***
Утро сегодня и правда самое что ни на есть прекрасное: я спокойно проснулась и без спешки собралась. Никакой Шевцов не стоял над душой, подгоняя меня пинками под зад и ворча, что меня надо будить за три часа до его приезда. Мое душевное спокойствие с утра омрачали лишь бутерброды, которыми мне пришлось давиться на завтрак. До встречи с Ильей меня все устраивало, однако, понаблюдав за моей утренней трапезой некоторое время, Шевцов заявил, что такими темпами я умру скорее от язвы желудка, нежели от алкоголизма. После этого он начал привозить мне по утрам вкусный кофе из Surf, о котором я однажды упомянула, и готовить вкусный завтрак, пока я собираюсь на работу и привожу себя в порядок. Однако как бы мне ни была приятна его забота, я чувствую неловкость: за утренние разговоры обо всем и ни о чем, за теплые взгляды, которыми мы ежеминутно обмениваемся, за искренние улыбки, которые дарим друг другу. Это все больше похоже на сон и, вопреки его законам, я не хочу, чтобы он заканчивался. А потом я снова возвращаюсь в реальность и вспоминаю, что все хорошее имеет свойство рано или поздно заканчиваться. И над этой сказкой, в которую я бы так сильно хотела поверить, сгущаются темные тучи, предвещая наше расставание. Сегодня у меня на душе невероятный штиль. После того, как я променяла вчерашний корпоратив на своих друзей, у меня будто гора с плеч свалилась. Мы много болтали, смеялись, выпивали и танцевали. И даже разговор с Наташей об Илье, который я не могла не завести, снял хоть какую-то часть груза с моей души. «Анька, наслаждайся этим мужчиной. Ты слишком много думаешь. Просто забей и кайфуй. Тебе с ним хорошо, у тебя прямо глаза загораются рядом с ним. А с остальным разберемся потом. Как ни крути, ты не можешь заставить себя ничего к нему не чувствовать, а если будешь пытаться, то сожрешь себя заживо». Я никогда не наблюдала за Авериной ярого желания следовать голосу разума. Она — женщина чувств и эмоций. Порой ее слова — это именно то, что мне нужно. Слишком сложно постоянно все анализировать и подходить ко всему критически, когда в груди таится целая буря чувств. «Если поймешь, что влюбилась, тогда просто закончи на этом, но если твои чувства невзаимны. Иначе ты будешь полной дурой, проебав такого мужчину». Да уж, проще сказать, чем сделать. Для начала было бы неплохо вообще понять, что я чувствую к Илье, а потом уже разобраться, взаимно ли это… Но так стремительно ворвавшийся в нашу жизнь головокружительный секс запутал все только сильнее. Меня тянет к Илье с невероятной силой. Даже когда я просто смотрю на него, внутри все трепещет, а в животе порхают бабочки, что уж говорить о том, когда он меня касается… Мне бы хоть какое-то время его не видеть, чтобы разобраться в себе, но, увы... Он мой непосредственный начальник, с которым мы крутим «служебный роман». Вот же зараза. Об этом я думаю по пути в офис из отделения банка, в который вчера не удалось попасть. Надеюсь, они быстро проведут операцию по переводу и родители смогут в ближайшее время услышать мнение еще одного врача. Вот бы в этот раз повезло. Пожалуйста, пускай хотя бы этот доктор подарит нам крохотную надежду… Оказавшись в редакции, я здороваюсь с Майей и направляюсь к своему кабинету. Даже несмотря на то, что внутри сейчас спокойно, я все равно не могу вдохнуть полной грудью и наконец почувствовать пьянящую свободу. Каждый раз, чувствуя трепет в груди, я одергиваю себя, потому что потеряла право на счастье ровно в тот момент, когда узнала о болезни Алисы. Открыв дверь, раздраженно вздыхаю. Да, утро определенно перестает быть добрым, стоит столкнуться с Савельевым. Он сидит на кресле, закинув ногу на ногу, и заинтересованно рассматривает какие-то бумаги в папке. Ну и что на этот раз? — Савельев, кажется, мы только вчера выпустились. Я надеялась, что не увижу тебя хотя бы сегодня. Или ты так сильно по мне соскучился? — я достаю из сумки его карточку. — Спасибо, я верну тебе все до копейки, как только получу зарплату. Он лишь хмыкает, забирая у меня из рук кредитку: — Ланская, я же тебе уже говорил, что можешь не торопиться возвращать долги, но вообще я к тебе по делу зашел, — его губы расплываются в заговорщической ухмылке. — Антон, все дела, которые у нас могут быть, мы уже обсудили, а рабочих вопросов сейчас в принципе быть не может, — отрезаю я. Честно говоря, мне совсем не хочется с ним сейчас разговаривать, даже несмотря на переполняющее меня чувство благодарности. — Ошибаешься, Анюта. Ликуй! Это тебе, — он кидает мне под нос папку, которую крутил в руках. — Что это? — недоверчиво спрашиваю я. — Надеюсь, здесь ты собрал комментарии по существу, чтобы облегчить мне следующий месяц жизни? — я довольно усмехаюсь, открывая папку. Что за ерунда? Бегло просматриваю бумаги с ваучером на отель, билетами, приглашением на международную конференцию и приказом на мою командировку. В Германию?! Я поднимаю на Антона недоумевающий взгляд, а он сидит и лоснится от удовольствия, словно слопавший ряженку кот. — Антон, что это такое? — я не верю собственным глазам. — Вы с Шевцовым на пару в глаза долбитесь, я не пойму? — блондин подпирает щеку рукой. — Там же написано, что это приказ на твою командировку. Поедешь на конференцию от нашего издательства, послушаешь, что там светила мировой журналистики вещают. Так, глядишь, в следующем месяце и обойдешься малой кровью при написании статьи. Твои опусы меня, честно говоря, изрядно утомили. — Но почему я? — хлопаю глазами я: в голове кружит вихрь мыслей и ни за одну мне не удается ухватиться. — Ну, мы с Илюхой посовещались и решили, что туда надо съездить тебе, подтянуть матчасть. Шевцов был не очень сговорчив, но я его убедил. Мне же потом ковыряться с твоими шедеврами, а не ему, — и, похлопав себя по коленям, он встает. — Антон, у меня нет слов, — ноги подкашиваются, и я опускаюсь в кресло, не сводя взгляда с лежащих на столе бумаг. Это, что же, получается, я смогу увидеться с сестрой? Это просто не может быть совпадением. Ну, не может мне так