Две недели до возвращения Артура в Лондон пролетели, как один день. Почему-то хорошее всегда проходит очень быстро. После долгих лет войны – долгих для его двадцати с небольшим – перед Виктором опять замаячила надежда на лучшее. Последний раз похожие чувства он испытывал в Брайтоне, где они гостили с друзьями у родителей Веры.
И все это – благодаря Артуру, о котором Виктор знал только несколько ничего не значащих фактов.
Что он молод – не намного старше Виктора, и разница в возрасте в четыре-пять лет, дающая Артуру преимущество в жизненном опыте, как оказалось, не разделяла их, а, скорее, сближала. Что суждения Артура о войне, о жизни, о политике или банальном выборе блюд за ужином обычно взвешены и продуманы, что выдает в нем человека, привыкшего принимать ответственные решения. Что у него гораздо более богатый послужной список участия в боевых операциях, хотя по званию – капитан – они равны, и при этом Артур не любит рассказывать о своих фронтовых заслугах, считая, что просто хорошо делал свою работу.
И когда однажды Виктор спросил:
– Где ты воевал?
Артур ответил уклончиво:
– В разных местах. Во Франции в основном, – но не стал распространяться на эту тему.
Больше таких вопросов Виктор не задавал, не желая показаться назойливым. Их сражения остались позади, а впереди была новая жизнь, не менее трудная.
Все это время они были почти неразлучны. Артур взял за правило заходить к Виктору по утрам, узнавать планы на день – хотя какие планы могут быть у инвалида, проводящего время между медицинскими процедурами и последующим отдыхом, – и сопровождать в лечебный корпус и в столовую, а по вечерам составлять Виктору компанию на прогулке или развлекать беседой.
Артур не навязывал Виктору свое общество, но так уж получалось, что он всегда оказывался рядом в самый нужный момент. Расставаясь вечером, Виктор точно знал, что утро начнется с осторожного стука в дверь, ставшего своего рода их условным сигналом: «Я здесь, я тебя не брошу».
За почти год, что он валялся в госпитале, Виктор больше всего устал от унылой больничной обстановки, и теперь пользовался каждой свободной минутой, чтобы вырваться за пределы ограниченного пространства своей комнаты. Вдохнуть свежего воздуха, почувствовать прохладное дуновение ветра на лице или капли дождя – в зависимости от погоды.
– Говорят, здесь есть большой парк, это правда? – Виктор заговорил об этом, когда они с Артуром возвращались после обеда в общий холл, чтобы послушать последние новости. – Мне бы хотелось пройтись туда. Неловко просить об этом…
– Я тебя провожу. За две недели я изучил этот чертов парк вдоль и поперек, и могу быть твоим гидом, – охотно отозвался Артур. Виктор редко просил его о чем-то, следовало ценить такие знаки доверия. – Правда, я плохо разбираюсь в растениях, а больше ничего интересного там нет.
– Звучит не слишком вдохновляюще, – с сомнением добавил Виктор. – Если станет совсем скучно, вернемся.
Собственно, про парк Виктор вспомнил, потому что там точно можно было остаться в уединении. Он заметил, что люди сторонятся его, боясь задеть ненароком, сказать что-то не то, и избегают всякого упоминания о ранении, слепоте и проистекающей из этого неловкости. Не привыкший еще к своему увечью, Виктор иногда терялся в самых обычных ситуациях, мог споткнуться на ровном месте, долго думал, прежде чем выбрать верное направление движения.
Ему не хватало опыта – начинающий слепец, как начинающий пловец, должен много раз наглотаться воды, чтобы почувствовать себя уверенно. Главное, чтобы рядом был тот, кто вытащит тебя из воды. Такой, как Артур, принимающий Виктора со всеми его недостатками и готовый протянуть руку помощи.
– Перестань. Я с удовольствием поскучаю в хорошей компании. – Артур выразительно посмотрел в сторону собеседника. И хотя Виктор не мог этого увидеть, он заметно расслабился. – Моя мизантропия не настолько сильна, чтобы все время проводить в одиночестве.
Они оба не любили сидеть на месте, и если погода позволяла, выходили в парк и долго бродили по дорожкам. Виктор осваивал незнакомую территорию, чтобы не оставаться запертым в четырех стенах, когда Артур уедет. Если день выдавался пасмурным – проводили свободное время чаще всего в комнате у Виктора, обсуждая ближайшие планы или разговаривая обо всем на свете.
