Возвращение Шерлока Холмса

Шерлок Холмс Прошла неделя после отъезда брата. Грей, как мы договорились с Майкрофтом, должен был прибыть со дня на день, и я, в ожидании телеграммы о точном моменте его приезда, коротал время в лаборатории. Коллеги покидали ее чинно около шести вечера, я же оставался и за полночь, отвлекая себя работой от посторонних мыслей. Так что когда в восемь вечера дверь лаборатории открылась без стука, я подумал, что вернулся кто-то из сотрудников. Но в дверях стоял Грей — собственной персоной. Загоревший, похорошевший… м-да. Я задавил ростки иронии в зачатке. Он теперь член моей семьи — надо привыкать. — Боже мой, Грей! Не ожидал вас увидеть так внезапно прямо тут. Я быстро вымыл руки и протянул ему для пожатия. — Здравствуйте, Холмс. — Грей крепко пожал мне руку. — Простите, что не предупредил о конкретной дате и времени приезда. Я был у вас дома, обнаружил запертую дверь, так что оставалось или ждать, или идти искать «норвежского ученого» в Университет. Что я и сделал, решив, что иначе буду выглядеть странно — рядом с вашим домом даже присесть негде. — Садитесь сюда, — я поставил перед Греем стул, — и подождите меня, пожалуйста, минут пятнадцать. Потом поедем домой. — Конечно, не торопитесь, — продолжил Грей, опускаясь на стул, — был, конечно, шанс, что вы не в лаборатории, а где-то ужинаете вне дома, но он показался мне малореальным. Судя по вашим небритым щекам, вы пропустили не только сегодняшний, но и вчерашний ужин. Когда вы вообще ели в последний раз? Я улыбнулся. — Отличная дедукция. Не переживайте, мы закажем ужин на дом. Месье Миро уже привык. А ел я в последний раз вчера — завтракал. Я потер небритые щеки. Горячая вода в лаборатории имелась, а в углу над умывальником висело зеркало. Извинившись, я достал из шкафчика бритвенные принадлежности — не впервые приходилось приводить себя в порядок тут, — отвернулся к зеркалу и поймал в нем задумчиво-мечтательный взгляд гостя. Черт побери, когда Джон описывает процесс «чтения мыслей» вашим покорным слугой, эти мысли касаются чего-то совершенно невинного, а Грей явно думал о том, что неплохо было бы взглянуть и на Майкрофта небритым... с суточной щетиной... и не только взглянуть... Я быстро отвел глаза, чтобы Грей не понял, что я прочитал его фривольные мечтания, и стал взбивать пену помазком. — Ну вот, — сказал я ровно через пятнадцать отмеренных минут. — Давайте ваш чемодан, и поедем ко мне. Мы немного поспорили из-за багажа, но я настоял на своем, запер лабораторию, и мы спустились вниз — к экипажу. У ресторана папаши Миро я остановил кучера, ненадолго оставил Грея и заказал ужин. — Еду доставят через полчаса. — Спасибо, за заботу, мистер Сигерсон, — ответил Грей, глядя в спину кучера. — Знаете, вы с годами стали очень похожи внешне на... вашего брата. — Да? Спасибо. Он выглядит моложе, его просто не узнать. Экипаж остановился у дома. По короткой дорожке через садик мы дошли до двери. — Редкость в этом районе — дом, окруженный зеленью, — заметил я. — И удобное расположение, — кивнул Грей. — В удалении от лишних глаз. Как отцвели весенние розы? Шеф рассказывал, что вы писали ему о прививках чайных роз на куст дикого шиповника. — Уже удача, что черенки прижились. Чтобы я — да занимался садоводством? Но я тут скоро от скуки начну скрещивать розы с Cannabis sativa. — Жаль, что не выйдет. Розы в этих местах цветут в мае, а конопля, кажется, в августе? — засмеялся Грей, и его всегда слегка надменная маска вдруг исчезла. — А действительно, жаль. Плетеные веревки из полученного гибрида благоухали бы розами, как думаете? Мы вошли в дом, мой гость тут же вытащил письма из внутреннего кармана и передал мне. — С вашего разрешения, я бы умылся пока с дороги? Меня устроит холодная вода. — Я вам и теплую могу предложить. День был солнечный, и здешний примитивный душ прогрелся, полагаю, естественным путем. Пока умойтесь, а потом я затоплю котел на кухне. Располагайтесь, переодевайтесь — в спальне наверху есть пустое место в шкафу. За то время, пока Грей приводил себя в порядок и распаковывался, я успел дважды прочитать письма, а там явился и посыльный от папаши Миро — мы вместе накрыли на стол. Когда посыльный ушел, я позвал гостя вниз. Он спустился, когда я как раз открывал бутылку вина. — Прошу. У папаши Миро хорошо готовят, без особых ухищрений, но очень вкусно. — Вам пошло на пользу соседство с рестораном, — кивнул Грей, усаживаясь,— вы отлично выглядите. Да, спасибо, что поддержали мое мнение — мистер Холмс немного успокоился относительно своей физической формы и решил не худеть кардинально. — И слава богу. Он даже помолодел, несмотря на седину. — Я выразительно отсалютовал Грею бокалом — мол, это во многом его заслуга. — Отпуск пошел ему на пользу. Я сожалею, что не очень настойчиво уговаривал его отдохнуть все эти годы. Однако, теперь он твердо обещал отдыхать каждое лето. Доктор свидетель. — У него появился стимул, полагаю, — улыбнулся я. — Еще какой. Доктор определенно дал ему понять, что уговорит вас провести отпуск вчетвером на итальянском берегу. Собственно, остается только надеяться, что мое общество вас не смутит. Отличное вино, это местное? — Да — «Корбьер». Почему меня должно смутить ваше общество, Грей? — мягко поинтересовался я. — Ну, в общем-то не должно, но мало ли что бывает. Вдруг вам не понравится, как я готовлю завтраки? — пошутил он. Я, впрочем, отлично понимал, чего он опасался. Грей явно подозревал, что я могу приревновать брата. А я могу? Я попытался прислушаться к себе, но однозначного ответа не нашел. — Шеф не зря отпустил меня на целую неделю: он надеется, что за шесть дней мы сможем не только спланировать все дальнейшие действия, но и наконец-то… понравиться друг другу. — Вам, надеюсь, не нужно соблюдать конспирацию? Я покажу вам город. — Думаю, нет. Я человек незаметный, внешность самая заурядная, к тому же меня никто в лицо не знает. Хотя, надо сказать, мистер Холмс пообещал попросить вас дать мне пару уроков грима... так, на будущее. На протяжении первой половины его речи лицо у меня вытягивалось от изумления. Еще один скромник нашелся. Они с Майкрофтом — две горошины из одного стручка. Но замечание о гриме настроило меня на деловой лад. — Положим, тут я никому не сдался, да и вы тоже. Полковнику важно держать меня подальше от Англии — остальное его мало интересует. Но что касается вашей внешности — она более чем заметная. — Угу, когда я раздеваюсь, — смутился вдруг Грей. — Ничего, Холмс, я, в любом случае, сумею стать незаметным, когда нам это понадобится. Полковник никогда меня не видел, я думаю. И уж точно меня никогда не видел мистер Кларк — это тот человек, у которого хранятся бумаги полковника. Вопрос в том: знает ли Кларк содержание бумаг — не придется ли убирать его? Как он решительно настроен... Я задумался. — Вряд ли этот Кларк в курсе, так что лучше всего просто настроить его против полковника и вынудить отдать бумаги. — Вынудить так вынудить. Настроить против — как один из вариантов. Можно для начала сделать так, чтобы у него начались проблемы с финансами и он обратился бы к полковнику за материальной помощью. А на данный момент полковник точно не сможет ее оказать. И вот когда он откажет, можно настроить Кларка решительно... допустим, дать ему понять, что полковник его обманывает и на самом деле дела у него идут успешнее некуда. Полковник озабочен внешней респектабельностью, так что выставить его перед Кларком состоятельным человеком не составит труда. Я кивнул: — Я подумаю, что можно сделать с вашей внешностью, чтобы изменить вас с меньшим ущербом. — С Кларком мы справимся. Я думаю, лучше всего мне познакомиться с ним поближе — и пусть обнаружит, что у нас с ним много общих черт... тогда будет проще давать ему советы. Кларк — бывший стряпчий в юридической конторе, но его лет пять назад отправили на покой, сказали, что после шестидесяти его внимание стало рассеиваться. Я, к сожалению, не выгляжу на его возраст... — Старческий грим — это очень сложно. Кроме того, надо вести себя соответственно. Он проводит время в каком-нибудь клубе? — В последний год он чаще бывает в пабе, чем в клубе. Клуб, конечно, есть, но, похоже, Кларк очень болезненно воспринимает намеки на возраст, после того, как его уволили... Может, мне надеть седой парик? — Нет-нет. Седой парик слишком явно бросается в глаза без нужного грима. Но он может встретить в пабе и относительно еще молодого человека, который потерпел фиаско в жизни. Почему бы нет? Случайный собутыльник, потом встретились еще раз... — Холмс, а нельзя наоборот... я имею в виду, парик? Помните, вы делали из брата ирландца? Краска для волос... а парик заказать как раз под свои волосы? Я стану его носить, а при Кларке ходить с подкрашенными волосами. Что касается собутыльника… Допустим, я был помощником какого-то типа, который, когда я начал выпивать, уволил меня, но все-таки он мне доверяет хранить его тайны. К примеру, я храню его переписку с дамой, чтобы его жена не узнала, а он мне за это платит... В какой-то момент мне станет не хватать денег, я потребую прибавки, и мне ее дадут! А? — Легенда приличная, — кивнул я и уставился на волосы Грея. Что же с ними делать? Почему он так зациклился на седине? Окраситься в седой крайне сложно, а если я его волосы обесцвечу, он станет противного цвета выгоревшей соломы. — Я бы легко сделал вас шатеном. Вы зря хотите себя состарить — может, сделать из вас прохиндея-клерка? — Вам виднее. Может быть, мне просто нравится седина... Я расхохотался, тогда и Грей понял, что сказал, и тоже засмеялся. — Но ведь красиво же! Ему идет... да и вам тоже. Мы с вами ровесники, но у меня седых волос, увы, нет. Наверное, это что-то наследственное. — Вполне возможно. Радуйтесь, что их нет. Сразу видно: человек вел правильный, здоровый образ жизни. Майкрофт еще не застал вас с гантелями? — Я встаю на час раньше, чем он. В семь часов у меня уже готов чай. Кстати, что доктор по утрам пьет — сок, кофе? Я предлагал ему чай, он как-то не вдохновился. — Уотсон по утрам пьет кофе, но во время завтрака. — Я и не собираюсь к нему в спальню врываться. А вы? Вам, кажется, понравился кофе, который варит ваш брат? Он сказал, что оставил тут все необходимое. Сварить вам утром кофе? Я с интересом разглядывал Грея. Человек не может быть таким идеальным — есть же в нем какие-то недостатки? — Если вас это не затруднит... Я знаю, пожалуй, как изменить вашу внешность. Родная мать не узнает. — Не затруднит, наоборот, будет приятно. «Родная мать» в моем случае не сработает — шеф наверняка узнает, а вот как изменить, чтобы не узнал, допустим, доктор — интересно. — Пока не заговорите, и Майкрофт не узнает. Я из вас сделаю невзрачного такого типа, пошловатого на вид, простите. Обычного клерка, на таких никто не обращает внимания. — Отлично. Хотя очень сомневаюсь, что ваш брат может не узнать кого-то, он очень наблюдателен. К счастью, мне не надо обманывать его. И вас тоже. — Да из принципа так вас изменим, чтобы хотя бы в первые пять секунд Майкрофт вас не узнал, — рассмеялся я. — Я засеку время и честно отчитаюсь потом, — кивнул Грей. — Ставлю на то, что ему понадобится менее пяти секунд, вы — что больше. С проигравшего... даже не знаю. Есть идеи? — Придется слишком долго ждать, чтобы получить выигрыш — никакой азарт этого не выдержит, — усмехнулся я. — Ну, я умею ждать долго... Когда ждешь десятилетиями — что там какие-то три-четыре месяца? Я внимательно посмотрел на Грея. — Вы удивительный человек. — Я? Что вы, — улыбнулся он. — Майкрофт удивительный. Я только стараюсь соответствовать. — Можно