Возвращение Шерлока Холмса

Майкрофт Холмс Прошло полгода. Шерлок регулярно писал из Монпелье — и мне, и Джону. Инспектор Макдональд под моим руководством осторожно прощупывал полковника и его окружение, и, кажется, в деле наметился небольшой сдвиг. По крайней мере, я почти уверился, что мне не придется отправлять Джона на жительство во Францию. Он, к слову, окончательно перебрался ко мне на Пэлл-Мэлл, и теперь я каждый вечер уходил из клуба домой, так что Алан мог наконец располагать своим временем и завести новый роман — уж не знаю, что там за пассия у него появилась, но, по крайней мере, он уже не попадал в очередные неприятности. Мы с Джоном жили душа в душу, но я чувствовал, что он считает недели до того момента, когда сможет опять уехать в Монпелье, и с приходом августа я, как обещал, отправил его туда. Не успел он уехать, как на второй день я уже почувствовал беспокойство, а на третий по-настоящему затосковал. За то время, что Джон жил со мной, я уже отвык от одиночества в собственном доме. Раньше, чтобы избавиться от ненужных мыслей и как-то пережить эти две недели, я бы применил свой излюбленный способ — загрузил себя работой. Но, как на грех, в политической жизни тоже наступило затишье. Тщетно я мечтал набрать достаточное количество документов, чтобы засесть с ними на всю ночь. У меня оставалась смутная надежда, что, возможно, с головой погрузившись в переживания, я мог что-нибудь позабыть из текущих дел, так что позвонил и вызвал Грея. — Алан, что у нас по Бельгии? Кажется, я не закончил отчет. Он посмотрел на меня с обычной своей спокойной предупредительностью. — Закончили, сэр, еще позавчера. Я отправил его, как обычно, курьером. Уже была резолюция «Превосходно, как всегда». Ваши предложения по бюджету одобрены полностью. Значит, память меня подвела. Но не в моем состоянии было бы начинать новый проект. — Безобразие, — проворчал я. — Да, сэр, полнейшее, — невозмутимо согласился Грей. — Может, вам взять отпуск? — Отпуск? Что я стану делать в отпуске? — Вы могли бы поехать на континент, на какой-нибудь курорт, во Франции, например, или в Италии. Не обязательно всегда ездить по делам, сэр, иногда можно просто отдохнуть. Я посмотрел на Грея с подозрением. — Вы же знаете, что я не умею отдыхать, к тому же на курортах слишком много людей. — Если хотите, сэр, я найду уединенный коттедж. И, поскольку доктора нет, я могу сопровождать вас... если вам захочется поработать на отдыхе. — Например, куда? Я ленивой походкой подошел к столу, где лежал огромный атлас, и открыл карту Французской и Итальянской ривьеры. — Допустим, сюда, сэр, — Грей показал карандашом в район Ниццы. — Сен-Лоран, к примеру, довольно тихое местечко. Но если вам нужна железная дорога рядом, то вот тут, в Ла-Сьота, тоже очень мило. — Алан, там же горы. Вы хотите, чтобы я гулял по этим, с позволения сказать, «проспектам»? — возмутился я, разглядывая ландшафт в районе Сен-Лорана. Ла-Сьота меня почему-то тоже не вдохновила — наверное потому, что она была еще дальше от итальянской Лигурии и в то же время слишком близко к Монпелье. Как я ни соскучился по брату, все же мне не хотелось сейчас мешать ему и Джону наслаждаться обществом друг друга. — Вот сюда, — неожиданно я ткнул пальцем в забавное название с довольно длинной историей. Городок назывался Специя. — Конечно, сэр, — кивнул Грей. — Сегодня же свяжусь с агентом в Риме. Потом проверю все сам. Есть какие-нибудь особые пожелания? — Какой-нибудь… то есть какую-нибудь уединенную виллу — там все подряд называется виллами — у побережья, я думаю, можно найти. — Конечно, сэр. На восемь дней? — На десять. — Да, сэр. Я сегодня же соберу ваши чемоданы. — Наши, — поправил я. — Рад быть полезным вам, сэр. Завтра в четырнадцать тридцать можно отправляться на континент, остальные поезда я согласую, билеты закажу. — Хорошо, — кивнул я и посмотрел на часы. — Прогуляемся до чая? — спросил я и добавил несколько поспешно: — Раз уж мы закончили с бумагами. Лицо Грея приняло совершенно непроницаемое выражение — я очень давно не звал его на прогулки и, видимо, мое предложение настолько удивило его, что он не хотел этого показывать. — Буду к вашим услугам через восемь минут, сэр. Только отдам распоряжения насчет телеграмм. Пригласить-то я его пригласил, но первые минуты совершенно не знал, о чем вести беседу, и начал с традиционной для нас, англичан, темы, когда мы дошли до парка. — Сегодня приятная погода. Тепло, но не жарко. А в Италии, должно быть, жара. — Я напишу агенту, что рядом с виллой должен быть сад, побольше тени и пологий спуск к морю. Вы сможете купаться на закрытой территории. Я запоздало подумал, что итальянцы — народ бесцеремонный, и на закрытом пляже — тем более на закрытом — купальни мне не видать. Как-то не слишком вежливо будет плавать одному, оставляя Алана в доме. Но что же делать? Зачем я вообще согласился куда-то ехать? Но я представил себе, что останусь дома совсем один… А что, у нас на острове мало уединенных мест? Как я легко проглотил наживку с ривьерой-то! — Я уверен, Алан, что вы устроите все наилучшим образом. Вы никогда меня не подводили. — Все будет в порядке, сэр, — сказал Грей, безошибочно угадывая мои сомнения. — Последний раз вы были в отпуске много лет назад, но я планирую ваш отдых каждый год на всякий случай. Так что все продумано заранее. — Много лет? — я даже остановился от неожиданности. Воспоминания о Бате чуть не заставили меня вздохнуть. — Да, сэр. Последние годы все ваши поездки были деловыми. Отдых не повредит вам, мы поставим кресло на берегу, в тени, под деревьями. Можно будет просто сидеть и читать... изредка вставать, купаться, а вечером небольшая прогулка, чтобы отчитаться потом перед доктором Уотсоном. — Но вообще-то вы ошиблись, Алан, — заметил я. — В восемьдесят девятом году я был во Франции летом, с братом и доктором… и… с дамами. — Это нельзя назвать отпуском, сэр, вы восстанавливались после ранения. — Это было через много месяцев после ранения, со мной уж все было в полном порядке, — я направился дальше по аллее. Да уж, в полном порядке… так что натворил тогда глупостей на свою голову. — Тем не менее, сэр, — возразил Грей, — затянувшиеся раны еще не означали, что вы были здоровы. Вы работали перед той поездкой всего по пять с половиной или шесть часов в сутки, сэр. Это явный признак недомогания. Мисс Морстен писала мне оттуда, рассказывала о вашем самочувствии, так что я в курсе дела. Признаться, я был удивлен. — Надо же, а я не знал, что Мэри тогда вам писала. Оказывается, у вас был тайный агент, Алан? — Не мог же я... хм... оставить вас без присмотра, сэр, — усмехнулся Грей. — Прошу прощения, если позволил себе вольность. Я беспокоился о вашем самочувствии, — добавил он уже всерьез. — Полно, не извиняйтесь. Дело прошлое, травой поросло, как говорится. Я, конечно, привык, что Алан постоянно присматривает за мной в клубе и, даже когда я дома, то и дело оказывает помощь. Но войти в «сговор» с Мэри! Впрочем, мне это показалось даже забавным. Особенно потому, что в то лето я ничего не заметил. — А доктор, по-вашему, за мной там плохо присматривал? — спросил я с улыбкой. — Думаю, в тот момент доктору было немного не до того... прошу прощения, сэр, но два пациента на одного врача, который сам после некоторых событий очень нуждался в отдыхе... я предпочел, как говорится, держать руку на пульсе. Я вторично остановился и начал отыскивать взглядом, куда бы присесть. Алан с беспокойством взглянул на меня. — Что-то я, кажется, пересидел за столом, — промолвил я, опускаясь на ближайшую скамейку, — пусть немного ноги отдохнут. Присаживайтесь, Алан… — Спасибо, сэр, — он сел на некотором расстоянии. — Вы… переписываетесь с… мадемуазель Маршанд? — спросил я все-таки. Алан спокойно выдержал мой взгляд. — Да, сэр. Меня волнует судьба этой женщины, я этого не скрываю. Но и у нее, и, тем более, у меня есть более глубокие обязательства. — Ах… все-таки обязательства. Кажется, я ошибся, и сегодня довольно жарко, вы не находите? — Вернемся в клуб, сэр? — Да, пожалуй. Вы правы, я, кажется, нуждаюсь в отдыхе… — Завтра мы отправимся на континент, сэр, — Грей встал и, поколебавшись, предложил мне руку, чтобы помочь подняться. — За те десятилетия, сэр, что я работаю у вас, я научился ничему и никогда не удивляться. Надеюсь, вы не сомневаетесь, что я никогда и ни с кем не обсуждаю ваши секреты, сэр, в том числе и с... мадмуазель Маршанд. — Скажите честно, Алан, я вас не утомил за эти четверть века? Судя по паузе, Грей, кажется, слегка обиделся. — Надеюсь, вы спрашиваете не всерьез, сэр. — Вполне всерьез. — Тогда нет, сэр, не утомили. Двадцать пять лет назад я не мог и надеяться, что моя жизнь окажется такой наполненной и интересной. Ни за что не променял бы ее ни на какие блага мира. Я усмехнулся: — Становлюсь старым и сентиментальным. Я ведь всерьез думал, что вы ответите: «Что вы, сэр, я ведь к вам так привязался». — Вы считаете, сэр, я сказал что-то другое? — Да, вы правы. Не обращайте внимания, Алан. Я просто захандрил. Отпуск — хорошая идея. Идемте пить чай. И мы направились в обратную сторону. — Вы скучаете по доктору, сэр, — мягко сказал Грей. — Привыкли, что он теперь всегда рядом. Ничего, он приедет почти сразу после нашего возвращения из Италии. — Конечно, скучаю, что скрывать. Странно — помните годы, когда я ездил по делам на континент? Почему-то я спокойнее переносил разлуки. — Тогда уезжали вы, а мы... они ждали вас дома. — А есть разница? — Да-да, я услышал оговорку и опять взял Грея под руку. — Вы же тоже ждали? — Конечно, «ведь я к вам так привязан, сэр», — сказал он совершенно без всяких эмоций. — А разница определенно есть. Чужая территория не дает расслабиться... и хорошо отсекает лишние мысли. По той же причине, к примеру, многие мужчины предпочитают встречаться с женщинами не у себя, а у них... или на нейтральной площадке. Я покосился на Грея. Научился у меня за годы службы — и не понять: шутит или нет? — Надо же, какие сложности, — пробормотал я. — Но, думаю, это вполне естественно, ведь приглашать даму в холостяцкое жилье не всякий может себе позволить. А вы как поступаете? — В молодости, когда меня спрашивали, почему нельзя навестить мою берлогу, я ссылался на то, что хозяйка затеяла ремонт... Я рассмеялся. — Как же быстро вы меняли дам, Алан! Не может ведь ремонт длиться вечно? — Я бросил считать на третьем десятке. Но это ведь никогда не было секретом для вас, сэр? Я благодарен вам за снисходительность, которую вы проявили в годы моей молодости. Сейчас я практически остепенился. — Только не говорите, что собираетесь жениться! — испугался я. — Нет, сэр, ни за что! — впервые Грею изменила выдержка. — Господи, с какой горячностью вы это говорите! — Вы же знаете, я никогда даже не мыслил завести семью, сэр, потому что это могло помешать моей работе у вас. Ни одна женщина того не стоит. Простите мою, возможно, самонадеянность, но мне сложно предположить, что вы хотели бы избавиться от меня таким способом. Всегда считал, что вас устраивает положение дел. — Ох, Алан, вы делаете из меня эгоиста. Я не могу не радоваться, что вы не хотите оставлять меня… службу у меня. Но в глубине души, неужели вы ни разу не захотели обзавестись семьей? — Нет, сэр, на самом деле ни разу в жизни. Я никогда не видел в этом смысла. — Скорее желания не возникало? Смысл-то в семье определенно есть. — Глобально — несомненно, сэр. Но не для всех. На мой взгляд, есть отношения, более важные, чем отношения между супругами. Что ж, частично я согласился бы с Греем. Он не стал больше углубляться в эту тему, да и, к тому же, мы как раз входили в двери клуба. За чаем мы обсуждали только текущие дела и поездку.

***

Когда я путешествовал один, Грей не всегда заранее заказывал мне нужные билеты, ведь я изображал «простого смертного», которому было странно иметь уже забронированные места. Но сейчас я шел за своим секретарем с доверчивостью слепого, которого ведет поводырь. Он спланировал нашу поездку наилучшим образом. Мы спокойно переправились на континент и сели на поезд до Ривьеры. Ехать предстояло несколько часов. Грей взял два купе, но я совершенно не хотел проводить время в одиночестве и показательно поворчал. Алан невозмутимо занял место напротив меня, и, успокоившись насчет спутника, я некоторое время пытался читать «Мушкетеров». Любимая книга почему-то не доставляла мне удовольствия, как раньше. Я отложил ее и посмотрел в окно. За все время моего молчания Грей, как я мимолетом замечал, то смотрел на пролетающие мимо пейзажи, то куда-то в пространство за моим плечом. — Впервые я не могу читать Дюма, — пожаловался я. — Просто вы его знаете наизусть, сэр. Мы купим там какие-нибудь новые книги — может быть, и на итальянском кто-нибудь пишет приключенческие романы? — Знаю, но мне всегда приятно перечитывать эту книгу. У меня с собой, правда, еще Стивенсон припасен. — Да, сэр, и еще у меня есть Мопассан, если захотите. — «Милый друг?» — улыбнулся я. — Смешно, да? — спросил Алан, и я не понял, весело ему или он обижен. — Это не потому, что вы похожи на героя, нет, — поспешно сказал я. — От вас женщины не плакали, насколько я знаю, и вы им не разбивали сердца. И уж тем более, вы не делали за их счет карьеру. — Точно нет, сэр. Я в хороших отношениях практически со всеми женщинами, с которыми у меня случались романы, кстати, некоторые из этих романов оставались чисто платоническими... так, побудоражить кровь. Но ни одна из них не осталась в обиде на меня. Что до карьеры, то вы о ней осведомлены лучше, чем кто бы то ни было. Впрочем, сэр, в саквояже у меня есть еще и Джером. Если захотите отвлечься от посторонних мыслей... — Вы думаете, подействует? — я посмотрел в окно, мы как раз проезжали мимо какой-то деревушки. — Кстати, Алан, вы ведь не потащите меня смотреть тамошний замок? — Если вы сами не захотите, сэр, то ни в коем случае. Вы будете проводить время в свое удовольствие, а я буду приносить вам кофе в сад и менять книги. По опыту знаю, что Джером отлично отвлекает от грустных мыслей, сэр, а сидя на берегу моря особенно приятно читать про Темзу. Вот как… Интересно, что за грустные мысли его посещали и по какому поводу… — В Геную мы приезжаем утром? — спросил я. — А поезд на Специю у нас во сколько? — В семь минут двенадцатого. У нас будет три часа четырнадцать минут в Генуе... Мы можем нанять экипаж и прокатиться по улицам, если хотите, сэр. — Да, пожалуй… — ответил я после некоторой паузы. — Хотя бы до центральной площади. — Очень хорошо, сэр, так и поступим. Ночью я плохо спал, с утра глаза слипались, и даже кофе не взбодрил — итальянцы пьют такие микроскопические порции, что в меня эдаких чашечек надо было влить с десяток. Отдав распоряжения насчет багажа, Грей нанял на вокзале экипаж и, проверив записи в своем блокноте, сказал кучеру, какими улицами нас везти. Конечно, адрес Айрин и Мэри Грею известен, но мы оба не проронили по этому поводу ни слова и сделали вид, что просто решили прокатиться. На экипаже тут можно было проехать далеко не везде. Мы добрались до пьяцца Ферарри с огромным фонтаном, долго плутали, пока не оказались на нужной улице. Хорошее место, много зелени, сквер. Да… и экипаж проедет. Собственно, что мне оставалось? Только посмотреть на окна, но в полдень ставни по здешнему обычаю держали закрытыми. Экипаж ехал странно медленно, а я все разглядывал окна дома. — Смотрите, сэр, — неожиданно сказал Грей, и указал в сторону сквера, — дети идут куда-то, две девочки и мальчик... как они переносят такую жару? Я машинально обернулся и невольно схватил Грея за руку. Львенок! Я чуть не позвал его, но вовремя спохватился — даже похолодел от страха, что выдам свое присутствие. Из-за деревьев показались три кружевных зонтика, и я откинулся на спинку сиденья, сообразив, что все еще держу Алана за руку. Разжал пальцы и отвернулся к другому окну. Какое-то время мы ехали молча. От пережитого потрясения, несмотря на палящее солнце, меня зазнобило. Грей заметил и, не говоря ни слова, достал из саквояжа тонкий плед и накинул мне на плечи. Я даже не поблагодарил его — да и вряд ли он нуждался в моей благодарности. Окончательно я оттаял, только добравшись поздним вечером до коттеджа в Специи. Я успел заметить, что местность довольно живописна, и услышал, как Грей говорит мне, что на вилле две спальни, гостиная — она же столовая, и кабинет. Не считая двух ванных комнат. На самом берегу под оливковыми деревьями виднелся какой-то темнеющий силуэт. — Что это? — спросил я. — Диван, сэр, — спокойно ответил Грей. Странно, но в доме, кажется, совсем не было прислуги. Не то чтобы меня это беспокоило. Наоборот — посторонние люди только испортили бы мне весь отдых. Измученный дорогой и переживаниями, я даже не подумал о том, что повар-то нам все же необходим. Воду нагрели днем, и по такой жаре она не успела остыть окончательно — была приятно прохладной. Так что, немного освежившись с дороги, я переоделся ко сну и еле добрался до кровати.

