***
– У меня был старший брат, – между делом говорит Джим, пока Боунс процеживает макароны им на ужин. – Сэм. Он не выбрался с Тарсуса. Боунс роняет кастрюлю с макаронами на пол. Джим вздрагивает, когда тот начинает материться и шипеть, тряся левой рукой, которая к этому моменту уже ярко красная от горячей воды. – Сунь её под воду! – кричит Джим. – Думаешь, я этого не знаю?! – рявкает в ответ Боунс. – Я доктор, а не захребетник! – Кто? Они наконец подставляют руку Боунса под струю холодной воды, и тот облегчённо вздыхает, но всё ещё полон сарказма. – Только не говори, что ты не знаешь, кто такой захребетник. – Я знаю, кто это. Я просто никогда не слышал, чтобы так говорили где-то кроме старых вестернов! Воцаряется тишина, и Джим запоздало понимает, что их поза – Джим, переплетя пальцы, держит Боунса за руку – невероятно интимна. С кем-либо ещё он бы уже прокладывал путь к ближайшей кровати. Но дело в том, что это не кто-то другой; это Боунс – человек, которому он обязан стольким, что уже окончательно смирился с невозможностью отдать долг. Честно говоря, Джим уже не представляет себе секса с ним. – Каким он был? – тихо спрашивает Боунс, не отрывая глаз от своей руки под водой, и Джим знает, что это отсутствие зрительного контакта – его шанс сбежать от разговора, если он не хочет. Может, именно это и даёт ему силы остаться: – Он был точно как мой отец, – отвечает Джим.***
Но, не смотря на это, Джим так никогда и не рассказал ему – или кому-либо ещё – о Кодосе. В конце концов, это уже не важно, а он уверен, что Боунс раздует из мухи слона.***
Он пытается перестать считать сколько раз он просыпался по ночам с полутвёрдым членом и захлёбываясь слезами, рот в крови от попыток держаться тихо.***
Люди думают, что проститутки ненавидят свою работу, но правда в том, что Джим считает, что проституция имеет один явный плюс. Прямолинейность. Это всего лишь обмен товара (денег) на услугу (секс), и если Джим ещё и получал от этого удовольствие, то это просто издержки профессии. Кодос, однако же, – Кодос хотел, чтобы он этим наслаждался, особенно поначалу. После акта он всегда хвалил его стойкость к боли, способность не издавать лишних криков. Он был внимателен, почти нежен, и всё это только напоминало Джиму, что, как бы ему ни хотелось превратить Кодоса в монстра, единственный, кого можно ненавидеть, – это он сам. Один раз, почти через неделю после проникновения Тома и Натали на склад, Джим почти решил сказать нет… в ту ночь все дети на Тарсусе собрались вокруг костра, а Эрика рассказывала им страшилки (Сэму наконец удалось убедить её это сделать, хотя никто не знает как), и один взгляд на лицо брата, смотрящего на неё (нежностьдовериелюбовь) заставил его почувствовать тошноту от того, что у него было с Кодосом. И тогда он собрал всю свою смелость, вошёл в офис губернатора, сделал глубокий вдох и сказал: – Сэр, я… Что-то мелькнуло в глазах мужчины и, прежде чем Джим успел закончить предложение, тот накрыл его рот своим, наклоняя его голову назад и останавливая рвущиеся наружу слова. Он заставил Джима кончить один раз, второй, третий… на четвёртый раз он держал его на краю до тех пор, пока Джим не начал умолять. – А теперь, Джеймс, – шепнул Кодос, развязывая верёвки после всего. – О чём ты хотел поговорить? Джим просто помотал головой, опустошённый, дрожащий и слишком униженный, чтобы даже заикнуться о том, что он этого не хотел.***
Первым, кто начал думать о них, как о Детском бунте, а не группе голодных ребят, иногда устраивающих целенаправленные подрывы, был Кевин. Ничто не могло отвлечь от идеи, что они делали что-то, о чём потом будут писать историки, что они делают что-то жизненно важное, героическое. Что-то незабываемое. – Знаешь, кто ты, Джей-Ти? – однажды спросил Кевин. – Шпион. Настоящий супершпион. – И в чём разница между шпионом и супершпионом? – Супершпион – наполовину супергерой, наполовину шпион! Ты шпион днём, заставляешь Кодоса думать, что ты на его стороне и добываешь нам еду, а ночью – супергерой, возглавляешь наш Бунт и сокрушаешь врагов! Он драматически размахивает руками в воздухе. – Бам! Пуфф! Джим невольно улыбнулся и поймал Кевина за руку. – Ты сломаешь большой палец, если будешь так бить. – Он поправляет кулак так, чтобы большой палец был снаружи. – Теперь держи запястье прямо… вот так. Он показал, как правильно бить, двигая рукой от плеча вперёд до запястья, опираясь на левую ногу для равновесия. Кевин нахмурился и попробовал повторить, с сомнительным успехом. Но Джим всё равно улыбнулся. – Отлично. Теперь представь, что кто-то пытается тебя ударить… Вечернее небо постепенно темнело, он продолжал показывать Кевину основы самозащиты; и не мог не думать, будет ли Кевин считать его супергероем, если узнает, что именно делает Джим по ночам.***
Время шло, Детский бунт становился всё более и более опасным, и Кодос становился всё более и более раздражённым, его хватка жёстче, прелюдия короче («Раздевайся. Раздвинь ноги.»), но к этому времени ему уже не нужно было ничего говорить. Тело Джима само подчинялось указаниям Кодоса, реагируя раз за разом на его прикосновения, выгибаясь к нему, бездумно, ненасытно, даже если Джим боролся с рвущимся плачем. Словно каждая клетка в его теле и каждая мысль в голове шептали на ухо: «Ты любишь это, Джеймс, маленькая шлюшка – любишь». Нет в сердце Джима заглушило выгнувшееся в экстазе тело с предательским Да.***
Ему не всегда удаётся удержаться от криков. Несколько мгновений он ещё приходит в себя, позволяя панике отступить, вспомнить, что он не на Тарсусе, с Кодосом, с Эрикой, Томом, СэмСэмСЭМ, – он в Звёздном Флоте, в своём блоке, в своей кровати, а Боунс крепко спит напротив. Или, ну, не совсем спит. Он оглядывается, грудь всё ещё ходит ходуном, и встречается глазами с вполне открытыми глазами соседа. Он отворачивается, пытаясь незаметно вытереть лицо. – Джим… У него сейчас нет сил смотреть в глаза Боунсу. – Я в порядке. – Какой, к чёрту, порядок, – бормочет Боунс. Он приподнимает одеяло, приглашая Джима. – Давай сюда. – К тебе в кровать? – с сомнением спрашивает Джим, слишком уставший для привычных подкатов. – Нет, в мой салон красоты. Да, в кровать, идиот. Я так раньше спал с Джоанной, когда у неё были кошмары. – Ты сравниваешь меня с маленькой девочкой? – Нет, – отвечает Боунс. – Я бы никогда не стал так оскорблять свою дочь. Джим слабо улыбается. – Давай сюда, – повторяет Боунс, и Джим встаёт и забирается к нему в кровать, ложась рядом. МакКой поворачивается, обнимает его с двух сторон, словно пытаясь защитить, Джим чувствует, как его дыхание шевелит волосы на макушке, и закрывает глаза. – Знаешь, – спустя пару минут говорит он, потому что, видимо, просто не в силах наслаждаться приятным моментом. – Это больше, чем немного по-гейски. Смех Боунса – или вздох – щекочет шею Джима. – Заткнись, любимый. И Джим пытается, честно, пытается. Но минуты тикают, а Джим всё не может расслабиться, так и лежит, напряжённый, как струна, и ругает себя, что не даёт Боунсу заснуть, от чего только больше напрягается. Наконец, он не выдерживает. – Просто, уже… прошло слишком много времени, когда я с кем-то спал. В ответ приоткрылся один ореховых глаз. – Дума’шь я слепой? И глухой? И тупой? Ты только за последние дни спал с кучей народа. – Я занимался с сексом с кучей народа, – поправляет его Джим. – Но последний раз я спал… Это было… (Это было после того, как Кодос нагнул его над ванной и держал его голову под водой, пока он почти не отключился. Но в самый последний момент он тянул его голову вверх, давая откашляться и сделать вдох, а затем снова толкал вниз. Каждый раз Кодос подходил всё ближе к убийству. И каждый раз его лёгкие горели огнём, зрение