повезти. Неужели я впервые за долгое время увижу Алису и родителей? Смогу их обнять и поболтать с ними? Да, может, наше воссоединение и будет омрачено печальными обстоятельствами, но я даже не предполагала, что встречусь с ними так скоро… Таких совпадений просто не бывает. Перевожу взгляд на Антона, наблюдающего за мной, и в его глазах вижу скрытые мотивы. Он выбил у Шевцова эту подпись не для того, чтобы я послушала, что вещают журналисты международного уровня. Нутром чую, он заставил Илью поставить подпись на эту бумажку, чтобы просто отправить меня в Европу. Даже если он не знает, где именно находится Алиса, он понял, что это европейская страна, раз уж там используются евро. А попасть из той же Германии в любую другую страну Евросоюза не составит труда, если я уже нахожусь на территории ЕС. Внутри все готово взорваться от счастья, и я не могу ничего с собой поделать. Неведомая сила заставляет меня в секунду подорваться и со слезами на глазах броситься на шею опешившему Савельеву, лепеча миллион благодарностей. — Антон, спасибо тебе большое! Я никогда не забуду, что ты для меня сделал! — я чуть ли не задыхаюсь от радости, все еще крепко сжимая его в объятиях. — Кхм-кхм, — стук в дверь заставляет нас резко обернуться. В дверном проеме, облокотившись о косяк, стоит Илья. — Я вам не помешал? — сквозь зубы цедит он. От его тона я замираю, не смея сдвинуться с места. Его гнев заполоняет пространство, заставляя внутри все съежиться. Под его прожигающим взглядом я чувствую себя не больше букашки. Черт. Как не вовремя. Он же никогда сам не приходил в мой кабинет, так с чего вдруг сейчас приперся? Черты его лица напряжены — это выдают сжатые челюсти и нахмуренные брови. Карие глаза мечут молнии, которые так и норовят попасть в нас с Антоном, не оставив после себя даже мокрого места. — Илюха, — первым в себя приходит Антон и сбрасывает мои руки со своей шеи, отходя на пару шагов, — это не то, о чем ты подумал. Аня всего лишь поблагодарила нас за возможность съездить в Европу, — он нервно чешет макушку, натягивая на лицо беззаботную улыбку. — А откуда ты знаешь, о чем я подумал? — язвительно уточняет Илья, даже не смотря в сторону друга. Он сфокусирован только на мне. И я прекрасно понимаю, что Шевцов обрушится на мою бедную головушку беспощадной бурей, когда мы останемся наедине. Вот же влипла… — Да мне и не надо знать, у тебя на роже все написано, — отмахивается Савельев, направляясь мимо Ильи на выход. Стоит им поравняться, последний мертвой хваткой впивается в его плечо и разворачивает на девяносто градусов. — Савельев, ты поэтому пытался выбить у меня согласие на эту командировку? Чтобы от благодарности она тебя простила, да? Грязно играешь. — Блять, Шевцов, тебе реально пора клоунский костюм на заказ шить, — Антон стряхивает с себя чужую руку. — Мне ее прощение нахуй не упало, так же, как и она сама. Успокойся уже, — гаркает он и скрывается в коридоре. Илья медленно закрывает за ним дверь на щеколду и опускает жалюзи, скрывая нас от любопытных глаз. Он разворачивается и размеренно надвигается, заставляя меня невольно пятиться до тех пор, пока не упрусь спиной в стену. Сейчас он похож на хищника, загнавшего свою жертву в угол. Его гнев тяжелым грузом опускается мне на плечи. Сейчас мне действительно страшно. Единственное, чего я хочу, — это скрыться из его поля зрения и привести сбившееся дыхание в порядок. Илья ставит руки по обе стороны от моей головы, сокращая расстояние между нашими лицами. Он пристально смотрит в глаза, не позволяя отвести взгляд ни в пол, ни в сторону. Чувствую себя загнанным в ловушку кроликом, у которого остался только один выход — прямиком в пасть стоящего напротив волка. — Моя дорогая Аня, — цедит сквозь зубы Шевцов, — скажи мне на радость, какого черта тут происходит? — Илья, ты все не так понял… — Может, тогда ты мне объяснишь, почему войдя в кабинет, я вижу, как ты висишь на шее у Антона?! — рявкает мне в лицо Илья. Его ноздри раздуваются от злости, а плечи вздымаются от напряжения. Он сейчас похож на быка, вставшего на дыбы при виде красной тряпки. — Я… — только хочу начать я, как осекаюсь. Я же не могу вывалить ему всю правду. — Я всего лишь поблагодарила его за возможность съездить на конференцию. — По-твоему, я похож на идиота? — он выгибает бровь, продолжая сверлить меня пристальным взглядом. Должно быть, это прозвучало слишком неуверенно. — Ты похож на ревнивца, который готов меня заживо здесь закопать, — я цепляюсь за единственную возможность вывести разговор в другое русло. — Ты уже закрыл дверь, так что не к чему ломать комедию дальше. — Аня, — Шевцов тяжело вздыхает и прикрывает глаза, — я не ломаю комедию. Я по-настоящему тебя ревную. Смекаешь? Его слова выбивают почву из-под ног. Все мысли улетучиваются из головы. Я даже не знаю, что на это ответить, и просто растерянно таращусь на него. — Чего молчишь? — наседает он, вынуждая сбросить с себя оцепенение. — Тебе не к кому ревновать, Илья, — еле-еле мямлю я. — Но, пожалуйста, не будь настолько честным. Это сбивает с толку. — А меня, по-твоему, не сбивает с толку то, что моя женщина обнимает другого мужчину? — желчно спрашивает Шевцов. — Не забывайся, — одергиваю его я, — твоей я являюсь только в твоем ебучем спектакле. — Нет, Аня, — шипит он, — наш спектакль уже давно вышел за пределы драмкружка. Ты моя, и ни один мужчина на свете, кроме меня, не смеет к тебе прикасаться. Ты меня поняла? — Ты вообще в своем уме?! — я с силой толкаю его в грудь. Слова Ильи начинают выводить меня из себя. — Как ты смеешь говорить мне подобные слова, а потом просить сделать все, чтобы ты не влюбился в меня? Я не твоя. И твоей никогда не буду, заруби это себе на носу. То, что мы занимаемся сексом, еще ни к чему меня не обязывает. Да, согласна, переборщила. Я не должна была обнимать Антона на глазах у всего офиса. Виновата, признаю. Но и ты знай свое место, — с силой сжимаю кулаки, чувствуя, как острые ногти впиваются в нежную кожу ладоней. — Аня, я все понимаю, но ничего не