Снег на эшафоте

      Утро было прохладное, но солнечное. Новое бегство Питера Пэна пока не заставило страну Нет-и-Не-Будет опять уснуть — она ещё только-только задрёмывала, покачиваясь на волнах тишины. Безоблачное высокое небо склонялось над холодным, но не обледеневшим морем, а зелень острова казалась свежей и яркой. Как в самые ранние, обманные дни осени.       Лёжа в постели, Тигровая Лилия ощущала, что что-то не так, но не открывала глаз. По утрам на «Весёлом Роджере» обычно было довольно промозгло, а сейчас вдруг — тепло. Она шевельнулась и поняла, что её обнимают. Крепко, но осторожно, одной рукой. Очень медленно она повернула голову, чувствуя ровное дыхание на виске. Дыхание, пахнущее ромом и табаком…       Принцесса краснокожих открыла глаза, чтобы увидеть лицо капитана Крюка очень близко от своего. Сон явно был крепким, движение не нарушило его, но дочь вождя снова испуганно замерла. Почему-то в эту минуту ей казалось, будто она заснула рядом с волком, львом или любым другим хищником, которому достаточно было бы ударить лапой один раз, чтобы убить. Так страшно, но… было в этом и что-то приятное. Особенно когда она вспоминала поцелуи на своей коже. Настоящие. Не какие-то глупые напёрстки.       Немного приподнявшись, она взглянула в бледное лицо. Сейчас, расслабленное и отрешённое, оно окончательно перестало напоминать лик чудовища, который всегда видел Питер. Тигровая Лилия заметила несколько глубоких, почти как у её отца, морщинок на лбу, сеточку мелких — вокруг глаз, густые тёмные ресницы. Но почти сразу она стала смотреть на сжатые губы капитана и колючую щетину на его подбородке. Протянув руку, провела по ней кончиками пальцев… и улыбнулась, когда от этого он лишь чуть поморщился, по-прежнему не просыпаясь.       Тигровая Лилия прислушалась. Не кричали птицы, улетевшие в южные бухты, обычно дольше хранящие тепло. На корабле было совсем тихо, не доносилось ни голосов, ни шагов. Только плеск волн и тихое дыхание рядом. И это... было прекрасно. Как никогда.       Неожиданно она почувствовала странный холод — в памяти мелькнуло ещё кое-что из вчерашней ночи. Тиканье… Крокодил был совсем близко, прямо здесь. Зачем он приплывал, если не за капитаном? Объяснение могло быть лишь одно…       «Кто-то умирает...»       Точно в подтверждение своих мыслей она услышала отдалённые шаги и ещё какой-то звук — будто тащили что-то тяжёлое. Может быть… тело?        — Осторожнее, Джонни, — кажется, это был Старки. — Кэпу не понравится, если мы сделаем хуже. Чёртовы краснорожие… хороший ведь был мальчишка!       Принцесса замерла. Её словно окатили ледяной водой. Она лихорадочно вспоминала, кто нёс сегодня вахту, и, кажется…        — Держись, Билли, — гудел Тесак, обращаясь, видимо, к раненому. — Сейчас я… сейчас…        — Подстели под него тот обрезанный парус. И буди Красного Буйвола, — распоряжался Старки. — Это их дрянь, он её пусть и вытаскивает.       Голоса звучали совсем отдалённо, и принцессе приходилось напрягать слух, чтобы уловить слова. Теперь она перестала делать это и, ухватившись за локоть капитана, начала трясти. Она отчётливо различала, как дрожит её собственный голос:        — Джеймс!       Он медленно открыл глаза, глянул снизу вверх. Протянул здоровую руку, собираясь привлечь принцессу ближе, но она уже резко выдохнула:        — Билли Джукс ранен. Индейской стрелой. Это… это я виновата.       Выражение бледного лица пирата тотчас же изменилось, последние следы недавнего спокойного сна стёрлись с него. Крюк поднялся на локте, потом резко сел, потирая лоб. Принцесса, ощущая, что каждое слово дается только труднее, продолжала говорить:        — Это краснокожие. Кажется, они…       Не слушая, он уже одевался — с привычной лёгкостью крепил к правой руке металлический протез, затягивал вокруг предплечья кожаные ремни. Он стоял спиной, Тигровая Лилия не видела его лица и боялась его увидеть. Она поднялась и поняла, что у неё дрожат колени. Она подобрала с пола свою рубашку и накинула на плечи. Мужчина, успевший одеться полностью, стремительно шёл к двери.        — Джеймс! — снова она позвала его по имени, делая несколько нерешительных шагов навстречу.       