затемнялось, но он отходил от края смерти, сопротивлялся и боролся и СэмЭрикаТомНаталиКевинМалышкаПОЖАЛУЙСТА (Но, всё ещё каждый раз чувствовал лёгкое разочарование, что Кодос тянул его обратно.) От трюка с утоплением Кодос кончил дважды, и поэтому позже, ковыляя в их с Сэмом комнату, Джим похвалил себя за хорошо проделанную работу. А вот его телу, как оказалось, не понравилось возвращаться из беспамятства больше десятка раз в течение часа, потому что, стоило ему переступить порог, как ноги отказались его держать. – Джимми! Перед ним появилось встревоженное лицо Сэма. – Джимми, ты в порядке? – Привет, Сэм, – прохрипел он. Сэм в неверии покачал головой. – Я знаю, что ты стараешься добыть еду нам всем, но тебе тоже надо есть. Вот… – Он встал, достал нутрипак и всунул его в руки Джиму. – Я думал, это на чёрный день, – пробормотал Джим, стараясь держать глаза открытыми. Он так устал, и не только сегодня… – Ты рухнул, словно викторианская девица из романов. Я бы сказал, что это чёрный день. Бери давай. Слишком слабый, чтобы спорить, Джим взял. Когда чувства вернулись к конечностям, а боль в животе понемногу стихла, Сэм помог ему сесть. – Ты плавать ходил, или что? – спросил он, кивая на мокрые волосы. – Или что. – Давай, сюда, – сказал Сэм. – Тебе помочь переодеться? Паника вспыхнула с новой силой. – Нет! – (следы от верёвки, синяки на бёдрах, шрамы…) Сэм удивлённо сделал шаг назад. – Окей! Окей, Джимми. Не надо так пугаться… И Джим ушёл переодеваться в ванную, где с большего отмылся и запихнул своё тяжёлое, всё ещё болящее, тело в пижаму. Когда он вернулся в комнату, Сэм был уже в кровати. Увидев Джима он усмехнулся, поднял одеяло и указал на свободное место рядом. – Мы не спали в одной кровати с тех пор, как были детьми, – отметил Джим. – Именно поэтому нам и стоит сделать это снова! Ну, с такой логикой не поспоришь. Он забрался в кровать рядом к Сэму, тот придвинулся ближе, закидывая одну ногу поверх ног Джима, и довольно вздохнул. – Нам стоит почаще так делать, когда выберемся отсюда. – Если выберемся, – поправил Джим. – Хей. Не говори так. Мы выберемся. Джим не ответил, только закрыл глаза и прислушался к сильному, спокойному, идеальному ритму сердца, как самому явному доказательству того, что его жертва не напрасна. – Нам обоим нужно быть храбрыми, – прошептал Сэм. – Бесстрашными. Как отец. «Ну, для него это добром не кончилось», – сардонически подумал Джим. – Конечно, Сэм, – вслух сказал он. – Я буду тем, кем ты захочешь меня видеть. – В конце концов, в этом он уже стал почти мастером. – Нечего бояться, – сказал Сэм куда-то ему в волосы. – Я всегда буду заботиться о том, чтобы ты не пострадал. Джим лежал, закрыв глаза, слушал это прекрасное биение сердца и всем сердцем хотел в это верить.) Когда Джим вернулся в реальность, Боунс всё ещё смотрел на него, и двигал желваками, как бывало, когда он удерживал себя от совершения какой-нибудь глупости. Ну, или когда пытается не плакать. Джим прячет лицо в рубашке Боунса, отчасти чтобы не видеть это выражение, а просто слушать равномерное, успокаивающее биение сердца. Джим знает, что этот прекрасный звук в одно мгновение стихнет, а значит надо правильно разыграть свои карты. – Джим, – тихо окликает Боунс. – Это не было твоей виной. Не было? («Он всего лишь ребёнок!») – Ты больше ничего не мог сделать. Отмотать. Убить Кодоса, как только начались экзекуции. Попробовать снова. Отмотать. Завалить тесты. Умереть вместе с остальными людьми на Тарсусе. Попробовать снова. Отмотать. Сбросить машину с обрыва, когда ему было одиннадцать, только в этот раз не выпрыгивать из неё в последнюю минуту. Попробовать снова. («Джеймс может и выкупил вам дополнительное время, но мы оба знаем правду – твоя судьба была решена в тот момент, когда ты меня разозлила.») Это правда? Все пути ведут к поражению? Не может быть так. Джим этого не допустит. «Есть вещи, которые нам не подвластны. Ты это понимаешь… правда, Джеймс?» Джим перестаёт дышать. Его голова подскакивает с подушки, каждый нерв в теле прошивает электричеством. – Что? Боунс хмуро смотрит на него. И очень взволнованно. – Я сказал, ты это понимаешь, правда, Джим? – Я… – Великолепно, теперь он слышит голос Кодоса в разговорах с другими людьми. С таким успехом можно звонить Тому прямо сейчас. – Твой брат не стал бы тебя винить, – убеждённо говорит Боунс. – Никогда. Не стал бы? Он не знает, что было в голове у Сэма, когда он видел, как Джим торговался с Кодосом. Он не знает, мог ли он сделать что-либо ещё (Отмотать. Попробовать снова. Отмотать. Попробовать снова. Отмотатьпопробоватьсноваотмотатьпопробоватьсноваотмотать…). Всё, что он знает – – Я пытался спасти его, Боунс. Клянусь, я пытался… Боунс целует его лоб, искренне и мягко, словно Джим – что-то невероятно драгоценное – Я знаю, что пытался.***
Джим наблюдает за своим классом по боевым искусствам, занятым отработкой всевозможных сценариев боя, и вдруг заходит Ухура, с кружкой в руке и выражением лица «Посмотрите-я-совсем-не-злорадствую-я-ведь-вся-такая-скромная-и-воспитанная», что не может значить ничего хорошего. – Я принесла тебе кофе, – говорит она, протягивая ему кружку. Он берёт, несмотря на интуицию, кричащую об обратном. – Он отравлен? – Ну, узнаешь, когда попробуешь, верно? – Это что, кофе шрёдингера? – Он делает маленький глоток, ммм. – Окей, чего ты хочешь? Она сладко улыбается. – О, нет, это не подкуп. Это утешительный приз. Профессор Спок только что предложил мне стать его помощником преподавателя в следующем семестре. – А «помощник преподавателя» у него код для «детки». Она хмурится и отводит взгляд в сторону. – Нет. Пока. – Ну, тогда я ещё не проиграл, – ухмыляется Джим. – Но поздравляю. И спасибо за кофе. – Можно считать, что я уже победила. Ты же знаешь, как бывает – мы будем работать вместе часами, до поздней ночи, и… Хмм. – Она не договаривает, наблюдая за Чарли – одним из подопечных Джима, – тренирующем апперкот на груше. – Интересно. Джим тоже оглядывается, но ничего не видит. Парню стоило бы немного расслабиться, но это придёт с практикой. – Интересно, в плане «и такое бывает» или «неси лопату, пакет для мусора и не задавай глупых вопросов»? – Посмотри на его язык тела. Он воспринимает тренировку слишком серьёзно. – Нельзя слишком серьёзно относиться к самообороне, – возражает Джим. Она хватает его за руку, указывая куда смотреть. – Смотри. У него поза защитная, несмотря на то, что напротив него просто боксёрская груша. Он всё время в движении, даже после удара, словно боится, что она ударит в ответ. И посмотри на его лицо. Его глаза тусклые и злые. Вот это выражение, по крайней мере, Джим узнал. – Его избивали. – Хей, погоди, ты не можешь этого знать… – Протестует Джим, но, чем дольше он наблюдает за парнем, тем больше это заметно. Чарли не дерётся с грушей, он видит перед собой кого-то. Он смотрит на Ухуру, невольно впечатлённый. – Как, чёрт возьми, ты это уловила? Он был в моём классе уже несколько месяцев… – Ксенолингвистика, – самодовольно отвечает Ухура, – это больше, чем просто талантливый язычок.***
Он пытается не волноваться, что Ухура может сказать о нём, с таким орлиным взглядом. И у него получается. По большей части.***