могу с собой поделать, — его гнев уже не так осязаем. Он испаряется на глазах. — Я не хотела тебя задеть своей грубостью, но и ты меня пойми, — я падаю в кресло без сил и зарываюсь руками в волосы. — Я тоже не хочу в тебя влюбляться и всеми силами стараюсь этому воспротивиться, но ты делаешь все, чтобы мои стены рухнули перед тобой. Это нечестная игра, Илья. И счет, увы, пока ведешь ты. — В этот раз пропустила трехочковый? — совсем придя в себя, Илья присаживается на стол рядом со мной. — Ага, — горько усмехаюсь я. — Еще пару таких бросков, и я в пролете. — Всего лишь пару? Как быстро ты сдалась, — он скрещивает руки на груди, с интересом разглядывая меня. — В отличие от тебя, я только собираюсь сдаться, — я встаю и обвиваю руками его шею, самодовольно глядя прямо в глаза. — Звучит так, — он, улыбаясь, притягивает меня к себе за талию, — словно ты уже списала меня со счетов. — Ты сам себя оттуда списал, — довольно хмыкаю я, накрывая его губы своими. А он вовсе и не против ответить на мой поцелуй, и ответ этот очень нежный. Сейчас в нем нет бушующей страсти, с которой мы набрасываемся друг на друга обычно. Это больше похоже на поцелуй двух по-настоящему влюбленных друг в друга дураков, которые всячески пытаются отнекиваться от своих чувств. Он гладит меня по спине, а я играю с его волосами. Аккуратно, чтобы ему не пришлось выходить взъерошенным из моего кабинета, ловя на себе косые взгляды коллег. — Я буду скучать по тебе, Аня, — тихо шепчет Илья мне в губы. — Я скоро вернусь, — глупо улыбаюсь я. — Ты даже не успеешь заметить моего отсутствия. — Увы, я уже настолько привык, что ты каждый день врываешься в мой кабинет, как ураган, что не заметить полный штиль будет просто невозможно, — усмехается он. В его взгляде уже не осталось ни капельки того Шевцова, который был готов разнести здесь все несколько минут назад. Его глаза полны нежности и доброты и смотрят на меня с таким теплом, что айсберги в моей душе откалываются от материка и двигаются в неизведанном направлении. Прочь из моей души. Если бы я помнила, как ощущается счастье, наверное, решила бы, что это оно. Однако есть одно жирное «но», которое перечеркивает всю радость от нахождения с этим мужчиной, и с этим самым «но» я сейчас жду встречи как никогда раньше. Алиска, мы скоро увидимся, представляешь?***
Несмотря на то, что в детстве мы с родителями часто путешествовали, Европа обошла меня стороной. Обычно это были теплые страны на побережье моря или океана. Впервые я оказалась в ЕС в Италии вместе с Антоном, которому просто надоело сидеть в Москве и захотелось развеяться. Так он и взял нам билеты в Рим, где водил меня по местам народного достояния и достопримечательностям. Италия тогда впечатлила меня своей богатой архитектурой и историей. Однако стоит отметить, что любой город имеет свои прелести. Так и Франкфурт — крупный финансовый центр, где располагается не только Федеральный банк Германии, но и Европейский центральный банк — не может оставить равнодушным. Соглашусь, романтики здесь гораздо меньше, чем в том же Риме или Венеции, но он завораживает своим ритмом, высотками и суетливой атмосферой, в которой погрязли горожане. Хотя с Москвой и ее бешеной спешкой вряд ли сравнится хотя бы один европейский город. Я очень благодарна Антону за возможность, которую он мне дал. Накануне отлета он мне позвонил и велел привезти с конференции как можно больше информации, которую мы могли бы использовать для развития концепции ДжиАр, и даже дал пару наставлений, на что мне следует обратить внимание и каких спикеров слушать с повышенным вниманием. К слову, перечислил он практически всех… Вот же неугомонный. Однако даже несмотря на его клоунский нос и подколы в мою сторону, слова «Ланская, радуйся. Когда ты еще полетишь за счет компании навестить сестричку?» греют мое сердце до сих пор. Наверное, не будь он мудаком, который не умеет следить за словами, а к женщинам относится чуть ли не как к мусору, я бы с легкостью отпустила все, что произошло между нами. Моя ненависть уже близка к тому, чтобы преобразиться в уважение и искреннюю благодарность за его помощь. Да, он может быть отвратительным мужчиной во всех смыслах этого слова, но в нем все еще есть та человечность, которую я однажды разглядела, и, поддавшись минутной слабости, открылась человеку, который сделал мне очень больно. Но даже несмотря на случившееся, я искренне надеюсь, что однажды он обретет свое счастье. Ведь счастье у каждого человека свое. Кому-то вовсе не обязательно любить, чтобы чувствовать себя полноценным человеком. Хотя, думаю, Антону это чувство просто незнакомо. И что-то мне подсказывает, что когда он встретит женщину, которая сможет пошатнуть его мир, он наломает кучу дров, но сделает все возможное, чтобы ее не потерять. Увы, я не смогла стать такой женщиной. Да и плевать. Мне так не хочется ворошить прошлое, воспоминания о котором, к слову, в последнее время не причиняют боли. И от этого дышится легче. Первый день конференции проходит для меня в суматохе, в бесчисленном множестве знакомств и огромном количестве новой информации, которая очень красиво впишется в концепцию ДжиАр. Может, со стороны я и выглядела забавно, сидя с диктофоном, ручкой и блокнотом, в который выписывала все интересные мысли и наблюдения западных коллег по поводу современных трендов и тенденций, но мне было фиолетово. Я упивалась каждым моментом, проведенным в огромном конференц-зале, в котором выступали многие ведущие журналисты мира. Да, изначально мой восторг от поездки заключался лишь в том, что я увижу сестру, к которой сейчас и держу путь в Берлин, но, черт возьми, как же это прекрасно, когда ты находишь дело, которым горишь, и можешь разделить этот восторг с другими людьми. Когда можешь засвидетельствовать столь восхитительные речи и с жадностью поглотить каждое слово. Когда слушаешь профессионалов международного уровня, чуть ли не заглядывая им в рот. Не зря же говорят: сделай своей работой хобби, и тогда ты не проработаешь ни дня в