***
Не знаю, сколько бы я еще спала крепким сном, если бы меня не разбудил телефон. Ерзаю на кровати и вслепую пытаюсь найти источник мерзкого жужжания, которое разносится по всей кровати неприятной вибрацией. И кого нелегкая подорвала в такую несусветную рань? Раздраженно вздыхаю и нехотя открываю глаза. Кто бы сомневался… Все в лучших традициях Авериной. — Алло? — недовольно хриплю я в трубку. — Аверина, время видела? Чего звонишь в такую рань? — Вот те на, Ланская, — усмехается подруга в ответ, — время практически час дня. Что, хорошо покуролесила вчера? Я хмурюсь и снова смотрю на экран телефона. И правда, время уже давно перевалило за полдень. Какого черта? Переворачиваюсь на спину и, приложив ладонь ко лбу, устремляю немигающий взгляд в потолок. Почему меня никто не разбудил? И вообще… верчу головой в поисках этого Господина Никто. И куда он свинтил? Раздраженно фыркаю. Вот, значит, как он любит просыпаться вместе. Врушка. — Даже не спрашивай, — вздыхаю я. — У нас вчера тут снимали сцену для Тарантино, еще и женские бои без правил устроили. Расскажу при встрече, — предвосхищаю я шквал вопросов от Наташки. — Ну-у-у, — с наигранной обидой тянет подруга, а я прям вижу, как она выпячивает нижнюю губу, — давай хотя бы в двух словах! Я лишь качаю головой: — Нет, Наташ, двумя словами тут не обойтись. Давай сегодня вечером у меня соберемся? С меня вино и ребрышки, а с тебя Шепелев, который нам их пожарит, — предлагаю я. — Поверь, это совсем не телефонный разговор. — Ладно, — соглашается подруга, — только если я сочту, что могла бы это послушать и по телефону, одной бутылкой вина ты не отделаешься! — Да я тебя умоляю! Когда мы с тобой вообще вином отделывались? — закатываю глаза я, заставляя подругу громко засмеяться. Да уж, судя по тому, какая она оживленная, утро у нее началось не позднее девяти. Вот же жаворонок… И как Шеп с ней уживается, учитывая, что он тоже тот еще соня? — Я тебя поняла. Тогда захвачу что-нибудь покрепче этого компотика! Приедем к восьми, — говорит она и, попрощавшись, кладет трубку. К восьми, да? Надо бы собраться и поехать домой. Только вот кто-нибудь, ради всего святого, может мне объяснить, куда смылся Шевцов? Вот же зараза. Встаю с кровати и направляюсь в ванную. Ладно, найду его позже. Единственное, чего мне сейчас хочется, — это смыть с себя остатки сна и вчерашний день… Какого черта я вообще наплела вчера Шевцову о своих чувствах? Влюбилась с первого взгляда? Ой, Аня, какая ты молодец. И как ты теперь будешь смотреть ему в глаза? Может, вчера идея напрямую заявить о своих чувствах и не казалась столь сумасшедшей, но теперь трезвый рассудок не дает мне покоя. Что мне ему сказать? Если он продолжит вести себя так, я просто не устою перед его чарами и глубочайшее чувство вины будет медленно выгрызать все то светлое, что зародилось во мне к этому человеку, пока я окончательно не возненавижу себя всеми фибрами души за счастье, которое чувствую. Может, стоит прислушаться к Наташе? Может, не стоит лишать себя хотя бы одной радости в и без того невеселой жизни? Все происходящее с Алисой не моя вина... Твою мать! С остервенением тряхнув головой, отгоняю от себя эти мысли. Я точно схожу с ума. Ну не могу я так. Внутри все клокочет от злости на саму себя. Ну как я могу искренне улыбаться, зная, что сестра находится при смерти? Моя маленькая девочка… Теплые струи воды смывают льющиеся по щекам слезы. Я впервые ловлю себя на мысли, насколько ненавижу эту жизнь, и от этого мне становится страшно. Впервые я хочу чего-то настолько, что теряю грань между желаниями и реальностью. Я ведь напрочь уплыла в свои сопливые фантазии, полностью игнорируя семейные проблемы! Да, каждый человек — эгоист, но я не могу думать только о себе. Это не в моих правилах. Как бы сильно я ни хотела быть с Ильей, больше всего на свете я хочу услышать от мамы, что Алису смогут прооперировать. Что Алиса будет жить… Пожалуйста, пускай эти врачи дадут нам надежду. Это наш последний шанс. Накинув на себя махровое полотенце, я подхожу к зеркалу и в ужасе шарахаюсь от собственного отражения. Заплаканные красные глаза, впалые щеки, худые костлявые плечи… Я не особо отличаюсь от Алисы, прошедшей несколько курсов химии. Сейчас я похожа на тех живых смертников, о которых она говорила в больнице. И как Илья может говорить мне, что я красива? Резко разворачиваюсь, не желая смотреть на себя больше ни секунды. Интересно, я когда-нибудь смогу снова улыбнуться собственному отражению? Я когда-нибудь увижу снова