Джим валяется на диванчике и перечитывает Энеиду, размышляя о своём, как вдруг в блок влетает Боунс и громко хлопает за собой дверь. И хлопает не как обычно, о нет, а Хлопает. Такое Хлопает предвещает Джиму скорую беспощадную смерть от гипошприца. – Ты связался с одним из моих интернов, – рявкает Боунс тоном, которым обычно говорят: «Ваши последние слова?». И, с учётом всего, это, наверное, было не самое хорошее время сказать: – Эээ… которым из них? – ТЫ СЕЙЧАС УМРЁШЬ, КИРК! – Это Рейчел, да? Она тебе это сказала… О, она пыталась заставить тебя ревновать. Какая умная девочка. – О чём ты говоришь? Джим лишь грустно качает головой. – Боунс, все видели, что она на тебя запала с самого первого дня, как начала работать в твоём крыле. Доктор падает в кресло рядом с кухонным столом. – Правда? – Видишь, вот почему мы не можем найти тебе девушку. Ты безнадёжен! – Но если она запала на меня… – медленно произносит Боунс. – Почему тогда она с тобой связалась? – Потому что ты безнадёжен. А я хорошо играю Леонарда МакКоя. – усмехается Джим. Момент звенящей тишины. – Это всё настолько неправильно, что я даже не знаю, с чего начать. – Кстати, – между делом заявляет Джим, – ей очень нравится, когда ты зовёшь её дорогая. Доктор со стоном опускает голову на стол.***
Один из плюсов наличия почти миллиона курсов в том, что Джим встречает много новых людей и даже обзаводится парочкой друзей; как Гари Митчелл, кто очень даже может быть наполовину телепатом (очень полезный навык в кровати), но так и не может понять, когда Джим над ним смеётся, что само по себе занятно. Ну, и у него также появляется несколько врагов. Вспомни чёрта… Боунс пытается отыскать какой-то давно позабытый голодиск о древних кровавых ритуалах, а Джим, облокотившийся на перила второго этажа, даёт то полезные, то раздражающие советы, когда к ним подходит Финнеган со своей глупой ухмылочкой на лице. – Джимбо! – дружелюбно говорит он. – Что за приятный сюрприз. – Только если для тебя, уверяю, – бормочет Джим. – Оу, не надо так. Я мог бы дать тебе много чего приятного, только скажи. И это от парня, который затопил его блок, взломал почту и разослал оскорбительные сообщения всем его профессорам, украл одежду из шкафчика в спортзале? Ну да. – Мог бы, Финни, – пожимает плечами Джим и поворачивается к книжным рядам библиотеки. – Но не говорю. Поэтому свали. Тут появляется Боунс с тремя разными голодисками в руках и уже открывает рот что-то сказать, как Финннеган встревает: – По крайней мере, ты ещё раздаёшь всем подряд, раз этот ещё тут ошивается. Боунс прищуривает глаза. – Хей… Джим поднимает руку, успокаивая. – Всё в порядке, Боунс… – О, ну теперь я вижу, кто в этой семейке главный, – продолжает Финнеган. Он оборачивается к Боунсу: – Может поэтому та баба тебя и кинула, док. У её дочки уже есть мамочка, ты ей без надобности. – Ну, всё, – отвечает Джим и бросается на него. Финнеган блокирует большинство ударов, но это даёт Джиму время заехать ему локтём по виску и пнуть в живот. Финнеган пытается ответить, но Джим блокирует удары и краем уха слышит, как Боунс орёт на них, чтобы заканчивали. А потом Финнеган хватает его, пихает назад и он переворачивается через перила и падает, падает, падает… Всё, что происходит потом, регистрируется смутным набором звука и света. Боунс выкрикивает его имя, люди носятся вокруг него, над ним, кто-то зовёт медиков, а потом горячие руки на плече, запястье, затылке. Кто-то (Боунс) шепчет, что всё будет хорошо, просит не закрывать глаза. – Предупреждаю, – бормочет Джим. – Я сейчас выр’люсь. Пауза, потом натянутый смешок. – Спасибо за предупреждение, парень. Джим пытается кивнуть (ау), а потом чернота окутывает его, поглощая целиком.***
Он постепенно приходит в себя, сначала слышит звуки где-то вдалеке, потом понимает, что это слова, потом узнаёт тихий голос Боунса, зачитывающего что-то. – … делать, когда ты лежишь так. – Пауза. Потом: – Ты меня напугал, Джим. – Прости, – хрипит Джим. Боунс вздрагивает, удивлённый. – Н’х’тел пугать. Он не может понять его выражение лица, но оно точно не радостное. – Ну, тогда мне очень интересно узнать, что же ты ожидал, проделывая такие трюки. – Стар‘ся помочь, – отвечает Джим, и, вау, Боунс, должно быть, накачал его чем-то реально мощным, потому что ему намного сложнее открыть глаза и намного проще открыть рот, чем это обычно бывает. – У меня н’чего не ост’ось, только Звёз’й Флот и лучший д‘уг-неудачник. А вот это выражение Джиму хорошо знакомо – «Мы в одной лодке». – Непр’да. Ты нужен Джо. На этот раз пауза дольше, а затем: – Ты идиот. Вот что мне делать, если ты вконец убьёшься? Что будет, когда мы окажемся в космосе – ты и там собираешься впереди меня бросаться на амбразуру при малейшей угрозе? – Да, – не задумываясь, отвечает Джим. Мир вокруг начинает кружиться, и ему приходится закрыть глаза, но, по крайней мере, его язык больше не чувствуется таким деревянным. – Всё в этом мире – экономика, Боунс. Наши решения – анализ затрат к выгоде… Особенной делает нашу жизнь то, как мы тратим наши ресурсы. Как много мы готовы отдать. И… и если я могу отдать свою жизнь, чтобы спасти твою, то это самая лучшая сделка, на которую я мог бы рассчитывать. Боунс долго не отвечает. Джим уже думает, что он, наверное, уже ушёл; и думает уже поддаться подступающей темноте. И тут Боунс бормочет: – Может, я бы хотел жить с тобой, а не за тебя. Он не ответил, но последней мыслью, перед тем, как заснуть, была: «Это то, что я всё это время пытался сказать отцу… сказать Сэму».***
Да, может Леонард и был тем, кто подтвердил, что кадет Джеймс Тиберий Кирк здоров (или настолько здоров, насколько он позволил себя вылечить, прежде чем сойти с ума от скуки в медцентре). Да, он подписал его допуск к занятиям. Он ведь думал о парах, тренировке малышей, как не разбить себе голову, чтении напыщенной поэзии ну и прочем в таком же духе. Он совершенно точно не думал, что Джим отправится в чёрт-знает-какую глушь в лесу, имея в запасе один лишь нож, и всё это назовут тренировкой по выживанию для второкурсников. Когда Леонард вернулся с дежурства, Джима дома не было, но это не редкость – обратное утверждение будет более верным. Поэтому только когда наступило утро, а Джим всё ещё не вернулся, он понял, что что-то не так – Джим после секса никогда не оставался на ночь. Небольшой опрос показал, что Джима забрали за день до внезапной симуляции для второкурсников (сюрприз! Веселитесь целую неделю голодая в диком лесу!). Теперь у него другая цель, а именно – отыскать капитана Пайка, куратора Джима. Ему удаётся перехватить того на пути в офис, со стаканом кофе в руке. – Добрый день, доктор МакКой. Лену не до вежливых распинаний. – Почему меня не проинформировали, что кадет Кирк будет отправлен в несусветную глушь без снаряжения, лишь во что одет был? Его выпустили из медцентра всего два дня назад! Пайк делает глоток кофе. – Им выдали по ножу, – спокойно отвечает он. Леонард скрипит зубами. – В том всё и дело. Вы не можете просто взять и бросить этих детей в глуши, где нет укрытия, где нет оружия, где нет еды… – Господи, там нет еды. – Так нельзя! – Симуляция на выживание – это лучшая возможность протестировать навыки кадетов к самосохранению. – Пайк разворачивается и идёт в офис, Лен следует за ним. – Эти навыки могут им пригодиться, когда они станут офицерами. Мы же не бросаем их без всякого присмотра – в случае реальной опасности, или угрозы голодания, комиссия тут же вытащит их. – Но кто знает, какой вред к этому времени будет уже нанесён! Пайк открывает дверь, но в офис не входит, просто стоит и непонимающе смотрит на него. – Какой вред? «Ах да, верно», – спохватывается Леонард. Пайк не видел медицинскую карту Джима. Он не знает, почему отсутствие прямого доступа к еде для Джима неприемлемо. И Джим не хочет, чтобы тот об этом узнал; почувствует себя (и будет в своём праве) преданным, если Лен расскажет. Поэтому Леонард задумывается на минуту, а потом говорит: – Просто это… это опасно! – Я согласен с Боунсом, – подаёт голос Джим, сидящий на углу стола Пайка. – Вам не стоило оставлять детей одних в лесу, это очень опасно. – Видишь? – Лен кивает на Джима. – Даже он понимает, что это плохая идея, и… – Тут он замолкает и снова