Снег на эшафоте

      Питер улетел, но ещё несколько дней в Нет-и-Не-Будет правило лето. За это время пираты успели запастись фруктами и дичью, хотя вылазки не прошли безобидно: три раза на Чекко и остальных нападали индейцы.       Когда пираты возвращались, Тигровая Лилия слышала их сердитые встревоженные голоса. Они говорили о том, что «красные мартышки совсем взбесились» и вскоре вообще перестанут пускать чужаков на остров.       Несколько человек — это принцесса знала точно — говорили и о том, что пленницу стоит вернуть назад индейцам, чтобы «не поплатиться за неё головой». Два раза она видела, как они спорят об этом с Крюком и два раза это заканчивалось выстрелами, криками боли и злой ответной бранью капитана. Тот вполне отчётливо давал понять: Тигровую Лилию никто не заберёт. И она чувствовала себя всё более униженной с каждым днём. Она так не привыкла — быть обузой и прятаться за спинами взрослых мужчин. Одного взрослого мужчины.       Но пока всё было почти в порядке: сами индейцы не нападали, провианта, пороха и ядер, по словам Сми, должно было хватить «хоть на три года». Да и большая часть команды всё же пока сомневалась, что, получив принцессу, «проклятые дикари» уймутся. И дни проходили ровно, насколько это было возможно.       И всё же большую часть времени она теперь старалась оставаться в своей каюте: не хотелось видеть злых настороженных взглядов. Иногда она приходила к капитану и, если он был в настроении, рассматривала вместе с ним старые рисунки и карты, в которых ничего не понимала. Или играла на клавесине, постепенно всё же запоминая мудрёные объяснения. А потом ещё одним её развлечением неожиданно стали книги.       Тигровая Лилия, как и все в её племени, не умела читать, и когда Сми приволок ей стопку книжек в кожаных переплётах, она поначалу не проявила особого любопытства. Честно говоря, боцман сделал это, подумав, что ей понравится разглядывать картинки — ведь самому ему это занятие весьма нравилось, хотя читал он лишь по слогам.       В один из особенно скучных вечеров она всё же потянулась к книжкам. Одна из них была с теми же непонятными картами, что она видела на столе у Крюка, вторая — про животных, которых она уже видела вживую, на острове, — её заинтересовало только большеухое и длинноносое существо с толстыми ногами.        А вот третья книга оказалась намного более интересной… Тигровая Лилия не знала, о чём написано на бледно-жёлтых толстых страницах, но картинки можно было рассматривать очень долго. Почти все они были в красивых рамках из цветов, листьев или винограда и изображали бледнолицых мужчин и женщин. Мужчины были одеты примерно так, как одевался капитан «Весёлого Роджера», — камзолы, кружевные манжеты рубашек, шляпы с пышными перьями, сапоги… На женщинах были такие платья, от которых у принцессы захватывало дух. Юбки, рюши, круглые воротники, перчатки. Талии у всех были узкие, ноги — маленькие, а судя по рукам, эти особы едва ли держали когда-нибудь хоть что-то тяжелее платка. Странные… и одновременно волшебные, красивые. Глядя на них, Тигровая Лилия почему-то задумывалась — а как бы она смотрелась в таком вот наряде? Питер бы над ней посмеялся. А капитан?..       Невольно взгляд её вновь упал на один из рисунков. Мужчина с огромным воротником целовал руку девушки, поднявшей к нему свою изящную маленькую головку. Причёска у девушки была красивая, глаза — широко распахнуты, а губы приоткрыты в удивлении. Интересно… принцесса краснокожих в минуту, когда Крюк опустился перед ней на колени, выглядела так же глупо? Хотя судя по выражению лица мужчины, ему его женщина глупой вовсе не казалась… Принцесса отвернулась от книги и задумалась.       Постепенно, день за днём, она отучала себя вспоминать о Питере… Получалось? Кажется, да. Оказалось, это довольно легко — разучиться кого-то ждать. И уже почти перестало быть больно, разве что совсем чуть-чуть.       Она рассеянно перевернула пару страниц дальше, опустила взгляд и… неожиданно замерла, медленно заливаясь краской.       Конечно, Сми, пролистывая книги, побоялся вырывать из них листы — он знал, что педантичный капитан это ненавидит. А ведь некоторые всё-таки стоило бы вырвать прежде, чем отдавать книжку леди, даже дикарке.       В рамке, состоящей в основном из виноградных лоз и гроздьев, была изображена уединённая беседка. Сидевшая в ней пара уже давно забыла о таких милых проявлениях привязанности, как целование рук. Мужчина прижимал девушку к каменной колонне, губы его касались изящной шейки, а та рука, которую было видно, лежала на обнаженном бедре — платье было аккуратно приподнято. Девушка, запрокинув голову, обнимала кавалера за шею. Глаза её были закрыты, и, даже несмотря на то, что картинка была черно-белой, Тигровая Лилия не сомневалось, что щеки у героини пылают румянцем.       