***

Утром, открыв глаза, я спросонья не сразу понял, что нахожусь не в «Диогене», раз у моей кровати стоит Грей, да еще с подносом. Но вспомнил дорогу, Геную, море… повернулся на бок и окончательно проснулся. — Алан? — Нет, он мне точно не мерещился. — Который час? — Семь часов, сэр, как всегда. Ваш чай. Ванная справа, там все приготовлено. Халат на кресле. Я распаковал ваши вещи, сэр. Завтрак будет готов через двадцать минут, принести сюда или придете на террасу? — Спасибо, — растеряно пробормотал я, сел на постели и взял чашку. — Я приду на террасу. Во сколько же вы сами проснулись? — Я всегда встаю в шесть, сэр, — ответил Грей, отдернул шторы и вышел. Так… Пора было обдумать ситуацию. Я вовсе не собирался позволять Грею превращаться на эти десять дней в прислугу. Я его пригласил в качестве компаньона, а не лакея. Правда, переговоры я решил отложить до завтрака. Приведя себя в порядок, я демонстративно не стал повязывать галстук, и в таком «расхристанном» виде вышел на террасу, где уже был накрыт стол. Грей сидел в кресле с газетой. На веранде было свежо, приятно пахло морем. — Поджаренные тосты, сэр, — объявил Алан, откладывая газету в сторону, — оладьи с медом, джем, бекон, фрукты. Кофе. Разрешите за вами поухаживать. Моя решимость бороться за права Грея несколько поколебалась, особенно когда я попробовал оладьи. — А вы что же, Алан? — И я. Просто, как вы знаете, я люблю начинать с кофе. Понимаю, что это неправильно, сэр, надеюсь, вам это не помешает? — Ничуть, и никогда не мешало. Что там пишут в газете? Как же начать переговоры? Грей был настроен, кажется, решительно. — Это местная пресса — так, по привычке. Все тихо. «Таймс» будут привозить к нам в четыре часа пополудни, сэр. Если нужны еще какие-нибудь газеты, я могу ездить за ними в город. В нашем распоряжении экипаж, конюх живет при конюшне, это недалеко. Ну и есть верховые лошади... если вдруг понадобятся. — Мой дорогой мальчик, — начал я. Грей уткнулся носом в чашку с кофе, а глазами — в газету. Кажется, он решил, что я заговариваюсь. — Алан, я к вам обращаюсь. Он все-таки посмотрел на меня. — Прошу прощения, сэр? Налить кофе? — Кофе подождет. Так вот, мой мальчик, вы свяжетесь с агентом, который сдает эту виллу, и чтобы завтра здесь был штат прислуги — маленький, но тем не менее. Я пригласил вас, потому что мне нужна компания и потому что вы тоже заслужили отпуск. Я очень ценю вашу заботу, но мне хотелось бы, чтобы вы проводили больше времени со мной, а не на кухне. Если это, конечно, не такой способ сбежать от занудливого шефа. — Я люблю готовить, сэр, — губы Грея дрогнули, но он так и не улыбнулся, — и мне приятно делать это для вас. Спасибо, сэр, я счастлив составить вам компанию, и она не пострадает, к ланчу уже все готово, а ужинать вы ведь все равно захотите в городе? Впрочем, как минимум один ужин я приготовлю сам, надо будет только добыть правильную рыбу. Не нужно прислуги, сэр, я готовлю лучше, чем они. — Ладно, — начал сдаваться я, — пусть не будет повара — и только. Договорились? — Сэр... ну, если вы настаиваете, прикажу убирать виллу по вечерам, когда нас не будет. Но я вполне бы справился сам. Смена деятельности, сэр, — лучший отдых, вы же сами всегда так говорите? Хотите, я научу вас ловить рыбу? — Хочу. И все же нечего вам торчать в помещениях в такую жару. — Очень хорошо, сэр, завтра отправимся ловить рыбу. Я проверил: все снасти тут есть. Конюх рассказал мне, где лучше клюет. И утром совсем не жарко, сэр. Пожалуйста, сэр, я все понимаю, но и вы поймите — мы в отпуске, и я делаю что-то не в качестве вашего служащего, а потому что мне это приятно. — Спасибо, Алан, — сказал я искренне. — Совместите приятное с полезным — почаще вытаскивайте меня из дома… Не потому, что у меня появилась вдруг любовь к движению, — прибавил я чуть тише. — Это меня просто отвлечет. — Можем после завтрака пройтись вдоль побережья, если хотите, сэр. Пока еще не совсем пекло. Мне обещали, впрочем, что к городу ведет тенистая дорога вдоль моря, но... две мили. Зато можно будет выпить портвейн на набережной. — Две мили пешком – это все-таки многовато для меня. Пусть вон… — мотнул я головой в направлении конюшни, — возит. Лучше уж просто прогуляемся и заодно подыщем место, где тут можно окунуться? — Да прямо тут и можно, сэр, на берегу. Здесь должно быть хорошее дно, но я сначала проверю, конечно. Пляж чистый, я посмотрел. Мелкий песок. Спустимся к морю вместе, я проверю дно и пойду в дом, а вы купайтесь, потом прогуляемся. Я думаю, так будет правильнее всего? — Посмотрим, — ответил я уклончиво. — Налейте мне кофе, пожалуйста. Грей выполнил мою просьбу и почему-то замер с кофейником с руках. Я машинально сделал глоток и удивленно посмотрел на чашку. Потом сделал уже осмысленный глоток. — Хм… такой я еще не пил. Что вы туда добавляете? — Секрет, сэр. Я дал слово не выдавать его, когда один старый армянин подарил мне этот рецепт. Нравится? — Нравится. Даже мне не выдадите? — Я же дал слово, сэр. Но я готов варить вам его при любом удобном случае. — Договорились. Обещаю, что когда вернется Шерлок, я не отдам ему ваш кофе на анализ. — Я очень уважаю вашего брата, сэр, — осторожно произнес Грей и наконец сел, — и его замечательные способности, в том числе в области химии, но готов держать пари, что он не сможет повторить рецепт, даже если проведет анализ. Я не против проверить, если захотите. Конечно, если мистер Холмс даст слово не разглашать состав. — А научите меня варить кофе. Пусть и не по секретному рецепту, как-нибудь иначе. — Нет ничего легче, сэр. Сразу после купания? Вот ведь, у Берты что ли научился? Мистер невозмутимость… — Договорились. После завтрака, пока Грей хлопотал, убирая со стола, я решил все же удивить его и вышел на террасу в халате, надетом прямо на купальный костюм. По тому, что промелькнуло в вечно спокойных глазах моего секретаря, я понял, что очередной раунд за мной. Мы спустились к морю, и я тут же подошел к дивану. — Слушайте, я себя почувствую каким-нибудь римским императором, — начал я, усаживаясь. Рассмеялся. Представил себе Цезаря в полосатом купальном костюме. А Грей тем временем принялся раздеваться, складывая одежду на плетеное кресло. Ого… ничего себе. Шерлок бы оценил — с эстетической точки зрения, разумеется. Даже я самым возмутительным образом уставился на своего помощника, который разделся до подштанников и вошел в воду. Он прошелся вдоль берега несколько раз, проверяя дно, а потом поплыл и вскоре нырнул, как какой-нибудь дельфин. Вынырнув, он через некоторое время повернул к берегу и вскоре встал в полный рост. — Отличное дно, сэр! — объявил он. — Уклон пологий, шагов через двадцать мне по шею, вам закроет грудь. — Алан, — промолвил я, стараясь не рассмеяться. — Знаете, при таком раскладе — уж лучше совсем без всего, чем так… кхм… в эротично прилипающих подштанниках. Он оглядел себя и усмехнулся. — Если вы считаете, что это прилично, сэр. Хоть мы и в отпуске, но вы мой патрон... Я махнул рукой. — Валяйте, Алан, — употребил я столь возмутительное в моих устах выражение. — Пойду в дом, сэр, если я вам не нужен? Купайтесь спокойно. Он собрал свою одежду и ушел. Зная его старую клубную привычку — если не провожать меня, то хотя бы следить, когда я перехожу улицу, — я был уверен, что в дом Грей не уйдет, а станет наблюдать из-за ближних кустов. Еще бы — за мной нужен глаз да глаз. Вдруг ногу сведет, или какая-нибудь местная рыба цапнет меня за пятку. Я скинул халат и вошел в воду. Соленая вода вкупе с законом Архимеда — и метров через пять я уже поплыл. Но все-таки эти купальные костюмы ужасно неудобные и мешают наслаждаться водой. Я решил вечерком, оставив Грея дома, искупаться в чем мать родила. Наплававшись, я вышел на берег и с некоторой осторожностью заглянул за ближайшие заросли. Никого там не обнаружив, я снял купальный костюм, выжал его как следует и с трудом натянул опять. Возможно, Грей все-таки ушел в дом. Я накинул халат, улегся в тени на диване и, кажется, задремал. Мне показалось, что я просто расслабился на несколько минут после купания, но когда открыл глаза, то увидел Грея, сидящего в плетеном кресле. — Сколько я проспал? — Три часа, сэр. Надо же. Тень подтверждала его слова, а следы на песке говорили о том, что за прошедшее время мой помощник трижды приходил на берег. Даже успел принести с террасы плетеный столик, на котором уже стояли блюдо с фруктами, кувшин — видимо, с вином — и два бокала. И я не проснулся при этом. — Это все морской воздух, — угадал Грей мои мысли, — как вы себя чувствуете? — Хорошо, но совершенным ленивцем. — Для того вы и приехали сюда, сэр, чтобы лениться, сколько захочется. Вина? — Да, спасибо, налейте немного. Кто меня не знает, наверное, подумает, что это мое обычное состояние, правда? Грей придвинул столик поближе и наполнил бокалы. — Я-то хорошо знаю вас, сэр. Не исключаю, что и лучше всех. И знаю, как много вы работаете. Со стороны кажется, что это просто — сидеть над бумагами. Но я смотрю не со стороны. — Он взял свой бокал и сел в кресло. — Так что я буду рад, что вы просто отдохнете. А если вас так уж заботит поддержание формы, то мы можем к ланчу обходиться фруктами и сыром. Я кивнул на его предложение, посмотрел на море. А ведь мальчики сейчас, возможно, тоже купаются где-то на побережье Монпелье. Я взял бокал. — Ваше здоровье, Алан. Он отсалютовал мне и отпил вина. — Хорошее, хоть и двухлетнее. Кстати, в подвале я нашел тридцатилетнюю мадеру. Если наловим завтра нужную рыбу, будет отличный ужин. Какие планы у нас на вторую половину дня, сэр? — Надо немного посмотреть на город, когда уйдет жара. И какая же рыба нужная? — Треска, сэр, но пойдет и тунец. — Тунца можно поймать на удочку? — Конюх говорит, что ловит тунца в бухте неподалеку. И что там очень много трески. Думаю, нам с вами хватит шести рыбин. Хотя должен признаться, что рыбалка — такая вещь, которая затягивает. Вы когда-нибудь ловили рыбу, сэр? — Нет, увы… Шерлок тоже, кстати, в детстве этим не грешил. — На французском побережье тоже можно ловить рыбу. Но, конечно, тут она лучше. А еще лучше озерная форель. Вот ее бы добыть... вышло бы великолепное угощение — запеченная форель, или жареная на вертеле прямо на костре. — Тут, увы, нет таких озер. Но я думаю, это не последний наш отпуск? — Очень надеюсь на это. Вам надо отдыхать. Сейчас, когда все вопросы потихоньку улаживаются... И я давно хотел сказать вам, сэр, — прибавил Грей серьезно, — что если вам на этом заключительном этапе понадобится помощь, вы можете полностью располагать мной. — Спасибо, Алан, я буду иметь в виду, но пока не могу сказать вам ничего определенного. — И не надо, сэр. Просто знайте это. Вы не против, если я еще искупаюсь перед тем, как мы пойдем в дом? — Надеюсь, вы тоже не против, Алан. Я, так и быть, сойду за Бахуса Бромида, если уж тут поселился Феб. Грей засмеялся — кажется, я очень давно не слышал его смеха — и пошел к воде. На этот раз он разделся полностью. Я не решился последовать его примеру. Подожду до темноты, а то Грей решит, что у меня что-то с головой. Хотя мне очень хотелось окунуться — стало жарковато, ведь уже далеко за полдень. Плавал Грей около четверти часа, а, выбравшись на берег, обмотал полотенце вокруг талии и лег на песок. — Если сегодня мы ужинаем в городе, — сказал он, обращаясь к палящему солнцу, — то можем искупаться потом еще и ночью. Как вы на это смотрите, сэр? — Крайне положительно. Отдохнув немного, Грей встал, придерживая полотенце. — А сейчас надо смыть с себя соленую воду и песок, и переодеться, ведь уже... — он посмотрел на солнце, — ого, уже почти три часа, сэр. Я велел кучеру быть готовым к четырем с четвертью. Нам еще предстоит найти кондитерскую. Вот что мне тут неожиданно понравилось, так это душ. Вода в нем нагревалась солнцем. Немного по-спартански, но в жару лучше, чем ванная. Пока мы с Греем возились, уже подали экипаж. До города мы доехали быстро — что тут ехать-то, пара миль. А вот на поиски кондитерской ушло много времени. Все-таки итальянцы совершенно не понимают, что такое пятичасовой чай. — Наверное, все-таки стоит посмотреть на замок, Алан, — сказал я, когда мы устроились за столиком на открытой террасе. — И я чуть не забыл, что тут есть скульптура делла Роббиа — в церкви, как раз у подножия замка. — Тогда уж имеет смысл зайти и в саму церковь, сэр. Тринадцатый век, кажется? Должно быть, очень красивая внутри. Завтра у нас рыбалка, запланируем замок и собор на послезавтра? — Разумеется, Алан. Я, как вы видите, готов к подвигам, но в разумных пределах. Мы еще собирались купаться ночью. — Купаться — обязательно, сэр. Вы закончили с десертом? Могу я задать вопрос... не подходящий к столу? По поводу рыбалки. — Не подходящий к столу — это по поводу наживки? — догадался я. — На что будем ловить рыбу? — Именно по поводу наживки, сэр. Раз это первая ваша рыбалка, то наживку... существует традиция, что для удачной рыбалки наживку насаживать должен новичок. Это... черви, сэр. Возможно, вы не захотите брать их в руки? Они... прошу прощения, живут в навозной куче за конюшней. — Кхм... — поморщился я, — но накопать их, надеюсь, может и конюх? Насаживать уж ладно, попробую. Вы только захватите с собой салфетки какие-нибудь, чтобы можно было вытереть пальцы. Брови Алана дрогнули — клянусь, он их едва не приподнял. И что такого смешного в салфетках? — Накопать червей конюх обещал сам, разумеется, — ровным тоном ответил Грей. — Он даже обещал вымыть их, сэр и посадить в чистую землю из клумбы с цветами. Так, я попался на… собственную удочку. Шутит, значит. — Что-то мне подсказывает, Алан, что вы надо мной насмехаетесь, — нахмурил я брови, но не выдержал и засмеялся. — Что вы, сэр, как можно, — сделал он нарочито оскорбленное лицо, но в конце концов засмеялся тоже. — Я никогда не был брезгливым человеком, но могу понять тех, кто не любит брать в руки тварь, одинаковую с обеих сторон. Я еще не достиг четырех лет, когда тетушка показала мне, что будет, если червяка разрубить пополам. Именно тогда я передумал становиться врачом. Ведь если червяк приспособлен к этой жизни куда лучше людей, то, вероятно, Господь так и планировал, и спасать людей от смерти — значит противоречить Его планам. Но все это не мешало мне в детстве любить рыбалку. — Надеюсь, вы изменили свое отношение к врачам с того времени? — усмехнулся я. — И к врачам, и к спасению жизней, сэр. Но отношение к червям как к вершине эволюции долго меня преследовало. Я еле сдержал улыбку, отставляя пустую чашку. — Так… Если мы ужинаем тоже в городе, у нас есть время на осмотр достопримечательностей? Мы прошлись по набережной, посмотрели на развалины еще одного старого собора и на площадку, где было затеяно, но еще не начато строительство нового, полюбовались на порт. На набережной нам попался мальчик, продающий раковины, и Грей вдруг подошел и купил самую большую. — Море шумит? — спросил я. Раковины еще не покрывали лаком, то есть они не превратились в сувениры. Или этот малыш, или кто-то постарше, видимо, выловил их неподалеку от берега и лишь вымыл как следует. — Шумит, синьор! — паренек протянул мне раковину, и я приложил ее к уху. Забавно, сколько поколений людей верит в этот звуковой обман. Но шумело, правда. Я кивнул Грею — он понял и купил вторую раковину. Впрочем, шумело не только море. В ушах у меня «звенели цикады», можно сказать. — Алан, поедем домой. Кажется, я слегка перегрелся. Грей отреагировал мгновенно, и буквально сразу подъехал наш экипаж, который следовал чуть в отдалении все это время. Когда мы вернулись на виллу, я тут же ушел в спальню, чтобы переодеться. Грей стоял почти у самых дверей, когда я вышел через пятнадцать минут. Волновался, значит. — Ужин привезут из ресторана под названием «Тенистый уголок», сэр, — сообщил он. — Как самочувствие? — «Тенистый уголок»? Они издеваются. Слава богу, до теплового удара мы не догулялись. Но завтра поедем в город, мне надо купить костюм полегче, черт с ними, с отложными воротничками и мнущейся тканью, — проворчал я, входя в гостиную и садясь на диван. Грей улыбнулся. — Альтернативой «Уголку» был ресторан «Королева и Королева». — Что они имели в виду? — Поскольку я тоже не понял этого, сэр, я не рискнул заказать там еду. Вдруг имеются в виду флорентийские Медичи? — Грей сел в кресло и весело посмотрел на меня. — Это было бы логично. Но вряд ли это как-то отражается на качестве тамошних блюд? Проведем эксперимент на днях? — Закажем мидий? И что-то еще, что не так просто отравить? Но не завтра, сэр. Завтра, пока вы будете отдыхать, я надеюсь приготовить наловленную утром рыбу. У меня есть цель, сэр: я хочу услышать от вас признание, что я столь же хорош в