Like a lost astronaut, I sail from star to star Longing for a place called home But all I see is dark From the distance, the stars shine so bright But in the end, they are dead inside (Как заблудившийся астронавт, я плыву от звезды к звезде. Тоска по месту под названием дом Но все, что я вижу, — это темнота Издалека звезды сияют так ярко Но, в конце концов, они мертвы внутри) «Home» — Oceans
Я смотрю на Кайла уже, кажется, минут сорок. Странно, но я всё ещё не могу перестать задыхаться, когда он рядом. Это выше моих сил, за пределами моего понимания. Мой мир сломан, как и я. Даже если мне пригрозят всеми мировыми несчастьями за стремление прикоснуться к Кайлу, меня это не сильно испугает, потому что единственное, что меня сейчас пугает, это то, как волна за волной неуправляемых эмоций накатывают внутри меня, грозя свести с ума, если я просто к Нему не прикоснусь. Кайл задумчиво грызет кончик карандаша, еще раз проходясь взглядом над домашним заданием. Естественно, он взял дополнительное, чтобы выйти круглым отличником. Когда-нибудь это его стремление быть идеальным во всем сыграет против него, но сейчас… Сейчас я не могу перестать смотреть, как Кайл хмурится и грызет кончик карандаша, полностью поглощенный чем-то в своей тетради. Я лежу на кровати Кайла на спине, чуть свесив голову с края, чтобы иметь возможность смотреть на него, сидящего на компьютерном кресле, отвернувшись от стола. Кайл одет по-домашнему, но даже так выглядит безупречно. Всё, что он делает, всегда безупречно. Тонкие длинные пальцы погружаются в медное облако кудрей, желая привести мысли в порядок, а между выразительными темно-рыжими бровями пролегает еле заметная хмурая морщинка. Кайл поджимает под себя одну ногу, и откидывается в кресле, перехватывая мой взгляд. — Ты так и будешь на меня смотреть или займешься домашним заданием? — строго спрашивает он, заставляя меня почти мгновенно покраснеть. Перекатываюсь на живот и тянусь к мятой тетради на полу, стараясь скрыть своё красное, как помидор, лицо. Кайлу тоже неловко. Я чувствую его смущение, оно смешивается с тем, что испытываю я, и заполняет собой всю комнату. Он старается обхватить себя руками, чтобы защититься от меня. Мне кажется, что я слишком большой и грубый. Стараюсь полностью уйти в письменное задание, чтобы хоть немного отвлечься от образа Кайла, что сейчас витает у меня в голове. Это смешно. И больно. Мы старательно делаем вид, что между нами ничего не происходит. Мы стараемся уговорить сами себя, что всё в порядке, всё именно так, как и должно быть. Уже несколько дней подряд мы встречаемся утром в школе, стараемся сесть рядом в классе, на переменах шутим и рассказываем друг другу новости, и к нам присоединяются Кенни, Эрик и Лео. Я разговариваю с Венди так, словно между ней и мной, между ней и Кайлом — ничего нет и не было. После школы мы идем с Кайлом к нему домой, чтобы сделать домашнее задание и, может быть, поиграть на приставке. Мы ведем себя с Кайлом так, словно мы снова лучшие друзья. И мы никогда не целовались и не целуемся, нет. Всё выглядит отлично. Просто прекрасно. Я и мечтать о таком не мог. Больше никто не издевается надо мной, а мне больше не хочется сбегать и прятаться. Панические атаки, кажется, отступили, и я теперь обхожусь без успокоительных. Всё выглядит неправдоподобно хорошо. Всё выглядит как сон. Я вздрагиваю, когда кровать рядом со мной прогибается под тяжестью тела Кайла. Его тепло, его запах, его дыхание… Он снова невыносимо близко. Кайл ложится рядом со мной на спину, и я переворачиваюсь. Теперь мы смотрим в беленый потолок, уже начавший затягиваться вечерними тенями, потому что верхний свет в комнате ещё не включали. Мы ищем где-то там, на потолке, ответы на невысказанные вопросы, призрачный след успокоения. — Ты переписал химию? — тихо спрашивает Кайл, он редко бывает таким неуверенным, и я его почти не узнаю. Словно совсем другой человек сейчас лежит рядом со мной. Впрочем, я старательно избегаю смотреть в его сторону, поэтому там может быть кто угодно. Я киваю и слышу едва уловимый шорох — Кайл, должно быть, повернул голову в мою сторону. — Завтра репетиция, — напоминает он, и я морщусь. — Я приду посмотреть, как ты позоришься? — Кайл смеется, легко ткнув меня кулаком в бок. — Не стоит, серьезно, — вздыхаю я. — Жду не дождусь, когда это всё закончится, и можно будет больше не вспоминать ни о рождественской пьесе, ни о театральном кружке вообще. — У тебя неплохо получается, — пытается приободрить меня Кайл, но я ему конечно же не верю. Машинально нащупываю свой телефон на полу рядом с рюкзаком и проверяю время. Уже довольно поздно, мама должна забрать меня минут через тридцать. При одной только мысли, что мне придется покинуть комнату Кайла и самого Кайла, тупая смутная боль растекается у меня где-то в висках. Я неосознанно вздыхаю. — Не хочешь уходить домой? — Кайл невероятно проницателен, либо же это я настолько очевиден, как раскрытая книга. — Я… — начинаю отвечать и замолкаю, задумавшись. Действительно, почему мне так тошно? — Не могу больше выносить эту ферму, — признаюсь я. — Шелли меня ненавидит, мама с головой ушла в новую работу… «Я никому там не нужен», — хочется сказать мне. — Папа обещал вернуться к Рождеству, и это как-то сдерживало маму, — продолжаю я. — Но в последний их разговор он пошел на попятную. И… Думаю, что если он и правда не вернется к Рождеству, они всё-таки разведутся… Я замолкаю, и на несколько минут прикрываю глаза, поток мыслей успокаивается, мне становится необъяснимо легко и спокойно. Прохладные пальцы человека, лежащего рядом, переплетаются с моими и обхватывают мою ладонь. Теперь я почти верю, что справлюсь со всем, всё будет хорошо. — Можно я тебя поцелую? — неожиданно, более чем неожиданно, спрашивает Кайл. Он застает меня врасплох, он смущает меня так, что приходится с нуля вспоминать слова, что я могу использовать для ответа. Но он не дожидается того, что я отвечу. Он и так знает, что я не смогу отказать. Кайл приподнимается на локте и чуть нависает надо мной. Моё сердце обмирает, когда мы наконец встречаемся глазами, мне кажется, что вместо груди у меня стеклянный сосуд, который вот-вот лопнет, потому что я больше не могу дышать. Я чувствую запах Его волос, Его кожи… Его дыхание обжигает мне губы, прежде чем осторожно примять их своими для пробы. Его лицо расслабленно и белее снега, зеленые глаза смотрят из-под полуопущенных век, и темные ресницы дрожат, будто он не меня поцеловал, а прикоснулся к чему-то недосягаемому. У меня болезненно крутит живот, я и сам не знаю, чего на самом деле хочу. Но я запускаю пальцы в огненные кудри, которые на ощупь оказываются совсем не такими жесткими, какими кажутся, и придерживаю голову Кайла за затылок, чтобы теперь уже самому прикоснуться к нему губами. У нас было не так много практики, и сейчас, когда нам обоим хочется чуть больше, чем целомудренный поцелуй, мы неловко сталкиваемся зубами, но это нас не останавливает. Когда мы отстраняемся, мы оба чувствуем неловкость. Она настолько остра, что почти осязаема. Я не знаю, что между нами происходит. Кайл опускается мне на грудь, и мы так и не разомкнули рук. Какое-то время мы лежим в полной тишине, и только Кайл слушает, как моё встревоженное, ничего не понимающее сердце что-то поет ему под ухо. В какой-то момент я понимаю, что Кайл что-то еле слышно мурлыкает, какую-то навязчивую мелодию. Это хороший знак. Это значит, что у него хорошее настроение. И оно ожидаемо передается мне. Я чуть плотнее прижимаюсь к теплому плечу рядом и опускаю ладонь свободной руки ему на спину, осторожно