По линованной бумаге пиши только поперёк

      Заняться своей главной проблемой на повестке дня Анжольрас решил в понедельник – суеверно, зато символично. И, как бы ему ни хотелось, чтобы этой главной проблемой было что-то действительно важное и стоящее, текущие домашние работы были сданы, до экзаменов оставалось ещё много времени, и даже вся одежда была уже перестирана – настало время заняться просьбой Курфейрака.       От родителей в этом деле не оказалось никакого прока: уехав из Горда, они оборвали все контакты с его жителями и оттого ничем не смогли помочь. Общие с Грантером знакомые на ум не приходили; а те, что приходили, были либо недостаточно знакомыми, либо недостаточно общими. Оставался только один вариант: собравшись с духом, Анжольрас позвонил бабушке.       Пришлось выслушать полчаса причитаний на тему того, насколько редко он о ней вспоминал, как обидно то, что она абсолютно никому не нужна, а ещё – жалоб на того, что сиделка у неё точно подворовывает («потому что она филиппинка, а это у них в крови»). В течение этого выматывающего разговора Эмманюэль потерял добрую половину нервных клеток, которые, между прочим, не восстанавливаются, зато по итогу обрёл заветный номер. Нет, не Этьена. Его сестры. Но это уже был шаг на пути к победе. Маленький шаг для Старой мадам Карпантье, владевшей номерами практически всех живущих или когда-либо живших в Горде, но гигантский скачок для её внука.       Воодушевлённый небольшой победой, Анжольрас сразу же позвонил Эдит. Та не ответила. Немудрено: стояла самая середина буднего дня, а сестра Грантера, если ничего не изменилось за эти годы, много работала. Следующий звонок Эмманюэль решил отложить до вечера, чтобы не показаться подозрительно настырным. И всё-таки, тем не менее, ему сегодня не придётся идти в «Мюзен» с пустыми руками и виновато отбиваться от настойчивых вопросов Антуана.       Бар «Мюзен» был настолько маленьким, что постоянно создавал впечатление забитого под завязку. Почти каждый вечер это впечатление гарантировала компания «Друзей», всегда занимавшая один и тот же длинный стол в дальнем углу заведения. Он был негласно за ними зарезервирован навечно; ходили слухи, что даже в редкие дни, когда «Друзья» по тем или иным причинам воздерживались от общего собрания, местные официанты шикали на любого, кто осмеливался занять то самое место.       «Друзья» постоянно увеличивались в числе: кто-то приводил своих новых стоящих знакомых, а кто-то (нет, только Мариус) – девушек. В этом случае соседним столикам приходилось беспрекословно приносить в жертву стулья. Пробираясь к своим, Анжольрас практически сразу заметил очередной акт жертвоприношения такого рода: в последний раз, когда они собирались полным составом, за ближайшим столиком могла рассесться компания из трёх человек. Теперь же он превратился в романтичное место для пары, если место под боком у крикливой компании студентов вообще можно счесть романтичным. Да и причина жертвы обнаружилась легко: рядом с Жоли сидел незнакомый молодой человек. Ему уже можно было посочувствовать: судя по его растерянному и смущённому выражению лица и тому, как Курфейрак перегнулся к нему через стол, допрос с пристрастием был начат. С каждым шагом Анжольрас слышал всё больше и больше – и действительно: незнакомцу можно было только посочувствовать.       – А вот «Лэгль» – это просто «Лэгль» или всё-таки «Л’Эгль»? – голос Антуана, как обычно, перекрывал все остальные. Не только за столом – во всем баре, вероятно, тоже.       – Богом клянусь, Курф, и, думаю, выражу этим общее мнение, – встрял в диалог Фейи, не давая новенькому ответить. – Если ты еще хоть раз расскажешь эту душещипательную историю про то, как твой какой-то пра-пра-пра-пра выкинул из фамилии приставку «де», отчего у тебя теперь комплекс дворянской неполноценности, я уйду и больше никогда сюда не вернусь. Никогда!       – Да брось, Лео, это же новый член компании, он же ничего о нас не знает, а это узнавать нужно в первую очередь! – возмутился Курфейрак. – Вот, Ману, чувак, ты, как умный человек, рассуди нас!       