***
О предстоящей выписке из госпиталя Виктор первым делом сообщил Вере. Они довольно быстро восстановили отношения после ее странного и до смешного обидного предложения. Вера не могла не понимать, как унизительно Виктору принимать снисходительное сочувствие после того, как он столько лет мечтал добиться ее любви. Чтобы загладить эту ошибку, ей понадобилось совершить несколько визитов в госпиталь и после множества мучительных попыток подобрать-таки те самые «правильные слова», в которых не было бы фальши. В первый раз Вера просто посидела недолго рядом с Виктором, а потом ушла, так и не собравшись с духом заговорить о своих чувствах к другому. Но навещая его снова через несколько дней, Вера увела молодого человека в скверик возле госпиталя и там, взяв за руку, как делали героини нелюбимых ею дамских романов, торжественно произнесла: – Виктор! Я должна тебе сказать… – Я догадываюсь, что именно, – прервал ее Виктор, прикусив от волнения губу. Он уже внутренне примирился со своей не слишком важной ролью в жизни Веры и не хотел снова бередить рану, обсуждая чужое счастье. – Прости. Прости меня, если сможешь, – просто повинилась Вера. – Ты замечательный человек и мой самый лучший друг. Всегда им будешь, – с необычной для нее горячностью воскликнула она. – Но я, кажется, встретила того единственного, о котором всегда мечтала. Понимаешь? – Понимаю. Других слов не понадобилось. И хотя это признание задело Виктора слишком глубоко и чувствительно, он, тем не менее, был благодарен Вере за честность – пусть и несколько запоздалую. После этого к разговору о браке они больше не возвращались и занялись подготовкой переезда Виктора в Уотфорд. Разумеется, Вера приняла в этом переезде деятельное участие, ведь она не могла бросить на произвол судьбы «лучшего друга», не снабдив его тысячей советов, как правильно устроиться на новом месте. Она даже пообещала приезжать к Виктору время от времени – благо Уотфорд находился недалеко от Лондона и туда ходил городской автобус. В день отъезда Вера пришла пораньше, чтобы помочь Виктору собраться и проводить к новому месту жительства. – Даже не думай, что я отпущу тебя одного, – решительно оповестила она, складывая его вещи в баул. Судя по раздавшемуся вскоре щелчку замка, она справилась с этой задачей в рекордные сроки. – Во-первых, я хочу убедиться, что ты доберешься нормально и ничего не перепутаешь. Виктор фыркнул: – Я не твой подопечный. – Ты мой лучший друг, единственный из близких мне людей, и я тебя не брошу. – А во-вторых? – Виктор перевел разговор, стараясь не думать о себе как о жалкой замене всего, что потеряла Вера. – У тебя есть какие-то планы на этот восстановительный центр? – Только навещать тебя. Хочу посмотреть, в каких условиях тебе придется жить. – Хорошо. – Виктор поднял руки, сдаваясь. – Ты, как всегда, абсолютно права. Надеюсь, этот пансионат хоть немного похож на ваш дом в Бакстоне. Воспоминания – единственное, что мне осталось, не хотелось бы лишиться еще и их. – Перестань! Голос Веры звучал решительно, но не раздраженно. За последние несколько дней ей приходилось множество раз выслушивать подобные сетования Виктора, и она уже свыклась с ними, хотя и не терпела уныния – ни в себе, ни в других. Понимала, что так Виктор прячет свой страх и неуверенность в будущем, но не собиралась потакать его упадническим настроениям. – Прекрати хоронить себя раньше времени. Все, что тебе надо сейчас, – больше бывать на свежем воздухе, хорошо питаться и выполнять лечебные предписания. Звучало неубедительно. Как будто предыдущие несколько месяцев Виктор был занят чем-то другим? – Скоро зима, не забыла? Меня больше волнует, хватит ли дров в этом чудесном местечке, чтобы отапливать комнаты, – поделился он своими опасениями, вполне