качестве повара, как и в качестве секретаря. — Это ужасно, дни путаются в голове, — пробормотал я. — Ведь завтра рыбалка, то есть за костюмом едем послезавтра, получается. Вы были правы: отдых мне просто необходим. — Погрозил Алану пальцем. — Не вздумайте менять профессию! Хорошего повара найти не так уж легко, но такого помощника, как вы, вообще невозможно. — Ничего ужасного, сэр, завтра в пять утра ловим рыбу, потом вы отдыхаете, и после ланча купим костюм. А если хотите, сэр, я привезу сюда подходящие и вы выберете, а остальные потом отошлем обратно? — Я еще не такая развалина, чтобы не съездить с вами в магазин. — Бог с вами, сэр, я только думал: вы захотите избежать примерок... и нерациональной траты времени. Но если хотите, поедем вместе. Магазины — это бывает забавно. Минут тридцать я потратил на то, чтобы окончательно прийти в себя, а потом все-таки изучить ту газету, которую утром читал Алан. Наконец послышалось цоканье копыт. Грей подошел к окну и выглянул. — А вот и ужин везут, сэр. Приказать накрыть на берегу? — Да, лучше бы на свежем воздухе. Грей вышел распоряжаться, я посидел немного и поплелся следом. Накрывали на столике под оливами. Я сел в плетеное кресло и стал наблюдать за служащими ресторана. Официанты, один из которых оказался, как ни странно для итальянца, рыжеватым и усатым, быстро накрыли стол, зажгли свечи и удалились. — Ночь, море и свечи. Очень романтично, — улыбнулся Грей и налил вино в бокалы. — Предлагаю выпить за то, чтобы ваши мечты поскорее сбылись, сэр. — Cвечи, ночные бабочки, брр, — проворчал я для вида, чтобы скрыть неожиданное волнение. Взял бокал. — Спасибо. А я выпью за вас, Алан. — Ну, мои мечты и так сбылись. Я давно уже ничего не прошу у высших сил. И это вовсе не бабочки, сэр, это летучие мыши... они сюда не спустятся, не волнуйтесь. Зато смотрите, какие звезды. — Звезды, да... — я задрал голову и посмотрел на небо. — Когда погасим свечи, это будет великолепное зрелище. — Мы погасим свечи, когда будем купаться. Пока что они нужны, чтобы смотреть на них сквозь вино и хрусталь. Вы ничего не едите? — Ах, да. Приступим. Приятного аппетита, Алан. Блюда были приготовлены неплохо — конечно, до клубного повара ой как далеко, но он и вне конкуренции. — Могу я спросить, куда вы собрались деть раковину, которую купили? — неожиданно спросил Грей. — Оставлю на память, а что? — я с удивлением посмотрел на него. Он намекает на Львенка? Так наверняка у мальчика этих раковин уже... — Нет-нет, сэр, ничего. Я посмотрел на этого официанта... и хотел послать свою доктору Уотсону. Подумал, что будет странно, если по одному адресу придут две раковины. — Хм... а какая связь между официантом... А, усы, конечно же. Я нахмурился. Мне стало как-то даже стыдно, что я не вспомнил о Джоне. И тут случилось настоящее чудо: Грей впервые в жизни, кажется, не понял, о чем я думал. — Увы, — сказал он, — видимо, я вспоминаю доктора, потому что опасаюсь, что не могу в должной мере его заменить... постарайтесь не заболеть от дневного солнца или от ночной прохлады, иначе доктор мне голову оторвет, пожалуй. — Не оторвет. Доктор понимает, что такое смена климата. Но отдых мне полезен — он всегда так говорит. От прохлады я никогда не заболею — я ведь привык спать с открытым окном. Почему я не сказал Грею, что вообще не сравниваю его общество и общество Джона? Или что он напрасно беспокоится, и мне по душе отдых с ним — настолько, что я не догадался послать Джону весточку о себе? Этого понять я не мог. Алан Грей После ужина (а шеф так почти ничего и не съел) я решил долго не тянуть с купанием: погасил свечи, отошел на пару шагов, быстро разделся и направился в воду. Если шеф рискнет присоединиться ко мне, не переодевшись (как я понял, у него роились в голове такие планы), он хотя бы уверится, что я на него не глазею. Хотя с ним явно что-то творилось, он вел себя со мной необычно. Не то чтобы мне это не нравилось, конечно, но это ведь сродни тому же его абсолютно неправильному решению поселить у себя доктора Уотсона на время, пока брат отсутствует. Вернется брат, доктор тут же съедет, и опять они станут приходить в гости от силы раз в неделю... а привычка останется, и будет шеф тосковать, вот как нынче, оставшись без своего Джона. К хорошему быстро привыкаешь... Так что и мне не следовало принимать всерьез дружеские отношения с шефом. Я прекрасно понимал, что для него на данный момент я просто спасение от одиночества, от которого он уже отвык. Ну, а с другой стороны — не все ли равно, если ему так легче? Я-то никуда не денусь. Я ведь к этому и стремлюсь постоянно — помогать ему. А относительно своего места в его жизни я иллюзий никогда не строил. С берега раздался плеск — шеф тоже вошел в воду. — Не заплывайте далеко! — услышал я его голос. — Тут глубоко, осторожно, — непоследовательно отозвался я, поворачиваясь в воде. Шеф плыл в мою сторону. Однако он хорошо плавает. И чего притворяться увальнем, если на самом деле вовсе им не являешься? — Вы отлично плаваете, сэр. Какие еще ваши таланты оставались скрытыми от меня? Я уже мечтаю увидеть вас верхом на конной прогулке. — Меня жидкость лучше выталкивает, по закону Архимеда, — рассмеялся он. — А вот на лошадей этот закон не распространяется. Вскоре он меня совсем догнал. — У меня талант прикидываться моржом. Я улыбнулся в темноте. — Это потому, что к законам Архимеда подключаются законы Ньютона, и кроме объемов начинает учитываться масса? Ничего не выйдет, сэр, в том смысле — вы не отговоритесь этим. Ваш вес сейчас вполне соответствует объемам. Я хочу сказать, что если и были излишки в прошлом, то сейчас их нет, а вашей фигуре большинство мужчин могут только позавидовать. А что до лошадей, то мне казалось, они спокойно выдерживают двоих? Во всяком случае я видел, как кавалер катает даму, и лошадь вовсе не протестует. Представить себе, что вы вообще не умеете ездить верхом, мне сложно. При всей вашей экстравагантности, сэр, вы все-таки выросли в поместье, да и в Оксфорде, я уверен, верховая езда — это как раз то, что объединяет юристов, математиков и философов. Шеф рассмеялся и тут же глотнул воды. — Фу, соленая. Алан, хорошо, что сейчас ночь, а то вы меня вгоняете в краску. Вы еще рыцарей бы вспомнили в сверкающих доспехах. Конечно, я умею ездить верхом, хотя очень не люблю это занятие. Поплыли к берегу, а то мы так и будем тут дрейфовать. — У меня хорошее воображение, сэр, так что рыцарей в тяжелых доспехах я лучше стану вспоминать на суше, ну или хотя бы не на глубине. Мы доплыли до того места, где уже можно было при желании встать, и поплыли вдоль берега. Уставшим шеф не выглядел. — Кажется, сэр, у русских была война, когда они утопили в своем озере целую армию рыцарей в тяжелой броне? — При князе Александре, по прозванию Невский. Русские его потом причислили к лику святых — вот только за что, не совсем понятно. Но заманить тевтонцев на весенний лед — это было довольно умно. — Возможно, бывают и умные святые? Правда сложно представить действительно святого военачальника. Но если бы я нуждался в друзьях и выбирал по этим признакам, то между святостью и умом я выбрал бы ум. — Этот «умный» святой ликвидировал единственную в ту пору на Руси демократию и привел татар в Великий Новгород. Умные святые — это немного не в той стороне. — Согласитесь, сэр, — улыбнулся я, — ликвидировать демократию — вполне умный шаг со стороны князя, если я, конечно, правильно понимаю, чем тогда князи являлись. Если он был уверен, что у него хватит сил справиться, и его не казнят за такое... то он поступил правильно, не так ли? Но святость тут, разумеется, ни при чем. Впрочем, его-то я понимаю, однако церковь, которая причисляет к лику святых подобного человека, сама по себе вызывает удивление. Недаром нам так непросто с русскими... Никогда не спрашивал… а какие качества в людях привлекают вас, сэр? В личном так сказать плане? — Такие вопросы меня обычно ставят в тупик, — неожиданно признался шеф, — потому что есть некий набор качеств, которые все ценят в других без вариантов. Наверное, я оцениваю человека все-таки в совокупности. У нас с вами какой-то философский заплыв получается. — Тогда я пас — тягаться с вами в философии я не берусь. Поплывем обратно? Вы в воде уже семнадцать или семнадцать с половиной минут, из них примерно шесть мы плывем вдоль берега. — Черт возьми, а полотенца-то мы не взяли, — посетовал шеф и повернул к нашему пляжу. «Зато двадцать с лишним лет назад вы взяли на работу человека, который не забывает такие вещи», — подумал я. Но не говорить же это вслух? — Ваше полотенце и свежий халат лежат на диване, сэр. Выходите, я тоже скоро. Шеф выбрался на берег, хмыкнул, увидев полотенце, наскоро вытерся и облачился в халат. — Ах, хорошо, — вздохнул он довольно и сел на диван. — Жаль, я не курю, для полного счастья не хватает сигары. — В доме есть кальян, — сказал я, выходя из воды и нашаривая свой халат в темноте. — Хотите попробовать? — Хочу! — шеф как-то залихватски хлопнул себя по колену. — Алан, скажите сразу: чего у нас нет? После кальяна я ожидаю чего угодно. — Надеюсь, у нас есть все, что вы можете пожелать, — пробормотал я, опять ошеломленный его поведением. — Я говорил, что планирую ваш отпуск каждый год? Да, точно, говорил. Сейчас все принесу, сэр. Я отправился в дом и принес кальян и коньяк, который, конечно, захватил из клубных запасов. А еще плед и подушки. Появилось подозрение, что шеф захочет остаться ночевать прямо на свежем воздухе. — Как вы думаете, тут есть комары? — спросил он. — Раз кипарисы есть, то и комары должны быть. — Разве вы слышите хоть одного, сэр? Я думаю, ветер с моря их отгоняет. Или им еще не время? Во всяком случае, кальян их распугает... И тут я понял, что не знаю, как быть. По идее надо было бы показать шефу, как курить кальян, да и вообще проверить... но разве он возьмет мундштук в рот после меня? Хм... второго-то нет... Но в любом случае, делать было нечего. Я налил пока шефу коньяк и взялся за кальян. — Смотрите, сэр, это делается так... Проверив и продемонстрировав, я встал. — Я вычищу его и принесу, отдыхайте пока, сэр. Это займет минут десять. — Алан! Да бросьте вы! — проворчал шеф. — Садитесь, не суетитесь. Он вытер мундштук носовым платком и попробовал покурить. — Довольно странное ощущение. А у вас голова тоже кружится? — Это с непривычки, сэр. Только кружится, не болит? Прилягте. Кальян курят, чтобы расслабиться, сэр. Не волнуйтесь, гоните прочь все плохие мысли, думайте о звездах, луне и море. — Только не о гуриях рая, — рассмеялся он и лег на диван. — Красиво тут, правда? — спросил я через некоторое время. — Луна такая большая. — Наши далекие предки не зря выбрали этот регион, чтобы заложить фундамент первых цивилизаций... — важно изрек шеф и вдруг спохватился: — А через что проходит дым? Не через вино случайно? — Через вино, сэр. Собственно, вы вдыхаете пар. Кальян обычно хорошо расслабляет, но не усыпляет сразу. Однако шеф, видимо, очень уж устал, да и день выдался долгим. В общем, я не зря принес подушки и плед. Через полчаса шеф окончательно заснул. Я укрыл его получше, очень осторожно потрогал лоб — нет, все нормально, просто усталость. Убрал посуду, принес спиртовку, все нужное для приготовления утреннего чая, одежду и снасти для ранней рыбалки, сложил неподалеку и сел на песок, прислонившись спиной к дивану, решив поспать на воздухе три-четыре часа.

***

По давно укоренившейся привычке я проснулся в четыре утра. И обнаружил, что укрыт пледом. У меня даже мелькнула идиотская мысль, будто плед сполз с шефа и упал на меня, но через пару мгновений я очнулся окончательно и понял, что пледы не ползают. Шеф спал. Надеюсь, он не замерз. Завтра принесу два пледа… Приготовив чай и на всякий случай кофе, я сделал тосты и решил пока что этим ограничиться. Вряд ли мы станем ловить рыбу дольше трех часов, так что позавтракаем в нормальное время. Подойдя с подносом к дивану, я увидел, что шеф на меня, оказывается, с интересом смотрит. — Доброе утро, сэр. Давно проснулись? Не хотел будить вас раньше времени. — Доброе утро, Алан. Нам нужен второй диван. Знаете, я проснулся ночью и поначалу не понял, где я и что со мной. Хотел встать — и чуть на вас не наступил. — Достаточно будет второго пледа, сэр. Это мое упущение — мне было лень идти за ним в дом. Чай или кофе? — Нет уж, я категорически против ночевки на холодном песке, — заявил шеф. — Не стройте из себя бедного родственника. Кофе… спасибо, Алан. — Что-нибудь придумаю, сэр, — пообещал я, протягивая шефу чашку, и поставил поднос с тостами рядом с ним. — Хотел сначала идти в дом, но потом решил, что ночевать на воздухе и купаться в море вместо умывания — такое нельзя пропустить. Я отсалютовал шефу своей чашечкой. На самом деле я, конечно, вполне мог просто уйти вечером в свою спальню, но побоялся оставить шефа одного на берегу после кальяна и коньяка. Но как ни странно, мне понравилось спать под шум волн. — Как вы спали, сэр? — Неплохо, должен сказать. Даже выспался. И морально готов к встрече с червяками, — отсалютовал он чашкой в ответ. — Отлично, сэр, — я улыбнулся, радуясь такому прекрасному его настрою, — насколько я успел заметить, червяки тоже готовы послужить благой цели и дважды накормить голодных — сначала завтраком рыб, потом, с их помощью, ужином нас. Берем лодку, сэр, нам предстоит проплыть некоторое расстояние, не очень большое, но берегом до нужной бухты не добраться, там скала, так что нас никто не потревожит. — Доктор Уотсон однажды предположил, что в университете я занимался греблей. Но если честно, я весел в руках никогда не держал, — признался шеф. — Вы же не думаете, сэр, что я не умею грести? Вам надлежит только отдыхать и ни о чем не думать. Все, что нужно, я сделаю сам. Впрочем, если захотите попробовать, я уверен, вы не промолчите. Кстати, я обещал научить вас варить кофе, я не забыл. Первый урок сегодня вечером перед ночным купанием. — С удовольствием. Вооружившись снастями и прихватив банку с червяками, мы спустились по лестнице с другой стороны веранды к мосткам и сели в лодку. Шеф выглядел странно напряженным, и я поначалу подумал, что он боится, будто я могу перевернуть суденышко. Но потом я заметил, что он внимательно следит за тем, как я гребу. Видимо, ему стало неловко от собственно неумения справиться с веслами, или же он опять подумал о своем воображаемом излишнем весе. Проплыв до нужной бухточки, сверившись с приметами, о которых мне рассказал конюх, я причалил к берегу, выпрыгнул из лодки и подтянул ее на сушу. Шеф от неожиданности не успел запротестовать, и, слава богу, не успел встать, иначе он мог бы опрокинуть лодку. Но смотрел он возмущенно, и я решил отвлечь его. — Передадите мне удочки и корзинку, сэр? — Не делайте так больше, Алан, пожалуйста, — попросил он вполголоса, — я начинаю себя чувствовать каким-то инвалидом. Решительно взяв удочки и корзинку, он сам вынес их на берег. В жизни не спорил с шефом, но в конце концов мы же в отпуске... — Я всего лишь исхожу из здравого смысла, сэр: так я один спустился в воду, а в противном случае мы сделали бы это оба, ведь иначе на сушу не попасть. Я не сомневаюсь, что, хоть я и моложе на восемь лет, физически вы, скорее всего, гораздо сильнее меня. Если захотите, можете оттолкнуть лодку от берега, когда мы соберемся домой... А пока давайте закрепим ее? Я тоже люблю приключенческие романы, сэр, но если лодка уплывет, нам придется ждать, когда нас хватится конюх, и мы рискуем пропустить не только завтрак, но и чай. — Возможно, сильнее, — ответил шеф, помогая мне, — но из меня бы вышел неплохой борец сумо — знаете, у японцев есть такая странная борьба толстяков. Они просто выталкивают соперника из круга живым весом. Я представил себе, как это выглядело бы, и на меня вдруг напал ужасный смех. Надо срочно что-то сказать, чтобы не рассмеяться, а то он же обидится! — Уверен, сэр, — поспешно пробормотал я, не задумываясь о том, что говорю, — из вас вышел бы самый лучший борец, или боксер, или вообще самый лучший кто угодно, лишь бы вы захотели. Потому что вы вообще самый лучший, сэр. Лучше всех. Во время моей «речи» брови шефа сами собой ползли вверх. — Алан, это что же? — он забыл даже улыбнуться. — Это любовь? Тон шефа был все же слегка ироничным, но я слишком хорошо его знал — он был смущен. Я попал. Ну, что уж теперь. Не знаешь, что говорить — говори правду, он сам так меня учил. На языке крутилось три ответа: «Вы очень наблюдательны», «Это констатация факта» и «Вас что-то удивляет, сэр?» Первые два я сумел проглотить. А третье... — Да, сэр. Что-то не так? — Это очень приятно услышать, мой мальчик, очень, — все-таки улыбнулся он, решительно хватаясь за банку с