Разумеется, решать никакие споры по поводу в очередной раз ущемлённого эго Курфейрака («де Курфейрака», на минутку) Анжольрас не собирался, поэтому просто протянул молодому человеку руку в знак приветствия, спасая положение. Тот явно был этому ужасно рад, устремив на Эмманюэля полный благодарности взгляд. Да, к знакомству к Курфейраком стоит быть заранее готовым.       – Эмманюэль Анжольрас.       – Виктóр Лэгль. Просто «Лэгль», без всяких апострофов. И я родом из Мо, поэтому друзья иногда зовут меня Боссюэ.       – А-а-а, – протянули в один голос Анжольрас, Комбефер и Жеан. Эмманюэль, подытоживая, добавил: – Хорошая шутка, кстати.       Остальные «Друзья» принялись кидать настороженные взгляды то на них, то на Лэгля, но никто не решался задать вопрос, чтобы не показать свою некомпетентность перед новым знакомым. Времени молчаливого непонимания Анжольрасу вполне хватило, чтобы занять своё обычное место в конце стола, заботливо сбережённое друзьями. Впрочем, место, может быть, было и во главе стола – это уже зависело от философских предпочтений наблюдателя.       Первым нашёлся Баорель, уберегая остальных от ещё одной затянувшейся неловкой ситуации. На пару с Фейи представляя в компании сословие простых работяг без высшего образования, он не нуждался в сохранении образа интеллектуала:       – Если она такая хорошая, может, и нам эту шутку объясните? Мы все посмеёмся.       – А что, историю в твоей сельской школе вообще не преподавали? – отозвался Жеан.       Обычно Прувер был милейшим человеком, который не обидел бы и муху, но, едва количество алкоголя в крови превышало определённое значение, он тут же превращался в озлобленную язву и временами даже напоминал Эмманюэлю бабушку.       – Слышь ты, умник! Да я тебе сейчас ка-ак… – впрочем, и вступать в конфронтацию с такой горячей головой, как Баорель, тоже не стоило.       – Баорель. Жеан. Хватит, – строго пресёк их Анжольрас. Те продолжили испепелять друг друга сердитыми взглядами, но замолчали тут же. Несмотря на все существовавшие разногласия, авторитет Эмманюэля в группе не оспаривался во многом из-за его уверенного и властного голоса, способного за одну только фразу прекратить любой спор. – Фер, объяснишь шутку, ладно?       – О, да, конечно! – оживлённо подключился Николя, всегда готовый разрядить атмосферу. – Ну, его фамилия похожа на слово «орёл», и он родом из Мо, а Орёл из Мо – это одно из прозвищ Жака-Бениня Боссюэ.       – А Жак-Бенинь Боссюэ – это?..       – Важный епископ Нового времени.       – А-а, ну, так бы сразу и сказал, – отмахнулся Баорель. – что его друзья – просто унылые дрочилы.       Лэгль, и без того растерянный, смутился ещё больше и шепнул что-то на ухо Жоли. Тот коротко кивнул и виновато развёл руками, будто бы говоря: «ну да, такие у меня друзья». Было заметно, что новенькому не очень-то комфортно в этой компании; Анжольрас не мог понять, это сегодня все они поголовно встали не с тех ног, или же его друзья всегда были такими саркастичными и циничными, а он просто к ним уже привык. Чтобы хоть как-то реабилитировать компанию и не сгореть со стыда за них, пришлось вновь выступить голосом разума и спасти положение:       – Кстати, какими судьбами ты тут очутился, Вик? Ты, как я понимаю, друг Рене?       – Да, – ответил он, явно радуясь перемене темы. – И я его новый сосед по квартире.       – А ещё он встречается с Мюзикеттой, – добавил Жоли.       – Подожди, я думал, ты встречаешься с Мюзикеттой! – к разговору подключился известный знаток личных границ Курфейрак.       – У нас свободные отношения, – пояснил Рене холодно. – А это значит, что, помимо меня, она может встречаться с кем угодно.       