– Больше всего мне не хватает книг, – в одну из встреч смущенно признался Виктор. – Раньше мне читала Вера. У нас, конечно, вкусы не совсем совпадают…
Он имел в виду не литературные новинки или проверенную временем классику. В выборе художественной прозы Виктор полностью полагался на свою подругу, не зря же она проявляла задатки прекрасного писателя. Но сильнее всего он хотел бы вернуть время, когда на его прикроватной тумбочке лежал медицинский справочник или том медицинской энциклопедии, а желание стать врачом не осталось только несбыточной мечтой. Пока медицина была для него табу, переступить через которое не было внутренних сил. Оставалась литература – легкая и не очень, лишь бы там не шла речь о войне.
– Я не так хорошо умею читать, – грубовато пошутил Артур, кляня себя, что не подумал об этом раньше.
Как будто их общение могло составить весь смысл нынешней жизни Виктора. Конечно же нет! Образованный мальчик, бросивший Кембридж, чтобы записаться на фронт, не мог удовлетвориться только праздными разговорами. Ему недостаточно было есть, пить, дышать, гулять на свежем воздухе. Пища уму тоже требовалась.
– Какую книжку ты хочешь? Я могу тебе почитать. Здесь есть библиотека, вернее, то, что от нее осталось. Выбор небогатый, скорее всего. Любишь романы? Или что-нибудь более занудное?
Артур никогда не был знатоком литературы. Любую книжку он оценивал прежде всего с точки зрения, насколько мысли автора созвучны его собственным. И ему не хотелось выглядеть перед Виктором полным невежей, эдаким солдафоном, не способным проникнуться высоким творчеством. Поэтому идея с библиотекой очень его вдохновила, как и Виктора, принявшегося со своей всегдашней деликатностью отнекиваться от очередного проявления заботы.
– Я не хотел бы взваливать на тебя еще и это. Ты и так столько возишься со мной. Правда! Вера обещала навестить меня, и я могу попросить ее побыть немного моей сиделкой. У нее всегда с собой есть какая-нибудь книга.
Сияющее лицо Виктора противоречило его вежливым словам. Извинялся он больше по привычке – сообразно своей натуре и жизненному опыту человека, привыкшего все время быть на вторых ролях. Как будто его желания и предпочтения не заслуживали никакого внимания. Артуру просто из чувства противоречия захотелось настоять на своем, чтобы сдвинуть, наконец, Виктора с этого самоуничижительного постамента.
– Если ты собираешься изображать бедного брошенного котенка, оставшегося без крова над головой, я, конечно, не буду этого делать. Я вожусь с тобой, как ты говоришь, не потому, что ты такой несчастный, а потому что мне нравится быть в твоей компании, – заметил Артур.
Смешок Виктора, относящийся, судя по всему, к брошенному котенку, был ничем иным, как знаком согласия, и Артур подал ему трость, приглашая пройти в библиотеку.
– Так что выбирай книжку, и мы начнем.
Это были хорошие вечера, доставлявшие им обоим немало удовольствия. У Артура оказался приятный глуховатый голос, успокаивающий больные нервы Виктора одним своим тембром. Он читал вдумчиво, часто останавливаясь, иногда вставляя едкие или, наоборот, одобрительные замечания, и они начинали спорить из-за мелочей, забывая о времени, а потом оказывалось, что из-за спора они не продвинулись дальше нескольких страниц.
– Так ты хотел стать врачом? – Артур искренне удивился, когда Виктор упомянул об этом во время чтения одного из рассказов Конан-Дойля. Но не выбору профессии, а тому, какие серьезные планы были у Виктора в жизни. – Тогда зачем ты пошел на фронт? Мог бы остаться в тылу, с твоим-то зрением, или записаться хотя бы в санитарную часть, медиков всегда не хватало.
– Все мои друзья отправились воевать, – объяснил Виктор. – Я не мог остаться в стороне.
Два года назад это решение казалось самым правильным – они все жили идеалами, не выдержавшими столкновения с ужасами войны, и не хотели признавать ничего другого. Но у Артура было свое мнение на этот счет.
– Глупое стадное чувство, – заявил он довольно резко. – Скольких мальчишек оно довело до смерти и скольким испортило жизнь. Извини, – Артур легко хлопнул Виктора по плечу. – Тебя это не касается.
– Еще как касается. – Признаваться в собственных ошибках было нелегко, но иногда молодость и глупость идут рука об руку. – Я не думал, что все так обернется.
Артур не нашел, что возразить. Он никогда не отличался деликатностью и тонкостью в выражении своих мыслей, но рядом с Виктором делал все, чтобы тот не чувствовал себя ущербным, а, тем более, виноватым, и старался не напоминать лишний раз, чего Виктор лишился в результате ранения.