оборачивается. – Чт.. Как ты… Что… – Кирк, – Пайк устало трёт переносицу, он даже не удивлён. – Целью этой симуляции было протестировать твои навыки выживания в самых худших ситуациях. – Да, – соглашается Джим. – И я думаю, что неплохо справился. Но я могу заскочить на следующей неделе. Ну, на всякий случай. Он спрыгивает со стола, хватает Леонарда за руку и вместе с ним идёт к двери. – Что ты сделал с ножом? – спрашивает Пайк. – Вам лучше не знать, сэр, – мрачно отвечает Джим. Леонард слышит, как офицер бормочет под нос: «Ещё пятьдесят волос долой». *** Ухура даже не может сказать, что удивлена, когда, придя на встречу клуба ксенолингвистики, видит Джима Кирка, флиртующего с одним из членов клуба, лишь хватает Бив-дж’аал и шипит ей на её родном дельтанском: – Разве я тебе не говорила тебе, послать его подальше? – Да, – извиняется та. – Но он сказал, что у него для тебя важная информация. – Конечно, сказал! Та фыркает в ответ. – Если бы Джим Кирк бегал за мной, я бы точно не стала бежать в противоположном направлении! Ухура устало вздыхает. Впрочем, это не вина Бив-дж’аал – Кирк может навешать лапши на уши кому угодно, хоть гундарку. Она оборачивается к кадету и переключается на стандарт: – Прости за это. Кирк пожимает плечами. – Да ничего, – отвечает он на идеальном дельтанском, и Ухура чуть не падает в обморок. Он усмехается, глядя на её полное ужаса лицо, и продолжает уже на стандарте: – Я хочу видеть тебя в своей команде для Кобаяши Мару. – Хм, мне надо подумать, – Ухура театрально наклоняет голову, словно задумалась. – Нет. – Ты амбициозна. Тебе бы хотелось быть в составе команды, которая первой пройдёт этот глупый тест за всю историю Звёздного Флота. – И всё равно нет. – Тебе же хуже! Если ты не будешь на моей стороне, можно хоть имя узнать? – Боже, – она со смехом закатывает глаза. – Тебя хоть что-нибудь остановит? Стоп-слово? Намордник? Может водой прыснуть? – Может быть. Что такое стоп-слово? – Очень смешно, – отвечает она. Кирк молчит, и это заставляет её присмотреться к нему, потому что это похоже… Её глаза расширяются в удивлении. – Погоди… Ты… Ты и правда не знаешь, что такое стоп-слово. Он смеётся. Но в этом смехе что-то не так. – Конечно, знаю! Я просто дурачусь. Может ты не так и хороша в чтении людей, как думаешь, а? – Может, – осторожно отвечает Ухура. В её голове сотни вопросов, а Кирк уже прощается и (бросив через плечо покрывшейся фиолетовым румянцем Бив-дж’аал «Позвони мне») уходит, прежде чем она успевает задать хоть один. Может она и не смогла понять, что скрывается в его глазах, но она всегда распознаёт сигналы бедствия.***
После второго раза с Кобаяши Мару, Боунс назначает ему ещё одну обязательную академическую встречу с Пайком. Только на этот раз это не потому, что он безвылазно сидит в блоке наедине с жалостью к себе, а потому, что теперь он редко там появляется. Он проводит дни в беспокойном тумане, проводя каждую свободную минуту в зале с грушей, а ночи – провоцируя людей на всевозможную агрессию, в чём бы она ни проявлялась, лишь бы почувствовать облегчение от зуда безвыигрышного сценария («Он всего лишь ребёнок!)(«Я полагаю генетика – ещё не всё…»)(«Твой брат не стал бы тебя винить. Никогда.») (Отмотатьпопробоватьсноваотмотатьпопробоватьсноваотмотать…) терзающего разум. Он собирается пройти тест снова. И, на этот раз, он его пройдёт, даже ценой всего, что он достиг.***
– Есть проблема, которая требует безотлагательного внимания, – говорит ему Пайк. Джим пытается (безуспешно) притвориться, что внимательно слушает. – Что за она? – Твой прогресс слишком стремительный и слишком резкий. В твоём расписании почти вдвое больше курсов, по сравнению с другими студентами, не говоря уже о том, что ты первый по успеваемости на командном потоке… – И? – Это всё хорошо, – продолжает Пайк. – Но ты должен знать, что люди могут злиться. Они начнут искать причины, подумают… – Подумают, что я всё это получил, потому что хорош в постели. – Верно. Кирк пожимает плечами. – Окей. – Окей? – Ну, я ведь хорош в постели. Пайк уставился на него. – Ты правда не видишь, в чём проблема? – Конечно, вижу, – отвечает Джим. – Я получу славу за превосходный минет, который я тебе не сделал. – Это… я совсем не об этом… – Прошу прощения, капитан, – прерывают их. Они оборачиваются. – Здравствуйте, професор Лонго, – усмехается Кирк. – Рад вас здесь видеть. – Не нужно церемоний, – Пайк машет ему рукой, приглашая войти. Преподаватель по инженерии выглядит ошеломлённым. – О, спасибо, капитан Пайк. Я пришёл обсудить довольно непростую проблему… Пайк кивает. – Хорошо. Джим ты можешь идти. Продолжим позже. – Вы не поняли, – отвечает доктор Лонго. – Я пришёл поговорить с кадетом Кирком. Пайк недоумевает. Джим навострил уши. – Этот тот термоядерный трансмиссионный переключатель опять глючит? – Верно! – отвечает доктор Лонго. Потом садится рядом с Джимом и достаёт диаграмму, Джим берёт её, смотрит, закусив губу. – Трансмиссионный модератор испытывает флуктуации энергетических потоков, вызывая запуск реакции расщепления с более высокой скоростью, чем может выдержать нейтронная охладительная эмульсия. Если так будет и дальше, то ксеноновое отравление вызовет обрыв цепи… – Приблизительно через пятьдесят четыре часа, – заканчивает Джим, разглядывая данные с диаграммы. – Нужно сфокусироваться на возможности дополнительных реакций. Тогда вместо расщепления с образованием йодин-135 и обрыва трансмиссии, при пограничных значениях переходящих мощностей автоматически включится предохранитель. Доктор Лонго в удивлении смотрит на него, а потом вырывает диаграмму и энергично трясёт руку. – Конечно. Мы в один миг заставим его работать. Спасибо, Джим! – Обращайтесь, – отвечает Джим. – Я заскочу к вам позже, посмотрю, что можно сделать с модификатором энергопотоков. – Я буду в своём офисе с 15.00. – Значит в 15.00. Длинная пауза, заполненная тишиной. Пайк прочищает горло. – Так, о чём мы с тобой разговаривали? – О минете, – напоминает Джим. Пайк стонет и потирает виски. По крайней мере, он знает, кого поблагодарить за седую голову, которая у него точно будет, когда Кирк получит диплом.***
Джим абсолютно уверен в трёх вещах. Первое – Боунс, без всяких сомнений, однозначно монстр секса. Второе – Джим не хочет заниматься с ним сексом ни в какой форме. И третье – иногда его внутренний диалог звучит подозрительно похоже на один из подростковых романов. Однажды, после одной банки пива на двоих, он пытается объяснить этот феномен Боунсу, разлёгшемуся с ним на кушетке. – Ты, как Единственный, – говорит он, сонный, счастливый. – Только без секса. Боунс – в своих лучших традициях – смотрит куда-то в сторону, словно Джим процитировал поэму Майи Энджелоу. – Меня начинает беспокоить то, что я смог тебя понять. – Платонические соулмейты, чувак, – говорит Джим, потому что это звучит лучше, чем «Как Единственный, только без секса». – Нам, наверное, стоит пожениться. Боунс фыркает, но правда в том, что Джим искренне любит Боунса, а ведь он не думал, что способен на такое, после смерти Сэма. Джим не уверен, что верит в Единственного, но он верит в Боунса. Да, даже без секса. Может быть, именно потому, что без секса. Правда в том, что Боунс – настолько близок к Единственному, насколько вообще возможно для Джима. Правда в том, что он бы взял то, что есть и никогда не оглядывался назад. (Правда в том, что он лишь наполовину шутил, когда предлагал Боунсу брак.)***
