Буду я твоим, Кощеюшка

      Долго ли, коротко ли, коротал Иван время в подземелье, терпел одиночество душащее, не с кем молодцу поговорить было, едва ли нечисть как барин захаживала, да над царевичем потешалась. Исхудал Ванечка, погрустнел он, видно было, как душа его иссыхается здесь, в Царстве Тёмном. Дни, как яхонты в бусах, тянулись в недели, а недели в беспробудные месяцы. Не было на Иване и следа прошлой праздной жизни в отчем дворце, а с ожиданиями, пропала и надежда всякая, не верил Ванечка, что вернуться сможет, так и сгинет тут под стражей Кощеевой.       Послышался лязг цепей, встрепенулся юноша, на ноги поднялся, рубаху отряхнул, волосы златокудрые взъерошил. Припал царевич к решётками костяным, стал прислушиваться да в сторону грохота пристально смотреть. Из тени и полумрака разглядел он тот самый силуэт, внушающий страх и ужас, диву дался, но робеть пред врагом не стал, волю русскую в кулак собрал, глаза широко распахнул, да алые губы сжал.       — Признаюсь, Ваня, я впечатлен. Не думал, что такой избалованный щенок долго протянет в таких условиях. Чтож… похвально. Думаю ты усвоил урок, надеюсь вновь перед другими ноги раздвигать не станешь. Я дарую тебе освобождение, ты можешь вновь вернуться в свои покои. — Леденящий голос Кощея когтями прошёлся по сознанию, разрывая сердце в клочья.       — Если ты думаешь, что сможешь сломать меня, то ошибаешься. Я не ребёнок и не мальчишка, ты сам видишь, что у меня больше ничего нет, ни славы, ни богатства, ни влияния, ни… гордости. — На последнем слове Ваня тяжело сглотнул образовавшийся ком. — Я уже не принесу тебе пользы, так потому избавь меня от этих всех страданий и унижений, забери мою душу и убей.       Долгая тишина повисла в катакомбах. Иван опустился пред решеткой на колени, голову опустил и даже взгляда не повел в сторону Кощея.       Тонкий протяжный выдох ветром обдул нежное лико Ивана, он поднял взгляд, а пред собой увидел Кощея. Тот присел перед ним, но лицо его не источало злобы и ненависти, он пристально смотрел в небесный свод глаз юноши.       — Послушай, царевич, если бы я хотел получить ваши земли, ваших войск, женщин и детей, думаешь я бы не смог взять их справедливым кровопролитием? Думаешь не разгромил бы я ваших воевод на поле? Не сломил бы волю государя вашего? Не отнял бы скакунов длинногривых? Я и есть власть, слава и богатство. Ты здесь откуп, который сильно пришелся мне по душе, дорогой откуп, батёк то твой хорошенько постарался, раз ты такой получился … Слушай Ваня, ты нужен мне рядом, со мной и подо мной, я не хочу насильно подчинить тебя себе, иначе какой толк, если нет наслаждения от поверженного врага, стонущем в истоме сладострастия? — Кощей поднялся, цокая каблуком, и подмигнув удалился прочь, оставляя Ивана в гордом одиночестве       «Справедливом кровопролитии? Разве может бой считаться справедливым, если итог предрешён?» — В изумлении остался юноша. Из мыслей его вывел звонкий отпор замка, толстая поганая нечисть, издали походившая на повариху стояла на пороге темницы, разило от нее духом смертным да пахло дурно.       — Выходи, царевяч, некогда мне тут с тобой, вознёй маяться, хлопнул бы тебя уже, окаянного, владыка наш, повелитель, да и дело с концом, так вот нет же, горе нам, чем поганец зацепить его сумел, али колдовство какое наложил, признавайся? — Приближался чёрт пузатый всё ближе, да в душу глядел, Ивана запугивал. Поднялся юноша, отступил прочь, вышел из заточения, сопроводили его до дверей исполинных, ощутил Ваня радость мимолётную, да себе признаться побоялся, что привыкать, к сгущающимся тьмам Кощеевым, стал.       — Хах, он думает, что я бесхребетный пёс, которого можешь приручить?! Да как он может?! Он ничего обо мне не знает, я никогда не примкну к нему, никогда! — Разбушевался юноша, круговорот событий подкосил его, сейчас, находясь вновь в «своих» покоях, он чувствовал лишь безысходность.       