подумать, ваша уникальность вступает в противоречие с его уникальностью, — пожал я плечами. — Ничуть не бывало. — Ну, лишней скромностью я не страдаю, — усмехнулся Грей. — Заурядный человек не смог бы работать на Майкрофта. Холмс, если у вас возникают какие-то вопросы, вы можете задавать их. Я понимаю, что в свое время вы наводили обо мне справки, хотя бы из любопытства, но прошло много лет. Не стесняйтесь. — Вы не страдаете скромностью, а я никогда не страдал стеснительностью. Но, думаю, мне не стоит лезть в личную жизнь брата. Слава богу, она наконец-то появилась. — Тогда это вы удивительный человек. Я бы не удержался и навел любые возможные справки о человеке, который как минимум поселился в его доме. Конечно, возможен вариант, что вы не воспринимаете ситуацию всерьез... но нет, я не думаю, что вы такого мнения. В общем, если передумаете и захотите узнать обо мне побольше, я к вашим услугам. — Вы двадцать два года рядом с моим братом и пользуйтесь его абсолютным доверием, вы стали его возлюбленным — какие мне нужны справки? — удивился я. — Не знаю. Могу я задать вопрос? — Конечно. — Вы осуждаете меня? Миссис Форестер — ваш друг. — Как сложилось — так сложилось, Грей. Вы любите Майкрофта, я это понял далеко не вчера. Он любит вас — я рад за вас обоих. И могу пожелать, чтобы так все и длилось дальше. — Да. Люблю, — спокойно ответил он. — Так и нет никакой проблемы. Мне показалось, что та маска, что слетела с Грея, когда мы подъезжали к дому, проявилась вновь на его лице. Он думает явно больше, чем говорит вслух. Но какое мне дело? Проблема есть только одна — некий мистер Шерлок Холмс и его существование на этом свете. Ужин закончился, я убрал посуду на кухню и достал бутылку бренди. — Как там Уотсон? — спросил я, передавая Грею бокал. — Ждет. Шеф пообещал ему две недели счастья на Рождество. И дал слово, что самое позднее к Пасхе все закончится. А так… вы ведь знаете: практика-клуб-дом. — Его клуб или «Диоген»? — спросил я с деланным спокойствием. Я не был уверен, что не побледнел, и мне казалось, что если я слышу, как у меня ухает сердце, то и Грею это слышно. Прямо «Сердце-обличитель», почти как у По. — Его клуб. Но надо сказать, доктор и там бывает редко. В «Диоген» он теперь почти не приходит. Раньше шеф застревал там на несколько суток, но с тех пор, как доктор переехал к нему, старается проводить вечера дома. Иногда доктор хочет побыть один, но даже я вижу — насколько редко, и шеф, конечно, знает, что доктор не любит одиночества. Так что... — Я постелю вам наверху, Грей, — резко сменил я тему. — Не хочется вас беспокоить ночью — я ложусь поздно, так что мне и дивана хватит. — Как вам удобнее, конечно, мне все равно. Вы устали? Будем ложиться? — Давайте я вам все приготовлю, а вы уж сами решите, когда идти спать, — светски улыбнулся я и пошел наверх. Прислуга от месье Миро только вчера меняла белье, я достал из комода свежее, а с кровати снял и сложил, собираясь снести вниз, в гостиную. Спустился я минут через пятнадцать, положил в угол дивана одеяло, подушку и простынь для себя. — Наверху все готово, Грей. — Да, спасибо. Я тут воспользовался, пока вас не было, вашей чернильницей, вы не возражаете? Завтра покажете, где тут отправляют почту? — Конечно. Налить вам еще? — Да, спасибо. Я наполнил бокалы и приоткрыл окно. Грей не курит, а я уже не мог так долго обходиться без табака. — Не будете возражать, если я закурю? — Конечно, курите. Простите, я должен был давно сказать. Не надо церемониться, я же не дама. К тому же я уже привык — доктор курит довольно много. — Надеюсь, не столько, сколько я курил, чтобы в комнате облака плавали? — Я взял свой бокал и сел в кресло у окна, закурив сигарету. — Доктор все-таки бережет если не свое здоровье, то любимого пациента, — сказал Грей. — А я в юности тоже курил, аж с двенадцати лет. В школе меня даже пороли за это. Бросил, когда устроился на службу к некурящему шефу. Мне хотелось, конечно, пошутить, что Майкрофт и нюхать табак перестал, чтобы не испортить форму носа, но я передумал. Грей считает Майкрофта красавцем — собственно, мы с ним в этом полностью совпадаем во мнении. — Бросить курить так внезапно — мне даже представить это страшно, — улыбнулся я. — Ну, если уж бросаешь — то бросать лучше резко, мне так кажется. У меня был веский стимул: когда шеф спросил насчет курения, я ответил, что не курю. Я же не знал тогда, что его любимый брат курит и это не вызывает у него сильного отторжения. Так что когда мне сказали, что я принят, я тут же и бросил, чтобы не вышло, что я дважды обманул шефа. Сложно было представить, чтобы некурящий человек не смог унюхать, что соискатель курит — тем более с такого нежного возраста. Но разуверять Грея я не стал. — Хоть одну дурную привычку я себе оставлю, а то уж совсем никаких радостей в жизни нет,— усмехнулся я. — А почему дважды обманули? — Доктор писал, что у вас есть привычка играть по ночам на скрипке. Это не сойдет за дурную вместо курения, когда вы вернетесь в Лондон? А дважды... — Грей допил бренди и встал. — Когда будущий шеф спросил меня, кто мои родители, я сказал ему, что сирота, и они умерли, когда мне было чуть больше двух лет. На самом деле я понятия не имею, куда делась моя мать. Отец умер и его могила существует. Ее могилы я никогда не видел. Спокойной ночи, Холмс. — Постойте, и он до сих пор не знает? Грей обернулся уже с лестницы. — Не знает, я думаю. Если он и наводил справки, то меня в известность не ставил. А я ему не говорил. Я никому об этом никогда не говорил. С этими словами он ушел наверх. Никому не говорил, а мне сказал. И что мне с тобой делать, Алан Грей? Что мне делать с твоей откровенностью? Я постелил себе на диване и сел в кресло с книгой. Может быть, я задремал, а не задумался. Когда очнулся, было уже три часа ночи. Взяв портсигар, я вышел в сад, сел в плетеное кресло и закурил. Хоть и Средиземноморье, но сентябрь уже наступил. Было зябко. Алан Грей Я уснул очень быстро. Сказалась долгая дорога, поиски Холмса, да и разговор под конец явно заставил моего собеседника понервничать — видимо, я правда устал и позволил себе сказать лишнее. Проснулся я, как привык, без четверти четыре, решил выйти в сад и подышать свежим воздухом. Взяв плед, я осторожно спустился вниз. В гостиной было слишком тихо. Я всмотрелся: на диване никого. Холмс ушел? Скорее всего, ему тоже не спалось. Я взял на всякий случай второй плед и вышел в сад. Холмс сидел лицом к двери в плетеном кресле и курил. Я протянул ему плед. — Не помешаю? — А вам почему не спится? — спросил он. — Тоже решили померзнуть? — Отнюдь. — Я не стал садиться, раз уж мне не предложили. Может, он хочет побыть один... — Вы же видите, я заранее взял плед из спальни. Второй уже прихватил, когда заметил, что вас нет в гостиной. Но если я мешаю, то пойду обратно. Поднявшись, Холмс кривовато улыбнулся, взял меня под локоть и увел в гостиную. — Мы можем посидеть и тут. Но вы не выспитесь. Он сел на застеленный диван. — Мне достаточно и четырех-пяти часов, — ответил я, занимая кресло. — А вот вы, судя по нетронутой постели, не спали, а накануне даже не пытались. Вы весь в старшего брата. — Вы так и просыпаетесь в четыре утра? — Да, как обычно… он рассказывал вам? — Рассказывал. Но я давно догадался, честно сказать. — Я помню, вы тогда намекнули. — Не могу понять, почему Майкрофт отправил вас сюда так надолго, — махнул он рукой, переводя разговор на другое. — Не подумайте, что мне неприятно ваше общество, я просто боюсь, что он там что-то задумал, а не просто хочет, чтобы мы наладили отношения. — Если бы он что-то задумал, он мог бы отослать доктора, но не меня. Тогда, после ранения, он дал мне слово, никогда не предпринимать ничего хоть мало-мальски опасного, не поставив меня в известность. Он отпустил меня надолго по двум причинам: во-первых, я говорил ему, что очень сожалею, что мы с вами так и остались в несколько натянутых отношениях, так что он действительно хочет, чтобы мы их наладили. А во-вторых, он видел, что вам тут... скучно, если так можно выразиться. Я, конечно, не могу заменить никого из них двоих, но все-таки я не совсем чужой. — Раз Майкрофт такое обещал, вы меня успокоили. Но если неделя станет тянуться слишком долго и я вам надоем, скажите. Обычно со мной можно иметь дело, но сейчас я не уверен. — Вы чудак, — улыбнулся я и поспешно добавил: — Не обижайтесь только. Если бы наши общие дела не требовали моего присутствия в Лондоне, я сам сказал бы шефу, что хочу остаться тут подольше, и он наверняка согласился бы. Вы сперва сердились бы, конечно, но потом привыкли бы и ко мне. Я действительно хочу помочь, Холмс. Просто сейчас от меня больше пользы там, чем тут. Вернее, кроме меня, там никто не сможет сделать то, что нужно. Поэтому я не могу прожить тут дольше недели. — Один чудак, второй альтруист, — пробормотал Холмс. — Знаете, я вполне сносно прожил два года. Я просто отключил в себе некоторые функции — вроде и живой, и не совсем... — Вам стало тяжелее, потому что там вы были заняты делом, а сейчас вы только ждете. Простите, я не даю непрошеных советов, но одну вещь я усвоил в раннем детстве, когда у меня порой было все так мрачно, что оставался большой соблазн жить только будущим. В какой-то момент я понял, что теряю собственную жизнь. Даже самые тоскливые или суровые дни — это все равно дни моей жизни, и когда я понял, что нельзя пролистывать их в ожидании чего-то хорошего потом, мне стало куда легче. Будущее случится, но нельзя жить мыслями о нем, надо жить каждый день и каждый день принимать, как подарок. Я знаю, вы работаете в лаборатории, но у меня ощущение, что для вас это, в большей степени, способ убить время. Химия, может быть, слишком привычна... попробуйте делать что-то иное? Попробуйте писать, в конце концов? Уверен, у вас получится не хуже, чем у доктора. Иначе, наверное, но не хуже. И нет, я не альтруист... всему есть объяснение. — За годы работы с Майкрофтом вы стали удивительно походить на него в некоторых вещах, — вдруг перебил меня Холмс, до сего момента терпеливо слушавший мою тираду. — Из вас вышел бы неплохой священник. Я смешался и замолчал. Вроде бы, мне сделали комплимент, но звучало как-то странно... — Проблема не в том, — сказал Холмс, — что я не представляю, чем занять свой мозг, чтобы не думалось. Проблема в том, что у меня нет на это душевных сил. — Не потому ли, что все душевные силы уходят на то, чтобы заставить себя не думать о белой обезьяне? Она ведь все равно пролезет, так зачем же? Пусть себе сидит в голове постоянно. Много ли она займет места? Я помню описания доктора о мозге, похожем на чердак. Даже если они шуточные, все равно — поставьте на чердаке клетку, посадите туда эту макаку, и пусть себе сидит, лишь бы по всему чердаку не бегала и не ворошила там все. Я ждал ответа, но Холмс только как-то неопределенно пожал плечами. Что ж, подойду с другой стороны. — Холмс, вы простите, но я скажу: когда мы с вами только познакомились, я очень хорошо помню то время, именно оттуда родом некоторая напряженность между нами. Как вы думаете, чем она вызвана? — Ну кто же еще, по вашему мнению, мог пить столько крови у Майкрофта, как не любимый братец? — с горечью усмехнулся он. — Да, собственно, вы были совершенно правы. — Ну, я бы не стал именно так формулировать. Но я не мог понять, отчего вы, имея возможность постоянно быть с Майкрофтом, этой возможностью не пользуетесь. Особенно это усугубилось, когда вы вернулись из университета. Он был так счастлив, когда вы жили у него, было так радостно смотреть на это... но вы