Он обернулся. Но, кажется, он смотрел сквозь неё — так, будто был в каюте один. И всё же она, упрямо сжимая кулаки, прошептала:        — Они сделали это просто чтобы напугать тебя. Рано или поздно они нападут. Вы… ты… должен меня отдать.       В голубых глазах мелькнули две маленькие алые точки — чтобы тут же исчезнуть. Приблизившись снова к Тигровой Лилии, капитан наклонился и коснулся здоровой рукой её щеки. Не сводя взгляда с лица принцессы, он твёрдо прошептал:        — Этого не будет.       Больше он ничего не сказал и, развернувшись, покинул каюту. Тигровая Лилия смотрела вслед лишь несколько мгновений и тут же, очнувшись, бросилась к себе — одеваться. Если кто-то и мог помочь раненому Билли, то только она…       Принцесса краснокожих взбежала на палубу уже спустя пять минут и застала там большую часть команды. Билли, бледный и как будто моментально похудевший ещё сильнее, лежал навзничь на палубе. Огромное багряное пятно расплылось по его рубашке, но стрелы уже не было — её с отвращением держал в руках Сми. Крюк и Красный Буйвол наклонились над раненым пиратом: индеец внимательно осматривал отверстие от стрелы и что-то объяснял капитану. Тот хмурился с каждым словом всё сильнее. Лицо стало совсем белым. А глаза снова пылали алым гневом. И только подрагивающая рука выдавала тревогу. Отцовскую тревогу, с которой мужчина убрал прядь волос с влажного лба Джукса.        — Стрела отравлена, — Красный Буйвол говорил тихо. — Пыльца фей поможет ране затянуться, но яд уже пошёл по крови.        — Есть противоядие? — коротко спросил Крюк.        — Есть. Но я не знаю его. Отец учил меня охотиться, а не лечить, — брат потупил голову. — Я могу только промыть эту рану, чтобы замедлить смерть.        — Этого недостаточно.       Странно, что капитан не схватил, как обычно, подчинённого за грудки. Пираты вокруг тревожно и горестно заговорили между собой, поглядывая на Джукса. На «Весёлом Роджере» не царило дружного командного духа, но мальчишку жалели почти все, даже самые отпетые. А может, они просто боялись, что, не прояви они участие, Крюк повесит их после того, как раненый умрёт.        Вдохнув и выступив вперёд, Тигровая Лилия вмешалась:        — Я знаю противоядие. Нужен особый настой на корнях доброцветника, он убивает все яды, которые известны моему племени.       Её появления на палубе никто не заметил. И теперь десятки взглядов устремились на дочь вождя. Большинство из них были недружелюбными, настороженными, почти обжигающими. Но она заставила себя не опускать головы. Смотрела только на капитана Крюка. Помедлив, он спросил:        — Как выглядит это растение? Мои люди привезут его с острова.        — Вы его не узнаете, — возразила она. — Его не отличить от многих других трав. А я собирала его не раз.       Джукс тихо застонал, беспокойно поворачивая голову. Точно цепляясь за жизнь, он попытался впиться в деревянные доски, покрывавшие палубу, — длинные нестриженые ногти издали судорожный царапающий звук. Кто-то за плечом капитана быстро перекрестился.        — Хорошо… — медленно ответил он. — Тогда поплывёшь вместе со Старки и Джонни. Они будут тебя защищать… — цепкий взгляд остановился на лицах обоих мужчин, — и если по каким-либо причинам им это не удастся, я буду медленно вынимать из них кишки в течение всего сегодняшнего вечера. Вот этим крюком.       Пообещав это, капитан вновь опустил глаза и пытливо всмотрелся в Билли Джукса. Тот пытался двинуться, приоткрывая рот, как задыхающаяся рыба. Тигровая Лилия закусила губу и первой пошла к шлюпкам. Она чувствовала, что её тоже проводили взглядом, и взгляд этот тоже был полон тревоги и… благодарности. Она упрямо вздёрнула подбородок, заставляя себя не оборачиваться, и ускорила шаг.       Мужчины гребли быстро, и уже вскоре лодка, на носу которой сидела принцесса, была ровно на середине пути. Корабль маячил за спинами, остров зеленел впереди… Джентльмен Старки прищурился на бледное солнце:        — Если повезёт, управимся за…       Закончить он не успел. Совсем рядом со шлюпкой в воду упали стрелы. Сначала слева, потом справа. Третья попала прямо в деревянный нос, четвёртая — в весло. Принцесса всмотрелась в береговые камни и увидела именно то, чего боялась. Их ждали. И явно показывали, что на остров их пропускать не собираются.        — Дьявол! — выругался Старки. — Красные мартышки! — яростный взгляд обратился на принцессу. — Я бы вас всех…       Закончить он не успел — Тигровая Лилия, не церемонясь, дала ему затрещину:        — Не суди мой народ по той его части, которая обречена на смерть в Вечной Пустыне!       Старки резко схватил её за запястье, сдавил и прошипел, брызгая слюной:        — Плевать мне на твою пустыню, девочка. Билли-то обречён умереть на грязной вонючей посудине, как псина!       Тесак молчал, глядя настороженно, исподлобья. Он не вмешивался в ссору, но принцесса не сомневалась, что он поддержит товарища. А впрочем… принцессе было плевать. Она делала то, что делала, не ради них.        — Он не умрёт, — шепнула она одними губами. — Я достану коренья. Плывите назад.       И прежде, чем её успели удержать, Тигровая Лилия нырнула в море. Ледяная вода тут же заколола тело, вроде бы легкая одежда намокла и потянула вниз. Уже падая, принцесса набрала достаточно воздуха, чтобы сразу преодолеть несколько метров. Этому — умению долго не выныривать — её учил отец, и в этом она уступала только русалкам.       Она специально брала чуть вправо, к заранее примеченным валунам, торчащим из воды. Когда всё же пришлось вынырнуть, лодка уже казалась совсем маленькой. Принцесса снова глотнула воздуха и поплыла вдоль камней. Она хотела обогнуть остров и надеялась, что ей удастся проскользнуть на берег незамеченной. А силы уже оставляли, и она постепенно начинала сильно замерзать.       Наконец она буквально вывалилась на узкую полоску песчаного берега. Холодный ветер тут же впился в кожу под сырой одеждой — ещё с большей жадностью, чем вода. Тигровая Лилия задрожала, но всё же с усилием поднялась с колен и пошла вперёд, пытаясь выжать на ходу хотя бы рубашку.       Каменистый спуск был очень крутым, но дочь Большой Пантеры помнила, где находится её любимая, секретная, тропка, ведущую как раз на ту пустошь, где рос доброцветник. Ступив на неё, принцесса почувствовала себя увереннее и ускорила шаг. Ветер по-прежнему свистел вокруг, но она уже не обращала на него внимания. Время от времени она вслушивалась, надеясь, что краснокожие не застанут её врасплох. Впрочем… не приходилось сомневаться, что надежда эта бессмысленна: её соплеменники двигались бесшумно. Так же, как она. Не хрустнет и ветка, когда кто-то подкрадётся.       Наконец впереди, на открывшемся плато, зазеленели стелющиеся травы. Для того, кто не знал растений Нет-и-Не-Будет, все они были одинаковыми… но Тигровую Лилию учила сама Серая Сова. И принцесса безошибочно нашла жёсткие, растущие почти горизонтально побеги с шершавыми листьями и мелкими красными ягодами.       Растение крепко цеплялось за промёрзшую землю, а рвать его нужно было аккуратно, чтобы ни в коем случае не повредить корни. Тигровая Лилия тянула побеги один за другим, по рукам тёк темно-красный ягодный сок, разъедавший кожу. Но она слишком спешила, чтобы вытереть руки. На всякий случай она рвала побольше, в смутном страхе, что ещё кого-нибудь из пиратов успеют ранить.       Она уже заканчивала и собиралась встать, когда ей почудилось за спиной лёгкое движение, будто вспорхнула птица… В следующий миг засвистел воздух, и принцесса быстро обернулась… чтобы быть опрокинутой навзничь другой краснокожей. Лезвие остро наточенного ножа коснулось горла:        — Попалась.       У Белой Вороны были почти бесцветные ресницы — с самого детства. Только ресницы, всё остальное как у других — чёрное. Склоненное над Тигровой Лилией лицо с по-детски вздёрнутым носом пылало злостью. И принцессе трудно было поверить, что когда-то они так славно дружили втроём — Маленькая Лисица, Белая Ворона и она сама. Белая Ворона была дочерью сестры Стремительного Варана. А значит…        — Как ты посмела остаться с ними? — Белая Ворона перевернула нож плашмя и вдавила в кожу сильнее. — Отродье!       Вторая её рука стискивала плечо Тигровой Лилии. Та не предпринимала попыток вырваться, прекрасно понимая, что девчонка просто перережет ей горло. Спокойно глядя снизу вверх, она попросила — так, будто они просто играли:        — Отпусти. Мне больно.       