Принцесса никак не могла оторвать глаз от рисунка… и не только из-за его красоты. В самих позах и лицах влюблённых было что-то, что приковывало взгляд. Что-то запретное, чуточку стыдное и…        Наклонившись ниже, Тигровая Лилия вгляделась в девушку. Миниатюрная. Светловолосая. Хрупкая. Совсем не похожа на неё саму. Скорее на Вэнди. И всё же… принцесса подпёрла рукой подбородок и представила себя на её месте. Как кто-то склоняется низко-низко, чьё-то дыхание касается губ, чья-то рука обнимает за пояс. Хочется зажмурить глаза, но она всё смотрит в чужое лицо. Ноги подгибаются, и странная тяжесть сковывает тело, путает мысли… стоит лишь представить, что рядом вовсе не Питер, а…       Она резко захлопнула книгу и скинула её на пол. Прижала ладони к щекам и, перевернувшись на спину, стала смотреть в потолок. Ровный свет нескольких свечей золотил его и одновременно пускал длинные смутные тени гулять по его доскам. Вечера в Нет-и-Не-Будет — странное время, насмешливое и хитрое… и никогда ещё Тигровая Лилия не ложилась спать, чувствуя себя… так, как сейчас.        — Можно я…        — Да?        — Нет, ничего…       Вспомнив свой дрожащий голос, храбрая дочь вождя ощутила обжигающий стыд. Она сбежала из капитанской каюты, как трусливая бледнолицая… хотя судя по картинкам в книге, такими уж трусливыми бледнолицые женщины не были.       Злясь на себя, Тигровая Лилия вскочила, задула свечи и снова легла. Из темноты до неё доносились только мерный плеск волн и тихие шаги со стороны палубы. Невольно она поймала себя на том, что куда с большим вниманием вслушивается в звуки за стеной. Заснул ли уже капитан? Или читает? Ведь он столько времени проводит над книгами и картами, намного больше, чем раньше. Может быть… те её слова что-то для него значили?       Эта мысли заставляла улыбаться. Как хотелось забыть о законах своего мёртвого племени и увидеть, что за второй звездой… Но только после того, как прольётся кровь Стремительного Варана. Он должен заплатить за всё, что сделал, — с отцом, Серой Совой, Маленькой Лисицей и многими, многими другими из тех, кого она любила.       Бывало, прежде чем заснуть, она даже с закрытыми глазами видела их перед собой. Видела каждую морщинку на лице мудрой жрицы, видела маленькое пёрышко в волосах подруги, видела рисунки на коже и бесстрашный блеск глаз отца. Уютное поселение среди лесов, пламя костра, запах жарящейся дичи — всё это преследовало принцессу навязчивыми воспоминаниями. И — как и в первые дни — не могла заставить себя поверить, что всё это не вернётся. Никогда.       Раз за разом потерянная принцесса задавала лишь один вопрос — какой из Великих Богов разгневался на неё так, что меньше, чем за одну луну, она потеряла всё? Дом. Семью. Веру в свой народ. А потом и Питера… Нашла ли она хоть что-нибудь взамен? Кроме с трудом заживающих ран и ужаса от мысли о том, что её вернут обратно на остров?       Неожиданно — впервые — она неуверенно кивнула самой себе. Может быть… нашла.       Ещё некоторое время она ворочалась, перепрыгивая с мысли на мысль, как прыгают по камешкам, преодолевая бурную реку. Но постепенно все мысли принцессы гасли, как гаснут от сквозняка свечи. Прошло ещё несколько минут — и дочь Большой Пантеры крепко заснула.       Тигровая Лилия проспала всего несколько часов и проснулась со знакомым чувством. Тревога была сильной, как если бы принцесса ожидала удара врага или броска хищника. А значит… там, за стеной, капитан «Весёлого Роджера» снова очнулся от кошмара.       Тигровая Лилия села в постели и сбросила одеяло. Некоторое время опять настороженно прислушивалась. Протянув руку, приложила её к деревянной поверхности. Сердце так стучало, что ей казалось, будто оттуда, из-за стены, она слышит стук чужого. Она знала, что Джеймс Крюк не спит, его страх и боль стали почти осязаемыми, а тяжелое дыхание — почти различимым для её чутких ушей… И где-то вдалеке ему вторило тиканье часов. Вскочив, принцесса подбежала к окну и встала на носки, пытаясь увидеть хотя бы кусочек моря.       … Над туманным краем воды сиял золотистый шар с совсем маленькой щербинкой. Луна почти выросла и оставила поверх черно-синей глади светящуюся дорожку. По ней удалялось что-то большое, тёмное, древнее, как этот остров, и в сотни раз древнее. Крокодил уплывал, чтобы вернуться в самое неожиданное мгновение. Может быть, он плыл пожирать чьи-то души в другом мире, а может быть… сожрал чью-то прямо на «Весёлом Роджере».       