Аберрантная amare

Мы с твоим отцом находились в поисках редчайшего ядовитого вида — перуанского змеезуба — это самый мелкий из известных науке драконов и самый быстрый. Из литературы я знал, что такие виды существовали, пока их не истребили, поэтому не наделся встретить его вживую. Так вот, в какой-то момент на Харрингтон-лейн пришло анонимное письмо без обратного адреса с указанием места и времени, последовав за которыми, мы могли отыскать детёныша этого дракона. И больше никаких данных в письме. С этого начались поиски. — Это как-то странно, кому и зачем понадобилось делиться такой находкой? — Джеймс предполагал, что это могла быть ловушка или какая-то засада. И я соглашался с его мнением. Недоброжелателей вокруг полно. Но, тем не менее, я не мог просто так оставить эту ситуацию, необходимо было проверить. И мы собрались на эту вылазку, взяли револьвер, неприметно добрались до указанного пункта, сверили время, да и записку прихватили на всякий случай. И тогда мы поняли: никакого дракона здесь нет, там вообще никого не было, кроме ещё одной записки, где снова давались указания уже с новым местом и временем. Это было как первым этапом, проверяли нашу заинтересованность. Джеймс только посмеялся над всем этим и сказал, что кто-то просто играет с нами, ничего серьёзного. Я тоже так решил, но все же не мог отбросить затею следовать дальше. Если ты думаешь, что мы последовали указаниям новой записки, то окажешься прав. Джеймс пытался вразумить меня оставить эту идею, дабы не напороться на неприятности, но я не слушал его, что-то тянуло меня. Эдвард Гарднер насмехался над нами. Он выкупил яйцо у одного торговца редкостями, тот продал Гарднеру его буквально по дешевке, потому как совершенно не знал, как с ним обращаться, а сама находка изначально привлекла его ввиду яркого окраса — скорлупа будто из золота, и это действительно многих сводило с толку. Его сорочий взгляд, естественно, зацепился только за окрас и не более того. А Гарднер — не промах. Тип противный, но не дурак. Мы вместе учились, он подавал надежды отличного выпускника и страшно завидовал мне, моей дружбе с Джоном Чанлером, строил различные пакости и прочее. Мы прибыли в одну из новых точек, и он, не скрываясь, вышел к нам из темноты и расхохотался тогда как сумасшедший: — Ну что, каково это быть в тени нашего-самого-умного Пеллинора? Ты, кажется, Джеймс? — он щелкнул зубами, — молчим, господа? Что, правда действительно так неприятна? Джеймс подался вперед, я уж подумал, что он собирается врезать Эдварду. — Ты чего этим добиваешься, Эдвард? Он стал раздражать меня. — Наконец-то я утёр тебе нос, Пеллинор. Я ждал этого момента, забавно. — А-а, снова потешаешь своё эго, понятно, — я покачал головой: стало ясно, никакого конструктивного решения с ним не построить. — Да что ты вообще понимаешь? Это я его нашёл, я! Аккуратно и бережно он достал из чемодана дракона размером с ладонь: тело его покрывала гладкая чешуя медного цвета, на гребне — черные отметины, рога — пока еще короткие, клыки маленькие, но очень ядовитые. — Что ты собираешься сделать с драконом? Надеюсь, ты помнишь, что его любимым блюдом является человечина, ты только подожди, пока он подрастет, — сообщил Джеймс. Эдвард уже заливался в припадке безумного смеха и не слышал его. Дракон, воспользовавшись удачной секундой, укусил Эдварда за руку, извернулся и устремился в небо, сливаясь со стаей птиц. — Ты идиот, Гарднер… — прокричал я. Эдвард размахивал одной здоровой рукой и орал в небо, а другую – укушенную, прижимал к груди. Джеймс удерживал меня за плечо: я рвался врезать Гарднеру. Несколько минут спустя, Эдвард стал слабеть, он сполз по стенке на землю и расстегнул воротник, хватая воздух. — Думаю, мне не стоит перечислять все те молниеносные признаки отправления с вытекающими из них осложнениями, которые тебя сейчас ожидают? — О, Пеллинор, — пена изо рта Эдварда мешала ему говорить, — я знаю, яд вса…сывается очень…быстро. А дальше… — Ну а дальше – ты можешь умереть. Джеймс, как думаешь, что нам с ним сделать?.. Мы в срочном порядке доставили его в ближайшую больницу, описали симптомы отравления, сообщили, что тот неудачно пообедал в местной забегаловке. Ничего, лечение ему наверняка подобрали, а вот какие последствия после укуса змеезуба его ожидают в будущем – это уже отдельная тема. Тогда, позже, на меня снизошло упоение — этот змеезуб свободен, он никому не достанется. А тот факт, что он существует, уже был немаловажен, как для меня, так и для науки. В монстрариуме, в одном из залов, находится экспонат перуанского змеезуба, уже повзрослевшего. Внимательный взгляд охотника, ну, или монстролога сумел различить сидящую на ветке птицу и дракона. Во избежание последствий ввиду особенностей его ядовитости и избирательности питания он поймал его и, скажем так, бережно убил. — И знаешь, я, кажется, припоминаю статьи в газетах тех лет, описывающих дерзкие убийства посреди города от неизвестного существа, свидетели которого имелись, но их описания были расплывчаты и не точны, поэтому расследованию не дали ход. — Нельзя было не убивать его? — Тогда пришлось бы создавать для него особенные условия для содержания, при этом соблюдая осторожность при контакте, добавь к этому периодический рацион из человечины. Думаю, далеко не каждый готов так утруждаться, как бы он ни был предан монстрологии. Я задумался и представил дракона, решив, что обязательно поищу его в следующий раз, когда окажусь в монстрариуме. — Но вы настолько преданы… — Что ты имеешь в виду? Доктор выглядел крайне удивленным и, казалось, не понимал, к чему я клоню. — Ну, что вы, наверное, тогда хотели бы содержать дракона? — Ох, Уилл Генри, какая разница, что я хотел? Он уже давно стал чучелом, прахом. Доктор стал раздражаться. Я понимал, мне необходимо узнать еще что-то, пока мой наставник в расположении. — Вы практически ничего не рассказывали мне о ваших делах с моим отцом, это было неожиданно, — и я как будто бы посмотрел на отца с другой стороны, словно я стоял там, рядом, и чувствовал его, — Почему сейчас решили это рассказать? — Об этом никто не знал. Кроме меня и твоего отца, ну и Эдварда, соответственно. — И вы не хотели оставлять смерть Эдварда на своей совести, я понимаю. — Да. Ладно, Уилл Генри, не стоит придавать этой истории какой-то особенный смысл, я просто захотел с тобой поделиться этим. — Спасибо.