обоснованными, надо сказать, ведь сейчас всем было нелегко выживать. Приходилось урезать себя в самом необходимом, а благотворительность в их стране никогда не была главной статьей расхода. – Все будет хорошо, – Вера потрепала друга по руке. – Если что-то будет не так, сообщи мне, я тебя заберу оттуда. До Уотфорда они добрались на автобусе, предоставленном госпиталем. Переезд прошел быстро и более спокойно, чем ожидалось. С Верой в качестве сопровождающего Виктор почти не заметил смены обстановки. Он легко оставил за спиной ставшую прошлым самую тяжелую часть своей жизни. Всю дорогу они тихо переговаривались, склонившись друг к другу головами. Вера описывала места, по которым они проезжали, и делала это так точно и красочно, что Виктор почти не жалел, что не видит это все своими глазами. В реабилитационном центре Вера усадила Виктора на диван и отправилась узнать, что делать дальше. Виктор мог слышать, как она переговаривалась с кем-то из служащих центра – этот ровный безэмоциональный голос мог принадлежать только человеку, которому приходится десятки раз в день объяснять одно и то же. – Вы его невеста, мисс? – спросил голос устало. – Нет, я его друг. Капитан Ричардсон служил с моим братом, – ответила Вера. – Я приехала, чтобы помочь ему устроиться. На Виктора вдруг накатило спокойствие, больше напоминающее равнодушие. Он был благодарен всем, кто принимал участие в устройстве его судьбы, особенно Вере, но хотел, чтобы они делали это чуть менее энергично. Дали ему передышку перед новым раундом борьбы с трудностями и с самим собой. Прощаясь с Верой на пороге своей комнаты, Виктор легко притянул девушку к себе и поцеловал в щеку. Ни на что другое он даже не претендовал. – Спасибо! Ты моя волшебная фея, исполняющая желания. Вера порывисто обняла Виктора в ответ, впервые позволив себе открыто показать чувства, и выдавила сквозь слезы: – Не надо, Виктор. Я не фея. Я твой друг и хочу, чтобы у тебя все было хорошо.Глава 2. Уотфорд
7 апреля 2022 г. в 17:58
Время, проведенное в госпитале, показалось Виктору вечностью. Однообразные дни, наполненные темнотой и одиночеством, тянулись невыносимо медленно. Война заканчивалась, но к ним продолжали прибывать все новые и новые раненые, которым требовалась срочная помощь, и Виктор большую часть суток был предоставлен сам себе.
Он не умел и не считал допустимым притворяться более несчастным, чем был на самом деле, но о своих болячках – периодически возникающей режущей боли в затылке, слабости и тошноте по утрам, – врачам рассказывал честно, получая в ответ очередные лечебные предписания. Виктор шел на поправку медленно и почти незаметно, маленькими шажками, с боем отвоевывая себя у смерти. Но и это было хорошо.
О своем ранении Виктор написал домой, вернее, попросил добрую сестричку Молли написать под его диктовку длинное послание. И получил в ответ несколько писем: от матери – с причитаниями по поводу «моего несчастного мальчика» и отсутствия средств на дальнейшее лечение, и от соседа – бывшего пекаря мистера Мейсона, чей сын тоже недавно вернулся с фронта. Без ноги.
Очевидно, именно это обстоятельство и сподвигло не слишком любезного в прежние времена соседа выразить сочувствие Виктору. «Держись там, сынок, и постарайся вылечиться. Вы нам нужны живыми», – писал он корявым почерком не очень грамотного человека.
Медсестра Бет, читавшая вместо Молли это письмо, откровенно всхлипнула, чем вогнала Виктора в краску. Меньше всего он хотел бы стать героем слезливой мелодрамы. Достаточно того, что связи с родными почти оборвались. Мать в своем единственном письме даже не упомянула, ждут ли его домой после выписки из госпиталя, и Виктор решил не надоедать ей пока своими проблемами. Сообщит, когда вылечится. Если вылечится.