ту Аню, которой была, или обстоятельства изменили меня навсегда? Мама всегда говорила, что все испытания, которые преподносит нам судьба, ниспосланы нам свыше не просто так. Ох уж эта мама со своими церковными проповедями. Так скажи мне, мама, ради чего твой любимый Господь преподнес нам весь этот ужас?! Я не верю в Бога, не верю в молитвы. Я не верю ни во что. Даже в деньги, ведь, как оказалось, даже эти гребаные зеленые фантики, за которыми все так гонятся, не в состоянии спасти человеческую жизнь. Жизнь маленького ребенка, который ничем не заслужил весь тот кошмар, через который проходит каждый день. Единственное, во что я бы хотела уверовать, так это в то, что Алиса справится с этим. Только вот я не представляю, как она будет жить дальше, каждое утро просыпаясь в страхе, что все может вернуться вновь: больницы, белые халаты, лекарства, уколы и ледяное дыхание смерти на затылке… Зарываюсь пальцами в волосы, до боли впиваясь ногтями в кожу головы. Невидящим взглядом сверлю пол, желая сжечь его дотла и провалиться в пучину Ада, где мне уже будет плевать на все. Я устала. Я чувствую, как последние нервные клетки сгорают одна за другой. Еще одно отрицательное мнение врача, и я вскрою себе вены. Я больше так не могу. Мне кажется, я и так сделала все, что могла, и я так ненавижу себя за свои беспомощность и слабость. С трудом сдерживаю подступающие к глазам слезы. Не плакать. Нельзя. Я запрещаю! Если разрыдаюсь здесь, не смогу остановиться. Как вернусь домой, взвою волком и залезу на стены, как я всегда это делаю в одиночестве, но сейчас я не могу себе этого позволить… Как же я ненавижу эти качели, возносящие меня на пик счастья, а в следующий момент обрушивающие в болото отчаяния. Мое сердце к этому не готово: еще чуть-чуть, и я правда заработаю инфаркт в свои двадцать шесть. Скрепя сердце, привожу мысли в относительный порядок. Буду их игнорировать, пока не окажусь дома, а уж там дам себя сожрать с потрохами до приезда Наташи, на плече которой смогу нарыдаться вдоволь, пока усталость и алкоголь не свалят меня с ног. Выхожу из ванной и резко останавливаюсь. Вот он. Сидит как ни в чем не бывало и довольно лыбится. Недовольно фыркаю и прохожу к кровати. — Вообще-то я рассчитывала проснуться и увидеть тебя рядом, — с нотками раздражения констатирую я, сверля его недовольным взглядом. — Или под словами «мне нравится просыпаться рядом с тобой» ты имел в виду что-то другое? — Доброе утро, — он одаривает меня лучезарной улыбкой. Я дергаю плечами. Твои чары сейчас не сработают. Я слишком зла и совсем не в настроении играть в твои игры. — Извини, у меня была важная встреча с утра, пришлось ненадолго уехать. Мои брови ползут вверх от удивления. Какая, блин, к черту встреча? Он издевается? Заметив мое негодование, Илья встает с кровати и кладет руки мне на плечи: — Но в качестве извинений я купил тебе кофе и приготовил завтрак. — Не хочу, — бурчу я, демонстративно отворачивая голову. Блин, Аня, что ты творишь? Не веди себя как баба во время ПМС! Он же ничего такого не сделал. — У тебя все в порядке? — озадаченно спрашивает Шевцов, внимательно разглядывая мое лицо. — В полном, — сухо отрезаю я и, сбросив его руки с плеч, прохожу к стулу, на котором лежат мои вещи. — Спасибо, что положил мне полотенце и щетку, очень мило с твоей стороны, — с сарказмом говорю я, ненавидя себя за эту стервозность. И какая муха меня укусила? — Выйди, пожалуйста, мне нужно одеться. — Да чего я там не видел, — отшучивается Илья, заставляя внутри меня все встать на дыбы. Я оборачиваюсь к нему через плечо, и впериваюсь в него грозным взглядом. — Аня, что происходит? — Ничего, — проглатывая свое раздражение, выдыхаю я. — Просто встала не с той ноги, извини. Я сейчас оденусь и пойдем завтракать, хорошо? — выдавливаю из себя некое подобие улыбки. — Тогда предлагаю тебе лечь обратно и встать с той самой ноги, что думаешь? — подбадривающим тоном предлагает Илья. Я невольно улыбаюсь. Вот же дурачок. И как тебе удается всего одной фразой развеять злобный туман, окружающий меня? Удивительный человек. Настоящий лучик Солнца в моем царстве мрака. — Только если ты сам меня туда уложишь, — подмигиваю я, демонстративно отворачиваясь к своим вещам. Слышу его приближающиеся шаги, а в следующее мгновение меня подхватывают на руки и валят на кровать, нависая сверху. Убрав влажные волосы с моего лица, Илья проводит большим пальцем по моей скуле и замирает, глядя мне в глаза. — Может, ты мне объяснишь, как устроен женский мозг? Как ты