провожу ею между острых лопаток и замираю. Сам не замечаю, как судорожно вздыхаю, инстинктивно стараясь снять напряжение. На секунду открываю глаза и снова их закрываю. Слова всплывают из моей памяти, складываясь в неровные строчки, не находящие музыкального сопровождения, но по привычке растягивающиеся в мелодию. Делаю вдох и шевелю губами, пробуя слова на вкус, сначала очень тихо и неуверенно, затем всё тверже и ярче: Deep in my heart, there's a fire, a burnin' heart Deep in my heart, there's desire for a start I'm dying in emotion It's my world in fantasy I'm livin' in my, livin' in my dreams You're my heart, you're my soul I keep it shining everywhere I go You're my heart, you're my soul I'll be holding you forever Stay with you together Кайл, сильнее сжимает мою руку и прижимает её к своему бедру, волны холода и жара пробегают по моему телу, но я не смею пошевелиться. Я глупо улыбаюсь, и мне очень хочется посмотреть сейчас Кайлу в лицо, но я не могу себе этого позволить. И тогда он говорит нечто, что разбивает мне сердце. Я не имел права надеяться на что-то хорошее, и Кайл говорит вполне разумные, правильные вещи, но его слова всё равно глубоко ранят меня. — Мы же просто друзья, да? — тихо, но вполне твердо говорит он. — Друзья тоже могут иногда целоваться, это нестрашно. Но всё-таки, давай договоримся, что не будем никому об этом рассказывать? Он ждет моего ответа, продолжая слушать моё сердце. Оно болезненно сжимается и пропускает удар. — Да, мы друзья, Кайл, — слова царапают мне горло, и мне кажется, что я не смогу договорить, но у меня нет выбора. — Всё в порядке, я никому не расскажу. Когда я собираюсь домой и выхожу на улицу, уже почти полностью стемнело. Только неровная полоска желто-лиловым переливом играет на горизонте. По-зимнему морозный воздух обжигает легкие и кусает щеки. Поглубже натягиваю шапку, чтобы не отморозить уши. Даже по меркам Южного Парка зима в этом году пришла слишком рано. Кайл провожает меня у раскрытых дверей, смотрит мне вслед. Я чувствую это и понимаю, что он ждет, чтобы я обернулся к нему и помахал рукой, но я этого не делаю. Едкая влага скапливается на моих глазах, и мне хочется сморгнуть это нелепое чувство. Мальчики не должны плакать по пустякам, и тем более из-за других мальчиков.***
Осознание, как это обычно бывает, приходит ко мне не сразу, но всё же быстрее, чем когда-либо. Уже на следующий день, наблюдая, как Кайл старательно избегает даже смотреть в мою сторону при посторонних, я понимаю, что больше не испытываю к нему того же, что и раньше. Мне не кажется, что новое чувство можно назвать ревностью, скорее разочарованием от того, что реальность оказалась совершенно не похожа на ожидания. Он изводит меня просто тем, что существует. Забавно, но на фоне других моих проблем странное поведение Кайла должно было бы отойти на второй план, однако же оно занимает все мои мысли. Я понимаю, что начинаю злиться. Мне нужно отвлечься, и репетиция в этот раз кажется практически спасением. Задумчиво рассматривая тех, кто сегодня собрался в зале, я пытаюсь занять свою голову хоть чем-то помимо Кайла, который в эту самую минуту любезно беседует с Эриком Картманом. Понимаю, что они должны работать вместе, но то, что Кайл явно более любезен с ним, чем со мной, просто сводит меня с ума. На сцене прогоняют уже третий или четвертый акт, когда двери зала осторожно открываются, и в помещение проскальзывают ещё двое человек. Это Твик и Крэйг. Оба кажутся запыхавшимися. Практически никто не обращает внимания на них, только Венди еле заметно кивает Твику, который торопится занять своё место на первом ряду рядом с ней. Они принимаются рыться в каких-то бумажках и бурно что-то обсуждать. Крэйг довольно небрежно опускается в кресло рядом со мной. Он молча закидывает свои длинные ноги на спинку сидений перед нами и достает из кармана своего бело-синего бомбера телефон. Между нами образуется некая связь, для которой совершенно не нужны слова. Мне всё ещё неловко вспоминать его шутку про пробный поцелуй, и меня так и подмывает рассказать ему, что я на самом деле почувствовал когда поцеловал другого мальчика, но я не могу себе этого позволить, поэтому просто прикусываю язык. — Так! — голос Венди возвышается над остальным шумом в зале, и все невольно прислушиваются к ней. — У нас не так много времени, как может показаться, поэтому сегодня мы вносим последние правки, а на следующей неделе все реплики должны быть выучены. Я очень прошу всех отнестись к своему делу со всей ответственностью! Кроме того, в связи с тем, что актеров у нас не так много, я бы хотела попросить ещё несколько человек, помогающих за сценой, взять на себя небольшие роли. Так, это уже интересно. Наверное, моё лицо просто светилось, когда Тестабургер настойчиво вручила по листку текста Кайлу и Эрику, потому что сидящий рядом Крэйг моментально насторожился, переключив своё внимание с телефона на мою скромную персону. — И что ты мне сделаешь, если я откажусь? — сладко растягивает Эрик, выставляя перед собой листок с текстом. — Я же могу просто встать и уйти, тогда и билетами придется заниматься уже кому-то другому. — Я и не думала тебя заставлять, — не менее сладко отвечает Венди, и я испытываю гордость от того, что моя подруга может так разговаривать с Эриком Картманом. — Тем более, что я более чем уверена — ты и сам не прочь показать всем нам тут, как на самом деле нужно играть на сцене. Я же знаю, какая ты сложная творческая натура. Эрик не знает, как ему ответить на такую откровенную неприкрытую лесть, пару раз он даже открывает рот, собираясь что-то сказать, но вскоре прекращает любые попытки и просто с лукавым уважением признает своё поражение. Но насколько я знаю Эрика, он не оставит это просто так… В отличие от него, Кайл не говорит ни слова. Его откровенно веселит растерянность Картмана, и на фоне этого он готов смириться с любой участью. Интересно, им достались роли в рамках одной сцены? — Поверить не могу, что ты добровольно согласился на это, — гнусаво замечает Такер, привлекая к себе моё внимание. — Я уже смирился с тем, что Твик твердо решил добить свою нервную систему всякими общественными делами, но ты совершенно не похож на человека, который решился бы на такое добровольно. Считай это за комплимент, Марш. Он принципиально избегает произносить моё имя, или мне только так кажется? — В каком-то смысле у меня не было выбора, — пожимаю я плечами. — Тебе она нравится? — хмыкает Крэйг, кивая в сторону Венди, которая в эту самую минуту пытается вытащить на сцену Эрика. Его вопрос застает меня врасплох. — Нет, ну если не хочешь, можешь не отвечать, — он тянет один уголок губ в улыбку и прищуривает орехово-зеленые глаза. — Просто не понимаю, зачем ты поддался на её уговоры и согласился участвовать в ЕРП — Ежегодном Рождественском Позорище — если она тебе не так уж и сильно нравится. Ты же всё-таки задавал мне совсем недвусмысленные вопросы про поцелуи с парнями. Должно быть я краснею, потому что чувствую, как жар растекается по моим щекам, и заметно труднее становится дышать. Мне стыдно не от того, что Такер о чем-то догадывается, мне стыдно от того, что мне совсем не с кем поговорить о том, что на самом деле меня тревожит. Крэйг впрочем отвлекается от меня, так как рядом с его Твиком снова возникает красноволосая дьяволица. — Если она хоть слово ему ещё скажет, клянусь, я… — Крэйг уже вцепился в подлокотники, намереваясь встать, но я хватаю его за руку и не даю этого сделать. — При всех она не станет ничего такого говорить, а если ты сейчас устроишь скандал, выставишь себя явно не