– Ты жив, это главное.
Что еще он мог сказать? К сожалению, Артур не был силен в утешениях и не всегда мог найти правильные слова, чтобы прогнать уныние и тоску, прорывавшиеся иногда сквозь свойственные Виктору стойкость и жизнелюбие.
Замечая неловкие, иногда отчаянные попытки молодого человека обойтись без чужой помощи, Артур не делал вид, что с Виктором все в порядке. Все было не в порядке. Но Артур не собирался становиться ангелом-хранителем этого не по годам серьезного мальчика. Другом, может быть, способным поддержать в самый трудный момент. И чтобы не выглядеть слишком уж навязчивым в своей заботе, ему приходилось на свой страх и риск лавировать между выбором: когда надо действительно помочь, а когда – лишь подбодрить Виктора и отпустить в самостоятельное плавание.
Очень скоро они сблизились настолько, что Виктор стал делиться с Артуром проблемами, о которых не говорил даже Вере.
После переезда в Уотфорд ночные кошмары, донимавшие его в госпитале, вновь стали возвращаться. Не помогала ни спокойная уединенная обстановка пансионата, ни здоровый режим дня. Правда, прежние сны о войне, жутко реальные и даже более красочные, чем это было в жизни, Виктору снились редко. Чаще всего это были размытые туманные воспоминания о фронтовых буднях или погибших сослуживцах.
Сын врача, Виктор не боялся мертвецов, он боялся, когда они оживали в неконтролируемых ночных видениях и начинали разговаривать с ним. Как ни убеждал себя Виктор, что ничего страшнее того, что с ним уже произошло, не приснится, с приближением ночи ему становилось не по себе.
Засыпая, он говорил себе: «Господи, если ты есть, пусть сегодня пронесет!» Иногда везло, иногда – нет, и тогда он метался по кровати в холодном поту, с сумасшедше бьющимся сердцем, а когда просыпался – не сразу понимал, где находится. Проходило несколько минут, прежде чем тьма, наполненная криками, взрывами, стонами и кровью, превращалась в просто тьму. Не такую страшную. Разбавленную звуками мирной жизни – скрипом ставень на окнах, шорохом ветвей деревьев, покашливанием проходящего по коридору человека.
Рассказывая об этом Артуру, Виктор не боялся выглядеть жалким и подавленным. Тот мог его понять, как никто другой.
– Мне страшно засыпать и просыпаться одному, – пожаловался как-то Виктор. – Я боюсь пропустить момент, когда умру. Вокруг меня темнота и ничего больше. И внутри и снаружи, как будто я нахожусь где-то в могиле. Первое время это было шоком, теперь я привык. У тебя так бывает?
– Не так, но бывает, – согласился Артур и похлопал Виктора по руке. – Дурные сны в нашем положении – обычное дело. Иногда я просыпаюсь с твердым убеждением, что война продолжается, и думаю, кого еще убьют сегодня. Врачи говорят, это пройдет. Возвращаться к нормальной жизни трудно, но мы справимся. Пошли, лучше прогуляемся.
***
Вера в эти дни приезжала редко, и Виктор с удивлением понял, что предпочитает общество нового приятеля встречам с девушкой, в которую он все еще был немного влюблен. Самому себе Виктор давно признался, что эта любовь, пусть и безответная, дала ему очень много, а после ранения она удержала его от последнего, самого отчаянного шага, и теперь согревала сердце мягким теплом воспоминаний. О своих чувствах Виктор стеснялся с кем-либо говорить, тем более, он не готов был делиться с другим мужчиной неудачами в личной жизни.
Артур сам завел разговор на эту тему. С проницательностью, свойственной бывшему военному разведчику, он догадался, что Виктора что-то гложет и выудил из него информацию несколькими уместными вопросами. Или – что тоже возможно – разговор о Вере просто пришелся к слову, пока они присели отдохнуть на скамейке в парке в один из солнечных и довольно теплых дней, вполне подходящих для таких вот задушевных бесед.
– Не хочу показаться бесцеремонным, – осторожно произнес Артур. – Я видел тебя с красивой девушкой. Кто она, если не секрет? Она, кажется, очень переживает за тебя.
Если бы Артур не изучил манеру Виктора отвечать на вопрос сразу же, не увиливая, легкая заминка могла бы остаться незамеченной.
– Это Вера Бриттен, мой старый друг.
– Друг? – Артур не любил лезть в чужую личную жизнь, но иногда это простое слово подразумевало совсем другой смысл.
– Мы знакомы с детства и дружим до сих пор. Я учился вместе с ее братом и… женихом. Мы вместе пошли на фронт. Они погибли, а я… – Виктор развел руками. – Я остался.