можешь быть злобной стервой, готовой испепелить меня одним своим взглядом, а через секунду уже заигрывать со мной, как ни в чем ни бывало? Я заливисто смеюсь. Какой же ты все-таки прямолинейный, Шевцов, я просто тебе поражаюсь. — Женщины — существа непостоянные и очень эмоциональные, — тепло улыбаюсь я и, приподнявшись на локтях, касаюсь его кончиком своего носа. — Я просто была очень раздосадована, когда проснулась в гордом одиночестве, хотя один очень горячий мужчина предложил мне проснуться вместе. Нестыковочка получается, не находишь? И одним кофе тут не отделаешься, Шевцов. Я никогда не занималась сексом с утра, хочу вот попробовать. Что скажешь? — и играю бровями. — Учитывая, что уже час дня, я бы сказал, что этот секс будет обеденным. — Ошибаешься, — качаю я головой, — я-то проснулась всего полчаса назад, а то, что ты профукал свой шанс ради какой-то встречи, — твоя личная сексуальная драма. Илья лишь закатывает глаза и сокращает расстояние между нашими лицами. Ментоловое дыхание срывается с его губ, а мне так и хочется их укусить, но я просто выжидающе всматриваюсь в его потемневшие глаза. — Аня, ты невероятно сексуальна, — вполголоса говорит он. Мое дыхание выходит из-под контроля. Его комплименты будоражат, заставляя полностью проникнуться этим мужчиной, который кружит голову похлеще любой карусели. Он медленно раскрывает махровое полотенце, прикрывающее мою наготу, и проводит большим пальцем по моей нижней губе, кончиками пальцев рисует линию от моего лица вплоть до интимной зоны. Его прикосновения, его близость и его умопомрачительный запах сводят меня с ума. Я закатываю глаза от крышесносных ощущений, когда он дотрагивается до моей возбудившейся плоти. Моя грудь вздымается и опадает в такт неровному дыханию. Он медленно массирует клитор, а у меня перед глазами взрываются белые вспышки. Я очень возбуждена и неистово хочу этого издевающегося надо мной мужчину. Илья касается моей нижней губы и, прикусив, оттягивает ее, заставляя меня растворяться в нашей близости. Я дрожащими руками начинаю расстегивать его рубашку. Твою мать, Шевцов, ровно так же, как ты любишь надевать эти гребаные рубашки, я ненавижу их с тебя снимать. Каждая пуговица дается мне непосильным трудом. Я практически не чувствую собственных пальцев, которые покалывает от растущего возбуждения. Все происходит, как в тумане. Я не помню, как его одежда оказывается сброшена. Такое ощущение, что это сделала не я, а кто-то другой. В моих мыслях отпечатывается только тепло тела, соприкасающегося с моей прохладной после контрастного душа кожей. Я все еще чувствую, как он круговыми движениями стимулирует меня: с моих губ срываются рваные вздохи и стоны, и мне совсем не стыдно за свою чувствительность. Только ему удается так виртуозно доводить меня почти что до оргазма одними лишь прикосновениями и пьянящими поцелуями, которыми он одаривает мои губы, шею и грудь. — Илья, — самозабвенно зову его я, — не издевайся надо мной, пожалуйста… Он припадает к моему уху и шепчет: — Аня, потерпи еще немного. — Ты сущий дьявол, — цежу я сквозь зубы, сжимая простынь тонкими пальцами. Кажется, я нахожусь в каком-то бреду, совершенно не понимая, что происходит. Отчетливо я чувствую только его пальцы во мне и тяжелое глубокое дыхание, обжигающее мое лицо. Я извиваюсь под ним, чувствуя дикую агонию внутри. Жар наших объятий. Затуманенные томные взгляды друг другу в глаза. Мое сердце колотится, как бешеное, а все чувства натянуты до предела. Мое нутро горит, я уже вот-вот дойду до пика, как вдруг Илья останавливается и переворачивает меня на живот, вынуждая встать в коленно-локтевую позу. Вздрагиваю, почувствовав, как его член скользит по моей промежности. Безболезненное проникновение, и вот он медленно двигается во мне. Спутанные влажные волосы. Полоумный жар желания. Судорожное сбитое дыхание. Хочется быть ближе, ощущая размеренные неспешные движения внутри. Резкий шлепок вынуждает меня вскрикнуть и распахнуть глаза от неожиданности. Кажется, на моей заднице останется очень красивый и яркий след от его ладони. Одной рукой Илья с силой сжимает мою талию и помогает мне подстроиться под ускоряющийся ритм, второй же — хватает за волосы и тянет на себя, заставляя задрать голову и изогнуться в спине. Он вколачивается в мое податливое тело, и его толчки сопровождаются волнами накатывающего наслаждения. Мы тяжело и рвано дышим, а через несколько сладостных мгновений меня с головой накрывает оргазм, и я издаю протяжный стон. Он совершает еще