быстро съехали и стали бывать у брата все реже и реже. И потом каждый раз, когда вы уходили от него, я видел, как сильно он расстроен — куда сильнее, чем просто от того, что брат был и ушел. Однажды я не выдержал и сказал: «Если бы ваш брат знал, как сильно вас это расстраивает, я уверен, что он приходил бы чаще». Тогда он мне и рассказал, что дело в том, что вы сознательно стремитесь избегать эмоций, потому что они мешают вам работать. И что он ни в коем случае не хочет вам мешать, поэтому, конечно, не станет ничего говорить. Так что причина моего отношения лежала тут. Ну и еще — я считал себя счастливчиком, ведь я имел возможность постоянно находиться рядом с ним, все делать для него, я сам себе завидовал. И, наверное, несколько по-детски сердился на вас, потому что вы-то мне ни капли не завидовали. Я не стал бы вспоминать это через полтора десятка лет, ведь это давно уже потеряло смысл. Вы когда-то нашли баланс между чувствами и разумом. Но когда вы остались один за границей, то, как я понимаю, пошли по привычному пути. Просто запретили себе лишние эмоции. Но вы же знаете, на самом деле отказаться от эмоций практически нереально. Если мозг — это чердак, то душа — она... она — как озеро. А эмоции — это не камни, это как... соль или сахар, дайте им раствориться в этом озере, не оставляйте их камнями на дне. Иначе они переполнят озеро и душа начнет выходить из берегов. Вы держались, пока могли, но потом встретились с доктором, с братом... это слишком большие глыбы, они занимают очень много места на дне озера, если оставить их камнями. Растворите... Не бойтесь, что не хватит души... воды растворить такие сильные переживания. Хватит. И душа станет только богаче от растворенных в ней чувств. — И каким же способом вы мне предлагаете растворить эти булыжники, дорогой Грей? Внешне это никак не проявлялось, но когда Холмс заговорил, я понял, что он очень напряжен. Но решил все-таки ответить. — Вы эмоциональны изначально, Шерлок. Вы можете скрывать это от посторонних, от знакомых, от меня... но какой смысл скрывать это от себя? Тем более насиловать собственную природу. Некоторым помогает исповедь, но вы не из тех, увы. Как вариант, я уже сказал — попробуйте писать? Я же не говорю, что обязательно кому-то показывать потом. Но как способ растворения эмоций — вполне годится, я думаю. В детстве вы, насколько я понимаю, так и делали — писали письма. Так что это не совсем незнакомый вам способ. Он не выдержал и рассмеялся беззвучно, и не мог остановиться, только выдавил из себя извинение и отошел к окну. Смех перешел в беззвучные рыдания. Наверное, следовало уйти наверх и оставить его одного; возможно, он бы даже это оценил, но я ведь сам его практически спровоцировал... Что бы сделал Майкрофт на моем месте? А что я бы сделал, будь на его месте Майкрофт?.. Я подошел сзади и обнял Холмса за плечи. Он вздрогнул инстинктивно, должно быть, не ожидая... или ему было неприятно именно мое прикосновение? Не знаю. Во всяком случае, он успокоился так же внезапно, как и сорвался. — Извините, Алан. — Вы меня извините. Мне сложно оставаться равнодушным в данном конкретном случае. Я сварю кофе. Я ушел на кухню — по большей части для того, чтобы взять себя в руки. Странно, никогда со мной такого не было. Я словно «заразился» его состоянием. — Господи, Алан, ну, зачем... — неожиданно робко прозвучало у меня за спиной, и я понял, что Холмс прошел за мной на кухню. — Спали бы еще... — Да вы ложитесь, — сказал я, не отрываясь от джезве. — Ложитесь-ложитесь, вы двое суток на ногах. Вам и правда сейчас не до кофе, наверное. Я вам потом утром еще сварю. — Прогоняете, да? — у него получилось так жалобно, что ему самому стало смешно... Я досчитал до пяти и повернулся. Нет уж, по моему лицу он мое состояние не просчитает. Это даже Майкрофту не удается... или очень редко удается. — Ну что вы. Просто вам действительно сейчас лучше кофе не пить. Ваш брат в такой ситуации обычно говорит: ну вот, Алан, чашечка кофе — и можно работать еще шестнадцать часов. Холмс какое-то время молча смотрел на меня, потом вдруг улыбнулся. — Давайте добавим в кофе молока? — предложил он, делая еще шаг и тронув меня за плечо. — Давайте. Можно даже половину чашки, как в Италии. Только молоко надо согреть — получится латте. А где у вас молоко? Несите. Получив от Холмса молоко, я осмотрел специи, нашел корицу, венчик и высокий стакан. — Вы посидите, я сделаю сам, хорошо? Он не протестовал, но внимательно смотрел, как я растопил сахар, согрел молоко, взбил половину в пену погуще, налил горячее молоко в стакан, добавил пену, тонкой струйкой влил заранее сваренный кофе и посыпал тертой корицей. — Итальянский рецепт. Конечно, сюда хорошо бы трубочку Стоуна или хотя бы серебряную, но за неимением — пейте так. Только осторожно — горячо. Себе я просто налил кофе в чашку и плеснул немного молока. — А вы сами так не любите? — спросил он, облизывая пенку. Я усмехнулся, встал и наклонился, сказал ему на ухо: — Мне просто лень. Засмеялся и сел обратно. Он рассмеялся следом. — Очень вкусно, — похвалил он, вроде бы от души. — Знаете, у меня с вами уже возникла стойкая ассоциация. — На кофе? — Что вы, у меня люди никогда с напитками и едой не ассоциируются, — улыбнулся он. — Сосны. Когда вы меня обняли, у меня в голове, как вспышка, возникла картинка — даже не знаю, где я такое видел, но очень ярко: сосновый бор и вся земля засыпана иголками, даже запах вспомнил. — Немного колючее, немного пачкает смолой, но в общем сосна — хорошее дерево, полезное. И запах сосны мне нравится, что-то такое... спокойное. Спасибо, красивая ассоциация. — Майкрофт вот дуб — определенно. В дубовых рощах тоже легко дышится. — Пожалуй. Дуб — могучее дерево. А доктор ассоциируется у вас с каким-нибудь деревом? — Уотсон — липа, конечно, — ответил он, опустив взгляд в стакан. — А мне он кажется похожим на цветущий миндаль. — Если по запаху выбирать, так я потому липу и выбираю, — улыбнулся Холмс. — По запаху? Нет, я, скорее, так — общим обликом. А вы — какое-то строгое дерево, с резными листьями... что-то такое... похожее на дуб, но другое. Более... воздушное, что ли. Клен, наверное. Точно — клен! — Да, я красиво опадаю осенью, — рассмеялся он. — А еще сироп из вас незаменим к вафлям... и, кажется, из вас делают скрипки? — подмигнул я. — Какой ценный, оказывается, — усмехнулся Холмс. — Уж в этом вы не можете сомневаться. Я открою окно? Забавно, некоторых от горячего молока с сахаром клонит в сон, особенно если они устали. Шерлок не засыпал, но у меня было ощущение, что он не просто взял себя в руки, а именно успокоился и чувствует себя вполне комфортно. Интересно, отчего? Не от молока же? Сосны, надо же... Что это — извинение за то, что чуть не дернулся? Так ведь тут скорее мне надо извиняться — не лезь, куда не просят... — Вы теперь знаете, что я люблю сосны, дубы и липы, а вы, видимо, любите миндаль в цвету? А что вы еще любите, Алан? — спросил он. — То есть вариант, что я люблю дубы и клены, вы не рассматриваете? — подтрунил я. — Если честно, то я люблю как раз сосны, вы угадали. Если вы, конечно, про деревья спрашиваете. — Не только про деревья. Вообще... Что вам доставляет удовольствие? Какие приятные мелочи жизни? — Хм... я люблю готовить, хотя для себя мне обычно лень. Удовольствие... наверное, когда я понимаю мысль, до того, как шеф ее выскажет до конца. Или когда я чувствую, что мы думаем одинаково. Мелочи... мелочи... даже не знаю, правда. Я никогда не задумывался об этом. У шефа дома теперь живет кошка, мне нравится, когда она приходит ко мне на колени и ластится. — Тоже мягкое... Я к тому, что люблю что-нибудь мягкое, вроде шкуры. Майкрофт вам про шкуру не говорил? Я покачал головой. — Или вот иголки, листья сухие осенью... — закончил Шерлок. — У меня мягкое ассоциируется... ну, я много лет думал — интересно, какие у шефа волосы на ощупь, мягкие или нет. Иногда ужасно хотелось потрогать... даже думал — дотронусь ночью, он же не почувствует... очень хотелось. Если бы не его отвращение к прикосновениям, дотронулся бы обязательно. Но останавливал себя в последний момент. Вот только этим летом и осуществил мечту. Шерлок пристально смотрел на меня и ответил не сразу. — У нас дома была медвежья шкура у камина. Когда продавали имение, Майкрофт разрешил мне ее взять себе. Я в детстве любил лежать на ней — пока отец не видел. — Шкура лежит сейчас у доктора в комнате. Наверное, это она. Кажется, ее привезли с Бейкер-стрит. Шерлок улыбнулся и вдруг спросил: — Прекрасно, когда мечта сбывается, правда? — Мечты — такая странная вещь... Допустим, на ближайшие полгода мечта у меня есть, а что я дальше буду делать? Все остальные уже осуществились. О, я знаю, буду мечтать, чтобы вы меня когда-нибудь взяли с собой, когда будете расследовать что-то интересное. Я помню дело Уилсона, но оно оказалось простеньким, а в поисках монстра, насиловавшего женщин, я участвовал лишь косвенно. — Обязательно возьмем, — пообещал Шерлок. — Проедемся завтра по городу? Покажу вам местные красоты. Вы живопись любите? — С удовольствием. Живопись? Наверное, да, мы во Флоренции были в галерее... Шеф так интересно рассказывает... впрочем, он говорил, что картины лучше смотреть с вами, вы, мол, разбираетесь в живописи лучше него. Но так вышло, что мы не дошли до конца экспозиции. Нам встретилась моя давнишняя знакомая, мы обменялись парой фраз, но потом у шефа как-то очень резко испортилось настроение и мы ушли. Хотели вернуться на другой день, но… отвлеклись. Мы еще в Рим хотели заехать, но кончилось тем, что провели пять дней во Флоренции... и так и не выкроили времени на повторное посещение галереи. Хороший город. А почему вы спросили? — Здесь неплохой музей живописи. Даже Караваджо есть. А Майкрофт, выходит, еще в Уффици вас приревновал? — Видимо, да. Хотя повода не было никакого, так что я не сразу понял, если честно. Для него ведь никогда не были секретом мои увлечения. И я никогда не... Относись я к нему иначе — мне бы это польстило, я думаю. — Никогда не... что? Вы знаете, Майкрофт вас очень ревнует — просто на удивление. В том смысле, что ревность ему никогда не была свойственна. — Никогда не обращал особого внимания на ревность. У меня было много романов. Ну, вы в курсе. И женщины ревновали меня — иногда к другим женщинам, иногда к моей работе... Я всегда старался сгладить ситуацию, но признаюсь, что их ревность сама по себе мне льстила. А тут... я готов что угодно сделать, лишь бы он не переживал из-за этого. Но не знаю, что... — У Майкрофта было в жизни слишком мало привязанностей — и все взаимные, чтобы он мог кого-то ревновать в духовном смысле, а на физическую сторону любви он никогда не обращал внимания. Считал, что это не для него — вот тут и взыграло внезапно. Это пройдет, то есть войдет в обычное русло. — Надеюсь, что так. Я никогда не сделаю ему больно, Шерлок. Я вам обещаю. — Вот в этом я уверен абсолютно, Алан. — Помните, давно когда-то я обращался к вам — одной моей знакомой нужна была помощь... помните? — Это с той полячкой? — Нет, это когда миссис Коунч шантажировали... кажется, доктор не описывал этот случай. Не важно. Мы тогда с вами в какой-то момент беседовали о влюбленности и любви, и я тогда не смог ответить на ваш вопрос — чем они отличаются. Столько лет прошло, и недавно я наконец сформулировал ответ. Я вас не утомил еще? — Ну что вы! И потом, я существо бесцеремонное — когда мне захочется спать, я молчать не буду, — рассмеялся Шерлок. — И в чем же по-вашему различие? — Сейчас расскажу. Когда я был ребенком, я оказался в доме