Вечером, когда на Руси солнце ясное садиться за горизонт стало, а в Тёмном царстве, сумерки, с ветрами завывающими, покрывать куполом дворец стали, направился Иван в банную комнату, хотел он водицей смыть с себя настрой скверный. Хоть и привык царевич в бане с веником парится да в бочке дубовой плескаться, диву дался он от красоты раскидистой широченной ванной из черного мрамора, с водой кристально чистой. Снял с себя рубаху грязную, обнажил тело своё полностью, предстал во всей красе своей, положился он в ванную заморскую, локотки на борты поставил, головушку свою на них уложил, сам нежиться в воде тёплой стал, день прошедший обдумывать. Погрустнел он сразу, опечалился, нахлынула на него тоска, вспомнил он времена былые, детство своё подле отца–батюшки. Ударил он водную гладь так, что брызги во все стороны полетели.       — Ну зачем же так злиться, чёрта тешить, милый мой? Коли на душе кошки скребут призвал бы меня, слугу своего преданного. — Сладко стал зачаровывать Блуд.       — Ты откуда взялся? Из-за тебя Кощей меня снова в подземелье отправит или убьёт вовсе! Поди прочь отсюда! — Кричал Царевич. Змей искусно подкрадывался ближе, дурманил разум, бесы в его глазах так огнём и играли.       Овеял Блуд чарами манящими, окружил Ивана негой разврата, стал подкрадываться, как зверь хищный. Попытался юноша отстраниться, спиной в холодный мрамор упёрся, некуда бежать было. Приблизился демон к лику нежному, обернул мягкую прядь вокруг пальца, приложил руку к шее царевича, стал ласкать его, ниже к груди вести. Дёрнулся Ваня, тяжело было искусителю противостоять, отодвинул его от себя, бровью не повел в его сторону. Освободился он от чаров, вылез из ванны глубокой. Обмотался простынёй белой. За огромными дверьми послышался тихий шорох и цокот обуви, который Иван уже хорошо запомнил. Предстал перед ними сам Кощей, демон долго тянуть не стал, прильнул к Ивану резко, обхватил худое тело юноши, прижал к себе, жадно губами впился, на Кощея пристально смотрел, пока царевич отбивался, пытался вырваться. Хладнокровие владыки на гнев сменилось, вмиг рядом оказался, да вот только Змей хитрее был, прямо перед ним исчез, будто растворился.       — Кощей, я не…я правда не делал ничего, он сам, я пытался препятствовать, но он не слушал! Ничего не было! — Ваня и сам не понял, отчего робеть стал, отчитываться перед Кощеем.       — Я не глуп, Иван, я всё вижу и чувствую, единственное, что в данный момент меня злит, это то, что я впервые ощутил себя свободным, у меня вернулось желание жить, но человек, который скрасил моё бренное время, не отвечает мне взаимностью. — Кощей усмехнулся, но улыбка была смазанной и совсем не весёлой. Случилось то, чего не ожидал и сам царевич, он как молния кинулся в сторону Кощея, но остановился, оставив лишь расстояние с локоть между ним и спиной повелителя. Сложно было понять сей порыв, ещё сложнее было понять, что делать дальше. Ваня и сам не знал, что на него нашло, он лишь закусил нижнюю губу, головушку в пол опустил, а кулаки крепенько сжал. Кощей повернулся к царевичу, но дистанцию сокращать не стал, в его глазах читалось уважение и тоска, видно было, как трудно врагу в очи глядеть, да как желанно то было.             Медленно он стал ладонь к юноше подносить, едва пальцем подбородка коснулся, вздрогнул Иван, словно домовой ему повстречался, но отдаляться не стал, только голову вверх поднял и глазами бездонными на него посмотрел. Кощей несвойственно нежно приложил руку к щеке, аккуратно провёл ею, лаской Ваню одарил, стал спускать её, пристально на царевича глянул, большим пальцем вдоль губы нижней провёл, сам облизнулся. А Иван лишний раз шевельнуться пугался, замер как смерть, лишь моргал, да диву давался, но ужасало его то, как сердце его ёкнуло, как в груди всё сжалось, как слеза по щеке вниз поползла. Успел её поймать Кощей, стёр с заботой аккуратно, после этого вышел он из комнаты да вихрем к себе унёсся.       Остался царевич один на один со своими размышлениями, прочесал он пряди вьющиеся руками, на стол облокотился, тяжко ему было, птицей ощущал себя, весь содрогался. Странно Ивану было, противоречили его мысли поступкам Кощеевым, не верил он, что симпатией к похитителю проникаться стал, так в раздумьях и до комнаты своей добрёл, на перину мягкую свалился да в сон глубокий упал.