***
– А он такой, ты же доктор, – ворчит Леонард, – наконец-таки открывая дверь своего блока общежития. У него колени подгибаются от неподвижного веса Джима Кирка на руках. – А потом такой, ты можешь присмотреть за мной. Ну, я вот точно на такое не подписывался. – Он роняет парня на кровать, и последние слова выходят со стоном. Ничто так не заставляет работать сердечно-сосудистую систему, как поднимание по лестнице ста семидесяти фунтов бессознательного плейбоя. Когда он заканчивает своё повторное знакомство с планетными запасами кислорода, то снимает с парня обувь, устраивает его поудобнее на кровати, проверяет глаза, пульс и дыхание. Тело работает нормально, незачем звонить в больницу, но это не значит, что мозг не поврежден. Идиот. Так что Лен ставит будильник, чтобы проснуться через четыре часа (попутно предвкушая завтрашнее похмелье и невыспавшуюся голову), ложится на диванчик и укрывается простынёй вместо одеяла. – Со мной непросто, – ворчит он. – Непросто и близко не стояло! – закрывает глаза и пытается заснуть. Немного позже он поймёт, что не говорил Джиму, что работает доктором.***
Леонард просыпается от звона коммуникатора, весело сообщающего ему о том, что уже 03.15. Он хватает ком и бросает его в стену, задняя панель отлетает, а микрочип падает на пол. Звон резко пропадает. Он со стоном трёт глаза. Ни один человек не должен бодрствовать в этот час. За исключением одного, поправляется он, вспоминая о ночующем госте. – Джим, – шепчет он. Голос звучит низко и хрипло, так что он прочищает горло и пробует ещё раз. – Джим! Нет ответа. Ледяной страх окутывает его живот, поднимает с диванчика. –Джим! – зовёт он, слегка тряся парня за плечо. – Ну же, это уже не смешно. Проснись, Джим. – Всё ещё нет ответа. Он трясёт сильнее. – Джим. ДЖИММИ! Джим рывком поднимается, его глаза встречаются с глазами Лена, и они оба кричат и отшатываются друг от друга. Леонард первым оправляется от шока и поднимает руки, выражая миролюбивость. – Слушай парень… Джим. Я не знаю, что ты помнишь с прошлой ночи… Ну или этой ночи… Джим почему-то тут же смотрит вниз на себя, всё ещё одетого и сидящего в кровати Лена, потом на смятую простынь, наполовину упавшую на пол с диванчика, потом снова на Леонарда. В темноте его голубые глаза такие яркие, почти до жути, но лицо абсолютно непроницаемо. – Ты… Боунс. – В сотый раз нет, – возражает Леонард сквозь сцепленные зубы. – Я МакКой. Леонард МакКой. – Ты нёс меня вверх по лестнице? – тихо спрашивает парень. – Ага. Только постарайся как-нибудь предупредить, когда решишь отключиться в следующий раз! Джим выглядит позабавленным. – Прости. – И он такой – прости, – ворчит Леонард. – Тебе не обязательно было отдавать мне свою кровать, – говорит Кирк. – Я мог бы занять диванчик. – О, да, – отвечает Лен. – Отправить пациента с сотрясением спать на диванчике. Я доктор, а не придурок. – Нет, я знаю… Я просто говорю, что тебе не обязательно было оставаться и заботиться обо мне… и будить меня среди ночи… – Ну, как ты и сказал, я был тебе должен за перелёт на шаттле. – Ага, – говорит Джим. – А теперь, когда ты мне отплатил и даже больше – как я могу отплатить тебе? Кирк облизывает губы, и, несмотря на сотрясение, усталость и (возможно) уверенность, что не стоит связываться с такими парнями, как Джим, он точно знает, что хочет в оплату. А ещё он на уровне интуиции знает, что этот парень, как бутылка бренди Grappa Piave, – веселье гарантированно, но похмелье заставит тебя об этом пожалеть. Вот почему он находит в себе силы сказать: – Не стоит. Парень, я доктор – это моя работа. – Как благородно, – улыбается Джим, а затем тянет Лена на себя и очень, очень страстно его целует. Лен стонет, не отрывая рта от Джима, парень удовлетворенно мычит в ответ и толкается бёдрами, потираясь о Леонарда. Его пальцы вплетаются в светлые волосы, Джим посасывает его нижнюю губу, и он словно тает, вкладывая всё желание в этот поцелуй, в знакомо-незнакомое ощущение другого тела так близко к своему. В конце концов, это первый раз с тех пор, как он с Джослин… Джослин- – Хей, – шепчет Джим, чувствуя, как он напрягся. – Детка, расслабься, всё будет так, как ты захочешь. Я не пытаюсь стать твоей новой бывшей. Что-то в том, как он это произносит, заставляет Леонарда остановиться. Может, это то, что Джим не заинтересован в серьёзных отношениях, а Лен не заинтересован в сексе на одну ночь (не то, чтобы его опыт и с серьёзными отношениями был настолько великолепен). Может, это все те потенциальные заболевания, которыми его может заразить этот парень… может, это просто тот факт, что он знает (и Джим знает, что он знает), что всё это – чем бы оно ни было – всего лишь взаимозачёт. Что бы это ни было, в конце концов, оно вызывает у него весьма скверное предчувствие. И хоть у Леонарда МакКоя есть много недостатков, но игнорирование своих инстинктов в их число не входит. Пусть и абсолютно не помогает ему остановиться, приподняться на локтях, посмотреть Джиму в глаза и сказать: – Послушай, я не думаю, что нам следует… – Я в порядке, – улыбается Джим. – Разве я говорю нет? – Ну да, но всё равно. Это не… – Ты хочешь, чтобы я был сверху? ‘Тому что я вполне за. Я вполне за почти что угодно. Ну, кроме связывания, ну знаю, не особый фанат. – Джим, – Леонарду удается вставить своё слово, – хватит, ты не обязан…. – В смысле, – говорит Кирк, явно совсем не понимая Леонарда. – Я не то, чтобы вот так прямо против этого. Можем и так, если это тебя заводит. Ты ведь очень выручил меня там… – Не в этом дело, – выдавливает Леонард. – Ты… не мой тип. Джим смеётся. – Правда что ли? Он толкается вперёд, трётся бёдрами об явный стояк Леонарда. Тот не сдерживает стона и толкается в ответ, прежде чем успевает себя остановить. – Слушай, я вижу, что ты южный джентльмен и всё такое, но давай ближе к делу: у тебя стояк, я должен тебе услугу и я великолепно обслуживаю. Если ты всё ещё хочешь думать, что натурал или что-то там ещё, просто ляг и закрой глаза. Я о тебе позабочусь. Губы Джима скользят по его горлу, а пальцы каким-то образом пробрались под резинку трусов, и Леонард кусает губы, чтобы сдержать стон, пока он отодвигается, чтобы сесть на колени, сохраняя дистанцию от Джима. – Нет, я… Давай просто ляжем спать, окей? Думаю, ты можешь занять вторую кровать, раз уж моего соседа тут нет. Его проблемы, что он опаздывает. Парень тоже садится, глядя на Лена большими растерянными глазами. Открывает рот. И закрывает. – В смысле… ты хочешь сделать это попозже? – Джим, – твёрдо отвечает Леонард, пытаясь убедить и его, и себя. – В смысле я не хочу заниматься с тобой сексом, в любой форме, в любое время. Джим выглядит совсем ошарашенным. – Правда? – он смотрит на Леонарда, словно сама идея нереальна, и немного пугает. Кто знает, может для него это и так, и Леонард действительно делает что-то, что до него никто не делал, говоря нет сексу с Джимом Кирком. – Боже, парень, – бормочет МакКой. – Не надо так расстраиваться по этому поводу. Такой красавчик, как ты, многие ухватятся за такое предложение. Впервые за всё время, что Леонард его знает (что, признаем, не так уж и долго), Джим абсолютно без слов. Леонард пользуется моментом, чтобы откопать пижаму из чемодана и бросить её Кирку. Та падает ему прямо на колени. – Давай переодевайся и, ради Бога, умой лицо. А я ложусь спать. Джим смотрит на пижаму, словно никогда раньше не видел одежды. Наконец, он говорит: – Ты хочешь денег? В этом всё дело? – в его голосе слышен надрыв: сомнение или, может, отчаянье. – Потому что у меня нет… Леонард вздыхает. – Расслабься, парень, мне не нужны твои деньги. – У меня нет особых связей. Кроме капитана Пайка, наверное, он не совсем… – Джим! – резко обрывает его Леонард. – Последнее, что мне нужно, это твои связи. К тому же он правда не хочет представлять, как именно Джим обзавёлся такими «связями». – Тогда что ты хочешь? – недоумённо восклицает Джим. – Я хочу, чтобы ты заткнулся и дал мне заснуть, – пыхтит он. Долгое время Джим просто неподвижно сидит там, напряжённо глядя Леонарду в глаза, словно ожидая подвоха. Потом он медленно поднимается, берёт пижаму и идёт в ванную. Когда он возвращается, в пижаме и намного более чистый, Лен уже в кровати. Доктор слышит, как Джим забирается в кровать напротив. – Ночи, Боунс. И отвечает: – Ночи, Джим, – прежде чем успевает подумать. Его последней ясной мыслью становится: «Отлично. Теперь, когда я признал это глупое прозвище, мне от него уже не избавиться».***