в лучшем свете, — мотаю я головой. Такер задумается над моими словами и нехотя пытается успокоиться. Я понимаю, что внутри него происходит какая-то борьба, только по тому, как его взгляд не может ни за что зацепиться — выражение лица Крэйга продолжает напоминать похуистическое. — Почему ты просто не поговоришь с ней и Твиком? — задаю я вопрос, неожиданный даже для самого себя. — Неужели тебе комфортно существовать в такой обстановке, в состоянии открытой войны с собственной кузиной? Крэйг отрицательно мотает головой. — Это уже пройденный этап, — уверенно говорит он. — Разговоры с Рэд редко бывают полезны. Если что-то идет не так, как она хочет, она останется глуха к любым словам. Я задумываюсь, прикусывая губу и прожевывая свои мысли. Крэйг продолжает смотреть на меня с совершенно нечитаемым выражением лица. — Насколько я понял, ты тоже не слишком вдавался в её переживания, — снова пытаюсь я и спешу объясниться, потому что вижу, как презрительно кривятся губы Такера. — Ты сам говорил, что просто не стал даже пытаться поговорить с Дугласом. Решил, что если он выступает в клубе «Сонный паралич», значит он точно не тот человек, с которым может общаться твоя двоюродная сестра. И я бы понял, если бы ты просто не пошел с ней на вечеринку. Но то, что ты рассказал её отцу, что Дуглас отребье и негодяй, даже не познакомившись с ним — этого мне не понять. Я знаю нескольких людей из Нижнего города, и они на самом деле не такие уж и плохие. — Семья Маккормиков не считается, — холодно перебивает меня Крэйг, его прищуренные глаза сквозят осуждением. — Тем более, что родители Кенни конченные алкаши, если ты не знал. Блин, только бы Кенни этого не услышал. Интересно, Крэйг и его считает торчком и малолетним преступником? — Кенни один из самых светлых людей, что я знаю, — мне кажется, что я готов вывернуть душу наизнанку, когда говорю это, потому что искренне верю в свои слова. — И если бы ты его не знал, ты тоже сделал бы поспешный вывод, что он негодяй, только потому что у его родителей проблемы с алкоголем и законом, и они вынуждены ютиться в Нижнем городе? — Чего ты добиваешься? — Такер обрывает весь наш буксующий на месте разговор, он как всегда практичен и проницателен. Я даже не заметил, как мой собеседник, да и я сам, сменили нарочито расслабленные позы на откровенно агрессивные друг по отношению к другу. Так, мне тоже следует успокоиться. Всё хорошо. Краем глаза замечаю, как Кайл смотрит в нашу с Крэйгом сторону, и его взгляд полон настороженного осуждения. Он думает, что мы повздорили? Впрочем, Кайла тут же отвлекает Эрик очередной шуткой, окончание которой потонуло в смехе практически всех людей, собравшихся в зале. Кайл издает воинственно-негодующий звук и вступает в очередное вялое противостояние со своим недоврагом-недодругом. Тем же лучше. — Что ты знаешь про клуб «Сонный паралич» и про Дугласа? — выпаливаю я, пока сам не передумал. Крэйг смотрит на меня через прищуренные потемневшие глаза минуту или две. Тщательно взвешивает все «за» и «против», перебирает варианты, выстраивает цепочки предполагаемых событий. Он такая же большая загадка для меня, как и Брофловски, но всё же кое-что я могу прочесть сейчас по его лицу. При всей своей внешней холодности и безэмоциональности, Крэйг — довольно чувствительная натура, даже в чем-то сентиментальная. Мне случалось видеть, как Такер утаскивал Твика под трибуны школьного стадиона, пока все наматывали изнуряющие круги бегом, только чтобы преподнести ему в подарок сорванный на поле цветок или показать пойманную в ладони бабочку. И Твик неизменно реагирует на подобные мелочи так, словно Такер показал ему настоящее чудо или подарил огромный дорогущий бриллиант. Будут ли у меня когда-нибудь в жизни такие же отношения? Как отреагирует, например, Кайл, если я подарю ему цветок? И где я его возьму среди всего этого снега? Теперь я уже злюсь на самого себя, потому что не могу собрать собственные разбегающиеся мысли, рано или поздно всегда выходящие в итоге на Кайла. — То, что он со своей группой выступает там не каждые выходные, — сдается в конце концов Крэйг, он поправляет на себе футболку и бомбер, усаживаясь удобнее. — В следующий раз они выступают там на вечеринке по поводу Хэллоуина. — Сегодня? — поверить не могу, как мало этот праздник стал значить для меня с возрастом. Когда я перестал его отмечать? Наверное в тот же год, когда рассорился с Кайлом, с которым связаны все мои приятные детские воспоминания. Если раньше, в младшей школе я бы уже за месяц плотно занимался костюмом и предполагаемым маршрутом для добычи конфет, в этом году я только краем глаза замечал всеобщую рутинную подготовку к очередному коммерческому тематическому празднику. — Нет, конечно, — хмыкает Крэйг. — Сегодня отмечают только малолетки, которым важно насобирать конфет. В эту субботу практически все клубы города проводят тематические вечеринки. И «Сонный паралич» — не исключение. — Мы пойдем туда в субботу и поговорим с Дугласом, — ловлю себя на мысли, что примирение с Кайлом и появившаяся на него обида из-за неопределенных чувств пробуждают во мне того человека, каким я когда-то был. Меня безумно пугает перспектива отправиться в Нижний город и завалиться в клуб с откровенно нехорошей репутацией, но в то же время мне хочется сделать нечто опасное и безумное, чтобы попытаться выбраться из той эмоциональной ямы, в которую я угодил. И может быть даже в чем-то позлить Кайла. Безупречного, любящего спокойствие и порядок Кайла, не знающего и не желающего знать при этом, что за чувства он ко мне испытывает. — Ты дебил? — Крэйг сдерживает смех и закатывает глаза. — Даже если бы я этого хотел — а я этого НЕ хочу — попасть на вечеринку в «Сонный паралич» не так-то и просто. Рэд могла бы провести нас туда, но теперь она не общается с Дугласом, поэтому… — он разводит руки в стороны, давая понять, что мой план обречен на провал. Мне нравится то, как начинает работать моя голова, мне нравится то чувство, когда вместо уныния при столкновении с неудачей я испытываю азарт поиска новых путей к своей цели. Возможно, это связано с тем, что сейчас я пытаюсь решить не свою, а чужую проблему. И мне просто так легче отвлечься от бардака в своей жизни. Мой взгляд упирается в тучную фигуру Эрика, потешающегося происходящим на сцене. — А если я найду способ туда попасть, ты пойдешь со мной? Крэйг смотрит на меня так, словно сомневается в моей адекватности, но всё же соглашается. Скорее всего, он просто не верит в то, что я смогу что-то придумать. Кайл догоняет меня уже в коридоре. Мне хочется, чтобы он взял меня за руку, но он этого не делает — слишком много свидетелей. Я не виню его, потому что и сам не хотел бы, чтобы про нас что-то говорили, только не сейчас. Может быть потом, чуть позже. Он вскидывает рюкзак на одно плечо и внимательно рассматривает меня. Я поднимаю глаза, чтобы встретиться с ним взглядом и попытаться понять, что он чувствует. — Ты сегодня не будешь прогонять свои сцены? — наконец спрашивает он, я не могу прочесть его интонацию. — Венди сегодня слишком занята, у неё не хватит сил ещё и порепетировать со мной, — пожимаю я плечами. — Всё равно наша часть постановки только на двух актеров, мы будем репетировать завтра и послезавтра у неё дома. Не могу не отметить эту вспышку острого удивления с примесью какой-то горечи в его холодных зеленых глазах — Кайл явно испытывает ревность, но ни за что в этом не признается. Как и я. — А как ваши с Эриком дела? — мстительно улыбаюсь я, разыгрывая любезность. — Всё отлично, — моментально закрывается Кайл, я больше не вижу эмоций