несколько резких поступательных движений и, рыча сквозь зубы мое имя, выходит и кончает мне на ягодицы. Я дрожу от судорог и обессиленно падаю на кровать, блаженно улыбаясь и прикрывая глаза. Простыни безнадежно смяты. А эта самая минута, когда он ложится рядом со мной, принадлежит только нам двоим. Он сплетает наши пальцы и смотрит мне прямо в глаза, не позволяя полностью их закрыть. И вот опять я вижу в нем отражение собственных чувств: нежность, восхищение, тепло и что-то, чего я раньше не видела. Может, так смотрят друг на друга влюбленные? Пододвигаюсь к нему и касаюсь его кончиком своего носа. Приятная усталость проникает в каждую клеточку моего тела, а сбившееся дыхание не позволяет вздохнуть полной грудью. — Кажется, мой кофе уже остыл, — шутливо замечаю я. — Говорят, холодный кофе тоже неплох, — он наматывает мои волосы себе на пальцы. — После такого умопомрачительного секса неплох будет даже мерзкий растворимый кофе, — посмеиваюсь я. — Илья, ты лучшее, что случалось в моей жизни, — тихо говорю я, вкрадчиво смотря в его лицо. Хочу запомнить каждую родинку, каждую морщинку на его лице. Даже если сейчас мы не можем быть вместе, этот мужчина всецело принадлежит мне. Как бы я ни пыталась бороться со своим эгоизмом, я не могу позволить ему быть с кем-то, кроме меня. Я схожу с ума? Определенно. Я уже давно сошла с ума по этому человеку. Наверное, с самой первой нашей встречи. Пожалуйста, Господь, если ты существуешь, сделай так, чтобы врачи смогли дать положительные прогнозы. Иначе я задохнусь от собственных чувств…***
Кухня пропахла жареными ребрышками и электронными сигаретами. Здесь царит дружеская атмосфера, пропитанная шутками-прибаутками, разговорами о подготовке к свадьбе, саркастичными комментариями Шепа, моими историями о вчерашней вечеринке и кучей вопросов от Авериной. Я очень люблю эти вечера, когда мы, словно маленькая семья, собираемся и делимся всем, что болит и творится у нас на душе. Правда, болит обычно только у меня: по сравнению со мной, у ребят-то все хорошо. Каждый раз для меня словно бальзам на душу слышать, что хоть у кого-то из моих близких все в порядке. Это позволяет и дальше верить, что для меня тоже еще не все потеряно. — Во дела, — дослушав мой сумбурный рассказ, Наташа отпивает из бокала вино. — Анька, ну, это залет! Надеюсь, ты не будешь упираться рогом и идти на поводу у своего чувства вины перед Алисой? Я не прощу тебя, если ты потеряешь такого парня! Собственными руками тебя закопаю. Заживо, — она осуждающе стреляет в меня голубыми глазами. — Наташ, но я ничего не могу с собой поделать! — я отчаянно прикладываю ладонь к груди. — Веришь, нет, я просто не могу избавиться от мыслей об Алисе… — Слышишь, Ань, — подает голос Некит, вынуждая меня повернуться к нему. Он за обе щеки уплетает салат, приготовленный мной на скорую руку: — А чего ты ему обо всем не расскажешь? Я уверен, он сможет подобрать вам хорошего врача с его-то положением и связями. Я, конечно, не эксперт, но почему ты не хочешь рассмотреть этот вариант? — Потому что я не хочу быть обязанной ему еще больше. Он и так мне очень помогает. — Ой, Ланская, — раздраженно отмахивается Шепелев, — не лей мне говно в уши. У тебя что, большой список врачей, готовых взять Алису на операцию? Потом расплатишься с ним, если он сможет помочь. Смотри: на одной чаше весов твоя гордыня, а на второй — микрошанс для Алисы. Что выберешь: пики точеные или хуи дроченые? — язвительно спрашивает он, одаривая меня гневным взглядом. Я невольно ежусь на месте. — Кит, ну, чего ты так резко? — Наташа накрывает ладонью его руку и въедливо смотрит, словно желает прожечь в нем дырку. — А как еще? Она просто уперлась своими козьими рогами и не хочет пораскинуть мозгами, — цедит он сквозь зубы. — Иногда надо уметь отступать. А если ты не умеешь, Ань, то пора учиться. Твоя цель — вытащить сестру с порога на тот свет? Ну, думаю, в таком случае цель оправдывает средства. Со своим задетым эго будешь разбираться потом. Я тяжело вздыхаю и утыкаюсь лбом в стол, глядя в пол. Он прав. Во всем. В каждом своем слове. Надо усмирить свой эгоизм и обратиться за помощью к Илье, тем более он сам мне ее предлагал. Если Илья — мой последний шанс вытащить Алису из пропасти, я обязана им воспользоваться. Решено. Если и в этот раз мама позвонит мне вся в слезах, я соберу свою волю в кулак, засуну эго себе в зад и пойду к Шевцову. В любом случае, выбора у меня не остается… Но я так надеюсь, что не придется…***
