Возвращение Шерлока Холмса

Алан Грей Я не сказал бы, что во Флоренции было жарче, чем в Ла-Специи, если смотреть на термометр. Возможно, ртуть застыла где-то градуса на два ниже, но на побережье нас спасал ветер, а здесь дуновение чувствовалось разве что на улицах, которые выходили на реку. Или в Переулке Дьявола — странной улочке, где, как говорили, ветер дует всегда. А это означало проделки нечистого духа. Я порадовался, что купил для Майкрофта летние костюмы — в обычной своей одежде он бы давно получил тепловой удар. Устроившись в отеле, мы отправились осматривать город, и Майкрофт тут же взял извозчика, который сделал круг почета по самым знаменитым улицам. Экипаж еле двигался, и мы спокойно осматривали дома, церкви, пока не въехали на площадь Синьории. Здесь Майкрофт велел кучеру остановиться. — Мы ведь взглянем на копию Давида в его подлинном антураже? — спросил он. Наверняка Майкрофт не замечал, но я тайком любовался им. На побережье он загорел, и его седые волосы казались совсем белоснежными, а морщины возле глаз выделялись, как светлые лучи. Но они ничуть его не портили, а придавали веселость обычно суровым, но таким красивым чертам лица. Мы прошлись по площади — она напоминала мне лавку антиквара: чего тут только не намешали, в том числе и в архитектуре. Огромный дворец, украшенный щитами и часами на башне, высился, как крепость. Оказалось, что пьедестал Давида пустовал. Копию пока не заготовили. — Наконец-то они догадались убрать подлинник в музей, — сказал Майкрофт. — Но неужели трудно за двадцать лет обзавестись копией? — Насколько, наверное, сложнее сделать копию, чем создать свое... — заметил я. — Забавная мысль. Но я согласен с ней. Мы еще посмотрим на Давида, но тут, в окружении всех этих джентльменов, — указал Майкрофт на многочисленные статуи, — он все равно терялся бы. Идем, я покажу тебе своего любимца. Майкрофт потянул меня чуть вправо и указал на статую. — Персей? — улыбнулся я. — Тоже копия? — Нет, это как раз оригинал. И кого-то он мне напоминает, — Майкрофт лукаво улыбнулся. Мне еле удалось сохранить невозмутимый вид. Ничего себе... Хотя, на самом деле фигурой он и правда был похож на меня. Во всяком случае... — Ну, во всяком случае, — сказал я невозмутимо, — я был бы не против оставаться в такой форме еще лет триста... Подойдем к фонтану? — А что фонтан? Нептун? Я взял Майкрофт под руку и решительно повел левее. — Как что? Да посмотри же на него! Если Персей меня и напоминает, то это просто типичный ты. Кхм... не думай, что я... ну, ты ведь не просил меня отворачиваться. Майкрофт удивленно приподнял брови. — Ты мне льстишь. Нептун значительно стройнее — и вон какие у него мышцы. Сразу видно, что в юности он не отлынивал от гребли. — Сразу видно не это, а то, что ты с юности не смотришь в ростовые зеркала, пока не наденешь сюртук. Это не лесть, клянусь, ты не нуждаешься в лести. Не знаю, что было лет десять назад... я ведь выбираю тебе хороших портных, но сейчас, прости, мне виднее. Я хорошо тебя знаю, Майкрофт, и понимаю, что ты совершенно не склонен себя недооценивать, так что, думаю, ты просто действительно не в курсе, как сейчас выглядишь. Не веришь мне — спроси брата. Майкрофт только покашлял и решительно повел меня за угол палаццо, по пути показав на таинственный профиль, нацарапанный на штукатурке — якобы это «пошалил» сам Микеланджело. — Не пора ли нам в галерею, Алан? — Пора. И я целиком полагаюсь на тебя как на гида. В живописи я профан. Внутри бродили скучающие туристы, и я поначалу опасался, что Майкрофту станет неуютно в толпе, но он, казалось, не замечал посетителей, лишь немного хмурился, когда приходилось ждать возможности подойти то к одной, то к другой картине. За час я узнал так много о сюжетах и художниках, что это с трудом умещалось у меня в голове. Но слушать Майкрофта всегда интересно, а особенно приятно было, что ему явно нравилось показывать эти картины и рассказывать о них лично мне. Я и не знал, что он так увлечен искусством, об этом никогда не заходила речь. Я дал себе слово найти книги обо всех этих художниках, чтобы хоть немного соответствовать своему гиду в дальнейшем, если он, конечно, не передумает ездить куда-то, когда вернется брат. — Вот смотри, — указал он на «Поклонение волхвов» Мантеньи. — Типичная ошибка — помещать эту сцену в тот же антураж, что и поклонение пастухов. — Я всегда думал, это одно и то же. Нет? — Ай-ай-ай! Священник в твоем приходе надрал бы тебе уши. Конечно, там прошло некое время между рождением Младенца и появлением волхвов. Ведь они должны были добраться до Вифлеема, по крайней мере, с территории современной Персии. Когда Иисус родился, пришли пастухи — это ведь был их хлев. То есть временное убежище для скота, куда его загоняли на случай непогоды. А потом, когда перепись закончилась, никто не мешал Семейству переселиться в город. Так что на картине должен быть дом, а не хлев. — Сын моей тетушки мечтал стать священником, — неожиданно для самого себя вспомнил я. — Должно быть, в отместку я никогда не интересовался религией. Но в школе священную историю, конечно, преподавали. Видимо, я пропускал все мимо ушей. То, что ты говоришь, очень логично, уверен, что так все и было. — Ты не ладил с кузеном? — Скорее он со мной не ладил. Мне было два с половиной года; я бы со временем поладил с кем угодно, наверное, но ему не нравился невесть откуда взявшийся ребенок, который все время ревет и ищет родителей. Так что он меня сильно не любил... и в четыре меня уже отдали в школу — подальше от дома. — Так рано? — ужаснулся Майкрофт. — Бедняга. Конечно, в общих чертах он знал мою биографию, но, видимо, никогда не пытался выяснить что-то более подробно — ни меня не спрашивал, ни справок не наводил. — Рано — когда у тебя есть семья. А так — почему нет? В школе ничем не хуже, и я был рад жить там, где есть с кем общаться. Уж точно не с кузеном, который старше, и нет никаких общих тем для разговоров. Идем дальше? — Идем, я покажу тебе самую очаровательную блондинку. Я тихо рассмеялся, не слишком полагаясь на вкус Майкрофта в отношении женщин, но Мадонна на картине Липпи и правда оказалась очень милой, и она мне чем-то напомнила Мэри, хотя вслух я, конечно, этого не сказал. — А вот это — любимая картина Шерлока, — сказал Майкрофт, указывая на полотно Боттичелли. — «Весна»? — я был поражен. — Да. — Правда? Ты не шутишь? — А почему тебя это так удивляет? — не понял Майкрофт. — Не знаю… Она такая…. поэтичная. — Шерлок говорил «музыкальная». Тут чувствуется ритм. Я вынужден был признать, что он прав. — Разве картины не «танцуют» так же, как те домики? — легонько толкнул меня под локоть Майкрофт. — Ты запомнил, — улыбнулся я. — Конечно же! Мы долго бродили по залам, почему-то рассуждая больше о женщинах, изображенных на полотнах, и даже нашли общий идеал красоты, добравшись до Мадонны Корреджо. Но лучше бы мы поменьше говорили о дамах, потому что меня внезапно окликнул женский голос: — Мистер Грей?! Я оглянулся. К нам подходила женщина лет тридцати — яркая брюнетка в красном. Ее муж, русский граф Орлов, служил посланником в Лондоне лет пять назад. С Ольгой Орловой мы когда-то были большими... приятелями. — Мистер Грей, какими судьбами вы тут? А кто этот импозантный мужчина с вами? Говорила она по-русски, считая, что никто, кроме меня, конечно, ее тут не понимает. Майкрофт почему-то сильно смутился и сделал шаг назад. — Мадам Орлова! Рад встрече. — Я повернулся к Майкрофту и перешел на английский. — Мистер Холмс — графиня Орлова, супруга бывшего русского посланника. — Мадам Орлова, я в восхищении, — дама подала Майкрофту руку, и он склонился к ней, — вы чудесно выглядите. Мы знакомы с графиней, мистер Грей, поскольку я знал ее покойного мужа. — Он умер? — признаться, я почувствовал неприятный холодок. —Я и не знал. Мои соболезнования, графиня. — О, да, мистер Холмс, конечно же, мы виделись на приеме у министра внутренних дел! Вас и не узнать, вы тоже чудесно выглядите! Загар вам идет! — дама повернулась ко мне и продолжила по-русски: — Уже два года как, мой дорогой. Я тут на лето приехала отдохнуть. Живу у Моникетти, навестишь меня, когда босс тебя отпустит? Я все расскажу. — Боюсь, не получится, графиня, — я все-таки предпочел английский, — мы тут ненадолго и у нас очень плотный график. Буду рад увидеть вас в другой раз. Попрощавшись с красавицей, которая на прощание вынула из корсажа цветок и протянула мне, потом улыбнулась Майкрофту и отошла к сопровождающей ее незнакомой мне даме, мы направились дальше, а я все вертел цветок в пальцах, не зная, куда его деть. — В петличку, — усмехнувшись, подсказал мне Майкрофт. Что-то в его усмешке послышалось слегка… саркастическое. — Графиня всегда отличалась излишней непосредственностью. Увы, мы можем встретиться в залах еще раз, так что просто сунуть цветок в карман я не могу... Глупая ситуация, извини. Надо было сказать ей, что ты знаешь русский язык. Она не стала бы намекать так откровенно, если бы догадывалась, что ее понимают. — Зачем же огорчать даму? — Не будем огорчать. Не люблю огорчать дам сверх необходимого. — Я вставил цветок в петлицу. — Не смейся. — Как дипломатично прозвучало «сверх необходимого», — заметил Майкрофт. — Все мои знакомые дамы знают, что работа для меня на первом месте, — прозвучало двусмысленно, и я поспешил добавить: — Остальное их не касается, правда? Майкрофт взглянул на часы. — Вряд ли здесь можно просто так выпить чашечку чая, но у моста есть кафе — итальянцы кофеманы, конечно, но мы ведь сможем объяснить им, что нам нужно? Вот как? Он хочет уйти? Ему не нравится, что мы можем столкнуться с графиней опять? — Давай вернемся сюда завтра и досмотрим остальное? А пока попробуем попить чай и просто погуляем по улицам? Я все еще надеюсь увидеть мост с ювелирными лавочками. Или ты устал? — Конечно вернемся, а после кафе мы можем прогуляться по Золотому мосту. Завтра поедем в Санта-Кроче? — Конечно. Поклониться Микеланджело и… Макиавелли? — Коллеге-то? Обязательно! — Майкрофт наконец улыбнулся. Мы вышли из галереи и обогнули ее. — Вопрос: удалиться от моста и добраться до кафе, или прогуляться по мосту — и ну его чай? Сразу потом поедем ужинать? — предложил Майкрофт. Определенно, чай был лишь предлогом, чтобы увести меня из Уффици. Я тут же согласился и на мост, и на ужин, пообещав, что сам заварю чай уже в отеле. Чай на ночь ничем не хуже купания и кальяна. Неделя на побережье, что и говорить, оказалась счастливейшей в моей жизни. И даже не потому, что мы с Майкрофтом таким чудесным образом сблизились. Настоящим чудом стал он сам. Он открылся передо мной с новой, неожиданной стороны. Я никогда не мог предположить, что он способен так искренне веселиться — просто как мальчишка. И даже набег на виноградник мы все-таки совершили — правда, я потом втайне заплатил за грозди соседу. Мы прошлись по мосту, заглядывая во все лавочки. У меня создалось впечатление, что Майкрофт ищет что-то... хочет послать подарок Айрин? Портсигар Джону? Что-то брату — запонки? Он смотрел все подряд. Наконец он определился с подарками доктору и брату, и даже посоветовался со мной, но, судя по всему, он купил что-то еще, когда я отвлекся. Я решил, что это подарок для Айрин, и Майкрофт не хочет, чтобы я его видел. Он решил ужинать в отеле, и мы, забрав покупки, пошли туда, благо отель располагался совсем рядом, переоделись каждый в своем номере, и я зашел к Майкрофту. Он неожиданно