Брошь

Ему не верилось. Нет, ну черт подери, как можно было не заметить? Как можно было удавиться в себе и своих чувствах, чтобы не увидеть ответ лежащий на поверхности. Он рядом с ним, живой, любимый, даже относительно здоровый. Ждет пока развеется заклинание, делится теплом, незримо поддерживает его. Боже, ему хочется и плакать и смеяться, выпилиться нахуй, чтобы забыть, все, что пережил. И спасти, быстрее прижать к себе, зарыться носом в темные волосы и никогда больше блять не отпускать. Любить и оберегать. Но, он понятия не имеет, как его вытащить. По истечению нескольких лет ничего не изменялось. Лишь энергия, которую источал артефакт стала сильнее в несколько десятков раз. Порой это оберегало его от дурного сглаза и заклинаний средней сложности, направленных в него. А он то голову ломал, как так получается. Откуда эта брошь, что она в себе таит, почему так напоминает Цзян Чена? Но все равно, разгадка сложной головоломки не делала жизнь легче. Потому что это эфемерное присутствие не привносило в его жизнь света или толики счастья, только, испепеляющую сердце, надежду. Почти глупую, теперь чаще казалось, почти бесполезную. Ему хотелось, чтобы это прошло, в конце концов. Он устал давиться воздухом, выплевывая его из легких. За что, просто за что? Из года в год, одно и тоже. Беги не убежишь. Верь, не прекращается. И ничего сука не заканчивается и не меняется. Да, Лань Чжань рассказал, все объяснил, посоветовал набраться терпения, заниматься медитациями (да пошли они нахуй). Вообще, как будто истинный знаток посоветовал, дохуя и больше. Вэй Ин до гроба будучи должным обоим братьям Лань в тот день корчил кислую улыбку и всеми силами пытался сбежать оттуда. У него дела-дела-дела. За которые он даже и не собирался браться. Но эти двое, кажется, и без слов все поняли, понимая, что хозяин дома их выпроваживает как можно быстрее, не смея теперь сказать им об этом напрямую, просто из побуждений совести. Поэтому Ванцзи и Сичень незамедлительно покинули его в тот день. Он же заперся в комнате, требуя не беспокоить его до следующего утра? Потому что, блять, что это сука такое. Эта брошь. Этот мир. Эта его странная, чертовски грязная и неправильная жизнь. Все пугало до дрожи, снова становилось под удар. Снова все рушилось, что он отстраивал в надежде не сдохнуть и не удавиться после. Хотя он, конечно, не ожидал от себя такого. Мечтал. Не раз, ночами, тихими, звездными, пьяными, в их любимой беседке. О всех живых, и всех счастливых, рядом с ним, таким же глупым и безрассудным, как раньше. Мечтал. Но знал, что мертвые. Мечтал. И дальше этого не заходил. Корил себя, винил, молил о прощении, но не ждал, даже не думал, о том, что кто-то из них жив. А он ведь только зашивал. Еще сам не верил. Но пытался зашивать раны на сердце руками. Зашивал, лечил, отпускал, где-то на подкорке сознания, за закрытыми веками и темными пятнами. Мирился с болью, с отчаянием, глухой тоской, что плескалась в его глазах годами. Жил, просто блять, пока что жил. Сдохнуть хотелось, но как-то не пыталось все. А здесь… Да счастье. Да радость, несказанная, выстраданная, наверно даже желанная. Но внезапная, словно тупым стеклом скальп сняли, заложили эту мысль о надежде, о возможности, и ушли. А он с ней свыкнуться не может, воет, кричит, ставит полог тишины и снова кричит, срывая голос. От боли, от тупой-тупой-тупой боли. Бьется о стены головой, пытаясь заменить ее физической, смотрит в потолок разглядывая трясущиеся бледные руки на фоне. Рыдает, бесконечно много и бесконечно долго. И абсолютно точно не знает, на кой черт ему сдалась эта взбалмошная надежда, на то, чего может, на самом деле, и не быть. На то, что, сука, в конечном счете может его просто до конца добить, когда он только начал собирать свои осколки. *** В тот день он так и не вышел из комнаты, снедаемый ужасом и страхом, пока корчился на полу. Пытался вытравить из души весь яд, всю грязь, что накопилось за эти годы. Но не мог, уснул беспокойным сном, стоило лишь коснуться щекой подушки и сжать в руках брошь, чувствуя привычное, уже давно ставшее родным тепло. Наутро голова болела нещадно, словно пил и гулял, курил с куртизанками, флиртовал и все-все остальное, как в старые добрые, с