червями. Я стал разматывать удочки. Если еще раз назовет меня «мой мальчик», попрошу больше так не делать. Шеф мужественно насадил червяка и через несколько минут нам удалось нормально закинуть удочки. — Теперь ждем, сэр. И… спасибо за теплые слова. Приятно осознавать, что я лучший в мире секретарь. Шеф покосился на меня, думая, что я шучу. — Определенно, лучший в мире. И прекрасный друг, — прибавил он, садясь на берегу и глядя на поплавок. На это я решил не отвечать. Мне было жаль шефа, я понимал, как он скучает по брату и по доктору, да еще и по миссис Форестер с мальчиком, и как его сейчас пугает грядущее одиночество. Я-то, конечно, буду рядом и сделаю все, что в моих силах, но заменить ему близких вряд ли смогу. — Клюет, сэр! — возгласил я громким шепотом, переводя взгляд на поплавок. — Осторожно, дайте рыбе проглотить наживку получше! Теперь тяните вверх и на себя, резко! Шеф дернул удочку вверх. На крючке билась огромная треска в мелкую крапинку. Он несколько неуклюже развернулся и перекинул ее на камни. — Алан! Что с ней теперь делать?! Она же живая! — Конечно, живая, сэр. Мы ее вот сюда, в мешок с водой... — я посмотрел на шефа. Ему что, жалко рыбу? Он что, хочет ее выпустить? Да не может такого быть! Хотя, конечно, ужинать можно и телятиной... — Давайте, я ее сниму с крючка. В принципе, сэр, в рыбалке главное что? — Процесс? — усмехнулся он. — Но если это своего рода охота, то нужны и трофеи. — Процесс, а еще — соревнование рыбаков. Чья рыба крупнее, кто больше наловит... — А ничего так рыбка — основательная, — довольно улыбнулся он, разглядывая свой улов. — И, думаю, у нее довольно большая печень? — Замечательная рыба, сэр, то что надо, новичкам везет. Она очень крупная, очень. Мистер Келтервен, наш клубный шеф-повар, был бы в восторге! Но он ее, к сожалению, точно не увидит. Если вы напишете доктору, что поймали такую громадину, я обязуюсь подтвердить. Снимая с крючка рыбину, я ждал, не предложит ли шеф ее отпустить. И понял для себя, что если предложит, мне это не покажется смешным. Но он только насадил нового червя и вновь закинул удочку. Некоторое время мы молча сидели, глядя на поплавки. — И сколько нам нужно рыб на ужин? Давайте оставлять только крупных, а мелочь выпускать? — нашел компромисс шеф. — Очень хорошо, сэр. Я думаю, если вы обязуетесь поймать еще трех таких гигантов, то... подсекайте, сэр! — заорал я, и он чуть не выронил удочку. — Господи, я так заикаться начну. На этот раз рыбка была в половину меньше первой. — Отпускаем? — Ваша добыча — ваше решение, сэр. Я снял рыбу с крючка, подумал, не протянуть ли ее шефу, но решил, что запас небрезгливости он уже исчерпал на сегодня, так что я бросил добычу в воду, и она тут же нырнула. Следующие полтора часа принесли шефу еще одного большого тунца и одну треску. Трех рыб помельче, пойманных им, мы отпустили. Я сдался. — Сэр, могу я вас попросить? Насадите мне тоже червяка. Хоть одну-то рыбу я должен поймать? — Боже мой, Алан! Я ведь в азарте и забыл, что мне полагается червей насаживать и для вас тоже. Давайте теперь вы ловите, а я посмотрю. С червяками он управлялся уже удивительно ловко. Насадил и на мой крючок, передал удочку. Мы принялись ждать, но ничего не происходило. Солнце стало припекать, рыба не клевала. Я достал из корзины бутылку с водой, салфетку и стакан, открыл, налил и протянул шефу. Только потом подумал, что сейчас мне, видимо, опять попадет, так как я делаю что-то за него. — Спасибо, Алан. — Он спокойно принял стакан. — Кажется, моя рыба, которую мы отпустили, сказала вашей рыбе, что тут небезопасно. Интересно, как-то ведь рыба должна чувствовать опасность? — Может, она услышала «подсекайте», когда вы поймали вторую рыбу? И теперь узнает меня по голосу и не подплывает близко. Что вы смеетесь? Говорят, что рыба слышит сквозь воду. А английский она тоже вполне могла выучить... ну, какая-нибудь давняя гениальная рыба, которую не сразу отпустили, выучила, а потом научила других рыб... Кстати, давно хотел уточнить, на скольких языках вы говорите, сэр? Кажется, на тринадцати? Если шефа и удивила ассоциация с рыбой, то эпитет «гениальная» его, видимо, примирил со сравнением. — На немецком, французском, испанском. Португальский не хуже Паганеля выучил когда-то. Ну, конечно, итальянский, латынь, древнегреческий и современный греческий, санскрит — настолько, насколько его вообще можно знать. Хинди. Арабский. Русский, конечно, хотя совершенно не в состоянии добиться нормального произношения, а еще там, как вы знаете, абсолютно нечеловеческий порядок слов в предложениях. Это те, на которых я говорю и читаю без затруднений. Сколько получилось? — Двенадцать. — Какой же я не упомянул? — удивился шеф. — Боюсь, что английский, сэр, — серьезность мне уже давалась с большим трудом. Шеф от неожиданности громко рассмеялся. — О, да, на английском я, без сомнения, тоже говорю отлично! — Когда, только поступив к вам на службу, я начал учить немецкий, то был поражен тем, что, пока не услышишь предложение до конца, не всегда поймешь, о чем конкретно тебе говорят. Сейчас, когда читаю по-немецки, иногда ловлю себя на том, что сначала бросаю взгляд в конец фразы. А с русскими куда проще говорить по-французски, так что шлифовать произношение русских слов не имеет смысла для нас. Да что ж такое, почему у меня не клюет совершенно? Ни одной рыбы, несправедливость какая... — Недаром французские авторы с удовольствием переводили русских, — заметил шеф. — Этот язык чрезвычайно богат на оттенки смысла, почти как японский. — У французов с русскими вообще как-то даже слишком много общего, несмотря на войны и все их недоразумения. Увы, сэр. Но нет, о политике мы разговаривать не будем, — спохватился я, — мы в отпуске! Давайте о веселом. Какие планы у нас на ближайшие дни? Кроме купить костюм — этим мы займемся сегодня. Шеф задумчиво смотрел на поплавок. — Планы... Крепость, церковь — вы же не думаете, что я за день это осилю? Купание — особенно по ночам. Очень понравилось, — мечтательно протянул он. — Тогда я предлагаю на сегодня такой план: как только поймаем недостающую рыбу, отправляемся домой, завтракаем, отдыхаем какое-то время в тени, купаемся, потом я займусь первыми приготовлениями к ужину, вы пока почитаете на берегу или что-то в этом роде, затем ланч — и отправляемся в город. Костюмы, чай, пройдемся по набережной — и опять домой. Ужин на берегу, я наконец-то научу вас варить кофе — и купание. А замок оставим на завтра. — Какая насыщенная программа, — пробормотал шеф. — Нет, я не против. Просто это так необычно для меня. Алан, смотрите: кажется, кто-то там собирается проглотить вашего червя. Мой поплавок дернулся. Я тут же забыл обо всем остальном, кроме своей удочки. Рыба! Ну, наконец-то! А то мне уже было стыдно перед шефом. Но мне повезло: попалась треска, хоть и не дотягивающая размером до первой рыбины, но вполне годящаяся для приготовления. — Ну, слава богу, хоть одна. А то я уж и не знал, как убедить вас, что умею ловить рыбу. — Это и была гениальная рыба. Она знала, к кому плыть. — Простите, что задержались из-за меня. Сворачиваемся? — Сворачиваемся, конечно. Вам ведь грести еще — и с дополнительным весом. Но мы ведь еще раз порыбачим на днях? Мне понравилось. — Обязательно, сэр. В следующий раз я поймаю больше, вот увидите! Мы быстро собрали снасти, и, судя по всему, шеф действительно решил столкнуть лодку с берега сам, потому что пошел он к ней резво, опередив меня. Я, впрочем, и не собирался ему мешать, был уверен, что он справится — и не ошибся. Мы погрузили снасти, рыбу, уселись, и я взялся за весла. — Покажете мне на днях, как грести? — попросил шеф. — Не сейчас, конечно, а то я нас опрокину в воду вместе с уловом. — Уловом рисковать не станем, сэр! Про себя я решил, что если шеф попросит еще и научить его готовить рыбу, то Майкрофта Холмса точно подменили. Наконец мы добрались до дома, я положил рыбу на лед и, пока шеф переодевался, успел приготовить завтрак, для разнообразия накрыв его на веранде. Потом мы отправились на берег. Видимо, на этот раз купаться будем одновременно? И правда — шеф спокойно разделся, вошел в воду и, пройдя немного, сел. Вода покрывала ему плечи. — Поленюсь слегка, — сказал он. — Надо же мне оправдывать ожидания. Я вошел в воду, отплыл и минут пятнадцать плавал невдалеке, на этот раз меня не догоняли. Шеф, как мне показалось, задумался о чем-то. Устал? Или я что-то не так делаю? Наплававшись, я вернулся и застал шефа все в том же положении. Хотел было присесть неподалеку, но ростом я сильно ниже, пришлось встать на колени, чтобы не захлебнуться. — Хотите, сэр, принесу сюда стул, поставим прямо в море? — Не надо, — ответил он рассеянно, — я буду вылезать, а то плечи сгорят — в воде солнце жжет сильнее. — Да, и голову может напечь. Давайте выбираться, сэр? Я встал и первым отправился на берег, обернулся полотенцем и, увидев, что шеф вышел из воды, направился к дому. Пусть вытирается и одевается спокойно — свежий халат лежал на диване. А рядом — Дюма и Джером.

***

Оставив шефа на берегу отдыхать, я переоделся и быстро приготовил рулеты к ланчу, а потом занялся разделкой рыбы. Мне было немного тревожно. Я всегда хорошо чувствовал смену настроения у мистера Холмса — за столько-то лет успел изучить его так, как он сам себя не всегда знал. Я видел, что его что-то беспокоит, какая-то мысль. А шеф отличался тем, что когда ему в голову приходил вопрос, ответа на который он не знал, он начинал изучать его и так, и эдак. А если дело касалось лично его, или его брата, или, на худой конец доктора Уотсона, то не было гарантии, что шеф «не докрутит» мысль до чего-то, не соответствующего действительности. В личном плане шеф — человек не совсем уверенный в себе, как это ни странно в его положении. Но я никогда не вмешивался в его отношения с членами семьи. Не потому, что думал, будто меня это не касается, а потому, что был уверен — именно так считает сам шеф. Мистер Холмс принял меня на работу мальчишкой, и лишь позже я узнал, что являюсь ровесником его брата. Я и не предполагал, что это работа на всю жизнь, но быстро понял, как мне повезло попасть к человеку, у которого можно столь многому научиться, и считал, что место его секретаря — отличный плацдарм для начала карьеры. Мне даже в голову не приходило тогда, что честолюбивые планы уже через пару лет перечеркнет желание всегда находиться рядом именно с этим человеком и делать все, что в моих силах, чтобы помогать ему. Уже много лет я знал, что он очень ценит меня как сотрудника, доверяет полностью, несколько раз он называл меня своим другом, но мы никогда не сближались по-настоящему, хоть я и был в курсе всех его дел, и, в сущности, после него я был вторым по осведомленности человеком в королевстве. Что касается его личной жизни, то и она не являлась для меня секретом. Впрочем, вся его личная жизнь много лет сосредотачивалась вокруг брата, потом вокруг брата и доктора, а у них была тайна, которую, конечно, сложно было от меня скрыть, но и обсуждать ее со мной шеф ни за что не стал бы — он обожал своего брата и повредить ему чем-то даже теоретически не смог бы. Затем появились, а потом и исчезли из его жизни Айрин с мальчиком… Разделав рыбу, я все-таки вернулся на берег — убедиться, что с мистером Холмсом все в порядке. Шеф лежал на диване в обнимку с книгой, прикрыв веки, и я подумал, что он опять задремал. — Забавно, от вас пахнет, как от рыбака, — заговорил он вдруг, не открывая глаз. — Я не помешаю вам, если посмотрю, как вы готовите? Мне одному скучно. — Простите, что разбудил вас, сэр. — Я не спал, просто лежал с закрытыми глазами. Так можно посмотреть? — Вы можете даже поучаствовать. Его дремота тут же улетучилась. Он так резко сел, что я испугался, как бы у него не прихватило спину. — Поучаствовать? Правда? Отлично! Что нужно делать? — Рыбу я вам, пожалуй, не уступлю, достаточно того, что вы ее почти всю поймали, но я могу доверить вам почистить яблоки и выжать из мякоти сок. Годится, сэр? Лавры пополам. — С этим я точно справлюсь! Сколько нужно яблок? — спросил он, вставая. — Сколько ни есть, сэр — все ваши, — я улыбнулся, ведя шефа на кухню. Почти полчаса шеф старательно резал и выжимал яблоки. Я пока подготовил филе, нашинковал лук и морковь, подобрал специи. В процессе шеф рассказывал мне про норвежскую сельдь и вспоминал свои тогдашние поездки. В свое время он сообщал мне о них только с деловой точки зрения, а тут вдруг стал делиться личными впечатлениями. Я напомнил ему про рыжий цвет, в который его когда-то покрасил Шерлок, и разговор перекинулся на химию. Я видел, что шефу хочется поговорить о брате, но почему-то он так и не завел разговор, а я не решил для себя, имею ли право поднимать эту тему сам. Когда все для ужина было готово и оставалась только, так сказать, горячая обработка, я убрал заготовку на лед и быстро накрыл к ланчу. — После еды... может быть, все же, вы отдохнете, а я привезу костюмы сюда? Сегодня так жарко, сэр... — Разве может джентльмен купить костюм, не примерив его? — спросил шеф, с аппетитом уничтожая рулеты. — Я прекрасно знаю ваши мерки, сэр. Но если вы хотите… Он подумал немного и кивнул. — Вы меня убедили, Алан. Но вы ведь не задержитесь в городе надолго? — Ни в коем случае, сэр. Я возьму несколько костюмов на выбор, а потом отправим ненужные обратно. И заеду в кондитерскую за булочками с яблоком к чаю. Все вместе вряд ли займет больше часа. Не сомневайтесь, сэр: я был бы рад прогуляться с вами в город, просто мы сегодня встали в четыре утра. Отдохните. Я действительно постарался справиться побыстрей, даже поехал верхом, не дожидаясь, пока конюх подготовит экипаж. Впрочем, ему было приказано ехать за мной — не везти же пирожные в сумке у седла. В городе я выбрал три льняных костюма, тонкие рубашки и светлую шляпу. Туфли тоже надо было поменять, но любимой марки шефа тут, конечно, не оказалось, пришлось взять на свой страх и риск светлые мокасины у местного умельца, я выбрал самые мягкие. В конце концов, им служить неделю, вряд ли шеф станет носить такую обувь в Лондоне. Потом я заехал в кондитерскую, где мы вчера пили чай, и купил три вида сладкой сдобы, которую накануне одобрил шеф. Экипаж уже ждал, я погрузил покупки, привязал лошадь и ровно к пяти мы были дома. Чай нам предстояло пить в четверть шестого, но ничего не поделаешь. Да к тому же, шеф, видимо, последовал моему совету и решил отдохнуть. Наверняка опять задремал на диване под оливами. Я заварил чай и накрыл в гостиной. Хотел уже идти за шефом на берег, но одернул себя: придет, когда захочет, что я ему надоедаю-то постоянно? Он уже наверняка устал от меня, а сказать вежливость не позволяет. Я отправился в его комнату, чтобы разложить костюмы. Видимо, жара на меня так подействовала, что спящего шефа я не заметил. Распаковал все, развесил пиджаки, жилеты и брюки положил на кресло, взялся за рубашки, повернулся к кровати и замер. Шеф лежал ничком под пледом, не то чтобы храпа — даже дыхания не было слышно. Мне вдруг стало страшно — я ведь не старался действовать бесшумно, раз он тут — почему не проснулся?! Я бросил сорочки на кресло и наклонился к мистеру Холмсу. Нет, слава богу, он просто спал. Вот ведь как устал, бедняга, замучил я его за два дня. Что делать? Будить жалко, не будить — чай проспит совсем, уже почти шесть пополудни. Так он и ночью потом не заснет. Но все равно жалко... Я огляделся. Кресло занято одеждой... сел, как и вчера ночью на пляже, на пол спиной к кровати и прикрыл глаза. Я чуть сам не задремал, но тут сверху раздался шорох и моей макушки коснулись пальцы шефа. Я почувствовал, что первым побуждением его было потрепать меня по волосам. Видимо, он сразу не сообразил, что находится не дома, а брат его слишком далеко. Во всяком случае, он быстро отдернул руку. — Господи помилуй, Алан! У вас появилась привычка караулить меня, сидя на полу? Почему вы меня не разбудили? — Ох, простите, сэр. — Я поднялся. — Мне было жалко вас будить, такой длинный день. А на полу, потому что кресло занято. Я, в общем-то, не собирался спать, случайно задремал. Как вы себя чувствуете? Мы с вами проспали чай... — Но почему же вы не освободили кресло? — начал шеф, но потом приподнялся на кровати и посмотрел на шкаф, — А! Дверца скрипит, и вы боялись меня разбудить? Бог с ним, с чаем, мы в Италии, так что чай можно и пропустить. Пропустить чай? Я не нашелся, чем ответить на такую удивительную мысль. Но что-то ведь нужно сказать? — Признаюсь вам честно, сэр... я не заметил вас сначала. Мистер Холмс весело рассмеялся. Да, действительно, прозвучало забавно. — В самом деле, сэр, я вошел, чтобы разложить вещи. А потом собирался пойти на берег — я был уверен, что