Лен просыпается от запаха тушеного лука и звуков возни на кухне. – Что за? – бормочет он. – Утро, Боунс! Это я, – откликается Джим, словно он и спрашивать не должен, почему Джим хозяйничает на его кухне (представить Джима, хозяйничающего на кухне, удаётся даже слишком легко). – Я готовлю омлет. В твоей порции лук, грибы, перец и сыр чеддер. У тебя же нет аллергии ни на что из этого, да? – Нет? – непонимающе тянет Леонард. Он кое-как садится, проводит рукой по лицу, голове и шее и только потом понимает. – Погоди-ка. У меня нет всего этого. – Уже есть, – жизнерадостно отвечает Джим. – Я заглянул в магазин чуть раньше. Леонард смотрит на часы. 08:43. – Во сколько ты проснулся? – Рано. Была парочка дел. Очевидно, да. Леонард удивлённо обводит взглядом безукоризненно чистую комнату – вчера здесь был хаос разбросанных вещей из единственного чемодана Леонарда и разной ерунды, что он купил по прибытии в Академию. – Это тебе, Боунс! – говорит Джим, вручая ему тарелку идеального, словно в ресторане, омлета. – Bon appétit. – Спасибо? – Он покорно берёт тарелку с вилкой, отрезает кусочек, пробует. – Мммм – проглатывает – это вкусно. Джим смеётся и начинает есть сам. – Так и надо. Меня научил Сарадуччи Монтпелье. Леонард удивлённо смотрит на него. – Тот известный шеф-повар? – Ну, он ещё не был известным, когда мы встретились, но да. Это он. Леонард ожидает услышать предысторию той встречи. Но она так и не последовала. Он вздыхает, разочарованный, и возвращается к завтраку. Они едят в уютной тишине. – Ты выковыриваешь перец, – вдруг возмущается Джим, словно ему нанесли личное оскорбление. – У меня нет аллергии, я просто не люблю его Джим смотрит на него, словно не понимает, в чём разница. – Ладно, не выбрасывай, он же нормально приготовлен. Я доем, если хочешь. – Ээм, нет, спасибо. Джим чуть заметно хмурится, но, с заметным усилием, кивает и возвращается к своему завтраку. – Ну, думаю, в таком случае ланч с меня, – говорит Леонард. Джим поднимает на него глаза. Он усмехается – та же усмешка, которую он уже видел прошлой ночью – но теперь, в дневном свете, он видит, что… что-то не так. Пусть он и не может сказать что. – Почему, ты передумал насчет моего предложения? – Нет, – озадаченно отвечает Леонард. – Это просто хорошие манеры. Ты приготовил завтрак, значит ланч с меня. – Око за око. – Что-то типа того. – Знаешь, я думаю, не стоит, – легко отвечает Джим, но вилка в его руке начинает дрожать. – С таким успехом, я буду перед тобой в таком долгу, что, к тому времени, когда ты передумаешь, счёт вырастет до недели секс-рабства. – Ага, – соглашается Леонард, не особо слушая – и можно ли его винить в этом, когда у него на тарелке такая красота? – Боунс – доктор МакКой, – что-то в том, как Джим его зовёт, заставляет Леонарда вскинуть голову. Джим пристально на него смотрит, недоверчиво и непонимающе, в глазах и сутулых плечах читается усталость. – Зачем тебе это надо? – Зачем мне надо что? – пришёл черёд Леонарда удивляться. На какое-то время между ними воцаряется тишина. А затем плечи Джима начинают дрожать, он хихикает, а затем так смеётся, что на глаза выступают слёзы – Что? – Леонард что, пропустил какую-то шутку? – Ты… – выдыхает Джим в перерывах между приступами смеха, – ты даже не... вау… Я не думал, что такие люди, как ты, всё ещё существуют! Леонард щурится. – И что это должно значить? Парню, наконец, удаётся перестать смеяться. Он вытер глаза, но всё ещё продолжает идиотски ухмыляться. – Ничего-ничего…. Так, какие планы на день? Вот такой плавный переход на другую тему. – Классов у меня нет сегодня вплоть до 11:00. А что? – с подозрением спрашивает он. – Да? – отвечает Кирк. – У меня тоже. Какой класс? – Медицина 4320: Этические, социальные и политические аспекты ксеномедицины. А что? – Хей, я тоже в этом классе! Доктор Кимбл, да? Видимо, будет пытаться убедить нас, что мы все умрём от Суудаа Нем’ро’с или какой-нибудь другой душевысасывающей болезни. Обожаю полевую медицину. – Не может быть такого, – возражает Леонард. – Это для кадетов, уже имеющих медицинскую степень. И вообще, разве ты не на командном потоке? – Нужен был предмет с биологией, а всё остальное я уже прошёл, – Джим пожимает плечами, словно любой из кадетов владеет степенью по инопланетной медицинской практике. – Понятно… А какие ещё у тебя предметы? – Ну, – начинает Джим. – Этот и Продвинутый Клингонский, Введение в боевые искусства (только потому, что его экстерном не сдать, глупо, да?) и Информационная безопасность в квантовом веке, Комбинация и реакции в синтетической органической химии – звучит весело, особенно если мы будем создавать сигма-связи органометалических реагентов посредством циклизации аренотрикарбонилхромных комплексов! – Это… здорово, – потрясённо отвечает Леонард. – Подожди, это всего лишь нужно, чтобы приступить к основным предметам. У меня ещё не было профильных командных классов – – Боже, парень, ты себя не переоценил?! – Ну, если я хочу быть капитаном собственного корабля до того, как мне исполнится тридцать, то мне надо немного ужать программу. – Немного? – повторяет Лен. – В любом случае, то сорокапятистраничное эссе, что мы должны будем прочесть для доктора Кимбл, можешь о нём не волноваться. Оно не сложное, я могу его кратко тебе пересказать. Леонард потрясённо смотрит на него. – Это его пример тех работ, которые мы сможем понять и использовать, когда закончим обучение в его классе. – Оу, – говорит Джим. – А я не мог понять, где оно в расписании. – Ты гений или идиот? – Два в одном? Ииии вот и она, головная боль. – Ты специально со мной дурачишься? – Должен же я хоть как-то это делать, – усмехаясь, отвечает Джим. – Ну, раз уж очевидный вариант вне системы. Леонард пытается нахмуриться, но получается улыбка.***
Джим идёт по своим делам, ведь начался первый семестр, когда рядом слышится знакомый голос: – Не может быть. Он оборачивается и видит Ухуру, которая смотрит на него с открытым ртом. – Ты записался? После такого знакомства со Звёздным Флотом? Ты сумасшедший? – Не первый я и не последний, кто на край света за прекрасной леди пойдёт, – говорит он полным драматизма голосом. – В конце концов, Любовь, забывшееся Имя. Любовь одела мирозданье Заботами своими В пылающее одеянье, И нет его неизносимей. И что бы ни случалось с нами, Мы входим в пламя или в пламя.* Она со смехом закатывает глаза. – Кирк, серьёзно, что ты здесь делаешь? Он смотрит ей в глаза, раненный в самое сердце. – Ты сомневаешься в моей самоотверженности? – Затащить кого-нибудь в постель? Абсолютно нет. – Ауч. Она бросает на него усталый взгляд. – Ты же здесь не только для того, что узнать моё имя. – Ты не поверишь, если я скажу тебе правду. – Ты хоть когда-нибудь прямо отвечаешь на вопрос? – ей это уже и правда надоело. – Не знаю, – отвечает он. – Разве нет? А потом разворачивается и развязной походкой уходит прочь, оставляя ничего не понимающую Ухуру позади.***
– Хей. Леонард поднимает глаза от падда и чипов «Медицина 4320» и видит улыбающееся лицо девушки, сидящей на пару мест дальше него. – Привет, – отвечает он, скованный непонятной нервозностью. – Ты новенький? Может показать тебе, где тут что? – предлагает она, и Леонард понимает, что показать она хочет не только Академию. Он сглатывает, думая, что бы ответил ей до мини-апокалипсиса его жизни, до Джослин… – Да это… было бы неплохо. Я МакКой, кстати. Леонард МакКой. – Саманта, – улыбается она, и теперь он улыбается ей в ответ. – Ооу, классный выбор! – одобряет знакомый голос. Леонард гримасничает. Лучше бы это не был… Джим сидит на стуле задом наперёд и смотрит на него абсолютно невинными глазами. Так быстро подойти к ним он смог бы только перепрыгивая через ряды парт. Леонард не хочет даже спрашивать. – Я провёл с ним прошлую ночь, знаю, о чём говорю! – радостно добавляет он. Саманта переводит взгляд с одного на второго. – Ты… прошлую ночь? – Ага, – на лице Джима широкая глупая улыбка. – Был с ним цееелую ночь. Жаль, что он выгнал меня утром. Но что поделать? Такие мужчины, как он, не могут быть привязаны к кому-то одному, да? – Так, – она снова поворачивается к нему лицом. Леонард немного отшатывается назад. – С ним вчера, со мной сегодня… Интересно, кого ты на завтра припас? – Я не… Но Саманта уже отвернулась и быстро уходит прочь. Леонард хмуро смотрит на Джима, тот встаёт и обнимает Лена за плечи, словно он совсем не при чём. – Это за то, что отказал тебе вчера, да? – устало спрашивает он. Джим обиженно надувает губы, но в глазах пляшут искорки. – Разве я похож на парня, способного на месть, Боунс? – Да, – отвечает Леонард. – Боунс-Боунс-Боунс… Я бы никогда не поступил так с другом. А мы ведь они и есть… друзья. – Друзья… – с сомнением тянет Леонард. – Я предпочитаю термин «Кто-то, кого я, сжав зубы, терплю, хоть и чую грядущую катастрофу». Джим пожимает плечами. – Ты говоришь помидор, я говорю томат. Знаешь, я так и не понял эту поговорку, потому, что одно из обозначений явно неверное. Лен чувствует себя очень, очень