Казалось, спасти этот вечер было уже невозможно. Ну, по крайней мере, он пытался. Обычная шумная общая болтовня превратилась в неловкие перешёптывания парами и тройками, и с этим ничего уже нельзя было поделать – только заказать сидр и признать поражение. Но Эмманюэль Анжольрас не был из тех, кто принимает поражение так просто, поэтому после того, как официантка поставила перед ним запотевший стакан, он совершил ещё одну отчаянную попытку втянуть Лэгля в разговор.       – Расскажешь нам немного о себе, ладно? – поинтересовался он. – Что посчитаешь нужным.       – Окей, хорошо… ну, мне двадцать шесть лет. Я, как уже сказал, родом из Мо. Учусь на первом курсе в университете Дени Дидро, – компания золотых студентов Сорбонны и Дофина уже начала было издавать унизительные вздохи, но они были резко оборваны шиканьем Анжольраса. – Ну да, я понимаю, что это не лучший универ, но мне хватает. Изучаю лингвистику. Вы, наверное, скажете, что я уже староват для первокурсника, но я думаю, что начать получать знания никогда не поздно...       Телефоны имеют какую-то особенную сверхспособность – звонить в самый не подходящий для этого момент. Вот и сейчас, когда Эмманюэль был бы рад продолжить слушать рассказ Лэгля, сотовый внезапно предательски завибрировал в кармане брюк. Анжольрас кинул быстрый взгляд на экран и тут же, коротко извинившись перед друзьями за вынужденное отсутствие, кинулся к выходу. Серьёзные разговоры нельзя вести внутри бара – обязательно предстанешь в плохом свете: и для собеседника, которому покажешься слишком несерьёзным, и для своей компании, которой покажешься, в свою очередь, слишком серьёзным.       За время, проведенное Эмманюэлем в «Мюзене», громоздкие серые тучи успели не только набежать на небо, но и разорваться на части, щедро омывая мостовые потоками воды. Последние капли, опоздавшие на основную вечеринку и явно обиженные этим, продолжали барабанить по тканевым навесам бесчисленных кафе, по выступающим вперёд чугунным балконам и по жестяным крышам аккуратных домов. От проливного дождя сточные канавы моментально переполнились водой, и, вылетев на улицу, Анжольрас тут же по самую щиколотку угодил в глубокую лужу. Чертыхнувшись на себя за такой неподходящий подбор обуви – ну кто же будет надевать лёгкие кроссовки в такое-то время! – и за то, что оставил плащ внутри, Эмманюэль снял, наконец, трубку. Ах, Париж был всегда прекрасен и никогда не подводил.       – Вы мне звонили? – женский голос, раздавшийся с того конца сети, был строгим и уверенным. Такие голоса обычно принадлежат сильным бизнесвумен, одетым в стильные брючные костюмы, вечно куда-то спешащим по графику, расписанному по минутам, предпочитающим пить сухой мартини, а по выходным играющим в теннис с подругами.       – Эдит? Эдит Грантер? – а его запыхавшийся голос был больше похож на дрожащего перед строгой учительницей школьника.       – Да. А кто спрашивает?       – Это Эмманюэль Анжольрас. Мы были соседями в Горде, – прикрывая трубку от посторонних звуков ладонью, пояснил он. – И я был другом вашего брата. Бабушка дала мне ваш номер, и…       – О, неужели это тот самый внук той самой мадам Карпантье? – вдруг оживилась Эдит. Её тон даже как-то, казалось, подобрел: так, как он добреет, когда разговариваешь с хорошим старым знакомым. Только вот они и знакомыми-то толком не были.       – Именно так, – улыбнулся Эмманюэль.       – И как она там?       – В добром здравии, спасибо.       – Извини за такой нескромный вопрос, но ей уже перевалило за сто?       – О нет, что вы, ей всего девяноста шесть!       Из трубки раздался добродушный смех. Эдит стремительно преодолела границу между деловым «вы» и дружеским «ты» – конечно, она ведь была крайне деловой женщиной, и времени на соблюдение всех формальностей у неё просто-напросто не было. А Эмманюэль был даже младше её брата, с которым её разделяло ни много ни мало семнадцать лет. Анжольрас ещё не решил, как к этому относиться, поэтому предпочёл всё-таки продолжать держать дистанцию. Мало ли, обидится ещё! В голове тут же всплыли все хлёсткие эпитеты, которыми Этьен щедро одаривал Эдит – нет, определённо стоило держать дистанцию.       – Но ты, наверное, мне не просто так поболтать звонил, верно? – от такого прямого вопроса душа ёкнула в пятки.       