вы отдыхаете на диване под оливами. Вы спали так тихо, просто удивительно. Я заметил вас, только когда повернулся лицом к кровати. — Мда, не заметить меня — все равно, что пройти в зоопарке мимо слона. Поразительно, неужели я не храпел, Алан? Правда? — рассмеялся шеф. — Правда! Но я никогда не видел раньше, чтобы вы спали ничком, сэр, — брякнул я и, только поймав изумленный взгляд шефа, понял, что сказал. Придется объяснять. — Помните, вы лет пятнадцать назад жаловались, что около четырех утра просыпаетесь, потому что скидываете одеяло, и вам становится холодно. Когда вы ночуете в клубе, сэр, я захожу и поправляю одеяло. Вы еще удивлялись потом, что в клубе вам спится спокойнее... — я совсем смутился и замолчал. Улыбка сошла с лица мистера Холмса. — Сожалею, Алан, что оказался таким тупицей. — Что-то лишнее… не надо было говорить, — стушевался я. — Не сердитесь, я хотел, как лучше. А на спине вы обычно храпите, — тут я окончательно перестал соображать, что несу, и поспешно выскочил из комнаты. — Алан! — рявкнул мне вслед шеф, неожиданно резво вскочил с кровати и догнал меня в коридоре. — Я и не думал сердиться, вы меня не так поняли! — Да, сэр. Просто мне не стоило говорить этого. Я знаю, что вы не любите... посторонних. Мне просто хотелось, чтобы вы получше высыпались. — Но вы не посторонний, Алан, — сказал он мягко и вдруг взял меня за плечи. — Не посторонний. Я почувствовал, что еще немного — и не совладаю с собственной челюстью. — Спасибо, сэр, мне очень... — забормотал я, — очень рад это услышать от вас. И мне действительно приятно заботиться... делать что-то для вас не только по работе. Кое-как взяв себя в руки, я осторожно освободил плечи из его ладоней и подошел обратно к двери спальни. — Посмотрите костюмы? — предложил я. — Мне нравится больше всех светло-кремовый. Мне кажется, он будет сидеть лучше остальных, подчеркнет фигуру. И еще там мокасины. Должны быть вам впору, сэр, но не знаю, будет ли удобно. Они очень легкие. — Спасибо, Алан, — мистер Холмс вошел в спальню и посмотрел на новую одежду. — И все-таки нужен еще один диван, — неожиданно резюмировал он. Внезапный получился разговор. Но мне не показалось, что шеф недоволен. Ну и хорошо тогда. «Может, ему даже приятно», — внезапно подумал я. Он, конечно, не ассоциировал меня с Шерлоком, но ведь и с доктором — вряд ли. На самом деле я — нечто среднее между этими двумя людьми: тем, о ком он думает, как о младшем, вечно нуждающемся в заботе, и тем, кто, наоборот, заботится о нем и как врач, и как друг. Вот только я уже много лет как смирился с мыслью, что шеф никогда не увидит во мне никого, кроме как очень квалифицированного секретаря и доверенного лица, причем последние годы только подкрепили мою уверенность. И эти дни немного выбивали меня из привычной колеи. Но я ведь и сам позволил резко сократить дистанцию, принял этот ни с того ни с сего дружеский тон. Главное — не принимать это всерьез, решил я. Сейчас, когда он скучает по близким, ему так легче. Пусть получит все, чего хочет. Я знал, что потом все вернется на круги своя, и я не стану переживать... во всяком случае, он этого никогда не узнает. Сейчас он надеется не оставаться в одиночестве даже на пару часов — значит, не останется. В гостиной стоял диван, но его на берег я, конечно, не понесу. Я собрал подушки из гостиной и из своей комнаты, взял в комоде несколько пледов. Уложу подушки на песок, накрою — и получится вполне хорошая кровать. Даже мягче дивана. Пока я в задумчивости разглядывал диван, шеф быстро прошел мимо меня на террасу. Я удивился и осторожно выглянул в окно. Шеф громко позвал кучера, а, когда тот подошел, стал что-то ему объяснять. Пожав плечами и усмехнувшись, я принялся убирать со стола — раз уж чай мы сегодня не пили. — Я иду мерить костюмы, — возвестил шеф, проходя мимо меня обратно в спальню. Через некоторое время, когда я уже сидел в кресле и терпеливо ждал, он вышел ко мне в светло-сером костюме, который прекрасно сидел на нем. — Все замечательно, Алан. Спасибо. Как на меня пошито. Оставляем все. — Я очень рад, сэр. Тут мистер Холмс подошел к дивану, наклонил голову набок и, приподняв бровь, критически его оглядел. — Откройте, пожалуйста, вторую створку двери, Алан. До меня дошло, что он собрался делать. — Сэр, достаточно будет подушек! — запротестовал я. — Просто положим их на песок и все! Но, наткнувшись на взгляд шефа, я смирился. Если уж он принял решение, его конной тягой не сдвинешь. — Очень хорошо, сэр. Мы вынесли диван и поволокли его к берегу. На полпути остановились отдохнуть, поставили, посмотрели друг на друга и со смехом уселись на него. — Давайте подумаем, куда его водрузить, — сказал шеф. — Предлагаю под вторую оливу — они встанут параллельно друг другу. Будем курить кальян, как два багдыхана, и смотреть на звезды. — Отличная идея, сэр. А можно полюбопытствовать: что вы сказали конюху? — А… ну я подумал, что не мешало бы купить брезент. Мы же не станем всякий раз в случае дождя приволакивать диваны обратно в дом? — Очень разумно. Так и сделаем, сэр. А справа, ближе к воде, поставим жаровню. Ветер отнесет запахи в сторону, если станем варить кофе. Рыбу, конечно, лучше потушить на кухне, но вот кофе будем варить на берегу. Я нашел тут нужную сковороду, а за домом в ящике есть кварцевый песок. Кофе надо варить в песке, сэр. Тогда он полностью раскрывает аромат. — Это называется по-турецки? — Во всех жарких странах, сэр, насколько мне известно, кофе варят в песке. Может, просто дрова экономят, конечно. Но в песке, честное слово, вкуснее. Мы вытащили, наконец, диван на берег и установили параллельно первому. — Потрясающе, — усмехнулся шеф, оценив результат. — Что у нас дальше по плану, Алан? Командуйте. — Думаю, мы можем начать с кофе, раз уж остались без чая. А потом я поставлю тушиться рыбу. А вам я поручаю очень ответственную работу — молоть зерна. После кофе ужинаем, купаемся... и опять пьем кофе, кальян и все остальное. Пошли за кофемолкой и кофе? Шеф кивнул. — Только я надеюсь, вы не сочтете, что я окончательно сошел с ума, но пиджак я сниму. И покажите, что вы собираетесь делать с рыбой. Мы встретились вновь на кухне. Шеф не только снял пиджак, но даже расстегнул воротничок. Увидев это, я рассмеялся, тоже снял пиджак, отстегнул манжеты и закатал рукава рубашки. — Итак, начинаем с рыбы, сэр. Смотрите: обжариваю лук и морковь, я нарезал их заранее. Теперь беру противень с высокими краями. Сюда кладу слой лука с морковью, потом слой нарезанных яблок, теперь рыбу — кусочки я уже обжарил, но вообще это просто. Разделать рыбу, снять филе, нарезать на кусочки, полить соком лимона, потом обжарить в оливковом масле, опять сбрызнуть лимоном и положить на несколько часов в холод. А сейчас мы кладем рыбу сверху на яблоки, теперь опять слой морковки с луком, яблоки, рыба, снова морковка с луком. Теперь все это солим, добавляем приправы — прованские травы, базилик и перец — и заливаем яблочным соком. Вот и все, сэр, теперь на час в плиту. Шеф смотрел на мои манипуляции широко открытыми от удивления глазами. Будучи гурманом, он вряд ли когда-нибудь видел, как все это готовится. Он сидел за столом, подперев голову кулаком, и внимательно следил за каждым моим действием, словно я был фокусником в цирке. — Теперь кофе, — сказал он, когда я поставил противень в духовку. Мы взяли все необходимое и вышли на берег. Пока шеф старательно молол зерна, я установил жаровню, разжег угли и поставил сковороду с песком. — Райская жизнь просто, — заметил мистер Холмс, крутя ручку кофемолки, — какие запахи! Морем пахнет, кофе. Но представляю, что бы сказал доктор, если бы меня сейчас увидел. Вот не знаю, хотел бы я, чтобы доктор Уотсон увидел мистера Холмса таким? — Я просто мечтаю, чтобы вам понравилось в отпуске, сэр. Обычные люди позволяют себе такое каждый год... А впереди еще ужин, купание и кальян. И так целую неделю. — Если вспомнить, что мы оба знаем друг о друге, я могу сделать вывод, что вы тоже мечтали об отпуске. И ведь вы же практически никогда не отдыхали, Алан. Даже когда я уезжал по делам, вы всегда оставались на посту. — Это первый мой отпуск за почти четверть века. Но я как-то... в общем, не могу сказать, что мечтал об отпуске, нет. Возможность ТАКОГО мне не приходила в голову. А другой меня бы не устроил. — То есть вы не уехали бы в отпуск, потому что побоялись бы меня оставить без присмотра, или вы мечтали о совместном отдыхе? — зачем-то уточнил шеф. — Честно, сэр? Я никогда даже не питал надежд на совместный отпуск. И сейчас я отдаю себе отчет, что это просто случайность, раз в жизни так звезды сошлись. Ну и дело, конечно, не в присмотре, но когда вы работаете, я вам действительно нужен. Я не склонен недооценивать себя, сэр. Так что уехать в отпуск в то время, когда вы заняты, совершенно для меня нереально. Мне бы такой отпуск и впрок-то не пошел, я бы извелся в первый же день. Ну, а когда вы уезжали по делам, я, конечно же, не мог уйти в отпуск и оставить «Диоген». — Чувствую себя последним эгоистом, — вздохнул шеф. — Так, займемся варкой, — решительно сменил я тему. — Итак, сэр, смотрите: это джезве. Мы сварим самый обычный кофе… Я словно лекцию шефу читал, а он внимательно следил за процессом. Честно говоря, я боялся, что получается немного занудно, но шеф слушал сосредоточенно и не перебивал. Наконец пена поднялась дважды. — Ну вот. Готово. Чашечки, сэр. — Прошу, сэр, — рассмеялся шеф. — О, какой изумительный аромат! — Можем привезти песок домой... то есть в клуб, сэр. Ну, или правда домой. Доктору понравится такой кофе. И вашему брату, когда он вернется. Вы быстро научитесь его варить. Я вам подарю джезве. — Спасибо, Алан. Знаете, Шерлок говорил, что миссис Хадсон варит кофе вполне сносно, но наверняка так она не умеет. В этом процессе есть что-то сродни ритуалу. Коньяку? — Да, спасибо, сэр, — кивнул я, взглянув на часы. До ужина оставалось еще минут тридцать. Шеф решил налить коньяк сам. Ну, в общем-то, я не мог протестовать, сам же сказал — мы на отдыхе и в равных условиях, тут уже не так важно, что он едва ли не первое лицо в правительстве, а я простой секретарь. Да я и не простой. Я секретарь самого Майкрофта Холмса. Многие министры здороваются со мной первыми. В общем, я позволил шефу наполнить мой бокал. Черт возьми, после того, как он таскал диван, это выглядело более чем нормальным. — Хорошо бы такие погоды простояли все дни, — вздохнул я. — Штормов давно не было — я не видел еще ни одной медузы в воде у берега. Мы перешли под оливы и уселись на тот диван, что стоял ближе к воде. — А не проехать ли нам на обратном пути через Флоренцию? — внезапно предложил шеф. — Посетим собор и галереи. Как вы на это смотрите, Алан? — С удовольствием, сэр. То ли кофе был тому виной, то ли коньяк, но я вдруг разоткровенничался: — А знаете, в очень раннем детстве я прочитал об Италии в книге, там еще были картинки... потом я долго мечтал увидеть Золотой мост во Флоренции и дворец Дожей в Венеции. Жаль, книга не сохранилась... Она принадлежала моему кузену, а когда я отправился в школу, все детские книги, наверное, отдали кому-то. Шеф внимательно посмотрел на меня. — К стыду своему я тоже все это видел только мельком и проездом, — сказал он. — А в Венеции я даже в канале искупался. Да вы знаете, наверное. — Конечно, сэр. Я помню. Ну, в этот раз можно будет потратить день на Уффици. Тут шеф вдруг тронул меня за плечо. — Когда Шерлок вернется, у меня будет куда больше возможностей позволять себе отпуск, — сказал он. — Конечно, сэр, — отозвался я спокойно. — Вы, например, можете снова поехать в Бат, чтобы воскресить приятные воспоминания… Надеюсь, там опять не случится преступления — надо же вашему брату иногда и просто отдыхать. — Вообще-то я имел в виду несколько иной отпуск, Алан. — Иной? — Такой, как сейчас. Я понимал, на что намекает шеф. Но как реагировать? Если заострить на этом внимание, он потом будет считать, что должен выполнить обещание, он ведь понял, как я рад совместному отпуску. Но ему-то это зачем?.. А не отвечать — совсем нелепо. — Я буду счастлив, сэр, если этот отпуск вам запомнится хорошим отдыхом. И буду рад всегда сопровождать вас куда угодно, и по делу, и без. Я пойду за рыбой, сэр? Мы пропустили чай — нельзя же опоздать и с ужином? И принесу ваш халат. — Неужели я настолько похож на месье Обломова? — спросил шеф, вставая. — Если уж мы ужинаем при полном параде, то мне нужен пиджак, а если парада нет — к чему тогда халат? Мы ведь сядем на веранде? Я принесу тарелки и приборы. Шеф действительно справился сам. Наверняка он накрывал на стол впервые в жизни, но ведь он видел множество сервировок, так что особого труда это не составило. Когда я переложил на блюдо картофель и рыбу, выложил овощи и местный хлеб и, подумав, две емкости с оливковым маслом (на чесноке и на лимонах), стол на веранде уже ждал. «Без парада», видимо, относилось исключительно к пиджакам и жилетам, потому что скатерть, которую выбрал шеф, фарфор и хрустальные бокалы под вино были очень даже на уровне. Когда я подошел, шеф разглядывал ложку с гравировкой «вилла Мэриэлла» и немного насмешливо посмотрел на меня. Я понял, о чем он подумал. — Нет, сэр, я выбирал виллу не по названию, а по описанию. Это совпадение, сэр. Мы уселись за стол. Я видел, как раздуваются ноздри шефа — он вдыхал аромат и явно наслаждался. — Итак, у нас сегодня пир, — сказал он, беря на себя роль виночерпия. — И первый тост будет за его создателя. — Лавры пополам, сэр, как договаривались! — отсалютовал я в ответ. — Я возьму себе пару листочков от вашего венка. Мы отпили вина, и шеф взялся за рыбу. Я знал, что она удалась, — разумеется, снимал пробу, да и готовил так не впервые. Это очень простой рецепт и испортить его сложно, но наши повара морщат нос на простые рецепты, а зря — получается очень и очень вкусно, особенно когда рыбу только что выловили. Но все же я ждал реакции шефа с некоторой тревогой. Мне хотелось, чтобы он похвалил не из вежливости, а потому что ему на самом деле понравилось. — О… боже мой, Алан, это просто изумительно! — почти простонал шеф, когда попробовал, и тут же отправил в рот второй кусок. — Bellissimo! У вас просто талант! — Хобби, сэр, — улыбнулся я, довольный реакцией. — В детстве у тетушки был не очень хороший повар, и к еде я был совершенно равнодушен. После колледжа, когда попал к вам, заинтересовался кухней... ну, честно говоря, просто старался подражать вам, выбирая себе интерес. Потом втянулся, стал собирать рецепты. Моя квартирная хозяйка готовит плоховато, но поскольку я почти всегда ем в клубе, то решил, что кухарка мне не нужна. Но выходные, в отличие от отпуска, у меня случаются, и, если нет текущего романа, мне нечем себя занять. Так что одиннадцать лет и три месяца назад я пристрастился готовить. Теперь собираю рецепты разных блюд и пробую их. Конечно, выбираю те, что попроще в приготовлении, но вкусные на выходе. Иногда я покупаю секретные рецепты у их создателей, иногда экспериментирую сам на основе каких-то рецептов. У меня есть тетрадь, в ней все записи по кулинарии. Зашифрованы, конечно, — прибавил я. — Какие тайны, — покачал головой шеф. — А вы могли бы издать книгу, знаете ли. Думаю, уж британские домохозяйки еще не одно поколение поминали бы вас добрым словом. Чем вы хуже Дюма или Россини? — Никогда, сэр. Я представляю, как смеялись бы читатели: у сыщика помощник детективы пишет, у его брата — издает кулинарные рецепты. Вы же понимаете, что сравнивать станут не нас с доктором, а вас с братом. Я потому и шифр использую, сэр. И уверен, что кроме вас прочитать эту тетрадь при большом желании сможет ваш брат, а больше никто. — Но вы же можете издать ее под псевдонимом. Не обязательно под своим именем. — Нет, сэр. И под псевдонимом — нет. Есть вещи, которыми я ни в какой ситуации не стану рисковать. И уж ваша репутация тут на первом месте. Ни при каких условиях нельзя допустить, чтобы ваш секретарь оказался замешан во что-то, что может вызвать насмешку. Я даже не отдам эту тетрадь доктору, чтобы он хранил ее вместе со своими рукописями, которые смогут увидеть свет разве что через сто лет. — Это несправедливо, Алан. И я не вижу ничего смешного в кулинарных рецептах. Тем более лет через сто уж мне будет решительно все равно. — Прошу вас, сэр, даже обсуждать не стану такое. Ваше имя не будет ассоциироваться у потомков с кулинарными рецептами. Но если захотите, сэр, я действительно завещаю тетрадь доктору. Пусть лежит сто лет в его сейфе. Боже мой! Я же спорю с шефом! Что на меня нашло? — Пройдет в масштабах истории совсем мало времени, и все будут думать, что Майкрофт Холмс — это персонаж рассказов доктора Уотсона, и не более