-x-X-x-
Боль. Страдание. Агония. Гниение. Все существование Миллисент определяется этими вещами. Она, пораженная глубокой, неизлечимой болезнью — Алой Гнилью, может только лежать и ждать смерти. Ждать, когда закончатся ее страдания. Рыжие локоны, покрытые потом и другими нечистотами, покрывают ее лицо, когда она лежит, прислонившись к стене. Храм Чумы был единственным местом, которое осталось для нее после того, как ей пришлось избавиться от руки. Гниль распространилась слишком далеко. Она… она умирала. Возможно, это было к лучшему. Она помнила… некоторые вещи. Но в то же время, недостаточно. Она была уверена, что у нее были сестры. Но она не могла вспомнить ни их имен, ни их лиц. Тем не менее, у нее сложилось впечатление, что они, все они, были сильнее ее. Сильнее, чем она. Она была самой слабой в группе. Она была той, кто оступился и упал, и лучше бы ей было умереть. Сестры отбросили ее в сторону, оставив в этом месте. И, возможно, это было к лучшему. Но это не мешало ей страдать. Сердце Миллисент не переставало болеть. Неужели она действительно недостойна жизни, счастья? Неужели это все, что у нее есть? Неужели она… — КРИИИИИИ! Миллисент вздрагивает, так как ее внимание, внезапно, привлекает визг Родичей Гнили у входа в храм. Звуки размахиваемого оружия и выпущенных снарядов наполняют воздух, но она не двигается. Если бы Родичи Гнили, охранявшие Храм Чумы, хотели убить ее, они могли бы сделать это в любой момент с момента ее появления. Вместо этого они поклонялись ей… вернее, они поклонялись Алой Гнили, которая клубилась под ее плотью. По коже Миллисент пробежала дрожь, рыжая почувствовала, как Гниль впивается в нее, пульсируя в венах. Больно… так больно. Боль умопомрачительная, мучительная. Ей хочется, чтобы это закончилось, но она слишком труслива, чтобы сделать это самой. Она может только надеяться, что это не продлится долго, но даже эта надежда обманчива. Действительно, те, кто страдает от Алой Гнили, умирают нелегко, если только они не слабы, а Миллисент, даже будучи самой слабой среди своих сестер, не НАСТОЛЬКО слаба. … Возможно, ей следовало сохранить руку. Очевидно, что отрезать ее было недостаточно, чтобы вылечить ее. Алая гниль зародилась в руке, но прежде чем она отрезала конечность, та, как ночной вор, пробралась в остальные части тела. Теперь она была и больна, и без руки, как бы… прискорбно это ни было. Если бы она только сохранила ее, возможно, Алая Гниль убила бы ее быстрее. Возможно, она бы уже обрела сладкое забвение, вместо этой полужизни, полной мучений, страданий и боли. Возможно… Миллисент снова вздрагивает. Не из-за шума, который издают Родичи, нет, запоздало осознает она, они замолчали. Она вздрагивает, оторванная от своих мыслей, потому что в нескольких футах от нее раздается хруст сапог. Тогда она понимает, ПОЧЕМУ замолчали Родичи. Те слуги Гнили, которые взяли на себя обязанность охранять ее и Храм… пали в бою. Дыхание затруднено для такой, как она. Ее легкие наполняются меньшим количеством воздуха, чем обычно, и ее ослабленные ребра трещат при каждом вдохе. — Ах… ах… Медленно, с большим усилием, Миллисент поднимает голову. При этом рука, которой она обхватывает себя, сжимается на грудине, и даже от этого легкого движения ее пронзает спазм чистой агонии и боли. Она едва может двигаться… но она может хотя бы посмотреть вверх и увидеть того, кто пришел за ней. Возможно, чтобы покончить с ней, как он покончил с Родичами? Или просто поглазеть на уродца, на умирающую женщину. В любом случае, она чувствует себя обязанной попытаться предупредить его. — Нгх… кто… кто там? Ну, это неважно. Если ты мудр, ты уйдешь, немедленно. Моя плоть разъедается Алой Гнилью. Это не просто болезнь, это проклятие. Человек не