***
7 ноября 1998 года, 15 часов ровно
Дорогой дневник, снова калейдоскоп событий мешает писать тебе вовремя, но в этом нет моей вины. У моего маленького гриффиндорца дважды за одни сутки произошёл магический выброс и теперь мы оба в больничном крыле, если кратко. Если развёрнуто, то первый случился вчера ночью, Гарри просто перенервничал, но я смог помочь ему, с наименьшими потерями. А второй случился чуть позже, утром, в кабинете директора. Меня тогда с урока вызвал какой-то мальчишка с хаффлпаффа, сказал, что Гарри Поттера вызвали к директору и я сорвался, даже не дописав ответы на проверочную работу по древним рунам. За учебным процессом нашей группы наблюдал Люциус Малфой, который был более чем осведомлён о ситуации. И он, естественно, решил меня сопроводить. Это было хорошее решение, потому что когда мы добрались до входа в башню директора, горгулья отказалась пускать нас без пароля. А уж когда мы почувствовали запах гари… Лорд Малфой принял единственное верное решение и попросту кинул в горгулью Бомбарду. Тогда, не зная, что я увижу в директорском кабинете, я мстительно порадовался, что теперь Дамблдору придётся хорошо постараться, чтобы сначала восстановить своего стража из осколков, а потом уговорить снова охранять его кабинет, если, конечно, это вообще будет всё ещё его кабинет. Но за те пару секунд, что мы с лордом Малфоем потратили на подъем по этой чёртовой лестнице, я и думать забыл об этом. Запах гари, палёной бумаги и горелой плоти не оставлял размаха для нашей фантазии. Ещё не открыв дверь, я уже примерно представлял, что увижу. К счастью, всё было не так фатально. Почти. Кроме того, что мой малыш, явно с подачи этого сраного старого пердуна сорвался и не смог сдержать свою магию. Мне в этот момент было вообще на всё и на всех плевать. Кроме Гарри. И я совершил то, что никогда не стал бы делать раньше. Я рискнул своей жизнью, самым дорогим и оберегаемым, как я думал раньше, чтобы спасти этого несносного мальчишку! Да, дорогой мой дневник. Я, как был, не наложив на себя даже простенького щита, сунулся прямо в центр огненного вихря, чтобы успокоить своего милого маленького гриффиндорца. И у меня всё получилось, к счастью. К несчастью, выжили все. И Дамблдор, и МакКошка тоже. Правда им досталось очень серьёзно и их отправили в Мунго, потому что мадам Помфри отказалась лечить такие серьёзные травмы. Я наслаждался видом их потрескавшейся, обгоревшей кожи, сочащейся кровью, скрюченными в куриную лапу пальцами… Хотя я в этот момент был едва ли лучше. Но мне чертовски понравилось то, в каком состоянии были эти недостойные. И как же замечательно, что мой малыш этого не видел и никогда не узнает, на что способна на самом деле его магия. Лорд Малфой вызвал авроров и началось разбирательство, пока пострадавших медики готовили к транспортировке аварийными портключами: сначала их нужно было вынести за территорию школы, потому что антиаппартационные щиты снять сейчас было некому. Я рассказал аврору всё, что знал, начиная с той самой навозной бомбы, заканчивая тем, что Дамблдор велел Гарри ночевать в своей спальне, но не провел воспитательной работы с его соседями по комнате, которые сожгли вещи Гарри, неоднократно избивали и оскорбляли. Лорд Малфой, который присутствовал на допросе, едва совладал со своими эмоциями. И я его понимал. Я сам, стиснув зубы от боли в обгоревших руках, пересказывая бесстрастным тоном произошедшее, еле держался. Я сам пылал от ярости и желания как минимум покалечить кого-то. Но я сдержался. И отдал свои воспоминания. Чёрт возьми, они только после этого разрешили оказать мне медицинскую помощь! Они видели, что мне плохо. Что я едва держусь, но сначала решили уточнить факты. Если бы на моём месте был Гарри, то я бы действительно убил бы этих идиотов. Ещё декан, который, естественно, пришёл на пожарище, не помогал совершенно. Он охал, ахал и причитал, вместо того, чтобы попросить уже свернуть допрос и помочь мне. Хотя бы споить обезболивающее зелье. Но, как бы там ни было, сейчас я уже здоров, могу вполне уверенно держать только что зажившими руками перо и сижу у кровати своего малыша, ожидая, когда он проснётся. Смотря на него, я