Не зря же говорят, что надежда умирает последней, верно? Воскресенье проходит быстро: в домашних делах и за вечерней вылазкой с Ильей в ресторан. Честно говоря, я думала, что мы увидимся только в понедельник, но мне было так приятно услышать его голос по ту сторону телефона с предложением о встрече. И одним рестораном, кстати, мы не отделались. С каждым днем я погружаюсь в этого человека все больше и уже вот-вот растворюсь в нем без остатка. Страшно терять голову, когда не знаешь, что ждет тебя за поворотом, поэтому я всеми силами стараюсь не бросаться в этот омут без оглядки. Очень трудно было уходить ночью, когда он уже спал. Так хотелось остаться рядом и прижаться к нему всем телом, чувствуя окутывающее тепло и размеренное дыхание. Так хотелось остаться в этом обволакивающем душу спокойствии и мире розового стекла. Жаль, что это не моя сказка. Пока. Я очень хочу в один день снова вздохнуть полной грудью и броситься в его объятия, не чувствуя груза за спиной. Я очень многого хочу, да? В который раз я уже задаюсь этим вопросом? Горькая усмешка трогает мои губы. Что ж, ладно. Я готова еще немного потерпеть: сейчас я не хочу бросать ему под ноги свое израненное сердце. Ничего хорошего из этого не выйдет, а рисковать и отравлять наши зарождающиеся отношения своим ядом я не хочу. Тряхнув головой в попытке отогнать от себя гнетущие мысли, открываю прилетевшее с утра на почту письмо от Савельева. С ответными комментариями по моей статье. Удивительное дело, сейчас его комментарии действительно по существу. Видимо, в прошлый раз моя статья все же была настолько плоха, что кроме как «переделай», там нечего было сказать… Внимательно изучаю его замечания и недовольно фыркаю. «Воду лить будешь в вазу с цветами». Вот же клоун. Пора сшить ему соответствующий костюм, чтобы не смущал общественность своим грозным видом. Усмехнувшись, открываю чистый вордовский документ и только хочу приняться за работу, как меня отвлекает звонок телефона. Мама. Сердце в секунду набирает обороты, и я дрожащими руками подношу аппарат к уху: — Алло? — слышу тяжелое дыхание мамы по ту сторону, и внутри все замирает. — Мам, у тебя все в порядке? — Анечка, привет, — ее голос пронизан болью и сильно дрожит. Даже не видя ее, я чувствую, что она только что перестала плакать. — Как твои дела? Меня передергивает. — Мам, что с Алисой? — резко спрашиваю я, всецело игнорируя поставленный вопрос. — Что врачи сказали? — Анечка, врачи сказали, что опухоль не операбельна и предложили пройти еще один курс химии… — устало говорит мама, а внутри меня все обрывается. К горлу подкатывает комок, а к глазам подступают слезы. — Мы с папой возьмем билеты и в ближайшие дни вернемся домой. Без разницы, где проводить терапию. — Мам, подожди, — сдавленно сиплю я, до боли сжимая кулаки, лишь бы не чувствовать зияющую в груди дыру. — Дай мне еще немного времени, я найду другого врача! — Анечка, мы обошли уже восьмерых врачей, — вздыхает она. — И все как один говорят одно и то же. Столько людей не может ошибаться. — Мам, не смей так поступать с Алисой! — отчаянно выкрикиваю я, задыхаясь от рвущей боли. — Вы с папой не можете просто опустить руки, вы не имеете права! — чувствую, как по щекам текут слезы, разъедая нежную кожу щек. — Пришли мне анализы и все заключения. Я что-нибудь придумаю! — Аня! — одергивает меня мама. Слышу в ее голосе гнев. — Успокойся. Хватит изводить себя. Мы бессильны. И медицина тоже. — Да что ты такое говоришь вообще?! — я вспыхиваю как спичка. — Как ты вообще можешь допускать подобные мысли?! Внутри меня все клокочет от бешенства. Была бы она рядом, кажется, я бы набросилась на нее с кулаками. Она не может вот так просто сдаться! — Алиса будет жить, я не позволю ей умереть! Я все сделаю, но найду врача, который скажет нам, что она будет жить! Просто верь мне, прошу тебя! — Доченька, — слышу, с каким трудом даются ей слова — в ее голосе миллионы оттенков дрожи, — пожалуйста, оставь эту затею. Хватит. Ты и так очень многое сделала. Совсем о себе забыла. Позаботься лучше о своей жизни, а мы с папой позаботимся об Алисе. — Я жду анализы, — холодно отрезаю я, не желая слушать ее глупости. Я хочу вырвать себе уши, чтобы не слышать ни единого поганого слова, которое срывается с ее языка. — Если не пришлешь, я лично приеду и заберу их у тебя. — Ты никогда не умела сдаваться, правда? — горько усмехается мама. — Я пришлю, только, Анечка, иногда нужно просто смириться с обстоятельствами, на которые мы не можем повлиять. Ты просто зря сотрясаешь воздух. — Не тебе