своей тетушки. Мне было немногим больше двух лет, в этом возрасте дети обычно готовы любить весь мир, но нужен хоть маленький, но ответный отклик. Я его не получал — если честно, тете я был совершенно безразличен. Так что полюбить ее или ее сына, который меня и вовсе терпеть не мог, у меня не получилось. Два года я прожил у них в доме, и мне было совершенно некого любить. Я тогда об этом не задумывался, конечно, но я очень хорошо помню и позже осознал свои ощущения. Потом я попал в школу. Там было здорово — интересно, весело, много людей, которые относились ко мне дружелюбно. И вот тут я запутался: мне так хотелось любить, что я любил всех, во всяком случае, я так считал. Я банально путал чувства, которые испытывал к людям — интерес, симпатию, желание помогать — с любовью. Потом... мне рано начали нравиться девочки. И я хорошо помню, как лет в восемь воображал, что вот Лора Коллинз, дочка учителя математики, тонет в пруду, а я иду мимо и спасаю ее, потом мы целуемся... Еще через год я влюбился в девушку лет двадцати, которая мыла полы в спальнях. Ух, в каких ужасных ситуациях я ее представлял, перед тем, как спасти! Она в моем воображении и тонула, и горела, и разбойники на нее нападали, и похищал ее кто-то... А потом я ее спасал — и мы опять же целовались... Мне было девять, да. Но и когда я вырос... стыдно в таком признаваться, но мне похожие фантазии частенько приходили в голову и во взрослом состоянии. Так вот разница в том, что я готов полжизни отдать, не задумываясь, лишь бы он никогда не попадал в ситуации, из которых надо спасать. Даже мысль о том, что с человеком, которого я люблю, может что-то такое случиться, приводит меня в ужас. Вот как-то так... Простите за многословие. Шерлок покачал головой: — Наверное, вы испытывали не столько влюбленность, сколько вожделение и стремление завоевать. Влюбленность — это несколько иное состояние, мне кажется. Более поэтическое, что ли. Но часто оно идет рука об руку с желанием обладать, и люди путают. А любовь — да, это то, что вы сказали. — Пожалуй, вы правы. Мне сложно судить, я и говорю, что с детства путал все эти чувства. Мне просто не с чем было сравнивать. А сейчас я и вовсе в растерянности, — признался я. — Понял, как осознать свою любовь, но не понимаю, как осознать ответную. У меня нет ни единой причины сомневаться в чувствах Майкрофта к себе. Но осознавать, что я вызываю у кого-то такие чувства — даже у него, или тем более у него — мне очень сложно. Меня уважают, побаиваются, ко мне хорошо относятся, мне доверяют, симпатизируют, ревнуют наконец — это все привычно для меня. Но любовь... Я не знаю. У меня все время ощущение, что это происходит не со мной. — Любовь не нужно осознавать, Алан. Просто принимайте ее. Осознавать — это первый шаг к тому, чтобы сомневаться — сначала в себе, потом в нем. Удивляться можно, радоваться — как чуду, но осознавать не надо, — мягко сказал Шерлок и прибавил: — Кажется, мы позавтракаем и ляжем спать. Я взглянул на часы. Седьмой час. Рано, конечно, для завтрака... — Бог с ним, со временем, давайте я сделаю тосты или что-то такое простое прямо сейчас, и ляжем, тогда у нас есть шанс проснуться к ланчу или около того. Если будем ждать девяти, то уснем совсем поздно, и никакого Караваджо сегодня уже не успеем повидать. Что вам приготовить? Согреть еще молока? Шерлок взял меня за плечи и усадил на стул. — Теперь моя очередь готовить. У нас есть молоко, яйца и бекон. Как вы к луку шалот относитесь? — Ладно, тогда с меня завтрашний завтрак. Как раз куплю кое-что нужное заранее. Я ко всему хорошо отношусь, кроме устриц. Устриц мне почему-то всегда жалко.

***

Проснулся я около трех пополудни. Осторожно спустился вниз — Шерлок еще спал. Я вышел в палисадник, посидел на солнце, вернулся в кухню, начал готовить десерт к чаю, втайне надеясь, что шум разбудит спящего. До половины пятого Шерлок в кухне не появился, и я решил его разбудить. Войдя в гостиную я увидел, что он и не спит вовсе, лежит на диване и смотрит в потолок. — Давно проснулись? — Не помню. Я слышал, что вы в саду, но, наверное, опять задремал. Извините, что я так... Я подошел поближе. Да он болен! Весь в испарине и руки дрожат... Я плюнул на церемонии и сел на край дивана, взял его за руку — она была влажная, холодная и подрагивала даже у меня в руках — видимо, Шерлок не мог справиться с тремором. — Что такое? Что случилось?! — Не знаю, расклеился что-то. Вроде не простуда — да и откуда? Наверное, не стоило два дня торчать в лаборатории, не мальчик уже. — Ну да, мы с вами уже старики, не так ли? Он все пытался остановить дрожь в руках, но ему не удавалось, и я подумал, что при его-то характере он сейчас начнет досадовать, что его слабость видят, и загонит себя еще глубже. — Ничего, дружище, бывает. Это я вас ночью заболтал, надо было сразу спать ложиться... что, дорогой мой, болит что-то? Голова не кружится? — Ничего не болит, в том-то и дело. Просто холодом обдает, как будто тут сквозняк. — У меня чай готов. Сейчас! — Сбегав на кухню, я принес чай. — Я сделал сладкий, давайте-ка. Тут я понял, что чашку он не удержит и чай прольется. А чтобы его напоить, надо его усадить, а усидит ли он без опоры — тоже вопрос. При том, вчера он так дернулся, когда я пытался его обнять, что я не знал, как он отреагирует теперь... С другой стороны — а какой у меня выбор? И жалко его очень. — Шерлок, не надо только стесняться меня, пожалуйста? Я вам помогу сесть, и чашку подержу. От сладкого чая сил прибавится. Говоря это, я приподнял его и положил под спину подушки. Он не напрягся к моему облегчению, но видно было, что его слегка ведет, наверняка голова закружилась. Однако он послушно выпил чай и поблагодарил. — Вчера я вас очень обидел? — вдруг спросил он, снова откидываясь на подушки. — Вовсе нет. Но в какой-то момент у меня было ощущение, что я поймал ваше настроение... состояние. И оно было не из лучших. Ляжете, или сделать еще чаю? Там десерт, вкусный... или попозже? — Еще один чувствительный человек в нашей семье. — Он виновато посмотрел на меня. — А откуда у нас десерт? — Так я давно встал. — И что можно сделать из моих запасов? — Ваш брат говорил, что вы в детстве любили творог. Так что я перехватил молочницу, которая шла, видимо, к соседу... На кухне взбитый творог со сливками, желтком и ягодным сиропом. Ягоды я нашел на кустах, молочница сказала, что они точно съедобные и даже съела парочку напоказ. Очень милая девушка... не подумайте лишнего, — засмеялся я. — Принести? Вам понравится! — Майкрофт, значит, выдал маленькую тайну, — чуть улыбнулся он. — Только вы составьте мне компанию. — Составлю. Почему бы не выпить чаю. С Май... с шефом мы чай стабильно пропускаем. — Да полно вам, какой теперь уж шеф? Называйте моего брата по имени. — Вы бы знали, скольких усилий мне стоило впервые не произнести «сэр», обращаясь к нему. Понадобилось вообразить, что мне это все снится. Я принес десерт и вручил Шерлоку ложку, а креманку придерживал сам. — Вообще-то я делал для вас, но получилось три порции, так что ладно — одна моя. — Полторы, — выразил он протест, и я понял, что он начинает приходить в себя. — Делите честно. О!.. так мне даже в детстве не делали творог. Очень вкусно. — Я собираю кулинарные рецепты, — признался я, — И сам придумываю... мне это интересно. Майкрофт часто рассказывает о вашем детстве и всегда сетует, что у вас был плохой аппетит, но вообще-то за это надо ругать вашего повара или няню. Всегда можно подобрать то, что ребенку будет нравиться, приучать к тому, что еда — это вкусно и приятно. Есть люди, как Майкрофт — гурманы от рождения. А есть как вы или я, которых просто с детства не научили получать удовольствие от еды. Но все еще можно наверстать! — Вы у меня вместо няни? — усмехнулся Шерлок. — Я так еще больше домой захочу. Две недели... это же... я даже не насмотрелся на него. Что тут скажешь? Если вчера у него началась практически истерика, то сегодня мне показалось, что он готов заплакать, как ребенок, даже голос у него чуть не сорвался... ну, раз я вместо няни, значит можно? Я придвинулся поближе и стал гладить Шерлока по волосам. — Это ведь все равно лучше, чем если бы вы не увиделись до самого вашего возвращения. Ничего, дорогой мой, Рождество уже скоро... Поначалу он явно опешил, но хоть не дернулся. И стал чертовски похож на кота, который раздумывает — убежать или разлечься и позволить чесать себя за ухом. Наконец он принял решение, расслабился, закрыл глаза, я подумал было, что он заснет, но он просто лежал. Ему не было неприятно, он просто не знает, как реагировать, понял я. — Беда с этими Холмсами, — вздохнул я, — не знают они, как реагировать на обычную человеческую заботу, теряются. Да? — Холмсы — такие пугливые звери, они только на себе подобных спокойно реагируют. Их приручать надо, — улыбнулся Шерлок, не открывая глаз и окончательно расслабившись. — А почему вы думаете, что я не «себе подобный»? Я бы тоже растерялся, наверное, на вашем месте. Но знаете, я с детства заметил, что люди, когда видят, что тебе плохо, или когда ты им хочешь пожаловаться на что-то, чаще всего впадают в ступор, и в лучшем случае выдавливают из себя ничего не значащие общие фразы. Это отучило меня жаловаться, но всегда вызывало такую... досаду, что ли. — Так оно чаще всего и бывает. А насчет общих фраз... смотря какие фразы. Женщины вот очень хорошо реагируют на общие фразы обычно. Вроде «успокойтесь, милочка, все будет хорошо». — Подозреваю, что многие из них не отказались бы и от искреннего сочувствия, и от ласки. Только с ними проблема в том, что ласку они часто принимают за что-то иное, чего я, например, в виду не имею. Одна из наиболее умных женщин среди встреченных мной, сказала, что мне нужно было стать священником или врачом, тогда меня понимали бы правильно. — Про священника я сам же вчера вам сказал, — напомнил Шерлок. — Женщины не виноваты, что понимают именно так — у них глубинная вековая память поколений срабатывает, и приучили их мужчины. — Я их и не обвиняю, отнюдь. Сожалею в какой-то мере, что это так. Иногда я думал, знаете, что женщины не способны на дружеские отношения в принципе, пока та же женщина не убедила меня, что дело скорее во мне, чем в них. Но священник из меня не получился бы, а врачом я стать не мог, так что... — У меня в молодости была та же проблема с женщинами — никогда не мог поддерживать дружеские отношения. Ну, не вывешивать же мне объявление: «дамы, вы меня в постели не волнуете»? — Такие кардинально разные проблемы, а результат один... может, все же не только в мужчинах дело. А ты никогда не интересовался женщинами, вообще? — спросил я. Удивительно, как легко у меня получилось сменить в разговоре с Шерлоком интонацию. С другой стороны, глупо держать дистанцию, когда ты уже несколько минут гладишь собеседника по волосам. — В этом смысле? — переспросил он. — Нет, никогда. Обниматься случалось, когда работал под чужой личиной. Я всегда бывал на редкость целомудренным мастеровым или водопроводчиком. Рук особо не распускал. Должен сказать, что на ощупь женщины очень приятны. Мягкие такие, — он приоткрыл глаз и посмотрел на меня. Моя рука соскользнула вниз и упала Шерлоку на грудь. — А... мужчины нет разве? — вырвалось у меня. Его затрясло от смеха. — Это ты Джона спроси, — он сжал мои пальцы. — Он, наверняка, скажет, что я даже костлявый на ощупь. — Советуешь мне спросить Джона, какой ты на ощупь? Они же тут же вместе мне голову оторвут! — я тоже засмеялся и легонько ткнул Шерлока кулаком в плечо. — Ну как-то не было у меня возможности проверить, знаешь