на его лице. Мы идем в сторону выхода из школы, и я вновь вспоминаю о GoneForever. Я так ничего ему больше и не написал. Это не осторожность, а именно трусость с моей стороны. Но разве я не имею на это права? Кто на моем месте отреагировал бы иначе? И что бы он тогда сделал? Если это правда был Кайл, он должен рано или поздно выдать себя. GoneForever знает самую страшную мою тайну, и если я надавлю на Кайла, он по-любому это покажет. — О чем вы говорили с Крэйгом? — снова заговаривает со мной Кайл, когда мы выходим на улицу. — Он рассказал тебе, что случилось тогда между ним и Твиком в кафетерии? — Мы говорили не совсем об этом, — уклончиво отвечаю я. — Я расскажу тебе обо всём чуть позже, когда… — замечаю, как странно он смотрит на меня и сглатываю. — Я обязательно расскажу обо всём, когда Крэйг разрешит. Мне хочется, чтобы Кайл понял, что если он может решать, что будет тайной, а что нет, то и другие имеют на это право. Кайл всё же берет меня за руку, даже несмотря на то, что мы даже не покинули территории школы. И его рука смыкается вокруг моей с какой-то злостью. Мне немного больно, но я предпочитаю просто промолчать. Мы по своему молчаливому обыкновению идем к нему домой и занимаемся уроками на завтра. Он снова готовит обед для нас двоих. Теперь это нечто более серьезное, чем просто сэндвичи. Кайл готовит омлет с сыром, и ему явно нравится готовить. Должен признать, что и мне нравится то, что Кайлу нравится готовить. Мне нравится наблюдать за ним, может быть в чем-то помогать. Мне нравится, как он переживает те пару секунд перед тем, как я попробую новое блюдо. И как его безупречное, немного по-лисьи осторожное лицо озаряется внутренним светом, когда он понимает, что мне действительно нравится… На самом деле, мне нравится всё, что связано с Кайлом. Но я с некой тревогой жду того дня, когда миссис Брофловски вернется в город, и не знаю, будет ли Кайл так же приглашать меня к себе домой.***
— Итак, ты хочешь, чтобы я помог вам с Крэйгом попасть на вечеринку в «Сонный паралич» в эту субботу? — Эрик Картман изучает меня своими необычными разноцветными глазами, в его взгляде плескается неприкрытое любопытство, не обещающее ничего хорошего. — Ты же понимаешь, что это пипец как непросто? Всё-таки до субботы всего ничего, а заведение, которое вы выбрали для своего свидания, одно из самых закрытых мест, куда пускают исключительно «своих». Есть ещё что-то, что я должен знать? Он ждет, когда я отвечу, облокотившись всем своим немалым весом на многострадальный подоконник в мужском туалете на втором этаже. Я знаю только одного человека, который может сделать что угодно и в максимально короткие сроки, и это Эрик Картман. Но я не знал, как можно подойти к нему так, чтобы этого не заметил Кайл. Каждый раз, когда Эрик пытался со мной заговорить в последнее время, тот реагирует так бурно и так… недвусмысленно негативно, но у меня начал вырабатываться психоз. Наверное, я мог бы просто написать Картману сообщение, но дело в том, что он единственный человек из моих знакомых, кто не имеет постоянного аккаунта в социальных сетях и довольно часто меняет телефонные номера. Эрик Картман непостоянен и непредсказуем, но он всё же мне нужен. В какой-то момент мне пришла мысль попросить о помощи Кенни. Он всегда был добр ко мне и так же близко общается с Эриком, чтобы быть в курсе его текущего положения со связью. И он действительно не отказал мне. Правда такое положение дел имело побочный эффект — мне пришлось кое-что рассказать Кенни, и он высказал ярое желание сопровождать меня в мое сомнительном приключении. Мне неприятно думать, что Кенни делает это, потому что считает меня психически уязвимым и несамостоятельным, но я не могу винить его — он неоднократно становился практически единственным свидетелем моих нервных срывов. Если бы мне сказали «опиши ангела своими словами», я бы, скорее всего, представил себе именно образ Кенни, чтобы взять за основу. Но я так мало знаю про него… Это несправедливо и неправильно с моей стороны. — Мне нужно, чтобы мы смогли поговорить с музыкантом по имени Дуглас, — мне приходится рассказать и эту часть плана, хотя я чувствую себя максимально глупо. — К сожалению, не знаю его фамилии или даже названия группы, — виновато признаюсь я. — Мда, негусто, — Эрик набивает себе цену, изображая мучительный мыслительный процесс. Кенни, стоящий рядом со мной и ставший полноценным соучастником моей кампании, тихонько посмеивается при виде этого спектакля, но Эрик позволяет ему и не такое по старой и близкой дружбе. — Я знаю, про кого идет речь, — признается Маккормик, пряча руки в карманы оранжевой толстовки с капюшоном, его волосы цвета выжженной на солнце пшеницы как всегда взъерошены, не уверен, что он вообще причесывается. — И что это за клуб я тоже примерно представляю. У него не очень хорошая репутация. Зачем тебе туда? Тем более с Крэйгом. Вы же никогда толком не общались. Моя уверенность и пробивной настрой как-то разом сдуваются до размера неуверенной тревожности. — Нам нужно поговорить с ним, — невнятно пытаюсь объяснить я. — Только не надо говорить, что вы с Крэйгом теперь две маленькие фанатки этого загадочного Дугласа, — Эрик улыбается и прикрывает глаза, его лицо растягивается в стороны, и он всё больше и больше похож на довольного жизнью кота. — Но ладно, я вам помогу, — он встал и выпятил вперед широкую грудь, будто готовый купаться в море благодарности. Но я помню, как Эрик совсем недавно за что-то требовал денег у Кайла, как я понял, за какую-то «услугу». — И сколько? — на моем лице совсем нет бурного восторга, на который так надеялся Картман. — Сколько ты хочешь за помощь? Картман неожиданно подается мне навстречу, вынудив меня отступить неосознанно на шаг назад и упереться спиной в Кенни. Эрик захватывает меня одной рукой в душные, пропахшие его тяжелым сладковато-пряным парфюмом, объятья, прижимает к своей обширной груди, и я упираюсь щекой в мягкую ворсистую ткань его красного худи. Второй рукой Эрик ерошит мои и без того не желающие нормально лежать волосы. — Ты всегда мне нравился, Стэн, — признание Эрика совсем не кажется милым или приятным, скорее зловещим. — Поэтому я помогу тебе просто так. Не надо верить слухам обо мне, тем более, я догадываюсь, кто выставил меня в твоих глазах конченным продажным говнюком. Так вот, уверяю тебя, этот святоша на самом деле намного более продажен, чем я. Просто я хочу, чтобы ты кое-что понял: я берусь за это дело, и мне это будет стоить некой денежной суммы, потому что никакие дела забесплатно не делаются, но будем считать, что за тебя уже кое-кто заплатил. И до сих пор платит, — он произносит последнее предложение с таким довольным видом, что мне становится приторно на языке. Сказать, что я поражен или растерян — значит вообще ничего не сказать. Итак, у нас появился план. План этот Эрик прислал мне с полупустого аккаунта, уже вечером четверга, и он не так уж и плох. Я не ручаюсь за его адекватность или продуманность, но он неплох уже хотя бы тем, что он у нас есть. Картман обещается раздобыть нам водителя, который в субботу вечером согласится отвести меня с ним и Крэйга в Нижний город, где нас уже будет ждать Кенни. Он тоже согласился подготовить нам кое-какую почву и воспользоваться своими связями. Так что человек Картмана в итоге проведет в клуб не только нас, но и ещё парочку парней, которым Эрик так же заплатит за работу. Они должны будут отвлечь в какой-то момент охрану сцены, разыграв стычку, готовую перерасти в крупную драку, и в то время, когда подставных людей будут выводить, мы с Крэйгом проникнем за