могла припомнить в полутёмных закоулках, в которых пребывала далеко не по своей воле. Стоило ей войти через ветхие двери детского приюта, как радужный мир, в котором она секундой ранее пребывала и в который с натяжкой, но верила, бесследно исчез, оставляя после себя терпкий привкус сожалений. Время в заведении словно остановилось с тех самых пор, когда одна маленькая и глупая лисичка верила в чудеса, которые были описаны в сказках. Так же отчетливо она помнила каждый миллиметр неровностей на стене, потолке и дверях, как будто лицезрела собственную шкуру через ненавистное зеркало. Помимо старых, как само время, отметин, появившихся не без помощи одной взбалмошной лисицы и её не в меру артистичной подруги волчицы, присутствовали и совсем свежие «шрамы»: Что немудрено, ведь минуло достаточно времени, чтобы непоседливая ребятня внесла свою разрушающую лепту в местный интерьер. Помимо вандалов, стены были облюбованы и незадавшимися творцами, которые в порыве спонтанного вдохновения выплёскивали свою душу и фантазию на неровное полотно. Кое-где в ход шли слюни и сопли, явно используемые как замена недостающей палитре цветов, что ничуть не смутило бывалую в таких нетривиальных вопросах девушку. Что не скажешь о напарнике, который начал потихоньку осознавать, куда попал. Неосязаемой лапой по носу лисицы ударил смрад, словно кто-то специально готовился к её приходу. Глаза девушки слегка прослезились, а уши, подёргиваясь, прижались к затылку. Она помнила и этот отвратительный запах, что ложился невидимым комком из помоев прямо на язык, постепенно отравляя разум и тело. — Чувствуешь дерьмом повеяло? — зловещий полушёпот резанул уши пса, как наждачная бумага, настолько девушке был противен «лёгкий» запашок, который, казалось бы, преследовал её из самого детства. — Так пахнет здешняя запеканка, — впервые за долгое время в голосе хулиганки промелькнуло искреннее сострадание. — Эх, бедные, несчастные дети. — Да-уж! И вправду, запашок забористый! — как и лисица, пёс сильно сморщился. — Даже боюсь спросить, откуда ты это знаешь. Стрельнув глазами по направлению напарницы, пёс впал в лёгкий ступор, завидев лёгкую полуулыбку на морде последней. Та как будто выпала из реальности, провожая взглядом появившегося из неоткуда сорванца. — Дети такие потрясающие, согласна? — невзначай поинтересовался Георг. — Херню не неси, дурачок. Они ужасны, — ни один мускул на морде девушки не колыхнулся, что не скажешь о пушистом хвосте и длинных ушах. — Но одновременно и так прекрасны, притягательны. Словно розы, которым нужен правильный уход, что избавит их от большинства шипов. Георг хотел что-то добавить, но девушка не желала ничего слышать, перебивая того на полуслове громким смешком, что убил всю атмосферу. — Тьфу ты, похоже, сентиментальность заразная штука. На будущее, держись от меня подальше. Тем не менее, едва заметная печаль проглянулась во взгляде Дэш, словно восходящее солнце. Как бы девушка не старалась скрыть всё под дырявым покрывалом, состоящим из напускного безразличия и сарказма, всё было бестолку. И всё из-за того, что она искренне и от всего сердца разделяла боль и отчаянье брошенных детей, которым «посчастливилось» оказаться в местном заведении. Из-за внутренних переживаний, что вспыхнули с новой силой, будто кто-то подкинул в костёр поленце, лисица стала походить на дерево, сбросившее листву. Некогда гордая, величавая и однозначно грубая, она стала понурой и потерянной. Сомкнув лапы на груди, она наигранно фыркнула, стараясь сбить с себя подозрения на мягкотелость или попросту пристальный взгляд напарника. Опустошённая и потерявшая какой-либо ориентир, она молча взывала к помощи. По крайней мере, так показалось Георгу, который стоял совсем рядом. Преисполнившись благими намерениями или чрезмерным азартом, смельчак медленно сократил и так незначительную дистанцию между ними. Затем, набравшись побольше смелости, очень аккуратно, как сапёр, ступивший на минное поле, положил лапу девушке на плечо. Потребовалась всего лишь маленькая искра из телесного контакта, чтобы глаза некогда опустошённой лисицы загорелись с новой силой. Словно бенгальские огни, голубые светлячки вспыхнули в глазницах канонадой из противоречивых чувств, которые были обращены в сторону обнаглевшего напарника. Георг и раньше удостаивался такого рода вниманием со стороны вспыльчивой особы, поэтому в этот раз не стал давать заднюю. Пальцы бережно прошлись по жёсткому материалу кителя, невзначай приглаживая неровности. Взгляд мужчины, некогда неуверенный и бегающий, стал внимательным и отчасти тёплым, как парное молоко. По его скромному мнению, достаточно