своей жизни. И это воистину так. Даже несмотря на сверхурочную работу, я никогда не жалела, что подалась в журналистику и стала делиться своим мнением на страницах журналов. Так же, как и Наташка, которая каждое утро встает с петухами, вне зависимости от того, что делала накануне, и ведет утренние прямые эфиры на радио. Так же, как и Шепелев, работающий в Останкино до потери пульса, чтобы получить право вести прямые трансляции по телеканалам. Так же, как Илья, который не знает, что такое отдых, когда дело касается работы. Я окружена горящими своим делом людьми, которые просто не могут не вдохновлять. И это так круто, когда вокруг собирается такое комьюнити. Звонок телефона отрывает меня от предвкушения следующих двух дней конференции. — Алло? — удивленно отвечаю я. Абонент не определился. — Анька, привет! — слышу знакомый женский голос, в котором сразу узнаю Орлову. — Слышала, ты во Франкфурт укатила. Как там, уже познакомилась с нудными немцами и горячими испанцами на своей конференции? На фоне играет радио. Вот же кукушка, она всегда питала слабость к телефонным разговорам за рулем. — Привет, — отвечаю я. — Нет, пока что только у страстных французов номерок стрельнула. По возвращении в Москву хотела с тобой поделиться, вдруг понадобится. — Ой, это всегда пожалуйста, — заливается она звонким смехом, вызывая на моих губах улыбку. Сколько ее помню, она всегда была девочкой-вихрем: легка на подъем, весела, но в то же время очень вспыльчива и категорична. Если кто-то вставал у нее на пути, она сметала его с дороги, не моргнув и глазом. Никогда ничего не боялась и была уверена в себе на все сто двадцать процентов. В какой-то степени я переняла эту ее манеру поведения, переделав на свой лад. Все-таки, когда кем-то искренне восхищаешься, невольно стараешься вобрать в себя все самое лучшее от него. — Я тебе вообще по делу звоню. Ты же в курсе, что у моего ненаглядного братца день рождения на следующей неделе? Хочу замутить вечеринку. Что скажешь? — А Илья к этому нормально отнесется? А я и не знала, что у него день рождения… Надо будет поздравить. Интересно, что можно подарить человеку, у которого и так все есть? — Да я тебя умоляю, будто его кто-то спрашивать будет, — я прямо-таки вижу, как Илона машет на меня рукой. — Короче, план такой: тебе нужно стырить у него ключи от квартиры, чтобы я там успела все организовать. — Орлова, и как ты себе это представляешь? — со скепсисом спрашиваю я. — Ань, ну ты даешь, конечно! — она чуть ли не лопается от возмущения. — Мне тебя всему учить надо? Глазки построила, в губки поцеловала, попросила водички, потому что стало резко душно от того, какой он горячий, и пока он там бегает к кулеру туда-сюда, берешь ключи. Кошмар вообще, мой брат встречается со школьницей, что ли? — Ладно, — отмахиваюсь я от нее. — Что-нибудь придумаю. Будут тебе ключи. — Так бы сразу, — довольно хмыкает Орлова и начинает грузить меня какой-то ерундой про бывших одногруппников. Так я и скрашиваю остаток пути до Берлина приятной веселой беседой с Илоной. Казалось бы, столько лет прошло, но стоило нам встретиться вновь, как пропасть, которая разрослась между нами за эти годы, исчезла. Я помню, как мне нравилось проводить с ней время. Помню, как мне нравились незаурядность и яркая искорка в глазах этой девушки. Помню, как она пробудила во мне вкус к жизни и заставила вылезти из-за книжек, за которыми я привыкла сидеть с самой школы. Когда вам по двадцать, ваши пути могут запросто разойтись, и, в целом, никто не будет против, если это желание обоюдное. Так мы и разошлись в начале третьего курса: она начала тусоваться с девчонками из своего круга, я же познакомилась с Наташей и Некитом, которые впоследствии стали самыми близкими моими друзьями. И все же я рада, что хоть на какое-то время Илона, словно буря, снова ворвалась в мою жизнь, заставляя забыть о насущных проблемах. Это здорово, когда вам есть о чем поговорить. Когда вы на одной волне. Когда чувствуете друг друга. И это касается не только взаимоотношений между мужчиной и женщиной — это касается любых взаимоотношений между людьми. Закончив трепаться с Орловой, я выхожу из поезда и направляюсь в больницу, до которой на такси добираюсь буквально за полчаса. Озелененная территория огромна, но необходимый лечебный корпус находится быстро. — Анечка! — слышу со спины до боли родной голос и резко оборачиваюсь. — Мы тут! Мама. На глаза невольно наворачиваются слезы. Как же ты похудела. Как же осунулось твое лицо. Как же ты поседела. Я видела ее последний раз почти полгода назад. Тогда она выглядела совсем иначе: мама никогда не была толстой, но в теле, каштановые волосы с золотистым отливом всегда были аккуратно собраны в густой пучок, а яркие зеленые глаза всегда дарили умиротворение и спокойствие, стоило в них заглянуть. Помню, папа рассказывал, что влюбился в мамины глаза с первого взгляда и сразу решил, что никогда ее не отпустит. Так и случилось. Они познакомились, когда им было по двадцать, и с того момента никогда не расставались. Я всегда смотрела на них и мечтала, что когда-нибудь тоже найду свою любовь и построю счастливую семью с человеком, которого буду любить до потери сознания. Но, к сожалению, моя жизнь сложилась иначе. Слишком часто я обжигалась, веря, что каждый новый человек, вошедший в мою жизнь, — тот самый. Я была ослеплена своей же мечтой о сказке, за которую дорого поплатилась. Я стала той, кем никогда не хотела быть: клубы, алкоголь, постоянно сменяющиеся партнеры — не о такой жизни я мечтала в детстве. Тем не менее вот она я и свое прошлое я уже не исправлю, как бы ни хотелось. Я бросаюсь к маме и крепко сжимаю ее в объятиях, вдыхая знакомый с детства аромат духов. Даже через надетые на нее куртку и свитер я чувствую торчащие ребра. Отстранившись, всматриваюсь в ее тусклые усталые глаза, темные круги под ними, впалые щеки и множество новых морщинок, которые образовались явно не из-за частого смеха. Седые локоны спадают на лоб, отчего она слегка жмурится. Так выглядит