должен вмешиваться в это. Даже откинув голову назад и подняв глаза, она едва видит его сквозь бахрому волос на лице. У нее даже нет внутренней силы, чтобы сделать достаточно мощный глоток воздуха, чтобы убрать волосы с лица. Она застыла, глядя на неясное пятно мужчины… пока он не присел перед ней, а затем опустился на одно колено, чтобы оказаться на ее уровне. Опустив глаза, она впервые смогла рассмотреть его как следует. Полностью закованный в броню, он представляет собой внушительное зрелище. При этом нижняя часть его лица закрыта маской. Разумный ход, особенно в таком пропитанном гнилью месте, как это. Держать рот и нос закрытыми — один из лучших способов предотвратить передачу, избежать болезни. Однако его глаза хорошо видны… и Миллисент на секунду потеряла дар речи от того, насколько они добры. Она лишь потрясенно моргает, когда он протягивает к ней одну из своих бронированных рук в перчатке и проводит большим пальцем по ее щеке. Она даже не осознавала, что плачет, пока он не вытер ей слезы. Не то чтобы они прекратились. Ей так больно… и даже этот добрый человек не может ей помочь. Или она так думает. Прежде чем она успевает еще раз попросить его уйти, чтобы Гниль не забрала и его, он протягивает другую руку, и в ней оказывается игла. Миллисент нахмуривает брови, и смотрит, как он держит ее в руке, позволяя золоту блестеть в тусклом свете факелов руин храма. Он изображает, как протыкает себя, а затем протягивает ей. — Ты просишь, чтобы я проткнула себя иглой? Для… для чего? Ее первая мысль — что это какой-то чудовищный человек, который, возможно, ищет образцы Алой Гнили. Но это не имеет смысла, не так ли? Сейчас они находятся в центре Каэлида. Весь регион покрыт гнилью. Она есть ВЕЗДЕ. Если он хотел Алой Гнили, даже Алой Гнили, которая выросла и созрела внутри живого тела… ну, он был избалован выбором, не так ли? Так что дело было явно не в этом. А еще у него были такие добрые глаза… Миллисент уже давно перестала верить, что в мире есть добро, по крайней мере, для такой несчастной, как она. Или ей так казалось. Прислонившись к стене и глядя на этого человека, протягивающего ей иглу, она не может отделаться от ощущения чего-то… чего-то предвкушающего. Имитируя укол иглой, мужчина превращает свою вторую руку в кулак, плотно закрывая ее и сжимая. Миллисент не сразу понимает, о чем он говорит, или, по крайней мере, приходит в голову какая-то идея. Но… конечно же, нет. — Чтобы подавить Алую Гниль? Когда он кивает, его глаза улыбаются улыбкой, скрытой под маской бандита, Миллисент испускает вздрагивающий, недоверчивый вздох неверия, который вызывает новые волны боли, омывающие ее существо. — Но… как? Нет. Спрашивать «как» будет слишком долго. Просить объяснений у этого человека, который до сих пор не сказал ей ни слова… быстро ни к чему не приведет, разве что к еще большей боли, еще большей агонии. Может ли он, вообще, говорить? Или, возможно, он как-то задерживает дыхание, и поэтому молчит? В любом случае, Миллисент принимает решение прямо здесь и сейчас. — Неважно. Я решила, что лучше доверять тебе, чем просто продолжать гнить изнутри. Медленно, она поднимает оставшуюся руку. Мужчина кладет золотую иглу в ее ладонь. Ее пальцы смыкаются вокруг нее, сдвигая ее до тех пор, пока она не будет захвачена правильно. Однако, когда она готовится уколоть себя ею, прямо под ребра, где он изобразил, Миллисент не может удержаться… она чувствует себя немного неловко. — Не могли бы вы… отвести глаза на минутку? Человек в маске торжественно кивает и отворачивается. Миллисент прикусывает нижнюю губу, стягивает с себя пропитанную потом и кровью рубашку… и с удивительной легкостью вводит золотую иглу в свою плоть. Покончив с этим, она поправляет рубашку