усталым. Джим продолжает вещать. – Неважно. В любом случае, когда я говорю «Ты говоришь помидор, я говорю томат», я имею в виду то, что хоть мы и должны говорить об одном и том же, но нужно смириться, что ты думаешь о маленьком круглом красном овоще, а я говорю о большой, тяжёлой зелёной ягоде с полосками. – Нельзя просто взять и решить, что поговорки значат совсем противоположное тому, что должны, – возмущается Леонард. – К тому же ты сейчас говоришь об арбузе. – Ты говоришь помидор, я говорю томат, – высокомерно отвечает Джим. Лен прячет лицо в ладонях. – Ну, ладно, – говорит парень и тянет Леонарда за рукав. – Пошли в столовую, расскажем их работницам о моих аллергиях и посмотрим, как их лица меняют цвет, пока они будут решать, что я могу съесть без риска умереть на месте. Леонард смотрит на лёгкую чуть дразнящую улыбку Джима и требовательно спрашивает: – Ты гений или идиот? – А два в одном нельзя? – Эээ… наверное? Он кивает и направляется в кафетерий, Леонард, не задумываясь, идёт за ним. Позже, вспоминая этот момент, он говорит себе, что он действительно хотел посмотреть на лица работниц кафетерия. Да и ему действительно стоит знать, на что у Джима аллергия. Исключительно в медицинских целях. Ну, сами знаете. Так они вместе идут на ланч, а потом сидят свободное время в библиотеке, откуда их почти выгоняют за шум, а потом они снова встречаются после классов, чтобы пообедать в общежитии Леонарда. Джим снова остаётся на ночь и спит на второй кровати, потому что сосед Леонарда мистическим образом так и не появился. В принципе это и становится началом конца.***
А потом рутиной. Они видят друг друга во время учёбы, они вместе готовятся к парам, они вместе пишут свои эссе, они вместе обедают. Джим между делом говорит, если учесть, что то, что на нём надето, это практически все его вещи, то можно считать, что он к нему уже переехал. Леонарда это совсем не беспокоит, хотя, наверное, должно. (Однажды его настоящий сосед всё-таки появился, но тут же снова пропал. Но Джим его не убивал. Наверное.) Можно считать, что они всегда вместе, словно чашка с блюдцем, и Боунс – нет! Он не станет называть себя Боунсом в своём внутреннем диалоге! Леонард – знает, что, это, наверное, говорит о зависимости, но он абсолютно не намерен ничего менять. Естественно за это время они многое узнают друг о друге.***
Вот немногое из того, что Джим узнаёт о Боунсе (порядок не соблюдён): 1) Его акцент становится заметнее, когда он расстроен. Это было бы мило, если бы Боунс-расстроенный не был таким пугающим. 2) Он добавляет кетчуп во всё. Буквально. Джим чувствует себя невероятно оскорблённым, когда Боунс добавляет кетчуп в его омлет, но потом понимает, что кетчуп тот добавляет в любое блюдо. Яйца, мясо, рыба, пельмени, что ни назови, – всё поливается кетчупом. Кроме, по какой-то невероятной причине, картошки-фри. Её он ест просто так. 3) Ему не нравится, когда оскорбляют его бывшую жену. И это несмотря на то, что, исходя из того немного, что Боунс ему о ней рассказывал, она самая настоящая ведьма. Проблема в том, что Джим хотел бы поддержать его, раз сто проклясть эту стерву-бывшую (и, если честно, то он действительно зол, что она получила полную опеку над Джоанной, их десятилетней дочкой, не говоря уже о присвоении дома, машины и всего к ним прилагающегося), но, когда Джим начинает возмущаться, МакКой его затыкает: – Это уже не важно, – говорит Боунс. – Она не дьявол. Может мы больше и не женаты, но это не значит, что она перестала быть приличным человеком. – Приличным? – с сомнением переспрашивает Джим. – Приличным! Она сказала, что может быть сделает мне одолжение и позволит мне увидеть Джоанну на каникулах. – Одолжение? – У нас что, завелось эхо? – рявкает Боунс. – Завелось эхо? Он недовольно смотрит в ответ. Если бы взглядом можно было бы убивать, Джима бы отправили домой в маленьком пластиковом пакете. – Приятель, она украла твоего ребёнка! – возмущается Джим. – Ты должен быть в ярости. Боунс опускает глаза. – Если уж и выбирать, с кем из нас должна остаться Джоанна, то будет лучше, если это Джослин. Я ей не нужен. Джим крепче сжимает банку пива в руке. – Ребёнку всегда нужен отец. Боунс теперь смотрит на него, но ничего не отвечает. 4) Он ненавидит космос. НЕНАВИДИТ. Однажды Джим упоминает недавнюю новость о том небольшом корабле, что взорвался недалеко от Федеса II, а Боунс просто: – Естественно. Звучит так, словно нужно радоваться, когда корабли не взрываются. И это просто смешно, учитывая, что он будет служить на одном из них. Но даже с его паранойей и ненавистью к космосу, они оба считают, что или они будут в одной команде, или кто-то заработает аневризму. Наверное, Боунс. (А может и Джим, если быть уж совсем честными.) 5) У него всего двенадцать выражений лица, и все из них являются вариациями к «Как жаль, что я слишком устал, чтобы убить тебя прямо здесь и сейчас». 6) Он, наверное, растение, потому что ему не нужен секс. И это очень удобно, потому что — 7) Он не умеет цеплять девчонок. Или парней. Он так абсолютно невероятно неловок с девушками, что Джиму становится грустно. Джим пытается помочь, правда пытается, но Боунс настолько безнадёжен, что чаще всего Джим вместо того, чтобы быть купидоном («Он доктор – а все мы знаем, что у них очень талантливые руки...), вынужден спасать ситуацию («Его зовут Леонард, окей, поэтому не надо так строго.») 8) Он, как правило, не может лгать. Но, что странно, почти всегда может сказать, когда врёт Джим. Вообще-то он читает лица и язык тела лучше всех, кого Джим когда-либо знал. Он также самый лучший доктор из всех, кого Джим знал. Не то, чтобы это о многом говорило, поскольку Джим по жизни избегает врачей. И, по большей части, успешно! Яблоки. И двигатель на 1700 лошадиных сил. Это работает. 9) Он не умеет рассказывать анекдоты. Джим узнал об этом только когда понял, что не слышал от Боунса ни одного. – Давай, в твоей докторской голове должен быть припасен хотя бы один или два, – канючит Джим. – Анекдот о блондинках, или шуточный стишок, хоть что-нибудь. – Ладно… Есть один, что я сам придумал. Джим в предвкушении придвигается ближе. – «Как Вас с такой дикцией взяли на радио? У Вас там что, блат? – Почему блат? Сестла!»** Он усмехается Джиму. Джим молча смотрит в ответ. – Понял? Потому что когда он сказал блат… – Да. Нет. Я понял. Это ужасно. – Неправда. – Какой ужас. Пообещай мне, что больше не станет пытаться рассказывать анекдоты. – Заткнись! – «Как Вас с такой дикцией …» Боже, Боунс. – Я сказал, заткнись! 10) Он примерный католик. Теоретически. – Знаешь, – говорит Джим. – Для примерного католика, ты слишком часто поминаешь имя Господа всуе. Боунс молча пихает его в бок. 11) Он самый лучший друг, о каком только можно мечтать. После Тарсуса, Джим следовал традиции в день рождения пойти напиться, подраться с самым крутым и жутким бугаем в округе, наслаждаясь тем, как боль (а иногда и отключка) заставляют всё остальное хоть ненадолго отойти на второй план. В этом году доктор рушит его маленький ритуал (неизвестно, как он вообще узнал, что это за день, поскольку Джим ему точно не говорил) и отводит домой уже после третьей рюмки. А потом они вместе напиваются в хлам. Он также вручает Джиму первое издание «Трёх мушкетёров», без всякой упаковки, словно это не день рождения, а он просто увидел где-то и купил по наитию. Джим упорно пытается не показывать, что это лучший день рождения в его жизни.***