старость? Нет… Старость выглядит благородно. Так выглядит человек, над чьим ребенком стоит смерть, и хуже этого нет ничего. Внутри все сжимается. Запущенный год назад в мое сердце снаряд готов взорваться в любую секунду. Я должна быть сильной. Я не могу показать свою слабость. — Доченька, ты так похудела! — лепечет мама. — Ты совсем не кушаешь со своей работой? — она ласково ощупывает меня со всех сторон, оценивая, насколько выпирают мои кости. Мам, ты на себя лучше посмотри… — Все в порядке, не волнуйся, — скрепя сердце, натягиваю на лицо жизнерадостную улыбку. Я не покажу ей, как мне больно. Когда уйду отсюда, разрыдаюсь в голос, но сейчас я должна держаться. — Я правильно питаюсь, ложусь спать вовремя и тепло одеваюсь. Где папа с Алисой? — я смотрю ей за спину, оглядывая небольшую парковую зону в поисках знакомых лиц. — Они там, подальше, — кивает она назад, — пойдем. Она берет меня за руку и ведет за собой, а я на секунду чувствую, что вернулась в детство. От боли щемит в груди. — Анечка, я так по тебе соскучилась, ты даже не представляешь! Рассказывай, на какую такую конференцию ты приехала, — мама заваливает меня вопросами, и на каждое мое слово она говорит еще сотню новых. Так мы идем минут десять, болтая обо всем на свете. Как раньше. Будто ничего не произошло. И я на секунду верю в это. Ровно до тех пор, пока мы не подходим к скамейке, на которой сидит папа, а рядом Алиса в коляске… Блять, к такому меня жизнь не готовила. Я невольно прикладываю ладонь ко рту, пытаясь сдержать рвущийся наружу вопль боли. Слезы неосознанно наворачиваются на глаза, обжигая, словно серная кислота. Я знала, что все плохо, но не думала, что увижу свою малышку в таком состоянии… Впалое безжизненное лицо, на котором отчетливо видны скуловые кости; торчащие из-под больничной одежды ключицы; иссохшие, покусанные губы. Она выглядит, как скелет, обтянутый кожей. Даже от рыжих волос и густых бровей ничего не осталось. Сейчас ее лысую голову прикрывает платок... Теперь я понимаю, почему она каждый раз отказывалась созваниваться со мной по видеосвязи: не хотела, чтобы я видела ее в таком состоянии. Алиса знала, как я отреагирую. Несмотря на стальной характер, сестра всегда была очень чутким человеком, который без труда понимал чужие чувства. Отворачиваюсь и специально откашливаюсь в попытке привести чувства в порядок. Я не могу разрыдаться у нее на глазах. Алиса никогда не потерпит, если ее будут жалеть. — Нюта! — от ее голоса я вздрагиваю и замираю. Она всю жизнь называла меня Нютой, как бы я ни противилась этому. Сейчас же я готова отдать все, чтобы слышать это как можно дольше. Ее голос звучит слабо, но в нем нет ни капли страха. — Что, даже не обнимешь сестренку? Чувствую, как сзади меня обхватывают руки. Она прижимается щекой к моей спине и трется об нее, как котенок о ногу хозяина. Моя ты девочка… Поворачиваюсь к ней и обнимаю в ответ, вдыхая больничный запах, пропитавший ее насквозь. Я глажу ее по голове и бессознательно шепчу что-то на ухо. — Алиска, я так по тебе соскучилась, ты себе и представить не можешь! — я изо всех сил стараюсь не выдать дрожь в голосе. Отстранившись, я беру сестру за хрупкие костлявые плечи, вглядываюсь в ее глаза, и от ее взгляда мне становится капельку легче. Несмотря на все внешние изменения, она все так же смотрит на меня своим игривым и хитрым взглядом, излучая уверенность в себе и жизнелюбие. Ей всего двадцать два, но она уже столько пережила. Она такая сильная, что я не могу подобрать слов, чтобы описать силу ее духа. Алиса была такой с самого детства. — Чего уставилась? Платочек понравился? — она играет бровями, демонстративно поправляя голубую ткань с уточками. — Могу дать погонять, если хочешь. Неисправима. Она всегда была такой: чудной, смешной, заносчивой и до безобразия уверенной в себе девчонкой. — Алис, а тебе можно вставать с коляски? — наконец собрав мысли в кучу, хмурюсь я. Какого черта она встала? Я бы и сама могла подойти. — Во-первых, я называю это царским креслом, — начинает она, загибая пальцы. — Эти дурацкие европейцы никого из больницы не выпускают без колес. Хотя лучше бы давали какие-нибудь увеселительные колеса для приема внутрь, а то на трезвую голову тут с ума можно сойти. Сестра широко улыбается, довольствуясь собственным остроумием. В любой другой ситуации я бы над ней подтрунила, сказав, что ей давно пора подать свое резюме в цирк Шапито, но сейчас язык не поворачивается. — А, во-вторых, я не с Вьетнамской войны без ноги вернулась, у меня всего лишь рак, — усмехается она, а от ее циничного тона по телу бьет озноб. — Хотя, кажется, — понизив голос, она манит меня пальцем к себе и кивает за спину, — эти двое меня уже заживо тут похоронили. — Алиса! — одергиваю я сестру, на что та лишь смеется. Вот же недотепа, ей Богу. И когда она успела стать такой черствой? Неужели эта болезнь превращает людей в циников? Или каждый борется, как может? — Ну, а что? — она разводит руками. — Без юмора тут правда повеситься можно. Хотя юморок у меня той еще чернухой попахивает. Думаю, у меня, помимо рака легкого, еще и рак юмора случился. Говорят, что это заразно, так что будь осторожнее, — Алиса подмигивает мне, я же лишь закатываю глаза. Но даже несмотря на всю желчь и злые шутки в свой адрес, кажется, что сестра не опустила руки. Все еще борется за свою жизнь, и надеется, что в один прекрасный день сможет снова жить полноценно. Я отчетливо вижу это в ее голубых, как небо, глазах. — Анечка, — дождавшись, пока мы с сестрой обменяемся колкостями, к нам подходит папа и обнимает меня. — Ты такая молодец, что приехала! Я даже сперва не поверил, что увижу тебя. Казалось бы, в России живем в четырех часах езды на Сапсане, а встречаемся за тысячи километров. Кто ж знал, что увидеться где-то в Европе нам будет гораздо проще, — отец улыбается и отстраняется от меня. Папа. Ты так постарел… Наверное, совсем не спишь со своей работой и этой несносной девчонкой. Это выдают темные круги под глазами. Он сбрил свою бороду, которую