кулисы. И дальше всё будет зависеть только от нас. Я понимаю, что иду на большую глупость, прикрываясь благими намерениями, и вероятность того, что мои действия приведут к чему-то хорошему, крайне малы. Но мне правда хочется сделать уже хоть что-то такое… Такое, чего от меня давно никто не ждал. Может быть… Может быть Кайл посмотрит на меня с другой стороны, и тоже решится сказать мне «я люблю тебя» или же «я тебя ненавижу». Оба исхода несомненно принесут мне облегчение хотя бы тем, что я больше не буду чувствовать себя в некоей буферной зоне. Так что мне даже хочется, чтобы нас в итоге застукали. Венди, кажется, чувствует, что со мной что-то не так. Мы репетируем уже второй вечер, но у нас получается всё хуже и хуже. Она заметно психует, понимая, что мы оба не справляемся. Будь я чуть менее плохим другом, я бы поддержал её, нашел слова, которые помогли бы ей почувствовать себя лучше, но у меня самого в душе столько дерьма, что ничего хорошего я сказать не могу. По крайней мере, дома всё без изменений, и Шелли всё так же меня ненавидит. Её явно радует, что теперь большую часть дня меня не бывает дома. Когда за ужином я пытаюсь с ней заговорить, она делает вид, что меня не существует. Мама никак не реагирует на эту пассивную агрессию в мою сторону, и я тоже в итоге сдаюсь, предпочитая смириться с вещами, повлиять на которые более не в состоянии. Я понимаю, что мама так или иначе узнает, что я задумал, и только от этого мне становится совестно. Мне правда не хочется её расстраивать, но скорее всего она окажется единственным человеком, которого мой поступок реально испугает, если нас раскроют. В пятницу после ужина я помогаю ей с посудой, когда Шелли уже ушла в свою комнату. Мне хочется спросить, как там дела с папой, потому что обо мне он словно бы и не вспоминает. Мы будто оба притворились, что не существуем друг для друга. Он не пишет и не звонит мне, и я в свою очередь сам не предпринимаю попыток выйти с ним на контакт. Злится ли он на меня за что-то? Или же наоборот чувствует за собой вину перед нами? Я не знаю. Мне страшно и неприятно размышлять об этом, поэтому я просто заталкиваю эти мысли в какой-то отдаленный пыльный угол своего сознания. Так на первый взгляд легче, но это неправда. Я просто наматываю очередной слой проблем на некий внутренний стержень, что должен внушать мне чувство целостности. Мне хочется поделиться с мамой своими переживаниями по поводу своих чувств к Кайлу. Рассказать о своей растерянности, потерянности, невозможности принять правду. Она была так рада тому, что мы наконец помирились, и я перестал быть унылым овощем, замыкающимся в себе и запирающимся в своей комнате каждый раз, когда меня оставляют в покое. Я не имею права расстраивать её ещё больше, потому что она переживает. Ей достаточно того, что уже навалилось на неё. Достаточно ссоры с отцом и очередной порции его странностей, достаточно того, что она осталась с двумя детьми в таком трудном возрасте, достаточно того, что ей приходится смотреть в глаза соседям и знакомым и выдерживать этот сожалеюще-осуждающий взгляд, которым обычно провожают нашу семью. Она заслужила того, чтобы всё наконец стало нормальным. Она заслужила того, чтобы больше не бояться за меня, не вспоминать того дня, когда нашла меня… И я постараюсь не расстраивать её. Но чуть позже. — Мам? Она поднимает на меня усталый взгляд, собираясь выключить свет на кухне. Трудно объяснить, что я чувствую, когда смотрю на неё. Я знаю людей, у которых сложились негативные отношения со своими родителями по той или иной причине. Кто-то из них ощущал на себе слишком сильное давление, пока рос, кто-то воспринимал себя лишенным родительского внимания в должной мере. Но моя семья, какими бы странными и нездоровыми наши отношения не выглядели со стороны, всё же дорога мне. Даже Шелли, называющая меня тупицей и норовящая пихнуть локтем в бок, когда мы сталкиваемся на лестнице. Подхожу к маме и прижимаюсь щекой к её плечу. Я догнал её в росте, но рядом с ней всё ещё чувствую себя маленьким любимым мальчиком, который ещё совсем не знает того, как недружелюбен и жесток может быть мир. Она проводит по моим волосам ладонью и легко выдыхает, произнося моё имя. — Я люблю тебя, мам, — говорю я, и мне кажется, что только поэтому она всё понимает. И то, что со мной что-то не так, и что я что-то задумал. Но она отпускает меня. И я поднимаюсь к себе в спальню. Сплю я, как ни странно, крепче и спокойнее, чем когда-либо.***
В принципе, мы все знали, на что идем. Разве что только бедный Крэйг оказался ведомым в этой сомнительной идее. Я беру на себя ответственность, что надавил на него. И он кажется злым и раздраженным, когда в девятом часу вечера садится в старенький фиат, за рулем которого парень, знакомый только Эрику Картману. Эрик, кстати, выглядит вполне довольным. Сидя на переднем пассажирском сиденье, он что-то тихо обсуждает с нашим загадочным водителем, не обращая внимания на то, как насупился на меня Такер. Мы проезжаем по празднично украшенным улицам, разглядывая подернутые изморозью и припорошенные снегом фасадные украшения. Всё это напоминает какой-то сюрреалистический сон. Комендантский час, после которого несовершеннолетним нельзя будет появляться на улице без сопровождения наступит через два часа, и все понимают, что от нашего болтливого водителя нам лучше не отставать в любом случае. Крэйг оделся во всё черное. Полагаю, это от того, чтобы как-то соответствовать тематике вечеринки. Я же не сильно переживал по поводу своего внешнего вида, поэтому оделся в свою обычную толстовку кирпичного цвета и коричневую куртку с черной опушкой. Я прихватил с собой ободок Шелли с демоническими рожками на тот случай, если придется имитировать хоть какой-то костюм, но надеюсь, что он не понадобится. Когда мы въезжаем в Нижний город, я вспоминаю тот контраст, что поразил меня когда-то в первый раз. Он не наступает как-то одномоментно, но уже через пару кварталов становится понятно, что мы совсем не в том месте, где нам положено быть. Я знаю, что в кабаки в Нижнем городе частенько наведываются ребята из Верхнего города, но всё же ни я, ни Крэйг и ни Эрик не относимся к ним. Я понимаю, что от нас просто воняет Верхним городом, когда рассматриваю затемненные улицы и расписанные граффити стены малоэтажного пригорода. Вскоре появляются пяти-шестиэтажные многоквартирные дома с решетками на окнах и полупустыми парковочными местами. Отчетливо слышится звук полицейской сирены где-то вдалеке. Даже если бы я сейчас передумал, было бы уже поздно, поэтому я просто прикусываю нижнюю губу. Зарождающаяся паника, на которую я всё это время старался не обращать внимания, давит мне на грудь изнутри. Мне хочется взять кого-то за руку, но холодный и ершистый Крэйг сейчас не самый лучший вариант, поэтому я неосознанно тянусь к своему телефону. Я нахожу непрочитанное сообщение от Венди, что-то про доклад по политологии к следующей пятнице. И ещё сообщение от Кайла. «Привет! Надеюсь, у тебя всё хорошо? Как проходят твои репетиции с Венди? Хочешь поболтать?» Я был бы рад увидеть сообщения от него в любое другое время, но никак не сейчас. Не знаю, что я должен был бы ответить, чтобы не обидеть его, но время у меня явно поджимает — мы уже въехали на парковку за круглосуточной забегаловкой с завтраками, обедами и ужинами за доллар и 99 центов. Мутные стекла немытых витрин светятся изнутри как глаза страдающего катарактой великана. Я мог бы написать Кайлу позже, когда… разберусь со своими делами, но он онлайн и видит, что я прочитал его сообщение.«Привет! Прости, не очень хорошо себя чувствую. Хотелось бы лечь сегодня пораньше»
