Hatred spoken Families hurt and broken We lost hope since our hearts have been torn wide open We’ve forgotten how to feel Cause we are blind to what is real Our answers define us as issues divide us Can we still remember how to love? I lose myself in the things we say When we forget who we really are But if you stop loving me I know I’ll be forever lost (Ненависть, высказанная, Семьи пострадали и разбиты. Мы потеряли надежду с тех пор, как наши сердца были разорваны на части. Мы разучились чувствовать, Потому что мы слепы к тому, что реально. Наши ответы определяют нас, в то время как проблемы разделяют нас. Можем ли мы все еще помнить, как любить? Я теряю себя в том, что мы говорим, Когда мы забываем, кто мы есть на самом деле. Но если ты перестанешь любить меня, Я знаю, что буду потерян навсегда) «Coalesce» — Artemis Rising
— И что мне только теперь с тобой делать? Если честно, я плохо понимаю, что вообще вокруг меня происходит. Дэнни запихнул меня на заднее сиденье патрульной машины. Ну знаете, куда обычно сажают преступников, и их отделяет от копов решетка или стекло. Так вот, в этой машине что-то вроде ячеистой решетки, через которую я могу лучше рассмотреть задержавшего меня человека. Мне не хочется воспринимать его как полицейского, по крайней мере какая-то толика надежды всё ещё теплится во мне, хотя бы просто потому что на меня не надели наручники. Или я выгляжу настолько жалко? Напарник Дэнни, сидящий за рулем, оборачивается ко мне с такой неприятной ухмылкой, словно всё про меня знает. Этот второй коп плотный и коренастый, с широким подбородком и коротко остриженными светлыми волосами. Он был бы приятным на наружность, если бы не узкие, словно бы всё время лукаво прищуренные глаза неопределенного цвета. — Ты его знаешь? — спрашивает он, будто я их не слышу. — Чертёнок, — он смеется надо мной. Наверное, есть какие-то правила при задержании несовершеннолетних, но я не думал, что со мной случится нечто подобное, поэтому никогда не интересовался своими правами. Дэнни ещё раз оборачивается в мою сторону, задумчиво рассматривает меня, пока я сползаю вниз по сиденью. Не знаю, что со мной происходит, но мне неожиданно стало трудно определить, где верх, а где низ внутри машины. Глаза у Дэнни такого необычного молочно-голубого оттенка, что мне запомнился при первой встрече, и я всё ещё не уверен, не носит ли он цветные линзы, потому что такие глаза могут быть только у демонов. — Что-то типа того, — уклончиво отвечает «Боб». — Можешь меня прикрыть? — Опять? А ты не офигел? Четвертый раз за месяц! Проставишься в конце недели, — сдается напарник Дэнни после того, как состроил из себя недовольного. На самом деле это всё выглядело так наигранно, что меня чуть не стошнило. Кстати, насчет стошнило. Стоило мне только попасть в тепло салона, как мне стремительно стало плохеть. Узел дурноты уже проделал путь от желудка до где-то середины горла и теперь пугал меня перспективой близкой рвоты. И я всё время борюсь с желанием исторгнуть из себя всё выпитое в клубе и съеденное за ужином, пока патрульная машина преодолевает расстояние от Нижнего города до парковки полицейского участка на Седьмой улице. Скорее всего Дэнниел видел в своей жизни достаточно пьяных подростков, готовых вот-вот вывернуться наизнанку, потому что он без слов выволакивает меня из машины и, не давая мне опомниться, перехватывает поперек живота одной рукой, а второй крепко держит за ворот куртки. Он довольно ловко склоняет меня за низкую живую изгородь, покрытую первыми сугробами, но всё ещё узнаваемую своими неестественными геометрическими формами. И делает это как раз вовремя. Пока меня выворачивает, он совершенно ничего не говорит. Или же я просто ничего больше не могу воспринимать, так как мне очень, очень плохо… Лицо и руки перестают казаться мне неотъемлемой частью меня самого, перестав полноценно отвечать на нервные импульсы. — Блядь, — выдыхаю я, когда перестаю ощущать давление в пищеводе. И это единственное, что я вообще могу сказать или сделать. Забавно, но я вижу Дэнни второй раз в жизни, и оба этих раза он видит меня в состоянии опьянения. Меня ставят на ноги и пытаются добиться того, чтобы я куда-то пошел. Но всё, что меня сейчас волнует, это то, что я не чувствую своего языка, но при этом ощущаю отвратительный кислый привкус во рту. Не думал, что такое возможно. В какой-то момент земля пропадает у меня из-под ног, а мир начинает ритмично покачиваться, аккурат в такт шагам