Белая Ворона, кажется, удивлённая ледяным тоном, чуть ослабила хватку и отодвинула нож, но продолжала вжимать принцессу в землю. В больших внимательных глазах Тигровая Лилия видела прежнюю злость — вместе с обидой. Обидой на то, что она сбежала? Или той, давно скрываемой, обидой на то, что из них троих принцессой была лишь дочь Большой Пантеры? Ведь… все девочки, краснокожие и бледнолицые, мечтают стать принцессами. Все, кроме той, которая всегда была ею.        — Тебя ищут! — Белая Ворона навалилась на неё ещё сильнее. — Того, кто приведёт тебя, поставят главным на следующую Большую Охоту.       Принцесса Тигровая Лилия скривила губы. Значит... её лишат жизни ради того, чтобы пойти первым по Тропе Войны. Хорошая цена за кровь. Морщась, она вкрадчиво спросила:        — А зачем меня ищут, ты знаешь?        — Знаю. Тебя убьют.        — И… — понимая, как глупо прозвучат эти слова из уст её, некогда одной из самых жестоких воинов племени, Тигровая Лилия всё же спросила: — тебе… не жалко меня?       Девочка нахмурилась и вновь наставила на принцессу нож — на этот раз острием вперёд:        — Стремительный Варан сказал, что тебя больше нет. Многие не хотели верить. Но когда ты не вернулась, они поняли, что ты стала бледнолицей. Как твой брат.        — Я? — дочь Большой Пантеры снова усмехнулась. — Посмотри на меня. Разве я…       Белая Ворона вдруг наклонилась над ней очень низко, по-звериному раздувая ноздри. Второй рукой она резко схватила Тигровую Лилию за волосы, чуть приподнимая её голову:        — Ты пахнешь как бледнолицые. Одета как бледнолицые. И говоришь как они. Я тебя больше не знаю, — лезвие поранило шею, Тигровая Лилия ощутила, что по ней течёт тёплая кровь. — Пойдём в лагерь. Попробуешь сбежать…       Ей показалось, что момент удачный. Принцесса с маху ударила противницу по руке, сжимавшей нож, и спихнула с себя. Вскочила, быстро подхватив с земли несколько растений доброцветника и прижав их к груди. Она понимала, что и так потеряла непозволительно много времени, и собралась бежать очень быстро, но…        — Замри.       Голос Белой Вороны был неожиданно спокойным. Стоя на коленях, она держала лук со стрелой наизготовку и целилась принцессе в грудь.        — Я свистну — и тебя всё равно поймают. Мы ждём пиратов, за каждым деревом у берега прячется воин. Они…        — Я пришла вместо них. За лекарством, — глухо ответила принцесса.        — Для бледнолицего?        — Да.        — Почему? — Ворона настороженно смотрела снизу вверх, не опуская лука.        — Потому что я в долгу перед ними. И должна его отдать. Пожалуйста, вспомни… — Тигровая Лилия понимала, что снова говорит как бледнолицая, но упрямо закончила: — нашу дружбу. Отпусти меня.        — У меня тоже есть долг. Перед племенем. Перед вождём.       Тетива дрожала, но наконечник стрелы не терял своей цели.        — Он не вождь, — процедила сквозь зубы принцесса. — Вождём был мой отец.        — Твой отец ушёл.        — Тогда дай и мне уйти! — в отчаянии крикнула Тигровая Лилия, теряя терпение.        — А если ты захочешь вернуться?        — Но мой брат не вернулся!       Белая Ворона покачала головой:        — Твой брат для нас мёртв. А ты ещё жива. И Варан хочет, чтобы завтра это было исправлено. Завтра первый день новой Луны. Только тогда его правление будет хорошим. Подойди сюда, я свяжу тебе руки.       Тигровая Лилия не двигалась. В голову ей пришло отчаянное решение. Единственное из возможных.        — Если сейчас ты отпустишь меня, я приду в лагерь на рассвете. Сама. Может быть, я и стала бледнолицей… но свои клятвы я держу как краснокожая. К тому же у меня тоже есть долг перед моим племенем.       Произнося это, принцесса не отводила глаз от Белой Вороны — у неё просто не было другого способа показать, что она не отступит. Белый никогда не поверил бы подобному обещанию, Тигровая Лилия знала это точно. Но… у них всегда были другие законы. У них клятва не была набором слов. И только это могло сейчас помочь. Если она не вернётся… Джеймс Крюк может решить, что она просто предала его. Этого принцесса боялась больше, чем смерти у алтаря.        Бывшая подруга, казалось, собиралась резко осадить её, отказаться, снова броситься в атаку, но… вдруг что-то дрогнуло на её лице, черты смягчились — и проступивший было яростный облик Стремительного Варана поблек:        — Ты… кого-то там очень любишь, да?       