Остаток дня Гарри размышлял о произошедшем и пытался смотреться во все отражающие поверхности, какие находил. И пытался понять, чем смог привлечь человека, который по идее вообще не должен был никогда обратить на него своё внимание. Он даже прогулял обед, застряв в одном из туалетов, смотрясь в зеркало и так, и эдак, решил с помощь воды пригладить волосы, но те стали топорщиться ещё сильнее. А когда попытался обнаружить у себя хоть какой-то намёк на пресс, психанул, смотря на выпирающие рёбра и совершенно гладкий впалый живот с чуть выпирающим пупком и едва не разбил зеркало, со всей дури ударив по отражению кулаком.
Костяшки правой руки потом сильно саднили, слегка кровоточа, но гриффиндорец лишь усмехнулся этому и не стал ничего делать.
Он пришёл к выводу, что выглядит жалко. И что любой в этой чёртовой школе будет гораздо красивее, симпатичнее, чем он, растрёпанный, худющий очкарик.
Всё, что он мог сделать, чтобы Том Реддл был им в конце концов доволен, это спрятаться где-то на недельку и не попадаться ему на глаза, выжидая, когда столь внезапно вспыхнувший интерес пройдёт и староста одумается.
Ему катастрофически не хотелось в него влюбляться, но его уже тянуло к Тому. Потому что он первый и единственный, кто проявил к нему интерес. Кто действительно позаботился о нём, по собственному желанию, а не потому что «А что же скажут соседи?!», как его тётушка, когда кривясь, отдавала разношенную кузеном футболку.
Гарри Поттер был реалистом и отчаянно не верил в то, что у него действительно могут быть отношения с Томом Риддлом.
Хорошо. Долгие отношения.
Потому что стоит только Тому прозреть, увидеть эти мослы, обкусанные ногти, слеповатый прищур и полный беспорядок в волосах, как он просто прогонит Гарри прочь.
И, если сам Том при этом сможет найти ему замену только кивнув другому понравившемуся ему человеку, то Гарри, фатально влипший в чувства к нему, останется один, в депрессии, с разбитым сердцем. И единственный выход тогда будет только через парапет Астрономической Башни, чтобы не мучиться.
Поэтому, набравшись храбрости, Гарри, прятавшийся весь остаток дня по своим схронам, всё же пришёл вечером в комнату Тома. Он хотел остановить это, пока не слишком поздно.
Потому что отчаянно хотел ещё жить, ещё видеть краски мира и, возможно, стать кем-то кроме забитого мальчишки, который до пяти лет откликался не на имя а на «Эй, ты!».
Том, почему-то злой, уже ждал его, сидя за письменным столом, но как только гриффиндорец открыл дверь и показался на пороге, бросил неглядя перо и вскочил.
— Что случилось?! — Том внимательно просканировал взглядом своего новоявленного парня и прищурился, отмечая и понурый вид и сбитые костяшки на правой руке.
— Ты случился, — промямлил Гарри, закрывая за собой дверь и смотря в пол.
— Поясни? — Том подошёл к нему и приподнял кончиками пальцев его подбородок, вынуждая смотреть на себя, а не отводить взгляд.
— Я решил, что у нас ничего не получится. Я не кукла, чтобы со мной поиграть, а потом выбросить. А ты не создаёшь впечатление человека, которому было бы интересно возиться с таким, как я. Так что, я думаю, что лучше всё прекратить, когда оно толком и не началось! — Решившись, Гарри всё же выдал то, над чем думал сегодня так долго.
— О. Ясно, — Том скривил губы и отпустил гриффиндорца, отходя от него на шаг. А потом взял и без палочки, без заклинания, абсолютно молча, только пассом руки швырнул в стену обтянутую шёлком обоев огненный шар, который оставил после себя тлеющую по краям ткань и хорошую выбоину в камне. А потом длинно выдохнул, закрыв глаза.
Гарри стало страшно.
— То есть, ты подумал и ты решил? Моё мнение, которое, кажется, я донёс до твоей глупой головы ещё сегодня днём ты не учитывал, милый? — Риддл всё ещё был обманчиво спокоен, но Гарри готов был поспорить: только тронь его, и он взорвётся.