и испускает дрожащий вздох. — Что ж. Это было легче, чем ожидалось. Но тогда почему я чувствую себя так… Миллисент потрясенно моргает, осознавая, что этот ее последний вздох… был очень легким. Боль уже отступает. Алая Гниль больше не пульсирует. Ее дыхание выровнялось, а тело, впервые за долгое время, больше не сотрясается от мучительной боли при каждом движении. Почти не задумываясь, Миллисент поднимает руку и убирает рыжие локоны с глаз, чтобы удивленно посмотреть на таинственного незнакомца, который сделал это для нее. Когда он снова поворачивается к ней, морщинки вокруг его глаз дают понять, что он все еще улыбается ей и, кажется, вполне доволен собой. Так и должно быть. Насколько Миллисент знала, от Алой гнили не было лекарства. Не в таком случае, как у нее, который зашел так далеко. Быстро моргая, Миллисент открывает рот… но не знает, что сказать. И прежде чем она успевает сообразить, все это обрушивается на нее разом. Она была истощена. Она была более чем измотана. Боль… боль была отличным способом заставить человека бодрствовать долгое время после того, как он предпочел бы заснуть. У Миллисент не было спокойной ночи дольше, чем она могла вспомнить. Она так же давно не могла заснуть спокойно, боль и агония будили ее в любое время по малейшему поводу, независимо от того, когда и где она находилась. Отсутствие этой боли, внезапное утихание агонии в ее венах… это слишком много для нее. Ее тело так долго подвергалось нагрузкам, как и ее разум. Прежде чем она успевает сказать или сделать что-либо еще, все это настигает ее, и глаза Миллисент закатываются назад, а тело стремительно отключается, впервые за… кто бы мог подумать, сколько времени. Последнее, что она видит перед тем, как потерять сознание, — это добрые глаза того мужчины, все еще смотрящие на нее, смотрящие с нежностью и привязанностью, которую Миллисент просто не могла объяснить. В конце концов, кому может быть дело до такой жалкой твари, как она? Кто будет любить такую слабачку, как она?-x-X-x-
Когда она снова проснулась, Миллисент была одна. Придя в себя, она инстинктивно глубоко вдыхает воздух, вздрагивая в ожидании боли от гниющих легких. Но боли нет. Нет агонии. Когда она медленно садится, красная голова удивляется тому, как хорошо она себя чувствует. Ей все еще очень больно, но по сравнению с предыдущим опытом это было… в миллион раз лучше. Пораженная, Миллисент медленно поднимается на ноги. Как давно она не чувствовала, что у нее есть силы ходить. Она смотрит на себя со стороны, и все вспоминает. Этот человек и его игла. Он сделал это с ней. Он сделал это для нее. А она даже не знала ни его имени, ни того, зачем он пришел к ней. Какова была его цель в этой гнилой земле, что он специально искал ее? Переместив руку вниз, к кончику иглы, все еще погребенной под ребрами, Миллисент провела языком по потрескавшимся губам. Такой артефакт, как этот… зачем ему тратить его на такую, как она? Должны же быть варианты получше, верно? Она была пустышкой. Она была никем. Вот только это было не совсем так, не так ли? Рука Миллисент переместилась с бока на лоб, и она на мгновение застонала от вспышек воспоминаний… судьбы, пульсирующих в ее голове. Она болит, но даже такая боль — ничто по сравнению с предыдущей агонией, в которой она пребывала. Она чувствует себя прекрасно, независимо от обстоятельств. Но она хотела… ей нужно было найти того человека. Ей нужно было поблагодарить его. И, более того, ей нужно было оставить это место позади. Храм Чумы был местом, куда она пришла, чтобы умереть, а теперь… теперь она думала, что может жить. Быстрым движением она откинула волосы назад, и хотя сделать это без руки довольно сложно, ей удалось собрать волосы в хвост. Выйдя из разрушенного