оценивающе на меня посмотрел. — Сюда нужно другую булавку для галстука, — заявил он. — Да? У меня с собой еще серебряный комплект с эмалью. Все остальное... ну, я как-то не предполагал парада, когда собирался в отпуск. Минуту, я только схожу в номер. — Не нужно никуда идти, — сказал Майкрофт и достал коробочку. — Одиннадцатое уже прошло... но... я надеюсь, ты не откажешься принять это от меня. Я взял коробочку. Глупо было спрашивать «зачем?» Открыл. Булавка — золотая, очень красивой формы, необычная. У Майкрофта отменный вкус и отличная память — булавка подходила к моим запонкам, хотя они, конечно, были гораздо проще. — Спасибо. Я буду очень беречь ее, — я хотел обнять Майкрофта, но понял, что он и так слишком смущен, и только сжал легонько его руку. — Эх, а я ничего не подарил тебе... — Напротив, мой дорогой. Подарил — совершенно бесценное. Он сам меня обнял. Я чуть не сказал, что получаю куда больше, чем отдаю, но вовремя промолчал. Не стоит считаться. Обнимая его в ответ, я думал, что это все-таки какая-то сказка, и вот — еще два дня тут, пара дней в Риме, поезд... и мы дома. Я не хотел думать о том, как все сложится дальше. Все равно. Я остаюсь рядом с ним — в клубе и в министерстве он проводит куда больше времени, чем в квартире. Я погладил Майкрофта по спине, чтобы он немного расслабился. Я бы его поцеловал, как там, на берегу — в висок, но трудно поцеловать человека, который на голову выше тебя. Вот вечером заварю чай, подумал я, сядет он в кресло... Мы отправились ужинать. Майкрофт лишь раз взглянул на официанта, и тот сразу же предложил нам столик несколько в стороне от прочих постояльцев. Мой шеф — гурман. Обычно он очень привередлив в выборе блюд. Конечно, на берегу он с удовольствием ел запеченную рыбу и мясо, зажаренное на костре, но, может быть, ему просто нравилось, что я готовлю лично для него... Сейчас же он выглядел рассеянным, заказал блюда почти не глядя, совершенно без энтузиазма, и больше думал над тарелкой, чем ел. Я испугался — наверняка он нездоров. Почувствовал недомогание днем, еще в галерее. Ведь сначала он был очень оживлен, рассказывал, показывал все, улыбался... наверное, ему стало плохо как раз тогда, когда появилась Орлова... Ну не мог же он так отреагировать на ее появление? Ее муж... да нет, он не представлял для Майкрофта ничего особенного, и воспоминание о нем не могло задеть шефа так сильно. Значит — заболел. А мне не говорит, чтобы не волновать. — Майкрофт? Что-то не так? — Наверное, это смена климата. Пройдет, — ответил он и улыбнулся. — И жарко, да? По такой погоде мы вынуждены париться в жилетах и сюртуках, вместо того, чтобы сидеть в воде у берега... И вообще — вот что значит пропустить чай! — попытался я пошутить. Он принялся есть, но, проглотив пару кусков, отложил вилку. — У меня как будто цикады в ушах звенят. — Так... ну его, этот ужин. Мы ушли в его номер, где я сразу открыл окно. Майкрофт сел в кресло, я снял с него галстук, пиджак и жилет, расстегнул воротничок. — Сейчас все пройдет, — я осторожно погладил его по волосам, присев на подлокотник. — Извини меня, — сказал Майкрофт через некоторое время, поймав мою руку и сжав ее. — Да что ты, господи... Я обнял Майкрофта за плечи свободной рукой. Мне было так его жалко, что я не мог придумать ничего, что отвлекло бы его от такого состояния. — Сейчас, сейчас, все будет хорошо. Сейчас отпустит. Хочешь лечь? Или лучше посидеть? — Посидим немного… — Хочешь, я дам телеграмму Джону? Он сразу приедет. Хочешь? — Не надо, Алан. Незачем их пугать. У меня в чемодане, в несессере, флакон с настойкой пиона. — Сейчас. Я быстро встал, взял лекарство, накапал его в стакан и заодно намочил полотенце холодной водой из кувшина, принес Майкрофту. Он сидел в кресле, теперь закрыв лицо руками. Я одной рукой расстегнул ему рубашку до конца, положил на грудь полотенце — не дай бог сердце прихватит... поднес к лицу стаканчик с лекарством. — Выпей, дорогой мой. Я подержу. Он послушно выпил настойку, я поставил стакан и снова сел на подлокотник его кресла. Если бы у него просто что-то болело, он бы так не реагировал, я знал. Но что с ним, я никак не мог понять. Боится возвращения в Лондон? Причин нет. Не нравится ему Флоренция? Так ведь сам хотел сюда приехать... Грустит, потому что ни брата, ни Джона нет рядом? Он и раньше ездил всегда без них — и без меня, кстати, я всегда оставался «караулить клуб», а проще говоря — проводить всю аналитическую работу... Мне казалось еще утром: он рад, что может мне все тут показать... — Майкрофт, что тебя расстроило? Просто расскажи мне, может быть легче станет, если выговоришься. — Да как-то все сразу. Вспомнил, как ездил сюда после того письма — в мае девяносто первого. И как нашел Шерлока в пансионе под Флоренцией. Вроде бы ничего страшного в воспоминаниях нет. — Он помолчал. — Алан, я запутался... — Ты скучаешь по брату. Послушай, давай уедем завтра? И вернемся через год. Я уверен, что через год все уже завершится, твой брат вернется домой, и можно будет поехать сюда с ним, и с доктором, и меня возьмешь с собой — возьмешь ведь? Они не станут возражать, я уверен. — Но ведь это я предложил поехать сюда, — слабым голосом возразил Майкрофт. — И я хотел приехать сюда с тобой — показать город хоть немного. Мы, конечно, приедем снова, все вместе. Только не в августе, а ранней осенью, например. Август — это... это другое. — Он взял меня за руку. — Ничего, я просто... просто очень много всего сразу... На самом деле вовсе не в Шерлоке дело — я боюсь потерять все это. Для меня как будто небеса разверзлись. Я даже предположить не мог, что он боится того же, что и я. — Все мы боимся потерь, даже те, кто не знает толком, что это такое... но в твоей жизни потерь больше не случится, — горячо заговорил я, сжимая его плечи. — Твой брат вернется, он будет с тобой всегда. И Джон тоже: ты же знаешь, он даже там, с ним, сейчас по тебе скучает, письма тебе пишет. И я не верю, что ты меня вдруг решишь прогнать, но имей в виду — даже если вдруг решишь и попробуешь, у тебя ничего не выйдет. Я всегда буду рядом с тобой, что бы ни происходило, что бы ты ни делал и ни говорил, в любом качестве — я тебе принадлежу. — В любом? — машинально переспросил он. — Конечно. Майкрофт вдруг бросил на меня быстрый и испуганный взгляд. — Я сегодня приревновал тебя, — признался он. — В первый раз в жизни. — К графине Орловой, что ли? — чуть не рассмеялся я. — Удивительно. Но по этому поводу точно нет смысла расстраиваться, дорогой мой. Связь с ней и с другими… Это всего лишь ради… удовольствия? Прости, звучит цинично, я понимаю. Когда-то давно, в детстве, я очень страдал именно оттого, что мне некого было любить. Обычно люди хотят, чтобы любили их, а мне, я это отчетливо понимал, очень нужен был человек, которого любил бы я. Я поддерживал хорошие отношения почти со всеми окружающими, но именно такого человека не нашел, пока в моей жизни ни появился ты. И все — место оказалось занято. Я готов быть тем, кто тебе больше всего нужен в данный момент — секретарем, доверенным помощником, другом, сыном, родителем, любовником — мне все равно. Он привалился к моему боку и судорожно вздохнул: — Всем. — Всем. Тебе нечего бояться. Тебе достаточно просто протянуть руку и взять. — Я даже целоваться не умею, — признался он с горькой усмешкой. — Так ведь все сначала не умеют. Если захочешь, ты этому быстро научишься. Просто слушай себя, решай, что тебе нужно в данный момент — и бери. — Ох, в данный момент твой старый Нептун хочет лечь в постель. И тебя уложить рядом. — Пойдем, мой морской царь. Но учти — я протестую против слова «старый». Майкрофт так устал за день, что только смог донести голову до подушки. Как он и просил, я лег спать на другой половине его кровати. Он придвинулся ко мне поближе, но не решился меня обнять, и я не стал настаивать. Мне казалось, он проснется на следующий день и выкинет из головы наш разговор: успокоится на мой счет — и только. Майкрофт Холмс Я проснулся в семь утра, как и привык. Во сне я успел повернуться на бок, спиной к Алану, и хотел уже пощупать, рядом ли он, но открыл глаза и обнаружил его сидящим у кровати, с подносом на коленях. — Твой чай, — возвестил он. — Алан... зачем ты так рано встал? — проговорил я спросонья. — О... боже... Это вырвалось невольно и относилось к одному обстоятельству, которое удачно скрывало одеяло. И теперь я даже порадовался, что Алан успел встать. — Почему рано? Как всегда. Ваш чай, сэр, — засмеялся он, и пока я не успел возмутиться, наклонился и поцеловал меня в уголок губ. Я вынужден был сесть, но одеяло, вкупе с подносом, помогли мне скрыть некоторое обстоятельство. Я почувствовал, что щеки у меня стали горячими. — А ты со мной? – кивнул я на поднос. — Чашка-то одна. Сомневаюсь, что ты когда-нибудь пил с кем-то из одной чашки. Алан меня поддразнивал — это было что-то новое, но мне нравилось. — Но почему ты не налил и себе тоже? — все-таки спросил я. — Честно? Так интереснее. Сделав глоток, я протянул чашку Алану с шутливым ворчанием:. — Интересней остаться без чая? — Я же знал, что ты не дашь мне умереть от жажды. Алан — левша, но он взял чашку правой рукой. Я покраснел, когда он коснулся губами края, которого только что касались мои губы, осознав, что он сделал это специально. — Почти воздушный поцелуй, — сказал он, протягивая чашку обратно. — Точнее — почти не воздушный. Мой не в меру активный организм — ужас, дожить почти до пятидесяти и так и не выучить эвфемизмов —успокоился было, но после такого своеобразного поцелуя заволновался вновь. Главное, я ведь привык к внешности Алана за двадцать два года. Но я смотрел на него и замечал такие вещи, на которые раньше вообще не обращал внимания — это же надо: прилипнуть взглядом к его губам и рассматривать, как он прихватывает ими край чашки, словно передо мной ignudi Микеланджело. Я с трудом заставил себя не поддаться на эту ассоциацию и не начать вспоминать наши ночные купания. — Пойду переоденусь к завтраку, — сказал Алан. — Вода в ванной согрета. Я зайду за тобой через полчаса. Он встал, наклонился и поцеловал меня в лоб. Когда Алан вышел из номера, я поставил поднос на столик, закрыл глаза и выдохнул. Откинул одеяло и вытянулся. Но лежать времени не было — пришлось вставать и идти в ванную. Пижама ужасно мешала при этом. Джон любит пижамы, и меня склонил к их использованию. Интересно, а как он справляется? От этой мысли я покраснел еще больше, но при этом мне немного полегчало — видимо, от ее возмутительности. Нашел о чем думать. Ванна меня немного расслабила. Но в отеле имелся еще и душ, так что для верности я еще окатился холодной водой. В общем, я уже вдел запонки и повязывал галстук, когда Алан без стука вошел в номер. — Завтракаем в отеле или в городе? — спросил он. — Какие у нас вообще планы? Остаемся или едем дальше? — Зачем же так рано уезжать? Но выбираем все-таки тенистые места. Мы собирались в Санта-Кроче, а потом можно переехать на другой берег и побродить в садах. Как ты на это смотришь? — Понятия не имею, что тут за сады, — весело отозвался Алан, — но уверен, что мне понравится. Тогда завтрак в отеле, базилика, потом ланч в городе — и в эти загадочные сады? Завтрак прошел спокойно — мы оба проголодались. Потом вышли из отеля, нашли извозчика и поехали к базилике. Когда мы вошли внутрь, то некоторое время стояли под сводами и просто смотрели вокруг, не двигаясь. — Здесь прекрасно, — наконец произнес