— Я… — Поттер не знал, что сейчас такого может сказать, чтобы не обозлить слизеринца ещё больше.
— Я могу тебя понять, наверное, — Том все же открыл глаза и посмотрел на испуганного гриффиндорца.
— Не можешь, — вдруг резко перебил его Гарри, — Ты рос, как и все чёртовы аристократы, с золотой ложкой в заднице, все твои прихоти выполнялись по щелчку пальцев, вот ты и привык, что всегда берёшь себе всё, что душа твоя только пожелает! А наигравшись, выкидываешь, даже не задумываясь о судьбе того, кого ты отправил в утиль! — Не смотря на то, что Поттер, близкий сейчас к истерике, искренне болящий сердцем, попросту орал на Тома, тот действительно успокоился. А потом подошёл к гриффиндорцу и банально обнял того, бережно прижимая к себе и чувствуя, как начинают подрагивать его плечи.
— В маггловском детском доме, в который я был вынужден возвращаться вплоть до своего совершеннолетия, за всё моё, не очень-то счастливое детство, у меня была всего одна игрушка: маленькая сувенирная фигурка змеи, у которой был отколот кончик хвоста. Однажды, старшие ребята попытались её отнять, забавы ради. И у меня случился первый магический выброс… Зато теперь эта змея, Нагайна, всегда со мной. Она превратилась в магическую живую татуировку и нашла себе место на моём левом предплечье, — Том рассказывал это тихо, медленно поглаживая Гарри по спине, чувствуя, как тот начал рыдать ещё сильнее, когда понял, что просто так обидел Тома, сделав совершенно неправильные выводы из-за его манеры держаться на людях и принадлежности к факультету, на котором учились практически все дети из аристократических семей.
— По этой истории, думаю, ты сможешь сделать вывод, что я никогда не отдаю своего, тем более не выкидываю, даже если вижу очевидный изъян. Ты, мой милый, полон изъянов, как тебе кажется. Но это наносное. То, что при д
олжном старании легко исправить. Я же увидел то, что никто не смог разглядеть. Я увидел твои глаза. И увидел твою душу. И да. Я захотел тебя себе. И ты согласился стать моим. Так что я предлагаю закрыть этот разговор раз и навсегда: я не отпущу тебя никогда, как бы тебе не хотелось уйти. Я скорее убью тебя собственными руками, чем дам свободу и позволю ещё хоть кому-то быть рядом с тобой. Ты услышал мои слова? — Гарри, разрыдавшись совсем громко, только закивал, вцепляясь в Тома руками, сильно и крепко, — А понял их? — Риддл, наученный горьким опытом, решил уточнить, на что Гарии снова закивал.
— Тогда запомни их хорошенько, чтобы при следующем приступе галлюцинаций про мои решения и мои резоны, вспомнить их и прекратить бессмысленное самобичевание! — Он снова сказал это тем самым командным тоном и Поттер мелко задолжал в его руках, не в силах ничего с собой поделать: его пробрало до мурашек по всему телу.
Том лишь глубоко вздохнул, продолжая гладить по спине уже тише рыдающего гриффиндорца.
Гарри же в этот момент чувствовал, что со слезами уходит и какой-то надлом, который уже очень давно не давал ему нормально жить. Он ходил чуть ссутулившись, боялся громких звуков и криков, пусть и скрывал это в школе, всегда стеснялся сказать о своих неудобствах, считал себя никчёмным…
Теперь же, слушая то, что говорил ему Том, Гарри словно смотрел на себя прежнего, как смотрят в кривое зеркало. Только, там отражался, всё ещё, только он один, а по ту сторону он стоял, поддерживаемый Реддлом.
Потому что сейчас, Гарри стало лучше только после того, как он ощутил, что другой человек взял на себя ответственность за него. Не в смысле ответственность за какие-то его проказы, а в смысле ответственность за его жизнь в целом.
Это оказалось настолько неожиданно приятно… Принадлежать кому-то. Кому ты действительно нужен, кто «убьёт, но не отпустит», потому что ты это ты, а не по любой иной причине. Без выгоды для себя, просто потому что хочется.
Гарри не догадывался до этого самого момента, насколько он нуждался в таком человеке, как Том.