Мне неприятно от того, что приходится лгать ему, но я вспоминаю сколько всего он мне недоговаривает, и мне становится легче. — Выходим! — бодро объявляет Эрик, хлопая себя ладонями по объемным ляжкам, затянутым в синие джинсы. — Запомните, где нас будет ждать наша карета на тот случай, если обратно придется возвращаться по-отдельности. Дальше полквартала пешком, принцессы. Кенни уже ждет нас под козырьком закусочной. Он выныривает из-за декоративного столба, и его тень отделяется от темного пятна, куда не попадает свет чахлого уличного фонаря. Мы молчим всю дорогу, пока Кенни проводит нас по «безопасному пути» через внутренние дворы на улицу, что выглядит чуть получше встречающихся нам до этого. Дома здесь почти со всеми целыми окнами, а машины, припаркованные вдоль дороги не битые и не покрытые пятнами ржавчины, и здесь нет ни одного пикапа, выпущенного ранее 2005 года. Мне неуютно. Но я сам виноват. Телефон в моем кармане несколько раз вибрирует, оповещая о новых сообщениях, но я уже не в состоянии проверить и прочитать их. Позже. Наш план не дает сбоев, и мы беспрепятственно проходим мимо двух человек в черном, стоящих рядом с неприметной обшарпанной дверью грязно-зеленого цвета. Совсем крохотная вывеска над дверью почти не несет в себе никакой информации, и если бы мы не знали, куда идем, ни за что не поняли бы, что именно тут находится клуб «Сонный паралич». Кажется, там изображена морда какого-то чудовища с кривыми рогами и длинными узловатыми пальцами. К нам присоединяются ещё несколько теней, и мы попадаем в скудно освещенный коридор, стены которого оклеены старомодными обоями в мелкий цветочек. Такие обычно можно встретить в очень дешевых мотелях при въезде в город. Мутные пыльные плафоны слабо рассеивают темноту ровно настолько, чтобы не споткнуться об отошедший ковролин на полу. Поворачиваем за угол, и по ушам тут же ударяет неприятная хаотичная музыка. Она сотрясает пол под ногами, пока мы спускаемся по наклонной на пол этажа вниз, становясь всё громче и громче. Вскоре мы перестаем слышать друг друга и общаемся только кивками. Кенни берет меня и Крэйга за руки, и мы разделяемся — Эрик с помощниками уходят первыми, ныряют в мелькающую толпу потных тел и невнятных хриплых выкриков в фиолетовых и сиреневых всполохах света. Мы идем следом. Маккормик ведет нас с Крэйгом в сторону бара, где мы заказываем тоник со льдом. Крэйг нехотя раскошеливается, смотря на меня так мстительно, словно мне и так недостаточно неуютно. Музыка бьет мне по ушам, она совершенно лишена какой-либо мелодии, но с каждым следующим глотком становится всё приятнее и понятнее. Когда я понимаю, что голова полностью очистилась от лишних мыслей, а окружающая обстановка перестала быть напряженной и пугающей, я с недоумением заглядываю в свой стакан. Не думаю, что там был просто тоник. И то, что при входе никто не спросил у нас документов, теперь совсем меня не пугает. В отличие от меня, Крэйг даже не притронулся к своему напитку. Он выглядит… круто. Сейчас, когда я избавился от какого-то излишнего напряжения, я могу оценить то, как он выглядит. Высокий и ладно сложенный, в черных облегающих джинсах и черной тонкой куртке поверх свитшота с какой-то кислотной желтой надписью, он выглядит явно старше своих лет. Он выглядит так, словно скучает в совершенно обыденной для него обстановке. Глупо улыбаясь, я достаю из внутреннего кармана ободок с рожками и водружаю его себе на голову. Крэйг сдержанно улыбается и подается ко мне навстречу, чтобы поправить его. В нос мне ударяет запах свежести, мяты и лемонграсса, отчетливо выделяющийся на фоне общего запаха алкоголя и чего-то кислого. — Пора, — Кенни выдыхает мне под ухо, появившись словно из ниоткуда и заставив меня подпрыгнуть на стуле. Я оборачиваюсь, замечая среди разношерстной толпы безликих посетителей рослые фигуры в темном, что сопровождали нас до этого. Мимо нас проходят, пританцовывая, две девушки в коротких юбках и топиках, не скрывающих пупки на плоских животах, на их головах замысловатые ведьминские шляпы. Кенни тянет меня за руку, и я цепляю стакан Крэйга, который без подсказки пошел вперед, к сцене у дальней от бара стены. Чем ближе мы подходим к нашей цели, тем громче голоса и тише музыка за нашими спинами. Кто-то кричит о своих правах и о непростительном оскорблении. Несколько охранников, стоящий у серой железной двери слева от сцены срываются с места, когда в толпе, ставшей только гуще, раздается пронзительный женский крик. Кенни давит мне на затылок, вынуждая пригнуться и нырнуть за напольные динамики. Мы выходим к нужной нам двери практически сразу же, как раздается второй крик, на этот раз мужской. Это сигнал. Железная дверь захлопывается за нашими спинами, и я могу гордиться собой, потому что стакан Крэйга всё ещё у меня в руках, не потеряв ни капли своего содержимого. — Отлично, — ворчит Крэйг, вышагивая по коридору, застеленному красным ковром. — Теперь мы точно в полном дерьме. Здесь есть туалет, через окно которого мы сможем смыться отсюда? Напомните мне, зачем я вообще согласился на это? Он продолжает ворчать, и это совсем немного действует мне на нервы. Благо идти нам совсем ничего. Кенни осторожно открывает очередную железную дверь, и пропускает нас вперед. Когда дверь закрывается, мы больше не слышим ни одного звука, доносящегося из зала. Это просто наслаждение для ушей, должен я признаться, но… Но есть один раздражающий нюанс. Теперь на нас смотрят три пары совсем недовольных неожиданной встречей глаз. — Так, давай ещё раз, — светловолосый парень в объемной серой шапке внимательно разглядывает нас троих. Двое его друзей, после пары слов, покинули комнату, позволив нам поговорить наедине. — Ты кузен Рэд, который приложил свою руку к тому, что она теперь со мной не общается, а вы двое — его друзья, которые устроили маленькое представление, чтобы протащить его сюда? — он ещё раз смотрит на каждого из нас по очереди и откидывается на спинку кресла. — Вы идиоты? Дуглас оказался совсем не таким страшным, каким я его себе представлял по описанию Крэйга. Совершенно обычный парень, не выше меня и уж точно не шире Крэйга в плечах. Светлое открытое лицо, обрамленное волосами цвета спелой пшеницы, чуть полноватые губы, выдающие в нем тонкую чувствительную личность, голубые блеклые глаза. Черты лица простые и даже немного грубые. Но длинные узловатые пальцы сразу же выдают в нем музыканта. И одет он не в кожу и железо, а в совершенно обычные серые джинсы и полосатую толстовку с абстрактной нашивкой на спине. Кенни вытирает нос тыльной стороной ладони, чтобы скрыть душащий его смех. — Знаете, я пожалуй пойду, выйду в зал, — говорит он, похлопав меня и Крэйга по плечам. — Думаю, вы и сами разберетесь. Я задумчиво разглядываю стакан в своей руке, не до конца понимая, как вообще всё сложилось таким образом, что я оказался именно здесь и в такой компании. Про бедного Крэйга я вообще молчу. — Ладно, и что вы от меня хотите теперь? — Дуглас поджимает губы, становясь похожим на обиженного ребенка. — Пришел еще и морду мне разбить за сестру, так что ли? — он обращается к Крэйгу. — Так я ничего такого не делал. Твоё право разыгрывать из себя правильного святошу, но я и так вижу, что хрен ты там такой уж и безгрешный. В комнате воцаряется тишина. Дуглас сидит в одном из кресел напротив гримёрочных зеркал, на противоположной стороне на стареньком кожаном диванчике свалена в кучу одежда, рядом на низком столике лежат две гитары. Комната совсем крохотная и без окон, но только то, что здесь не слышно