Ниже приведён список того, что МакКой узнаёт о Джиме (порядок не соблюдён): 1)Он гений. Или типа того. Кем бы он ни был, он часто поздно вечером уходит и возвращается домой в несусветную рань, он цепляет всех студентов (и кое-кого из числа сотрудников), кто только ходит на этой грешной земле, и Леонарду хватит пальцев одной руки, чтобы пересчитать те разы, когда он видел, чтобы его сосед учился. – Вылетишь из Академии, и это будет только твоя вина, – кричит Боунс однажды накануне сессии, видя, как Джим выходит из дома, одетый в свои кожаные возьми-меня-здесь-и-сейчас брюки. – Завтра тест у доктора Винди, – безмятежно отвечает Джим. – В крайнем случае, я могу просто подарить ему приватный танец. Он закрывает за собой дверь, и Леонард бормочет: – Хотел бы я, чтобы это было шуткой. Джим получает высший балл. Естественно. 2) У него очень… занятное представление об отношениях. – Знаешь, что тебе нужно? – однажды заявляет он. – Перепихнуться с кем-нибудь. Вернуться в строй. Я могу тебя кое с кем познакомить! – Я таким не занимаюсь, – говорит ему Леонард. – Меня не интересует секс на одну ночь. Я хочу настоящих отношений, со свиданиями, разговорами, по-настоящему узнать её как человека, как…. Он прерывается, видя, что Джим смотрит на него так, словно он сказал, что для него романтика включает жертвоприношение девственниц при полной луне и распитие вина с их кровью под древние гимны. Хотя как раз-таки это бы и не смутило Джима, он вообще очень открытый и никогда не судит о человеке по его сексуальным предпочтениям. – Тогда, что, ты просто не любишь секс? – Да, – устало говорит Боунс. – Очевидно, да, если я хочу узнать человека, прежде чем тащить его в койку, то я должен ненавидеть секс. – Странно, – говорит Джим. 3) У него аллергия на ВСЁ. И не просто аллергия, о нет, а смертельно страшная аллергия, о чём Леонард узнал после того, что они решили назвать «Тот Инцидент О Котором Мы Больше В Жизни Не Упомянем, Упаси Нас Господь». 4) Он очень подозрительно относится к трибблам («У такого милого создания обязательно есть зловещий план в рукаве, Боунс!»). 5) Он не сдаётся. Никогда. У него какой-то пунктик насчёт безвыигрышных сценариев («Всегда можно что-то сделать, Боунс. Ситуация становится безвыигрышной, только когда ты сдался!»), словно это противоречит всему, во что он верит. Именно поэтому поражение в Кобаяши Мару бьёт его ударом под дых. Сначала Леонард думает, что это депрессия от того, что он потерпел поражение, как и все простые смертные в Академии. Но, когда Джим продолжает оставаться молчаливым и подавленным уже третий день подряд, он решает, что настало время применить тяжёлую артиллерию.***
– Доктор МакКой сообщил мне, что ты дуешься и обижен на белый свет, – говорит Пайк, сидя в своём кресле сложив пальцы под подбородком. – Начни улыбаться, прежде чем ему это надоест, и он выгонит тебя из дома. – Ничего у него не выйдет. Теперь это и моё общежитие! – возмущается Джим. – Не за что, кстати. – Ага, спасибо, что избавился от соперника, это очень мило с твоей стороны. – Из твоих уст звучит так, словно я его убил. – А разве нет? – удивлённо спрашивает Джим. – Предпочту ни подтверждать, ни опровергать данное утверждение, – уворачивается Пайк. Джим кивает. – Вот почему так полезно дружить со стариками. – Хей. Этот старик – твой командир. – Верно. Прошу прощения. Вот почему так полезно дружить со стариками, сэр. Пайк закатывает глаза. – Вернёмся к теме разговора. Почему бы тебе просто не смириться с тем фактом, что Кобаяши Мару может быть единственной вещью, что не падёт пред твоим интеллектом, харизмой и силой воли, и продолжать жить дальше? – Я не верю в безвыигрышные сценарии, – отвечает Джим. Пайк молча продолжает сверлить его взглядом. – Всегда можно как-нибудь извернуться, пока не будет по-твоему, – повторяет он. – И я не сдамся, пока не узнаю как. Мы сами создаём безвыигрышные сценарии тем, что решаем сдаться. – А тебе не приходило в голову, что иногда нам надо отступить, чтобы выиграть? – Нет. Это бессмыслица. – Может быть, – тихо отвечает Пайк, задумчиво уставившись на свои ладони. – Полагаю, ты будешь пробовать снова? – Ага, – говорит Джим. – И на этот раз я его сделаю. Пайк улыбается ему, наполовину печально, наполовину нежно. – Как скажешь. Ну а пока может вернёшься в мир живых и будешь вести себя как нормальные люди, прежде чем доктор МакКой начнёт колоть тебе прозак, стоит тебе лишь отвернуться. Джим сползает вниз, развалившись на диванчике и свесив одну ногу на чрезмерно вылизанный сияющий пол. – Как ты обычно снимаешь стресс? – Напиваюсь, – отвечает Джим. – Принимаю дурь. Гоняю на мотоцикле на запредельных скоростях, дерусь с грушей или гопниками, занимаюсь сексом с представителями потенциально опасных видов. – Ну, тогда так и сделай. Всё сразу, кроме секса. Знаешь, тот парень наверху не одобряет. – В смысле Бог? – В смысле Теодор Дёрнер, живущий прямо над тобой. Он уже на тебя не меньше четырёх жалоб на шум написал. Джим закатывает глаза. – Этот чувак первоклассный сноб, сэр. – И выспись, наконец, ради Бога. Выглядишь как мертвец ходячий. – А вы не выглядите старше шестидесяти, сэр. – Мне всего пятьдесят три, наглец, – возмущается Пайк, впрочем, не скрывая улыбки. – А теперь – выматывайся. – Да, капитан. Каким бы приятным ни был разговор с Пайком, ночь после Кобаяши Мару Джим не спит. Всю ночь он просто лежит, проигрывая в голове сценарий симуляции, так похожий на тот, что убил его отца. Сам тест не имеет смысла – абсолютно безвыходная ситуация, а в основе кода лежит поражение. Всё спланировано так, что, что бы ты ни сделал, ты умрёшь. Команды Джима в другом тесте, не Кобаяши Мару, принесли бы триумфальную победу. Он знает, что всё подстроено. Знает. Это не должно так его беспокоить. Но беспокоит. Отмотать. Атаковать с другого фланга. Направить только половину корабельной мощности на атаку – остальное на жизнеобеспечение. Попробовать снова. Фазеры корабля становятся менее эффективны. Отказ двигателя в любом случае. Конец игры. Отмотать. Отвлечь клингоноский корабль и уйти в варп, вызвав перегрузку . Попробовать снова. У клингонов очень кстати есть возможность защититься от варповой тяги других кораблей. Кобаяши Мару становится беззащитной. Конец игры. «А тебе не приходило в голову, что иногда нам надо отступить, чтобы выиграть?» Неужели это правда? И это просто безвыходный сценарий? Как и другие? Отмотать. Быть более настойчивым, когда убеждал Тома и Натали не лезть в хранилище. Не целовать Кодоса. Попробовать снова. Том и Натали всё равно идут туда, Кодос убивает их на месте. Конец игры. Отмотать. Рассказать всё Тому после первого раза с Кодосом. Сбежать к другим детям, живущим за полями. Попробовать снова. Сэм раньше нарывается на Кодоса и раньше умирает. Некому воровать еду и некому сдерживать Кодоса от преследования, остальные тоже вскоре умирают. Конец игры. Неужели это правда? И все попытки были бесполезны? А Тарсус был ещё одним Кобаяши Мару – все пути ведут к поражению? Нет – нет, не может быть. Его отец не верил в безвыигрышные сценарии и он не будет. Должно быть хоть что-нибудь, что можно… Отмотать. Джим закрывает собой Сэма, когда Кодос отдаёт приказ стрелять. Теперь пуля попадает в него. Попробовать снова. Джим умирает. Сэм умирает. Эрика умирает. Конец игры. (Они были связаны на платформе на виду у всех, Джим полностью парализованный, а другие дети плакали. Эрика, яростная и до странного величественная, молчала. Может именно поэтому Кодос и остановил свой взгляд на ней. – Вы с Самюэлем состоите в романтических отношениях, – его тон был так мягок, почти извиняющийся; но совсем не вопросительный, поэтому Эрика и не стала отвечать. Даже не взглянула в его сторону. – Я понимаю, что ты расстроена, Эрика. Но порядок должен быть соблюдён. Ты ведь умная девочка – ты понимаешь, почему я обязан это сделать, верно? – Да, – её голова высоко поднята, глаза словно лёд. – Потому что ты жалкий, страдающий манией величия маньяк с комплексом Бога. Его пощёчина сбила её с колен, и на секунду Джим подумал, что он собирается сделать ей предложение, вроде того, какое он сделал Джиму. Но затем он достал ружьё. Взвёл курок. Нацелил ствол ей между глаз. – Эта пуля уже давно тебя ждала. Я сразу понял, что этот ничтожный Детский бунт – твоих рук дело. Джеймс может и выкупил вам дополнительное время, но мы оба знаем правду – твоя судьба была решена в тот момент, когда ты меня разозлила. Джим закрыл глаза, не в силах смотреть. Но он не мог не слышать звук выстрела.) Неужели это правда? Всё, чем он пожертвовал, – он не спасал их, а всего лишь отвлекал Кодоса? Неужели всё было напрасно, каждый раз, когда он позволял Кодосу… позволял Кодосу. Всё было только лишь для того, что дать им ещё немного времени? Поражение было неизбежно, ещё один Кобаяши Мару? Нет – ни за что. Не напрасно. Он помогал им, благодаря ему они были живы, были в безопасности. Ведь его жертва и была причиной, почему они продержались так долго на Тарсусе, и если б только он мог отдать ещё чуть-чуть – сделать больше, пожертвовать большим – он смог бы их спасти. Безвыигрышных сценариев не бывает. Он мог бы отдать всё и спасти их всех. Как отец. «Каково это было, папа?» –думал он, глядя в темноту, слушая тихое дыхание Боунса рядом. «Каково это, смотреть смерти в глаза и не отворачиваться? Не передумать в самый последний момент, как я, не вывернуть руль, как я… Я не смог, папа. Где ты взял столько смелости?» «Из-за меня?» Он не знает, согревает ли его эта мысль или пугает до дрожи. Вся его жизнь – сплошная экономика. Каждый человек живёт и платит, проводя свой анализ соотношения затрат к выгоде. Что делает чью-то жизнь другой – особенной, если угодно, – это то, сколько за неё готовы заплатить, во сколько оценят выгоду. Он это прекрасно знает, но всё ещё не понимает, почему его отец отдал всё и спас сотни жизней, стал легендой, героем. В то время как Джим был готов отдать всё, но мир вокруг него рухнул, развалившись на части.***