говорить мне, что делать, — злобно цежу я сквозь зубы. — Алиса — моя сестра, я не позволю себе сидеть и сложа руки смотреть, как она умирает. Я вытащу ее оттуда, и тогда уже поговорим, уместно ли сдаваться в таких обстоятельствах! — бросаю трубку, не желая ничего слышать. Немигающим взглядом пялюсь сквозь монитор, пытаясь привести дыхание в норму. Я сейчас похожа на разъяренного быка, готового в любую секунду растерзать матадора вместе с его красной тряпкой. Звук уведомления на телефоне заставляет меня взглянуть на экран. Пришли документы. Быстро их распечатываю и начинаю лихорадочно перебирать, въедливо всматриваясь в буквы и цифры. Черт. Все выглядит и правда крайне хуево. Меня накрывает неумолимое отчаяние. Слезы жгут глаза, я снова задыхаюсь. Вскочив с кресла, бросаюсь прочь из кабинета. Хоть куда-нибудь, лишь бы только прочь от этих четырех стен. Меня рвет изнутри. Будь моя воля, я бы сейчас просто сбросилась с какой-нибудь крыши, чтобы ничего больше не чувствовать. Но я не могу: я осталась одна в этой схватке за жизнь Алисы. Чертова мама, чертов папа, чертовы все эти гребаные врачи. Как я всех вас ненавижу! Я несусь через холл, не видя ничего вокруг, и вдруг в кого-то врезаюсь: — Анна Дмитриевна, мы тут с Ильей Сергеевичем… — отдаленно слышу голос Кати, перебирающей какие-то бумажки. Я поднимаю на нее полный злости взгляд, заставляя шарахнуться от меня, словно от какого-то чудовища. Хотя, может, я сейчас действительно похожа на разъяренного монстра, готового изничтожить любого вставшего на пути. — Все потом! — рявкаю я, направляясь к лифту. — Аня? — вздрагиваю и резко оборачиваюсь на голос. В глазах Ильи вижу неподдельное волнение. — Ты в порядке? — Я-то? — усмехаюсь. — Я в полном порядке! Оставьте меня все в покое! — шиплю я сквозь зубы и, не дожидаясь ответа, выбегаю из офиса. Оказавшись на улице, я бреду куда глаза глядят. Ну, как глядят… Льющиеся в три ручья слезы все застилают, и я вижу лишь смутные очертания снующих мимо людей, проносящихся по дороге машин и бегающих детей. Мне так больно. Так плохо. Не знаю, как я оказалась в парке. Не знаю, сколько времени я провела, содрогаясь от рыданий на лавочке. Не знаю, скольких небезразличных людей я отправила лесом, лишь бы не трогали. Я осталась один на один со своими страхами. С душащими чувствами, из-за которых я тщетно хватаю ртом воздух. Я бьюсь в дикой агонии. Бессилие. Отчаяние. Беспомощность. Чувствую себя никчемной слабачкой, которая не в состоянии спасти свою родную душу. Свою маленькую девочку. Да я готова вырвать собственные легкие и отдать их ей, лишь бы дышала. Лишь бы продолжала жить. Какого черта родители сдались? Какого черта они оставили надежду? Почему бросили меня одну против всего мира? Я никогда их за это не прощу. Они не имеют права опускать руки! Я зла на весь мир. Я зла на родителей. Я зла на себя. На эту гребаную жизнь, которая переебала меня так сильно, что сломала к чертям позвоночник. Внутри меня не осталось ничего живого: ни сил, ни желаний, только оглушающая боль. Я сейчас сплошной сгусток эмоций, который стоит только тронуть, и его разорвет на тысячи маленьких кусочков. Я не знаю, сколько я просидела вот так, словно неприкаянное создание, которому некуда податься. Такое чувство, что у меня больше нет семьи. Родители предали меня ровно в тот момент, как решили покупать билеты обратно. У меня больше нет дома. Мне некуда возвращаться. Идти в квартиру, увешанную нашими совместными фотографиями? Не хочу смотреть на них. Я слишком зла, слишком обижена. Я не хочу их понимать. Ни маму, ни папу. Да, у меня нет своих детей, но я уверена, что даже если бы были, я бы так просто не сдалась. Я бы обошла всех врачей на этой земле в поисках того единственного, который дал бы мне надежду… Медленно плетусь обратно в офис. У меня больше не осталось сил плакать, да и плакать-то уже нечем. Кажется, я пролила столько горьких слез, что хватит на еще один мировой океан… Сейчас я похожа на смерть, которая еле-еле поднимает руку, чтобы обессиленно нажать на кнопку вызова лифта. Опустив голову в пол, чтобы никто не видел размазанной по лицу туши, я стремительным шагом направляюсь в свой кабинет, а оказавшись в нем, захлопываю дверь и закрываю ее на щеколду. Кажется, меня снова накрывает. Жмурюсь, пытаясь сдержать поток подступающих к глазам слез, и прижимаюсь спиной к двери, сползая на пол. Это просто невыносимо. — Аня? — слышу взволнованный голос и резко распахиваю глаза, подскакивая на ноги. Илья глядит на меня ошарашенно