музыки и криков из зала, делает её в моих глазах просто филиалом Рая на Земле. — Ну вообще-то… — я не знаю куда деть стакан в моих руках, поэтому пытаюсь пристроить его на край столика, за которым сидит Дуглас, он провожает каждое моё движение взглядом своих голубых льдистых глаз. — Мы пришли поговорить, может даже помириться. Крэйг продолжает молчать, словно впал в какой-то транс. Мне страшно смотреть ему в лицо, потому что я представляю, каким безэмоциональным кирпичом оно сейчас выглядит. Дуглас ждет. Он явно чувствует себя хозяином здесь, это мы сейчас на правах неприглашенных посетителей. — Ей пятнадцать! — наконец не выдерживает Крэйг, заявляя первое, что пришло ему в голову. Дуглас театрально разворачивается к зеркалу и придирчиво рассматривает себя, будто что-то проверяя. Убедившись, что всё в порядке, он снова обращается к нам: — А мне семнадцать, и это не такая уж ужасная разница в возрасте, — ухмыляется он. — Серьезно, чувак, я не делал ничего плохого. Мы даже поцеловались только один раз. Рэд крутая девчонка, ты должен это признать, и она никогда бы не дала себя в обиду. — Если бы это была твоя сестра… — пытается возразить Такер, он выглядит непоколебимым, выпятив вперед подбородок. Но Дуглас явно не из тех, кто привык подавлять собственные мысли и желания. Он прикусывает ноготь на большом пальце левой руки, а правой машет перед собой, давая знак Крэйгу замолчать. Пока они что-то обсуждают, я как-то сам собой отделяюсь от них. Мне явно не место между этими двоими. От нечего делать я беру в руки одну из гитар, машинально проверяя настройку и натяжение струн. Она подключена к небольшому усилителю, выкрученному на минимум. Малышка действительно хороша, и не знаю, что сейчас говорит во мне больше, любовь к музыке или то, что мне неприятно здесь находиться, но я начинаю перебирать струны, наигрывая спонтанную простоватую мелодию. — … да ты хоть знаешь, какие у неё любимые цветы? — доносятся до меня обрывки спора. — Зачем мне вообще знать про любимые цветы своей кузины? Да она наверное гвозди любит больше, чем цветы! — Васильки, гандон! Васильки! — Дуглас повышает голос, и он заполняет собой всё помещение, звенящие отголоски дребезжат где-то под потолком, у него действительно неплохие задатки. Крэйг замолкает, и мне его почти жалко, я понимаю, насколько ему трудно в рамках собственного мировоззрения соединить факт любви Рэд к василькам и то, что Дуглас может испытывать к ней истинные чувства. — Может я и не самый лучший вариант для неё, но я хотя бы потрудился узнать её за то недолгое время, что мы общались, — уже более спокойно говорит Дуглас. — И я считаю, что она особенная девушка, которая заслуживает большего и лучшего, чем ты ей желаешь. Они замолкают, и пару минут единственными звуками в комнате остаются те, что я извлекаю из инструмента в своих руках. Нежная мелодия протекает сквозь мои пальцы, царапающиеся кончиками об грубые струны. Удивительно, как нечто такое грубое может рождать что-то настолько нежное. — Я просто не хочу, чтобы ей было больно, — наконец говорит Крэйг. — Я боюсь, что в итоге ты её просто бросишь, наигравшись, — он снова удивляет меня тем, насколько конкретно способен выражать словами свои чувства. — Или она меня бросит, — серьезно отвечает на это Дуглас. — Это жизнь. Людям свойственно делать друг другу больно. Нам нужно получать и негативный опыт тоже, чтобы знать, куда следует стремиться дальше. Это не значит, что нужно всегда ожидать плохого, но если оно случится — в этом может быть никто не виноват. Если оберегать Рэд от всего плохого, что вырисовывается в твоей голове, она никогда не узнает и ничего хорошего. Подумай об этом. Слова Дугласа оседают в моей голове так, словно были обращены ко мне, а не к Крэйгу. — И скажи своему парню-чертенку, пусть больше ничего не пьет и не ест в зале, — добавляет Дуглас. — Я серьезно. Мы вываливаемся обратно в зал, и здесь уже ничто не говорит о том скандале, что разыграли недавно люди, подкупленные Эриком. Крэйг слишком задумчив, чтобы обращать внимание на то, что я чувствую, а чувствую я сейчас немало. Не знаю, что со мной происходит, но мне очень хочется с кем-нибудь поговорить. Когда я покинул пределы коридорчика за серой железной дверью, на меня будто из ведра скопом вылились все подавленные переживания, имя которым Кайл. Зал полон музыки, кто-то уже разогревает зал, заливая его грязным гаражным звучанием электронных гитар. Меня сшибает с ног бушующая толпа в центре зала, они скандируют нечто неразборчивое для моего уха, но меня заражает их ритм. Буйство молодости, счастье быть молодым, смелым и нетерпеливым, несовершенным. Быть молодым — это всё равно что быть бессмертным. — Крэйг, — зову я своего задумчивого спутника. Почему-то нигде не могу разглядеть Кенни или Эрика. — Ты пьян, — заявляет мне Такер, и это… совершенная глупость. Мне хочется сказать, что это невозможно, потому что я не пил ничего такого, но только задыхаюсь возмущением. Мои мысли бегут дальше, чем я могу сказать. — Кажется, они подмешивают в напитки наркотики, — вздыхает Крэйг. — Не думаю, что они такие уж тяжелые, потому что должны расслаблять посетителей, а не подрубать. Но это хотя бы объясняет почему у них тоник со льдом стоит как бутылка мартини. Он пытается увести меня, перехватив за руки, но он до смешного медлительный. — Я в порядке, — уверяю я его. — Мне просто нужно поговорить. — Отлично, — Крэйг спокоен, и это бесит. — Сейчас только найдем остальных, выйдем, сядем в машину, и ты мне всё расскажешь, о чем только пожелаешь. Ему удается перехватить меня за плечи и прижать к себе. Когда тебя обнимает такой человек, как Такер, это… Боооже, это ни с чем не сравнить. Он создает вокруг тебя поле абсолютного непоколебимого спокойствия. Он одними только объятьями обещает, что всё будет хорошо, и ты ему веришь. Теперь я понимаю, что такого в нем нашел эмоциональный и чувствительный Твик. Я слышу, как бьется сердце Такера в груди, чувствую, как расширяются и опадают его легкие… Черт возьми, не он ли обещал мне поцелуй? Я упираюсь ему в грудь ладонью, отталкивая от себя и бормоча, что со мной честно всё в порядке, и пока он не успевает прийти в себя, хватаю его за грудки и приподнимаюсь ему навстречу. Бедный Крэйг не может ничего сделать, не может понять, как ему реагировать, когда я его целую. Влажно, долго и как-то замедленно. Он не размыкает губ, но и не отталкивает меня. Просто ждет, когда мне надоест. И когда я отпускаю его, мои щеки просто пылают. Мои руки опускаются по его тяжело вздымающейся груди, и я чувствую, кажется, каждый напряженный мускул под его одеждой. — Ну что? — смиренно спрашивает он. — Ничего, — отупело отвечаю я, избегая смотреть ему в глаза. — Я ничего не чувствую. Крэйг вздыхает, осторожно придерживая меня за плечи, он опасается вновь обнимать меня, но отпустить тоже не может. — Ты заигрываешься, Стэн, — терпеливо объясняет он мне нечто серьезное. — Я знаю, что ты влюблен. Чувствую это. И я не хочу говорить об этом, потому что ты ещё не готов, да и не думаю, что я именно тот человек, с которым ты захочешь на трезвую голову поговорить об этом. — Мне нужно подышать, — заявляю я, с трудом ворочая непослушным ватным языком. И прежде чем Крэйг сможет что-то возразить, я ныряю в толпу, что принимает меня так, как если бы я нырнул в море. — Стэн! — кричит Крэйг мне в спину, но я не хочу его слушать. Люди вокруг меня толкаются. И чем ближе к сцене, тем яростнее они атакуют своим настроением моё тело, они жаждут поделиться со мной своим помешательством, своим чувством свободы и всевозможности. Своим бессмертием. Я