большие ставки были сделаны, и идти на попятную у своего страха не представлялось возможным ввиду вспыльчивого характера оппонентки. Девушка в любом случае сделает то, что задумала, поднимай он лапы кверху, признавая своё поражение, или нет. Так или иначе, в дуэли взглядов он не собирался проигрывать, совершая «выстрел» на опережение. — Расслабься, напарник. Я, если что, рядом. По крайней мере, несколько ребятишек точно возьму на себя, — полное гордыни предложение сошло с уст глупца: — Ну а там, гляди, и всех сразу заграбастаю. Уж поверь, мне не впервой возиться с ребятишками. Можешь на меня положиться. Напряжение, которое возникло между временными напарниками, испарилось без следа, оставляя лёгкую неловкость. Девушка полностью расслабилась, скидывая со своего плеча тяжелую лапу. Она была готова признать, что настойчивый паршивец не вызывал в ней того отвращения и ненависти, чем удостаивались прочие незадавшиеся ухажёры. В тайне ото всех лисица принимала Георга за прекрасного принца из не менее прекрасной сказки, которую в детстве с упоением перечитывала. Раньше, когда на девичьем теле не красовались уродливые отметины, сделанные мясниками и «верными» товарищами, а глаза горели пуще светила, она бы продала душу и всё, что имела, за такого правильного и верного зверя, который готов броситься в огонь и воду ради родных и близких. Только слишком поздно герой в латных доспехах постучался в дверь замка. От «принцессы» осталась лишь гниющая изнутри оболочка. Да и сердце последней давно принадлежало чудищу. — Знаешь, что, «напарник»? Я знавала одну дурочку лисицу, которой бы ты пришёлся по душе, — оценивающе пробежавшись взглядом по опешившему мужчине, она издала неутешительный рык, больше походящий на ехидный смешок. — Херовые у неё, однако, вкусы, ничего не скажешь. Слова Дэш представляли из себя бронебойный снаряд, который бил слабо, но проникал достаточно глубоко. Неприятный вердикт, сошедший с уст небезразличного зверя, пошатнул трепещущее сердце и без того чувствительного пса. Вместе с тем, по телу мужчины прошёлся обволакивающий сознание жар, причиной которому послужила большая надежда. Она, (надежда) словно пожар, подгоняемый порывистым ветром, молниеносно распространилась через широкую улыбку, что проступила на морде незадавшегося воздыхателя. «Может быть, она имела ввиду себя?». — подумал тот. — Не подскажешь, как зовут обладательницу столь прекрасного вкуса? Вопрос, в котором не прозрачной нитью тянулась надежда, сильно позабавил лисицу. Былая меланхолия уступила место хорошему настроению. Только если с Сашей девушка улыбалась искренне, от всего сердца, то сейчас больше из сострадания. Словно строгая учительница, отчитывающая нерадивого ученика, Дэш с наигранной грустью в голосе задала наводящий вопрос, который должен помочь «ученику» в ответе: — Послушай, ты случаем не надеешься услышать моё имя? — отведённый в сторону взгляд и хмурый вид сказали «учительнице» о многом. — Знаешь что? Кажись, бедные и несчастные здесь не только дети, — Дэш молниеносно сменила амплуа, возвращая себе грубоватый взгляд и голос. — Та, о ком мы говорим, уже давно мертва. — Оу! — былая надежда растворилась в коктейле из сострадания и самой настоящей скорби по утрате. — Мне жаль. Правда, очень жаль, Дэш. — Господи ты, Боже мой! — девушка страдальчески закатила глаза, признаваясь себе, что поверила в искренность чувств собеседника. — Ты настолько мягкотелый, что готов оплакивать незнакомое существо? Не надо её жалеть. Она поплатилась за свою слепую веру, — говоря о себе из прошлого Дэш было сложно сдержать яростного рыка, который всё же вырвался наружу тихим полушёпотом. — И где же ты тогда был, мой «герой»? — Слушай, Дэш. Я хотел тебя кое о чём спросить. Монолог пса прервался на рекламную паузу из-за пробегающего мимо ребёнка. Маленькое чудо настолько громко топало, что в мыслях парочки закралось подозрение того, что в роду у юной волчицы были слоны. Тем временем девчонка дала по вымышленным тормозам, грациозно разворачиваясь в сторону полицейских с взведённой в их сторону лапой. Движения были плавными и отточенными, как у профессионального фигуриста. Тощая, словно голодающий абориген, малышка выглядела в точности как одна особа, которая была хорошо знакома Дэш. Тоненькие, как обгоревшие веточки, пальчики проказницы крепко сжимали самодельную рогатку, которая, на большое удивление Георга и не менее большую радость Дэш, была взведена в боевое положение второй лапкой. На точёной мордочке ребёнка появилась яркая, как дневное солнце, улыбка. Глаза цвета скошенной травы немигающим взглядом были обращены на лисицу, которая, не долго