ли. Женщины пахнут иначе. А на ощупь — ну, я думал, что все одинаково мягкие... хотя нет, ничего я не думал по этому поводу. Даже в голову не приходило задумываться. — Джон по данной теме понимает больше всех нас. Насчет разницы. Но день заканчивается, а мы так и не выползли еще на свет божий. Может, прогуляемся и поужинаем где-нибудь в городе? — Ага, проголодался? Давай, одевайся. Только, чур, никаких устриц! — крикнул я уже вслед поднимающемуся в спальню Шерлоку. Он что-то ответил, но я не расслышал. — Устрицы — это к Майкрофту, — сказал он, спустившись. — Как насчет омара? Большого и сочного? — Отличная идея! Нам далеко? Пройдемся пешком? Кстати... тут, говорят, можно взять лошадей и проехаться на берег? Майкрофта мне верховой ездой соблазнить так и не удалось. — Лучше взять извозчика и на нем ехать к морю, далековато тут. — Извозчика... это у вас фамильное? — изумился я. — Почему? — не понял Шерлок. — Просто после купания в море на лошадь влезать лениво как-то. — Можно же не влезать сразу, отдохнуть сначала. Ну, подумай, извозчика нанимать, и чтобы ждал еще там сидел... смотрел, как ты купаешься, ага. Да и вообще, ну тебе-то зачем извозчик, сколько тут — миль пять-семь? Спокойно верхом проехать можно, там сколько угодно отдыхать... Шерлок, ты вообще бываешь где-то? Или маршрут университет-дом, и все? Я понимаю, ты на Востоке нагулялся... — Я после Тибета не мог смотреть на лошадей без содрогания, — признался он. — А город я уже давно изучил, почти год тут торчу. — Извини, про Тибет я понимаю. Но сам говоришь — год прошел, а после Тибета и того больше. Ну, ладно, не настаиваю. Но извозчика тоже не надо, давай уж тогда тут поблизости где-то... гулять, — вздохнул я. Сколько раз я слышал, как Джон вытаскивает Майкрофта на прогулку, а тот упирается. Кто бы мог подумать, что окажусь в роли доктора... — Нет, что ты, я не против, верхом так верхом, но сегодня пройдемся. — Сегодня-то конечно. Я вообще-то есть хочу, да и темнеет уже. Мы идем в ресторан твоего соседа? Или омары обитают где-то в другом месте? — Папаша Миро нам не простит, если мы у него не поужинаем. А на омаров он еще вчера намекал. — Соседа обижать грех. А что вообще ты любишь из еды? Кроме творога? От Майкрофта я ничего вразумительного не услышал на этот счет, кроме «главное, чтобы еда не была слишком симпатичной», что меня скорее запутало, чем что-либо прояснило. — А! — рассмеялся Шерлок и рассказал про нехороших овечек и кроликов. Под этот рассказ мы дошли до ресторанчика месье Миро. — Месье Сигерсон! Наконец-то вы ко мне выбрались. Омарами соблазнились? А вы, месье, любите морских обитателей? — Омаров определенно люблю! Меня зовут, — я вспомнил про сосну и усмехнулся, — Артур Пайн, я друг мсье Сигерсона. И я очень-очень голодный! — Когда месье Сигерсон только снял у меня домик, я думал, он совсем одинок, а тут к нему стали друзья приезжать. Это прекрасно! — Вообще-то он замечательный человек, — сказал Шерлок, когда хозяин ушел за омаром. — Он, конечно, не знает, кто я, и даже примерно не может себе представить. Но он бы не стал задавать вопросов, назовись я каким-нибудь турком. — А кто он сам? Он ведь не чистый француз? Акцента нет, но его артикуляция не полностью совпадает с произношением. Шерлок взглянул на меня с некоторым уважением. — Страшно сказать, он с Корсики. — О! Корсиканец! Если мне не понравится кухня, обязуюсь молчать, чтобы не нарваться на вендетту. Впрочем, судя по вчерашнему ужину, кухня мне понравится. Нам принесли омара — надо отдать должное, хорошо приготовленного и красиво поданного. Кроме того, хозяин принес самолично еще несколько закусок и бутылку местного вина, выпил с нами по моему предложению первый тост — за благополучие его заведения, как принято на Корсике, и очень довольный ушел, оставив нас одних. — Я оставлю имя Артур Пайн для общения с Кларком. Мне всегда нравилось имя Артур. А почему ты не разрешаешь называть себя уменьшительными именами? Нет, я не собираюсь, мне просто интересно. Шерлок рассмеялся и шепнул, наклонившись ближе ко мне: — Они глупые какие-то. А Шерли — это вообще имя для девчонки. — Хм... Моего кузена звали Джеймс. Мать звала его Эми. Ну, и я за ней повторял, и не понимал, почему он так ужасно злился. — Вот бедняга, — посочувствовал Шерлок то ли мне, то ли моему кузену. — Я не со зла, мне было года три, но он был старше, мог бы и объяснить, — вспомнил я тумаки от братца, — я же не хотел его обижать. А он сразу кулаки в ход пускал. Теперь он священник, наверное. Собирался им стать во всяком случае. — Я бы мог сказать, что у кого есть данные, тот священником почему-то не стал — и наоборот. Но не буду. Это замечательно, что ты стал вроде бы простым секретарем. — Ну, какой из меня священник... я не очень... ну, не то чтобы совсем атеист, но где-то близко к тому. Я не уверен, что бога нет, скажем так. Но в любом случае уверен, что если он есть, и если люди хотят с ним общаться, то посредники им не нужны. Надеюсь, тебя это не шокирует. Ну а врачом... я, может, и мог бы стать врачом, но увы — когда я вышел из колледжа у меня за душой не было ни пенни. Платить за учебу мне было бы просто нечем. — Вроде как нужно посочувствовать, но ведь судьба же? Вышло, что ты и немножко священник, и немножко врач. Для чьей-то души. — Да я не жалею, что ты, наоборот, у меня идеально все сложилось. И ни в одном университете меня не научили бы и на четверть тому, чему научил шеф. Мне просто сказочно повезло. Твое здоровье.

***

На следующее утро мне удалось наконец сварить кофе. Еще накануне в ресторане, когда перед десертом хозяин подошел к столику узнать, все ли хорошо, я отдал ему составленный заранее список продуктов, которые мне понадобятся завтра. Я твердо решил на следующий день лично приготовить ужин, который понравится Шерлоку. Месье Миро, надо сказать, совершенно не удивился, наоборот, кивал очень одобрительно — мне даже показалось, что он не только хозяин ресторана, но и сам повар. Во всяком случае мы с ним обсудили некоторые тонкости и немного поспорили о специях под скептическое фырканье Шерлока. Когда на следующее утро я спустился вниз, то нашел на дворе скучающего (это в шесть утра-то) внука хозяина с корзиной продуктов. Я старался не разбудить спящего в гостиной Шерлока, поэтому не стал варить себе кофе, чтобы запах его не потревожил, а ушел в сад за домом и там какое-то время, раздевшись до подштанников, благо садик ниоткуда не просматривался, делал зарядку. В результате я не услышал, как Шерлок проснулся и вышел, застав меня буквально стоящим на голове. — Впечатляет, — улыбнулся он. — Кстати, вот ты читал рассказы Джона. Ты веришь тому же, что и читатели? Что я мог сохранить хорошую спортивную форму, никак не тренируясь? — Конечно, нет, это в принципе невозможно. Но у тебя, наверное, какая-то другая система. Я хочу сказать, бокс, борьба — я этого всего не знаю, но подразумеваю, что нужен спарринг-партнер. Я, увы, в этом смысле полный ноль, даже в детстве ничем таким не занимался. Так, гимнастика... Я тебя шумом разбудил? — Не только гимнастика, судя по твоей мускулатуре. Гантели? Майкрофт, если будет всегда просыпаться позже, никогда тебя с ними не увидит. Тут Шерлок внезапно скинул халат и, оставшись в подштанниках, встал на руки и прошёлся по тропинке. — Сам бокс нуждается в дополнительной подготовке, — сказал он, вернувшись на ноги и, клянусь, даже не запыхавшись. — Ну, меня, конечно, всегда больше, стыдно признаться, заботила внешняя, так сказать, сторона дела, форма... Судя по тому, что доктор искренне верит в то, что пишет, он тоже не видит, как ты тренируешься? А за руки не боишься? Ну... в смысле скрипки? — При боксе стоит бояться за голову в большей степени, чем за руки, хороший удар по голове может и убить. Кто тебе показал йогу? — поинтересовался он, поскольку я так и стоял на голове. — Один индус — привратник из министерства иностранных дел. Он как-то сказал мне, что я неправильно дышу... ну и с этого началось. Хорошо быть секретарем — и прислуга держит за своего, и министры... побаиваются, учитывая, чей именно я секретарь. Ты в отличной форме. — До тебя мне далеко. В позу лотоса сесть можешь? — улыбнулся Шерлок. — Могу. — Кажется, мы слегка выпендривались друг перед другом. Я перевернулся, сел и скрестил ноги. — Но это скорее для медитации, чем для чего-то физического. И, кстати, в отличие от Алана Грея, Артуру Пайну было бы не грех уметь если не боксировать, то хотя бы просто драться. На всякий случай, а? — Драка — это непросто. Тебе нужно учиться не драться, а защищаться и убегать, — усмехнулся Шерлок. — Убегать не входит в мои планы — в данном случае уж точно, — шутливо возмутился я. — В твои планы может входить что угодно, — Шерлок отвечал серьезно, — но если ты никогда не бил человека первым, тебе надо учиться именно защищаться. И не для того, чтобы выдержать длительный бой, а чтобы у тебя было время уйти. — Не стану спорить, тебе виднее. Научишь чему-то нужному, на твой взгляд? И учти, что чисто психологически я могу ударить первым, во всяком случае стрелять первым мне приходилось. Мне нужны умения и навыки, а рефлексии от меня ждать не стоит. — Дело не в рефлексии, Алан. Ладно, давай для начала я научу тебя правильно стоять. Стоять так стоять. Шерлок показал мне стойку. — Это не совсем, как в боксе, как ты видишь. Обычно какой-нибудь головорез имеет психологию обезьяньего самца: он выпрямляется, выпячивает грудь, то есть самым глупым образом подставляет под удар довольно критичные точки своего тела. Ты же в такой слегка согнутой и расслабленной позиции готов нанести удар. Собственно, если противник один, то драка может закончиться сразу, не успев начаться. Нет, расслабь плечи. Ступни чуть выверни внутрь. — Куда бить? Сразу в пах? — уточнил я. — Пах мужчина инстинктивно защищает, — усмехнулся Шерлок. — Так что просто так паховую область без отвлечения не поразить. Но, допустим, если тебе удалось уйти от прямого удара, пригнувшись, вот тут у тебя есть время для удара в пах. Но вообще-то хороший удар в лобковую область может вызвать потерю сознания и даже разрыв мочевого пузыря. Руки у тебя не набиты, но набалдашник трости вполне подойдёт. Через час я выдохся и лег на траву. Шерлок, по-моему, даже не вспотел. — Идем в дом, тебе надо размять мышцы, — сказал он. — Н-да... не отказался бы. Но сначала мне надо... — я оглядел себя, — где тут можно взять ведро холодной воды? — Холодной? — он присвистнул. — В душ сходи. Она там чуть теплая. — Да куда в дом в таком виде... я же мокрый весь! Как тебе удается не потеть после таких тренировок? — Мокрый — и что? Кто тебя там видит? — рассмеялся Шерлок. — Марш! Он затащил меня в дом и придал ускорения в сторону ванны. — Только корзину не трогай! — крикнул я, уже добравшись до воды, — можешь взять оттуда молоко, если надо, остальное там для ужина! Вода была прохладной, и в другое время я бы простоял под струями подольше. Но ведь я обещал сварить кофе. Я выключил воду и прислушался к звукам: — Мсье! Ваш братик просил еще яблоки, мсье Сигерсон! Я вот принес! Куда положить? — услышал я и замер. — Отнеси на кухню, парень. Дождавшись, пока маленькие ноги пробегут туда-сюда, я перевел дыхание и вышел из душа. На кухню Шерлок меня не пустил. Перехватил по дороге. — Разденься до пояса, — он усадил меня у стола, на край которого постелил сложенный плед. — Положи руки и опусти на них голову. Ничего, кроме оливкового масла нет, но оно самое подходящее. Предупреждаю, вначале может быть больно. — Ничего себе, — охнул я уже через несколько секунд, — ну у тебя и руки. Подковы