За два дня до рождественских каникул Боунс отлавливает Джима для лекции на тему «Знакомство с семьёй», во время которой пытается научить тому, что называется правила приличия. Лекция длится больше пятнадцати минут и включает в себя множественное повторение фразы «ответственный взрослый человек», а значит Джим просто обязан ненавидеть каждую минуту. – Я могу притвориться твоим бойфрендом? – спрашивает Джим, когда Боунс приостановился перевести дух. – Нет. – Почему нет? Мы бы заставили Миссис Монстр обзавидоваться, круто же. Она с кем-нибудь встречается? – Миссис… что… нет! – Нет, она не королева демонов загробного мира или нет, она ни с кем не встречается? – Просто нет! – отвечает Боунс, и, в принципе, это его универсальный ответ на всё. Ну, или на всё, предложенное Джимом. – В любом случае, я могу немного опоздать в четверг на это душещипательное воссоединение. Я встречаюсь с другом друга моего друга. Ну, ты знаешь, как это. Он не знает, но согласно кивает. – Ладно, но будь к пяти, чтобы… – Забрать Джоанну на несколько часов, пока ты с Джезебель будете согласовывать порядок совместной опеки и, скорее всего, займётесь спонтанным, бесстрастным послеразводным сексом, о чём пожалеете на следующее утро. – заканчивает Джим. – Я знаю, ты повторил это раз восемь. – Я не собираюсь с ней спать, – сквозь зубы выдавливает Боунс. – Это было б глупее, чем жарить утку на минном поле. – Боунс, как тебя вообще можно воспринимать всерьёз с такими-то метафорами? Я говорю как твой друг – прекрати это. Немедленно, если не раньше. – Я не буду спать с Джослин! Джим молча рассматривает ногти на руках. А Боунс отвечает своим «Как-жаль-что-я-слишком-устал-чтобы-убить-тебя-прямо-здесь-и-сейчас» лицом. – Может, закончим уже договариваться о присмотре за Джо и сделаем эту беседу менее грустной? – Великое дело! Я проведу её по местам моей боевой славы. – Никаких баров! – В смысле мест, где я раньше работал. – Никаких стрип-клубов! – Я не работал в стрип-клубах, – возмущается Джим, весь такой обиженный, а потом добавляет: – на постоянной основе. – Знаешь, забудь об этом, мне будет проще нанять няньку. – Да шучу я, шучу, боже! – Он не совсем шутит, но Боунсу это не нужно знать. – Я собираюсь позвать её в магазин музыкальных инструментов! – Ты работал в магазине музыкальных инструментов в Джорджии? Джим пожимает плечами. – У меня было много странных работёнок. – Знаешь, чем больше я о тебе узнаю, тем меньше я хочу знать. – Немного похоже на то, что я чувствую, когда вижу, как ты раздеваешься. – А вот это – грязная ложь, – возмущается Боунс. – Очень грязная, – пошло ухмыляясь, соглашается Джим. – Теперь понимаешь, о чём я говорю. Давай без всего этого, – он обводит воздух вокруг Джима. – Только не в присутствии моей дочери. Мы не хотим её травмировать. – Ладно. Но я могу похитить Джоанну и спрятаться с ней у нас в блоке, если она мне правда понравится? – Возможно, – отвечает Боунс.***
Хорошая новость в том, что Джим появляется забрать Джоанну ровно в 17.00. Плохая – Джим появляется забрать Джоанну в 17.00. Точнее, приезжает. Они ждут снаружи 3-D аркады, где они были с Джоанной («Эта девочка знает, как обращаться с оружием», – гордо отметил Леонард.) секунд тридцать, но Джослин уже накручивает себя до полноценной параноидальной паники. – А ты уверен, что Джим не бросит её где-нибудь одну? Он подавляет вздох. Джоанна безучастно смотрит в сторону, она всегда так делает, когда Леонард и Джослин разговаривают друг с другом. – Да, уверен. – А он знает, что должен вернуться самое позднее к 21.00. – Да. – А ты уверен, что он знает, где должен нас встретить? – в пятый раз спрашивает она. В этот момент на углу улицы показывается мотоцикл, с рёвом несущийся прямо на них. Леонард чувствует, как его желудок провалился куда-то вниз. Джоанна с интересом поворачивает голову. Мотоцикл, резко тормозя, с полуразворотом останавливается перед ними. Водитель снимает шлем, и под ним, с растрёпанными волосами и широкой улыбкой, появляется Джим. Доктор косится в сторону – Джослин выглядит так, словно ожили её самые страшные кошмары, а Джо… Ну, он будет последним, кто станет утверждать, что понимает свою дочь, но если это не начало детской влюблённости, то он съест свой трикодер. Джим слазит с байка и подходит к ним, держа шлем под мышкой. – Хей, Боунс! Прости, что опоздал. Забирал эту малышку от того друга друга моего друга, о котором я тебе говорил. – Он переводит взгляд на не отрывающую от него глаз Джоанну. – А ты, должно быть, Джоанна! Джо покрывается ярко красным румянцем. Прекрасно. Просто прекрасно. Джим оборачивается к Джослин. – А ты.. эмм, Джилл? – Джослин, – отвечает та, злобно зыркая на Леонарда, словно Джим – это его вина. – А, ну, прости, – пожимает тот плечами. – Думаю, Боунс просто редко тебя упоминал. … Почему он вообще думал, что позволить Джиму познакомиться с Джослин может быть хорошей идеей? От улыбки Джослин веет арктическим холодом. – Лен упоминал тебя, но не говорил… кто ты ему? Леонард, к несчастью, понимает, на что она намекает, и вздыхает. – Нет, он не… Джим – просто друг. – Ох. Правда. – Джослин выглядит немного удовлетворённой. – Могла бы догадаться. Ты ни с кем серьёзно не встречался со времён нашего развода. Комментарий сам по себе довольно нейтральный, но её сахарный тон – приторный, жалеющий, словно он никогда никого не найдёт, раз до сих пор этого не сделал. Это лишь одно из многих оскорблений, с которыми мирился Леонард ради сохранения нормальных отношений с Джослин, точнее ради встреч с Джоанной. Снисходительность – настолько неотъемлемая часть того, как она с ним разговаривает, что Лен теперь уже едва это замечает. Но не нужно быть гением, чтобы понять, что Джим такое не пропустит. – Вообще-то, – Джим обхватывает рукой плечи Леонарда так, словно она там и должна находиться. – Друзья – не совсем то слово, которым я бы описал нас. – Он смотрит на Лена с абсолютно фальшивой кающейся улыбкой. Леонард зыркает в ответ. – Прости, Боунс, я знаю, что ты хотел держать это в тайне, чтобы Джули не чувствовала себя несчастной. И, может быть, Леонард не станет бросать своего друга под автобус. Особенно, учитывая, что ему нужно, чтобы Джим казался более-менее надёжным, если Джослин позволит ему забрать Джоанну на время, необходимое для обсуждения условий опеки. Даже если Джим знал, что Лен будет вынужден подтвердить, что бы тот ни сказал. Маленький засранец. Глаза Джослин смотрят то на одного, то на другого. Леонард скрипит зубами и незаметно наступает Джиму на ногу. К сожалению, он не получает никакой реакции кроме резкого вдоха. – Ты зовёшь его Боунсом? Это потому, что он доктор? Джим усмехается. – Ну, это одна из причин… Леонард борется с желанием прикрыть глаза рукой. Или, ещё лучше, сбежать отсюда. Или, ещё лучше, никогда не являться на эту встречу. – Да, – продолжает Джим, игнорируя ЗАТКНИСЬ НЕМЕДЛЕННО, телепатически посылаемое ему Леонардом. – Он спас меня от криминала, настолько он крут в постели. – ДЖОАННА, – шипит Леонард. Джим наконец спохватывается. – Верно! Прости, ДжоДжо, – ничуть не смущаясь, улыбается ей Джим. – Проехали. Главное, рад с тобой познакомиться. Вот, лови. Она инстинктивно ловит шлем и, мгновением позже, понимает, что это, и с восторгом поднимает глаза на Джима. – Мы поедем на мотоцикле? – Конечно! Ты же не думала, что взял его только для крутости, да? – Конечно, нет, ведь это совсем не твой стиль, – ворчит Леонард. Джим улыбается и хладнокровно щипает его руку. – АУ. Ты маленький… – Ну! – хлопает в ладоши Джим. – Ты готова? – Да! – А где твой шлем? – требует Леонард. – Ооо, я в порядке, Боунс. Я никогда не ношу шлем… Надел сюда только, чтобы быть хорошим примером. – Он подмигивает Джо, а та – ему. Джим становится на колени, чтобы помочь ей надеть шлем. Джослин, тем временем, становится всё более и более раздражённой. Джо залазит на мотоцикл позади Джима, и тот говорит: – Нам нужно договориться с жестами, пока будем ехать, поскольку будет слишком громко для