Алан шепотом. Я кивнул, будто очнувшись. Мы бродили от одного надгробия к другому, вглядывались в потемневшие рисунки на стенах, осмотрели капеллы, в том числе и фрески Джотто. Оставалось только сожалеть, что они в таком небрежении. — Мы обязательно поедем с тобой в Падую — посмотреть на знаменитую капеллу, которую расписал Джотто, — сказал я, когда мы вышли на площадь. — Да, через год, — кивнул Алан. — Мне нравится реализм, но в этой не совсем реалистичности есть свое очарование — видимо, времени. А фреска на стене — это ведь даже не картина, которую можно переносить куда-то... она — как тот прах, который нельзя трогать. Или как полевой цветок, который не получится пересадить. Должна оставаться там, где родилась. — Через полгода. — Что, прости? — Мы поедем в Падую через полгода, — уточнил я. — Премьер решит, что мир перевернулся, — засмеялся Алан. — Не станем загадывать. Может быть, через полгода мы будем слишком заняты? — Что-нибудь придумаем. Алан вдруг остановился прямо на мостовой площади и серьезно спросил: — Ты собираешься нанять другого секретаря? — Бог с тобой! – перепугался я. — Почему ты так говоришь? — Мы почти никогда не уезжали по делам одновременно. Я, конечно, не могу заменить тебя, но все же... а если нет обоих — ты думаешь, премьера это устроит? А Ее Величество? — Я очень уважаю Ее Величество, но... — я наклонился к уху Алана, — наше отсутствие дней пять она, я думаю, переживет. А премьер... Ох, боюсь, он недолго протянет на своем посту. — Ему на смену придет новый. Впрочем, тебе виднее, мой дорогой. Я готов сопровождать тебя куда угодно и когда угодно. И слушать твои рассказы. Но секретаря лучше, чем я, ты все равно не найдешь, учти. — Да ну тебя. И не собираюсь искать, я не настолько сошел с ума. По сведениям Алана, полученным в отеле, на другой стороне площади располагался ресторан с недурной кухней. Обстановка была консервативней некуда, зато вино охлаждено в меру, и фрукты свежие. Салат правда показался мне непривычно заправленным — слишком много пряностей в соусе. Но, в целом, все было на уровне. Я ел с аппетитом, от вчерашнего недомогания не осталось и следа. — Тебе идет этот цвет, — сказал вдруг Алан. Я не сразу сообразил, что он имеет в виду бежевый костюм, купленный им в Ла-Специи. — Правда? — улыбнулся я. Алан и раньше участвовал в формировании моего гардероба, но ориентировался на мои требования и вкусы, а тут он впервые выбирал мне одежду по своему усмотрению. — Правда. Ты никогда такое не носил, я понимаю. Но мне всегда казалось, что тебе пойдет. Мы можем потом зайти тут в торговую галерею? — Почему бы нет, — кивнул я. – А что такое? — Тебе нужен галстук другого тона, чтобы ты мог надевать этот костюм в Лондоне. Этот слишком светлый, годится только для отпуска. Я... имею право купить тебе галстук? — Дорогой мой, ты имеешь право на все, — ответил я и, слава богу, вроде бы не покраснел. До торговых рядов мы доехали в экипаже, хотя пешком было и недалеко, но я экономил силы для садов, помня, что они располагаются на террасах. Пока Алан расплачивался за выбранный им галстук, я отошел, чтобы не смущать его, и остановился рядом с торговцем восточными халатами: на вешалке висели шелковые — всех расцветок и орнаментов. Алан заметил мой интерес, подошел и вскоре вытащил из заднего ряда темно-вишневый, с такой же вышивкой понизу, вроде языков пламени. — Этот? — спросил он. — О боже… такой? — Я даже ладонью глаза прикрыл. — Хорошо, Алан, если тебе хочется меня в этом лицезреть. Я привыкну. — Можешь отомстить. Выбери мне. Опрометчивое предложение, потому что я зарылся в эти халаты и не успокоился, пока не выбрал одеяние довольно своеобразного голубовато-зеленого оттенка, с вышивкой по манжетам и вдоль обеих полочек. — Мы друг друга стоим, надо сказать, — рассмеялся Алан. — Нет, мне нравится. Но я представил, что подумает моя квартирная хозяйка. Тебе хорошо, тебя в этом пока что только Джон увидит... или оставишь его в клубе? — Я хочу, чтобы ты меня в нем видел. — Да зря ты стесняешься, красивый халат... и я же не выбрал тебе вон тот, с целующимися голубками. — Отличная идея. Надо шокировать Джона, когда он вернется, — я засмеялся и купил еще и тот. Мы отправили покупки в отель, взяли экипаж и двинулись на другой берег Арно. Я заметил, что площадь перед палаццо Питти потрясла Алана. Да и сам дворец подавлял своими масштабами. — Сады позади, — заметил я. Когда я припоминал, что сады Боболи устроены в виде террас, я еще не представлял себе масштабов катастрофы. Тут тоже имелся свой Нептун, но до него предстояло поднимать и подниматься — во всяком случае, мне показалось, что фонтан находится чертовски далеко от подножия лестницы. Алан с сомнением посмотрел на меня, раздумывая, очевидно, выдержу ли я такой подъем. — Ничего, дойдем до площадки, посмотрим на вид, потом прогуляемся вдоль стены, может, нам попадется уединенный уголок со скамьей. Забираться в дебри не станем, — предложил он. Так или иначе, но с подъемом я справился. Правда, мы то и дело останавливались и оглядывались назад — на восхитительный город, который, как на ладони, расстилался перед нами на другом берегу. Поднявшись до крайней высшей точки, мы постояли на площадке и полюбовались видами. Чтобы идти вправо и углубляться в лабиринт дорожек, сил у меня, признаться, уже не оставалось. Так что мы просто прошли вдоль стены форта и наконец нашли скамью. Внизу раскинулся фруктовый сад, там гуляли люди, а сюда никто почему-то не заглядывал. Возможно, просто не знали, что тут есть такой уединенный уголок. Смахнув платком со скамьи листья, я сел и облегченно выдохнул. Алан опустился рядом со мной, глядя на кроны деревьев. — Какая-то птица поет, — сказал он, снимая шляпу и оставляя ее на скамейке рядом с собой. — Увы, дорогой, я полный профан в орнитологии, — улыбнулся я и взял Алана за руку. — Да не важно, просто поет — красиво, — он сжал мои пальцы. Мы сидели какое-то время молча, и я смотрел на Алана. Любовался его профилем, честно говоря. Меня переполняли довольно разнообразные чувства при этом, включая гордость от того факта, что я имею право им любоваться. — Я иногда слушал рассказы людей — ну, старших клерков или помощников министров, которые ездят куда-то отдыхать, и думал: а что хорошего в отпуске? Я был не прав, пожалуй, — сказал он, не глядя на меня. — Отпуск — хорошее время, когда его есть с кем разделить. Я провел рукой по его волосам, а он вдруг потянулся к моей ладони, как кот, когда его гладят. От этого движения у меня сердце екнуло. Я приобнял его за плечи и прижался губами к макушке. А потом потерся щекой. — Спасибо, — сказал он. — За что? — За то, что ты есть. — Поцелуй меня, — попросил я. У меня, правда, и без поцелуя голова уже слегка шла кругом. Алан наконец повернулся, взглянул на меня, ласково улыбнулся, встал и наклонился. Я машинально снял шляпу. Не знаю, какого поцелуя я ожидал — наверное, просто касания. Но Алан полностью накрыл мои губы своими, мягко, но решительно раздвинул их языком. Я, правда, не успел опешить от неожиданности... Боюсь, что мне понравилось... даже очень понравилось. Шляпа соскользнула со скамьи на дорожку, я обхватил Алана за плечи и издал горлом звук, подозрительно напоминающий стон. Оторвавшись от моих губ, он быстро прижал мою голову к своему плечу. Я еле отдышался. Сердце ухало в грудной клетке. — Кажется, пора возвращаться в отель? — едва выговорил я. — И вот скажи мне, в какую сторону идти? И найдем ли мы экипаж — тот, что нас привез, уехал ведь? — Тут все просто — вниз и вниз. Думаю, что и экипаж мы тоже найдем. С чего вдруг такой пессимизм и боязнь трудностей? — я поднял голову и посмотрел на Алана. — Нет-нет, никакого пессимизма. Скорее наоборот, я пытаюсь... не торопиться. И у меня немного закружилась голова. — Туда, — я кивнул головой в нужном направлении, не спеша подниматься со скамьи. Но чем дольше я смотрел на Алана, тем отчетливее понимал, что вставать и идти надо. Я слабо представлял себе, что будет дальше, но нам обоим необходимо было укрыться в номере. И дорогу, и экипаж мы нашли. Приехали в отель, поднялись на этаж. Два джентльмена на отдыхе — портье на нас почти не смотрел, что ему до англичан? Мы вошли в мой номер, и Алан запер дверь. Свертки уже привезли и положили на столе в гостиной. Пока мы ехали до отеля, оба успели слегка успокоиться, и я не знал, захочет ли Алан продолжения? Не говоря уже о том, что я вообще не представлял, что и как мне делать. Какое-то время мы стояли посреди комнаты, держась за руки, а потом Алан приблизился вплотную и прислонился к моей груди. Я понял вдруг, что он волнуется так же, как я, захотелось как-то его успокоить. Но от того, что он просто прислонялся ко мне, у меня начало колотиться сердце, да так, что мне казалось — этот стук слышен в коридоре... А еще меня словно парализовало — хотелось чуть ли не на руки его взять, куда-то унести и спрятать от всех, но я не мог ни шелохнуться, ни сказать что-то, только гладил Алана по спине, а он, прижав ухо к моей груди, слушал, как стучит в ней сердце. Потом он взял мою руку, поцеловал ладонь и прижал к своей щеке. — Ляжем? Ты устал. Просто ляжем, то есть… я хочу сказать… — он сбился. — Надо это все... снять? Алан, помоги мне... дорогой... — Все хорошо, не волнуйся, все хорошо... — он наклонил мне голову и тихонько поцеловал в губы одним касанием, взял меня за руку и повел в спальню. И тут же закрыл там ставни: комната погрузилась в полумрак. Алан откинул одеяло с кровати и стал раздеваться первым, методично складывая предметы гардероба на стуле. За время, проведенное у моря, я каждый день видел его обнаженным и при свете дня, и в сумерках — и, казалось бы, должен был привыкнуть к виду его тела, но сердце у меня переместилось куда-то в горло, и стучало уже там. Алан разделся до кальсон, подошел ко мне, и я забыл, что надо дышать. Он опять поцеловал меня — я не смог унять дрожь, даже когда обнял его и прижал к себе. Он опять повторил свое заклинание «все хорошо», и снял с меня пиджак. Дальше разум отказался мне служить: пока с меня снимали галстук, жилет и рубашку, мне хотелось бежать без оглядки, хотя в отношении Алана действовало то же замечание — что он там за прошедшие дни не видел? Он вздохнул и прижался ко мне — кожа к коже. Удивительнее этого момента я не переживал за всю свою жизнь. Когда я обнял Алана, то подумал, что под моими ладонями сейчас тело, сравнимое с Персеем Бенвенуто, и это был последний всплеск неискоренимой тяги к метафорам. Трудно сохранить подобный настрой, когда ты уже почти горишь, и когда горячие губы целуют твое плечо и ключицу. Когда Джон заканчивал разминать мне спину, он обычно проводил ладонями, расслабляя мышцы. И вроде бы и сейчас мою спину гладили, но ощущения я испытывал совсем другие. И было уже жарко, и душно, и проклятый «организм» вдруг решил, что мне восемнадцать лет, не иначе. У меня плохо отложился в сознании путь до кровати. Я запомнил только некоторые моменты — как вспышки. Я, как дурак, помню, уставился на Алана, точнее уставился, заливаясь краской, на гульфик его кальсон. Потом я предпочёл зажмуриться, ощущая прикосновения горячих ладоней к бедрам, чувствуя, как ткань скользит по моим ногам. Простыня показалась ледяной, и когда я открыл глаза, Алан сидел у меня в ногах и гладил мою ступню. И смотрел на меня. Господи, как он смотрел! Я не выдержал и закрыл лицо руками. Слегка прогнулась кровать, я почувствовал, как близко