Цзян Ченом да Хуайсаном. И если бы сейчас все было также, а произошедшем лишь кошмарным сном, то. Он бы многое отдал, да? Хотя, кто его уже знает. Полосовать еле зажившие рубцы ран резко перехотелось. Он вообще только понял, что не знает, что ему нужно, не знает, что с этим делать. И на кой черт этот Ванцзи снова влез в его тщательно отстроенную жизнь? А еще он боялся, что Цзян Чен все слышит, а значит не понимает, его неоднозначной реакции. Но хуже всего было понимание, что никакого Цзян Чена там может и не быть. *** — Цзысюань, хватит спать, — она потрясла его за плечо, но при этом накинула на него плед, зная, что при пробуждении, юный господин сильно мерзнет, — я нашла нужные бумаги. — Правда?! И что же там? — он хотел встать, но Вэнь Цин остановила его жестом. — На самом деле, ничего хорошего. Скорей всего, Цзян Яньли больше никогда не проснется. Мне жаль. Цзысюань так и не смог встать с кресла, в котором уснул вчера вечером, баюкая в голове мысль о том, что скоро все наладится. Не верить А-Цин было сложно. Верная ему уже несколько лет, она не раз выручала его из передряг, и все время следила за состоянием Яньли. Конечно, трудно представить, чтобы клань Цзинь, принял Вэней с распростертыми обьятими, после кровавой мести Вэй Ина. Но никто более к мирным жителям клана солнца не относился как к скоту или налипшей под ногами грязи. Вэнь Цин он нашел случайно. Убитая горем девушка рыдала над изуродованным трупом, среди горы таких же отвратительно воняющих тел. Как позже выяснилось это был ее брат. А она будучи лекарем с невероятным талантом, билась почти что в бреду, все крича что спасет, что она сможет, хоть жизнь свою отдаст. Ее жертвенность зацепила его. Терять для нее и для него было знакомо и, наверное, это должно было бы сблизить их, как людей, которые просто не знают зачем жить дальше, за что цепляться. Да и к тому же ему все еще нужен был личный лекарь, о котором бы никто не знал. Потому что выдавать тайну о живой деве Цзян он не собирался до ее пробуждения. Следовательно, ему нужен был свой человек, который никогда не поведется на чужие деньги и обещания. Так она поселилась в его клане. Отцу и братьям он представил ее как личную служанку для своих утех и тонко намекнул, что любому, кто хоть косо на нее посмотрит, подарит парочку интересных кинжалов. Преподнесет им, их в грудь, поближе к сердцу. И, к счастью, намек был понят очень быстро. Видимо девушка не вызывала ни у кого плотских желаний, несмотря на то, что была весьма хороша собой. Вэнь Цин такой расклад не очень нравился, но выбирать было не из чего. Да и теперь она была в тепле и сытости, всегда в безопасности, и с человеком, который разделял подобное ей горе было намного проще жить. Цзысюань вынырнул из воспоминаний, чувствуя себя в этот момент безумно старым и одиноким человеком. Словно он уже прожил несколько десятков жизней и теперь окунается в них, словно с разбегу в пропасть. Вэнь Цин лишь посмотрела на него с нескрываемой виной в глазах и ободряюще сжала его руку, облокачиваясь на спинку кресла. — На нее подействовало чужое заклинание довольно сильного артефакта. «Ветер Перемен». Его суть, в том, что при определенном действии, вещица словно ловушка, запечатывает человека в себе. В основном она используется для защиты. Но есть побочный эффект, если артефакт имеет в себе недостаточное количество светлой ци, то он усыпляет всех людей в радиусе необходимом для полного восстановления резерва, для завершения заклинания. В результате чего человек засыпает, и приходит в себя лишь тогда, когда заклинание будет развеяно. — Но отчего же ты тогда говоришь, что она никогда не встанет, Вэнь Цин? — он беспомощно оглянулся на нее, закусывая бледные губы до крови, в его глазах стояли слезы, которых она практически никогда не видела. — Потому что заклинание распадается само по себе, где-то через пару дней, максимум недель. Но спустя столько лет, уже бессмысленно ждать чуда, Цзысюань. Мне правда, очень, жаль, А-Сюань, правда, но видимо, она уже не проснется. Он бессильной закрыл глаза руками, теперь чувствуя как эта невысказанная боль наполняет все его тело и крепче сжал руку Вэнь Цин. За кого еще держаться в этом мире теперь он не представлял.