Тигровая Лилия медленно кивнула, храня молчание, чутко вслушиваясь в свист ветра — не донесёт ли он голосов. Дочь вождя уже почти не надеялась на согласие, но… Белая Ворона опустила лук. Подняла вырванные с корнем побеги доброцветника и, держа их в ладони, шагнула навстречу:        — Поторопись. Если на рассвете ты не придёшь, мы нападём на корабль. У нас очень много стрел. Больше, чем этой травы, к тому же завтра вся она уже будет под снегом.       Тигровая Лилия кивнула. И, развернувшись, быстро побежала по тропинке вниз.       Ей пришлось долго пересиливать себя прежде, чем снова войти в воду, тут же впившуюся в кожу тысячами иголок. Тигровая Лилия закусила губы и бросилась вперёд. Растения она спрятала под рубашку, которую заправила в штаны. Больше всего она боялась потерять хотя бы веточку. Побеги кололи тело, но она упрямо плыла, иногда придерживая их рукой. Усиливавшиеся волны то и дело пытались швырнуть её обратно и ударить о камни, но она сопротивлялась как могла.       Небо успело подёрнуться лёгкой дымкой, вода потемнела, и принцесса перестала видеть в ней что-либо. Она очень устала и окончательно замёрзла. От постоянного ныряния у неё уже шла кровь из носа, а всё тело постепенно сводило. В какой-то момент она поняла, что выныривает за глотком воздуха в последний раз. Потом она просто утонет.       Но когда голова её показалась над поверхностью, впереди маячил небольшой деревянный предмет. А чьи-то крики подбадривали:        — Давай! Плыви сюда!       Старки и Тесак сидели в шлюпке и изо всех сил держали её на одном месте, постоянно начиная грести. С берега их не было видно — защитой служили острые камни рифа, начинавшиеся в опасной близости от деревянного бока.       Вскоре её втащили за руки через борт, и она без сил упала на дно. Дышать. Просто дышать и не двигаться, это все, чего она хотела. Но, почти тут же спохватившись, Тигровая Лилия села и вытащила из-под рубашки побеги доброцветника:        — Я… достала.       Мужчины переглянулись. Тесак, уже налегавший на вёсла, прогудел:        — Мы того… думали, ты удрала. Но решили подождать, вдруг… — что-то не дало ему закончить. Густые брови нахмурились: пират явно был сконфужен.       Глядя снизу вверх, Тигровая Лилия прохрипела:        — Почему?        — Да он бы шкуру спустил! — вмешался Джентльмен Старки и, сняв камзол, накинул его ей на плечи. — Но ты бестия, напугала нас! Я-то думал вообще не возвращаться, разве что прямиком на рею. А Тесак почему-то решил, что тебе можно верить.       Она попыталась завернуться в пропахшую дешёвым табаком, морской водой и потом ткань. Пальцы слушались плохо, кровь по-прежнему текла из носа, и она запрокинула голову, произнеся при этом:        — Я, — она зажала ноздри, — не нарушаю обещаний!       Прозвучало довольно забавно. Тесак радостно ощерил широкие жёлтые зубы. Старки прищурился, тоже налегая на вёсла, цепкий настороженный взгляд скользнул по лицу принцессы:        — Как ты добралась? Твои тебя не поймали?        От воспоминания о данном на берегу обещании принцессе стало ещё холоднее. Она плыла на «Весёлый Роджер» в последний раз. Чтобы в последний раз увидеть его капитана. Просто чтобы он знал, что она сделает для него всё. Просто чтобы мальчишка, на которого ей плевать, не погиб. Чтобы больше никто из его людей не погиб.        — У тебя на шее царапина, малышка. — Холодные глаза Джентльмена Старки всё ещё не отрывались от неё. — У тебя точно не было проблем?       Тигровая Лилия склонила голову, кутаясь в камзол, и тихо отозвалась:        — Нет. Я их не видела. Просто… поранилась по пути.       Старки кивнул. Но в течение всего того времени, что они плыли к «Весёлому Роджеру» она ловила на себе его настороженный, полный странной тревоги, взгляд.       *       Всё это время Крюк провёл с матросами. Билли Джукса осторожно подняли и отнесли в одну из свободных кают. Красному Буйволу принесли чан кипячёной, разбавленной на всякий случай ромом, воды, и краснокожий занялся раной молодого пирата. Тот больше не приходил в сознание и не пытался говорить, губы у него посерели, а лицо осунулось. Некоторое время капитан пробыл с ним рядом, потом ушёл — понимая, что помочь ничем всё равно сейчас не сможет и не желая видеть больше этой близости к смерти.       