ко мне Алан, еще раньше, чем он коснулся меня. Казалось, что каждый волосок на моем теле встал дыбом и потянулся, наэлектризованный, к телу, находящемуся рядом. В этот момент я понял, почему Шерлок порой сходил с ума от ревности... Когда Алан прижался ко мне, я стиснул его плечи с такой силой, что сам испугался своего порыва и разжал руки, позволяя ему делать со мной все, что он пожелает. Никогда я не чувствовал себя настолько ошеломленным. Вот уж правду говорят, что тело способно жить своей собственной жизнью. Я чуть не провалился сквозь землю, когда Алан дотронулся до меня там, а через секунду я не думал уже ни о чем — ощущения захватили меня полностью. Они были такими странными — поначалу даже мелькнула мысль, что все это похоже на какую-то болезнь. Что-то невероятное разливалось по венам, распирало изнутри. Алан навис надо мной, обхватил ладонью оба наши фаллоса и задвигал ею. Что-то темное и первобытное поднималось в моей душе, я не знал, как выглядит мое лицо, но я смотрел в расширившиеся зрачки Алана, на его вдруг исказившиеся черты, и видел в нем то же первозданное, манящее и пугающее. Моя ладонь сама потянулась вниз, я накрыл ею ладонь Алана и тоже задвигал в такт, как мог. Вдруг сам собой появился ритм — и движений, и биения крови. Мне казалось, что я поднимаюсь в гору, все выше и выше, и вдруг сам собой вырвался стон, а потом, почти в унисон моему, раздался стон Алана. Я не сразу понял, что происходит с нашими телами. Я был весь поглощен ощущением освобождения, вслед за которым все тело стало наливаться будто свинцом. Алан, тяжело дыша, прижался влажным лбом к моему плечу. — Погоди, дорогой… — пробормотал он, — я сейчас. Он вдруг отпрянул от меня — я даже испугался: почему, зачем? Но потом посмотрел вниз и залился краской. Алан вернулся из ванной с влажной губкой и вытер мне живот и грудь. Его немного шатало, но он улыбался. Он опять ушел в ванную, и я слышал, как льется в таз для умывания вода. Пошевелиться или встать не было ни сил, ни желания. — Мне бы попить, сердце мое, — попросил я немного жалобно, когда Алан вернулся в спальню. Этот жалобный тон показался забавным мне самому, и я рассмеялся, беря у него из рук стакан. Наконец мы напились, Алан лег рядом со мной и горячо поцеловал в губы. — Почему-то спать хочется, — пробормотал я. — Так и должно быть, — Алан обнял меня и опустил голову мне на плечо. — Отдыхай, дорогой, так всегда бывает, да еще на ногах весь день. Спи, мой хороший.

***

Я проснулся как-то внезапно и уставился в потолок. В спальне было почти темно. Алан спал, и я осторожно коснулся губами его макушки. То, что он проснулся, я понял по его изменившемуся дыханию. Он, кажется, просто не знал, что ему делать, что я скажу, чем встречу его пробуждение. Я запустил пальцы в его волосы и потерся о них лицом. — Впервые потерял ощущение времени, — шепотом признался он. А оно есть — время? Я думал о том, что вот — мой Алан лежит рядом со мной. Когда я говорил ему о радости обретения, я не решился уточнить, в чем эта радость состоит, боясь, что он сочтет меня собственником без всяких на то оснований. — Сколько мы проспали, как думаешь? — я погладил его руку. — Не знаю. — Алан поцеловал меня в плечо. — Не удивлюсь, если сутки, но если полчаса — тоже не удивлюсь... Хотя нет, точно не сутки. Я же не вешал табличку «не беспокоить», пришла бы горничная... — Логично, — усмехнулся я. — Логика — вещь неизменная. Я понимал, что Алан выбит из колеи ничуть не меньше меня. У него это тоже впервые в каком-то смысле. Да и зная мой характер... Он просто не уверен, чего от меня теперь ожидать. Алан приподнялся и посмотрел на часы, стоящие на комоде. Моя рука сама собой потянулась погладить его спину. Мне все время хотелось касаться его. — Мы спали... ну, около двух часов, — сказал он, — и мы снова пропустили чай, на этот раз уже точно по моей вине. Вернемся в Лондон — станем пить его два раза в день в течение двух дней или трех, если завтра опять пропустим! Я судорожно сглотнул, в красках представляя себе это «завтра». Он вновь опустил голову мне на плечо и вдруг вздохнул: — Жаль, что здесь нет моря. — Моря? — Да, моря, луны…. купаться под луной… не важно, пустое. — Море, жареная рыба, — сказал я и понял, что очень хочу есть. — Кошмар, я голодный! Алан улыбнулся, положил скрещенные руки мне на грудь и оперся о них подбородком. — Ты такой растрепанный, — рассмеялся он. — Закажем ужин в номер? — Да? Ох... — я попытался пригладить волосы. Не хватало только ему не нравиться... растрепанный. И есть вдруг захотел — никакой романтики, вдруг он разочаруется во мне? Ужин... А как мы его закажем в таком виде? Надо одеться! — Что ты? — Алан погладил меня по волосам. — Не волнуйся. Давай мы обновим наши халаты? Ты какой наденешь? С птичками? — Нет, это для домашнего розыгрыша. Я надену тот, что ты выбрал. Алан сходил за свертками, нашел нужный халат и протянул мне. — Вставай, мой небожитель, позволь облачить тебя. Вообще, судя по цвету, я тебя повысил от Нептуна до Зевса. — Ты хочешь, чтобы я цветом лица стал как этот халат? Меня опять вдруг охватило смущение, хотя, казалось бы, с чего? Почему мне неловко встать спокойно и надеть халат, ну или дать надеть его на себя? А мысль о том, что Алан откроет ставни, вдруг привела меня в ужас. Надо срочно похудеть! О какой еде я думаю?! Надо что-то сделать с собой, чтобы хоть как-то соответствовать... — Вставай, мой Зевс, — Алан подбодрил меня поцелуем. — Твой несчастный Ганимед умирает с голоду. У меня сейчас совершенно неромантично начнет урчать в животе. — То есть, то, что я хочу есть — это нормально? — Было бы странно, если бы ты не хотел, мой дорогой. Пока я путался в рукавах, Алан надел брюки, рубашку и халат, вышел в гостиную и позвонил, я слышал, как он заказывает еду и вино. Когда он вернулся в спальню, я уже сидел с ногами на кровати. Под халат я не стал ничего надевать. Нет, я не думал о повторении — во всяком случае не сейчас. Может быть, он и вовсе не захочет больше? Я совсем не считал, что мой вид его приятно удивит, хоть он и говорил про богов. Наоборот, решил я, пусть видит таким... некрасивым. Это не совсем сочеталось с тем, что я думал четверть часа назад, но почему-то мне казалось логичным... — Да, я не ошибся с оттенком, — Алан довольно обозревал свой выбор. — У меня в детстве был мяч такого цвета. Ты можешь представить меня играющим в мяч? — Ребенком? Почему же нет. — Ну да, но игры были своеобразными. Мне было чуть меньше пяти лет. Моя матушка ждала малыша, и я почему-то предполагал, что он родится круглым. Так что я взял мяч и нарисовал на нем глаза, нос и рот. И беседовал с ним. Тренировался... Алан присел на кровать. — Каким ты был милым ребенком. — Все дети милые. Даже когда находят старый мяч на чердаке и вскрывают, несмотря на нарисованное лицо, чтобы посмотреть, как он устроен. — Неужели Шерлок? — Ну, а кто еще. «Раз тут глазки, то почему внутри нет мозга? Это несправедливо!» Ему было три года, и тяга к справедливости его уже тогда не покидала. Когда я увидел распотрошенный мяч, то ужасно испугался, что он мог пораниться. А он решил, что мне жалко мяча, и сказал, что когда вырастет, то купит мне другой. Надо будет как-нибудь напомнить... при случае. — Напомни, — с важной шутливостью кивнул Алан. — Но постой, ты сказал, что тебе не было и пяти, когда твоя матушка ждала малыша... выходит... был еще ребенок? — Он не родился. Вернее, родился мертвым. И матушка чуть не умерла родами. Врачи сказали ей, что больше рожать нельзя. Так что Шерлок пришел в мир вопреки всему. Алан тронул меня за руку. — Твоя матушка была потрясающей женщиной. — Обычной. Просто очень доброй и заботливой. Она меня очень любила и всегда боялась, что я буду одинок. Я слышал, как она как-то сказала отцу: «Неужели ты не понимаешь: если у нас не будет больше детей, наш Майки когда-нибудь останется совсем один!» — Нет ничего более потрясающего, чем любящая женщина. В дверь постучали. Ужин привезли вовремя, потому как я совершенно растерялся от фразы про любящую женщину. Что он хочет сказать? У него их было столько, этих любящих женщин — куда мне тягаться с ними... — А сколько их было? — Что? — переспросил Алан, вкатывая тележку. — Ну, их — любящих женщин? Сколько у тебя их было? — Ах, это… Они не были любящими. Желающими скорее. — Но ты хотел, чтобы они тебя любили? — Как раз нет. Я старался обходить таких стороной, иначе бы мне пришлось разрываться. — Всегда считал, что можно любить сразу нескольких людей... — заметил я. — Конечно. Но на любящих женщинах обычно женятся. Бедный мальчик. Хотеть любви, и избегать ее сознательно, чтобы не жениться и не бросить меня... Мне стало стыдно. Но поделать со своей ревностью я ничего не мог. Это чувство, совершенно для меня новое, оказалось слишком сильным, и я не понимал, как с ним справиться. — Надеюсь, женщины будут впредь держаться от тебя подальше. Я совершенно точно не спал, я видел Алана, пригубившего вино, но при этом видел его и выходящим из моря. И видел женщин — много женщин, стоящих на берегу и восхищенно его разглядывающих. И ощущал желание схватить камень и бить этих тварей по головам, чтобы они не смели поднимать глаза на моего Алана! Бить их камнем, так, чтобы брызнула кровь! Очнулся я, только уронив бокал и пролив на себя вино. — Господи, Майкрофт, что с тобой? — Алан схватил салфетку и принялся вытирать шелк. — Не знаю… наверное, я схожу с ума. — Да что случилось!? Алан отодвинул тележку и даже пощупал мне лоб губами, думая, что у меня жар. — Дорогой, если я вдруг начну поступать неадекватно, ты сможешь меня остановить? — попросил я. — Удержать? Пожалуйста. Ты меня знаешь лучше, чем кто бы то ни было. Если я стану говорить или совершать... особенно совершать что-то мне не свойственное, пожалуйста, следи за этим. И останавливай меня — любым способом. — Конечно, обещаю. Но я уверен, что ты не сделаешь ничего такого. Ты просто сейчас выбит из привычной колеи и нервничаешь. И ты более чем в здравом уме. Но ты тоже обещай мне, дорогой, что если тебя что-то тревожит, ты расскажешь мне. — Я не скрываю, Алан. Я просто сам не могу понять, что меня пугает. Точно не то, что происходит между нами. Это счастье. Но со мной что-то не то. Может быть, ты прав, и это нервы просто. Тем лучше, если так. Я как будто вижу себя со стороны, и это наваливается, как какой-то морок. Я вижу себя в ситуации и чувствую в состоянии, которых не могу даже представить в здравом уме. Ох... я халат вином испортил... — Придется тебе надевать с птичками, а этот я отдам горничной, и она выведет пятно. Принести тебе тот, другой? — Судьба. Давай с птичками. Я переоделся, немного успокоился, и мы наконец приступили к еде. Нужно было срочно сменить тему для разговора, чтобы не мерещилось всякое, но мои мысли крутились вокруг одного и того же. Я решился спросить: — Лани, а скажи мне, вот твои приключения... все же эти женщины тебе нравились... нет, погоди, я понимаю, что нравились, странно было бы иначе... а ты их не ревновал? К их мужьям, например? Вот ты уходишь домой, а они идут к себе, к мужу... Услышав это обращение, которое родилось вдруг само собой, Алан улыбнулся, как ребенок, и тряхнул головой. — У меня не было причин для ревности. — Но как же? Разве ты не считал этих женщин своими? — Конечно, нет. Это было взаимовыгодное соглашение своего рода. А ревность вызывается обычно неуверенностью в своей значимости для другого человека. Но