А Том не догадывался, что всего несколькими фразами сейчас разбил привычный мир гриффиндорца на тысячи мелких осколков, но потом собрал их во что-то ещё более прекрасное и монументальное, чем было.
— Я запомнил, — прошептал хрипло Гарри, всё же поднимая на него заплаканные глаза в запотевших очках.
И что-то такое было в этом беззащитном взгляде зелёных глаз, что у Тома ёкнуло сердце.
— Так с кем ты дрался? — Слизеринец решил перевести тему, потому что она абсолютно не доставляла ему удовольствия. Но он понимал, что это стоило проговорить однажды, чтобы не плодить недомолвки и обиды.
— С зеркалом, — буркнул Гарри, закрывая глаза и шмыгая носом.
— И кто победил? — Слегка усмехнувшись, спросил Том, вытирая слезинку со щеки Гарри, ласково, кончиками пальцев.
Если бы гриффиндорец только что не исчерпал весь свой запас слёз, то он бы расплакался снова прямо сейчас от этого жеста. Ведь никто, никогда…
Том, видя что кое-кто снова пытается развести сырость, тяжело вздохнул и, резко подняв на руки гриффиндорца, сделал с ним несколько шагов до кровати, чтобы бережно опустить его на матрас.
— Эй, я же в одежде! — Буркнул вмиг успокоившийся Гарри, а потом смутился от своих же слов.
— Значит, её надо снять, не так ли? — Гарри не мог сопротивляться этому тону.
Голос Тома, с командными, стальными нотками, но обёрнутыми в мягкий бархат неуловимой нежности, похоже, стал для Гарри чем-то, от чего он был бы не прочь получить зависимость.
Поэтому он даже не смел сказать что-то вопреки и просто начал раздеваться, то и дело всё ещё всхлипывая.
Ему было стыдно, когда он уже снял мантию и футболку, которую Том уже подгонял сегодня по его размеру, потому что, одно дело, он просто несколько раз коснулся его через одежду, поправляя то ворот, то ещё что… И, совсем другое дело, показать свою болезненную худобу, до сих пор до конца не сошедшие после избиения синяки, шрамы на груди, которые он получил после того, как убегая от кузена, прыгнул в мусорный контейнер, прямо на острые пики битого стекла…
— А теперь эти ужасные штаны, — потребовал Том, стоящий около кровати, видя нерешительность в зеленых глазах.
Гарри выдохнул, как перед погружением под воду и снял поношенные джинсы, которым особо не помогла даже магия бытовых чар в исполнении Риддла.
Нижнего белья на нём не было, и это как раз Гарри не считал проблемой, потому что лучше без него, чем Том увидел бы то, которое уничтожили его сокурсники, спалив весь школьный сундук Гарри.
— О, — кажется, Том немного смутился, увидев Гарри абсолютно нагим на своей кровати. А гриффиндорец наоборот смущаться и не думал, смотря с вызовом, мол, да, могло быть и хуже, но ненамного.
— Я хочу, чтобы ты сейчас себя приласкал, — внезапно севшим голосом выдал Том, и Гарри уставился на него совершенно круглыми глазами, мол, вот так сразу? Серьёзно?
— Хочу смотреть на тебя. Хочу видеть твои глаза без этих дурацких стёкол, когда ты будешь кончать. Не бойся, я не дотронусь до тебя, если ты сам этого не захочешь. Но я не могу устоять от искушения… — Риддл почему-то начал оправдываться, сам не ожидая от себя таких слов. Но это было сильнее его.
Гарри закусил губу, потом дрожащими руками снял с себя очки и не глядя отправил их на кучу своей одежды, которая небрежно лежала у кровати. А потом действительно жалобно посмотрел на Тома, на самом деле видя лишь его силуэт.
И медленно провел рукой по своей груди, от соска до соска, возбуждаясь почти моментально, но не от собственной ласки, а от понимания: он смотрит. Он правда хочет видеть всё, в его глазах не было отвращения, когда Гарри разделся, наоборот он был… Возбужден?
Рука медленно скользила по впалому животу, почти до паха, но Гарри остановился, слыша рваный вздох слизеринца.
И нет, Гарри не было стыдно, что у него в паху до сих пор не начали расти волосы. У него и в остальных местах растительности практически не было, разве что на голове. Он такой, какой есть.