можно гнуть... — Подковы я гнуть не пробовал... «братик», — усмехнулся он. — А кочергу согнуть могу. — Я слышал мальчишку, — признался я. — Но я ни при чем, я ничего такого не стал бы говорить, Шерлок. Это он сам так решил почему-то. — Сиди спокойно, брат мой, — рассмеялся он. — Ты же меня на год младше? Наконец-то почувствую себя в роли старшего. Он перешел на шейную область. Я зайокал. — Терпи. Ты спросил, почему я не вспотел. Потому что не тратил энергию. А у тебя половина потов сошло, потому что ты был зажат. — На год.... ой... а как научиться не тратить энергию? Я тоже... ай... хочу так уметь! Слушай, когда доктор разминает Майкрофту спину, это тоже сперва так больно? Он просто терпит? — Со временем больно уже не будет. Майкрофту массаж делают регулярно. И не после занятий по рукопашному бою. Когда движения у тебя дойдут до автоматизма, ты тоже перестанешь потеть. Так… масло уже практически впиталось в кожу. Посиди так немного, потом выпрямись, но не вставай сразу, а то голова закружится, — набросив мне на спину какую-то ткань, Шерлок ушел в душ. Велено было сидеть — я сидел и думал, что это значит. Шерлок не придает словам значения, или это правда намек на то, что он готов принять меня в семью? С одной стороны, ему сложно понять, что это может значить для человека, у которого с раннего детства нет родных. А с другой — он очень любит своего брата и просто так шутить по этому поводу для него было бы странно... или нет? Посидев минут десять, я встал, подхватив чуть не упавшее полотенце. Вроде голова не кружилась. Прошел на кухню. Яблоки — это значит, что к чаю можно сделать немецкий штрудель. Я быстро взбил яйца для омлета, помолол кофе и поставил варить овсянку с корицей. Когда Шерлок спустился, она как раз доваривалась. — Посмотри за кашей, ее надо снять через три минуты? Я еще раз ополоснусь и сядем завтракать. — Слушаюсь и повинуюсь, — Шерлок сложил ладони, изображая джинна. После завтрака я наконец-то сварил кофе. По-моему, я мог и не стараться до такой уж степени, потому что Шерлок выпил бы любой. Правда, может быть, ему и правда нравилось... Но когда я наливал ему третью чашку, то предупредил: — Учти, он крепкий. Какие у нас планы на сегодня? Галерея? — Да уж, на пляж устраивать спарринг я тебя не повезу. Отдохни немного, а завтра поедем туда. Там песок — падать мягко. Если хочешь, поедем в галерею. Или в ботанический — куда пожелаешь. — Давай сначала в галерею. Перекусить можно в городе, а вернуться... Мы успеем до четырех? Я хочу сделать штрудель к чаю. Ты любишь яблоки? Это было первое, что я научился готовить — немецкий штрудель. У нас в школе учился мальчик-немец, ему часто привозили гостинцы, один раз привезли такой пирог, и он меня угостил. Меня часто ребята угощали, своих-то подарков из дома у меня не было. Но этот штрудель… он мне тогда так понравился, что я потом долго мечтал поскорее вырасти, начать зарабатывать и купить себе такой. Даже представлял, что приду в холл какого-нибудь отеля, там будет все золотое и шелковое, я сяду за столик на диван и закажу себе три порции сразу. Я вообще яблоки люблю. Когда Майкрофт принял меня на работу и сразу выдал аванс, он велел купить себе костюм. Но я первое что сделал, когда обналичил чек, — купил себе дюжину яблок. — Н-да… — выдохнул Шерлок, — вот так начнешь сравнивать, и окажется, что не так все было и плохо. — Ты о чем? — не понял я. — Да так, — махнул он рукой. — Я не очень люблю сырые яблоки, но в качестве начинок и джемов — люблю. И когда яблоки с корицей — тоже. — Обязательно будет с корицей, и еще можно добавить изюм, если хочешь. Я вообще люблю корицу, в кофе тоже немного есть. А Майкрфот рассказывал тебе, как мы в Италии... добывали виноград? — Воровали, — улыбнулся он. — Рассказывал. Ты у него вообще с языка не сходил все три дня. Наверное, я покраснел. Надеюсь, Шерлок спишет это на то, что мне стыдно было воровать виноград. Но ведь приятно, когда о тебе помнят, да еще в ситуации, когда с братом не виделся больше года... — Ну да, воровали. Мне хотелось, чтобы он все время... ну, отвлекался от всяких ненужных мыслей. Так что я его умотал за две недели, наверное. — И правильно, что умотал, — Шерлок тронул меня за запястье. — Ты вообще совершил с ним чудо. — Просто когда доктор уехал сюда, он очень растерялся и не находил себе места. Мне было слишком жалко его, чтобы я мог бездействовать... А потом все как-то само... сложилось. Честно говоря, я очень боялся, что тебе это чудо, мягко говоря, не понравится. Я очень рад, что боялся зря. — Наоборот. Единственное, о чем я могу сожалеть, что у вас не сложилось раньше. — Я тоже. Но не потому что... ну, то есть, всему свое время, и, наверное, именно сейчас это время для него настало. Но я жалею потому, что отдаю себе отчет: стоит в любой момент появиться миссис Форестер — и все может измениться. Хотя я надеюсь, что друзьями мы с Майкрофтом все равно останемся навсегда и что он понимает — я приму любое его решение. — Послушай меня, — сказал Шерлок, нахмурившись, — и спокойно по возможности. Если Майкрофт ринется в Геную, поставив тебя перед фактом, что вот она — любовь всей жизни, только потому, что она женщина и на ней можно жениться, боюсь, что для меня, несмотря на мои самые теплые чувства к Айрин, будет очень сложно потом общаться с братом. — Я наверняка не буду счастлив, если меня... — запнулся я, — ну... он ее любит, и я действительно хочу, чтобы он был счастлив, даже если и не со мной. Но две вещи я знаю точно: я готов быть рядом с ним в любом качестве, лишь бы рядом, и второе — не дай бог, если все это может как-то испортить ваши с ним отношения. Для него нет ничего важнее, чем ты и ваша дружба. — Алан, он знает тебя больше двадцати лет и прекрасно понимает, что в тебе нет даже грамма разумного эгоизма. И если он воспользуется этим... вообще-то это какой-то другой человек будет, не Майкрофт. — Он и не воспользуется, но вот будет ли он при этом счастлив? Ладно, не стоит загадывать. Как кофе-то, нравится, или из вежливости пьешь четвертую чашку? — Не из вежливости, но в какой-то мере по необходимости. Взбодриться надо немного. — Устал? Ну хоть не как вчера? Завтра сварю на песке, как Майкрофту нравится. — Определенно, не так, как вчера, — почему-то очень смутился Шерлок. — Но кочергу я сейчас точно не смог бы согнуть. — Тогда моем посуду и в город? Я напустил теплой воды в мойку, вымытые тарелки и чашки передавал Шерлоку, который вытирал их. — А ужинаем сегодня дома, — заметил я, — у меня есть планы. Кстати, ты любишь желе? Не сладкое, я имею в виду — вообще желе? — Как в заливном? Люблю. Черт, приятно, когда тебя так балуют, — улыбнулся он, убирая чистые тарелки на полку. — Баловать приятнее. Шерлок Холмс Небольшая, но расширяющаяся с каждым годом галерея Фабра... Это, конечно, не Уффици, но и тут было на что посмотреть. — Как ты относишься к старым голландцам? — спросил я. — А я ко всему хорошо отношусь. Это я так камуфлирую ответ «не знаю», — улыбнулся Алан. — Мне правда интересно, но я не очень разбираюсь в живописи. Наших современных знаю по долгу службы, да про итальянцев мне когда-то рассказывала одна знакомая подробно... но боюсь, что личная жизнь Микеланджело ее интересовала больше, чем его творчество. Мы вошли в зал, где висели миниатюрные картины голландцев. — Чем они мне нравятся, так это тонкой работой. Они по содержанию — совершенные импрессионисты, но по технике это что-то удивительно. Такой художник за год мог написать до сорока картин, это очень много. Но при этом посмотри, какая техника. Маленькие картинки для самых обычных домов. — Самые обычные люди. Самые обычные пейзажи — все, что художники и их заказчики видели каждый день, — задумчиво кивнул Алан. — Вот именно. Самые незначительные подробности: одежда, мебель, что они ели и пили, во что одевались, как выглядели дома — все столетие запротоколировали. Мы поднялись на второй этаж. Тут было несколько картин раннего Возрождения и начала классицизма из Италии. Бесконечные головки Греза. Я со смехом поведал Алану о вкусах Мориарти, у которого над столом висело полотно наподобие. — А теперь я покажу тебе нашего с Майкрофтом прадеда. Клод Жозеф Верне — прошу любить и жаловать. — Ничего себе... если бы картины моих предков висели в музеях, я бы, наверное, ужасно гордился и всем об этом рассказывал. — Иногда в музеях выставляют что-то, что ценно на века, а иногда сюда попадают вещи, потому что они старые. Но прадед был неплохим маринистом. Звезд с неба не хватал, конечно, но работал на совесть. Знаешь, тут огромное количество картин самого Фабра. Вот кто себя увековечил, — рассмеялся я. — А ты вообще какую живопись предпочитаешь? — Ты будешь смеяться. — Обещаю, что не буду. — Мне нравятся цветы. Мне бы понравилась картина — окно, а рядом на столе стоят цветы в каком-нибудь кувшине. Такие... дикие, полевые. Только Майкрофту не говори. — Почему? — не понял я, — Не думаешь же ты, что он осудит твой вкус? — Не осудит, но... я не хочу, чтобы он меня так воспринимал. — Как «так»? — я был по-настоящему удивлен. — Что не так с цветами? — Ну не важно, не говори и все. Пусть считает, что мне нравятся рыцари в доспехах. Или Мадонны. — Просто потому, что у вас с ним разные вкусы в живописи? Алан, дорогой, зачем такие вещи скрывать? — Да нет, нравиться может разное. Но то, что нравится мне — слишком просто... примитивно для него. Посмотрев напоследок на Караваджо, мы вышли из музея и направились в сторону дома. — Вообще-то это неправильно, Алан, — вернулся я к разговору. — Майкрофт тебя любит таким, какой ты есть. — А какой я есть? Я очень компетентный секретарь, я обладаю отменной памятью, могу наизусть повторить несколько один раз прочитанных страниц текста, знаю десяток языков, умею работать с цифрами и фактами, кроме того, я предан шефу и отклонил несколько очень заманчивых предложений о работе... Я двадцать два года стараюсь соответствовать идеалу. И вдруг — цветочки. Нет, Шерлок, не вписывается. Тебе я могу сказать, ему — нет. — Ты добрый и сердечный человек, Алан. Ты прекрасный друг. Ты мужественный и смелый. Десяток языков — это впечатляет, конечно, но вряд ли Майкрофт думает о них, когда на тебя смотрит. — Да ему и думать об этом не надо, он меня сам всему этому научил. Знаешь, как он учил меня языкам? Переставал говорить на английском. Просто на пустом месте он вдруг начинал общаться со мной только на итальянском, например, или на русском. И пока я не осваивал язык настолько, чтобы можно было работать на нем без ущерба для дела, он не переходил обратно на английский. — Что ж, ты, в некотором роде, достойный его ученик, но это сфера интеллекта. А при чем тут твои личные вкусы? — Вот именно, ни при чем. Если бы ему это было нужно, он бы учил меня и этому. Он же по сути слепил меня из сырой глины. Я даже кулинарию сделал своим хобби потому, что он гурман. Любить цветы он меня не учил, значит, ему это не нравится. — Ты не прав, Алан. И пойми наконец, ты не только секретарь — ты близкий человек, а близкие друг друга дополняют, а не копируют. — Зачем его дополнять? Он и так цельный. В общем — не говори, ладно? О, мы дома. Быстро дошли за разговорами. Так, я на кухню, буду колдовать над штруделем. Отдохнешь пока? — Не собираюсь я отдыхать. Говори, чем помочь. Яблоки ведь нужно чистить и резать, как я понимаю. — Нужно, тесто я поставил с утра, так что оно как раз готово. Ну, выбирай, яблоки чистить или тесто раскатывать. В общем-то это все быстро и несложно. — Яблоки. Это я точно смогу и ничего не испорчу. Значит, шкурка, середина и потом как порезать? — Мелкими