и потерянно, всматривается в мои заплаканные глаза. На его лице проскальзывает неподдельное беспокойство, в котором я вижу смятение, сожаление и печаль. — Почему ты мне ничего не рассказала? — сдавленно спрашивает Шевцов. — О чем? — черт. Я не готова ему рассказать все сейчас. Мне нужно пережить с этой мыслью хотя бы один день… — О своей ситуации, о чем же еще, твою мать, — цедит он сквозь зубы, а силу, с которой сжимаются его челюсти, выдают дрожащие мышцы лица. — Откуда ты узнал? — внутри меня все обрывается. — Тебе Антон рассказал? Вот же Савельев, вырву твой длинный язык, как только увижу. Илья напрягается и недовольно щурится: — То есть даже Антон в курсе? — слышу в его голосе негодование. Он очень рассержен, и центром его агрессии сейчас являюсь именно я. Его гнев осязаем. Его плечи грузно вздымаются, норовя вот-вот разорвать рубашку. Прущая отовсюду негативная энергия исходит от него черным дымом и тяжелым грузом ложится мне на плечи, заставляя втянуть шею. — Конечно он в курсе, — стараясь сохранить остатки хлипкого спокойствия, отвечаю я. — Мы же с ним встречались какое-то время… — То есть он из-за этого тебя бросил?! — взрывается Илья. В его глазах бешенство: стой Савельев сейчас рядом со мной, от него не осталось бы и мокрого места. — Шевцов, ты в себе вообще? Он бросил меня, потому что он мудак. Моя ситуация тут ни при чем, — отмахиваюсь я, все еще опираясь о дверь спиной. Если отойду от нее, рухну прямо на пол. Подкашивающиеся ноги отказываются слушаться. — Аня, — он подходит и мертвой хваткой впивается в мои плечи, — почему ты ничего не сказала? Он лихорадочно бегает взглядом по моему лицу, отчаянно пытаясь что-то в нем разглядеть. — Так, ладно. Я оформлю тебе бессрочный отпуск, найду тебе врача и отправлю, куда надо. Наверное, попрошу Антона меня заменить на время и поеду с тобой, — несет он какой-то бессвязный бред. — Илья, какой, к черту, отпуск? У тебя все в порядке? — недоумеваю я. — Мне-то он зачем? И куда ты собрался со мной ехать? — В смысле? — слегка отстранившись, потупленно спрашивает Илья. — А у тебя разве не рак? Я прыскаю со смеха. Что он там себе придумал? — Нет, Илья, я абсолютно здорова. С чего ты вообще взял, что со мной что-то не так? — А твои анализы? — все еще ничего не понимая, вопрошает он. — Ланская А. Д. — это разве не ты? Бросаю взгляд на стол и вижу листы, которые я бросила на самом видном месте, когда выбегала из кабинета. Черт, вот же дурында… Еще и Илью заставила нервничать. Страшно даже представить, что он мог себе надумать. Тяжело вздыхаю. Отпираться нет никакого смысла: назад дороги нет. — Ланская Алиса Дмитриевна, — тихо начинаю я, чувствуя подступающий к горлу ком. Струны моей души натянуты до предела и вот-вот лопнут. — Это моя младшая сестра. Она больна раком. Глаза вновь жгут едкие слезы. А ведь я наивно полагала, что в ближайшее время больше не смогу расплакаться. — Ей всего двадцать два, а врачи уже подписали ей смертный приговор, — голос срывается на шепот, и я прячу лицо в руках. — Она не может умереть. Я этого не вынесу, Илья, я просто не смогу. Как я потом буду смотреть родителям в глаза? Мама этого не переживет, у нее такое слабое сердце... Я содрогаюсь от накрывающих меня рыданий. — А папа? Что он будет делать, если с ними что-то случится? — в голове одновременно пусто, но в то же время столько болезненных слов, которые ранят в самое сердце. — Алиса не заслуживает того, что с ней случилось. Она всегда была хорошим ребенком, занималась спортом, вела правильный образ жизни, в отличие от меня. Она похожа на маленькое солнышко, так какого черта это должно было случиться именно с ней?! Я, честно, не знаю, как в моем иссохшем теле до сих пор теплится надежда. Откуда во мне эта слепая вера в лучшее? Я больше не произношу ни слова, просто не могу связать слова между собой, чтобы сказать хоть что-то вразумительное. Меня всю трясет. Изнутри выжигает дичайшая злость на эту ебучую несправедливость, которая переехала катком всю мою семью. Я задыхаюсь, хватаю ртом воздух, плачу навзрыд, кричу от бессилия и отчаяния, а Илья просто прижимает меня к себе и гладит по голове. Он ничего не говорит, просто молча пытается разделить со мной эту боль. Мое состояние не описать словами: такое чувство, что из меня вытащили все внутренности, разодрали их в клочья и затолкали эту кашу обратно, забыв залатать дыру в груди. Кажется, что я попала под кислотный дождь, который разъедает все, чего касается. Не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как