если значимость отсутствовала априори, то с чего бы ревности появиться? — Нет, я думаю, ты не прав. Ну, то есть... поверь, я не идиот, я сознаю свою значимость для тебя, у меня нет ни малейшей причины сомневаться в твоей любви. И все равно у меня в глазах темнеет, когда я думаю об этих женщинах — а ведь я знал о них! Кстати, я долго опасался, что ты в конце концов захочешь жениться на какой-то из них, пока не понял, что ты сознательно выбираешь замужних. Но все равно — я был уверен всю жизнь, что вообще не умею ревновать. Ревность казалась мне совершенно надуманным чувством. А сейчас... — Майкрофт, я всегда принадлежал и сейчас принадлежу только тебе. Мы наконец подкрепили силы, и на меня накатила новая волна лени. Хотелось лежать, ничего не делать — и лишь бы Алан был рядом. Мы снова улеглись на постель. Странно, дразнящее ощущение — мне хотелось, чтобы Алан опять разделся и остался хотя бы в халате, но я не решался попросить. — Расскажи мне что-нибудь. — Что же рассказать? — задумчиво протянул Алан. — Знаешь, когда я взглянул на твоего брата другими глазами? — Когда ты обращался к нему после убийства этого… Сокольского, кажется? Дело с отравленными конфетами? — Нет, мы еще долго после сохраняли… хм… официальность. А потом повздорили с ним из-за твоего ранения. Боюсь, я высказался слишком эмоционально в его адрес. — Благодарю бога за то ранение... — горячо сказал я, — если бы не та история, кто знает — справился бы Шерлок с болезнью или нет... Но думаю, он понимал, что ты имеешь право на самые бурные чувства. Он ведь много раз говорил мне, что я неправильно веду себя с тобой. При том что Шерлок как раз по сути очень ревнивый человек, он всегда хотел, чтобы у меня были друзья — как и мама хотела когда-то. — Когда у него началась абстиненция, я понял, что перегнул палку. Ты же помнишь, я тебе рассказывал, когда и почему простил твоего брата совершенно и полностью. И я хочу ему помочь. Я задумался. Меня радовало, что Алан хочет помочь Шерлоку не только ради меня. Мне всегда хотелось, чтобы они нашли общий язык. — Ты знаешь, дорогой, тебе стоит поехать в Монпелье и обсудить с ним дела. — Согласен, — кивнул Алан. — Никто лучше, чем он, не проконсультирует меня, как нужно вести себя с… подозреваемыми. Надеюсь, мы, в конце концов, окончательно поладим с Шерлоком. — Уверен. Как ты думаешь, как они там? — Им хорошо. Что тут еще скажешь? — Скорее бы все решилось наконец,— вздохнул я. — Кроме всего прочего, мне не нравятся исследования, которые под патронатом профессора Кюри ведутся в этом городке. Не могу объяснить чем, но мне они кажутся опасными, и я не в восторге от того, что Шерлок проявляет к ним интерес. Ну и, конечно, я просто хочу, чтобы он наконец вернулся... — Он вернется, — шепнул Алан, погладив меня по волосам. — Мы поедем в Англию вместе, или ты пошлешь меня с письмом во Францию сразу? Как ты хочешь? — Нет-нет, вместе, конечно. И пока Джон не приедет, я поживу в клубе. Так что твоей квартирной хозяйке придется еще поскучать без тебя. Ей ведь уже много лет? — на всякий случай спросил я. — Она меня старше? — Даже значительно, — улыбнулся Алан, и я похолодел, так он в эту секунду напомнил мне свой собственный портрет, тот, первый, работы Питерса, что лежал у меня в сейфе все эти годы. — Лани, ты ведь останешься тут на ночь? — Неужели ты думал, что сможешь отправить меня в мой номер? У меня были планы на ночь. — Отправить... скажешь тоже. Я бы вообще тебя никогда никуда не отпускал... Я вдруг решился. Он, конечно, откажется, но хоть будет знать, что я об этом думаю. — Лани, я же все равно лучше любой квартирной хозяйки. Я имею в виду — мой дом принадлежит мне, и у меня целый свободный этаж... а? Мне показалось, что Алан как-то напрягся от моего вопроса. Но я не мог понять, что он чувствует: боится, что я обижусь, когда он откажет? Я не очень-то и надеялся, что он согласится — зачем ему совсем уж себя связывать? Но молчать я уже не мог. — Дорогой мой, я не стану посягать на твою самостоятельность. Я тебе целый этаж бы выделил, там и кабинет можно сделать, и гостиную отдельно, если тебе надо... Иначе мне придется поселиться в клубе! Он вдруг обнял меня за шею и прошептал: — Господи, я так тебя люблю! У меня камень с души свалился. Я крепко прижал к груди свое сокровище. — Это такое счастье, когда ты любишь и тебя любят, правда? Ты прости, что я был таким идиотом столько лет. Да я и сейчас идиот. Знаешь, сердце мое, я ведь уже несколько дней вынашиваю план, еще в Специи придумал: как я в первый же день по приезду договорюсь с твоей квартирной хозяйкой, если надо — выкуплю у нее дом и затею ремонт. Чтобы ты не узнал, что это я... и тогда ты несколько дней вынужден будешь ночевать в клубе, а потом я тебя позову — и ты просто согласишься из соображений удобства переехать ко мне. А потом тебе понравится — и ты останешься. Я не хочу расставаться с тобой! Совсем! Ты ведь тоже не хочешь, правда? Он рассмеялся и осыпал мое лицо поцелуями. — Ты мой гений коварных планов! Расстаться? Вот еще выдумал! Да «у вашей двери шалаш я сплел бы»! Я вдруг почувствовал, что мой... организм, судя по всему, уже отдохнул. Господи, Алан решит, что я ненормальный. Разве так можно?! Мне же не двадцать лет, в конце концов... И тут мне вдруг вспомнился Алан двадцатилетним и подумалось: интересно, а как он выглядел тогда... в халате... или без халата... — Черт возьми, запри дверь! — взревел я.

***

Мы приехали домой поздним вечером. Ну, как домой — в клуб. Конечно, к нашему приезду все было готово, даже затоплен камин, потому что тут стояла дождливая, прохладная для августа погода. Лакей поставил вещи и ушел. Мы остались одни. — Странно, да? — тихо сказал Алан. — Почему, Лани? Я не собирался откладывать дела в долгий ящик и тянуть с переездом Алана ко мне. Но с дороги лучше было отдохнуть в клубе, а вот завтра... Я подошел к Алану, задумчиво обозревающему гостиную, сзади и обнял его за плечи. — Завтра отправляйся домой и скажи хозяйке, что съезжаешь, хорошо? — Скажу... мне все равно надо вещи собрать... и потом... ты ведь должен поговорить с доктором сначала? Ну, хотя бы из вежливости. — Конечно, поговорю. Доктор приезжает послезавтра. Но он, я уверен, будет только рад, — говорил я, слегка покачивая Алана в объятиях. — Устал, сердце мое? — Нет, ну что ты. Просто все так странно... домой вернулись, все вроде бы по-старому... и нет. А ты устал? — Чуть-чуть. Все эти поезда, а я у тебя старый увалень. «Старый увалень», впрочем, с удовольствием зарылся губами в мягкие волосы на макушке Алана. — Ты и не старый, и не увалень, и я понимаю, что ты говоришь это специально, чтобы я начал протестовать! Но все равно — давай помогу раздеться. — И мы даже не поедим? — жалобно спросил я. Дело было не только в том, что я проголодался, конечно — причем в буквальном смысле тоже. Просто я собирался сделать одну вещь, которую очень давно откладывал. А теперь набрался храбрости. — Как это — не поедим? — несколько опешил Алан. — Ну... просто я думал, что сперва все равно надо раздеться? — Издержки родного языка, — рассмеялся я. — Идем, дорогой, «разоблачимся» и «переоблачимся». Я ушел к себе в спальню и переоделся, облачившись в красный халат, с которого итальянская горничная благополучно вывела пятно от вина, а когда вернулся в гостиную, стол уже успели накрыть к ужину, но Алан почему-то задерживался. Наконец он появился в гостиной — в том халате, что я купил для него во Флоренции. — Хорош! — рассмеялся я. — Прости. Ну не надевать же визитку. У меня тут нет халата, я же не ходил в клубе в домашнем никогда. — Господи, да хорошо, что надел! За что ты извиняешься? Я опасался, что ты этот халат в Лондоне спрячешь куда-нибудь и постесняешься носить. — А кого мне стесняться? И потом, знаешь... я бы никогда не постеснялся носить твой подарок, даже если бы... даже при своей квартирной хозяйке носил бы. Ну, учитывая, что у меня теперь будет квартирный хозяин... Я халат туда, к тебе заберу. А сюда тоже принесу... другой, из дома. Мы сели за стол и поужинали. Алан смотрел на меня с сочувствием, полагая, вероятно, что я ужасно проголодался в дороге, раз так накинулся на еду. Я спохватился, что он из-за меня останется голодным, если я встану рано из-за стола, и немного утихомирился. В конце концов мы оказались у камина, вполне довольные жизнью, но я не спешил садиться в кресло. — Погоди наливать, дорогой. Я сейчас. Бокал я еще зимой спрятал в кабинете и когда вышел с двумя, то Алан посмотрел на них с удивлением и некоторой долей упрека. Он, видимо, решил, что второй — с монограммой Джона. — Зачем ты... — начал он, но осекся, глядя на бокал. — Да не может быть такого, Майкрофт! — вырвалось у него. — Вот, сердце мое. Этот бокал я заказал тебе в подарок к Новому году, но я у тебя тугодум и паникер. Я побоялся дарить его тогда. Не потому, что побоялся пожалеть о таком странном для меня порыве. Побоялся скорее... да как всегда, Лани. Вечная моя песня, что поздно что-то менять, что мои ожидания могут оказаться только игрой воображения. Нет, я не мог тогда даже представить, что мы с тобой станем так близки, я думал только о дружеской близости. Мне хотелось, чтобы ты вошел в семью на правах моего друга, человека, который мне дорог и которого, как уже говорил, я, грешный, ставлю выше Провидения. — Господи... я уж подумал было, что ты такое развитие событий предугадал заранее, и что это не само так произошло, а по запланированному сценарию. А знаешь, так ведь и лучше даже, что не подарил тогда. Иначе мы почти наверняка лишились бы этого замечательного отпуска! А так... все было романтично... и в конце концов, прости, но подобная близость в результате мне как-то даже слишком нравится, чтобы... ну, ты понял. — Отпуска бы мы не лишились. Я поставил бокалы на стол и обнял Алана. — С чего бы мы вдруг его лишились? Я бы тут не куксился два дня, а сразу бы сказал: «Дорогой мой друг Алан, а не поехать ли нам тоже к морю?» За те дни отпуска, что под конец оставались, я старательно учился целоваться, и у меня уже хорошо получалось, что я и продемонстрировал. — Мне тоже такая степень близости нравится больше, — шепнул я. — Я думаю — хорошо, что все произошло так стремительно. Зимой... Доктор вернулся через три дня после Нового года, мы бы... ну да, мы бы сблизились как-то... сильнее, чем раньше. И так оставалось бы еще лет десять минимум, и мы оба не помышляли бы ни о чем другом. Получи я такой подарок — я бы и не мечтал никогда о большем. — А я вот не уверен, что не помышлял бы. Алан потерся щекой о шелк моего халата. — Мы навестим тот ресторанчик? — Конечно, мой дорогой. — Мы ведь можем позвать туда доктора? Он не откажется, как ты думаешь? Мне ведь некуда позвать к себе, даже несмотря на отсутствие ремонта... а учитывая, что я оттуда съезжаю — и вовсе некуда. А там все-таки... почти у меня. Он согласится? — У нас, Лани, — поправил я. — Ведь правда — у нас? — У нас. Тем более, я хотел бы пригласить доктора именно в наш тайный ресторанчик... прежде чем я свалюсь ему на голову в вашей квартире. — В нашей квартире, — терпеливо поправил я. — Давай обновим твой бокал, а? Выпустив мое сокровище из объятий, я наполнил оба бокала. — Как еще твой брат отреагирует на... четвертый бокал, — с сомнением произнес Алан, пригубив коньяк. — Скорее всего он скажет «давно пора» или «Майкрофт, я так долго тебе твердил об одном и том же, и ты наконец-то, впервые в жизни, меня послушался».