Страх пронзил холодом. Она отскочила назад и поняла, что тиканья уже не слышно — Зверь сгинул снова. И всё же… в следующее мгновение Тигровая Лилия бросилась вон из каюты, к соседней двери, и с силой застучала в неё кулаком.       *       Удары сапог королевской охраны были сильными, но последней для него стала ледяная вода, которую лили во время пыток. Там, в темном подземелье, куда его отволокли после всего, мужчина не смог подняться с холодного пола сразу. И теперь здесь, на эшафоте, его душит кашель. Такой, от которого он сгибается пополам и тут же получает кулаком в рёбра или в спину.       С усилием выпрямившись, он гордо вздёргивает подбородок и убирает с лица спутавшиеся чёрные волосы. Больше он ни за что не позволит себе упасть и даже покачнуться, хотя и ощущает, что жар усиливается, а кашель по-прежнему сжимает его горло.       Люди, пришедшие посмотреть казнь, провожают лорда Джеймса Скотта взглядами. Он единственный со всего «Чёрного скитальца» — авангардного корабля протестантов — удостоился такой чести, как гильотина. Прочие же, среди которых бывший учитель приходской школы Патрик Старки, король испанских пиратов по кличке Корабельный Повар и безобидный старик-ирландец Смит, будут просто повешены. Завтра.       Кусая губы, капитан слушает приговор. Взгляд его блуждает по толпе, и неподалёку он видит короля. Красивое желчное лицо Якова II непроницаемо. На племянника он смотрит так, как на любого другого… пирата? Да, пожалуй, можно сказать и так, ведь и Джеймс, и его люди прибыли с моря. Многие — в надежде на лучшую жизнь. Как доверчивый мальчишка Билли Джукс, которому очень хотелось попасть в колледж.       Приговор длинный, и каждое его слово — как тяжёлая гиря. Стоять всё сложнее с каждой минутой, поэтому на колени он опускается быстро, и голова сама клонится вниз. Как бы он ни пытался, поднять её уже не получается. И всё же... в последний миг гордый мятежник встречает надменный взгляд английского короля.       Почему-то он думал, что будет больнее. То, что он почувствовал, напоминало просто вспышку, от которой всё вокруг взорвалось миллионами осколков и обратилось в стремительно летящее звёздное небо. А потом…       Потом он оказался здесь. Тогда корабль был пуст, и лишь с ходом дней он заполнялся людьми. Не все они были его бывшими соратниками, многих он даже не знал. А Пэн… Пэн был здесь уже тогда. И они сразу возненавидели друг друга, как иные влюбляются с первого взгляда.       Игры Потерянных Детей были жестокими, они с удовольствием убивали пиратов. Для них это было сродни охоте — и ничему больше. И, сбрасывая в море очередное тело, Крюк задавал себе вопрос, не лучший ли это путь — смерть? Может быть, тогда чертов зелёный остров сменится ровной белизной облаков? Или хотя бы багряным пламенем геенны огненной…        Капитан «Весёлого Роджера» лежал в своей постели и смотрел в тёмный потолок. Сон его, как и всегда, оборвался тупым стуком лезвия о разрубаемые кости. Призрачная боль уже отступила, но пальцы, сведённые судорогой, всё не могли выпустить край простыни. Правая рука — лишенная сейчас протеза, просто бесполезный обрубок, — покоилась недвижно. Во сне она иногда немела, и, просыпаясь, мужчина не сразу начинал её чувствовать.       В ночи он отчётливо услышал звуки, которых не должно было быть на охраняемом, надёжном корабле. Первым была тяжёлая поступь с лёгким царапаньем. Будто жёсткие когти касались деревянных досок. И Крюк знал, кому эти когти принадлежали. Крокодил. Об этом говорил и второй звук — тиканье проглоченных часов. Они только что пробили три.       Крюк зажмурился. Странно, но… не было той ледяной паники, которая стала уже привычной, Джеймс Крюк не задумался даже о том, откуда взялась на корабле мерзкая Тварь. Равнодушное оцепенение разливалось от онемевшей руки по всему его телу, и, напрягая слух, он повторял про себя одни и те же слова.       Давай. Иди сюда. Закончи это всё наконец.       Как же он устал…       Крокодил шёл медленно, когти царапали по дереву, слышался даже скрежет, с которым древнее животное волочило свой чешуйчатый хвост. Тиканье стало громче — Зверь уже у двери. Капитан улыбнулся, ожидая, но…       Снова заскрипели и застучали доски. Тиканье начало удаляться. Тварь уползала — почему-то она сегодня не жаждала его крови. И вот тогда… Джеймс Крюк хрипло, сквозь зубы, застонал. Во вновь подступающей тишине он не хотел больше засыпать, потому что оставался ещё один, последний, сон…              Со всех мужчин семьи Крофтс писались портреты. Джеймс знал об этом, но ему всегда удавалось под каким-нибудь предлогом ускользнуть и избежать долгого позирования художнику. Годы шли… портрета всё не было. Он стал лейтенантом, потом капитаном, война стала его жизнью… а потом он предал Британскую Корону, и голова его скатилась к ногам настоящей матери, тайно прибывшей на казнь.       