того. Полно, мой дорогой. — Алана Грея вообще никто никогда не вспомнит. Но ведь мы работаем не для этого, сэр. Мы завершили ужин, унесли посуду (слава богу, шеф хотя бы не начал сам ее мыть — не пришло в голову, наверное) и, захватив халаты и полотенца, ушли на берег. Уже стемнело, и я опять зажег свечи и лампу. — Сразу в воду или подождем? Мне сварить кофе, или попробуете вы? — Давайте я сварю под вашим чутким руководством. Сразу после ужина в воду лезть вредно, надо немного отдохнуть. В общем и целом, с процессом шеф справился и предоставил мне право оценивать вкус. — Ну, как? Это не… не бурда? — спросил он с надеждой в голосе. Где он таких слов-то понабрался? — У вас все получилось, сэр, — одобрительно кивнул я. — Правда? — Истинная, сэр. Вы еще варили, а я совершенно определенно решил, что если кофе не удастся, я не стану это скрывать. Завтра попробуете сварить самостоятельно, раз уж решили потом удивлять доктора. — А мне страшно без присмотра, — вдруг заявил шеф. — Вдруг я сварю не так? И потом у вас все равно получается вкуснее. Наверное, мне нужно придумать свою методу — как насчет корицы? В кофе добавляют корицу? — И корицу, и мускатный орех... хорошо, сэр, мы еще поэкспериментируем и подберем вам рецепт. Доктору понравится с капелькой меда и ромом. Я так думаю. Во Франции ему такого не сварят. — Думаю, ему есть чем утешить себя во Франции и без кофе, — усмехнулся мистер Холмс. — Доктор вернется, и ваш брат тоже. И я повторюсь, сэр: вы можете располагать мной, как угодно, чтобы ускорить это событие. Еще сутки назад мистер Холмс не ответил на мое предложение ничего определенного, но сейчас кивнул: — Спасибо, Алан. Мне, конечно, потребуется ваша помощь в сборе информации. — Любая помощь, сэр. В поисках информации, человека или... возможно, человека надо будет подтолкнуть к каким-то действиям. Еще кофе? Он согласился и на кофе, и на кальян. Я еще пошутил, что он так курить начнет, и доктор оторвет голову не ему, а мне. Мы искупались под луной, шутливо перекидываясь фразами о будущей рыбалке. Я жаждал реванша, а шеф намекал на рыбу, которая «все помнит». Отдыхая от заплыва, я лежал на спине, и вода покачивала меня, а шеф все ворчал, что рядом со мной он выглядит, как «поплавок-переросток». Наконец мы вернулись к берегу и уселись на мелководье. — А знаете, вы загорели, сэр, — заметил я. — Плечи, руки... На вас красиво ложится загар. Глаза становятся еще ярче. Наверное в юности, когда вы приезжали на каникулы, все девушки округи умирали от восхищения? — Вы смеетесь? Какие девушки? — пожал он плечами. — Хотя… может, и были девушки, но я их не замечал. — Как несправедливо, сэр, вы не находите? — сокрушенно покачал я головой. — Мне бы вашу внешность — ни одна девушка не ушла бы... незамеченной. — Вам вообще-то грех жаловаться — во всех смыслах, — парировал шеф. — Одной головой в плане внешности не обойтись. — Я понял, сэр, вы хотите комплиментов своей внешности. Просто взгляните в зеркало непредвзято. Словно там не вы, а, скажем, ваш брат. — Бог с вами, — покосился он на меня, — уж в свое время я наслушался нотаций от Шерлока с Джоном по этому поводу, да вы помните, наверное, и я помню ваше цитирование Уайльда... но мое мнение совершенно не изменилось. — Вы зря мне не верите. Я в данном случае совершенно объективен. Мое-то отношение к вам не зависит от внешности, я же не женщина. Я только хочу сказать, сэр, что вы во многих вопросах отлично знаете себе цену, но в личном плане вы себя очень часто недооцениваете. Простите, если лезу не в свое дело, я говорю сейчас не как ваш секретарь, а как... человек, который знает вас почти четверть века. — И вы туда же, — махнул рукой мистер Холмс. — Я свой шанс и свое время уже давно упустил, Алан. Мне стоило слушаться брата, а не спорить с ним, и, тем более, не давить на него в этих спорах своим авторитетом. — Вы рано ставите на себе крест, сэр. Я младше вас на восемь лет, и вполне уверен, что через восемь лет в моем отношении к женщинам ничего не изменится. И уж тем более в отношении женщин ко мне. Тут у меня есть единственное преимущество перед вами: вы не можете в определенный момент сослаться на то, что квартирная хозяйка затеяла ремонт. Шеф засмеялся, встал во весь свой внушительный рост и выбрался на берег. — Пойдемте на диваны, что ли? Покурим. Я остался сидеть на отмели, пока он не надел халат и не начал возиться с кальяном. Тогда я тоже выбрался на песок и оделся. Наверное, я зря заводил с шефом такие разговоры. С одной стороны, ему хотелось поговорить, я же его знаю... но с другой — он слишком быстро их обрывает, значит, не готов вести их со мной. Я подумал, что Шерлок вряд ли выдержит еще один год в одиночестве. Следовало бы поговорить с шефом, обсудить, как можно форсировать события. Кто, как не я, может сдвинуть дело с мертвой точки? Доктор? Вряд ли. Сам шеф… надеюсь, до такого не дойдет, да и агентов использовать он в личных целях не станет. Остаюсь только я. Я помог шефу раскурить кальян, и мы улеглись на диваны. — Правда, два падишаха. О чем мы говорили, Алан? О вашем отношении к женщинам? — Ну так, какие же падишахи без наложниц... держите, сэр — я выпустил дым и передал мундштук шефу. — Мое отношение к женщинам очень простое. Я ими восхищаюсь, любуюсь, получаю удовольствие от самого разнообразного общения с ними. Я ценю женщин, сэр, почти так же сильно, как свою от них независимость. — А я вот и рад бы распрощаться со своей независимостью, но уже опоздал. И ни через восемь лет, ни через десять ничего не изменится. Финита, как тут принято говорить. — Не стоит загадывать, сэр. Меняются люди, меняются взгляды... Да и кто знает, какие встречи ждут нас в будущем? Я вот рад, пожалуй, что не познакомился с мисс Морстен раньше, чем... чем доктор. А то попал бы в трудное положение, сэр, и мог случайно помешать вашим планам... — Не надо, Алан, не надо, мой дорогой — меня и так временами гложет совесть. Я повернулся на бок и посмотрел на шефа, который уже забыл о кальяне, лежал и хмурился. — Вы сделали единственный возможный для себя выбор, для вас на первом месте всегда будут интересы брата, и это так естественно — разве вас должна мучить совесть из-за такого? Ну а для меня на первом месте ваши интересы — так что ваша совесть должна быть абсолютно спокойна. — Если бы еще эти интересы не касались судеб других людей. Если бы можно было вернуться назад, в главном я бы, конечно, поступил так же, но в мелочах — кто знает? Может быть, и нет. С самого начала этого разговора я чувствовал странно учащенное сердцебиение и подумал, что, возможно, кальян сегодня был лишним. Но тут же оборвал себя — уж сам с собой я должен быть честным: это неожиданная откровенность со стороны мистера Холмса заставляла меня волноваться. Только бы он опять не оборвал беседу на полуслове. При этом я боялся сказать что-то не то или, не дай бог, обидеть его излишней откровенностью, а я ведь привык говорить ему только правду. — Не стоит жалеть о мелочах, сэр. Я уверен, что хороших мелочей было куда больше, чем плохих. И будет еще, поверьте. А главное — оно всегда главное. Вдруг, изменив какую-то мелочь, вы изменили бы что-то важное, и это главное не сложилось бы? Я бы не рисковал главным, сэр. — Это такие мелочи, Алан, которые имели большие последствия — мелочами я назвал их, пожалуй, зря. Разнообразное общение с женщинами, вы говорите... А когда оно выходит за рамки просто дружбы? Я ведь всегда знал, что у вас были романы с замужними дамами, и я как-то совершенно спокойно смотрел на это — ну, значит, так удобно, есть причины, да что там – понимал я прекрасно эти причины! А когда сам оказался в почти похожей ситуации... кажется, я струсил... — Неправда, сэр. Вы не струсили. Вам пришлось остановиться, потому что вы, во-первых, опасались повредить брату, во-вторых — задеть Мэри... Она вышла замуж по вашей просьбе, сэр, и вы чувствовали ответственность за нее. Мы это не обсуждали, но могу с большой уверенностью предположить, что вы пообещали ей совершенно определенное развитие событий, и не могли нарушить слово. Если бы речь шла только о вас, вы ничего не испугались бы. Но вы в первую очередь отвечаете за других. Я знаю, вы всегда были снисходительны к моим романам. Но относились бы вы к этому так же, если бы я завел роман с женой друга? А Айрин — ваш друг. — Мне начинает временами отказывать логика, Алан, когда я думаю об этом. Я пытаюсь не думать, но у меня не получается. Я должен бы чувствовать душевное удовлетворение от того, что для Шерлока с Джоном скоро все наладится. Я счастлив, что брат вернется. Но что-то такое... зудит... очень напоминает страх. Как будто я сделал все, что мог, и это некий итог, что ли... В голосе мистера Холмса прозвучала такая горечь, что я не выдержал. Поднявшись, я сел на край его дивана. — Ваши братья — оба — будут нуждаться в вас еще очень долго, вы же знаете. Шерлоку всегда нужна была и ваша помощь, и просто ваше присутствие. А доктор так привык к вам за последние годы, что я вообще не представляю, как он съедет обратно. Мне-то чертовски повезло — я каждый день рядом с вами, а они... вот увидите, они к вам станут каждый день приходить, используя всякие предлоги, а когда предлоги кончатся, они станут приходить просто так. И мальчик, сэр. Он подрастет и в какой-то момент ему тоже может понадобиться ваша помощь. Так что итоги подводить рано. И тут я вдруг сообразил, что на протяжении всей своей речи держал шефа за руку — немного неловко, но все же. Сердце у меня ухнуло куда-то вниз. Но мистер Холмс спокойно положил вторую свою ладонь на мою. — Надо быть реалистами, Алан, дорогой. Приходить, конечно, будут, а мальчик... Остается только надеяться, что, когда он повзрослеет, он еще не забудет меня и хотя бы приедет навестить. — Не забудет сэр, — и чтобы это не прозвучало как «уж я позабочусь об этом», я добавил: — Вы только что говорили, что не слушали брата двадцать лет назад. Вот увидите, пройдет еще даже не двадцать, а от силы лет десять, и вы кому-нибудь скажете: «А вот говорил мне Алан Грей, а я ему тогда не поверил»... Он сжал мою руку. — Как говорится, поживем — увидим. Спасибо, Алан. Руки у шефа были холодными. Замерз или нервничает? Я нащупал за спиной сложенный плед, достал, встряхнул и протянул шефу. Он отпустил мою руку, и я помог ему накинуть плед на плечи. — Вы только не простудитесь после купания. Давайте-ка я за коньяком схожу? — Не надо, Алан. Мне не холодно, а теперь уж вообще тепло. Ни ветерка же, вон посмотрите на листья оливы — не колыхнутся, — он усмехнулся, уж слишком романтично прозвучало. — Где ночевать-то будем? Тут или в доме? — О... хотите продемонстрирую, что научился фирменному приему братьев Холмс — чтению мыслей? — спросил я. — Вы сейчас подумали: и зачем мы несли сюда этот тяжеленный второй диван?.. Что вы смеетесь сэр? Вы очень выразительно на него посмотрели. — Мы несли диван, чтобы лежать и курить кальян, и чтобы вы спали на нем, но вы же первым поставили вопрос о том, что я могу озябнуть. Поэтому я и уточнил — вдруг вы меня решили отправить в дом? — Я просто не хочу, чтобы у вас прихватило спину, сэр, — ответил я, вставая. Погасив кальян, я вернулся на свой диван и лег, укрывшись пледом. — Вы обиделись, Алан? — с тревогой спросил шеф. — Боже, сэр, нет! — горячо уверил я. — Просто уже очень поздно. Вы устали за день, а у нас на завтра запланирован замок. — Я и забыл. Тогда спокойной ночи, друг мой. — Спокойной ночи, сэр. Майкрофт Холмс Когда-то замок Святого Георгия гордо высился в одиночестве над городком, но сейчас дома подступали все ближе, грозя окружить древнюю крепость. Впрочем, бастион впечатлял и нынче — своими покатыми стенами и суровым видом. Конюх довез нас до самых ворот, и мы пошли пешком на внешнюю стену, чтобы полюбоваться видом города и моря внизу. — Высоко тут, — пробормотал Грей. — Высоко, но ведь и стены выше нас. Смотреть на округу нам оставалось только через бойницы. Внизу, как детские разноцветные кубики, были рассыпаны домики. — Красиво, правда? — спросил я. — Мне нравится их манера красить дома в разные цвета. На Бурано тоже так делают. И... И еще в Генуе. — Солнечная страна, яркие краски, — задумчиво произнес Грей. — Когда я впервые попал на континент, я даже подумал в какой-то момент, что мы, англичане, слишком серьезно относимся к архитектуре... правда, потом я устыдился непатриотичности своих мыслей, сэр. — У нас очень милые деревни, — мягко возразил я, — свой стиль, ни с чем не спутаешь. Я встал поближе, чтобы лучше видеть пейзаж, и положил Алану ладонь на плечо. — У нас в деревнях только те краски, что даны природой, не так ли, сэр? Трава, цветы... Ну и потом, я редко бываю... вы редко посылаете меня в деревни, сэр. А в Лондоне дома очень серьезны, я бы сказал — изысканно серьезны. Никак не скажешь, что они готовы танцевать, как эти. Насчет нашей лондонской архитектуры я бы поспорил, но сравнение мне понравилось. — Танцевать? — улыбнулся я. — Они скорее лепятся к скалам, как птицы. Прилетели стаей и сели. Я передвинул ладонь на другое плечо Алана — вроде как приобнял. — Хорошо, что мы сюда приехали. Такие эксперименты с моей стороны кому-то, возможно, показались бы даже жестокими. Наверное, стоило просто поговорить с Аланом и объяснить ему мои чувства — но когда я умел об этом разговаривать? Сначала плечо под моей ладонью слегка напряглось, а потом вдруг расслабилось. Алан продолжал спокойно разглядывать дома внизу. — Мне кажется, они танцуют, сэр. Знаете, как бывает: когда взглянул на часы, а секундная стрелка вроде бы не движется, и в первый момент кажется, что часы сломались, и только через мгновение замечаешь начавшееся движение. Вот и эти домики так. Мы взглянули на них в тот миг, когда они замерли. Через мгновение они продолжат танец. Но их мгновение и наше — разные. На самом деле, они живые и радостные... — Не знал, что вы такой романтик, мой мальчик, — произнес я. — Ну, какой я мальчик, сэр? Мальчиком я был двадцать два года назад. Я просто рад, что вам хорошо. — Если вам неприятно, когда я так вас называю, я больше не буду. Но я не думал, что такое обращение может вас обидеть. — Ну, если начистоту, сэр, я бы предпочел, чтобы вы не называли меня чужим именем. Я никогда не слышал, чтобы вы так обращались к кому-то, кроме вашего брата. Я польщен... ассоциацией. Но лучше не надо, хорошо? — Не слышали, мой дорогой, потому что я ни с кем не сближался настолько, чтобы употреблять ласковые слова. Ну, разве что с Джоном, но по нашим отношениям впору ему называть меня «мой мальчик», вы же понимаете — это бы звучало комично. Говоря это, я несколько растерянно соображал, что задевает Алана. В моем представлении «ассоциация», как он выразился, обидной быть точно не могла. — Доктор — очень добрый человек, — Алан обернулся наконец ко мне и улыбнулся. — А забавно, сэр, если подумать — когда вы наняли меня, вам было на четырнадцать лет меньше, чем мне сейчас. — В самом деле, — кивнул я. — Но иногда мне кажется, что я лет с двадцати уже сорокалетний, и так и застрял на этом возрасте, пока не дорос до него. — А по мне, так вам всегда те двадцать пять. Тогда мне казалось, что это очень много, правда. Вы действительно почти не изменились за эти годы. Все меняются, а вы остаетесь прежним. Я слегка нахмурился. — В двадцать пять человек радуется жизни, влюбляется, порой еще совершает глупости. У меня не было этих двадцати пяти. — Ну, глупости — это не про вас, конечно. — Алан смешно наморщил нос. — Никогда не смог бы представить вас совершающим глупость. Но тогда мне было семнадцать, и двадцатипятилетний босс казался мне если не стариком... то уж, во всяком случае, чрезвычайно зрелым мужчиной. Я думал: вот дорасту и я до двадцати пяти лет, буду таким же — умным, спокойным, все понимающим, все знающим... С годами я понял, что идеал недостижим, но стремиться к идеалу мне это не мешает. — «Я знаю все, я ничего не знаю», — пробормотал я. — На самом деле, так и есть. Я слишком долго «дозревал» до понимания, что вы не просто мой помощник, Алан. До меня вообще слишком долго доходят некоторые вещи. Появилось нечто новое. Выражение его глаз — они уже не были невозмутимо холодными. Сейчас, как мне показалось, Алан смотрел на меня немного испытующе, с оттенком легкой грусти. — Это не ваша вина, сэр, просто люди, которые находятся рядом с вами, не всегда и не сразу понимают, что вы слишком велики, слишком глобальны для обыденности, и время у вас свое, сэр... ну, вот как у этих танцующих домиков. То, что для простых смертных — десятилетия, для вас — мгновение. Я рад, что смог попасть в ваш темп, в ваше течение времени. Мне стало неловко слышать такое. — Не говорите так, мой дорогой, не надо, дело гораздо