В камбузе Сми готовил хорошо известное снадобье на пыльце фей, которым когда-то они смазывали раны Тигровой Лилии. Но применять его пока было нельзя — дать отравленной ране зарасти значило только продлить агонию Джукса. Бросив боцману пару резких слов, Крюк ушёл.       Стоя на носу корабля и вглядываясь в зелень острова, он проклинал краснокожих и уже клялся себе, что отомстит. Нападёт прямо завтра и вырежет всех до последней женщины и до последнего ребёнка. В конце концов… пора было перестать играть в благородство, его нужно было оставить там, на эшафоте, вместе с настоящим именем. Из всех этих дикарей жизни заслуживала только одна. Единственная…       Он закурил, переводя глаза на море, и вдруг подумал о картах, оставленных на письменном столе в капитанской каюте. Там, на этих нарисованных островах, похожих и одновременно совсем не похожих на земные, в последние недели искали приюта все его надежды. Капитан устал жить мыслями об убийстве нестареющего мальчишки. Он начинал понимать, что вместе с ним убьёт и себя. И обречёт тысячи детских душ на долгий путь в беспроглядной темноте — ведь их некому будет проводить. А Джеймс Скотт очень хорошо знал, что такое беспроглядная темнота…              Первые месяцы вдали от матери похожи для четырнадцатилетнего Джеймса на кошмар. Окружение его блистательно, шум и красота балов кружат голову, всё чаще и чаще кто-то шепчет на ухо, что рано или поздно новопровозглашённый герцог Монмутский станет королём Англии, Шотландии и Уэльса.        И вместе с тем… в этом новом мире нет места тишине и нет места ничему естественному. Больше всего жизнь королевского бастарда, выросшего вдали от двора, похожа на жизнь серой чайки в огромной золотой клетке для канареек. Впрочем, Джеймс не знает таких сравнений. Джеймс думает только о матери. Семья Крофтсов приветлива и учтива с ним, но в этой учтивости нет и капли теплоты.       У баронессы Крофтс тридцать пять разных париков для приёмов, а её манжеты такие пышные, что закрывают руки. Она не гладит по волосам своих детей, а только жеманно протягивает запястье для поцелуя. Рядом с ней Джеймс чувствует себя скорее пажом, чем сыном. В радушную и любящую мать она может превратиться лишь ненадолго — во время шумного приёма, на который приезжает свет Лондона. Тогда в её голосе столько сахара, что молодого наследника тошнит и он старается поскорее скрыться.       У барона Крофтса громовой голос и длинные, как у цапли, ноги. А вообще-то он похож на большой циркуль, которым «вышагивают» маршруты на картах, — такой долговязый и тощий. Парики у него как у судей, и он улыбается только самыми краешками губ, будто всё время сам себя держит на воображаемом поводке.       И всё же Джеймс искренне пытается любить свою семью. Но когда его отдают в Королевский Навигационный Корпус, а потом отправляют служить на флот под командование герцога Йоркского, ему становится почему-то легче. Будто он не покинул дом, а сбросил с себя большой тяжёлый камень.       Из этих блистательных, ослепляющее ярких и абсолютно холодных лет жизни вблизи трона молодой капитан английского флота уносит лишь одно, чем будет дорожить до самого конца своей жизни. Дружбу с молодым врачом по имени Питер. Похожим на него так, как бывают похожи единокровные братья… или единые души.              Устало потирая глаза, он думал теперь о Тигровой Лилии. О красивом слове «вендетта», значения которого дикарка не знает… но то, что за ним стоит, она знает прекрасно. Да, за неё он тоже с удовольствием отомстит, когда выпотрошит эту падаль, назвавшуюся вождём. Капитан всегда питал отвращение к незаконным правителям. По вполне понятным причинам.        — У тебя есть серебряный нож? — неожиданно раздался голос из-за спины.       Крюк обернулся, выдыхая дым. Красный Буйвол подобрался бесшумно, и в который раз капитану невольно подумалось о том, чем грозит такой ловкий союзник. Впрочем, верность краснокожего окупала этот риск сполна. Крюк кивнул:        — Да. Зачем тебе?        — Все коренья наша знахарка резала ножами из серебра.        — Не знал, что вы умеете плавить металлы и ковать оружие, — скрыть усмешку не удалось, да и не хотелось.        — Мы не умели, — юноша покачал головой. — Нож этот был украден с твоего корабля ещё когда… — он помедлил, — всё начиналось.       