В нескольких словах он пересказал историю своих отношений с Верой и того, что стояло за ними – детская дружба, восхищение, общие интересы, вспыхнувшая как костер в лесу любовь, боль и разочарование отвергнутого возлюбленного, общие тревоги и потери. Артур слушал внимательно, не перебивая, давая возможность Виктору выговориться. Эмоции прорвали плотину сдержанности, и рассказ получился сумбурным, рваным, с неловкими признаниями и смешными обидами. Все, что копилось годами, и сплелось в безумный клубок невысказанных чувств.
– И что? Теперь ты жалеешь, что не можешь заменить ей всех ее погибших мужчин?
Возможно, кому-то слова Артура могли показаться слишком жестокими, безжалостными, но Виктору надо было услышать именно это – правду о себе.
– Ты не сделаешь ее счастливой, даже если умрешь, как они. Прости, Виктор, я не должен так говорить, – Артур с трудом удержался, чтобы не обхватить Виктора за плечи и потрясти. – Я не знаю эту девушку, но твоя жизнь принадлежит только тебе. Не получилось в этот раз, получится в следующий. Не делай из себя жертву, возлагаемую на алтарь чужого счастья.
Виктор ничего не сказал. Он долго сидел, уставившись прямо перед собой широко открытыми глазами, как будто мог видеть что-то вдали. Потом, словно очнувшись, повернулся к Артуру – интуитивно он всегда чувствовал, где тот находится, и моргнул несколько раз:
– Спасибо.
Они вернулись в корпус прямо к ужину и больше к этому разговору не возвращались.
***
Две недели, проведенные в тесном общении с человеком, чьего лица Виктора никогда не видел и, скорее всего, не увидит, стали для него лучшими за все время после возвращения с фронта. Они были как глоток свежего воздуха, как звуки полузабытой песни, слова которой вдруг начали сами собой всплывать в памяти.
Единственное, что омрачало их приятельство: Виктор совершенно не представлял, как выглядит Артур; соответствует ли нарисованный его фантазией образ действительности или приписываемые им Артуру качества – молодой, красивый, умный, волевой, решительный мужчина – во многом надуманы.
Проверить эти предположения, раз уж судьба лишила его зрения, можно было только одним способом.
– Опиши себя, – попросил Виктор накануне того дня, когда Артур должен был уехать из Уотфорда. – Хочу хотя бы отдаленно представить, как ты выглядишь.
Внешность, конечно, не главное, но за время их недолгого знакомства Виктор достаточно хорошо узнал Артура – спокойного, уверенного в себе, всегда готового прийти на помощь другим, несколько властного в общении человека.
Такой Артур был ему близок, словно они были знакомы много лет. В его присутствии Виктор почти не вспоминал о Вере. Почему-то хотелось, чтобы и внешность у Артура оказалась запоминающейся, хотя сам себя он без всякого кокетства называл «обычным парнем», который на войне делал то же, что и все. Виктор почему-то не верил в легенду об обычном парне, а на интуицию он никогда не жаловался.
– Хм, я высокий, стройный, красивый блондин, – сдерживая смех, начал Артур.
Виктор фыркнул.
– Какой же ты самодовольный. А как на самом деле?
– Я действительно блондин. С голубыми глазами. Рост, вес вполне стандартные, – задумчиво перечислил Артур. – Не уверен, что это красиво, но я не жалуюсь. Все же определенная привлекательность в этом есть, как я слышал.
– Засранец. Можно, я сам посмотрю?
Впервые за последний год Виктор испытал жгучий интерес к другому человеку, ставшему ему по-настоящему близким. Ничего предосудительного под этим не скрывалось, просто Виктор вынужден был познавать мир через прикосновения – его вариант зрительных образов. Он подошел к Артуру вплотную и рукой осторожно коснулся лица. Возражений не последовало, наоборот, Артур как будто даже слегка прижался щекой к теплой ласковой ладони.
– Прямой нос, высокий лоб, губы… как губы, подбородок… волевой, – Виктор описывал все то, что ощущал под рукой, неосознанно стараясь продлить прикосновение. – Классика.
– Классика всегда в моде, – заметил Артур. – Не будь слишком придирчивым.
– Поверю тебе на слово, – Виктор отошел на прежнее место. – Спасибо, что скрасил мне эти две недели.
– Не благодари. Я навещу тебя как-нибудь, – пообещал Артур.
– Тебе не обязательно сюда приезжать.
– Мы же друзья, – как о само собой разумеющемся, заявил Артур. – Я тебя не брошу.
