Брошь

Вокруг было темно. Вэй Ин блуждал взглядом по привычной мгле, пытаясь хоть за что-то зацепиться взглядом, но тщетно. Не придумав ничего лучше, он просто лег, ощущая в голове спасительную пустоту. Казалось, что с него сняли многолетний груз и грудная клетка мерно вздымалась в такт его глубоким вдохам. Спокойно, тихо, темно, так правильно. Он хмыкнул, глупо улыбаясь. У него вся жизнь строилась на этом «правильно, не правильно» и это безумно досаждало ему. Надоело уже жить по каким-то глупым правилам. Надоело жить прошлым, убиваться по любимому человеку и призрачной надежде. Он же глава клана. Сильный и независимый человек. Он снова встанет на ноги и будет смотреть в будущее холодно и спокойно. Будет снова следовать девизу клану и совершать невозможное еще чаще, чем сейчас. Пережитки прошлого стоит оставить далеко позади. И сделать это было уже давно пора. Все мертвы. Жизнь сдвинулась с конечной точки, и потекла по руслу той реки, которую он выбрал сам, вырастил и возлелеял. И нет больше в его жизни места правильным вещам и не правильным словам. Он имеет много прав, и может ничего и никому никогда не объяснять. Может больше никогда не пускать гостей из резиденции Лань в свой дом. Может не разговаривать с Гуаньяо, от чьих слащавых улыбок его тянет проблеваться за углом. Он может ездить к Хуайсану тогда, когда захочет. И.. Он может, наконец-то, поставить алтари Цзян Чэна и Яньли в храм. Теперь, окончательно приняв мысль об их смерти, он может позволить себе такую роскошь. И как бы грустно это ни звучало, ему давно стоило это сделать. Он выдыхает, прижимая руки к щекам, и с удивлением замечает сырые дорожки. Слезы облегчения, упавшего с его сердца невыносимо тяжелого груза, уходят навсегда из его сердца. Теперь там останется только шрам, большой красный, уродливый, но уже заживший шрам. *** – Тебе не кажется, что он слишком долго не приходит в себя? – Вэнь Цин вновь обеспокоенно посмотрела место нового заживающего шрама на груди, и стерла с его лба пот. Ей было безумно жаль этого глупого мальчишку, который в свои годы уже столько сделал и перенес такие потери. – Тебе не кажется, что два дня назад ты пересадила ему ядро, сопротивляющего Мо Сюаньюя? – передразнил ее Цзысюань. – Даже не смей упрекать меня в этом, – зло отчеканила она, – тот придурок все равно бы скоро сдох и не пользовался своим золотым ядром по назначению. А ему оно намного нужнее, правда ведь? Она грустно посмотрела на него, не понимая, за что с ними со всеми так жестоко обошлась эта жизнь. Все кого-то потеряли в этой войне. И стали тенью себя прошлых. Но Вэй Ин.. Сейчас она восхищались им еще больше, чем раньше. Сильный, независимый, гордый. Он сразу превратился из взбалмошного мальчишки с искрами огня в глазах, в рассудительного и взрослого главу клана. Вот только огня в этих серых, как сталь глазах больше никто не видел, на их дне плескалась с трудом скрываемая боль, и глухая тоска. Он не улыбался, всегда был сух и сдержан, редко вел с кем-то разговоры, только если по деловому поводу. Он исправно появлялся на всех собрания, где хотели бы его видеть, бывал на ночных охотах, хладнокровно разбирался со всеми демонами, что появлялись в последние годы. Это правда сильный человек, но еще он потухший, уставший и потерянный ребенок, снова брошенный на произвол судьбы, среди безразличной толпы людей. – А-Цин, по моему, ты слишком глубоко задумалась, – он накинул ей на плечи свою мантию, и притянул к себе, обнимая, – а еще замерзла. Тебе стоит поспать, ты уже очень много сделала для него, чего стоит только присматривать за его сестрой. – Уже просто сестрой? Но.. – Без «но». Уже поздно, иди спать, завтра поговорим, – он отпустил ее плечи, которые все еще хранили тепло его ладоней, и слабо улыбнулся. Теперь бессонная ночь ждала его. Вэй Усяня после такой операции, проделанной чуть ли не в полевых условиях, нельзя было оставлять