храма, Миллисент не совсем понимает, куда идет, но что-то влечет ее в одном направлении, и она направляется именно туда. Спустившись с горы, она попадает в хижину… и там ее уже ждет ее мужчина, улыбка на его закрытом маской лице, заметная по прищуренным глазам. Миллисент не может удержаться. Она тоже улыбается — широкой, белозубой улыбкой, которая растягивается от уха до уха, когда она смотрит на своего таинственного, красивого незнакомца. Не то чтобы она могла с уверенностью сказать, что он красив… но ей нравится представлять, что он красив, если не снаружи, то внутри. — Я надеялась увидеть вас снова. Прошу прощения, что упала в обморок, даже не успев поблагодарить вас. Все так, как вы мне сказали. Игла… она сработала. Я могу не понимать как, но Алая Гниль перестала пульсировать. Даже… даже кошмары отступили. Я заснула обычным сном. Выпустив низкий вздох, от которого не дрогнули ни легкие, ни ребра, Миллисент… смеется. Она смеется беззаботным, потрясенным смехом, и удивляется тому, что это не больно. — И теперь… хотя я сама в это с трудом верю, я могу двигаться, как мне вздумается. Это все благодаря вам, понимаете? Вы спасли меня. И затем, потому что она чувствует, что должна что-то сделать, и думала об этом с тех пор, как начала пробираться из храма, Миллисент тянется к своему боку и достает последний остаток дома, который у нее остался, последнюю реликвию, которую сестры позволили ей сохранить, последний остаток ее связи с ними. — Я никак не могу отплатить вам по-настоящему… но я бы хотела, чтобы вы получили это в знак благодарности. Может быть, это и пустяк, но для меня это будет значить очень много, если вы возьмете это. В знак моей признательности. Протягивая реликвию, Миллисент поняла, что немного бредит. Она, бредящая. Сколько времени прошло с тех пор, как она могла просто говорить, не оценивая свои слова? Как давно она не могла говорить без боли в груди, хрипов в легких, дрожи в ребрах? Когда ее спаситель берет реликвию и дает ей простой кивок и еще одну улыбку, Миллисент на мгновение колеблется. Она хочет… она ничего не хочет, кроме как попроситься пойти с ним. Но она знает, что не достойна. Во всяком случае, пока не достойна. К тому же… чем дольше она может размышлять, тем сильнее зовет ее судьба. — Я… я подумываю об отъезде. В путешествие. С иглой, вонзившейся в мою плоть, я начала вспоминать, пусть и смутно… свою судьбу. Сглотнув, Миллисент смотрит на своего спасителя, полунадеясь, что он остановит ее, полунадеясь, что он потребует, чтобы она осталась с ним в качестве компенсации. Но понимающий взгляд его глаз говорит ей — он знает, что она права. Они должны расстаться на время. Это больно… но это должно быть сделано. И все же. — Меня зовут Миллисент. Я молюсь, чтобы судьба позволила нам встретиться снова. Шагнув вперед, таинственный молчаливый мужчина положил руку ей на плечо, и кивнул в знак согласия. Затем он поворачивается, и оставляет ее на месте, продолжая свой путь. Она лишь мгновение смотрит ему вслед, а затем также продолжает свой путь. Все изменилось всего за один короткий день. Она не знает, скольким пришлось пожертвовать этому человеку, чтобы получить эту иглу, не знает, какой ценой он помог ей, но одно она знает точно. Только от нее зависит, чтобы все это стоило того. Только от нее зависит, заслужит ли она эту милость и благодать.-x-X-x-
A/N: Следующая глава — наша первая встреча с Родерикой. А в следующей главе — наша первая сексуальная встреча! Интересно, с кем это будет, а? ; P Просто хотела сказать, что я очень ценю любовь, внимание и отзывы, которые этот фик получил до сих пор. Это очень много для меня значит, так что спасибо вам, ребята, и продолжайте в том же духе, пока вам нравится эта история!-x-X-x-