***

Первый день прошел в хлопотах — и в разборе бумаг, которых все равно накопилось великое множество. Вечером мы все-таки ушли ночевать в дом, утром вставать ужасно не хотелось, но работы было слишком много. На второй день я после ланча уговорил Алана поехать забрать хоть какие-то вещи из дома. Не то чтобы в клубе не было его вещей, но я боялся, вопреки здравому смыслу, что он может передумать переезжать. Видимо, он мои опасения понял, потому что поехал и привез одежду. На завтра — в субботу — он сказал, что запланировал собрать на квартире книги. В этот же день должен был вернуться Джон. Алан видимо считал, что лучше будет, если я сначала поговорю с ним сам, так что сказал, что последний раз переночует на той квартире, заодно все соберет. Я взял с него слово, что в воскресенье он приедет к завтраку. Я был в спальне, когда услышал шаги по лестнице — Джон! Ну наконец-то! С утра я пытался работать в кабинете, но мысли перескакивали с Алана (книги собирает?!) на Джона (ну когда уже этот поезд придет?!) и на Шерлока (как он там остался один, господи, это ужасно... надо сделать все как можно быстрее!). К полудню эти мысли меня совсем измучили, а к чаю я просто изнемог. И тут я вспомнил про халат. Что же я? Надел — с целующимися птичками. И тут же услышал шаги и ринулся другу навстречу. — Джон! Ну слава богу, дорогой мой! С самого утра вас жду! Я налетел на него и чуть не задушил в объятиях. — Мой дорогой! — стиснул он меня в ответ. — Как вы тут? То есть уже тут... Как отпуск? О, боже! Что это за халат? Заметил наконец-то! — Отличный отпуск, я все расскажу... после того, как вы расскажете про свой. А халат — хочу выглядеть моложе, даже волосы хотел покрасить, думал Шерлока попросить составить краску... но меня отговорили. Говорят, мне идет седина. А еще у меня есть теперь зеленая шляпа и розовый жилет, — добавил я импровизацию. Надеюсь, Джон не начнет с «покажите», а поверит на слово. У Джона от изумления приоткрылся рот. — Не верю, — сказал он наконец, — про шляпу и жилет не верю. Потому что вы проводили отпуск с Греем, а он бы такой кошмар тут же отправил бы в мусорный бак отеля. — Ну вот еще! Вы плохо знаете Грея — у него голубая шляпа и жилет... жилет... в цветочек, вот! — я засмеялся. — Ну ладно, шучу, дорогой. Просто увидел этот халат и представил, как вы отреагируете. Хотите вам подарю его? Наденете при Шерлоке и он решит, что сошел с ума. — Этот размер? — рассмеялся Джон. — Шерлок точно решит, что я рехнулся. — Нагнув мою голову, он поцеловал меня в щеку. — Вы загорели, мой дорогой. — А вы скажете Шерлоку, что я купил халат себе, но вам он так понравился, что вы силой его у меня отняли! Ох, дорогой мой, как мне много надо вам рассказать. Ну идемте же в гостиную. Хотите умыться с дороги? Нет, потом! Как он там, расскажите! — Давайте хоть сядем. И от бренди я не откажусь, — намекнул Джон, опускаясь на диван и вытягивая ноги. — Шерлок очень скучает, но преисполнен терпения. Без дела не сидит, химичит обычно целыми днями в лаборатории. Кроме, конечно, последних двух недель. Загорел очень и физически в прекрасной форме. Поправился фунтов на пять. Я налил бренди и сел рядом. — Давно ему пора поправиться, а мне наоборот, похудеть. Как бы так найти середину и стать одинаковыми, а? Мы ведь похожи все-таки с ним — даже больше, чем я раньше думал. Вы там купались? — А вы, кстати, похудели, — заметил Джон, внимательно меня разглядывая. — Вы и когда я уезжал были в хорошей форме, а сейчас даже помолодели. Хм... Купались, конечно. Хотя до моря там надо ехать, но пляжи обширные. — А мы жили сперва на берегу моря. Ну, я писал вам... даже ночевали почти все время на берегу. Там стоял диван. И купались по ночам. Алан научил меня курить кальян и ловить рыбу. И я поймал больше, чем он! И еще я теперь умею варить кофе на песке! И, — я понизил голос до шепота, — я научился грести! И даже катал Алана вдоль берега. Джон слушал меня, слушал, и вдруг схватил за руку. — Мой дорогой! Да вы влюбились! — Так заметно? Да я в общем-то не скрываю. Кому я могу еще рассказать, кроме вас! Понадобилось двадцать два года и неделя ночных купаний под луной, чтобы до меня дошло, какой я был дурак. Мне еще повезло, другой бы на месте Алана давно махнул рукой и женился на ком-нибудь... — Еще бы не заметно было. Да вы просто светитесь. А где Грей, собственно? Я просто обязан пожать ему руку. — Алан собирает книги на старой квартире. Джон... я, конечно, должен был спросить вас, собственно, и он так считает... но я подумал, вы не будете против, если пожимать ему руку вам придется каждое утро? Там, наверху... над моей спальней будет его, а кабинет — над гостиной. — Я буду только рад, Майкрофт! — Знаете, Джон... поначалу это было... мне казалось — я просто бегу от одиночества. Я понимал, что вы рано или поздно меня оставите, и видит бог, я хочу, чтобы мой брат вернулся как можно раньше. Но я знал, что снова останусь один, когда он вернется. Даже сейчас, когда вы уехали... И Алан это понимал, потому и решил вытащить меня в эту поездку, отвлечь... не думаю, что он предвидел, чем это закончится. Даже уверен, что не предвидел. Он только хотел, чтобы я не рехнулся тут с тоски за две недели. Но жизнь такая странная вещь... Сначала мы поехали через Геную. Я не знаю, зачем я это сделал. Хотел лишний раз над собой поиздеваться, наверное. Мы проехали в экипаже по улицам. Я даже видел издали Львенка. Потом мы приехали на море. Утром Алан принес мне чай — за минуту до того, как я проснулся. Мне когда-то один хороший знакомый рассказывал о своей жене... и сказал, что она приносит ему утром чашку чая, и каждый раз угадывает момент, когда он должен проснуться. Он открывает глаза, а она стоит с подносом. Я тогда посмеялся про себя. Я всегда просыпаюсь в одно и то же время, и думаю, что лорд Ке... что мой собеседник тоже просыпается в одно и то же время, и его жене не так трудно «угадать», так что мне было смешно его слушать. А сейчас я думаю, что это вовсе не смешно... Джон слушал меня внимательно — какой же все-таки у него добрый, понимающий взгляд! — Так что же? Сегодня ужин на троих по случаю моего приезда? — спросил он, когда я замолчал. — Алан сегодня... там, ну я же говорю — книги собирает... Джон, а вы... Я вам еще не все рассказал. Я... мне снятся сны. — Хорошо, мой дорогой, — он похлопал меня по руке, — но вы все-таки пошлите ему записку — это займет некоторое время — что вы ждете его к ужину. Возможно, в клубе? — Он удивится. Я имею в виду — если в клубе. Он же знает, что я вас жду. Подумает, что возникли какие-то сложности... я напишу, что мы с вами ждем его к ужину. Отдав записку Берте, я вернулся к дивану, долил в бокалы коньяк и рассказал доктору про свой первый сон, когда я видел отца, и второй, когда мне привиделось, как я забиваю женщин камнем. — И это еще не все, дорогой мой. Дальше было хуже. Мне показалось, что сон повторяется — то же море, Алан и люди на берегу, девушки. И я опять кинулся на них, одну. вторую... а вместо третьей был Шерлок... Я уже замахнулся... и проснулся в этот момент. — Вас мучает ревность, я бы сказал. Не нужно, Майкрофт. А на сны не обращайте внимания — и они пройдут. Грей, конечно, очень красив, так что подспудная ревность вполне понятна. — У меня ведь нет никаких оснований ревновать Алана. А уж к Шерлоку... это просто глупо. Они знакомы два десятка лет, если бы Шерлок хотел, он бы давно проявил интерес, в самом начале... а уж Алан... да у него столько женщин было за эти годы... Джон, я боюсь, что это может произойти на самом деле, если я вдруг сойду с ума... такое возможно? Я ведь никогда не был ревнивым, никогда... Может ли быть, чтобы это связано... какие-то изменения... ну... у меня это впервые, Джон. Я никогда не имел сексуальных контактов ни с кем до этого. — От счастья не умирают и не сходят с ума, мой друг. — Джон ласково мне улыбнулся. — Все будет в порядке, не волнуйтесь. У вас не было причин для ревности. Кого вы могли ревновать? Брата, который вас обожает? Меня — вашего друга и члена семьи? Но любовные отношения — это узы иного свойства. Для вас это непривычно — отсюда и ревность. Видимо, вам было очень хорошо, вот ваше сознание и кричит во сне, что боится это потерять. — Джон, ревновать можно кого угодно. Я мог ревновать маму к новорожденному брату, я мог ревновать брата, когда он начал влюбляться, я уж не говорю — потом к вам... Но я никогда не ревновал, никого. Я искренне радуюсь за всех, кого я люблю, когда у вас все хорошо, когда вас любят. Мне действительно не свойственна ревность. Я не говорю, что ревность — это ужасно. В конце концов вы прекрасно знаете, что Шерлок, например, очень ревнивый. Он умеет брать себя в руки и признавать это, умеет справляться. Но у него это в характере, а у меня нет. И вдруг такое. Это было как помешательство. И я боюсь, что это может стать реальностью. Если нет — я справлюсь. Меня пугает не сама по себе ревность, меня пугает помешательство. Если я сойду с ума... Я просил Алана, и прошу вас, друг мой, следите за этим, пожалуйста. Как друг и как врач. — Да что вы, мой хороший? Никакого помешательства не будет! У вас просто потрясение, но это приятное потрясение по сути-то, правда же? Простите, друг мой, что я такое спрашиваю, — он понизил голос, — но вам понравилось? — Понравилось — это, наверное, не то слово. Вы знаете, я даже удивлен был, потом вспомнил про вас... Ну, понимаете, мой дорогой, вот Шерлок — он начал интересоваться мужчинами еще в подростковом возрасте. Женщины его с этой точки зрения не интересовали никогда — вообще. А я — нет. Я вообще достаточно вялый, что ли... Но все-таки если и были какие-то реакции, то на противоположный пол. Ни один мужчина меня с этой точки зрения не волновал никогда. И вдруг такое... и что удивительно — я уверен абсолютно, что и Алан... не было у него никогда такого с мужчиной. И тут — это как взрыв. Это... было так... так... удивительно. Это в моем возрасте нелепо, да? — Нет. В этих делах нет вообще ничего нелепого. Что касается вашей, как вы говорите, вялости, то вы натура тонкая — да-да! — вам нужны были чувства, чтобы зажечься. И я думаю, что это даже еще не взрыв — а так, искорки летят. По себе знаю, — улыбнулся Джон. — Джон... — решился спросить я, — а вы... ну, после того, как вы с Шерлоком... вы не испытывали сожаления, что ли? О том, что женщины теперь не для вас? Я не как его брат спрашиваю, поверьте, дорогой! — Когда кого-то любишь, то не