Но дело в том, что… портреты пишутся со всех мужчин семьи Крофтс. Даже с предателей. Даже с мёртвых предателей.       Капитан Крюк до сих пор не может точно сказать, является ли то, что он видит, явью или сном. Но в ночи перед тем, как окончательно вырастет и тут же умрёт луна, ему всегда снится, как извлекают из могилы его тело. При ярком свете дня видны трупные пятна, уже появившиеся на коже, а срез на шее сильно потемнел и кажется обугленным, кожа там отходит струпьями.        Голову возвращают назад очень осторожно, срез прикрывают пышным кружевным воротником. И, наверно… художнику, писавшему отца и двух сыновей семьи Крофтс, придётся сильно постараться, чтобы не обращать на всё это внимания. Но вот он касается кистью мольберта… А вскоре портрет лорда Джеймса Скотта, самого печально известного из бастардов короля Карла II, украсит семейную галерею.       А сам он в первый раз проснётся на своём корабле от собственного крика.       И в ту же минуту в Нет-и-Не-Будет луна станет полной.        В дверь кто-то громко стучал, и это выдернуло капитана Крюка из полудрёмы, полной расплывчатых образов. Он встал и медленно прошёл через каюту, отодвинул засов и взялся за резную ручку. Потянул её на себя — и что-то маленькое и стремительное налетело на него, но почти сразу испуганно отпрянуло, глядя снизу вверх.        — Я думала… — прошептала Тигровая Лилия, — что он тебя…       Она не закончила. Удивлённый, он наклонился, пытаясь рассмотреть её лицо:        — Его здесь нет.        — Хорошо, — тихо ответила она, отступая ещё дальше, но не уходя.       Чиркнув огнивом, мужчина зажёг на столе свечу, и золотой отблеск осветил принцессу краснокожих. Дикарка застыла в нерешительности, сжимая свой томагавк и пристально всматриваясь в капитана. Из-под длинной белой рубашки виднелись смуглые острые коленки, волосы сильно растрепались, босые ступни выглядели совсем маленькими. И казалось, ничего не смущало её в том, чтобы стоять перед ним вот так, как не посмела бы стоять ни одна леди.        — Ты испугалась? — тихо спросил он. — Крокодил ушёл. И думаю, тебя он…        — Я испугалась, — она кивнула, затворила дверь и сделала несколько шагов вперёд.        — Положи его, — капитан указал взглядом на боевой топор. — Никто не нападёт на тебя здесь.        — Я испугалась, — повторила она, опуская оружие на стол. — За тебя. Прости, если я нарушила твой сон.       Джеймс Крюк хотел сказать, что за это он лишь благодарен, — прежний кошмар уже подступал к нему, опутывая липкой паутиной. Потом понял, что ей совсем не нужно об этом знать, и решил промолчать. Но она снова подала голос:        — Ты кричал. Ты… видел что-то?       Он кивнул, по-прежнему не отвечая. Он смотрел на принцессу и думал о том, что ещё недавно она ни за что не опустила бы томагавк, оставшись наедине с ним. И более того, лезвие давно пробило бы ему грудную клетку. А сейчас, подойдя ещё немного, она подняла глаза, и он увидел в них то, от чего его передёрнуло — жалость и тревогу. Непроизвольная судорога прошла по его лицу, заметив это, она нахмурилась:        — Я…        — Неважно, — он отступил и опустился на свою кровать. Она осталась стоять у стола, водя пальчиками по разложенной на нём карте. — Думаю, что тебе тоже есть, что вспомнить, когда ты просыпаешься ночью.       Она вздрогнула, болезненно зажмурилась на секунду и прижала ладонь к груди. Он ощутил раскаяние — слова были сказаны просто чтобы ранить, как выпускает для этого когти животное, забившееся в угол. Но голос зазвучал через мгновение с удивительным спокойствием… совсем не детским:        — Но я не кричу, даже зная, что в том, что я вижу, есть моя вина.        — В том, что вижу я, моей вины нет, — холодно отозвался он. – Я… сделал всё, что мог.        — Поэтому тебе и больно.       Он замер. Она была права. Не потому ли память мучила его, что, всходя на эшафот, понимал: его вина лишь в том, что он не смог и уже не сможет ничего изменить. Но… ведь он пытался. И сделал больше, чем многие другие. Дошёл едва ли не до края света, собирая тех, кто встанет на его сторону. Обратил в своего союзника заклятого врага, пирата с нелепым прозвищем Корабельный Повар и командой из шестисот лучших морских волков… Вернулся в Англию, отказавшись от многих сокровищ, многих женщин, многих побед… чтобы биться, преклонить колени перед гильотиной и умереть.        — Что с тобой?       Голос звучал откуда-то издалека, но, подняв голову, лорд Джеймс увидел, что принцесса совсем близко, — она стоит напротив возле кровати и касается его волос узкой ладонью, робко гладит их пальцами, будто боясь. Да, чёрт возьми, боялась не зря. Боль выворачивала всё внутри, и сейчас капитаном овладело дикое желание ударить девчонку просто за то, что она здесь и видит его таким. Но…        — Я не знаю, поверишь ли ты мне, Тигровая Лилия… — он с трудом узнавал свой севший голос, — когда-то я тоже был воином. И я проиграл свою последнюю битву.       На этих словах он встретился с ней взглядом. И снова эти два образа — вечная узница и вечный ребёнок — пробудили какое-то странное чувство.        — А… кто же ты сейчас? — она склонила своё лицо к его лицу. Пальцы переместились к шее, дотронулись до кожи.       Слово было брошено тускло:        — Никто. Старик. Один. Обречён.        — Неправда, — губы у неё дрогнули. — Ты и сейчас воин, я видела, как ты сражался, и…       Он слабо усмехнулся:        — Я не сражался. Я всего лишь хотел убить. А теперь я не хочу даже этого.       Она нахмурилась и попыталась что-то возразить, но неожиданно взор её остановился на правой, покалеченной, руке. Заметив ужас и, как ему показалось, отвращение, капитан «Весёлого Роджера» поспешно спрятал руку за спину:        — А ты думала, стальной крюк вырос прямо из кости?        — Я ничего не думала… — прошептала она, не глядя на него. — Но… я думаю, что то, как ты бьёшься с врагами… вот таким… это… — тут она замялась. — Знаешь, если в нашем племени такое случается с человеком, его убивают. А ты…       Он с трудом сдержал улыбку. Она подняла глаза:        — Ты остался тем, кем был. У тебя сердце воина.       Наверно, у краснокожих это было лучшим, что мог услышать мужчина. Но Джеймс Крюк только приподнял брови:        — У меня есть сердце? А как считает Пэн?       Она покраснела:        — Мне всё равно, что считает Питер. Я знаю сама.       Он хотел ответить что-нибудь острое, чтобы оборвать этот нелепый, неправильный, сентиментальный и почему-то так сильно тревожащий его разговор. В то же мгновение тонкие пальцы потянулись к рубашке и расстегнули несколько пуговиц. Она, опустившись рядом, наклонила голову к его груди и замерла — на секунды, в которые показалось, что услышать сердце было невозможно — оно остановилось. Но Тигровая Лилия услышала, прошептав:        — Бьётся…       Выпрямившись, она посмотрела ему в лицо:        — Ты, наверно, считаешь меня дурой как Вэнди, да?       Он усмехнулся, вспоминая эту мисс Дарлинг. С каким жеманством она подавала ему руку и с каким презрением смотрела на его недостаточно начищенные ботфорты. Какое счастье сияло в огромных кукольных глазах, когда Питер Пэн с дурацким петушиным криком обрушился на «Весёлый Роджер» с неба. «Старик. Один. Обречен» . Она кричала это вместе со всеми, маленькая дрянь. А перед этим долго-долго рассуждала о том, как много могут сделать доброта и забота.        На миг он представил себе Вэнди. Здесь, рядом, на месте принцессы краснокожих. Смогла бы глупая английская девочка, зная, что на палубе Зверь, схватить томагавк и ринуться спасать своего врага? Сказала бы те слова, которые сказала Тигровая Лилия? Или…        — Нет, — отозвался он, спокойно встречая её взгляд.       Просто «нет», без красивых галантных фраз, которые обязательно понравились бы мисс Дарлинг и которые эта, другая, пропускала мимо ушей как посторонний шум… которым они по сути и были. Тигровая Лилия улыбнулась. Мужчина наклонился к ней и задал свой вопрос:        — Почему ты не зовёшь меня по имени?       Она опустила глаза:        — Оно слишком… странное. Не такое, как у нас. И я…        — А как бы меня звали, будь я индейцем и носи я перья в волосах? — с любопытством приподнял брови мужчина.       Огонёк свечи насмешливо изогнулся. Дикарка задумалась, оценивающе поглядывая на него, и наконец с лукавым смешком произнесла:        — Стальной Коготь… или… Гордый Сердцем.        — Какой выбор, — довольный тем, что его хотя бы не назвали Треской, капитан усмехнулся. — Даже не знаю, на чём остановиться. Пожалуй… останусь собой.        — Джеймс…       Она больше не улыбалась. Вздрогнув, он наклонился и шепнул:        — Вот видишь, как просто это сказать?       