Проведя пять минут в классе Знакомство с боевыми искусствами с профессором Кексик (о, а у него есть имя? – Джотто), он знает, что это никуда не годится. – Прежде чем мы начнём, я покажу вам демонстрацию того, чему я вас буду учить вместе с профессором Джунай. Внимание. Да-да, Джим внимателен. И ему абсолютно не нравится то, что он видит. Выглядит красиво, не поспоришь, – даже слишком красиво. Правильные, похожие на хореографию, движения, а каждый из бойцов следит за подсказками в движениях противника. Демонстративно. А что ещё хуже – так вежливо. Ничего ниже пояса. Никаких обманных манёвров или слишком грубых. Это вообще не похоже на настоящую драку. Джим чувствует, как руки сами сжимаются в кулаки. Когда борьба заканчивается, все хлопают. Джим, с гораздо меньшим энтузиазмом, тоже. Потом он поднимает руку. – Профессор… – Кексик оборачивается и широко раскрывает глаза, он узнал. – Можно провести ещё одну демонстрацию? С другим оппонентом? – С кем? – подозрительно спрашивает тот. – Со мной. В зале слышны шепотки. Кексик коротко неверяще смеётся. – Я знал, что ты жаден до внимания, но не думал, что настолько. Джим подходит ближе. Слишком близко. – Это нет? – тихо. С вызовом. – Почему? Испугался, Кексик? Джотто двигает желваками, но на удочку не клюёт. Джим усмехается. – Со своими дружками ты крут, да, Кексик? – Как бы интересно всё это ни было… – Джим поднимает глаза. Профессор Джунай смотрит на них, скрестив руки на груди, с выражением лица: «Не впечатляет». – Я бы хотела услышать, в чём смысл подобной демонстрации, кадет Кирк. Джиму нужна минута, чтобы вспомнить, о какой демонстрации идёт речь. – Тот стиль борьбы, что вы нам показали, абсолютно неправильный. Слишком… идеальный. Настоящая борьба совсем не такая, она суровая, интуитивная и отчаянная. Если вы отправите ребят с такими знаниями, они будут абсолютно не готовы. Да они умрут уже в первой стычке с противником! Профессор Джунай склоняет голову, обдумывая услышанное. – Моё мнение состоит в том, что сначала студенты должны освоить правила борьбы, а уже потом азарт сражения. – Нет никаких правил! – спорит Джим. – Если вы научите этих ребят быть предсказуемыми и уважительными к своим оппонентам, им придётся всю жизнь сопротивляться этим инстинктам – если они проживут достаточно долго! Джунай думает долго, момент напряжённый. Джим затаил дыхание. – Я поняла, вашу точку зрения, кадет Кирк, – наконец, говорит она. – Полагаю, что ваш вклад будет необычайно полезен при реструктуризации данного курса. Джим смотрит на неё во все глаза. – Тогда… – Тогда, может, вы согласитесь занять должность моего помощника? – Не может! – протестует Кексик. – Я ваш помощник! – Если вы хотите ограничить меня одним помощником, – спокойно отвечает Джунай, – то мне придётся выбрать его. Кексик скрипит зубами. – Думаю, мы сможем ужиться, – выдавливает он. Джунай кивает Джиму, всё ещё не понимающему, что происходит. – Подойди ко мне после пары.***
Так Джим становится единственным первокурсником и ассистентом учителя по совместительству за всю историю Звёздного Флота. Самое классное здесь – помимо того, чтобы, ну, знаете, убедиться, что эти дети не умрут – это зарплата. Первая выплата едва покрывает стоимость месячной аренды его старой квартирки на пересечении Пятьдесят третьей и Лафайет. Та девчонка может и сама бы нашла деньги, но ему не хочется думать о том, что ей пришлось отдать взамен.***
Ухуру он встречает в коридоре по пути на Продвинутый клингонский (она всё ещё думает, что он смог пройти тест на распределение, только раздвинув ноги; и, пожалуй, ему это льстит). – Хей, Ухура. Я тут подумываю вступить в студенческую организацию. Может, ксенолингвистику. Предложение ещё в силе? – он поигрывает бровями, чтобы у неё не осталось сомнений, о каком предложении идёт речь. – Категорически нет, – прямо отказывает она, пусть и с улыбкой в глазах. – У меня более крупная рыбка на примете. Ну слиииишком просто. Может она специально ему эти реплики подсовывает? – Малышка, больше меня нет. – Ухура пытается, безуспешно, не рассмеяться. – Так что за везунчик обратил на себя твой взор? Сокурсник с потока? Её лицо абсолютно бесстрастно. – Командного? Научного? – и тут приходит озарение. – Профессор. Она отшатывается, немного виновато. – О, вау. Помню, я видел однажды порно… – Заткнись, – шипит она и бьёт его по плечу. – Моя жизнь – не порно! Если бы только знал, о ком я говорю… Джим любопытно наклоняет голову. – Горячий? – Он потрясающий. – Ооо… Урод-уродом, – и понимающе кивает головой. – Он горячий и потрясающий, – возражает она. – Он с Вулкана. – То есть горячий… в смысле температура. – Думай, что хочешь, – на её губах играет лёгкая улыбка. Джим поднимает руки, сдаваясь. – Ладно-ладно, я понял, ты бросила меня ради потрясающего, сексуального профессора-вулканца, чья температура тела выше человеческой. Он тебе уже подарил незабываемую ночь? Она не отвечает. – О, тебе это нравится. Нравится, что он играет в недотрогу. – Джим опирается рукой на стену, наклоняется ближе к ней. – Я тоже могу быть недотрогой. – Конечно, можешь, – в её голосе уже меньше снисходительности и больше сестринских ноток. – Могу! – Джим настойчив. – Он что преподаёт? – Курс коммуникации 5010: Влияние технологического прогресса на ксенолингвистический анализ. Джим хмурится, сверяясь со своим расписанием в падде. – Профессор Спок, да? Но его совсем нет на командном потоке! Знаешь что? Забудь о командном – я перевожусь в связисты. Все мои преподаватели старые белые мужики. – Бедный малыш. – Ну, – он откладывает падд. – Может, если профессор Секси отвергнет нас обоих, утешимся друг другом? Ухура закусывает губу, сдерживая смех, и, качая головой, уходит, – Я приму это как может быть! – кричит Джим ей в след.***
– Нийота! Бив-дж’ал хватает её за руку, стоит ей только войти в класс, где собрался клуб ксенолингвистики. – У нас новый желающий. И он великолепен. – Правда? – она оглядывается и видит Джима Кирка, сидящего на одной из парт, болтающего с ребятами на чистом итальянском. – О, нет. Именно в этот момент Джим оборачивается и видит её, на его лице тут же расцветает улыбка. – Ухура, хей! Я совсем забыл, что ты тоже тут будешь! –Кирк, что ты здесь делаешь? Он лишь моргает в ответ, взгляд абсолютно невинный. – Я вступаю в клуб ксенолингвистики. Ты разве не слышала? Она на это не купится. Ни на секунду. – В таком случае, тебе нужно отправить заявку. – Хорошо. Что я должен делать? – Ответить на вопросы на собеседовании… Например, почему ты хочешь вступить? –Почему я хочу вступить? – повторяет Джим. – Да, – скрипит зубами Ухура. – почему ты хочешь вступить в клуб ксенолингвистики? Джим, ей-Богу, забирается с ногами на парту и, повернувшись лицом к заинтересованной аудитории (и Ухуре): – Ксенолингвистика, в своей сути, позволяет оценить всё то, чего можно достичь, правильными словами и искренним уважением к культурным различиям; и, что более важно, то, как мы, самостоятельно или в составе группы, можем преодолеть пропасть между видами, которые, в противном случае, могли бы почувствовать себя изолированными или даже под угрозой. Вот почему, я намереваюсь упорно учиться, упорно трудиться и достигнуть позитивных перемен. Клуб ксенолингвистики является идеальной площадкой для реализации моих личных и академических амбиций. Если мы сможем раскрыть красоту ксенолингвистики, то сообща мы сможем создать мир, где все расы смогут свободно выразить свои мысли, зная, что их поймут, таким образом мы сможем инициировать открытый диалог по всем возможным вопросам. Однажды сбудется пылкая надежда наших сердец, и тогда ни одно разумное существо, независимо от расы, происхождения или вида, не будет жить с болью в сердце от тишины и одиночества. Все присутствующие не отрывают от него глаз. – А ещё затем, чтобы залезть в исключительно великолепные трусики Ухуры, – добавляет он. Ухура изображает на лице вежливую улыбку. – Благодарю вас за вашу заявку, мистер Кирк. Мы сообщим вам о нашем решении в течение недели.***
И, о да, она сообщила. На следующий день, возвращаясь с пар, он видит чудную картину. Ярко красной краской поперёк двери в его общежитие стоит огромная печать: ОТКАЗАНО. Джим ухмыляется: – Ну, значит, война.***