что-то еле слышно ворчащего Дэнниела «Боба» Прости-не-знаю-твоего-полного-имени. Постепенно эти движения успокаивают меня настолько, что становится совершенно на всё плевать. На то, что скорее всего мать открутит мне голову, когда обнаружит утром, что меня нет в спальне. На то, что меня могли задержать и оформить привод в полицию, а уже об этом сообщили бы в школу. На то, что где-то в городе сейчас волнуются мои друзья. На то, что я целовал Крэйга Такера, и даже не знаю, что он теперь про меня думает. На то, что Кайл ведет себя странно, и я совершенно не знаю, что он от меня хочет. Ох, Кайл… Когда я думаю о нем, внутри моего живота растекается что-то теплое, почти горячее, оно прожигает моё нутро и заставляет глупо и натянуто улыбаться. Если бы вместо Крэйга сегодня был Кайл, я бы ни за что не оказался на плече Дэнни. Меня сбрасывают на заднее сиденье другой машины, и я прикрываю глаза, пытаясь собраться и заставить органы чувств заработать как им положено, но когда я открываю глаза в следующий раз, в окно машины я вижу только мелькающие пятна света и ночной темноты. Фонари смазываются в одну сплошную линию… Когда я открываю глаза в следующий раз, Дэнни уже выволакивает меня наружу. На мгновение он встречается со мной взглядом, и я вижу неподдельное беспокойство в его глазах. — Идти можешь? — спрашивает он меня, держа за плечи. Я киваю. — Я даже не знаю, как будет лучше, но отвезти тебя домой в таком состоянии мне не позволяет совесть, — говорит он, я понимаю его слова, они несомненно заслуживают того, чтобы подумать о них. — Переночуешь у меня, утром увезу домой. Дэнни идет куда-то, я вижу, как его фигура отдаляется от меня, и мне приходится оглядеться: мы на подъездной дорожке одного из тысячи одинаковых стандартных домишек в Южном парке. И не то, чтобы это плохой район, он мне просто незнаком. Скорее всего, мы в северной части города, а я никогда не заходил в эту сторону дальше пруда Старка. Мне нужно поспевать за Дэнниелом, ведь он оказался моим неожиданным спасителем, хоть я и считал его засранцем. Заставляю ватные ноги сделать пару шагов, на пробу, а потом они сами делают своё дело. — А ты быстро приходишь в себя, — замечает Дэнни, включая свет в гостиной. — Не хочешь рассказать мне, как оказался там, где тебе явно не место? Он ждет ответа, вытряхивая меня из куртки, я едва успеваю достать из кармана свой продолжающий периодически вибрировать телефон. — А как ты понял, что меня вот-вот стошнит? — черта с два он будет диктовать мне свои правила. Дэнни игнорирует мой вопрос, как и я его, только хмыкает и толкает меня вглубь дома. Я слышу, как он возится со входной дверью, но сам прохожу дальше, в конце концов почти все дома в Южном парке похожи друг на друга, и если ты был в одном, то сможешь сориентироваться в любом другом. Прохожу мимо лестницы на второй этаж и задерживаю дыхание, когда растворяюсь в полумраке гостиной. Обстановка дома так напоминает мне наш бывший дом… Наверное, из-за того, что выпил там в клубе, я стал слишком чувствительным, потому что ловлю себя на том, что что-то ною, готовый расплакаться. Внезапно то чувство усталости, что навалилось на меня в подворотне, возвращается, и всё внутри меня резко как-то обмякает. Дэнни привычным движением включает верхний свет, и комната в мгновение заливается желтым, очертания предметов исчезают, обретая форму и цвет. Он не смотрит в мою сторону, продолжая что-то тихо бормотать себе под нос. Я же стою перед журнальным столиком и диваном, теряя последнюю толику контроля над собой. — Тебе нужно поспать, утром будет легче, — бесцветно обещает Дэнниел. — Не думаю, — действительно, откуда ему знать, почему мне так плохо. И снова моя реплика остается без реакции, он совершенно не восприимчив к провокациям. Хозяин дома готовит мне спальное место на диване, и я заваливаюсь на него, не дожидаясь приглашения. Дэнни буквально даже не успевает отойти от дивана, когда на него уже падаю я. И снова он одаривает меня только тяжелым взглядом. У меня совершенно нет сил, но кое-что я всё-таки должен сделать, иначе кое-кто может наворотить дел дальше. Мой телефон переполнен сообщениями и уведомлениями, и большинство из них от Кенни. Начиная от пропущенных вызовов, кончая около пятидесятью сообщениями во всех мессенджерах.«Кенни, пожалуйста, не волнуйся, со мной всё хорошо. Я позвоню тебе завтра и всё объясню»