Она не ответила. Густые чёрные ресницы дрожали, в резком свечном пламени они отбрасывали длинную тень. Капитан «Весёлого Роджера» хотел спросить снова, но ладонь Тигровой Лилии вдруг коснулась его груди. От прикосновения он почувствовал отголосок странной, знакомой дрожи, которой просто… не должно было быть. Перехватив узкое запястье здоровой рукой, мужчина чуть нахмурился:        — Ты играешь с огнём, принцесса.       Казалось, слова никуда не исчезли. Они остались висеть в воздухе между ними, между их губами. Тигровая Лилия замерла, будто получив удар. Вскинула свой пристальный, жгучий взгляд и тихо спросила:        — Ты говоришь это потому, что я не леди?       Он видел, как она сжалась и с каким усилием всё равно держит подбородок так гордо. Ощущал, как дрожат в его ладони смуглые тонкие пальцы. И понимал, что не сможет соврать, сказав просто «да» или «нет». Медленно вытащив из-за спины покалеченную руку, он ответил:        — Я говорю это вот из-за этого. И из-за того, что рано или поздно я отрублю голову твоему приятелю Пэну, а остальное брошу Крокодилу. И…        — Тогда замолчи!       Она подалась ближе и обхватила тонкими руками его пояс, прижимаясь вплотную. Странно… но все фразы, за которыми он пытался спрятаться, куда-то исчезли. Принцесса не двигалась, уткнувшись носом в плечо капитана, где-то между воротником и шеей, обнимая так крепко, будто в слепом страхе, что прямо сейчас он отшвырнёт её от себя. И он поступил бы именно так… раньше.        — Почему? — прошептал он, уже коснувшись губами её волос и сжав рукой плечи. — Я могу убить тебя даже сейчас… и за тебя некому будет отомстить.       Она упрямо помотала головой. Под тонкой рубашкой прощупывался выступающий позвоночник - казалось, можно сломать, просто слишком сильно сжав. В эту минуту он забыл о том, какой безжалостной Тигровая Лилия была в бою и как он сам связывал её, чтобы утопить в Русалочьей Лагуне, — затягивая верёвки резко, до синяков, не оставляя ни малейшего шанса спастись. Но даже тогда она не кричала, и только её ненавидящий взгляд не отрывался от его лица. Он знал, что она клянётся отомстить, если выживет. А теперь…       Она подняла голову и посмотрела на него снизу вверх. Она крепко сжимала расстёгнутый воротник его рубашки, и пальцы по-прежнему дрожали. Мужчина понял, какие слова Тигровая Лилия хочет произнести, и понял, что она уже пыталась сказать их же — всего несколько дней назад.        — Можно, я…       Он сделал это сам. И никаких глупых «напёрстков». Просто склонил голову и мягко прикоснулся губами к губам, почувствовав, как в первое мгновение она испуганно сжалась. Не отстраняясь, вдыхая запах нежной кожи и мучительно перебарывая желание продолжить, он прошептал:        — Страшно?       Она так и не открыла глаз. Дотронулась до его щеки, провела по скуле и опустила руку к шее:        — А что означает поцелуй сюда?        — Хочешь проверить? — скрывая улыбку, он убрал волосы с её лица.       Не ответив, Тигровая Лилия прижалась к нему снова и коснулась губами его шеи. Так просто и так невинно, что у него снова замерло сердце. Ровное тепло, которое он чувствовал от близости юной принцессы, будило желания, которые лорд Джеймс Скотт отмёл бы немедленно — как недостойные. Но капитан «Весёлого Роджера» Джеймс Крюк уже давно покинул свой мир, а в этом, новом, стирались все границы… и переставали существовать многие правила.        — Нет… — не улыбаясь, он посмотрел Тигровой Лилии в глаза. — Не так.       Осторожно опустив её на подушку, мужчина навис над ней. Он по-прежнему не сводил глаз с запрокинутого лица — и видел на нём смущение и страх в соединении с ожиданием. Медленно склонив голову, он успокаивающе прижался губами к её виску, к подбородку и наконец, вновь убрав волосы, — к шее. Он не позволил себе прикусить кожу зубами или оставить хотя бы один след — его поцелуи были мягкими и невесомыми, и принцесса положила ладони ему на плечи. Но когда в следующее мгновение она взяла капитана за руку и переместила её к себе на бедро, он, не сумев скрыть удивления, вопросительно взглянул на неё. Неожиданно дикарка покраснела сильнее, открыла глаза и прошептала:        — Я видела… в одной книжке… её Сми принёс.        — И что же это была за книжка? — он сдержал улыбку и притронулся к её щеке, колеблясь между «Декамероном» и «Ромео и Джульеттой». Про себя он уже пообещал заставить Сми драить палубу до конца недели.        — Я… не знаю. А что, так…       Снова опуская голову, он шепнул:        — Забудь о ней.       