столько отращивал. Наверное, сейчас совсем нет ни времени, ни сил, чтобы поддерживать ее опрятность. Если бы кто-нибудь сейчас спросил меня, можно ли увидеть боль, я бы ответила, что можно. Вот же она — стоит прямо передо мной. Раньше родители заряжали всех своей жизнерадостностью. Мама всегда привечала гостей искренней улыбкой, а папа шутил свои глупые шутки, заставляя всех вокруг заливаться звонким смехом. Интересно, я когда-нибудь услышу снова те несмешные анекдоты, над которыми папа сам же и хохотал в голос? Попробую ли мамину шарлотку? Услышу ли снова, как она напевает себе под нос любимую «Песню о любви», пока занимается домашними делами? — Можно я тет-а-тет переговорю с сестричкой? Пожалуюсь ей на вас, — заговорщическим тоном спрашивает Алиса. Я с прищуром кошусь на нее. Эта девчонка точно что-то задумала! — Конечно-конечно! — лопочет мама. — Супер! — в предвкушении потирает ладоши Алиса. — Пойдем, Нют, — она хватает меня за руку и уверенно тащит за собой. Видимо, ей неважно, куда. Сейчас она преобразилась на глазах: безжизненное выражение лица покинуло ее. Теперь она выглядит как та Алиса, которую я помню и люблю. — Ну, рассказывай! — она плюхается на лавочку под большим дубом и закидывает руки за голову. Я стараюсь не обращать внимание на то, что от нее остались лишь кожа да кости. Не хочу, чтобы она видела сожаление в моих глазах… Хотя от моего взгляда все равно не укрываются торчащие локтевые суставы с высушенной кожей. — Что тебе рассказывать? — с поддельным весельем спрашиваю я, присаживаясь рядом. — Ну не про работу же, — смеется сестра. — Мне мама и так уже все уши прожужжала про нее. Расскажи мне лучше про своего Илью, — хищно улыбается Алиса. — Или ты думаешь, я не слежу за твоими историями в Инстаграме? — А с чего ты взяла, что он мой? — недовольно фыркаю я, чувствуя, как начинают гореть щеки от одного упоминания его имени. Вот блин, чертов Шевцов. И тут вылез… — А что, ты со всеми мужиками играешь в плойку и репостишь их истории? И многие ли из них подписывают в своих сторис «Если ваши отношения не выглядят так, то это не отношения»? — играет она бровями, а в ее голосе слышится неприкрытый сарказм. — Давай выкладывай, я жду. И с места не сдвинусь, если не расскажешь. Тем более, — Алиса демонстративно поднимает руку и рассматривает свои ногти, — после того, как я назвала его имя, ты покраснела как помидор. Думаешь, я не заметила? Вот же зараза. Всегда была до жути внимательна и проницательна. Прямо Шевцов, только в женском обличии. — Он всего лишь мой начальник, — отмахиваюсь я в надежде свести разговор к другой теме. Видимо, я забыла, что Алиса всегда добивается своего, несмотря ни на что. — Ага, ты это родителям можешь в уши лить. А мне выкладывай все как есть. Что у тебя с ним? — в ее глазах танцуют до ужаса заинтересованные чертики. — Я не поленилась и включила режим Шерлока. Даже к Илоне Орловой залезла на страницу. И прикинь, что я там увидела? Никогда не догадаешься. Загадочный тон Алисы заставляет внутри все замереть. Сестра достает из кармана больничных штанов мобильник и быстро что-то набирает, после чего протягивает его мне. Твою мать… Ну, Орлова… Будь я подписана на тебя, сразу заставила бы удалить. А Илья куда смотрел? Геолокация из Жаворонков. Гребаный банкетный зал. Танцпол, посреди которого танцуем мы с Ильей, а в следующее мгновение он меня целует. «Приехали на свадьбу, где наблюдаем настоящую любовь. И я сейчас не о молодоженах :)» Интересно, Илона долго думала, прежде чем это написать? — Ну, что скажешь? Занимательно, правда? — победоносно спрашивает Алиса. Она чувствует себя хозяйкой ситуации. И, увы, если с кем-либо еще я могу вертеть разговором как мне заблагорассудится, то с сестрой у меня этот трюк никогда не прокатывает. Она с самого детства знала, как схватить меня за «яйца» и выпотрошить из меня правду. — Ты родителям показывала? — напряженно спрашиваю я, чувствуя, как кончики пальцев покалывает от волнения. — Пока нет. Ты же сама обычно маме все рассказываешь про своих парней, — фыркает сестра. — Я подумала, если мама молчит, — значит, не в курсе. И почему ты ей об этом не рассказала, я бы тоже хотела знать. Тяжело вздыхаю. Я не хотела втягивать в это своих близких. Не хотела, чтобы они знали. Но Алису не проведешь: какую бы филигранную отмазку я ни придумала, она тотчас же поймает меня на лжи. С поличным. — Алис, я тебе все расскажу. Только пускай это останется между нами? — я с мольбой вглядываюсь в ее глаза. — Я могила, — придвигаясь ближе, довольно кивает сестра. — Тем более вполне вероятно, что я и правда унесу твой секретик с собой на тот свет, — и начинает громко смеяться. Толкаю ее локтем в ребро. Вот же дурашка. — Извини. Мое чувство юмора деформировалось. Пообщайся тут двадцать четыре на семь с живыми смертниками, я на тебя посмотрю. — Глупая, — даю ей легкий подзатыльник. — Ладно, слушай… — тяжело вздыхаю я. И я вываливаю ей все. Про разрыв с Антоном, про то, как спустя три месяца он завалился ко мне на пару с Шевцовым, про сделку и чем все обернулось… Не забываю также упомянуть и про свое смятение, вызванное противоречивыми чувствами к Илье. Сестра слушает, не перебивая. Она всегда умела слушать, анализируя каждое слово. Несмотря на взбалмошный характер и непоседливость, Алиса с самого детства отличалась здравым рассудком, ясностью ума, невероятной проницательностью и вниманием к деталям. Так и сейчас, дослушав меня до конца, она скрещивает руки на груди и самодовольно припечатывает: — Втрескалась ты по уши, сестренка. Ну, кстати, неудивительно. Такой он у тебя красавчик! — ее губы расплываются в хитрой усмешке. Ну правда, самая настоящая Лиса Алиса. — Алиса! — одергиваю я ее, сжимая кулаки. — Он не у меня! — А у кого? У меня, что ли? — ехидно усмехается Алиса. — Хотя, сказать по правде, я была бы не против обзавестись таким. Жаль только, лысые дамы нынче не в моде. Она снова хохочет, упиваясь собственной шуткой. Наверное, не будь она на грани смерти, я бы к ней присоединилась, но