Последние слова заставили капитана отбросить сигару и шагнуть навстречу. Ощущая какое-то странное щемление в груди, он пристально глянул на индейца:        — Сколько лун назад это было? Ты... помнишь?       Тот хмуро покачал головой:        — Отец говорил, время здесь пожирается Крокодилом. Его никто не считает. Но я его чувствую. Много…       Крюк усмехнулся, убрал лезущие в глаза волосы и застегнул камзол:        — Пойдём, я тебе кое-что покажу. И ты поймёшь, что не прав.       Индеец в молчании последовал за ним — в сторону капитанской каюты. За ними увязался и холодный свистящий ветер, перед носом которого захлопнулась дверь.       Зайдя, Крюк двинулся мимо клавесина к стене — почти всю её закрывал огромный гобелен. На гобелене было что-то изображено — то ли сражение, то ли охота. Люди, собаки, лошади — всё смешалось и утонуло в пороховом дыме, трудно даже было понять, где заканчивались мертвецы и начинались живые. Рука резко дёрнула гобелен вниз — и тяжёлое полотнище упало, оголяя доски. Возглас удивления сорвался с губ Красного Буйвола.       Каждая доска, от пола и до потолка, была испещрена мелкими вертикальными черточками. Каждые двенадцать были аккуратно перечеркнуты по горизонтали. Вначале царапины были твёрже, дальше — слабее (их лорд Джеймс сделал, когда лишился руки и ещё не обзавёлся протезом), а потом снова стали глубокими и уверенными. Индеец прищурился:        — Что это?        — Луны. Мы провели здесь немало времени… правда?        — Я не думал, что так… — Индеец подошёл к стене и потрогал царапины пальцами. — Ведь…        — Лучше не произноси эту цифру вслух, — коротко попросил капитан. — Боюсь, я не хочу её слышать. Верни гобелен назад.       Индеец кивнул, закрыл стену и подошёл. Скорбное и хмурое выражение так и не исчезло с его лица. Джеймс Крюк, заметив это, пожал плечами:        — Теперь понимаешь, почему я ненавижу Пэна? Для него эти луны — один день. Пойдём.       Уже возвращаясь на палубу, лорд Джеймс как бы невзначай спросил:        — Ты по-прежнему хочешь улететь с этого острова?       Красный Буйвол кивнул, глядя себе под ноги. Капитан понизил голос:        — А… на что ты готов ради этого?       Тёмные глаза блеснули:        — На всё.        — Тогда точи свой томагавк, Красный Буйвол. Завтра будет битва.       Индеец замер, будто споткнувшись, тяжело опёрся ладонью об стену. Лицо его чуть побледнело. Крюк вопросительно приподнял брови:        — Поторопился с «готов на всё»?       Красный Буйвол покачал головой. Поднял взгляд и прошептал:        — Почему ты делаешь это?       Тот лишь пожал плечами:        — Нам нужна провизия. Твои сородичи не пускают нас на остров. Если мы не усмирим их, то всё равно умрём с голоду рано или поздно. Или сожрём друг друга.       Индеец прищурился:        — У нас запасов на очень долгое время. Не меньше трёх лун. Прямо сейчас ты можешь поступить как бледнолицый трус и увести нас отсюда, ведь так?        — Так… — медленно протянул Крюк, наклоняя голову к плечу и с интересом глядя на краснокожего. — Даже если опустить слово «трус». Я давно уже нашёл способ, как поднять корабль… почти нашёл.        — Тогда зачем тебе война?        — Нужна, — Крюк вручил индейцу вынутый из кармана серебряный нож, показывая этим, что разговор окончен. — Но я не обязан ничего тебе объяснять. Ты больше мне не нужен, иди.       С этими словами он обошёл юношу и направился к носу корабля. Снова ветер, обрадовавшись его возвращению, растрепал волосы. И даже немного освежил голову, заставив поблекнуть картинку зарубок на стене каюты. Картинку пустых мёртвых лет одиночества. Капитан попытался вспомнить, как впервые увидел эту палубу и это море, но не смог — что-то противилось, вызывало ноющую боль в висках. Тогда он поднял глаза, всматриваясь в небо, и неожиданно снова услышал за спиной голос:        — Ты плохо врёшь для белого. Ты делаешь это для моей сестры. Так?       Капитан резко развернулся всем корпусом. Слишком резко, чтобы можно было теперь просто посмеяться над этими словами. Красный Буйвол стоял на прежнем месте, держа в опущенной руке нож. Некоторое время оба молча смотрели друг другу в глаза. Крюк поджал губы и сделал рукой приглашающий жест, прося продолжить.        — Я видел, как ты на неё смотришь. Сегодня, — тихо произнёс индеец.       