Ухура влетает в кафетерий, оглядываясь в поисках одного конкретного человека. Поворачивается к второкурснику на научном потоке, сидящему с группой других кадетов. – Ты не видел… Прежде чем она успевает закончить вопрос, они все поднимают руки, крестятся, закрывают лица и начинают выкрикивать всякие глупости, типа «НЕ СЕГОДНЯ, САТАНА» и «Да очистит тебя сила Святого Духа!» Не то, чтобы она ожидала чего-то другого, она везде слышит одно и то же с самого утра, когда попросила однокурсника одолжить ей стилус. С глухим рычанием она уходит от них искать дальше. Всё ещё не может его нигде найти. Подходит к инженеру: – Я тут ищу… – Моя Библия! – отшатывается от неё тот. – Где моя Библия?! – О, Боже! – она закрывает глаза. – Я его точно убью! – О ком ты говоришь? – спокойно интересуется знакомый голос. Ухура резко оборачивается и натягивает на лицо улыбку, молясь всем известным богам, что Спок не видел всего этого. – Просто… один тупой кадет. Неважно, я вас искала – сказать, что мой кабинет помощника преподавателя свободен для нашей встречи. – Я так понимаю, – ровным голосом говорит профессор Спок, – что кадеты путают тебя с метафизическим существом, известным как дьявол. Так, значит, он видел! Униженная, Ухура разворачивается и начинает подниматься по ступенькам, ведущим в аудиторию, Спок спокойно следует за ней. – Не могу понять, что происходит, – злится она, – но я знаю, что это всё из-за него. Спок оборачивается к ней, ожидая пояснений. – Он подал заявку в клуб ксенолингвистики – с ложными причинами! – и я его завернула. И, возможно, я могла поставить печать об отказе на его дверь. Но то была… маленькая изысканная шутка – а вот это просто невероятно детская… И тут Ухура видит дверь в её кабинет. Снаружи к ней плотно приклеен слой бумаги, на что, должно быть, ушёл целый рулон. Полностью, каждый дюйм. Отодрать это займёт часы, если не дни, не говоря уже о том, что она переломает все ногти. Девушка приглядывается к бумаге и скрипит зубами. На ней написано: Я вас веду в пустынные селенья. Я вас веду сквозь вековечный стон. Я вас веду к усопшим поколеньям. Мой правдой зодчий высшей вдохновлён: Верховной властью - силою творящей, Любовью, знаньем был я сотворён. Я - скорбный дух, над бездною парящий, Со всем, что вечно, ставший наравне. Оставь надежды, всяк сюда входящий.* – Понимаю, – тихо произносит Спок. Она бросает взгляд в его сторону и думает, что видит на его губах первую и единственную улыбку. Но, должно быть, она это придумала, потому что мгновение спустя её уже нет. – А я нет, – её ладони сжаты в кулаки. – Но не могу сказать ничего хорошего. – Это цитата из Божественной комедии Данте, – поясняет Спок. – А конкретно, предупреждение на вратах в ад, предупреждающее путешественников об ужасах внутри. – КИРК! – Ухура в ярости.***
А в это время на паре Сравнение известных стратегий и военной доктрины на другом конце кампуса Джим пытается не хихикать слишком громко.***
Невероятно, но Боунс пока рядом, а ведь они не в тюрьме и не занимаются сексом друг с другом. Джим всё ещё пытается понять почему, но не так явно, поскольку он уже понял, что от прямого вопроса Боунс почему-то расстраивается. Он также в процессе переосмысления своих представлений о Единственном. В конце концов, Боунс безумно любил Джослин, когда они были в старшей школе, поженились, едва им исполнилось девятнадцать, Джоанна появилась к двадцати, а почти десять лет спустя они развелись. Звучит почти как идеальная история любви, до определённого момента. Вот она была Единственной, и что-то пошло катастрофически не так, или они не были предназначены друг для друга в самом начале? – Это не так работает, парень, – хмурясь, ответил Боунс Джиму. – Нет такого, что отношения или навсегда, или полный провал. Я рад, что я больше не женат, но иначе у меня не было бы Джоанны. В каком-то смысле мы должны быть благодарны тем людям, кто как-то на нас повлиял, даже если от них остались шрамы. Джиму интересно, настанет ли день, когда он будет благодарен людям, которые пользовались им, оставили шрамы. Он в этом очень сомневается.***
По чистой случайности (он искал номер коммуникатора одного из сокурсников в студенческом каталоге) глаза остановились на первокурснике командного потока – Райли, Кевин. На мгновение он хочет кликнуть на имя, набрать номер Райли Кевина и узнать, тот ли это Райли Кевин, о котором он думает (знает? Думает) на мгновение он хочет закрыть справочник, никогда больше не открывать и забыть, что он когда-либо его видел. На мгновение он хочет найти Кевина, крепко обнять и никогда не отпускать. На мгновение он хочет убежать из Звёздного Флота – от всего этого – сейчас и без оглядки. Он находит искомый номер однокурсника, договаривается о времени обсуждения совместного проекта, а потом напивается так, что не помнит собственного имени, не то, что Кевина.***
– У меня есть потрясающая идея на рождественские каникулы, – воодушевлённо заявляет Джим, как только Леонард садится напротив него в кафетерии. – Ты будешь в восторге. Леонард странно на него смотрит. – На рождественские каникулы я занят. – О, нет, ты так просто не отвертишься… – Рождество – моя единственная возможность увидеть Джоанну, – напоминает он Джиму. – Я еду домой. – О, верно. Леонард хмурится. Если Джим затих, это не к добру. – Я бы позвал тебя, но разве твоя семья не хочет тебя увидеть? – Верно, – тем же странным голосом повторяет Джим. Боунс пытается дотянуться через стол проверить его температуру, но парень хлопает его по руке, и момент разрушен, разговор переключается на другую тему. Но Леонарда не покидает беспокойство.***
Поэтому Джим проводит рождество, делая то, что у него получается лучше всего – ввязывается в драки, смотрит на звёзды, зарабатывает деньги сомнительными способами… Ах да, и затаскивает в койку Президента Соединённых Штатов. Они выпили вместе (долгая история с поломкой гипердвигателя и какого-то Евгения, выглядящего похожим на Джима, – не спрашивайте), а потом Джим спросил, правдивы ли слухи, что она изменяет своему мужу. Не стоит верить всему, что говорят, – ответила она, спокойная, как и всегда. На что Джим наклонился ближе и мягко ответил: – Вообще-то я бы хотел узнать лично. (Джим всё ещё не знает, изменяла ли она своему мужу раньше, но теперь точно да.) Неприятным моментом стало то, что об этом узнают все, потому что кто-то умудрился сделать размытую фотографию их двоих в отеле и продать прессе. Теперь в заголовках красуется обличительная надпись: «ГОРЯЧЕЕ РАНДЕВУ ПРЕЗИДЕНТА С КОНФЕТКОЙ ИЗ ЗВЁЗДНОГО ФЛОТА». Джим отрывает глаза от статьи и видит неодобрительное выражение на лице Пайка. – Ну, всего лишь вторая полоса, – это не самые откровенные мои фотки? Пайк щурится в ответ и переходит к следующей странице, где больше фото, включая одну довольно неплохого качества, на которой на белых простынях лежит Джим, волосы спутаны, городские огни отражаются на коже словно звёзды, подчёркивая изгиб светлых ресниц, контуры мышц, темную дорожку волос, исчезающую под одеялом. – Не-а, всё ещё недостаточно откровенные, – подтверждает Джим. – И это хорошо, – сухо отвечает Пайк. – Потому что теперь ты представляешь Звёздный Флот. – Поправь меня, если ошибаюсь, но я бы сказал, что это довольно привлекательная презентация Звёздного Флота, – отмечает Джим. Пайк вздыхает, но Джим видит, что тот очень пытается не улыбнуться. – Очевидно, что граждане с тобой согласны. Количество посещений сайта Звёздного Флота увеличилось почти в четыре раза, а число заявок на следующий семестр увеличилось на двести процентов. – Порно – самый лучший вид рекламы, – глубокомысленно изрекает Джим. – На вопрос «Почему вы хотите вступить в Звёздный Флот?» кто-то прикрепил твою последнюю фотографию с пометкой: «Если я вступлю в Звёздный Флот, я смогу закадрить его». Джим чуть склоняет голову. – На мой взгляд, звучит разумно. Капитан на мгновенье поднимает глаза к небу и стучит пальцами по столу. – Ты хоть понимаешь, зачем я тебя сюда позвал? – Поздравить с хорошо выполненной работой? – Да, – устало говорит Пайк. – Именно это я и хотел сказать. – Ну, я понял, сэр. Я могу идти? – Да, просто… выметайся, Кирк. – Выметаюсь! – весело отвечает Джим и, насвистывая, закрывает за собой дверь. Он слышит знакомый звук со стоном, когда голова Пайка встречается со столом.***
Боунс возвращается с каникул с не-убийственным выражением лица, что для него является эквивалентом пружинистой походки. Он рассказывает Джиму об уик-энде с дочкой: как они катались на лыжах, что Джоанна – просто прирождённый стрелок (да, он взял свою одиннадцатилетнюю дочь на рождественское стрельбище), как они катались на старомодной лошади с коляской по городу прямо рядом с ховеркарами. Сначала Джим думает, что это он ещё не видел фотографий, а затем Боунс говорит: – … и ты едешь со мной в следующем году. – И устало хмурится в ответ на удивлённое лицо Джима. – Ты мог бы просто сказать мне, что не строил особых планов. – У меня был план, – защищается Джим. – И у меня были очень продуктивные каникулы! – Тоже мне, продуктивные. Стоит мне на минуту оставить тебя одного, и ты устроил национальный скандал! – Ну, я бы не сказал одного… Боунс лишь закатывает глаза.***