сейчас единственное, что я могу — это выдавить из себя некое подобие улыбки. — Кстати, — словно что-то вспомнив, она резко поворачивается ко мне, — я все думала, когда ты уже приведешь в дом бородатого мужика. Он пиздец как на папу в молодости похож, так что вполне ожидаемо, что рядом с ним ты превращаешься в инфузорию туфельку. Я помню, как мама рассказывала, что ты в детстве хотела за папу замуж выйти. Я заливаюсь краской. И вот зачем вспоминать былое, скажите мне ради Бога? — Я не втрескалась в него. Я же уже сказала, что мы не можем быть вместе, — раздраженно цежу я сквозь зубы. — Почему? Только не лей мне в уши говно про Савельева. Неубедительно звучит, — отмахивается сестра, не скрывая своего скептицизма. — Скажи честно, это из-за меня? Ее вопрос заставляет меня вздрогнуть. Отвратительная девчонка. До ужаса прямолинейная и умная. — По реакции вижу, что из-за меня. Нют, — вздыхает Алиса, переплетая наши пальцы, — я не могу учить тебя жизни, но если ты откажешься от счастья из-за чувства вины передо мной, я начну себя ненавидеть. Я и так жалею, что до сих пор живу... Родители уже даже не скрывают свою скорбь. Мама так вообще на нет сошла. Если еще и ты проебешь свой шанс во имя служения мне, я никогда не прощу ни тебя, ни себя. — Алиса, я все прекрасно понимаю, но ничего не могу с собой поделать. Это выше моих сил. — Ну и дура, — со злостью говорит сестра. Да уж, манерами нас обеих Бог обделил. Правда, если мне досталась хотя бы крошка, то ей вообще ничего. — Я высказала свое мнение, дальше решать тебе. Ваша встреча была предначертана самой судьбой, и даже несмотря на то, что вы не познакомились семь лет назад, не запомнили лиц друг друга в день рождения Антона, вам все равно суждено было встретиться. Один раз — это случайность, два — совпадение, но три раза — это уже судьба, сестричка. Ты от него не отвертишься. Ни от него, ни от своих к нему чувств… Ты можешь обмануть даже меня — хотя ты никогда врать не умела, но, предположим, я тебе поверила, — однако себя — никогда. Даже если очень захочешь. От себя не убежишь. Понимаешь, о чем я? Молча киваю в ответ. Ее слова порождают во мне множество сомнений, но даже несмотря на ее трезвый взгляд на вещи, проще мне не становится. — А то, что ты переспала с лучшим другом Антона в его день рождения — это пиздец, какая удача. Ты ему так красиво отомстила, я просто балдею с тебя, Нюта. Ты мой герой! Надеюсь, ты сразу же рассказала Савельеву, насколько крут Илья в постели и что никому с ним не тягаться? — она мечтательно вздыхает, будто представляет, как я поливаю Антона помоями. — Ой, Алис, ну тебя, — легонько толкаю ее в плечо. — Тебе лишь бы поржать. — Ну, а что ты предлагаешь мне делать? Плакать, что ли? Мы не на похоронах, — и на мой грозный взгляд, пущенный в ее сторону, сестра вскидывает руки. — Извини, издержки полугодового стационара дают о себе знать. Я лишь раздраженно закатываю глаза. Вот же глупенькая… — Ну, что, пойдем? — я встаю со скамейки и протягиваю Алисе руку. — Еще раз повторяю, я не стала инвалидом, — она бросает на меня уничижительный взгляд. — У меня всего лишь рак легких. Хотя от сигаретки я бы не отказалась, мне уже нечего терять, — и самостоятельно встает на подкашивающихся ногах. Она устала. Как бы тщательно она ни старалась это скрыть, я вижу все невооруженным взглядом. За ее черными шуточками скрываются невыносимая боль и ненависть к самой себе за то, что ее болезнь так подкосила нашу семью. Я просто не могу представить, что чувствует этот ребенок. Сейчас она не вызывает у меня жалости, сейчас я смотрю на нее с нескрываемым восхищением. Алиса, ты такая сильная. Ты так любишь эту жизнь. Ты не можешь умереть от лап этой чудовищной болезни. Я просто не могу этого допустить… Я провожу в больнице еще добрых два часа, до самого окончания приемных часов. Мы прекрасно общаемся с родителями в теплой, насколько позволяют стены больничной палаты, обстановке. И сейчас с разбитым сердцем я направляюсь в центральную часть города, чтобы постараться отвлечься от тяжелых мыслей. Так плохо мне никогда не было. И даже несмотря на то, что Алиса изо всех сил борется за свою жизнь, я не могу оставаться спокойной. Внутри меня бушует шторм, льет ливень, тяжелыми каплями обрушиваясь мне на голову, а в душе грохочет гром и сверкают молнии. Мне хочется вырвать из своей груди сердце, чтобы так не болело. Бесцельно слоняясь по улочкам Берлина, чьи красоты в любой другой день не оставили бы меня равнодушной, я добредаю до тихого парка. Купив в магазине неподалеку виски и крафтовый пакет, в который заботливо заворачиваю бутылку, плетусь вглубь парка, подальше от посторонних глаз. Умостившись под многовековым дубом, открываю бутылку и делаю смачный глоток терпкого алкоголя. Тепло медленно расползается по всему телу. Плевать, что я пью на голодный желудок. Илья бы точно заворчал и заставил меня что-нибудь съесть, но сейчас его нет рядом. Единственный человек, чье тепло я бы хотела сейчас ощутить, теперь находится в полутора тысяч километров от меня и наверняка даже в выходной просиживает штаны в офисном кресле… Но я одна. Наедине с мыслями, которые безжалостно выгрызают мои внутренности до самых костей. Слезы неосознанно текут ручьем. Что же мне делать? Если и сейчас врачи скажут, что не могут ничем помочь, я этого не вынесу. Мама со своим слабым сердцем этого точно не переживет. Чувствую себя беспомощной. Отчаяние накрывает с головой, и если бы не данное самой себе обещание, что я из кожи вон вылезу, но достану Алису из этой пропасти, я бы уже давно опустила руки… Жизнерадостная Маримба отвлекает меня от тяжелых мыслей. Переведя дыхание и стерев рукавом рубашки слезы с лица, поднимаю трубку, даже не удосужившись посмотреть на имя абонента. — Алло? — загробным голосом отвечаю я. — Аня? — слышу взволнованные нотки в низком басе. — Ты в порядке? — Да, Илья, — сразу же подбираюсь я. Я так рада его слышать… — Что-то случилось? — Нет, просто решил узнать, как у тебя дела, — задумчиво тянет он. Уверена, будь