Это всё, на что меня хватает. «Стэн! Какого хрена?! Тебя копы забрали, как с тобой может быть всё хорошо? Тебе нужна помощь?» Сообщения продолжают сыпаться. Меня посещает неожиданная мысль, что я недостоин такого друга, как Кенни, точно так же, как я недостоин чувств Венди по отношению ко мне, и того, что Кайл меня всё-таки простил. Я просто недостойный человек, превращающий всё, к чему только прикасается, в полнейшее дерьмо. Может поэтому Кайл не хочет признаться, что что-то чувствует ко мне? Примерно на этих мыслях меня снова посещает волна дурноты, и я подскакиваю с дивана, слепо метнувшись вперед и надеясь, что двигаюсь в сторону уборной. Я даже не понимаю, когда Дэнни перехватывает меня и разворачивает в нужном направлении. Меня сотрясает крупная дрожь, пока выворачивает над унитазом. Дэнни больше не прикасается ко мне, и это не может не радовать. На последнем издыхании я нажимаю слабой трясущейся рукой на кнопку слива, изумившись на мгновение тому, какая бледная у меня кожа. Если до этого я чувствовал, как по моим венам растекается огонь, теперь мне кажется, что во мне не осталось ни капли крови. — У тебя слабый желудок? — через облако неясной дурноты до меня доходит звучание слов, что произносит Дэнни. Я киваю, понимая, что возможно у меня не хватит больше сил, чтобы поднять в следующий раз голову. — У меня нехорошие предчувствия, — продолжает Дэнни, возникнув слишком близко от меня, теперь бледно-голубые глаза заглядывают мне в душу. — Либо ты сильно отравился, либо… — Всё в порядке, — я отмахиваюсь от него, но только натыкаюсь на будто каменную руку, рукав на ней закатан, и моя ладонь белеет на фоне черного браслета татуировки. — Серьезно, всё в порядке, — я очень надеюсь, что ему не придет в голову вызвать мне ещё и «скорую». Примерно через пятнадцать минут мы сидим на крошечной кухне, где ничто не говорит о том, что здесь хоть когда-то была женская рука, и я пытаюсь влить в себя крепкий чай. Лента светильников включена только над разделочным местом, и это более приятно для моих резко разлюбивших свет глаз. Синева за окном стала такой густой, что воспринимается глазом как чернота. Небо, низкое и безлунное, бездушно выедает меня, когда я пытаюсь смотреть в окно. — Не надо думать, что я сделал что-то плохое, — заявляю я, когда больше не могу терпеть давящей тишины вокруг. — Я ничего не говорю, — пожимает плечами Дэнни. Я снова смотрю на него, на этот раз более смело. Он совершенно не похож на копа без своей униформы, и я снова вижу перед собой очередного «Боба», которого привела домой Шелли, чтобы позлить родителей и обратить на себя внимание. Серьезно, Дэнни совсем не похож на полицейского он скорее похож на тех, кого полиция задерживает. — Раньше, когда ещё только учился в Академии, я подрабатывал в тату-салоне, — зачем-то принимается объяснять мне Дэнни. — Вообще, я никогда не думал, что буду работать тем, кем хотели видеть меня мои родители… Бунтовал до последнего. Наверное, так было нужно, ведь в конечном счете, я просто пытался найти себя среди всего того, что манило меня, отвлекало от намеченного кем-то другим путем. И я попробовал. Попробовал жить по-другому, и мне понравилось. Как видишь, я всё ещё тот, кем всегда являлся. — Тогда зачем ты работаешь копом? — я не особо волнуюсь, обидит его мой вопрос или нет, он как-то сам собой вырывается. — Потому что… — Дэнни закусывает нижнюю губу. — Это сложно объяснить. Но… В общем, я хотел попробовать сделать хоть что-то из того, что от меня ожидали, чтобы сказать родителям: «Вот! У меня ничего не получается! Я же вам говорил, что это не моё». И, как ни странно, у меня получилось и это. Я стал полицейским, и это не сделало меня другим человеком, я не превратился в пятидесятилетнего офицера с неряшливыми усами и животом, на котором не сходится ни одна рубашка. И мне даже… понравилось. Никто не упрекает меня, что я влез в мир, в котором мне не место. «Мир, в котором мне не место». Именно так я себя и ощущаю. Пришелец, который проник туда, где ему не рады. Я бездумно кручу в начинающих согреваться руках чашку с остатками чая. Когда-то в детстве мы с друзьями играли в нечто, похожее на мир фэнтези, и если другие мальчики и девочки выбирали себе роли каких-то действительно магических существ, я предпочел был паладином. Рыцарем-человеком, который поклялся верности Королю эльфов. Как он оказался при дворе, и что с ним станет, когда человеческая природа возьмет своё, и он состарится среди волшебных существ? Будет ли Король эльфов тосковать по своему рыцарю? Будет ли Кайл вспоминать меня