Сейчас или никогда; получается, так делаются дела во «взрослом» мире: приходится сразу брать быка за рога.       – Да, у меня к вам есть небольшая просьба, – начал Анжольрас мягко. – Вы читаете «Télérama»?       – Редко, – сухо ответила она. Ну, ещё бы: такие обычно пролистывают любую газету до раздела акционерных сводок и бросают за ненадобностью. – А в чём вопрос?       – И не стоит, – усмехнулся Эмманюэль, стараясь, чтобы его шутка звучала непринуждённо. – Но, понимаете, мой близкий друг работает там журналистом, и страшно хочет заполучить интервью с Этьеном. А я в некоторой степени пообещал ему в этом посодействовать. Поэтому… не могли бы вы дать мне его нынешний номер? Если нет, то я пойму, безусловно. Вы, разумеется, не обязаны.       На несколько мгновений, которые ощущались вечностью, повисло молчание. Но молчание – это иногда даже хорошо. Иногда оно даёт волшебное чувство безопасной отсрочки перед словом «нет».       – Как, ты говоришь, зовут твоего друга? – наконец нарушая тишину, спросила Эдит.       – Антуан Курфейрак. Через «C» и в начале, и на конце, – бросился объяснять Эмманюэль. – Вы можете почитать его работы! Он действительно очень хороший и талантливый журналист.       – А ты, должно быть, теперь очень хороший друг, если просишь для него о таком.       Анжольрас стушевался. Что значило это «теперь»? Почему он был плохим другом раньше? Что Эдит о нём знала, а, главное, чего не знала? Возникало слишком много вопросов. Серьёзных вопросов, решать которые по телефону, конечно, не стоило. Сердце виновато забилось быстрее; не надо было принимать просьбу Антуана. Не надо было ворошить прошлое. Не надо.       – Да… наверное, – сдавленно ответил он.       – Хорошо. Я решу, что я могу сделать, и дам тебе знать, ладно?       – Спасибо! – для пущей эмоциональности, которая всё равно не будет понятна собеседнице, Анжольрас даже закивал. – Огромное спасибо!       – Хорошего вечера, Эмманюэль, – и она повесила трубку.       Он остался стоять под козырьком «Мюзена» ещё какое-то время, смотря на то, как тонкие голые корявые ветки прорезали сероватое вечернее небо. На них то тут, то там блестели небольшие лампочки – единственные звёзды, которые можно было увидеть в городе. Свет от них, присоединяясь к фонарному, блёкло отражался в лужах на мостовой. Казалось, что Париж был городом, сотканным из миллиона нитей тусклого золота.       Возвращаться внутрь не хотелось. У Анжольраса даже промелькнула мысль уйти прямо сейчас, не попрощавшись с друзьями, и, может, пойти бесцельно прогуляться. Дойти до Латинского квартала, а там – перейти на Сите, посмотреть, как по новой отстраивается Нотр-Дам, по улице Риволи добраться до площади Вогезов, может, в итоге оказаться где-то около оперы Гарнье… и избавиться от гнетущих мыслей. Париж, будучи молчаливым советчиком, всегда помогал с этим гораздо лучше любого друга.       Однако совершать такие прогулки без зонта было бы верхом глупости, а оставлять друзей, ничего не сказав – верхом невежества, поэтому вернуться всё-таки пришлось. За эти несколько минут его отсутствия ситуация за столом, казалось, нормализовалась: перед каждым из «Друзей» стояли новые стаканы и бокалы с напитками, повторенными по второму кругу, и никто будто бы даже не выглядел обиженным, озадаченным или смущенным. Только он сам. Но, отлично выученный политик, он мастерски умел прятать свои настоящие эмоции под маской уверенности и обаяния.       – Так вот, чтобы вписаться в компанию, тебе просто необходима какая-нибудь фишечка, – продолжал донимать нового знакомого Курфейрак.       – «Фишечка»?       – Ну да. То, чем бы ты был примечателен. У Эмманюэля это политика, у Жеана – поэзия, у Ника – его задротство…       – Эй, я, вообще-то, инженер, и…       – Нет, Нико, ты задрот. У Лео… о, это даже на людях так просто не скажешь, – Фейи отсалютовал ему стаканом. – Рене нас в случае чего подлечит, а Баорель за нас подерётся. Мариуса мы держим в основном потому что он пообещал сделать нас всех своими шаферами на свадьбе.       – Я не обещал!       – Хорошо-хорошо. Друзьями жениха, так лучше? А я просто настолько очарователен, что мне и фишечка особенная не нужна. Итак, какой ты?       Антуан впился глазами в Виктора, не оставляя тому ни одного пути к отступлению.       – Я, э-э, ну… разбираюсь в языках?       – Ну нет, языковой чувак у нас уже есть, – Жеан с другого края стола отдал ему честь двумя пальцами. – Он и латынь знает, и древнегреческий, и на иврите шпарит только в путь. Ты вот знаешь иврит?       – Нет, но я учу арабский.       – Умур унтуфихатон! – бросил наученный любимым рестораном Курфейрак. – Ладно, значит, пока ты будешь просто самым старым чуваком, а там что-нибудь придумаем. Идёт?       Барный вечер продлился до десяти – в одиннадцать наступал комендантский час в общежитии. Обычно он не становился серьёзной проблемой для живших там Антуана, Эмманюэля и Жеана, но сегодняшнее скомканное собрание явно не стоило очередного выговора. Компания разделилась. Фейи и Баорель остались в «Мюзене» под предлогом какого-то важного дела – а «Друзья» уже достаточно хорошо знали этих двоих, чтобы не спрашивать ничего об их внутренних делах. Мариус с Козеттой успели нырнуть в последний автобус, шедший в их район, и это было огромной удачей, потому что таксисты наверняка бы заломили огромную цену. Комбефер направился в сторону Латинского квартала, где теперь снимал квартиру вместе со своей девушкой, чтобы добираться до университета им было удобнее. Жоли и Лэгль шли к зелёному чугунному лесу метрополитена и до поворота на улицу Л’Арк составляли компанию обитателям общежития.       – И всё-таки, какая «фишечка» у Фейи? – поинтересовался Лэгль, чтобы не идти в неловкой тишине.       – О, он в детстве путешествовал с бродячим цирком, – буднично пояснил Курфейрак.       – Что, правда?       – Ну, он так говорит, а мы не решаемся проверять, – пожал плечами Жоли.       Кроме быстрого прощания, Эмманюэль так и не обронил ни слова. Что же, всё-таки, значило это «теперь»? Это короткое, но подлое, неприятное, тянущее где-то в груди слово не давало ему покоя. Становилось стыдно – так же стыдно, как тогда, в детстве у старого фонтана на площади Женти, но на этот раз – по ещё более непонятным причинам.       – О, бедный, бедный наш Жоли, – с привычной театральной отрешённостью и пафосом протянул Жеан, когда они с Эмманюэлем дошли до своей комнаты. – Она крутит им как хочет…       – О чём ты? Он выглядит вполне счастливым.       – Мой дорогой чёрствый друг, ты не понимаешь. И он тоже пока не понимает. Помяни моё слово, она вот-вот разобьёт ему сердце, – вздохнул Прувер драматично. – Ведь даже этот Лэгль, или как его там, намного симпатичнее и харизматичнее него, не страдает ипохондрией и не производит впечатления нытика. И это мы ещё не знаем, кто помимо них за неё борется… а он ведь влюблён в неё, как последний дурак. Нет, все эти свободные отношения не для нашего старого-доброго Жоли. Он с ними просто не справится. Я бы справился, а он – нет.       Эмманюэль совсем не разделял тягу Жеана к обсуждению личной жизни своих друзей, поэтому силился придумать предлог для сиюминутной перемены темы. Удивительно, но в этот раз телефон его не подвёл, а, напротив, спас. Пришло сообщение. Короткое, но чрезвычайно важное – писала Эдит. В сообщении не было никакого сопроводительного текста – только номер телефона, но Анжольрас был счастлив получить и это.       – Извини, мне надо позвонить. Это срочно, окей? – кинул он, спешно вылетая в коридор. Жеан в ответ только меланхолично вздохнул и закатил глаза.       В коридоре Эмманюэль несколько секунд собирался с мыслями. Пару раз прогнал в голове детский стишок, прогоняя гнетущие мысли, сжал кулаки, выдохнул и нажал кнопку вызова. Гудок. Ещё один. И ещё. И ещё. И когда Анжольрас уже было отчаялся, с другого конца раздалось неприветливое «Алло».       – Привет, это Эмманю-       – Ага. Иди нахер, Эмманюэль.