Действовать напоказ было… Непривычно, странно, возбуждающе и очень смущающе.
А ещё Гарри хотел, чтобы…
— Поцелуй меня, пожалуйста, — прошептал он Тому, смущаясь ещё и этой своей просьбы. Не решаясь действительно приласкать себя, только кончиками пальцев касаясь слегка влажной головки члена.
— Хорошо, милый. Как ты хочешь, чтобы я тебя поцеловал? — Судя по звукам, Том опустился рядом с кроватью на колени, чтобы было проще нависнуть над Гарри, но всё ещё не касаясь его.
— Я хочу, чтобы ты поцеловал меня в губы, — Гарри сам не слышал практически своего голоса от шума крови в ушах и, кажется, ещё немного, и он готов был упасть в обморок.
Риддл мягко поцеловал его в лоб, едва касаясь горячими губами кожи, а затем подарил ему невозможный, сладкий и страстный поцелуй, лаская языком рот Гарри, слегка постанывая от удовольствия.
Гарри словно током прошибло от этого звука. Он второй рукой робко коснулся щеки Тома, чувствуя мягкость и тепло его кожи, потом кончиками пальцев провел по его шее, там, где бешено бился пульс.
— Я просил приласкать себя, а не меня, но… Если ты хочешь, то можешь трогать и меня, — прошептал ему в губы Том и отстранился.
Послышался шорох снимаемой мантии…
Гарри чувствовал, что если Том просто скажет ещё пару фраз, то он даже дотронуться до себя толком не успеет, как кончит, только слушая его голос. Это было ужасно стыдно, но почему-то так же ужасно сладко.
— Ну же, я жду, когда ты начнёшь, — снова строго напомнил Том и Гарри поплыл окончательно, со стоном сжимая свой член и делая пару резких движений, чуть подаваясь бёдрами навстречу своей руке и снова кусая губы.
— Ты прекрасен! — Выдохнул Том, снова нависший над ним, смотрящий ему в глаза и видящий в расширенных зрачках своё отражение.
Гарри был почти на грани. Ему не хватало буквально немного, чтобы перед глазами засверкали звёзды, а приятный шум в ушах заглушил бы все остальные звуки…
— Пожалуйста, скажи мне… Вели мне что-то сделать, — задыхаясь от возбуждения, попросил он, чуть сильнее чем надо сжимая головку своего члена, чтобы позорно не кончить прямо сейчас. Он очень хотел ещё раз услышать голос Тома…
— Задержи дыхание, — это была странная просьба, но Гарри покорно вдохнул и не выдохнул, сглатывая насухую и давая в горле очередной стон, чтобы не глотнуть воздуха, ненароком.
А затем он почувствовал, как что-то мокрое и горячее прошлось по его соску, посылая приятную дрожь прямо вниз живота, делая возбуждение ещё более сильным, хотя, казалось бы, куда больше?
— Ты слишком сладкий, чтобы удержаться… Продолжай ласкать себя! — Голос Тома звучал всё агрессивнее. Гарри, всё ещё задерживающий дыхание, почувствовал, что вот-вот, сейчас…
— Да, вот так… Кончай, — Гарри закричал и, кажется, потерял сознание.
***
4 ноября, которое, видимо, уже наступило, 1998 год, хрен знает сколько времени
Он…
Это…
Я люблю сладости с детства, потому что их доставалось всегда мало и крайне редко. Но я не знал, никогда не мог подумать, что найду человека, который будет практически в прямом смысле слова сладким.
*чернильная клякса*
Когда Гарри отключился, я даже попробовал его семя на вкус, потому что он не мог отделаться от мысли, что и оно будет подобно мёду или патоке, но тут меня ждало разочарование: на вкус оно было горько-солёное.
Я позаботился о нем, почистил и укрыл одеялом, а сам был слишком перевозбужден, чтобы ложиться рядом с ним спать и решил что-то на писаться тебе, мой дорогой дневник.
*чернильная клякса*
Но я почему-то вообще не могу сосредоточиться, а левая рука то и дело скользит по животу, а потом все ниже, повторяя то, что только что делал Гарри для меня напоказ.
Пожалуй, я допишу потом.
*ещё два чернильных пятна*