успокиваюсь. Я вижу, что он жив и относительно цел, пусть всё ещё излишне бледен… Но я тогда, в кабинете директора, столь сильно испугался, что могу его потерять…Я ненавижу себя за те чувства, которые я испытываю к этому человеку. Они заставили меня свернуть с намеченного пути, пересмотреть свою систему ценностей и даже рискнуть собственной жизнью. Я так хотел бы отмотать время назад, чтобы всё было по-старому, но не могу. И не могу теперь отказаться. Эти чувства, яркие, поглощающие, теперь часть меня и я ощущаю, как они заполнили пустоту внутри, прогнали темноту и боль, о которой я раньше и не подозревал. Если это то, что другие люди называют любовью, то теперь я осознал, почему именно из-за этого разгоарются войны и почему люди совершают подвиги. Или наоборот, ужасающие вещи… Я так не хотел этого… Я хотел только жить вечно, сохраняя холодный разум, чтобы привести магический мир к процветанию. А теперь? Что я смогу сделать теперь? Отказавшийся от вечной жизни...Влюблённый, сопливый дурак? Я не знаю. Но лишь надеюсь, что ради Гарри я смогу совершить гораздо больше, чем планировал совершить для самого себя. Он делает меня ужасно уязвимым и слабым. Он делает меня сильным. Сильнее, чем я был когда бы то ни было до этого. Я ненавижу себя. Я люблю Гарри Поттера. И сложу весь мир к его ногам, куда там какой-то шайке хулиганов!
***
Гарри открыл глаза, но тут же закрыл их: они начали слезиться от яркого света, да и не видел он ничего практически, потому что был без очков. Он не понимал, где он. Он не понимал, жив ли он вообще, или попал в чистилище, не мог осознать себя ни в пространстве, ни во времени. … Пока не почувствовал, как привычно холодят виски металлические дужки его очков. Пока не почувствовал, как его взяли за руку. Осторожно и нежно, проводя подушечкой большого пальца по нежной коже запястья. — Том, — прошептал Гарри, так и не открыв глаза. Он не знал, что увидит, он боялся. — Я здесь, Малыш. Я рядом, — тихий, успокаивающий голос, который заставлял сердце Гарри трепетать. И он снова открыл глаза. Забыв все страхи. Потому что его Том рядом, он о нём заботится, он держит его за руку. — Ты… Ты прекрасен, — у Гарри действительно перехватило дух от того, что он увидел. Том Риддл был сейчас для него богом. Восхитительным, словно античная статуя, но живым, тёплым, смотрящим на него так, как смотрят только на тех, кто не безразличен. И эти длинные, въющиеся тёмные локоны, которые мягко обрамляли красивое лицо с точёными скулами… — Мы умерли и теперь встретились по ту сторону? — Ошарашенно спросил Гарри, всё ещё не замечая ничего и никого, кроме Тома. Но тот лишь покачал головой, мягко улыбаясь. — Нет, Малыш, мы живы. Всё хорошо, мы в Хогвартсе и ты наконец-то очнулся, мой милый, — Том, едва касаясь, провел кончиками пальцев по его щеке, даря ласку, в которой Гарри так нуждался. — Я… Я так сожалею о том, что произошло… — Начал было оправдываться гриффиндорец, но Том не дал ему даже договорить, кладя указательный палец поперёк таких мягких пухлых губ. — Ты ни в чём не виноват. Тебе просто нужно будет рассказать о том, что произошло между тобой и директором, а лучше просто отдать свои воспоминания. Я позаботился обо всём остальном, Малыш, — Гарри от этих слов чуть было не расплакался, но всё же смог сдержаться, лишь всхлипнув надрывно. — Я люблю тебя… Папочка, — краснея, прошептал он, понимая, что сказанное — абсолютная истина. Том счастливо улыбнулся, а затем, встав со своего стула, нагнулся к Гарри и ласково поцеловал его в лоб. — Я тоже люблю тебя, Малыш. И, помни: что бы ни случилось, я всегда буду рядом с тобой, — смотря в зелёные огромные глаза, мягко сказал слизеринец. А потом двери Больничного Крыла резко распахнулись, выпуская внутрь лорда Малфоя, лорда Нотта и леди Забини, позади которых шёл одетый в алую форменную мантию аврор. — Сигнальные чары сработали, значит, мальчик очнулся, — сказала леди Забини, кивая вышедшей из своего кабинета мадам Помфри. — И нам нужно задать ему несколько вопросов, — подхватил аврор, расправляя для большей внушительности и без того широкие плечи. Гарри тяжело, но тихо вздохнул и с помощью Тома сел, положив под спину подушку.