Леонард особо не расспрашивал, как Джим справился с командной симуляцией на первом курсе, скорее просто слышал обрывки слухов. Сначала он слышал, что кадет Кирк в лёгкую прошёл тест за рекордное время, что совсем не удивило Леонарда. Потом он услышал, что профессор Уиндел возмущалась, что Кирк, должно быть, сжульничал, что он не мог закончить так быстро, что его подход был нетрадиционный…. И так далее. Что тоже не удивило Лена. Потом он услышал, что тот взломал симуляцию. И вот это удивило. Хотя, наверное, не должно было. Стыд и позор, честно. Как оказалось, симуляция была с ориентацией на стратегию, кадету была предоставлена виртуальная команда, и он должен был командовать ими в борьбе против виртуальной группы болианцев. Вместо этого, Джим подошёл к главе болианцев и сказал: – Ваша культура известна изобретением Принципа двойного эффекта, который утверждает, что хоть эвтаназия и имеет позитивные побочные эффекты, поскольку снимает боль и дарует мир, она также имеет негативные последствия в виде смерти. – Да… – говорит болианец. – И что? – То же самое может быть сказано о войне. А потом они все уселись в круг на полу и стали спорить о философии сражения, что было заложено в программу. После длительных дискуссий они решили, что сражение было, в целом, глупой идеей, симуляторщики принесли свои извинения и предложили закатить пир в честь великолепного «Капитана Кирка». А теперь, очевидно, участники симуляции отказываются с кем-либо сражаться. Обычный день Джеймса Тиберия Кирка. Леонард ждёт, что Джим ему подробно расскажет, как он взломал эту новую симуляцию, но, когда тот возвращается в общежитие, то говорит: – Знаешь, я могу быть действительно неплохим офицером. Леонард в недоумении. – Ты на потоке уже почти год, и эта мысль только сейчас пришла тебе в голову? – В смысле я действительно хочу такую карьеру! Это важная новость, Боунс! – Зачем ты тогда вступил в Звёздный Флот, если раньше ты не думал о таком выборе карьеры?! – Пайк бросил мне вызов. Лен прячет лицо в ладонях. – Пожалуйста, скажи, что ты пошутил. – Окей… – говорит Джим. – Я пошутил. Леонард лишь стонет в ответ.***
Малоизвестный факт: Джим Кирк, по какой-то невероятной причине, – жаворонок. Вот почему однажды он видит Джима, листающего плейлист в личном падде Леонарда, когда на часах несусветная рань. Тот выглядит отвратительно выспавшимся и бормочет: – Отстой… отстой… полный отстой… ОТСТОЙ… – Что ты делаешь? – рычит он (он зол на Джима не больше обычного (обычно он хочет врезать Джиму, как минимум на интеллектуальном уровне), просто его нормальный голос появляется только после третьей чашки кофе). – Боунс, – мрачно говорит Джим. – Мы больше не можем быть друзьями. – Это было так просто? – У тебя самый ужасный музыкальный вкус из всех, кого я знаю. Зачем тебе целый альбом Барри Манилова? Зачем? – Эй, отдай, – бормочет он, протягивая руку. Джим отклоняется назад. –Баварская народная музыка. Тебе надо взбодриться, Боунс! – Джим, предупреждаю… – Хей, Билли Джоэл! Может, мы всё-таки можем дружить. – Слава небесам, – отбивает Леонард. А Джим уже включает песню на падде, и знакомый бас начинает играть. – О, нет. – О, да! Леонард в ужасе снова пытается забрать падд, но Джим снова уворачивается. – Ну же, Боунс, с твоего падда, это единственное, что можно слушать! – Он начинает танцевать в кухне, в пижаме и носках, бёдра двигаются в такт. Когда звучат слова, он подпевает: – Friday night I crashed your party, Saturday I said I’m sorry, Sunday came, trashed it out again… I was only havin’ fun, wasn’t hurtin’ anyone, and we all enjoyed the weekend for a change. Ему приходится перекрикивать музыку. – Слишком громко, идиот! Люди спят! Джим его игнорирует. Естественно. – I’ve been stranded in the combat zone, I walked through Bedford Stuy alone, even rode my motorcycle in the rain… And you told me not to drive, but I made it home alive, so you said that only proves that I’m insaaaane! – Я сдаюсь, – говорит Боунс, поднимая руки. – Когда убийственно настроенные копы начнут стучать в нашу дверь, я тебя им сдам! – You may be right! I may be crazy… Oh! But it just may be a luuuunatic you’re lookin’ for! – продолжает распевать он, усмехаясь Леонарду. – Turn out the light! Don’t try to save me… You may be wrong, for all I know, but you may be right.. Меня здесь нет, – бормочет он, сосредотачивая своё внимание на кофемашине, льющей напиток в кружку, в то время как Джим лунной походкой перемещается по кухне и изображает Майкла Джексона. – Weeeell remember how I found you there, alone in your electric chair, I told you dirty jokes until you smiled… You were lonely for a man, I said take me as I am, ‘cause you might enjoy some madness for a while. И всё нормально, пока он не хватает Леонарда за руку, втягивая в танец и его. – Нет, – отбивается он. – Нет-нет-нет. Нет. Ни за что. – Now think of all you tried to, find someone to satisfy you, – громко распевает Джим, улыбаясь от уха до уха. – I might be as crazy as you say… If I’m crazy then it’s true, that’s it’s all because of you. – Джим разворачивается и наклоняет его, Леонард не перестаёт возмущаться и сопротивляться. – And you wouldn’t want me any other waaay! Боунсу удаётся вырваться, и тогда Джим хватает метлу и использует её как микрофон. – You may be right! I may be crazy. Ohh! But it just may be a luuuunatic you’re looking for! It’s too late to fight – it’s too late to change me. You may be wrong, for all I know, but you may be right. Air guitar solo! Джим всё танцует, перемещаясь по комнате, теперь метла у него вместо гитары. –Окей, молодец. А теперь отдай мне это. – Давай, Боунс! Докажи, что ты когда-то был тинэйджером, прежде чем твоё сердце превратилось в камень. – То, что я когда-то был глупым ребёнком, не значит, что я буду сейчас так себя вести! – Знаешь, что я думаю? – спрашивает Джим. – Я думаю, ты просто не знаешь эту песню. Может ты загрузил её к себе в падд, просто чтобы на нём была хоть одна песня, не являющаяся преступлением против музыки. Леонард хмурится. – Я тоже знаю эту песню. Джим приподнимает брови, в его глазах читается вызов, и всовывает метлу Леонарду. – Так докажи это. Лен в ответ сам поднимает брови и берёт метлу. –You maaay be right! – поёт он. Чувствует он себя глупо, но смех Джима того стоит, и он начинает чувствовать себя более комфортно. – I maaaay be crazy… Hey! But it just may be a luuuunatic you’re lookin’ for! – Turn out the light! –присоединяется к нему Джим, и теперь они вместе танцуют на кухне, на пределе громкости распевая в унисон: – Aww, don’t try to save me… You maybe wrong for all I know, you may be right. You may be wrong but you may be right! You may be wrong but you may be right! YOU MAY BE WRONG BUT YOU MAY BE RIIIGHT—! В этот момент им стучат сверху, а потом слышны крики об «отвратительном поведении» и «абсолютно плевать на окружающих» и «Да я сейчас на тебя жалобу напишу, Кирк!». Они замолкают, глядя в направлении звука. – Это тот чувак наверху, – говорит Джим. – Бог? –Нет, Теодор Дёрнер – такой сноб. – Джим поднимает голову вверх и кричит: – Хей, угомонись, Тед! Люди ведь спят! – возмущается, уперев руки в боки: – Боже, что за дети пошли!***
Второй год для Джима начинается без всяких фанфар. Он всё ещё живёт в одном общежитии с Боунсом, и того, похоже, по-прежнему не волнует то, что он прячет еду в стратегических точках по всей квартире (Джим всё ещё пытается понять, почему Боунс ещё здесь, но пока решил не смотреть в зубы дареному коню). У него появилась новая группа наивных детей с горящими глазами, которых надо научить защищать себя (читай: убрать розовые очки) в классе по Введению в боевые искусства. Время от времени он заглядывает в клуб по шахматам, чтобы позлить тамошних ребят, потом на ксенолингвистику, позлить Ухуру, потом обратно на пары, чтобы вполуха послушать лекцию и, если повезёт, подцепить какого-нибудь кадета или даже двоих. Он всё ещё лучший кадет на потоке. Жизнь прекрасна. Теперь самая большая проблема для него – это заполнение бумаг и утверждение своего лечащего врача, до конца срока обучения и на первые пять лет комиссии. – Думаю, я выберу доктора М’Бенгу, – задумчиво произносит Джим, заполняя форму. – Мне кажется, что он будет профессионалом в работе и богом в постели. – Очень смешно, – отвечает Боунс. – Мне нужно пройти полный медосмотр выбранным доктором, чтобы до конца заполнить форму. Готов поспорить, доктор М’Бенга проведёт самый тщательный осмотр. – Угу. Ставлю тебя на завтра на 10:30, Джим.***