Через неделю после объявления об окончании войны Виктора вызвали к заведовавшему их отделением доктору Бруксу, который одновременно являлся его лечащим врачом. Виктор никогда не видел этого человека воочию и не знал, как тот выглядит, но он запомнил его ловкие уверенные руки, которые приносили облегчение во время первых, самых болезненных осмотров.
Мысленно Виктор представлял себе маленького сухонького мужчину неопределенного возраста, быстрого и решительного, так ловко доктор Брукс проводил еженедельные обязательные обходы. Он умудрялся уделять внимание каждому раненому и раздавать указания медсестрам как бы между делом, сопровождая осмотр остроумными замечаниями или двусмысленными шуточками, которые поднимали настроение лучше, чем обещания скорого выздоровления.
Однако, все важные решения доктор Брукс сообщал пациентам персонально, и Виктор немного волновался, ожидая приема перед кабинетом заведующего.
– У меня для вас хорошие новости, дорогой капитан Ричардсон, – в личном общении доктор Брукс напоминал доброго дядюшку из рождественских историй, не умеющего, к сожалению, вершить чудеса. – Ваше лечение практически завершено. Мы сделали все, что могли.
Даже незрячий, Виктор легко мог представить, как доктор смотрит сквозь него, произнося эти округло-успокоительные фразы. «Все, что могли», – почти приговор, означающий слепоту на всю оставшуюся жизнь, а не повод для радости, как очевидно подразумевал бодрый тон доктора.
– Да, сэр, – как можно нейтральнее произнес Виктор, только чтобы не выглядеть безучастным, а тем более неблагодарным.
Врачи действительно приложили немало сил, чтобы спасти его от самого худшего.
– Конечно, вы еще далеки от оптимальной физической формы, поэтому я советовал бы вам продолжить лечение в восстановительном центре в Уотфорде. – Доктор Брукс помолчал, то ли ожидая какой-нибудь реакции на свои слова, то ли обдумывая окончательное решение. – И если вы согласны, я распоряжусь подготовить документы на выписку. О средствах не беспокойтесь, вам полагается…
– Да, я знаю, спасибо, – прервал его Виктор.
Правительство, наконец, приняло решение выплачивать офицерам, получившим инвалидность на фронте, небольшое пособие для завершения лечения. Для Виктора это была единственная возможность не обременять родственников и не чувствовать себя иждивенцем, пока не разрешится его ситуация.
Он уже слышал про Уотфорд, где был организован благотворительный пансионат для «героев войны», как часто называли тех, кто вернулся с фронта увечным, потому что слово «инвалид» внезапно стало непопулярным.
Виктору медицинский центр в Уотфорде представлялся чем-то вроде сиротского приюта, куда отправляют никому не нужных людей, хотя в действительности все было не так, и в нем просто говорила внутренняя обида, гложущая сердце при мысли о семье.
Но он ничего не мог с собой поделать. Большинство офицеров, лечившихся вместе с Виктором в госпитале, уже собирались домой. Родные готовы были отдать последнее, только бы поставить их на ноги, а Виктору приходилось рассчитывать лишь на благодарных соотечественников и на себя лично.
– Понимаю, вас не впечатляет мое предложение, но это меньшее, что мы можем сделать для вас, – словно почувствовав колебания пациента, настойчиво продолжил доктор Брукс. – Не надо ложной щепетильности, молодой человек. В госпитале вам делать нечего, вы больше не наш пациент. А в пансионате вы сможете окончательно восстановиться.
Это был хороший совет умудренного жизнью человека. Виктор и сам испытывал непреодолимое желание поскорее избавиться от давящей обстановки госпиталя, перебраться куда-нибудь, где не будет ежедневных перевязок, бинтов, невыветриваемого запаха крови, разговоров об увечьях, зависти к тем, кто дожил до победы и остался цел.
Так что выбирать ему не приходилось. Уотфорд так Уотфорд. Хотелось уже найти для себя хоть какую-то перспективу, чтобы не оставаться в полной зависимости от посторонних людей. И он с благодарностью – на этот раз искренней – принял предложение доктора Брукса.