Пальцы скомкали ткань рубашки. Он чувствовал жар прижатого к постели тела, и огромных усилий ему стоило не делать сейчас ничего, что могло бы ещё больше испугать принцессу, чей пульс так учащённо бился.       Никогда ещё лорд Джеймс Скотт, оставшись наедине с леди, не испытывал такого смятения. То, как гордая принцесса отзывалась на каждую его ласку, напоминало странный лихорадочный сон, где нет ничего, кроме такого близкого и далёкого создания, с которым у него было сейчас почти одно дыхание на двоих и почти одно на двоих сердце.       Снова начиная целовать её шею, он опустился ниже и коснулся губами впадинки над тонкой, по-детски выпирающей ключицей. Тигровая Лилия издала слабый стон, смуглые пальцы сжались на предплечьях. Он взглянул принцессе в лицо, но она чуть отвернула голову, упрямо скрывая румянец на скулах — наверно, для неё он был проявлением страха… а она ненавидела, когда видят её страх.       Мужчина приник к её рту, на этот раз поцелуй был более настойчивым. Она раскрыла губы, позволив скользнуть языком в свой рот. В этой девственной робости было что-то, что сводило с ума сильнее, чем все поцелуи, которые он помнил.       Сквозь ткань он коснулся узкой груди принцессы, провёл по ней ладонью, задевая твердеющие соски. Тигровая Лилия вздрогнула, но тут же подалась навстречу. Она дышала прерывисто и часто, и он слышал приглушённые поцелуем стоны, которые стали отчётливее, когда он опустил руку и осторожно раздвинул её ноги, коснувшись чувствительной точки между бёдер, легонько проведя по этому месту сначала большим пальцем. Принцесса обняла капитана за шею, пряча лицо на плече. Эти незнакомые ощущения от касаний — теперь уже два пальца постепенно проникли в горячее лоно и начали двигаться — смущали ее, но она лишь прижималась теснее.       — Все в порядке? — прошептал он.       Она застонала громче. Ответ, совсем глухое "Да...", дался ей только через несколько мгновений.       Тяжелый жар, разливавшийся по всему телу от низа живота, становился нестерпимо сильным. Острое желание сметало все. Джентльмен исчезал, а пират, опьянённый этой близостью и этой невинностью — невинностью дикого существа, которое впервые позволило так прикоснуться к себе, — оставался. И всё же… Джеймс Крюк по-прежнему медленно ласкал принцессу — и тонкие руки, судорожно обхватившие его шею, наконец чуть ослабили хватку. Тигровая Лилия вновь погрузила пальцы в его волосы и запрокинула подбородок — теперь он видел её лицо, с которого всё ещё не стёрлись стыд и смятение.       Оставив дорожку поцелуев от подбородка до груди, он поднял рубашку ещё выше — и наконец отбросил её в сторону. На миг принцесса сжалась, попытавшись закрыться, но он снова притянул её ближе, нежно касаясь губами мочки уха, и она расслабилась, откидываясь назад.       Мужчина ещё долго не мог оторваться от её губ, чувствуя, что ответные поцелуи становятся увереннее, а руки уже тянут его рубашку наверх. Стащив её через голову, он упёрся локтем правой, покалеченной, руки в поверхность кровати и коснулся левой нежного упрямого подбородка Тигровой Лилии:        — Ты… не боишься?       Её глаза потемнели ещё больше, губы, припухшие от поцелуев, стали ярче, румянец по-прежнему играл на скулах. Лицо девочки… или лицо женщины? Последняя граница стёрлась ещё до того, как произошло то, что превращает одну в другую, безвозвратно уничтожая первую. Ресницы дрогнули, когда дочь краснокожих прошептала:        — Труса ждёт вечная пустыня, а храброго — Зелёные Земли…       Наверно, так говорили в её племени… а он невольно подумал о снежинках, падающих на эшафот. Был ли он храбрым? И не потому ли оказался на Зелёном Острове Нет-и-Не-Будет? Не потому ли… стал пиратом?       Принцесса, по-прежнему глядя на капитана снизу вверх, мягко провела по его покалеченной руке — самыми кончиками пальцев. Он хотел отдёрнуться, но пальцы неожиданно сжались вокруг того места, где должно было начинаться запястье. В лице ничего не дрогнуло, на нём не отразилось жалости, которой он...        — Тебе тоже пора перестать бояться, Стальной Коготь. Или я пожалею о том, что ты делаешь со мной.       В следующий миг она прижалась губами к его губам, а её тонкие руки вновь коснулись его широкой груди. Он ощущал, что в горле становится сухо, а то желание, которое он испытывал, уже невозможно скрыть… Тигровая Лилия вновь открыла глаза. Она смотрела в лицо капитана спокойно, без следа страха… а когда он вновь опустил руку, начиная ласкать её чуть быстрее, чем раньше, принцесса судорожно сжала край простыни и выгнула спину, подаваясь узкими бёдрами навстречу пальцам.        