стоп-слова. – Для ЧЕГО? – восклицают в один голос Леонард с Джослин. Джим переводит на них непонимающий взгляд. – Стоп-слово. Взаимно оговорённое слово, сообщающее всем участникам, вовлечённым в потенциально опасные действия, что один из них желает приостановить или полностью прекратить данные действия. – Это что, определение из словаря? – Конечно, нет, – Джим нервно переминается с ноги на ногу. – Ты уверен, что это хорошая идея? – шипит Джослин. – Можно мы уже поедем? – спрашивает Джоанна в нетерпении, крепче обхватывая Джима за талию. Он оборачивается к ней, и, наверное, видит что-то в её глазах, потому что тут же кивает и переходит к делу. – Давай договоримся, что если хочешь притормозить, ты хлопнешь по плечу один раз, а если остановиться – то дважды. Так, значит, что тебе нужно сделать, чтобы я притормозил? – Хлопнуть один раз. – А если ты хочешь остановиться? – Дважды. Он кивает, и Джим видит лёгкую тень сомнений, скользнувшую по его лицу. – Ты уверена, что хочешь этого? Ты всегда можешь сказать нет… Джоанна опускает щиток на шлеме, прижимается крепче к нему и кричит: – Да! Джи смеётся, и с коротким кивком Боунсу и оглушительным рёвом мотора, они трогаются в путь.***
Звон колокольчика оповещает об их приходе в «Скрипичный ключ», Джим довольно осматривается. В музыкальном магазине ничего не изменилось: тот же пол, те же постеры на стенах, тот же мужик за стойкой, с настоящей трубкой в зубах. – Хей, Макс! Макс смотрит на него и хмыкает, словно и не прошло уже больше четырёх лет с их последней встречи. Старый добрый Макс. Он всегда был сильным и молчаливым типом. – А Серена есть сегодня? – спрашивает Джим, Макс снова хмыкает. Джим переводит взгляд на Джо, потом закатывает глаза и орёт: – Серенаааа! Откуда-то из подсобных помещений появляется женщина в длинной шикарной (фальшивой) меховой шубе поверх майки и порванных узких джинсов. Интересный прикид. – Неужели это… – тут она видит Джима, и на её лице появляется широкая улыбка. – Джейми! – Привет, Серена, – усмехается Джим. Она подходит ближе, и они обмениваются приветственными поцелуями. Потом она замечает Джоанну. – А это кто? Не твоя, а? Джим прочищает горло. – Эээ… нет. Она дочь моего луч… моего парня. – Парня? – с изумлением повторяет она. – В смысле больше, чем на одну ночь? Отношения? – Да, – сквозь зубы выдавливает Джим. – И давай не будем делать всё ещё более неловким для ребёнка, который стоит рядом с нами, окей? – Окей, – соглашается она, но в её глазах чётко читается «Мы ещё поговорим об этом». – Так, что привело вас сюда? Джим улыбается и хлопает Джо по плечу. – Мы ищем реально громкий инструмент, который будет раздражать её маму. Джоанна с энтузиазмом кивает. – Ну, для моего любимого работника – без обид, Макс, – (Макс хмыкает) – можешь взять один бесплатно. – Рена, ты лучшая! – И не забывай об этом! – отвечает она, возвращаясь за прилавок. – Дашь мне знать, когда найдёшь своего Единственного. – Единственного? – переспрашивает Джоанна, после ухода Серены. – Когда музыкант встречает правильный инструмент, происходит нечто волшебное, – серьёзно отвечает Джим. – Вот увидишь. Ты поймёшь, когда почувствуешь это. Он подводит её к клавишным, где играет джазовый рифф, а потом усаживает её тоже попробовать, но инструмент не хочет с ней говорить. Они уходят к бас-гитарам (бее), скрипке (фи), саксофону (точно нет)… они даже пробуют некоторые реально странные инструменты, типа клавесина и органа. Ближе всего стали барабаны. Джо сидит за установкой и отбивает ритм, поднимает восторженные глаза на Джима. – Мама возненавидит их. – Верно! Он учит её простым мелодиям, ей вполне нравится, но вскоре становится понятно, что хоть это и явно будет раздражать её маму, это не Единственный. – Может, я просто не создана для музыки, – разочарованно говорит Джо после почти двух часов поиска. – Не говори так, каждый создан для музыки. Тебе просто нужно найти инструмент, который… И тут он замечает, как она остановилась посреди комнаты и смотрит на что-то с выражением… Ну, это лицо влюблённой женщины. Джим следует за её взглядом и видит лимонно-зелёную электро-гитару, висящую на стене. – Серена! – зовёт он, широкая улыбка расползается по его лицу. – Я думаю, мы нашли его.***
Они пакуют гитару Джоанны, потом идут за фрогуртом, который позже трескают, сидя на детской площадке, Джо рассказывает ему о последних сплетнях в своей школе. Потом Джим достаёт новую гитару играет для неё Stairway to Heaven*. Джоанна прислоняется к верёвочным поручням и слушает, прикрыв глаза. Когда песня заканчивается, она вздыхает. – Не хочу возвращаться. – К своим маме и папе? – Да. Когда они вместе, это ужасно. – Она безрадостно смеётся. – Но ещё хуже, когда они порознь. Он тянет время, перебирая струны гитары. – Погано, конечно, что твой отец не дома. Джоанна ковыряет землю носком кроссовок. – Ну, он сделал свой выбор. – Иногда, – отвечает Джим, но не знает, как продолжить. – Люди поступают не так, как они хотят, – я имею в виду жить с тобой или без тебя – а так, как, они уверены, будет лучше для тебя. Я думаю, Боунс – твой отец – хотел, чтобы у тебя было какое-то подобие нормальности. Без постоянно ругающихся родителей, готовых вцепиться друг другу в глотки, с тобой, разрывающейся между ними двумя… Джо не отвечает, и Джим говорит. – Я думаю, что он уверен, что тебе будет лучше без него. Прямо как отец Джима. Как Сэм. Джо хмурится, не отрывая глаз от земли, и бормочет: – Это не ему решать. – Я знаю, – тихо соглашается Джим. – Я не просила его уйти. Я была в порядке! – в её голосе слышны слёзы. – Я знаю, ДжоДжо. Знаю. Они в тишине качаются на качелях. – На самом деле, я не парень твоего папы, – спустя какое-то время говорит он. – Пфф, новость, – улыбается Джоанна. Он удивлённо смотрит на неё. – Это так очевидно? – Папа боится хороших людей, – серьёзно отвечает она. – Как и все мы. Как и все.***
«Хей, вы позвонили на голосовой ящик Джима Кирка. Оставьте мне сообщение, и я обслужу вас, как только смогу!» Бииип. – Джим! – орёт Леонард в свой ком. – Уже почти 2200, ты где?! – Он запустил руку в волосы и начинает нервно наматывать круги. – Клянусь, Джим, если ты разбился на этом своём глупом байке… Он слышит знакомый рёв, облегчённо закрывает глаза и поворачивается в тот момент, как Джим подъезжает к машине Леонарда. – Прости, мы опоздали! – говорит Джим, без тени раскаяния. Джо слезает с байка, снимает шлем и с восторгом поясняет: – Мы по дороге встретили одного из друзей дяди Джима из тюрьмы! Леонард зыркает на Джима, тот отвечает ему невинным взглядом широко распахнутых глаз. – Вообще-то он из колонии для подростков. Он бы тебе понравился! – добавляет он, что совсем не делает Леонарда счастливее. – Он гигантский медбрат! –Ну, он гигант и он медбрат, – поправляет Джим, словно это всё объясняет. Леонард продолжает буравить его взглядом, ну, а что ему ещё делать остаётся. – Мне он показался классным. Надеюсь, я ещё увижу дядю Ника. – Дядю Ника? – взрывается Лен. – Да кто он вообще такой? – Он гигантский медбрат, точнее он медбрат, а ещё гигант. – С которым ты познакомился в детской колонии. – Его настоящее имя – Хаддли, – добавляет Джим. Джоанна морщит нос. – А я дал ему никнейм. Ха – понял? Его ник – это Ник. Возьми на заметку, Боунс, вот так надо шутить. – Классное имя, дядя Джим, – хвалит Джоанна. – Да? Джим протягивает руку ладонью вверх, и Джоанна, не глядя, даёт ему пять. Леонард понимает, что разлучать этих двоих уже поздно. – Давай, забирайся внутрь, ДжоДжо, – он открывает дверь. – Твоя мама уже беспокоится. Джим и Джо издают одинаковые «Уууу». – Но ты ведь пойдёшь завтра с нами на лыжи, да? Джим выглядит растерянным. – Конечно, если… если хочешь. Он с надеждой поворачивается к Леонарду. – Можно? Он правда думает, что Лен ему откажет? Парень – идиот. – Конечно, ты можешь пойти с нами. У тебя же нет других планов? – Эм, нет! – говорит Джим, а значит, у него были планы. Скорее всего включающие в себя алкоголь и дешёвую комнатку в мотеле. – Окей, – широко улыбается Джо. – Увидимся завтра, дядя Джим! Джоанна обнимает Джима поперёк груди, и выражение на его лице – что ж, если у Джо – подростковая влюблённость, то Джим влюблён по уши. Лен знал, что их стоило познакомить друг с другом. Джоанна со своей гитарой садится в машину и уезжает почти на час позже, чем было оговорено (Джослин его убьёт, но это не новость). По пути домой, сидя на заднем сиденье, Джоанна напевает Stairway to Heaven.***