кусочками, давай, я покажу. Ха, и я могу тебя чему-то научить! — обрадовался Алан. Мы занялись начинкой и тестом, потом он намазал и скатал рулет и поставил в плиту. — Через полчаса будет готово. А после чая я займусь мясом, там помогать не надо, но мы можем просто поговорить о чем-то в это время, если ты не устал. — Почему не надо помогать? Там так все просто или из меня никудышный поваренок? — Ни то ни другое. Просто я хочу сам приготовить для тебя. — Тогда я буду сидеть тут и отвле... развлекать тебя разговорами, — рассмеялся я. — Что ты еще любишь из того, про что нельзя говорить Майки? — Хороший вопрос... не знаю. Я люблю лошадей, но это не секрет от него, просто он не разделяет моего отношения к ним. Хотя кусочек сахара для лошадей у него всегда с собой есть. Что еще-то… Наверное, все остальное он про меня знает. — И ты всерьез считаешь, что любовь к цветам его шокирует? — я пожал плечами. — Расскажи мне тогда, что еще ты любишь. Я-то не знаю. — Да по-моему ты все знаешь. Я люблю свою работу, причем мне нравится сам ее процесс. Мне очень приятно, когда шеф еще не закончил говорить, а я уже понял его мысль. Еще приятнее, когда я понял ее заранее и уже выполнил то, что он задумал. Я люблю готовить, причем, недавно я окончательно осознал, что готовить для близких куда приятнее, чем для себя. Люблю верховую езду. Детенышей животных, да и вообще животных, наверное. Рыбалку. И узнавать новое. Еще мне нравится читать приключенческие романы, извини. И... купаться по ночам. — Особенно в обществе? — подмигнул я. — Ну, в общем, конечно... хотя как раз на берегу все было совершенно невинно. Даже когда Майкрофт сказал, что подштанники лучше снять, потому что когда выходишь в них из воды — это еще хуже, чем когда выходишь без них... черт! Я расхохотался, потому что в этот момент понял мысль Алана: он вдруг вспомнил, что назавтра мы собрались на море, и только сейчас до него дошло, что купаться придется в подштанниках... — Поедем куда-нибудь в отдаленное место. Но не переживай — подштанники снимем, они должны остаться сухими, а то потом на песке валяться придется. Или ты передумал учиться драться? — Нет, я-то не передумал, но, скажи честно, тебя это не смущает? Я как-то не подумал об этом утром. — Я же не собираюсь с тобой в обнимку плавать, — хмыкнул я. — Так что не переживай. И потом я к тебе уже привык. К Антиноям тоже привыкаешь. — Майкрофт считает, что я похож на Персея. Шерлок, ты прости, я идиот, конечно, я просто вообще не подумал, что это может доставлять какие-то неудобства. Сам я, как ни странно это теперь звучит, не воспринимаю мужчин как объект сексуального интереса, и не подумал, что тебе может быть... некомфортно от этого. — Это совсем не странно, вполне понятно. Но у меня ведь и до Джона были мужчины. Однако я на тебя в саду смотрел, и меня это никак не взволновало. — Не взволновало, потому что Джон... или потому что я принадлежу твоему брату? — И то, и другое, наверное. Правда когда делал массаж — слегка возбудился, — поддразнил я его, уже понимая, что человек, которого я всегда считал абсолютным донжуаном, и который менял по десятку женщин в год, краснеет от таких разговоров, как мальчишка. Алан окончательно смутился, а я засмеялся и хлопнул его по плечу. — Наверное, я вообще не в твоем вкусе, — пробормотал он. — Ты ведь и в молодости на меня внимания не обращал. А у нормальных людей всегда есть какой-то тип, который им нравится. Хотя мне нравились совершенно разные женщины... ну, а кто сказал, что я нормальный? А можно спросить? У Майкрофта дома на каминной полке и в кабинете на столе стоят портреты — твой и вашей матери. А отца нет. Вы не общались из-за этого? Он не одобрял твои вкусы? Если не хочешь — не отвечай. — До того, как отец стал не одобрять мои, как ты это назвал, вкусы, он довольно долго в глубине души не одобрял сам факт моего существования, так что это стало последней каплей. Собственно, из-за меня Майкрофт в конечном итоге перестал общаться с отцом. — Он родной вам? Отец? — Да, конечно. Майкрофт на него очень похож внешне. Отец был красивым мужчиной в молодости, несмотря на полноту. — Повезло тебе, что был брат. А брат как узнал? Сам понял или ты рассказал? Я понимаешь почему спрашиваю... хочу понять, он исключительно из-за тебя так относится... ну, с пониманием, или... — Думаю, что он изначально относился к таким вещам спокойно. Потому что я в юности обсуждал с ним свои сердечные дела — если бы только из-за меня, его все равно бы это царапало, и я бы заметил. Брат узнал очень просто: отец меня поймал как-то за конюшней в объятиях нашего конюха — мне тогда было шестнадцать. Тогда он меня даже ударил, первый раз в жизни. Но намного страшнее было, что он обещал написать брату — у меня от мысли, что Майкрофт может меня разлюбить, началась горячка. Но Майкрофт приехал и забрал меня к себе в Оксфорд. — Забавно, но меня тоже впервые поймали за конюшней, правда мне было двенадцать, я был с молоденькой горничной... и поймал меня учитель. Но в общем я хорошо помню, что сесть на задницу смог только через неделю. Я ужасно боялся, что девушку выгонят, ей было лет восемнадцать... но ее, кажется, в тот раз даже не наказали. Как я сейчас понимаю, она не только со мной ходила за конюшни, и была удобным вариантом для многих... взрослых. Еще помню, что мои одноклассники потом пытались меня вразумить, мол, если тебе так не терпится — есть же куча приятелей, чего ты полез к этой грымзе, но я своего не оставил, разве что научился конспирации. Алан достал из духовки штрудель и начал заваривать чай. — Раненько ты начал, — рассмеялся я. — В двенадцать лет, с ума сойти. Я втянул запахи от штруделя. Это просто рай какой-то. — Ты правда считал, что Майкрофт мог тебя разлюбить? — спросил он как бы между делом. — Во всяком случае, я боялся, что он будет испытывать ко мне брезгливость. — Вопрос Алана вернул меня на грешную землю. — Как ты понимаешь, такие вещи случаются в семьях. — Не знаю, для меня понятие «семья» очень умозрительное. Но, по-моему, это самое невероятное, что можно представить — чтобы вы с братом разлюбили друг друга. Даже когда ты... активно гробил свое здоровье, я не верил, что ты не любишь Майкрофта или не осознаешь, чего ему это стоит. Наверное, это и примиряло меня с происходящим — я понимал, что раз ты не останавливаешься ради него, значит действительно не можешь. Он положил штрудель на тарелки и разлил чай. Я предпочел заняться штруделем. Сладкое замечательно примиряет с действительностью. Я съел кусок и мне полегчало, но я совершенно штрудель не распробовал. — Еще, пожалуйста, — попросил я. — Держи. Вкусно же? Жалко, сливок взбитых нет. Ты извини, я опять лезу, куда не просят... Ты тоже можешь задавать мне любые неприятные вопросы. — Очень вкусно. Правда. — Я помолчал. — Знаешь, в то время меня иногда посещала ненормальная мысль, что лучше бы брат меня разлюбил. Остановиться я уже не мог... думал иногда: «Пошли ты меня к черту, тебе же станет легче». — Любовь — куда более сильный наркотик, чем все остальные. А для него забота о тебе — вообще суть всей жизни. Поверь мне, от такого отказаться невозможно. — Я знаю... Давай о другом, Алан. Не хочу говорить об этом — просто не могу. — Прости. Спрашивай ты, я обещаю честно отвечать на любые твои вопросы. Не может быть, чтобы у тебя их совсем не было. Вы в детстве в школе играли в двадцать вопросов? — Может быть мальчишки и играли, не знаю. — Мы ровесники, были бы знакомы в детстве — могли бы поиграть. Ты можешь задать мне двадцать вопросов, любых. Обещаю ответить на все и ни разу не отказаться. — Самое смешное, что я привык задавать людям вопросы, но в большей степени привык, что мне все рассказывают как на духу. И просто так спросить о чем-то таком, что может быть даже неприятно, мне нелегко. Кроме того, в силу опыта, я могу предполагать некоторые вещи. Ладно... попробуем. Ты можешь представить себе какую-нибудь ситуацию, когда ты вынужден будешь отказать Майкрофту? — Нет, не могу. И даже уверен, что такого просто не может быть. — Не зарекайся, это нормально. Когда ты впервые понял, что вы могли бы стать любовниками? — Именно стать — в тот момент, когда это произошло. Что готов к этому... наверное, незадолго до того, когда сам это озвучил. Раньше мне это просто не приходило в голову. То есть, готов я был наверняка очень давно, но сам этого не понимал только потому, что не задумывался. — То есть ты никогда не желал Майкрофта? — Нет. Совершенно точно — никогда. Я всегда знал, что люблю его, но это было абсолютно платонически. — А сейчас? — Сейчас — другое дело. Я ни с кем такого не испытывал, как с ним. А у меня большой опыт с женщинами. Кстати, я благодарю судьбу за этот опыт, иначе бы я, как мальчишка, кончал бы до того, как успевал что-то осознать. С ним каждый раз — как взрыв. — Тем не менее, ты ограничиваешь себя в чем-то? — В постели? Ну, как сказать... я хочу делать то, чего хочется ему. К сожалению, я и сам не очень многое умею в этом плане... Я судить могу только по себе, а женщины, как ты понимаешь, не просто устроены иначе, но и могут не все... Может быть в силу своих каких-то особенностей я и раньше больше отдавал, чем получал в постели, и мне этого всегда было достаточно. — Короче говоря, сношение вы не практикуете? — Нет. Пока нет, во всяком случае. Да я и... чисто теоретически... но практически я ведь даже не уверен, что ему это понравится. Я сам-то не пробовал. — Ты пробовал в одном качестве-то. Что ты иначе делал со своими дамами? — усмехнулся я. — А тебе хотелось бы? Он задумался. — Если бы я был уверен, что ему это понравится, то да. С женщинами... они все были уже замужними, опытными, так что понимали, чего ждать и были, мягко говоря, не против. — А... — я подыскивал определение, а потом подумал, что раз слово «сношение» не шокировало, то и это не должно, — как насчет минета? — Ну, пока нет, но это ему должно понравиться, я думаю. Так что я просто не тороплюсь. Я не хочу... его напугать, что ли. Месяц прошел всего. Я должен понять, что ему нравится, кроме, собственно, ласк. — Алан, дорогой, откуда ему знать, что ему нравится, а что нет? Он до тебя, прости за такую интимную подробность, был девственником. Да я думаю, ты и так в курсе. Я задал только восемь вопросов, какой ужас, а Алан решил быть стойким джентльменом. И я даже не представлял, чем его спровоцировать-то. — В курсе, конечно. Но я пока что делаю только то, что нравилось и мне самому. До минета я дойду, а вот дальше... то, в чем я банально не имею никакого опыта... Женщины, знаешь, они для этого более приспособлены физически, там все... а я даже с девственницами дела никогда в жизни не имел. — Надеюсь, вы дойдете взаимно. И не вздумай возражать, если он тоже захочет попробовать. — Я вообще не собираюсь ему ни в чем возражать. Тут меня осенило. — Ты хочешь меня о чем-то… хочешь советов? — Поскольку речь идет о твоем брате, мне как-то неловко просить делиться опытом. Но если тебя это не шокирует, я буду благодарен за какие-то... рекомендации, что ли? Когда обладаешь женщиной, по крайней мере уверен, что ей будет хорошо. А если женщина опытная, то она и сама в этом не сомневается, а тут... Это ведь... это больно, наверное... Я пропустил мимо ушей самоуверенное заявление, что женщине по умолчанию должно было быть с ним хорошо. — Тогда по ходу дела еще вопрос — я уже не помню номер — а почему ты уверен, что у нас с Джоном именно такая расстановка сил? — Я не задумывался, какая у вас расстановка сил, если что. Я имею в виду, что опыт — с любой стороны — надо иметь, у тебя он