проще. Это все мое упрямство, моя нерешительность — и только. — Упорство, а не упрямство, сэр. Осторожность, а не нерешительность, — мягко засмеялся Алан. — Вы меня не переспорите. Я не говорю, что у вас нет недостатков, сэр. Наверное, они есть... но для меня их нет. Во всяком случае, я готов обосновать любой ваш поступок или любую высказанную мысль. — Стоит ли? Иногда мне полезно указать на ошибки. — Если вы вдруг совершите ошибку, сэр... что очень сложно представить, но вдруг... я обязательно скажу вам, обещаю. Пока повода у меня не было. — Это хорошо. То есть я рад, что моя большая ошибка осталась вами незамеченной, — кивнул я и сжал плечо Алана. Мне показалось, что он вздохнул, потом повернул голову и опять стал смотреть на городок внизу. — В юности вы учили меня, сэр, что ошибка, лично осознанная и исправленная, не считается. Я был очень горд, когда вы перестали говорить мне об этом, это стало для меня сигналом: вы уверились в том, что я выполняю правильно все ваши поручения. — Господи, я еще вас и учил? — покачал я головой. — Практически всему, что я умею и знаю, меня научили вы. На самом деле, даже рыбу ловить я люблю до сих пор именно благодаря вам. Помните, у вас были часы, сэр, и на крышке — изображение рыбы? Они совершенно поразили воображение семнадцатилетнего юноши. Я долго искал такие же в продаже, но так и не нашел. Пора было спускаться на грешную землю. В прямом и переносном смысле. Камни так нагрелись солнцем, что от них жарило. А мне и так казалось, что смущение меня сейчас испепелит. — Что же... посмотрим на церковь? — предложил я. — Не полезем же мы на башню? — Если можно — не пойдем выше. Мне неловко признаваться, сэр, но я... не очень люблю высоту. Без необходимости я бы на башню не полез. И да, конечно, внизу, у подножия замка Алан мне об этом не сказал, потому что «любимый шеф захотел туда подняться…» — и так далее. Мне пришлось убрать руку с плеча Алана — к моему великому сожалению. Мы спустились вниз, и тут выяснилось, что и я иногда ошибаюсь. У подножия замка располагалась совсем не та церковь, которая была нам нужна, так что пришлось ехать до Церкви Вознесения Девы Марии, ныне зажатой между двумя домами. Чтобы посмотреть на апсиду, пришлось бы обогнуть целый квартал. Фасад над главным порталом с чередующимися полосами из белого и темного камня выглядел аскетично. Нам повезло попасть внутрь в промежуток между мессами, и церковь была почти пуста, за исключением нескольких молящихся у боковых алтарей. Майолика делла Роббиа оказалась не белой на синем фоне, а раскрашенной и довольно радостной. — Это прекрасно, правда, Алан? — шепнул я. Он кивнул. — Католический храм в католической стране — не то же самое, что у нас. Какое-то непонятное мне ощущение... безвременья, что ли. — Они смотрят, Алан. Они по-настоящему смотрят. Как живые. Хотя я и не отличаюсь особой религиозностью, но читать лекции об искусстве в церкви мне не хотелось. Я заговорил, только когда мы вышли на улицу и сели в экипаж: — Вы знаете, я люблю Леонардо, но должен признать, что настоящее Возрождение — это все-таки кватроченто. Нет, мы обязательно заедем во Флоренцию на обратном пути. — Обязательно, сэр. Я уже вписал в планировщик. Даже заказал отель на всякий случай, недалеко от Золотого моста... А мне отчего-то казалось, что вам ближе Микеланджело, чем Леонардо. Я ошибался, сэр? — Я его побаиваюсь. В нем слишком много страдания. — Зато он цельный... не знаю, как пояснить свою мысль. Я, конечно, не очень разбираюсь в искусстве, сэр, но... если произведения художника — частицы его личности, то из наследия Буонарроти складывается очень цельный образ. А Леонардо — очень уж он был нереальным, что ли. С лихвой хватило бы на пятерых разных людей. По дороге домой самое время пофилософствовать. — Он создал одну по-настоящему гениальную вещь, но сам же погубил ее из-за безалаберности и склонности к экспериментам. Я о «Тайной вечери», что в Милане. Но мы забыли о третьем из их компании — о Рафаэле. Кстати, вы на него похожи, мне кажется. Рафаэль был красавцем, но очень трудолюбивым человеком, в нем не было некоторой гордыни, как в двух его старших конкурентах. Он много работал, но и отдавал дань радостям жизни — его любили женщины, — прибавил я с улыбкой. — Рафаэль разве не подражал Леонардо в живописи? — спросил Алан, ничего не ответив на мой неуклюжий комплимент. — Нет-нет, что вы. Он очень долго следовал заветам своего учителя Перуджино. Хотя, когда он работал в Ватикане одновременно с Микеланджело, он так… слегка… в позах на некоторых своих фресках стянул у старшего коллеги несколько идей. Но в то время это считалось в порядке вещей. Они все друг у друга учились, подсматривали, копировали. Вот, к примеру, Рафаль определенно видел Мону Лизу, он использовал композицию в своей картине «Дама с единорогом». — Как интересно. Увы, я плохо разбираюсь в живописи, сэр. Нужно ликвидировать этот пробел. — По-настоящему хорошо разбирается в ней Шерлок. И вкусы у него не такие консервативные. Я посмотрел на Алана с доброжелательным любопытством. — Скажите, Алан, есть ли что-нибудь, в чем бы вы не согласились со мной? — Не знаю, сэр. А по какой причине я бы мог не согласиться с вами? — Иногда у людей просто не совпадают мнения. — Я не поддакиваю вам лишь потому, что вы мой начальник, сэр, поверьте. Просто я признаю ваше превосходство надо мной в любой области. Хотя нет — кофе я варю лучше вас. Но это временно, увы. Через полгода максимум вы меня победите и в этом. — Но это же чистой воды знания, Алан. Это всего лишь информация, которая отложилась в голове. А варить кофе — тут требуется еще и талант. Я не шучу, кстати. — Владеть всей информацией, быть всегда правым и не потерять при этом ни капли своего обаяния — это куда больший талант, сэр. Я чуть не рассмеялся, но все-таки собрал волю в кулак и продолжил наш своеобразный поединок. — Обладать уникальной чуткостью, добротой — это талант больший, мой друг. — Возможно, но тогда доктор Уотсон нас всех победил. Это к нему, не ко мне, доброта и чуткость — это его кредо. Я так отношусь только к вам, сэр, а значит это — отнюдь не свойство личности. Toucher? Votre tour, сэр. — Только ко мне? Il me semble que vous êtes trop gentillesse de me, mon cher.* — Я так не думаю, сэр. Каждый должен получать в жизни то, чего он заслуживает... и чего ему при этом больше всего хочется. И в конечном счете — так и выходит. Я чем-то заслужил возможность заботиться о вас. Вы заслужили любовь тех, кто вас окружает. Пока мы осматривали замок, оказывается, конюх ездил в кондитерскую. Алан забрал у него коробку с пирожными, вошел в дом и посмотрел на столик. — Почту доставили, сэр. Одиннадцать писем из Лондона, я посмотрю. А это из Франции. Почерк доктора. — Он протянул мне письмо и газеты. — От Джона? — я схватил письмо. — Надеюсь, у них все хорошо. Подождите, а откуда он знает этот адрес? — Я послал ему ту ракушку, сэр... и указал обратный адрес. Иначе им пришлось бы писать в Лондон, и письма пришли бы с задержкой в полтора дня, вместе с деловой почтой. Он оставил меня радоваться письму (а скорее всего в конверте их было два) и пошел переодеваться и заниматься чаем. Я прочел оба письма дважды. Оба были наполнены бесконечной любовью — я едва не прослезился. И в обоих в конце содержалась робкая просьба продлить каникулы Джона еще хотя бы на неделю. Я сидел за столом, поглаживая листки, и размышлял — но не над вполне законной просьбой, а над собственным состоянием. Конечно, я скучал по ним обоим. Находись я сейчас в Лондоне, я бы, наверное, почувствовал острый приступ тоски. Но в этот момент ничего, кроме легкой грусти, я не испытывал. Она тихо светилась в каком-то бесконечном море радости… да, радости. Боже мой, я становлюсь романтиком — не иначе Алан меня заразил. Но я не мог не признаться самому себе, что радость эта родилась исключительно благодаря ему. Взяв письма, я решительно направился в гостиную, где мой друг уже проверял лондонскую почту. — Слава богу, — сказал я, — у них все хорошо. Признаюсь, отправляя на этот раз Джона к Шерлоку, я сжульничал немного, — он ведь не может остаться там надолго, к сожалению. Это привлекло бы ненужное внимание. Поэтому я называл ему срок меньше, чем это возможно. И теперь я могу разрешить им еще одну неделю. А Флоренция, соответственно, тоже увеличивается по срокам. Когда Алан увидел письма в моих руках, поначалу в его глазах появилось какое-то недоверие, непонятно чем вызванное, но потом он успокоился, кажется, и улыбнулся. — Это чудесно. Доктор будет счастлив пробыть с вашим братом еще неделю. И мне это тоже подарок. Что касается других писем, сэр… Письмо от лорда Гренлоуда по поводу дел в Адмиралтействе. От сэра Лесли из «Диогена» — обычный недельный отчет, все как всегда. Остальное вообще не заслуживает внимания. В газетах тоже ничего особенного, отложите до вечера? — Спасибо, пролистаю. Алан, Британия не рухнет, если я отдохну еще одну неделю. Премьер уже успел мне надоесть постоянными разговорами об отпуске — вот пусть теперь пострадает без меня. Я подошел к Алану, забрал у него письма и положил на стол. — Оставьте их, мой друг. У нас с вами отдых. — Изощренная месть премьеру, сэр! Впрочем, никто, кроме Лесли, не знает, как нас найти, он получил указания пересылать всю почту срочно и телеграфировать, если будет действительно что-то важное. На мое имя, конечно. Может быть, искупаемся до чая, сэр? Тут я понял, каким станет следующий этап «приручения Алана». — Искупаемся... сэр, — усмехнулся я. — Что вы так смотрите? Для меня «сэр» на отдыхе — все равно, что для вас «мой мальчик». Я не дал Алану ответить, иначе бы он втянул меня в спор, и пошел купаться. Когда Алан наконец-то появился с полотенцами на берегу, я уже нежился в воде. — Чувствую себя моржом на ривьере, — рассмеялся я, но поймал неодобрительный взгляд Алана, и поправил: — Ну, морским львом. Они симпатичнее. — Вы больше похожи на дельфина... — ответил Алан, проглотив «сэра» в последнюю секунду. Вид у него был какой-то растерянный и одновременно сердитый. Он вошел в воду и лег рядом со мной, так что из воды торчало только лицо. Когда я лег на бок, то часть меня торчала надо водой, как островки. — Что это вы, Алан? Решили отрастить жабры? — А вы… Тьфу, вода! — Он тут же сел, отплевываясь. — Вы обращали внимания, как хитро дельфины улыбаются? А я похож на ската. Знаете, такая плоская рыба с глазами на лбу. — Вы еще с камбалой себя сравните, — заворчал я. — Поплаваем? Я не стал его дожидаться, быстро вошел в воду и стал решительно загребать. — Подождите, сэр! — послышалось позади. — Так нечестно, у вас руки длиннее! Я обернулся, но Алан уже нырнул. Замерев на месте, я стал оглядываться, и тут он вынырнул у меня за спиной. — Я видел в глубине рыбу! — радостно сообщил он. — Надеюсь, маленькую и некусачую? — забеспокоился я и тут же повернул к берегу, крикнув напоследок: — Я слышал, в Адриатику заплывает белая акула! — Куда вы? Я не слушал. В рекордные сроки доплыл до берега, растянулся на песке и захохотал. Алан вскоре тоже выбрался на берег и лег рядом. — Правда же — вот такая рыбина, — показал он, — лежала на дне. Кажется, можно было просто руками схватить… и съесть на ужин. И никуда не нужно ездить… — Если рыба неподвижно застыла у дна — она охотится, и значит, она кусачая. А «вот такая» еще палец откусит. Я посмотрел на Алана. Тот тяжело дышал. Совсем я загонял мальчика. И только в это мгновение я наконец отчетливо понял, отчего ему не нравится «мой мальчик» применительно к себе, и что он имел в виду, когда говорил про «чужое имя». Он имеет право на свое собственное обращение из моих уст, он его достоин. — Устали, друг мой? А что у нас есть в запасах? И, кстати, мы можем послать кучера в город — за провизией. Он повернулся на бок, но у него не хватало, кажется, сил подпереть голову рукой, и он вытянул ее вверх, приняв какую-то чересчур… живописную позу. У меня руки зачесались набрать песка и посыпать его сверху, но я сдержался. — Давайте пошлем конюха за телятиной и лимонами, — ленивым голосом предложил Алан. — Мы зажарим мясо прямо тут, на открытом огне. И будем изображать дикарей на острове. — Хорошая идея. Можно еще «настрелять» дичи, то есть с курицей-то он не ошибется, надеюсь. Тут я не выдержал и покатился со смеху, представив нас с Аланом в «юбках» из пальмовых листьев. — Что? — он на всякий случай сел и оглядел себя. — Да что такое? Вам смешно, потому что вы не дали мне поймать рыбу? Мое воображение совсем разыгралось, и пред моим мысленным взором Алан в туземной набедренной повязке стал ловить рыбу голыми руками. Я смеялся и не мог остановиться, пока не прослезился. — Извините, мой дорогой... — Все… в порядке? Он так решит, что я перегрелся. — В полном. Я просто представил себе нас дикарями — настоящими, при полном параде. Алан облегченно рассмеялся. — Ну, мы так и выглядим. Могу завтра нарезать листьев, или добыть где-нибудь шкуры. Вам бы пошла тигриная… — Не надо! — возопил я. — Алан, я не могу столько смеяться, у меня уже мышцы лица ломит! Давайте приведем себя в порядок — скоро время чая. — Смех продлевает жизнь, сэр… ой, простите! — Майкрофт. Он уставился на меня так, будто я правда покрылся полосками. — Спасибо, — пробормотал он наконец, — это очень… я попробую привыкнуть… шеф. Он вконец смутился, надел халат и, плотно запахнувшись, пошел отыскивать конюха. Я тоже облачился в халат, надел мокасины на босу ногу, сходил в дом за всем необходимым и занялся приготовлением чая. Один-один. Мы уравняли счет в деле смущения друг друга. И, кроме того, я смог в некотором роде объясниться — прогресс. Джон бы одобрил. Почему-то я подумал прежде всего о нем, а не о Шерлоке. Глядя на Алана, несущего из дома сладкое, я подумал, что если предложу пить чай, когда бог на душу положит, не миновать мне Бедлама. — Конюх пообещал привезти мясо, лимоны и шампанское, — сообщил Алан. — Что касается дичи, в такое время ощипанных кур он не найдет, а ощипывать самим... нам все-таки не захочется. Кроме того, мне рассказали, что тут в ста шагах растет виноград. Говорят — уже поспел. Но виноградник не принадлежит только нашему хозяину, то есть у него есть и другой собственник, претендующий на тот склон. По словам конюха, можно пойти туда в темноте и сорвать пару гроздьев. Конюх даже предложил свои услуги... но я сказал, что мы сами справимся. Готовы к приключению? — Хм… И кто же пойдет воровать виноград? — спросил я. — Шеф? Или кто? Алан поджал губы. — Рыцарь, занесенный на этот необитаемый остров, и его верный оруженосец. Ну, конечно, если вы боитесь... Я покачал головой. — Шеф не пойдет воровать виноград. И рыцарь — рыцари же все сплошь сэры. Так кто пойдет? — Это шантаж? — упрекнул Алан. — И вообще, рыцарь может посторожить, пока оруженосец сделает всю грязную работу! За это ему положена половина... улова. Нет, даже шестьдесят процентов! — Это не шантаж, это просьба, друг мой. — Я постараюсь, если вы этого действительно хотите. Я тронут вашим предло... — он запнулся и поправился, — вашей просьбой. Но привычку сложно отменить просто так. Я должен контролировать себя, чтобы не прибавлять все время «сэр». Но я постараюсь. — Эх... — вздохнул я. — В общем, Алан и Майкрофт пойдут воровать виноград. Давайте пить чай. Нам еще мамонта жарить. Мы уже заканчивали чаепитие, когда вернулся наш конюх и привез всякую всячину: мясо, лимоны, шампуры, миску, нож, большое керамическое блюдо, шампанское и лед. Поставив две огромные корзины с этим добром на песок, конюх направился обратно к дому. Вид постояльцев в халатах, пьющих чай из китайского фарфорового сервиза, его, судя по всему, не удивил. Вскоре конюх вернулся опять — с парой бутылок красного вина и… топором, заткнутым за пояс. — Ага! — Алан тут же забрал у него это оружие и потрогал пальцем лезвие. — Вы собираетесь колоть дрова? — спросил я. — Конечно. Вы сомневаетесь, что я справлюсь? — Боже упаси! И много нужно дров? — Не в количестве дров дело, — ответил Алан, — а в количестве углей. Мясо жарится на углях, а не на огне. Но вы все-таки отойдите чуть дальше, когда я начну рубить, чтобы в вас не попали щепки… — Я пока отнесу на кухню посуду. Конюх не предложил свою помощь — то ли он решил, что хватит его эксплуатировать, то ли вовсе подумал чего-то не то. Чашки я даже помыл, вслушиваясь в стук топора снаружи. Когда я вернулся, Алан (слава богу, в халате, но уже развязавшемся) приканчивал предпоследнее полено. — Я почти закончил, — радостно возвестил он, — сейчас перейдем к мясу. Хотите поучаствовать? Я могу доверить вам нарезать лимоны, каждый на четыре части. Он отбросил топор в сторону и завязал халат. Раскрасневшийся, взлохмаченный, не похожий на