Это первый раз, когда Джиму жаль, что каникулы закончились. Но с двойной учебной нагрузкой, плюс тренировка двух классов боевым искусствам и помощь доктору Лонго в качестве ассистента на «Научный поток 5520: Применение квантовой механики в спектроскопии и лазерах» у него нет времени на ностальгию. Также у него нет времени обращать внимание на то, что говорят за его спиной, что довольно полезно, учитывая, что большинство студентов уверено, что он спит с Пайком. И, в целом, это доставляет больше проблем Пайку, а не Джиму, поэтому он едва об этом думает. Что действительно его беспокоит, так это то, что Боунс наконец-то начинает с кем-то встречаться – кадет с медицинского потока по имени Марлена Моро – и поначалу он боится, что вот и всё. Что она – Единственная, и теперь он Боунсу больше не нужен, тот перестанет о нём заботиться, перестанет видеть. Но стоит ему один раз их увидеть, как он понимает, что она не для Боунса. Может, потому что Марлена милая – но и только; в то время как все важные для Боунса люди – сильные личности. Может потому, что её имя не начинается на Дж. Что бы ни было, Джим знает – пусть и сам Боунс пока этого и не понимает – эта парочка скоро расстанется. И он ненавидит то облегчение, которое чувствует от этого понимания. С началом нового семестра приходит новая группа твёрдоголовых энтузиастов, отчаянных доказать себя в боевых искусствах. Поэтому он действует по знакомой схеме – рушит воздушные замки в их головах и учит их основам выживания: уклоняться, защищать себя, уклоняться от ударов, правильно падать… А потом, когда они уже не надеются научиться чему-нибудь крутому, он показывает им, как наносить удары. Сначала он демонстрирует технику, но одними демонстрациями много не добьёшься, поэтому он ставит их практиковаться, а сам ходит и наблюдает, поправляет стойку и положение запястья и следит, чтобы они не повыбивали друг другу зубы. – Так правильно? – спрашивает один из кадетов. Джим смотрит на его кулак и улыбается. – Ты сломаешь большой палец, если будешь так бить. – Он поправляет кулак так, чтобы большой палец был снаружи. – Теперь держи запястье прямо… вот так. Джим поворачивает голову – и видит перед собой знакомые карие глаза Кевина. Райли. Воздух резко покидает его лёгкие, он почти задыхается, ТарсусЭрикаСэмнехочуумирать… Кевин чуть склоняет голову на бок. – Мы встречались? Из-за меня ты поступил в Звёздный Флот. Из-за меня ты не помнишь шесть месяцев своей жизни. Из-за меня у тебя больше нет старшей сестры.***
Согласно учебному плану на истории с професором Джилл (Командный поток3919: История развития межгалактического сообщества), у них стоит тема долгой и славной истории секс-рабства на орионе. (Орионские секс-рабыни – или lodubyaln – имеют глубокую подготовку в сфере искусств и развлечения – гласит сухой голотекст – включая музыку, рисование, ораторство и, что более примечательно, экзотические танцы. Они также обучены быть прекрасными собеседниками и игроками, что в значительной степени повлияло на тенденцию освобождённых рабов (смотри «Восстание рабов на Орионе в 2248») становиться дипломатами, сервисными агентами и воспитателями. В ответ на потенциальные угрозы, вызванные их легендарной привлекательностью, lodubyaln часто также хорошо владеют боевыми искусствами. Однако, зачастую не поощряется или активно запрещается получать образование в других областях, что стало причиной появления мифа о «животных самках». Большинство lodubyaln не учили читать и писать.) По абсолютно не связанным с данной темой причинам, Джим решает, что это прекрасный день для того, чтобы пропустить историю и, вместо этого, покурить травку и почитать «К генеалогии морали» Ницше в чулане под лестницей. Дело в том, что с преподаванием трёх курсов, двойной учебной нагрузкой и удовлетворением – кхм – личных нужд, у Джима не было свободного времени, чтобы подивиться стандартному для Ницше долбоёбству. И сегодня у него прекрасная возможность это исправить, потому что как бы он ни ценил прямой и бесстрастный стиль преподавания профессора Джилл, он абсолютно не в настроении слышать как кто-то прямо и бесстрастно говорит об изнасиловании. Он просто знает, что найдётся идиот, утверждающий, что орионским рабыням нравится быть секс-игрушками для богатых зазнавшихся князьков – у них ведь сексуальные аппетиты выше, чем у хозяев! Они выделяют специальные феромоны, которым невозможно сопротивляться! Они так накачаны афродизиаками, которые помогают им заманивать в ловушку бедных, ничего не подозревающих богатеньких папиков! Ужас, кошмар и так далее! И не важно то, что орионские секс-рабыни были (и сейчас являются) простыми орионками, которых с детства воспитывали, чтобы завлекать, развлекать и подчиняться прихотям своих хозяев. Стереть себя и стать тем, кого хотели видеть другие; квинтэссенция Гэтсби. Вкратце, Джим лучше почитает о смехотворной ненависти Ницше ко всему более-менее стоящему в этом мире, чем выслушивать от кого-нибудь из однокурсников, кто «не ксенофоб, ничего такого, но…». И через десять минут после начала его пары – он только добрался к той части, где Ницше стонет, что простым жителям дали базовые гражданские права (что тут сказать, чувак – долбоёб), и на четверть прочёл следующий абзац, когда его прерывает чей-то голос. – Тут моё место. – Я не видел на нём твоего имени, – отвечает Джим, не утруждаясь поднять глаза. – Твоего тоже нет, – возражают ему. – Так что, почему бы тебе не пододвинуться, чтобы мы оба смогли уместиться. Джим вздыхает. Вот и конец его милому, тихому, уже-не-секретному логову. – Разве тебе не нужно быть на паре? – спрашивает он, в голосе прорезаются недовольные нотки. Он поднимает глаза и – Орионка в голубой форме научников хмуро смотрит на него, поставив руки на бёдра. – А тебе? Он знает эту девушку, она с ним в группе на истории у професора Джилла, и… и Джим – идиот. Он молча сдвигается вбок. Она садится рядом. – Гейла, – говорит она, и, вау, она великолепна. Это не сверхъестественная, усиленная феромонами красота, и даже не эффектность порно-звёзд, а простой магнетизм, лёгкая грация её движений, то, как она смотрит на него, её глаза сияют и наполнены неприкрытым любопытством, словно она ничего не боится. В любое другое время, он бы уже приударил за ней, не раздумывая, но сегодня… – Джим, – отвечает он. – Джим Кирк. Она смотрит в его глаза, взгляд словно проникает в душу, и говорит: – Ты такой прекрасный человек. И Джиму говорили, что он привлекателен в самых разных обстоятельствах и в самых разных выражениях, но никогда это не звучало так лично, словно она говорит о самом его существе. К его ужасу, он чувствует, как покраснело лицо. – А… эм… спасибо? Она легко улыбается в ответ, словно восхищаться душой незнакомца – это её способ начинать разговор (и кто знает, может для неё это и так). Она видит книжку в его руке И поднимает на него восхищённые глаза. – Можно посмотреть? Он передаёт ей книгу и смотрит, как она пытается пробиться сквозь абзац, на котором он остановился. Её губы молча повторяют каждый слог первой строки, брови чуть сдвинуты от усердия. Спустя пару минут она отдаёт ему книгу обратно, выглядя немного разочарованной. – Не думаю, что я когда-нибудь смогу это прочитать. – Я тоже так думал, – отвечает Джим, устраиваясь поудобнее. – Но это намного проще, если читать с высоким пронзительным немецким акцентом. Вот смотри – он ставит палец на строчку, на которой закончил читать, – он говорит о том, как ужасно, что американские и французские революционеры восемнадцатого столетия хотели дать права всем, даже обычным, простым людям. – Ужас просто, – усмехается Гейла. – Да-да, я знаю, это всё очень волнительно, но будь спокойна, потому что – он переключается на свой лучший напыщенный акцент немецких педантов – «…прогремел в ответ на старый лозунг лжи ressentiment о преимуществе большинства, в ответ на волю к низинам, к унижению, к уравниловке, к скату и закату человека страшный и обворожительный встречный лозунг – «Поддержим права меньшинств! Поддержим права меньшинств!