есть, а у меня нет. Алан в общем мужественно прослушал мою длинную лекцию, лишь изредка слегка краснея. Я, впрочем, старался не слишком расписывать ощущения с обеих позиций, ограничившись лишь общими оценками «приятно, очень приятно, после такого и умереть не жалко». Мы что-то заговорились, а после таких тем хочется или есть, или немедленно прыгнуть в постель. Второй вариант отпадал, так что я напомнил Алану про мясо. — Да оно варится, Шерлок. Еще двадцать минут, — он взглянул на часы, — ой нет, семнадцать. Черт, чувство времени хромает. Через семнадцать минут отварится — и буду делать желе. Спасибо, я правда очень благодарен. Десять вопросов за тобой. — Cчитал все-таки, — мрачно усмехнулся я. — А по очереди нельзя? — Я не умею не считать. Это моя профессия. Ты же не умеешь не замечать, как протерт рукав или там не обращать внимания на следы пепла. Я отвечу и на двадцать первый, и на сто двадцать первый вопрос. А зачем тебе по очереди? Сразу чувствуется, что ты и правда так в детстве не играл. Хочешь узнать, что я хочу спросить — спроси об этом, и я отвечу. — Я в детстве вообще не играл ни с кем. Дома сам с собой, а в школе было не до игр. Так что о таком простом выходе из положения я не догадался. Но у меня и правда созрел вопрос. Когда я спросил Майкрофта, какова была твоя реакция на предложение переехать к нему, он сказал, что ты обрадовался. Слово «обрадовался» предполагает... может, конечно, не бурное выражение восторга, хотя, кто знает, но просто открытое выражение радости. А что было на самом деле? — Я не надеялся на это, тем более, что за несколько минут до того он сказал, что поживет некоторое время в клубе, пока доктор не вернется, так что мы будем вместе. Я не ожидал, что он вдруг предложит мне переехать, это застало меня врасплох. У меня было ощущение, что случилось что-то невероятное, о чем я мечтал много лет, но на что никогда не надеялся. — Ты был ошеломлен? — Я не поверил... нет, не так, конечно, но я пытался себя остановить, найти, что я тут мог не так понять, но не получилось. Выходило, что я действительно вдруг получил подарок, которого просто не могло быть. — Если тебе понадобится помощь, если у вас возникнут какие-то сложности — только скажи. — Обещаю: если я обращусь за помощью, то только к тебе. Жаль, что мы не учились в одной школе... хотя, конечно, моя школа, наверняка, была попроще. Можно мне задать вопрос? Что именно хранит Кларк? Я понимаю, что бумаги, но что конкретно? — Жаль, что мы не учились вместе — это верно. А что конкретно хранит Кларк, я не знаю. Был черновик письма, которое я писал брату в университете. Я потом письмо переделал, а черновик пропал, и я даже забыл про него. Это история долгая, но он попал к Мориарти — там не было никаких имен. Там не было вообще никаких доказательств, кроме моего почерка. И я не знаю, собирал Мориарти еще какие-либо сведения или нет. И если собирал, то что попало в руки полковника. Половину того письма профессор отправил мне — такой широкий жест или попытка вынудить меня пойти на компромисс. Он никогда не пытался шантажировать меня этим. Ему нравилась честная игра. Если бы полковник стал просто меня шантажировать, я бы его убил. Но гипотетическое существование неких бумаг, которые могли бы повредить, в первую очередь, не мне, а Майкрофту, вынудило меня принять условия полковника. Алан кивнул, достал сварившееся мясо и языки и занялся желе. Было явно заметно, что у него созрел еще какой-то вопрос или же зудит какая-то мысль, которую он отчего-то не стал озвучивать. — О чем ты подумал только что? — все-таки спросил я. — О том, что ты можешь не поверить, но мне все равно, кому из вас это может повредить. — Опять мимо, — засмеялся я, чтобы разрядить слегка накалившуюся обстановку. — Мог бы ответить «не скажу», и тогда была бы твоя очередь. Это уже сколько? Двенадцать? — Тринадцать. Если тебе будет приятно, я могу сдаться, не дойдя до двадцатки. И засыпать тебя вопросами. Какой сок добавить в желе, апельсин или яблоко? — К мясу? А зачем? И это не считается за вопрос. Ты сам решай — я в этом смысле не советчик. — К мясу — желе состоит из бульона с фруктовым соком и специями. Ты ведь любишь острое, мне кажется? Мясо мелко режется, взбивается с желатином, специями, бульоном и соком, и этим заливается отварной язык. Обещай, что если не понравится — скажешь честно. Но я очень надеюсь, что понравится. Это очень нежное блюдо, тает во рту. — Взбивается мясо? Ты точно алхимик. Может, тогда апельсин? Яблоки уже были. Кстати, штрудель еще остался. Я мечтательно улыбнулся. — Давай ты сдашься на время? Он тут же поднял руки. — Сдаюсь на милость победителя. Ты хочешь поотвечать на вопросы, или устал их задавать? Или у тебя вертится на языке вопрос, который ты не хочешь задавать по каким-то причинам, и поэтому меняешься местами? — Я не могу сразу придумать неподозреваемому столько вопросов, — засмеялся я. — Может, по ходу разговора еще возникнут. — Тогда у меня есть предложение. — Алан поставил порции остывать и по-хозяйски уже полез в шкафчик за портвейном. — Мы можем задавать вопросы в произвольном порядке, не соблюдая очередности. Каждый обязуется ответить, ну или отказаться отвечать. Кто первый откажется — тот проиграл. Считать не будем. Идет? — Идет. Наливай. — За твое здоровье. Моя очередь, говоришь? Ладно, поехали. Когда тебе говорят, что ты похож на брата, что ты чувствуешь? — Мне приятно это слышать, я всю жизнь мечтал быть похожим на него. Твое здоровье. — Ты мог учиться в Оксфорде, я уверен, но выбрал Кембридж. Если не для того, чтобы вас не сравнивали, то почему? — Вот именно, чтобы не сравнивали. Сравнение явно было бы не в мою пользу. — Ты считаешь, что уступаешь Майкрофту в чем-то? — удивился Алан. — В силе интеллекта, разумеется. Это объективно, — поразился я его удивлению. — Ты сразу вернешься на Бейкер-стрит, когда это все закончится? — Я поживу какое-то время у брата, но недолго. Работать хочу. Ужасно. — Почему ты не хотел, чтобы я приезжал сюда? Алан задал этот вопрос так естественно, словно он вытекал из предыдущего, и чуть не застал меня врасплох. Но не застал. — Я не хотел?! Не помню такого. — Ты должен отвечать честно, — напомнил он. — Я и отвечаю честно. Такого не было. — Ты весь первый день напрягался. Потом прошло. — Это не значит, что я был против твоего приезда. Но одно дело в голове понимать, что у тебя появился новый член семьи, другое дело это прочувствовать. — Ты понимаешь, что слова про семью действуют на меня даже сильнее, чем то приглашение к себе жить? — Понимаю. Я встал, подошел к Алану и обнял его. — Понимаю. — Я испугался, когда мальчишка назвал меня твоим братом, — признался он, обнимая меня в ответ. — Боялся, что я начну возражать? — Да. Не знаю, почему, но я даже дыхание задержал, и выдохнул только когда ты промолчал, а он ушел. Потом, когда ты пошутил, я опять испугался, что ты подумаешь, будто я сказал ему, что я твой брат... Я погладил Алана по голове. — Все будет хорошо, брат. Не переживай. — Спасибо, брат. Приятно чувствовать себя младшим... знаешь, Майкрофт намного старше и он мой шеф, я преклоняюсь перед ним и всегда смотрю снизу вверх, но почему-то такого ощущения с ним у меня нет... — А мне как раз младшего брата не хватало. Джон и тот меня старше. Все воспитывают, — рассмеялся я. — Ну, Джон... он старше всех, Майкрофт тоже говорит, что Джон — самый старший. Мы разжали объятия, и каждый вернулся на свое место. — Так, мясо будет готово через пятнадцать минут, — деловито сообщил Алан. — А салат мы что же? — Из чего салат? — У нас есть только яблоки, корень сельдерея и лимон. Все остальное для салата не годится вообще. Только мне нужна шкурка от красного яблока — большими кусками. Для украшения желе. — Тогда бог с ним с салатом. Сейчас я. Выйдя в сад, я свистнул. Прибежал мой всегдашний гонец. — Анри, у вас там не найдется пара-тройка томатов? — Щас, месье. Пока меня не было, Алан срезал шкурку с яблока, взял ножницы и начал вырезать картинки. Желе готовилось порционно, очевидно — каждому по четыре. Алан выложил их на тарелки и стал украшать: на одну порцию положил вырезанный из шкурки силуэт трубки, на вторую — скрипки, на третью — боксерских перчаток и задумался над четвертой. Я подошел поближе и заглянул через плечо. Если бы мне так в детстве украшали блюда, и уговаривать бы не пришлось — съедал бы тут же. — С ума сойти. А себе что сделаешь? — Себе-то зачем? — Нет, так нечестно. Дай ножницы, я тебе сам сделаю. Ваятель из меня неважный, но я вырезал из яблок цветы. Алан внимательно смотрел, что я делаю, и погладил меня по плечу. — Ну что, за стол? И вот как теперь узнать, — сказал он, усаживаясь, — тебе правда понравится или нет. Ты ведь все равно похвалишь... — Как это может не понравиться? Прибежал Анри и принес томаты. — Погоди, еще маленькое дополнение. Давай их с сельдерем и оливковым маслом. — О! Давай. Эх, сюда бы еще прованских трав... Завтра поищем на рынке... нет, не завтра, завтра мы на море? Послезавтра. Наконец мы сели за стол, выпили и приступили к мясу. Вернее, я отправил в рот первый кусок, попробовал… потом еще попробовал — вдруг мне показалось? Наверное, у меня было слегка очумелое лицо, потому что Алан забеспокоился. — Это мясо? С ума сойти, — повторил я уже в который раз, отправил в рот еще кусок и закрыл глаза от удовольствия. — Мясо. Честно нравится? Майкрофт всегда так переживает, что тебе не нравится еда... А я... ну, ему-то угодить легко, он любит все новое. Джону на самом деле тоже легко, он не гурман, ему просто нравится любая вкусная еда. А тебе нравится не все, а мясо полезно... мне ужасно хочется, чтобы тебе нравилось. Переедете на Бейкер-стрит и будете приходить обедать по субботам, домой — не в клуб, чтобы я мог сам готовить. А? — Обязательно, Алан. Его, определенно, нельзя было не любить. Как угодно — как брата, как друга, как любовника. Вот человек, который создан для любви. Надеюсь, Майкрофт, понимает, какое ему досталось сокровище. Очень надеюсь, что понимает.

***

Утром меня разбудил стук в дверь. — Анри, тебе чего? — спросил я, открывая один глаз и все еще путаясь в поясе халата, пытаясь его завязать. — Ну вы и дрыхнуть, месье, — фыркнул мальчишка. — Письмо вам из Кале. Он протянул мне конверт. — Спасибо. — Спасибо не отделаетесь. Вы опять пропустили завтрак. Дед в гневе. Но он там вам кое-что приготовил. Нести? — Неси. Анри убежал. Письмо было от Майкрофта, Кале у нас значился одним из пунктов пересылки. Я с волнением вскрыл конверт, начал читать и рассмеялся. «Дорогой брат! Ну как вы там? Не ссоритесь, я надеюсь? Понравился ли тебе кофе? Наш друг варит его просто превосходно, куда лучше, чем я смог научиться. Доктор рассказал, что купаться в ваших местах можно не только на ровном пляже, но и прыгая в воду с каких-то камней. Я очень надеюсь, что ты помнишь, что вы уже не дети, и я могу не волноваться, что ты куда-то залезешь и оттуда свалишься? Конечно, наш друг — человек очень ответственный, но что-то мне подсказывает, что лично ты смог бы подбить его едва ли не на любое безрассудство, так что учти, если вы там переломаете себе головы на каких-то камнях, я буду знать, что это — твоя идея. Мы с доктором тут гуляли вчера по аллейкам, вдруг вспомнили тот случай в отеле, помнишь? Как он тогда уговаривал меня приехать к тебе и поговорить, а я сопротивлялся. Какие же мы тогда были глупые... У нас все в порядке. Работы много, но я пока что справляюсь, еще дней пять-шесть выдержу. Дорогой мой, ты там не обижай его, хорошо? Обнимаю тебя, солнышко. И передай там, сам знаешь, что. Твой брат М.»