я снова рухнула в черную бездну. Кажется, я все это время провела в беспамятстве, в забвении, полностью окутавшем меня. Я не помню, говорила ли я что-то. Не помню, как мы отошли от двери и сели на диван. Единственное, что я помню — как в голос плакала у него на груди, словно маленький ребенок, потерявший все на этом свете. Как мать, у которой ребенок умер прямо на руках. Я помню, как он гладил меня по спине, по волосам и шептал что-то на ухо. Мое дыхание постепенно выравнивается. Я, не моргая, пристально смотрю в одну точку невидящим взглядом. Кажется, я закончилась. Это конец. Точка. Финишная прямая. Хочу просто свернуться калачиком и отключить свое сердце, чтобы не болело. Там уже не осталось места для ран: оно и так кровоточит багровыми ручьями, с которыми из меня постепенно вытекает жизнь. Мне очень страшно и холодно. — Милая, — слышу голос Ильи откуда-то издалека, — все будет хорошо, слышишь? Я тебе обещаю, что отправлю ее к одному из лучших специалистов. Твоя сестра будет жить. — Как ты можешь утверждать это? Ты же не врач, — с горечью отзываюсь я. — Потому что если ты так неистово борешься за ее жизнь, у нее просто нет выбора. Она не может сдаться. — Спасибо, — слабо улыбаюсь я. — Скажи потом, сколько это будет стоить, я все оплачу… — Ты совсем глупая? — он отстраняется, вынуждая меня взглянуть ему в глаза. Его лицо очень серьезно. — Я ни копейки с тебя не возьму. Сам оплачу все расходы. И перемещение твоих родителей с Алисой, и стационар, и операцию. — Я так не могу, Илья, — вздыхаю я. У меня совсем нет сил с ним спорить. — Я и так тебе слишком многим обязана. — А я не могу сидеть сложа руки, видя, как моя любимая женщина страдает и изводится. Какой же я мужчина, если переложу весь этот груз на твои плечи? — задает он вопрос в лоб. Мое сердце екает. Моя любимая женщина? Совсем уже не скрывается. Мои губы трогает слабая улыбка, и я просто молча киваю. Знаю, он не возьмет мои деньги, даже если буду насильно их ему предлагать, такой уж он человек. Невероятный упрямец. До невозможного порядочный. С невероятно добрым и большим сердцем. Кажется, я начинаю понимать, почему ты появился в моей жизни именно сейчас: это не я тебя спасла, это ты пришел протянуть мне руку помощи, чтобы вытащить из этого ночного кошмара. — Можешь мне ответить на один вопрос? — в его глазах вижу нескрываемое волнение. — Вне зависимости от твоего ответа, я тебе помогу, просто мне важно кое-что знать. Я лишь молча киваю. Кажется, я уже знаю, что он спросит, и обманывать его больше нет никакого смысла. — Деньги, которые я тебе плачу, идут на лечение Алисы? Я тяжело вздыхаю: — Да. Я все отправляю родителям. У меня не было другого выбора, ты был моим последним шанс… — шикнув, он прикладывает указательный палец к моим губам, не позволяя мне договорить. — Надеюсь, ты не собираешься передо мной извиняться? — Шевцов осуждающе качает головой. — Аня, я хотел это узнать, чтобы лишний раз убедиться, в какую женщину влюбился, — он кладет ладонь на мою щеку и трется своим носом об мой. — Ты невероятная, правда, и я снова жалею, что не пришел на день рождения Илоны семь лет назад. Кажется, я правда был глупцом, когда находился с женщиной, подобной Алене. Она и мизинца твоего не стоит, — шепчет он мне в губы, которые в следующий момент накрывает своими в нежном и легком поцелуе, полном сожаления и печали. Внутри меня все начинает трепетать. Ты мое личное средство от боли и нервов, Илья. Только с тобой я могу быть так спокойна. И почему-то я слепо верю твоим словам в то, что все образуется. Алиса будет жить. — А теперь, милая, — он достает телефон из внутреннего кармана пиджака и встает с дивана, — мне нужно сделать несколько звонков. А ты собирайся, как вернусь, поедем с тобой, отвлечемся. Все равно от тебя толку сегодня не будет. — Илья, извини… я обычно не смешиваю работу и личную жизнь, — смущенно чешу макушку, опуская взгляд в пол. — Ты меня совсем за изверга держишь? — Шевцов берет меня за подбородок и вздергивает мою голову вверх. Перехватив мой настороженный взгляд, он хмурится. — Это твоя семья. Как ни крути, ты не можешь быть в стороне, когда кому-то из твоих близких плохо. Так что не говори глупостей и даже не смей извиняться за подобное. Уяснила? — грозно спрашивает Илья, а я лишь улыбаюсь в ответ. — Уяснила, — киваю и прикрываю глаза от удовольствия, когда он невесомо целует меня в лоб. Если меня кто-нибудь спросит, как выглядит идеальный мужчина, я без труда назову его имя. Илья Шевцов — так его зовут.