Пациент, записанный на плановый медосмотр на 10:30, являет собой что-то невероятное для Кларка, потому что за все семь месяцев в качестве интерна доктора МакКоя, тот ни разу не проявил себя… как нормальный человек. С личной жизнью. Друзьями. – Дорогооой, я дома! – зовёт пациент, едва войдя в медцентр. Доктор МакКой даже не отрывает глаз от стола, на котором показывает Кларку, Саванне и Де-Джанг, как проводить токсикологический анализ на трибблах. – Сядь там и ничего не трогай. – Люблю, когда ты такой властный, – усмехается блондин. «Так… значит, не друг?» – думает Кларк. Мысль о докторе МакКое в каких-либо романтических… неважно что, представляется слабо. Доктор МакКой заканчивает демонстрацию, снимает перчатки и говорит: – У меня сейчас полный медосмотр, а вы продолжайте анализ. Я вернусь и проверю – думаю, это долго не займёт. – Не знаю, Боунс, – отвечает кадет. – У меня хорошая выдержка. Доктор МакКой закатывает глаза и пихает кадета в сторону огороженной комнаты. – Заткнись и снимай рубашку, Джим. Он слышит, как кадет – Джим – произносит: – Кинково, – а потом дверь закрывается. Какое-то время и кучу напичканных лекарствами трибблов, дверь открывается и, одёргивая рубашку, выходит Джим, вальяжный и удовлетворённый. – Что ж, это было весьма информативно. – Здоров, как бык, – отвечает МакКой, снимая перчатки и выпроваживая кадета. – И ума примерно столько же. Как только получу результаты анализа крови, я подпишу форму. – Надеюсь, мы как-нибудь это повторим? – игриво улыбаясь, спрашивает тот. Доктор МакКой, в свою очередь, приступает к послесмотровой рутине, но Кларк, достаточно хорошо его знает, чтобы увидеть, сдержанную улыбку – улыбку! – на его лице. – Заполненный файл будет у меня завтра утром. Ещё вопросы? Комментарии? Длинные бессмысленные анекдоты, абсолютно не связанные с тем, что мы тут делаем? На последнем Джим поднимает руку. МакКой потирает пальцами переносицу. – Джим, опусти руку. Тот опускает. – Знаешь, будет здорово. У меня раньше не было возможности оценить всю эту перчинку с доктором. Мне следует чаще сюда заглядывать. – Да-да. Выметайся уже. – Если бы это был кто-то из интернов, МакКой бы ему уже устроил взбучку. – Увидимся, Боунс! – весело говорит Джим, салютует и идёт к выходу, останавливаясь только, чтобы зыркнуть на ближайшего триббла: – Я за тобой слежу… А потом уходит. Последовавшая тишина кажется намного более тихой, чем обычно. Кларк – первый, кто осмеливается заговорить. – Эмм, доктор МакКой? Вы с ним только что…? – он не договаривает, только делает неопределённый жест рукой. У доктора дёргается глаз. – Нет. – О, окей, – а потом: – А можно звать вас Боунсом? – НЕТ.***
Позже этим вечером Джим и Боунс ужинают и смотрят голосериалы, договорившись никогда никому об этом не рассказывать. И в этот момент Джим понимает, что назначив Боунса своим лечащим врачом, он предоставил ему полный доступ к своей медицинской карте. Осознание чувствуется как удар в живот. – Джим? – взволнованный голос Боунса возвращает блондина к реальности, и он понимает, что оборвал себя на середине предложения о неминуемой гибели собак в фильме. Боунс узнает о Тарсусе. – Джим, – доктор уже тянется за своим трикодером. – Нет, ничего, – по привычке врёт Джим, прежде чем вспоминает, что больше нет смысла это скрывать – Боунс и так всё узнает (ну, или всё, что он рассказал доктору М’Л’Ванн, то есть почти всё) и достаточно скоро. На мгновение он так напуган, что хочет убежать прочь, просто чтобы не видеть реакцию Боунса. В то же время… если он кому и должен доверить информацию о Тарсусе, то он до смешного рад, что это Боунс. – Вообще-то нет, – удаётся выдавить Джиму. – Это не ничего. Это что-то … что-то, что… – он делает глубокий вдох, и пробует ещё раз. – Ты увидишь кое-что в моей медкарте, о чём я не хочу говорить. – Что… – Обещай, что мы не будем говорить об этом? – просит Джим. Боунс смотрит на него, взволнованно и встревоженно. – Джим… – Обещай. – Я… обещаю.***
Конечно, он не думает, что Боунс сдержит своё обещание. Конечно, нет. Он ведёт себя как обычно – просыпается, принимает душ, идёт на пары – но всё, что он на самом деле делает – это ждёт. Боунс получит его медкарту утром. Значит, взрыв следует ожидать к полудню. Он сидит на паре и, может быть (возможно? Хотелось бы, но вряд ли), выглядит так, словно внимательно слушает, в то время, как в голове мысли только о том, какой будет реакция Боунса. Проигрывает бесконечные возможные сценарии, один хуже другого. Проверяет свой коммуникатор каждые пять секунд, но время идёт – и ничего. На часах 1100 – ничего. 1145 – и ничего. 1158 – ничего. 1203 – и ничего. От Боунса сообщений нет. Звонков нет. Ни «Почему ты мне не сказал?». Ни «Спускайся сюда прямо сейчас». Ничего. Он даже отправляет сам себе сообщение, чтобы убедиться, что ком работает. К 1430 он начинает по-настоящему волноваться, потому что к этому времени Боунс уже абсолютно точно видел файл, и это совсем не та реакция, о которой думал Джим. «Проверка пульса?» – пишет он на ком Боунса. Проходит десять минут. Нет ответа. Боунс всегда отвечает на ком сразу же. После пары он звонит в медцентр, и Кларк (он знает о Кларке – Боунс говорит об интернах так, словно они его дети), ответивший на вызов, говорит ему, что доктора МакКоя нет на месте. Он ушёл раньше. Нет, он не сказал, куда собирается. Может оставить записку? Джим говорит, что не надо, и отключается. Поэтому Джим проводит следующие пять часов на парах, флиртуя с полным умственным расстройством, пытаясь узнать, где носят черти Боунса и почему. Проверяет свой ком. Ничего. Спустя пять секунд снова проверяет. Опять ничего. В конце концов он уходит в пары раньше срока – не то, чтобы он хоть что-нибудь узнал, в самом деле – и возвращается в общежитие. – Хей? – зовёт с порога. Нет ответа. – Боунс? Он проверяет все комнаты, но в квартире тишина и пустота. Поэтому он ждёт, наматывая круги и растрёпывая волосы, вздрагивая от каждого звука. Боунс всё не приходит.***
Не то, чтобы это было чем-то новым для Джима, – по крайне мере, не должно быть. Вся его жизнь – это бесконечное ожидание. Когда Джим впервые услышал о нехватке еды, он был уверен, что помощь придёт прежде, чем плесень станет настоящей проблемой. Он начинал каждый день с уверенности, что не стоит волноваться, потому что сегодня, вот сейчас, ну сегодня уж точно прибудет больше запасов, больше людей, больше помощи. Только когда начались экзекуции, Джим понял, что помощь уже опоздала. Он провёл месяцы, ожидая, что Сэм – или ещё кто, кто угодно – увидит, что происходит между ним и Кодосом, ожидая и боясь того, что будет. Он видел, как Сэм и Эрика стали Сэм-и-Эрика, Единственные друг для друга, и знал, что ожидание бессмысленно – мысли Сэма заняты совсем другим. Он ничего не поймёт, пока его не ткнут носом в нужном направлении. Просыпаясь от кошмаров, он ждал, что мама придёт к нему, как в детстве, погладит по голове и успокоит, но не дождался. Сначала он думал, что она стоит в стороне, потому что монстры под его кроватью стали слишком страшными даже для неё. И только когда он ждал возле входной двери, с рюкзаком за плечами со всеми пожитками, к нему пришло понимание, что её не было рядом, по причинам, абсолютно с ним не связанными. И почему-то последнее ранило сильнее. Он всю жизнь провёл в ожидании. Ожидая, когда сможет выбраться из маленькой комнатки с розовой плиткой, ожидая, пока кто-нибудь его услышит… ожидая, когда Боунс поймёт, что Джим не стоит его времени, и уйдёт. Может быть пора признать, что ожидание бессмысленно.***
Поэтому Джим одевается и идёт искать. Он снова проверяет медцентр. Проверяет аудитории, где у Боунса пары. Проверяет некоторые кафешки, куда тот любит заходить. И, наконец, находит его в баре за территорией Академии и чувствует себя идиотом, что не заглянул туда раньше. Боунс сидит один в углу возле бара, склонившись над явно не первым стаканом. На его лице то потерянное страдальческое выражение, которое появляется, когда в его день рождения Джоанна говорит, что раз она ему не нужна, то и он ей не нужен (Джим слышит помогитепомогитепомогите под всем этим, но не уверен, что Боунс тоже это слышит). Он прочищает горло и садится рядом. – Знаешь, когда я вытребовал с тебя то обещание, я не думал, что ты действительно собираешься его сдержать, – безмятежно говорит он. Боунс поднимает на него мутные покрасневшие глаза, стакан в руке заметно дрожит. – Джим… – О, нет… Ты же не собираешься ПЛАКАТЬ, да? Боунс отворачивается. – Конечно нет. – Клянусь Богом, Боунс, если ты плачешь… Прежде чем блондин успевает закончить предложение, Боунс крепко его обнимает; Джим просто сидит, чувствуя растерянность и болезненное облегчение, до тех пор, пока не чувствует, как дрожат плечи доктора, а на плече расползается мокрое пятно. Джим делает дрожащий вдох и нерешительно обнимает его в ответ. – Я в порядке, Боунс, – шепчет он, несмотря на то, что они оба знают – это ложь. Он не в порядке уже долгое время. Но, сидя здесь, в тепле рук Боунса, он впервые чувствует, что, может быть, однажды будет.