он здесь, одарил бы меня оценивающим взглядом и сразу смекнул бы, что со мной что-то не так. И дело даже не в туши, размазавшейся по всему лицу. — У тебя точно все хорошо? Или ты ловишь отходосы после вчерашней попойки? — Нет, попойки вчера не было. Я выпила всего пару бокалов игристого и пошла в номер. Честно говоря, устала после такого количества новой информации, — скрывая дрожь в голосе, почти даже не вру я. — На тебя не похоже, — хмыкает Шевцов. — Я думал, ты там развлекаешься в компании симпатичных европейцев и алкоголя. В своих лучших традициях. — Ну, я как раз сейчас наверстываю упущенное, — я невольно кошусь на бутылку виски. — Вот как, — в голосе слышится недовольство. — И какого же европейца ты уже успела снять? — язвительно уточняет Илья, вызывая на моих губах улыбку. Глупенький. Кроме тебя, мне никто не нужен. Ни европейцы, ни денежные мешки, вообще никто. — Это американец. Зовут Джек Дэниэлс, знаешь такого? — я беру крафтовый пакет в руки и делаю еще один глоток. Разум уже слегка затуманен алкоголем, это помогает расслабиться. — Уверена, в молодости ты должен был с ним пересекаться. — Очень смешно, Аня, — с сарказмом отвечает Илья. — Опять пьешь свое дешевое пойло? Я прям вижу его недовольное лицо, с которым он обычно смотрит на меня, пока я пью любимый Джим Бим. — Слушай, Шевцов, а в твоих заводских настройках предусмотрена опция отключения функции «душнила»? — Аналогичный вопрос могу задать по поводу твоих язвительных комментариев. Но опустим. Кажется, этот вопрос мы с тобой прояснили не так давно, и, учитывая, что ты сейчас не спишь, твоих подъебов мне сегодня не избежать, — вздыхает Илья. — Ладно, рассказывай. Как там Франкфурт? Как конференция? И я рассказываю. Сначала вяло, но постепенно распаляюсь. Груда тяжелых мыслей спадает с плеч. Я упиваюсь своим рассказом, вдохновляюсь и оживляюсь с каждым новым словом. Илья внимательно слушает, задает вопросы, комментирует процитированные мною изречения, и вся эта ненапряженная болтовня успокаивает мою душу на время. До тех пор, пока я слышу его голос по ту сторону телефона, ком, стоящий поперек глотки, растворяется, снова позволяя мне дышать. Мы болтаем обо всем на свете, не следя за временем. Шутим и смеемся, будто сейчас находимся рядом. Будто буквально несколько часов назад я не смотрела на свою умирающую сестру. Будто сейчас все действительно в порядке. И я даю слабину, веря в это на короткий миг… Ну, как короткий. Взглянув на часы, вскидываю брови от удивления. — Илья, ты в курсе, что мы с тобой уже два часа болтаем? — А ты за роуминг переживаешь? — усмехается он. — Нет. Просто я не заметила, как быстро с тобой пролетело время. Каждое мое слово — настоящая правда. Если бы не его звонок, кто знает, может, меня бы и правда пришлось искать в какой-нибудь сточной канаве. — Счастливые часов не наблюдают. — В первоисточнике говорится о влюбленных, — игриво поправляю я, заставляя Шевцова пропустить смешок. — Аня, до влюбленных нам еще штрафных маловато, — по голосу слышно, что он улыбается. — Как только приеду, так сразу закину, — я прислоняюсь спиной к стволу дерева, жмурясь от переполняющей меня нежности. — Только после меня, — довольно парирует Илья, а мое сердце снова бьется быстрее. Какой же ты дурак, Шевцов. И как же я по тебе скучаю. Мне тебя очень не хватает… Надеюсь, эти три дня пролетят незаметно… И правда, три дня пролетают со скоростью света: все воскресенье я провожу с родителями и Алисой, а два дня конференции настолько упоительны, что я даже не замечаю, как время моего пребывания в Германии подходит к концу. И вот сейчас я иду по аэропорту, приземлившись в Москве около часа назад и потратив все это время в очередях на паспортном контроле и в ожидании чемодана. Ну, Наташа и Шеп, ждите меня, я завалю вас сувенирами из Германии! Выйдя на улицу, достаю телефон, чтобы заказать такси, но взгляд цепляется за знакомую до дрожи в коленях темно-синюю Ауди. Перевожу взгляд на опершегося о ее капот мужчину, нервно поглядывающего на часы на запястье. Его нервозность выдает постукивающий по земле ботинок. В руке он держит букет белоснежных хризантем, разбавленных нежно-розовыми герберами. Внутри все замирает. Да быть такого не может… Он приехал меня встретить? Мне сейчас не кажется? Я стою как вкопанная не в силах сдвинуться с места. К глазам подступают слезы. Я ведь хотела не видеться с ним какое-то время, чтобы разобраться в своих чувствах. После понедельничной конференции, сидя в компании приятных итальянцев, я даже смогла убедить себя, что мои чувства к Илье — лишь животное влечение, но сейчас я смотрю на этого мужчину, держащего в руках букет моих любимых цветов и нервно подергивающего ногой, и понимаю, как ошибалась. Алиса была права: от себя не убежишь. Илья поднимает голову и замечает меня. И вот я снова таю, всматриваясь в эти глубокие глаза. Внутри все расцветает, стоит ему смущенно улыбнуться и двинуться мне навстречу. Не в силах справиться с чувствами, я бросаю чемодан там, где стояла, и бегу к нему. Уже через секунду я снова в его крепких, таких надежных и теплых объятиях. Обвиваю его шею руками и утыкаюсь носом в щеку, пока он кружит меня в воздухе. Чувствую, как он зарывается в мои волосы, вдыхая их аромат, как с силой прижимает меня к себе, не желая отпускать. Я дома… — Аня, — выдыхает Илья, стоит ему поставить меня на землю и запечатлеть нежный поцелуй на моих губах, — я очень скучал по тебе. От его слов перехватывает дыхание. Неужели это все на самом деле происходит со мной? — А это, — он протягивает букет, — самой прекрасной девушке, которая какого-то черта копошилась в аэропорту целый час. Его слова заставляют меня смеяться. Ты неисправим. Только ты можешь заставить меня смеяться в моменты смущения. Только ты можешь заставить мое сердце биться, как бешеное. Только тебе удается одним своим присутствием разогнать тучи вокруг меня. Может, Алиса права? Может, я правда в тебя влюбилась? Кажется, я только что пропустила еще один штрафной. Как он и обещал.