без присмотра. Но Вэнь Цин не стоило об этом напоминать. Он сделал вид, что собирается спать, и стоило двери за его спиной закрыться, как он сел обратно в кресло, окидывая бледного Усяня беглым взглядом. Пока все было относительно спокойно, без видимых изменений. Его темная и светлая ци в первые сутки боролись за первенство и Вэй Ин из-за этого полдня бился в агонии, то стонал, то кричал, и звал Яньли. При воспоминания о ней сердце кольнуло неясной болью, но он быстро прогнал все мысли о ней, понимая, что ничего уже изменить не в силах и лучшее, что сейчас он для может сделать, это поставить ее брата на ноги. На второй день энергии Инь и Янь слились, образуя одно целое и стали циркулировать вместе, нисколько не мешая друг другу. Их обоих это сильно удивило, но они решили, что так пожалуй, даже лучше. Вряд ли Усянь спустя столько лет владения темной ци смог бы просто так от нее отказаться. *** Утро снова выдалось для всех тяжелым. Вэй Ин бредил полночи, зовя попеременно то сестру, то брата. А-Цин одолела какая-то неясная тревога и она уснула лишь с ним же в кресле. Он же за всю ночь ни разу не сомкнул глаз, лениво перебирая волосы девушки, и изредка откликаясь на какие-то бездумные фразы Усяня. – Он должен скоро придти в себя, – А-Цин завтракала прямо у него на кровати, откинувшись на мягкие подушки. Длительная операция и нервные переживания сказались на ее физическом состоянии и теперь девушка была полностью обессилена. Верней это то, что она сказала и хотела, чтобы в это поверили. Сейчас, ей хотелось только спать, но Цзысюань сказал, что будет кормить ее с ложечки, если она не поест. Она отшутилась, сказав, что Вэй Ина тогда именно он кормить и будет, но все-таки есть стала, не желая расстраивать его еще больше. Не могла же она ему сказать, что от еды ее тошнит вторую неделю, а силы стали очень быстро заканчиваться буквально за несколько дней до операции. И самое главное, она не может найти в себе сил сказать, что она не смогла его остановить, потому что просто даже не захотела, когда он пришел к ней посреди ночи, пьяный с шальными глазами и впился в губы долгим поцелуем. Кажется, утаить это все равно у нее не получится. Но он ведь места себе не найдет. Будет винить себя во всем и ненавидеть. Изменил любимой девушке, что лежит ни жива ни мертва, провел ночь с другой, к которой ничего на самом деле то и не чувствует. От всех этих мыслей ей становилось еще хуже и отодвинув от себя поднос с остатками рисовой каши и кусочками персика, она легла на кровать, почти мгновенно засыпая. Цзысюань лишь накрыл ее одеялом и поцеловал в лоб, любуясь ее безмятежным лицом и приоткрытыми губами. Все-таки, судьба вещь безусловно удивительная. Он прекрасно помнил ту ночь, о которой только что сокрушалась А-Цин, но и сам пока не знал, как сказать и как объяснить ей все, что творилось в его душе. Может его чувства к Яньли не были столь сильны, но не смог он любить девушку, которая может уже никогда не открыть глаза. Просто больше не смог, а от того чувствовал себя виноватым. Рядом была Вэнь Цин, живая, теплая, спокойная и рассудительная, она улыбалась и шутила, подбадривала и всегда находила правильные слова. Она оказалась тем спасением его души, что было ему необходимо. Спустя год появления ее в его жизни он перестал сидеть в комнате возлюбленной днями на пролет, да и не мог он ее больше так называть и понимал, что никогда не поведет под венец. И в глубине души радовался, что так и не успел ей сделать предложение руки и сердца, а потому вроде, как и не обязан. Глупо-глупо, безумно глупо. Он показывает этим свою слабость. Но если Яньли все же проснется, то он не хочет мучать ни ее ни себя. А Вэнь Цин отвечает ему взаимностью, и кажется, беременна. На этой мысли его губы трогает улыбка искренняя и теплая, а глаза против воли наполняются слезами. Он не знает, как правильно, но знает, что так просит его сердце.