задыхаюсь. В какой-то момент зрение моё сужается до узкого тоннеля, в котором я вижу только перекошенные лица и руки, мелькающие в фиолетовых и сиреневых всполохах. Над залом прокатываются новые ребристые звуки, гитарные рифы запоздало бьют мне по ушам, и я не могу сказать, нравятся они мне или вызывают чувство отвращения. Я замечаю фигуру Дугласа на сцене, он мелькает через множество рук, что отделяют меня от него. Его голос пробуждает нечто у меня в животе, и оно поднимается всё выше, пока мелодия не обрывается взрывом гроула. Люди вокруг заходятся в восторженном крике и начинают толкаться ещё сильнее. Я тяжело дышу, когда выбираюсь оттуда. Вспышки света теперь сменяются провалами темноты, но никого это не удивляет. Не могу зацепиться ни за кого, пока мой разум не обжигает знакомая красная челка. Я видел эти красные волосы когда-то. Когда-то очень давно, наверное ещё в прошлой жизни. Невысокий парень в черном вычурном бархатном камзоле, узких сатиновых брюках и пижонских фиолетовых ботинках замирает передо мной. Его темные брови удивленно ползут вверх, когда он узнает меня. — Что ты тут делаешь? — спрашивает меня фрик с красными прядями в волосах. — Долго рассказывать, — отмахиваюсь я. — Лучше скажи, где ты пропадал? Я пытаюсь подобрать фрику имя из тех, что вертятся на языке, но это слишком трудно. Парень хватает меня за локоть и практически швыряет в сторону диванчиков в углу. Я вспоминаю его печальные глаза, когда мы виделись в последний раз в туалете во время урока. Кажется, это было целую вечность назад. Пит — точно, его зовут Пит — оценивающе разглядывает меня, прежде чем что-то ответить. — Нигде я не пропадал, — сухо говорит он. — Но тебя в школе целую вечность не было, — мотаю я головой, желая таким способом избавиться от тумана в голове. — А это имеет значение? — как-то искоса смотрит на меня Тельман. — Не хотел, вот и не ходил. Нас просто заставляют жить по шаблону, что удобнее всего нам навязать. Но это не значит, что я должен быть как все. Какая-то девушка в костюме женщины-кошки вешается мне на шею, подобравшись со спины, она смеется, пока я пытаюсь отделаться от неё. И Тельман тоже потешается, наблюдая за нами. В конце концов девушка отпускает меня, наигравшись и оставляет на моей щеке обжигающий липкий поцелуй. Когда она уходит у меня в руках оказывается высокий бокал с чем-то мутно-голубым. — А я вижу, что ты не часто посещаешь такие мероприятия, — замечает Пит, поправляя рукой свою длинную челку. — Ты так и не рассказал, что с тобой случилось, — хмурюсь я, не желая акцентировать внимание на том, что со мной только что случилось. Пит смотрит на меня с каким-то снисхождением. — Мне нужно было побыть одному, — он улыбается, но его глаза сквозят вселенской тоской и холодом. — Я, знаешь ли, так часто разочаровывался, что пиздецки как заебался и понял, что разочарован настолько, что разочарован быть разочарованным.***
Что произошло дальше я не очень хорошо помню, потому что в какой-то момент я обнаружил себя вышагивающим по улице. У меня в руках был пустой бокал из клуба, и я зачем-то нес его куда-то по чуть занесенным сухим морозным снегом улицам. Было холодно и темно. А ещё кто-то где-то кричал. Но я не знаю, кричали ли эти люди от того, что им очень плохо, или от того, что им очень хорошо. Вот мне раньше было очень плохо, а потом очень хорошо, но потом снова стало не очень. Жизнь вообще не предполагает того, что однажды, как в сказке, всё станет хорошо и так и останется. Кажется, я иду уже несколько кварталов, и дома вокруг меня становятся только страшнее. Откуда-то отвратительно несет нечистотами, и мне кажется, что это весь город провонял этими запахами, и я тоже вместе с ним. Мне становится так плохо. Я останавливаюсь, понимая, что очень, очень-очень устал, и сажусь в сугроб прямо там, где остановился. Вокруг меня удивительно тихо. Желтый свет фонаря рядом освещает неровным кругом железный сетчатый забор и пластиковые контейнеры под заколоченными досками окнами. Я больше не слышу людей и перестаю верить в их существование. Мой взгляд неосознанно поднимается вверх, в черное, слепое, лишенное звезд небо. Я чувствую себя потерянным. Что если я всегда был единственным человеком на Земле? — Кайл, — неуверенно зову я человека, образ которого первым приходит мне в мыслях. — Кай… — мне хочется расплакаться от того, как удушающий комок разочарования поднимается по горлу и застревает где-то на половине. Что-то настойчиво жужжит у меня в кармане, и мне кажется, что это жук. Но какой может быть жук среди снега и безмолвия? Где-то недалеко проезжает патрульная машина, её сигнальные огни обжигают мне сетчатку глаз даже с приличного расстояния. Это телефон, телефон надрывается у меня в кармане. Кажется, мне никогда ещё не было так плохо. Пальцы совсем меня не слушаются, и мне приходится постараться, чтобы принять вызов от Кенни. — Стэн! — хрипло кричит на меня старый друг. — Куда ты пропал? Мы тебя ищем уже минут сорок. Ты в своем уме?! — Дай сюда, — ворчит Эрик на заднем фоне, он отнимает телефон у Кенни и деловито берет на себя все проблемы. — Где ты? Можешь прочитать какую-нибудь вывеску или номер и название улицы? Я вижу перед собой синюю вывеску какого-то заведения, но белые буквы прыгают и разбегаются, когда я пытаюсь их прочесть. Меня начинает ощутимо тошнить, но через пару минут, пока Эрик осыпает меня неприличными словами, мне удается собрать буквы в несколько слов. — Прачечная на Осенней улице, — выдыхаю я с облегчением. — Сиди, где сидишь, мы будем там через минуту, придурок, — тон Эрика не предполагает возражений, но мне и самому совсем не хочется сейчас что-то еще говорить. Сбрасываю вызов и очень надеюсь, что не промахнулся, когда закидывал телефон обратно в карман. Я так устал… Но джинсы на моей заднице становятся мокрыми и холодными от подтявшего снега, я больше не могу сидеть посреди улицы. Понимаю, что у меня всё это время мерзли уши, потому что шапки на мне нет, зато на мне всё ещё надет идиотский ободок с дьявольскими рожками. — Сейчас всё закончится, Стэн, — вслух подбадриваю я сам себя, пока поднимаюсь на ноги, цепляясь за сетчатый забор. — Всё будет хорошо… Когда рядом тормозит машина, мне кажется, что это пацаны так быстро нашли меня, но что-то тут не так. Машина более высокая, светлая, на ней что-то написано… И на крыше что-то переливается красным и синим. — Вот черт! — вырывается у меня, прежде чем ноги сами не понесли меня вниз по улице. Последнее, что мне сейчас нужно, это чтобы копы забрали меня в участок. Удивительно, как даже опьяненный рассудок может в случае опасности собрать свои последние оставшиеся резервы, но всё же шансы у меня изначально были небольшие. — Попался, чертенок, — слышу я, когда кто-то хватает меня за руку и резко дергает вверх. Я не могу удержать равновесие на скользкой брусчатке и заваливаюсь назад, на своего преследователя. Мне заламывают руки, и я не могу вырваться, отчасти потому, что больше не хочу бороться. Я очень устал. Мимо проезжает неприметная темная машина и на какие-то доли секунды мне кажется, что я узнаю лицо Кенни, сидящего на заднем сиденье. — Давай, вставай, — требует смутно знакомый голос за спиной. Меня довольно грубо ставят на ноги и разворачивают лицом к свету с такой легкостью, будто я не человек, а тряпичная кукла. Я опускаю глаза, стыдясь того, что сейчас будет. — Стэн? — руки на моих запястьях немного ослабевают. Я дергаюсь, словно меня ударили, угадав моё имя, и неуверенно поднимаю глаза. Передо мной стоит выглядящий не менее растерянно Дэнни, мать его, «Боб», в полицейской форме.