Капитан пиратов подумал о том, что этому щенку всё-таки стоило бы пройтись по доске. Но мысль не отразилась на его лице. Очень медленно, с расстановкой, он спросил:        — А если так? Ты станешь биться со мной?       Произнося эти слова, он скрестил на груди руки. Он готов был ко всему, даже к броску. И знал, что не успеет выхватить пистолет раньше, чем краснокожий прыгнет. Но тот вдруг приблизился и опустился на колено:        — Тогда я благодарю моих богов, что они милосердны к Тигровой Лилии.       Сказав это, он выпрямился и развернулся, чтобы уйти, но был остановлен окриком:        — Эй ты.        — Да?       Капитан подошёл к нему вплотную и вновь пытливо взглянул в лицо:        — Она ничего не должна узнать о завтрашнем дне. И ты не должен говорить с моими людьми об этом. Я всё скажу сам. Я беру не всех.       Красный Буйвол недоумённо нахмурился:        — Тигровая Лилия воин. И это её месть. Я не могу…       Стальной крюк коснулся его подбородка. Улыбаясь, капитан вновь приподнял брови:        — А мне кажется, ты немного забыл, чего ты действительно не можешь.        От прикосновения холодного металла индеец осёкся, но выражение его больших темных глаз не переменилось. Понимая, что пока был недостаточно убедительным, мужчина вкрадчиво пояснил:        — Она — леди. И я не допущу, чтобы её жизни хоть что-то грозило. Если ты или кто-либо другой нарушит этот приказ, я повешу этого человека. А лично тебя ещё и утоплю, специально чтобы сделать твоё путешествие в мир мёртвых приятнее. Куда вы там все стремитесь? К Великим Землям?       Индеец вздрогнул, но снова открыл рот, чтобы возразить. Крюк наклонился чуть ниже и прижал ладонь к его губам. Он чувствовал, что его собственный взгляд сейчас похож на два острых лезвия, от контакта с которыми глаза Красного Буйвола медленно наполняются необъяснимым, животным страхом. Вздохнув, капитан закончил:        — И поверь… если твоя сестра что-то узнает, она последует за тобой. Потому что я предпочту убить её сам, чем увидеть, как это сделает новый вождь. Ты понял меня?       Краснокожий кивнул. Крюк отстранился и приказал:        — А теперь уходи и займись делом.       Вскоре мужчина снова остался наедине с ветром. Солнце поднялось чуть выше, но его укутывала белесая дымка. Крюк сжал пальцами деревянный борт и посмотрел вперёд, туда, откуда должна была вернуться лодка с пиратами и принцессой. Рано или поздно. Может быть.       Странно, но… завтрашняя битва совсем не тревожила его. Он думал о том, сколько человек потеряет, с отстранённостью, с какой думал обычно о погоде. Он не боялся ничего, кроме одного — что непокорная дочь Большой Пантеры всё узнает. Ведь он никогда не сможет её удержать. Краснокожая всегда останется краснокожей и захочет умереть так, как они. И… в каком-то смысле он понимал её. Потому что там, в старой Англии, шёл в каждое сражение точно так же.              Скоро Джеймс Скотт забывает о том, что война — это страшно. Война — это привычно, просто немного больно. Запах войны — это не запах морского ветра, пороха или разогретой солнцем меди победоносных горнов. Запах войны — это запах грязной, а иногда и гниющей плоти. Потому что на войне нет победителей.       Со временем он теряет страх, но потерять жалость у него не получается. Не потому ли он держит столько медиков, тратя на них немалые средства и зля тех, кто выше его по званию?       Из-за этого о нём начинают говорить, что он — трус, трясущийся за свою жизнь. Лорд Джеймс только усмехается: сам он был ранен уже восемь раз, Питер — три. Оба они всегда впереди, просто Питеру везёт больше — всегда везло. И, считая день ото дня спасённых солдат, молодой герцог понимает, что поступает правильно. Так, как должен поступать король.       Он добивается того, чего хотел, — солдаты боготворят его и ненавидят короля, швыряющего их раз за разом в новые и новые кампании, как скот на скотобойню. И уже неважно, какая это скотобойня — голландская, французская или испанская. Запах везде одинаковый. Гнилой смрад жизни. И смерти.       И всё же раз за разом он идёт в атаку, чтобы раз за разом победить во имя Короны. И он никогда не командует к отступлению. Может, поэтому Бог и любит его?       И поэтому не даёт умереть…