Прядь волос упала на лоб, приоткрытые губы ловили воздух. На нежной шее всё же проступали следы его поцелуев, а взметнувшаяся левая рука лихорадочно касалась маленьких сосков. Принцесса краснокожих, дикая и непорочная, была сейчас воплощением того, что во времена юности лорда Джеймса благочестивые священники гвоздили пылающим словом «грех». Самым диким и невозможным его воплощением.       Она сильно и мучительно содрогнулась, почувствовав, как он вошёл в неё, — слишком резко, чтобы не причинить боли. Короткие острые ногти впились в плечи, голова вновь запрокинулась — по подбородку текла тонкая струйка крови из прикушенной нижней губы. Наклонившись, он прижался к смуглой коже, ощущая солоноватый железный привкус. Новый поцелуй заглушил стон принцессы, а длинные ресницы опустились, закрывая тёмные глаза.       Думал ли когда-нибудь капитан Джеймс Крюк, что краснокожая дикарка, которую он мечтал уничтожить почти так же сильно, как и Пэна, окажется… леди? Нежной… и обжигающей, как огонь. Стесняющейся каждого прикосновения… и бесстыдно жаждущей их. И обладание ею опьяняло сильнее самого тёмного рома… опьяняли стоны, шёпот, тонкая кожа, похожая на самый дорогой шёлк. Гибкость, легкость, нетерпение...       В эту минуту принцесса дышала только им, не размыкала своих худых рук, перебарывала острую вспарывающую боль, которую он причинял, раз за разом врываясь в неё. Крюк наконец обуздал себя, чуть замедляя темп. Тигровая Лилия благодарно провела рукой по его щеке, задержав её на шее. Новый стон был тише, и капитан понял, что боль постепенно отступает. Крепче обнимая принцессу за пояс, он прошептал, почти касаясь губами её губ:        — Сейчас станет легче.       Она кивнула, вновь прижимаясь к его плечу, приподнимая бёдра и обхватывая ногами его пояс. Теперь, когда он двигался ещё медленнее, она подалась навстречу и застонала ему на ухо, лихорадочно сжимая руки.       Целуя её в висок, он провёл ладонью по гладкой спине и осторожно погладил чёрные спутавшиеся волосы. Это медленное сплетение вздохов и прикосновений, уже не похожее на пламя первых нескольких минут неутолимой жажды, лишь усиливало его желание, как усиливали и тихие стоны, которые он слышал, дотрагиваясь до самых чувствительных мест на теле принцессы.       Спустя несколько мгновений он вновь ускорил темп и почувствовал лёгкую дрожь, охватывающую с каждой секундой. Пальцы вновь с силой сжались на его плечах — завтра на коже должны были проступить следы.       Наклоняясь, капитан приник к шее принцессы, одновременно ощущая, что собственное тело уже не подчиняется ему. Движения становились резкими, рваными, глубокими и быстрыми, и с губ принцессы сорвался новый крик, который она подавила, стиснув зубы. Из груди вырвался судорожный вздох, принцесса подалась навстречу и тут же упала назад, на постель. Глаза её широко распахнулись, грудь лихорадочно вздымалась. В то мгновение, когда тяжелая волна наконец накрыла самого лорда Джеймса, он крепко прижал Тигровую Лилию к себе… и понял, что это странно щемящее ощущение тонких рук, обвивающих шею, уже не изгладится из памяти.       В молчании он лёг рядом, по-прежнему касаясь ладонью худой спины. Принцесса не смотрела на него, взгляд остановился где-то на его груди. Почему-то сейчас говорить не хотелось — ни о кошмарных снах, ни о врагах на берегу, ни о чём, что могло бы заставить ее хмуриться. А ещё больше не хотелось, чтобы она уходила из каюты. И он тихо спросил:        — Ты… не хочешь остаться сейчас со мной?       Она подняла глаза и неуверенно кивнула. Она старалась не смотреть на следы крови, оставшиеся на белой простыне. Невольно он подумал о том, что сделали бы с ним люди из индейского племени, узнай они, как она стонала и изгибалась под ним. Он не слишком хорошо знал традиции краснокожих, но догадывался, что провести ночь с их принцессой значит обречь себя на вечную ненависть вождя. А впрочем… все они были уже мертвы. Кроме Тигровой Лилии — последней и совсем не похожей на них.       …багровые следы на белой ткани медленно бледнели, как выцветают чернила, правда… намного быстрее чернил. Ведь в стране Нет-и-Не-Будет не могло быть ни настоящей невинности, ни настоящего греха. Здесь не было девственниц и проституток, не было старости и не было юности. Но даже здесь существовала…        — Ты не против? — она прислонилась к его груди. — Может быть, я… прогоню твои кошмары, если сейчас обниму тебя? Можно?       …любовь? Наверно, это слово требовало чуть более осторожного обращения, но… Так или иначе, сейчас Джеймс Крюк не видел снега, падающего на тёмный от несмываемой крови эшафот.