испытываешь сожаления, Майкрофт. Если положить на одну чашу весов самые замечательные любовные приключения, а на другую даже просто поцелуй с любимым человеком, то вторая чаша весов перевесит. Что уж говорить о близости? — Дай-то бог... дай бог... Только не говорите ему про эти сны. И Шерлоку не говорите. Хорошо? Такое я могу только вам рассказать. — Конечно, друг мой. Не скажу. Я услышал, что у дверей остановился кэб, встал и выглянул в окно. Ну да, Алан. Послушно приехал, вот только как он станет себя вести? Как секретарь, которого вызвали в выходной и который безусловно и раньше бы приехал совершенно безропотно? Или все-таки нет? — Кэб подъехал. Будет совсем нелепо, если я спущусь его встречать, как думаете, Джон? Повар и Берта решат, что я рехнулся, да? — По-моему, вы не должны спрашивать в этом моего совета, а следовать своим ощущениям, Майкрофт. — Если бы я доверял своим ощущениям, я бы вообще у дверей караулил. О, у меня есть повод! Он для кофе все везет! — и я поспешил вниз. Конечно, Алан уже был внутри. Слава богу, Берта ему навстречу не вышла, повар вообще никогда из кухни не выходит толком, а больше в доме никого не было, так что Алан попал прямо мне в руки. — Дурацкая идея — бросить меня на целый день, дорогой мой. Больше никогда в жизни на такое не соглашусь! — Разве ты один? — шепнул Алан. — Джон ведь приехал? Послушай, повара надо выгнать из кухни, если ты хочешь варить кофе. Хотя бы на полчасика. А то он от потрясения что-нибудь пересолит. Пользуясь тем, что в прихожей никого, кроме нас, не было, он потянулся и поцеловал меня в щеку. — Повара мы выгоним насовсем, ну то есть не насовсем, конечно, но до завтра. Пусть закончит и едет домой. Берта правда у себя, но я думаю, что она даже если увидит — все-таки не удивится, это же Берта. — Берта — свой человек, — согласился Алан. — Джон в гостиной, мы увидели в окно, что ты подъехал. Как только я начал рассказывать ему о нашем отпуске, еще без всяких подробностей даже, он сделал вывод, что я влюбился. Теперь боюсь в понедельник показаться на Даунинг-стрит, меня же раскусят! — я поцеловал Алана в ответ и повел за руку наверх. Сверток остался в прихожей. — Приспособления для варки кофе остались внизу. Пойду я потороплю повара. — Я ввел Алана в гостиную и, предоставив ему здороваться с Джоном, поспешно сбежал вниз. Должен признаться, я немного волновался, помня о том, что отношения между ними так и не стали дружескими за эти годы. Но, кажется, переживал я зря. Когда я вернулся, оба моих дорогих человека сидели в креслах и смотрели друг на друга более чем благосклонно. — Повар уйдет через десять минут, а мы пока перейдем в кабинет, Берта накроет к ужину. А кофе сварим уже после, я хочу показать, чему научился. Но должен сказать, Джон, что у Алана есть один секретный рецепт, так вот по нему кофе выходит совсем удивительным. Так что одной чашечкой кофе не отделаетесь. — Даже если я не засну ночью от такого количества кофе, я готов уже поглощать его галлонами, — рассмеялся доктор. — Алан варит самый лучший кофе в Лондоне, и наверняка не только в Лондоне! — Ты мне льстишь, — улыбнулся тот и в кабинете взял на себя почетную обязанность разливать портвейн. Пока мы с Аланом расточали друг другу комплименты, Джон прикрылся бокалом, пряча улыбку в усы. — Между прочим, Алан сам отлично готовит, — заявил я. — Оказывается, я люблю, когда в кашу добавляют при варке корицу. Вы пробовали такое, Джон? И он даже научил меня готовить мясо на вертеле! Жаль, что тут негде... — Милый Майкрофт, — кашлянул Джон, взглянув на Алана, — могу сказать вам совершенно определённо... Благословляю! — Спасибо, Джон. Алан... я хотел сказать, делиться с друзьями своим счастьем — это тоже счастье. Мы все — семья, и самое главное, что у нас есть — доверие друг другу, возможность не скрывать ничего друг от друга. Видит бог, я вовсе не хотел смущать Алана, но он, казалось, онемел, только сжал мою руку. Наконец, справившись с волнением, он выдавил из себя: — В Монпелье, наверное, излишне многолюдно в это время года? — Да уж, людей многовато, — кивнул Джон. — Побережье Средиземного моря обширно, и уединенных вил там хватает. Правда? — Алан взглянул на меня. — С большим количеством комнат. — Следующим летом обязательно найдем виллу с четырьмя спальнями. Хотя юмор ситуации в том, что на самом деле хватило бы и нашей нынешней. Джон, вам с Шерлоком там понравится, я уверен. Поблизости можно ловить рыбу и даже есть лошади для верховой езды. А если спать во дворе — на голову иногда падают созревшие оливки. Доктор рассмеялся: — Хозяина вы уже морально подготовили своим отпуском, я чувствую. — Майкрофт! — воскликнул вдруг Алан, и мы с Джоном едва ли не с испугом обернулись к нему. — Майкрофт! Мы забыли занести обратно в гостиную диван, который вытащили на берег! Берта, которая как раз заглянула в открытую дверь кабинета, чтобы доложить, что ужин подан, услышав наш дружный хохот, испуганно застыла на пороге. Шерлок Холмс Джон уехал, и я опять стал превращаться в развалину. Опыты мсье Жака подходили к концу, да еще не сходились у него концы с концами, ничего поделать я не мог, так что выходные лежал овощем в саду, пока погода позволяла. Меня никто не навещал — разве что папаша Миро иногда заходил. Хрустнул камешек под чьим-то каблуком. Я открыл глаза и остолбенел. Летний костюм, мокасины, плетеная шляпа, саквояж и легкая трость. Седые, совершенно белые волосы, и глаза – ярко-голубые глаза, которые могут принадлежать только одному единственному человеку в мире. В следующий миг я вскочил с шезлонга и кинулся брату на шею. Шляпа с его головы слетела на дорожку, я обхватил его лицо ладонями и принялся целовать. Несколько минут мы не соображали, на каком находимся свете. Майкрофт первым пришел в себя. — Мой дорогой! — охнул он, и тут же забеспокоился: — В дом, пойдем в дом! Сюда же кто угодно может прийти! Я молча отворил дверь, мы вошли в прихожую, и я опять бросился его обнимать. — Солнышко мое, как же я скучаю по тебе, — невнятно бормотал он. — Малыш... ты меня догоняешь — сколько седины... Как ты? — Живой, здоровый, можешь на ощупь определить, сколько я тут набрал, — ответил я хрипло, бодая лбом плечо брата. — Милый мой, какое счастье, что ты приехал! — Я понял, что больше не могу выдержать. Пятнадцать месяцев не видел тебя... На ощупь мы общались в Индии, а тут я хочу еще и смотреть! — вопреки своим словам, Майкрофт еще крепче прижал меня к груди. — Оставишь ради моего приезда свою лабораторию на все три дня, а? — Три дня?! Господи! — я чуть не задушил брата от радости. Пока что мы правда общались на ощупь. — Майки, как ты похудел! — Ага, заметно? — с гордостью спросил Майкрофт. — Костюм купил в Италии месяц назад, а нынче уже свободно... Я специально, не думай, я здоров. Пытаюсь сравняться с тобой. Сделай уж милость, двигайся мне навстречу, мой мальчик? Мы все-таки добрались до дивана, и брат, уже по традиции, потянул меня к себе на колени. Я не сопротивлялся. Майкрофт уткнулся носом мне в волосы. — Такой знакомый запах, даже твои химикаты не перебивают его. Никогда не задумывался раньше, как по-разному пахнут люди... Я тоже принюхался. — А ты стал пользоваться другим одеколоном. Со мной сравниваться — боже тебя упаси. Скорее уж мне надо прибавить еще фунтов пять. Я чуть отодвинулся и наконец-то в полной мере разглядел брата. — Ты изумительно выглядишь! — вырвалось у меня. — Да? Правда — или это потому, что ты мне рад? — Правда. Еще бы! А то я один тебе это говорю, конечно! — улыбнулся я. Майкрофт довольно хмыкнул: — Не один, после отпуска я услышал это последовательно от лорда Хемптона, премьера и Ее Величества, причем премьер выразился витиевато: мол, я выгляжу, как человек, который то ли собирается жениться, то ли сумел счастливо избежать женитьбы. И это он еще моего нового халата не видел. — Было бы странно, если бы он его увидел, — рассмеялся я. — Вот погоди, ты еще оценишь мой халат. Джон остолбенел, когда я его надел, клянусь. В жизни у него не было такого выражения лица. — Майкрофт осмотрел наконец комнату. — Это гостиная? Джон сказал — тут одна спальня, но предполагается, что можно ночевать в гостиной. — Можно даже на свежем воздухе — в кладовке есть складная кровать. Иногда я кормлю местных комаров, — усмехнулся я. — Майки, ты голоден с дороги? — Я теперь всегда голоден, но это не важно. Я ем только отварные овощи и рыбу. Знаешь, как издеваются надо мной Джон и Алан? Они специально едят у меня на глазах всякие вкусные вещи, которые я велю готовить. Ну, уже сентябрь, мы найдем тут устриц, я надеюсь? Устрицы — почти рыба! — Майкрофт, — нахмурился я, — сомневаюсь, что Джон одобряет такую диету. Ты занимаешься умственным трудом, тебе нужно питаться как положено. — Мальчик мой, я никогда не интересовался тем, как выгляжу, ты же знаешь. Главное, чтобы одежда сидела хорошо... но тут я как-то разделся и встал перед зеркалом в полный рост. На мой взгляд, это ужасно. Особенно по сравнению с... с тем же Греем. Мы там купались в Специи, так я бога благодарил за темные южные ночи... — Погоди-ка... Я с неохотой слез с его колен, вышел во двор и свистнул. Через пару минут ко мне подбежал малыш Анри — мой верный посыльный. — Месье Густав? — Скажи деду, что у меня три дня будет гость. — Ага! Он может сделать второй завтрак, месье. — Отлично. И скажи ему, что вино у меня есть. — Ага! Мальчишка убежал. — Месье Миро не даст умереть с голоду, — я вернулся и уселся рядом с братом. — Мы с месье Миро хорошо поладили. Я не знаю, что там у тебя за диета, но нынче ты позавтракаешь со мной. — Я умею варить кофе, — неожиданно заявил брат. Какая-то странная, односложная реплика. Что-то, видимо, в его словах я упустил. — Серьезно? Тогда кофе с тебя. Давно научился? Брат как-то странно на меня посмотрел, словно раздумывал, говорить мне или промолчать. — Да, Грей меня многому научил за две недели отпуска, в том числе и варить кофе, — признался он наконец. — С этого мы начали. Сюда никто не придет? Мне жарко, я хочу снять хотя бы жилет. — Что же это я? Пойдем наверх. Разложим вещи и переоденешься. Я подхватил его саквояж, и мы поднялись в спальню. Майкрофт снял галстук, пиджак и жилет, а потом, подумав, рубашку. Я едва не присвистнул от восхищения и уже собирался сделать комплимент, но не успел. — Скажи мне не как брат, — начал Майкрофт, — а как человек, который разбирается в мужчинах. Я серьезно, Шерлок... мне не нравится то, что я вижу, но что