думая, ответила взаимностью. Девушка обожала играть с детьми в своеобразную дуэль взглядов: ведь узнать ещё не сформировавшуюся до конца личность по её взгляду намного проще, чем устраивать бесконечные расспросы, что впоследствии выливается в недоверительные отношения. Между тем тёмные закутки озарились десятками пар глаз, которые словно светлячки в ночи, передвигались по тёмному полотну без какой либо цели. Но по зубкам, что проглядывались беловатым оскалом на непроглядной тьме, лисица могла судить, что мысли у скрывающихся детей на счёт полиции не самые радужные. Отчасти она их отлично понимала, так как и сама не раз оказывалась по ту сторону баррикад. Между вооружённым сорванцом и не менее вооружёнными полицейскими прокатилось нечто в виде самодельной деревянной бочки, которая была пущена другими детьми по полу, как перекати поле. Георг успел заметить, что из странного средства передвижения торчали очень длинные уши. В подтверждении его догадок, тот, кто сидел в бочке, очень жалобно пискнул, когда пристанище докатилось до стены. — Эм, Дэш, а что сейчас вообще происходит? — на морде мужчины появился лёгкий намёк на панику, так как и обычный гражданский почувствовал бы себя не в своей тарелке, когда на него пристально смотрят изо всех тёмных углов. — Откуда их столько и почему они так смотрят на нас? Стоп! У этого ребёнка в лапах резиновый чл… Девушка в момент прервала монолог шокированного пса, бесцеремонно закрыв тому рот. — Тише ты! Разве не видишь? Это обыкновенная детская игра! — оторвав пристальный взгляд от ребёнка, напарница очень тихо, с предвкушением прошептала: — Помнишь, ты как-то упомянул, что готов заграбастать всех сразу? Я не поверю, что ты напиздел. Так что вот он, твой звёздный час, дружок.***
Товарищ сержант?..
Совсем немного времени прошло с того момента, как Саша подошёл к двери. Стук в дверь прекратился, но полицейский чувствовал нутром, что кто-то продолжал стоять на месте в ожидании открытия. Хозяйка дома так и не встала с места, продолжая чаепитие, как ни в чём не бывало. Такое поведение хозяйки дома беспокоило полицейского, но мысли тут же испарились, стоило кому-то снова постучать, только в этот раз намного слабее. Словно незваный гость знал о присутствии кого-то за дверью. Дрожащая от внезапно нахлынувшего страха рука повисла над ветхой ручкой, словно окоченела. Конечности сковало цепью из неуверенности и нежелания идти на поводу у желаний хозяина. По всему телу полицейского прошелся рой из мурашек, а в горле встал самый большой ком на его памяти. Что-то, что находилось по другую сторону ветхой двери, очень сильно пугало. И он не мог понять, что именно его так сковало. Неизвестность или же наоборот, осознание того, что в прошлую ночь он поджог объект, который принадлежал не совсем хорошим зверям. Страх — это то, что шло с необычным жителем Зверополиса рука об руку с самого начала. Не было и секунды, когда он не видел в друзьях самых настоящих монстров. Так продолжается и, кажется, будет продолжаться дальше. Порой все доходило до панических атак, которые Саша благополучно снимал алкоголем. — Да, вот это я понимаю, «храбрый» мать его полицейский, — страх начал сдавать позиции под давлением сильного стыда за свою хоть и оправданную, но трусливость. — С каждым новым днём ищу всё больше врагов среди своего окружения. Дэш бы мне сейчас вмазала как следует… Ладно, звери не монстры, звери не… И на свое несчастье у него получилось совладать со своими инстинктами и открыть злополучную дверь. Но не успел Саша осознать в полной мере совершенную ошибку, как тут же его лицо ошпарило холодным, как поцелуй вьюги, дыханием. — Монстры? Нечто, что стояло у дверей, качнулось, издав скрип старой кровати. Из проема на ошарашенного полицейского смотрело существо, из-за которого сердце последнего ушло глубоко в пятки. Высокое, как гора, и худощавое, будто поеденное термитами дерево, существо громко чавкало, надорванной в области скул пастью. Чудище было до жути неказистым, словно матушка природа с кем-то поспорила, что может сотворить существо намного хуже и страшнее, и явно выиграла спор. Длинные уши монстра свисали разорванными шмотками, касаясь впалых висков. Вытянутая морда гостя показалась Саше восковым слепком без внутренностей. Не в меру длинные пальцы на очень длинных лапах касались пола. Глаза цвета изумруда сверкнули в полутьме коридора, как сотня фейерверков, ослепляя оппонента навязчивым вниманием. — Здравия желаю, товарищ сержант… — голос прозвучал как сцепившаяся за территорию стая ворон, неприятно ударяя по ушам собеседника как по барабанам. —… Это ведь вы, не так ли? — З-здравия… Желаю?..