всегда корректного и строгого самого себя, Алан был… был… да черт возьми чудо как хорош! Я пожалел, что не застал весь процесс рубки дров, и тут же уставился на лимоны. Они были огромными, с голову ребенка, три штуки — конюх их положил на блюдо. Я уселся в сторонке и занялся этим, согласно испанской традиции, символом несчастной любви. Краем глаза я видел, как Алан разводил костер и нарезал мясо, складывая его в глубокую миску. — И что теперь? — спросил я. — Мы выдавим сок на мясо, зальем его вином и оставим мариноваться на час. Сделав это, Алан вдруг запустил обе руки в миску и стал мять и переворачивать мясо. — Ого… как вы с ним… — пробормотал я. — Мы же не на сутки оставим мясо, — Алан с беспокойством посмотрел на меня. — Надо, чтобы оно все это впитало. — Нет-нет, вы не волнуйтесь, я просто удивился. Вашим рукам я полностью доверяю. Отставив миску в тень, Алан сполоснул руки в воде у берега, вытер салфеткой и продолжил хлопотать. Он расстелил неподалеку от костра пледы прямо на песке и положил несколько подушек. — Давайте приляжем и отдохнем, — предложил он, вытягиваясь на пледе. Открытый огонь — моя слабость, и Алан это прекрасно знал. Я благодарно улыбнулся ему и лег рядом. Честно говоря, и этот день выдался насыщенным, так что я чувствовал некоторую усталость. Спина не болела — и то хорошо. Но немного клонило в сон. И надо же было случиться такому, чтобы тут, у моря, под оливой, на отдыхе, мне впервые за все эти годы приснился отец. Почему-то во сне я оказался на месте Шерлока, то есть что отец мне выговаривал в том стиле, в каком обычно ругал его. «Сколько можно цепляться за людей? — кричал он. — Живи уже своей жизнью, тебе пятьдесят (почему он мне прибавил?), а ты полный неудачник, у тебя ни жены, ни детей! Теперь еще к секретарю прицепился! И так ему жизнь сломал, а тебе все мало!» Я ничего не мог сказать в ответ, только стоял перед ним навытяжку, и во сне отец становился все выше ростом. От бессилия меня затрясло. Но тут же я почувствовал, как кто-то мягко обнял меня сзади, и услышал голос: — Проснитесь, мой дорогой. Все хорошо. Я открыл глаза, задыхаясь, и не сразу понял, почему я вижу пляж, песок и валуны неподалеку. Потом в голове нарисовалась вся картина, я с облегчением выдохнул и даже привалился к Алану, удержав его руку. — Приснится же... К чему снятся покойники? — Кажется, к дождю... наверное, погода меняется? — Алан обнимал меня правой рукой, я чувствовал его дыхание у себя на шее. — Мне в детстве часто снились родители, а утром всегда шел дождь. Правда, он и без снов шел каждое утро. Если погода испортится, мы всегда сможем переночевать в доме. — В Лондоне покойники предпочитают не поддерживать эту примету, видимо. Они устали бы сниться. Я прислушивался к своим ощущениям. Классификация объятий. Неожиданные и всегда желанные — брат. Ожидаемые и приятные — доктор. Неожиданные и выбившие у меня почву из-под ног — Айрин. Алан? Я окончательно очнулся и ждал, не прозвенит ли в голове сигнал тревоги. Но тревога все не наступала, и земля не разверзлась подо мной. — А я думаю — это прекрасно, что у нас такая погода, — тихо сказал Алан, — дожди, туманы... она позволяет нам больше ценить солнечные дни... или недели отпуска где-то на теплом берегу. Если можно было бы каждый день ночевать под звездами, а виноград обыденно рос бы прямо у нас над головой, разве мы чувствовали бы, как мир прекрасен? Мне вдруг стало странно спокойно, и я окончательно привалился к груди Алана. Я чувствовал, что имею право на эти объятия, но в них сохранялась толика чуда. — Можно не спать под звездами, а топить камин в каком-нибудь коттедже на берегу залива, — помечтал я. — Гулять по пустошам или осматривать старинные здания. Дело ведь не в винограде и море, вы же понимаете. — Не в винограде. Дело в обыденности происходящего. Камин ничем не хуже, но мы не замечаем романтики в повседневном, не думаем о том, как прекрасно то, что у нас и так есть. А когда камин вдруг меняется на костер, а Темза — на теплое море, мы начинаем замечать что-то новое... даже в привычном. Это лучше, чем... — Чем что? — Я крепче прижал руку Алана к своей груди. — Я имел в виду, дело не в том, виноград растет или вереск цветет. Дело в том, кто с вами рядом. От этого мир и становится прекрасным. — Да. Но поскольку в юности вы меня этому не учили, я осознал это сам, но не благодаря перемене обстановки, а из-за перемены ситуации. Я всегда знал, например, что мое место — рядом с вами и что мне от этого хорошо. Но это было само собой разумеющимся, и я не понимал, как я счастлив, пока вас тогда не ранили, пока не появилась реальная угроза потерять вас. После этого я ощущаю каждую минут жизни как счастливую, прекрасную... потому что мне есть теперь с чем сравнить. Вот я и говорю: лучше сравнивать с хорошим — другим, но хорошим, чем проходить через такое. Я повернулся на спину и, нахмурившись, посмотрел на Алана. После его слов я отчетливо понял: он сделает для меня, что угодно. Все, о чем я попрошу. Мне следовало успокоиться, а то он решил бы, что его слова меня неприятно поразили. Удивительно — оказывается, самому говорить о любви, признаваться в ней легче, чем внезапно слышать чужое признание. И тут два озарения посетили меня, и я успокоился, приподнялся, обнял Алана, прежде чем он что-то успел сделать, погладил по щеке, поцеловал в лоб и в щеку и прижал его к себе. — Наверняка же мне это все снится? Жалко, — вздохнул он. — Но во сне проще что-то говорить... или, например, называть по имени... Знаете, Майкрофт, раз это сон, тогда я вам расскажу вторую вещь, которую тоже понял сам. Меня когда-то ваш брат спросил, понимаю ли я разницу между влюбленностью и любовью. Это было давно и просто к слову, и совсем не касалось вас. Он тогда помогал одной моей знакомой, и мы беседовали... но вопрос этот долго потом крутился в моей голове. А потом я нашел ответ, и был очень горд тем, что нашел его сам. А вы знаете, в чем разница? — Может быть. Когда ты стоишь на краю обрыва, возможны варианты: сорвешься и упадешь вниз, или тебя сдует ветром, и ты какое-то время будешь барахтаться в воздухе. Но можно просто взлететь и не заметить этого. Наверное, так же ходят по воде. — Зато я понял другую разницу, — сказал я. — И тут тоже придется упомянуть Шерлока. Я ему когда-то внушал: мол нет разницы между любовью к родному по крови человеку и любовью к кому-то, кого в твоей жизни раньше не было. Есть. Она в радости обретения, если ты понимаешь, о чем я говорю. — Наверное, понимаю, хотя мне не с чем сравнивать. Но я подозреваю, что шампанское до одиннадцатого числа не доживет. Тут он приподнялся и поцеловал меня в висок. Так легко, как будто всегда так делал. Осторожно высвободился, встал и пошел за бутылкой и бокалами. Я провел ладонями по лицу. Потом посмотрел на костер и подбросил в него еще пару поленьев. Раз Алан положил их рядом, значит, они тоже должны прогореть. Он вернулся скоро, неся бутылку, бокалы и даже абрикосы на тарелке. Я забрал их у него, и он стал открывать шампанское. — У меня есть тост. Даже два. — Сегодня я узнаю тайну числа одиннадцать, — улыбнулся я, подставляя бокал. Я давно заметил, что эта дата что-то означала для моего помощника. Он даже одевался в этот день как на праздник. Однажды я поинтересовался, что у него за событие, но он ответил уклончиво, и я больше не спрашивал. — О, да, это великая тайна, — улыбнулся Алан, беря свой бокал, — но у меня нет секретов от тебя. Одиннадцатого августа ровно двадцать два года назад я пришел в департамент юстиции, где один, как я теперь понимаю, очень молодой человек проводил беседы с соискателями на должность помощника и секретаря. Не знаю, сколько всего пришло желающих, я лично видел семерых, но наверняка их было больше. Те, кого я видел, выглядели куда внушительнее и опытнее меня, к тому же по их галстукам и перстням я понимал, что все они выпускники университетов. Я уже уверился, что мне тут ничего не светит... но повезло. Наверное, у меня был очень голодный вид, и мой будущий шеф решил, что лучший способ не дать ребенку умереть от истощения — это выдать ему аванс, а уволить можно и потом? Но я тогда пообещал тебе, что ты не пожалеешь о своем выборе, помнишь? Мой тост — за судьбу. Спасибо ей. — Правда, одиннадцатого? Надо же. Я чокнулся с Аланом, пораженный и растроганный этой историей. — Но ты наговариваешь на себя, дорогой. Вид у тебя был не голодный, а очень даже решительный. Ты выглядел, конечно, обеспокоенным, но и готовым сражаться с судьбой. Ты очень выгодно отличался от всех этих надутых индюков. Поэтому я и предложил место тебе. Я вообще меньше всего думал о твоем возрасте. А судьбе спасибо, да. У нее даже хватило терпения ждать, пока до меня дойдет, какой подарок она мне приготовила. — Ну, должен признаться, что я покинул порог колледжа первого августа и к одиннадцатому был по-настоящему голодным. А после четырнадцатого я еще и рисковал остаться без крыши над головой. Но то, что ты говоришь, вполне согласуется с моим вторым тостом. Судьба благосклонна к тем, кто, возможно, даже не осознает ее благосклонности, но кто сам ей помогает. Мой второй тост за то, чтобы мы сами всегда решали, каким снам забываться, а каким сбываться. Мы выпили еще по бокалу и съели по абрикосу. — Когда мы говорили о винограде, — заметил я, — ты произнес «это лучше, чем…» — и не закончил. Что ты имел в виду? — Ты прав, когда говоришь, что счастье зависит от того, кто рядом с тобой. Я думаю, у человека есть две возможности осознать, что он счастлив. Либо вот так судьба ждет двадцать два года, пока новая обстановка и новые впечатления не подействуют и ты не осознаешь, что тебе хорошо, либо так, как у меня тогда — страх, ужас потери. Ведь счастье — оно было и раньше, с самого начала. Ничего не изменилось, просто пришло осознание. Я рад, что у тебя оно приходит всегда... мирным путем. — И надеюсь, так оно и останется. Хотя я говорил в тот момент не о счастье, а о любви, но не стал поправлять. — И я надеюсь, что ты не совершишь никакой опрометчивый поступок ради меня, — добавил я, вспомнив о предстоящем решающем сражении с «тигром». Алан как всегда поймал мою мысль, разливая по бокалам остатки шампанского. — Неужели четыре головы не придумают действенный план, исключающий опрометчивые поступки? Майкрофт, у вас... у нас нет другого исполнителя, кроме меня. Твой брат далеко, он может подключиться к действиям только в последний момент. Ни доктору, ни тебе мы просто не позволим рисковать лично. А без этого не выйдет, кто-то должен вступить в игру и спровоцировать «тигра» на определенные действия. Я буду очень осторожен и обещаю, что порыву пустить ему пулю в лоб не поддамся, хотя этот порыв и очень силен, я признаю. Поэтому третий тост за то, чтобы самым опрометчивым приключением стало для нас воровство винограда на соседнем склоне, но и оно пусть закончится благополучно. Он допил вино, положил бокал на песок и снова обнял меня. — Все хорошо. И всегда так будет. — Может, ну его — этот виноград? Останемся дома? — попросил я. — А как же приключение? — тихо рассмеялся Алан. — Отложим до завтра? Но давай уже зажарим мясо — это тоже экзотика для двух замшелых лондонцев. — У нас есть вертел? — оживился я, но только слегка, чтобы у Алана не отпала охота меня обнимать. — У нас есть вертел и четыре шампура, чуть позже мы все это опробуем, пусть пока еще помаринуется. — Алан немного откинулся назад. — Облокачивайся на меня, эти подушки низкие, спине неудобно. Я улегся удобнее и положил голову ему на грудь. — Как ты думаешь, — спросил Алан, — поверит ли доктор, если ты расскажешь ему, что жарил мясо на берегу моря? — Сомневаюсь, — усмехнулся я. От выпитого шампанского кружилась голова. Да еще Алан вдруг погладил меня по волосам. Как-то так… медленно и задумчиво. Я запрокинул голову и посмотрел на него. — Увы, пора жарить мясо, — сказал он. — Почему «увы»? — улыбнулся я и взял Алана за руку. — Еще даже не стемнело. Наш с тобой отпуск только начался. — Просто мне хорошо. Давно так не было, а, может, и никогда. Он еще раз погладил меня по голове. Я приподнялся, давая ему возможность встать. Потом мы дружно насадили мясо на шампуры, а большой кусок — на вертел. Да-да, я тоже в этом участвовал! Я вообще как-то совершенно спокойно и легко делал такие вещи, которые раньше вызвали у меня разве что оторопь. — Что тебе больше понравится, — спросил Алан, — брызгать на мясо вином или поворачивать вертел? — А если мне нравится все? Мы в шутку попрепирались, Алан вручил мне бутылку и вдруг, не подумав, схватился за горячий вертел, ахнул и отдернул руку. — Покажи! — потребовал я, хватая его за запястье. Ладонь покраснела. — Пойдем в дом, руку надо опустить под холодную воду. С мясом пока ничего не случится. — Не надо в дом! Мясо сгорит! — запротестовал Алан. — Ничего страшного — практически не болит. Он сунул руку в лед, а я вскочил и побежал в дом за аптечкой. Когда я вернулся, Алан уже поворачивал вертел, обернув его рукоятку полотенцем. Я цыкнул на него и забинтовал ему ладонь. — Сиди смирно, будешь мной руководить. — А как я буду купаться с забинтованной рукой? — жалобно спросил он. — Сегодня не стоит — соленая вода разъест кожу. Или мы просто окунемся, и я тебя подержу, чтобы ты не намочил бинт. И ночевать на берегу не надо — собирается дождь. Пока я жарил мясо, Алан все переживал, что я обожгусь, или нанюхаюсь дыма, но, в целом, я справился. Мы все-таки уселись за столик под оливами, поели почти как цивилизованные люди и допили оставшееся от жарки мяса вино. Потом сходили в дом за коньяком… Словом, к ночи мы оба были… веселыми. Поспорили, должен ли джентльмен уметь мыть посуду, составили на завтра меню, и Алан все намекал на виноград, а я смеялся и зачем-то рассказывал истории об изготовлении мадеры. В два часа ночи я согласился на грабеж виноградника. И только мы вышли из дому, как хлынул ливень. Мы побежали за брезентом и укрыли наши диваны, а домой вернулись оба мокрые до нитки. — Ты, как всегда, оказался прав, дождь нас догнал, купание все же состоялось! — хохотал Алан. Я захлопнул дверь и привалился к стене. С Алана текло, на полу грозила собраться лужица. — Ты настолько вымок? — спросил я, обнимая его, то есть делая вид, что щупаю халат у него на спине. — Слушай, пошли наверх, надо срочно вытереться и переодеться. Когда мы уже вошли в мою спальню, я сообразил, что одежда Алана находится в его комнате, но он просто вынул самое большое полотенце и, скинув мокрое, обмотался им наподобие римской тоги. Я тут же последовал его примеру, воспользовавшись простыней. И мы отправились грабить собственный погреб. Нашли лимонный ликер, обшарили все полки и добыли изюм, решив, что он сойдет за виноград. Угомонились мы только часам к четырем, расположившись на моей кровати, куда снесли подушки со всего дома. — Тебе не двадцать пять — беру свои слова обратно! — веселился Алан. — Тебе четырнадцать! Хорошо, что тут нет прислуги, нас посчитали бы ненормальными, такой мы устроили разгром! — Ах ты, мой ворчливый старичок! — рассмеялся я, протягивая ему бокал, полный ликером до краев. Тарелку с изюмом я пристроил между нами, а сам лег, уже привычно положив голову Алану на грудь. — А ты не хочешь отправить багаж в Лондон из Флоренции, а по пути заехать в Рим? — предложил он. — Ты так интересно рассказываешь, что я хочу уже сам увидеть эти камни. Конечно, это не совсем по пути, но раз у нас есть еще пара дней... — Хочу. — кивнул я. — Стоит отмечать одиннадцатое августа каждый год. Возможно, даже брать отпуск и путешествовать. Как ты на это смотришь? — Ты не боишься, что твой брат нас вычислит и будет смеяться? — Шерлок, конечно, быстро все поймет, но смеяться он не будет, я уверен. — Он очень наблюдательный человек, что уж говорить. Но если ты не захочешь — он не заметит ничего необычного. Во всяком случае, по мне ничего не заметит. — О чем ты? Бокалы мы уже убрали, изюм съели, я придвинулся поближе — и стало еще уютнее. — Я не думаю, что будет правильно называть тебя по имени при нем, — задумчиво протянул Алан. — Перестань. Он только порадуется, что до меня наконец-то дошло то, на что он мне неоднократно намекал. — Намекал? На что намекал? — Он говорил, что ты ко мне привязан и относишься скорее как к другу — то есть хочешь быть моим другом, а не просто уважаешь как начальника. А я все не решался как-то определиться с нашими отношениями. — Просто тебе это было не нужно. — Алан погладил меня по плечу. — Ты же сам сказал, что мне четырнадцать. Я не сразу дорос до понимания. Взяв руки Алана, я обхватил ими себя. — Поспи, — сказал он, осторожно высвобождая одну руку и натягивая на нас плед. — Как удивительно… — пробормотал я, проваливаясь куда-то.