с этим надо сделать, чтобы нравилось? Если бы ты... ну, выбирал... по внешним признакам... Я как стоял, так и сел — хорошо, что на кровать. До меня наконец-то дошло. — Святые небеса, — пробормотал я. — Ты с ним спишь... с Греем... — Тебя это шокирует? — заволновался Майкрофт. — Это было моим желанием, Шерлок. Он сделал то, чего хочу я. — Шокирует? Нет... почему меня это должно шокировать… — Я не хочу, чтобы ты его подозревал в чем-то нехорошем. Это было моим желанием, и я понимаю лучше всех, что это очень странно для меня... более чем странно, дорогой, учитывая мой возраст и всю мою жизнь. Я помотал головой. — Ты не о том говоришь, брат. Совсем не о том. Ты его любишь? — Да. Я думал сначала, что это просто благодарность. Но нет, не только. — Майкрофт сел на кровать рядом со мной. — Это очень странное ощущение, мой мальчик. Помнишь, когда вы с Джоном только сошлись, ты пришел ко мне, поделился. Ты был так счастлив. Мне тогда казалось, что я очень хорошо тебя понимаю. На самом деле по-настоящему я понял только сейчас. — Ну и слава богу, — я взял брата за руку. — А помнишь, ты говорил когда-то, что всю твою потребность в любви удовлетворяет чувство ко мне? И что разницы никакой нет? Так есть разница? — Определенно есть, хотя я не очень понимаю, в чем она. Вот знаешь, началось с того, что Алан случайно проговорился об одной вещи... Помнишь, я когда-то жаловался тебе, что дома всегда под утро замерзаю, потому что одеяло скидываю, а в клубе нет? Я уже и матрас менял несколько раз, и перины... В общем, было к слову... мы говорили про храп... короче, выяснилось, что, когда я ночую в Диогене, Алан часа в четыре заглядывает и поправляет одеяло. — Майкрофт, прости, но я это понял еще в тот момент, как ты сказал про «розу ветров» на Пэлл-Мэлл. — Серьезно? Так надо же было и мне объяснить! — Ну, конечно! — Конечно! А так, честно тебе скажу, это было как удар. А потом все стало совсем... странно. Мы купались в море. Море там у самого дома... я Алану сказал — раздевайтесь спокойно, тут нет никого... он послушался, он ведь всегда меня слушается... я подумал — какой он красавец, фигура как у античной статуи... потом мы ловили рыбу... Я слушал, опустив голову, потому что старался не рассмеяться. — Вы доловились, — не выдержал я все-таки и потерся о плечо Майкрофта. — Что там за халат-то удивительный, покажи? Брат вздохнул и достал из саквояжа нечто шелковое, украшенное голубками. — О!!! О боже!!! Все с тобой ясно, мой дорогой. Это просто... это... — я закрыл лицо ладонью и затрясся от беззвучного смеха. — Сокровище мое! — я встал и прижал Майкрофта к себе, — ты влюблен, как мальчишка, я тебе скажу. — Как мальчишка — именно. Такое удивительное состояние, я никогда ничего подобного не испытывал. — Да, как будто летаешь на крыльях. А что до твоего первого вопроса... — я отодвинулся и посмотрел на Майкрофта. — Ты напрасно волнуешься. Оставайся в такой форме и не мучай себя диетами, ты действительно прекрасно выглядишь. — Видел бы ты его... хотя нет, лучше не смотри! Я обнаружил в себе странное — оказался очень ревнивым. — Ты? Надо же. — Представь себе. На днях на докладе в Адмиралтействе я поймал себя на желании сказать верховному лорду-адмиралу, чтобы он немедленно прекратил таращиться на моего секретаря. — Милый, ты осторожнее, — сказал я серьезно. Он только вздохнул. — Я сам боюсь иногда. Сначала мне вообще казалось, что я схожу с ума. Я шучу, конечно, когда говорю тебе «лучше не смотри». Но за эти полмесяца у меня созрело убеждение, что единственный человек, к которому я не ревную, это Джон, в основном потому, что у него есть ты, а ты явно лучше меня... — Что, и ко мне будешь ревновать? — Вот уж не знаю. Вдруг Алан тебе понравится? — усмехнулся брат. — И не говори мне, что он мог тебе понравиться двадцать лет назад. Мне он тоже мог двадцать лет назад... понравиться. А вот как вышло. Нет, родной, я не всерьез, просто иногда я... мне сон приснился один, ужасный, почти в самом начале. Что он выходит из воды, а на него смотрят женщины... и ты. И я как в костре горю, хватаю камень, мечтаю убить всех этих женщин, колочу их, кровь брызжет... ужасное ощущение, такое, знаешь, «мое, мое!», и только когда я увидел среди этих женщин тебя — такой дикий ужас — и я проснулся, слава богу. С тех пор я сам себя боюсь. Сейчас правда стало спокойнее немного... Прости, что рассказываю такое... — Это не ты... это... как бы сказать... ну, если по-простецки... семя в голову ударило. Это пройдет, милый. — Ну да, накопилось за сорок лет — и в голову... Наверное, я единственный в Британии мужчина, потерявший девственность в таком возрасте. — У тебя просто темперамент наружу вырвался. — Кто бы мог подумать, что у меня вообще есть темперамент? Я могу ходить тут в этом халате? У меня с собой всего две сорочки, я пытался минимизировать багаж. И да, прости... — брат вынул письмо из саквояжа. — Держи, родной. Я взял письмо от Джона, но в дверь постучали, и я убрал его в карман. — Это посыльный из ресторана. Я спущусь. Через несколько минут брат, надевший халат, присоединился ко мне в гостиной и с интересом оглядел стол. — После завтрака пойдем варить кофе, да? Устал я немного... — Тебе бы поспать, дорогой. Может, кофе уже потом? — Нет, что ты, какое спать! У нас всего три дня, мой мальчик. Да я не то чтобы... просто пока ехал, все думал, как увижу тебя. Я очень скучаю. Перекусив, брат пересел на диван, и я, подумав несколько секунд, последовал за ним и снова взгромоздился к нему на колени. Со стороны это выглядело, наверное, ужасно нелепо, но я знал, что Майкрофт очень любит, когда я так сижу. Ну и плевать на все остальное. Какое-то время мы сидели молча. Я размышлял о том, что, на мой вкус, Грей был слишком красивым, слишком правильным. Я бы рядом с таким человеком через два месяца умер со скуки. Кажется, я начинаю ревновать. Мда... — Солнышко, не осуждай, — брат погладил меня по спине. — Я знаю, это странно... я сам еще месяц назад... мы через Геную ехали, специально... на окна взглянуть... — И не думал осуждать, родной. Только осторожней там на людях. Конечно, у Грея репутация бабника… — Шерлок, а как ты думаешь, Алан сам хотел… этого? — спросил вдруг брат. — Просто, понимаешь, он мне сказал: «Сделаю все, что тебе надо или хочется, буду всем, кто тебе нужен»... Не получается ли, что я использую его любовь и привязанность ко мне? — В вашем случае точно нет, дорогой. А вообще, легко определить, нравится партнеру или он чувствует себя обязанным. И потом... ты мог попросить, но я уверен, что в постели инициатива за ним, так? — Инициатива за ним. Какая с меня инициатива... я мало того, что понятия не имею, что делать, так я еще и голову теряю сразу. И как определить-то, нравится партнеру или нет? — Например, по количеству нежностей до и после. — Что значит — по количеству нежностей? Их много должно быть или мало? Шерлок, не смейся. Я в детстве тебя учил грамоте — теперь твоя очередь. Объяснять такие вещи старшему брату… С другой стороны, а кого ему еще спрашивать? — Понимаешь, милый, соитие само по себе — акт довольно механический. Любовью его делает наполнение чувствами, когда ты не думаешь ни о чем и уже даже не понимаешь, где кончается твое тело, а начинается чужое. Нежностей много не бывает. Поговори с Аланом откровенно, когда вернешься. Нет ничего страшного в откровенных разговорах на эти темы. — Поговорю. Если что, скажу — брат посоветовал, — улыбнулся Майкрофт. — Эй, ну и шуточки! — погрозил я пальцем. — Ладно, ладно. Кофе-то варить? Я, правда, умею. Показательно сокрушаясь, я слез с его колен. Майкрофт засмеялся, сходил в спальню и принес оттуда полный набор: джезве, зерна и нужные приправы. Я был просто потрясен — особенно ворчанием брата, что настоящий кофе готовят в песке. Меня, впрочем, тут же усадили за кофемолку. — Грей — великий педагог, — рассмеялся я. — В такие короткие сроки он научил тебя варить кофе, а ведь как долго ты не мог научиться зажигать спиртовку. Вот что любовь-то делает. — Это еще что. Не вырони кофемолку, — брат наклонился к моему уху, — он научил меня грести! — Боже мой... — я прижал кофемолку к груди. — Боюсь спрашивать, чему еще научил тебя великий гуру. — Ловить рыбу. Я поймал больше, чем он! И не думай, что он мне поддавался! — На червяков ловили? – спросил я с ласковой насмешкой. — Пришлось. И знаешь — я не упал в обморок, хотя первого еле взял, но третьего уже рассматривал. Я домолол кофе и передал кофемолку брату. У него все получалось очень ловко — он напоминал алхимика, особенно когда сыпал в джезве приправы. Когда я снял пробу, то пришел в полный восторг. — Но у Алана получается лучше, — заметил Майкрофт. — Он использует какой-то особый рецепт. — И все равно — у тебя открылся настоящий талант. — Химика? Кстати, Шерлок, я проверил те расчеты, что ты мне прислал. Ну, которые вы делали с Жаком Кюри. Напомни мне потом, у меня там наверху бумаги, передашь ему... Не сходилось потому, что у вас ошибка в вычислениях, но химику с физиком это простительно, конечно. — Спасибо, передам. Физику и химику придется краснеть. — Да брось, дорогой, математик тоже не любой справится. Но я все-таки и есть не любой. Только очень прошу: не увлекайся этими исследованиями. Не уверен, что они безопасны. Я только рукой махнул. — Надо же мне чем-то занимать себя. Майки, скажи уже, там что-то сдвинулось? Мне не хочется жаловаться, но еще несколько недель такой жизни, и я попрошусь обратно на Тибет. — Только не на Тибет! Тут мы по крайней мере можем увидеть тебя... и хотя бы письма получить. Сдвинулось, мой золотой. Я бы так сказал — мы подошли к последнему этапу. В общем, дорогой мой мальчик, мы упираемся в агента влияния. — Понятно... — вздохнул я. — А я торчу тут. — Ты не можешь делать это сам. Есть вероятность, что он тебя узнает. И меня, и Джона. Джону там вообще рядом даже появляться нельзя... Остается Алан. Шерлок, я знаю, вы не в самых лучших отношениях... — При чем тут наши отношения? Ты думаешь, полковник ничего не знает о твоем секретаре? Было бы странно. — Шерлок, меня-то в лицо мало кто знает, а уж Алана... и потом, ты мог бы сам научить его — грим, парики, какие там еще приемы... оговорите... Ну а какой выбор, мальчик мой, какой? Даже если бы мы не... если бы... Шерлок, я никому больше не доверяю. Я никому не смогу объяснить, зачем поручаю кого-то загнать в угол. Только он или я. — Хорошо. Присылай Грея — посмотрим, что можно сделать с его внешностью.