** На последнем слове его голос ломается от праведного негодования, и Гейла начинает смеяться. – Этот парень всё это серьёзно? – Погоди, ты ещё главного не слышала! – отвечает Джим. – «Как последнее знамение другого пути явился Наполеон, этот самый единоличный и самый запоздалый человек из когда-либо бывших, и в нем воплощенная проблема аристократического идеала самого по себе - пусть же поразмыслят над тем, что это за проблема: Наполеон, этот синтез нечеловека и сверхчеловека.» – Так, значит, Ницще запал на Наполеона, – переводит Гейла. – Именно! Видишь, ты всё поняла! Она придвигается ближе к нему, глаза сияют от смеха и желания знать больше. – Не останавливайся! – просит она. Он продолжает, и к тому моменту, как студенты начинают покидать класс доктора Джилл, они полностью прочли первое эссе из книги и договорились встретиться завтра после пар прочитать второе. И, хей, может это и не то «Не останавливайся», которое он бы ожидал услышать от неё, но так даже лучше.***
Боунс приходит домой со смены, видит Джима и Гейлу, сидящих бок о бок на диванчике, оба полностью одетые, и бросает на блондина взгляд, говорящий «Я не знаю, что ты затеял, но всё равно не одобряю, просто на всякий случай». Джим смотрит в ответ абсолютно невинными глазами. – Боунс, познакомься с Гейлой. Гейла, это Боунс. Боунс лишь хмыкает и уходит на кухню, скорее всего, чтобы съесть всё, что попадётся на глаза, поскольку он всегда забывает поесть на дежурстве. Джим откладывает книгу в сторону и жалуется: – Бооооунс. Я провалил экзамен по военной и дипломатической подготовке. Боунс фыркает, осматривая содержимое шкафчиков, и достаёт пачку крекеров, а к ней консерву с тунцом. – Дай, догадаюсь, ты получил девяносто шесть процентов и самый лучший результат в группе. – Девяносто восемь, – бормочет Джим. – И это только второй результат! – Ну, в таком случае, тебя могут и вышвырнуть. Джим надувает щёки и оборачивается к Гейле. – Боунс – злюка. – Кто бы ни получил высший балл, он, наверное, спит с профессором, – утешает его Гейла. – Спасибо, Гейла! Ты всегда знаешь, что сказать, не то, что некоторые. – Звучит так, словно кто-то хочет сандвич с джемом на ужин, – любезно говорит Боунс с кухни. Джим в ту же секунду меняет тактику. – Я не о тебе! Чувак. Да ты лучший! – Сандвич с джемом? – недоумевает Гейла. – У меня аллергия на арахисовое масло, – поясняет Джим. – Вот так просто! – Боунс возвращается с кухни со своей самой саркастичной улыбкой на лице. – Ну, разве не мило, что ты готов поделиться такой важной личной информацией, которая поможет другим совсем не случайно тебя прикончить. – Знаешь, – отвечает Джим. – Для Того Инцидента Который Мы Больше В Жизни Не Упомянем, ты довольно часто его упоминаешь. Боунс лишь недовольно хмурится в ответ. В этот момент они замечают, что Гейла, молча наблюдавшая за всей этой перепалкой с диванчика, смотрит на них с улыбкой на лице. – Что, – говорит Боунс, вот просто так, без всякого намёка на интонацию, пОдразумевающую, что это вопрос. Она качает головой, всё ещё улыбаясь. – Ничего! Теперь я понимаю, почему ты никогда не пытался за мной приударить. – А? – Джим ничего не понял. Боунс, в свою очередь, выглядит абсолютно ошеломлённым. – Он никогда не пытался за тобой приударить? – Конечно, нет! – отвечает Гейла. – Он прекрасный джентльмен. – Что? – переспрашивает Боунс, уже встревоженно. – Хей! Я могу быть просто другом! – Я знаю, – поясняет Боунс. – Но ты всё ещё постоянно флиртуешь со мной! В общем-то, это не далеко от истины. Ну, что тут Джиму сказать? Ему нравится флирт. – Конечно флиртует, – соглашается Гейла. – вы же партнёры. Джим смеётся. – О, нет. Не мы с Боунсом … – И у меня есть девушка, – поддакивает МакКой, на что Джим добавляет: – Наконец-то. – Если вы не вместе, – медленно произносит Гейла. – Тогда… почему ты не… Джим поднимается на ноги. – Хочешь пить? Я пойду попью. Кто-нибудь хочет пить? – Эээ… нет, – она всё ещё в замешательстве. – Спасибо. По пути на кухню Джим замечает, как Боунс совсем другими глазами смотрит на Гейлу, не так, как при знакомстве. Оценивающе. Словно она может задержаться рядом с ними надолго. Он наливает себе воды, и слышит его глубокий акцент. – Приятно с тобой познакомиться, Гейла. Я Лен. – ЛЕН? – кричит Джим, высунув голову с кухни. – Я с тобой разговаривал? – Ты разрешаешь людям называть себя Лен? Почему я не могу просто звать тебя Нерд***? – Потому что ты уже нашёл для меня глупый ник, – отвечает Боунс, скрещивая на груди руки. – А ещё, ревность тебе не идёт. – Ревность мне вполне идёт, благодарю покорно! – А вы точно не вместе? – Гейла хочет быть точно уверенной. – Нет! – рявкает Боунс, Джим передёргивается. Гейла и в самом деле задерживается надолго, и Джим медленно привыкает к тому, что в его жизни не один, а два человека, с которыми он не занимается сексом. Но не может привыкнуть к тем комментариям, которые слышит, когда они вместе. – Она твоя, Кирк? – однажды, выходя из кафетерия, слышат они позади себя голос Финнегана. Джим поворачивается, ладони уже сжимаются в кулаки, но Гейла мягко трогает его за руку. Качает головой. – О, теперь понятно, кто здесь руководит, – продолжает Финнеган. – Если бы я заплатил за неё столько денег, я убедился, что она знает, кому принадлежит. – Гейла никому не принадлежит, – рявкает он. – Так почему бы тебе не свалить, пока я не написал на тебя докладную о сексуальном домогательстве. Кадет смеётся. – Это не сексуальное домогательство, если ей это нравится. Ты, что, не знаешь про орионок? Это раса шлюх. Они ловят кайф, прислуживая другим, – их тела даже выделяют феромоны, делая их более притягательными для их мастеров. Хочешь сказать, что это насилие, если она этого хочет? Джим едва может дышать, едва может видеть, уже готов зарядить кулаком по лицу Финнегана и не останавливаться, пока это глупое лицо ещё может смотреть на Гейлу – на кого-либо – такими глазами, но Гейла хладнокровно поворачивается к кадету. – То, что тело чего-то хочет, не значит, что ты этого хочешь. Я бы на твоём месте послушала Джима и оставила нас в покое. По лицу Финнегана проходит нервный тик. – Не указывай мне, что делать, маленькая шлюха… Он хватает орионку за руку, и она по инерции разворачивается и заезжает ему с ноги в голову. Финнеган падает, как мешок с кирпичами, и Джим, к которому ещё не вернулся дар речи, лишь смотрит, как Гейла довольно кивает, разглаживает униформу и перешагивает через тело на полу, словно это слегка раздражающий мусор. – Можем идти? – спрашивает она, убирая за ухо ярко рыжую прядь волос. – Более чем, – пылко отвечает ей Джим, и они уходят, оставляя Финнегана и всё остальное за спиной.