с болью, когда меня не станет? — Ты не похож на мальчика, который рос среди неприятностей, даже по собственной воле, а не в силу обстоятельств, — продолжает Дэнни. — Ты похож на домашнего мальчика, который сейчас чем-то очень сильно расстроен. Не хочешь рассказать мне? Теперь он не кажется мне напыщенным или нарочито крутым. Как странно, что ночью на кухне, прячась от людей и самих себя, мы неожиданно показываем свою настоящую сущность. Но мне сейчас совсем не хочется говорить. Я и сам не готов определиться с собственными мыслями. Вместо правды я решаю выдать свой обычный шаблон. — Я просто устал, — и это даже не ложь. — Шелли не рассказывала тебе, что её младший брат любитель поныть? А ещё он жрет таблетки, чтобы подавить в себе желание наложить на себя руки, — мне кажется, что это заявление должно установить между нами некую дистанцию, так всегда происходит, когда я рассказываю о своих проблемах. Дэнни медленно подается ко мне, и я подавляю в себе порыв отшатнуться, я не должен показывать, что боюсь его. Блекло-голубые глаза, глаза не то ангела, не то демона, внимательно разглядывают меня, считывают каждое движение каждую черточку на моем лице. — Ты не просто устал, — с удивительной холодностью заявляет он. — Мне кажется, что у тебя есть какие-то нехорошие мысли, и я мог бы вытрясти из тебя это дерьмо, если этого не хотят сделать твои родные, но дело не только в них. Мне неприятно. Мне хочется защищаться. И я сам не рад тому, что произношу. — Почему Шелли обижена на тебя? — выпаливаю я первое, что приходит на ум. Я говорю это, надеясь, что собью Дэнни с толку. Что он смутится и попытается закрыться, но не тут-то было. — Из-за тебя, — не задумываясь отвечает он, даже не переставая улыбаться. — Но я ничего не делал и не говорил! — возмущение от того, что все пытаются выставить меня виноватым, поднимается во мне, выплескивается через край. И теперь не Дэнни, а я оказываюсь сбитым с толку. — А тебе ничего и не нужно было делать, — мой собеседник откидывается на спинку стула и наслаждается моими заливающимися краской щеками. — Мы перебрали в тот вечер, я попытался тебя поцеловать, и Шелли взбесилась. Мой рот сам собой открывается, хотя голосовые связки не издают ни звука. Сама только мысль, что этот мужик пытался меня поцеловать, в то время как мои мысли были заняты другим человеком… И то, что он настолько старше меня… Это… Теперь понятно, почему он чувствует себя в долгу передо мной, и не отвез в участок. — Я тебя не целовал, — хмыкает Дэнни. — И я бы хотел извиниться перед тобой за то, что вообще допустил такую возможность. Но Шелли всё это настолько разозлило, что она пошла на принцип. Блин, Стэн, ты понимаешь, какая твоя сестра необычная девушка? Это словно… Огонь, скрытый за ледяной глыбой. И ты никогда не знаешь, обожжешься ли ты об лед или пламя. Признание Дэнни всё ещё не идет у меня из головы, но я должен задать следующий вопрос. — Зачем же ты вообще тогда уцепился за неё? — Шутишь? — Дэнни смотрит на меня как на придурка. — Некоторые вещи конечно невозможно объяснить полностью, но кое-что всё-таки и так понятно. Я искал кого-то похожего на Шелли всю жизнь. Сложные многогранные люди с сильным ярким характером всегда меня привлекали. Но всё же, в каждой девушке, с которой я когда-то встречался, не было чего-то особенного. А когда увидел Шелли… — Фу, чувак! — вырывается у меня. — Мы говорим о моей сестре, и я больше не хочу продолжать этот разговор. Просто поверю тебе на слово. Мы оба устали, и мне кажется, что Дэнни боится завтрашнего дня не меньше моего, поэтому мы просто идем спать. Я устраиваюсь на диване, подобрав свой телефон, и наблюдаю за тем, как Дэнни устраивается в кресле напротив. Сначала мне кажется, что он просто хочет ещё что-то обсудить, и уже готов дать очередной отпор, но он тянется, чтобы выключить лампу на столике и погрузить комнату в окончательный ночной полумрак. — Эй! Ты не собираешься идти спать типа к себе в спальню, или где ты там спишь? — возмущаюсь я, и получается несколько испуганно. Мне не хочется думать, что Дэнни может причинить мне вред, но всё же его недавнее признание вызывает во мне брезгливость. — Я просто хочу убедиться, что ты не захлебнешься в собственной блевотине у меня на диване, — поднимает он руки перед собой. — Я не буду тебя трогать, угомонись. — Отвратительно, — еле слышно бормочу я. Дэнни хмыкает и утыкается в свой телефон. Я вижу, как его лицо белеет в слабом свете от монитора. Его пальцы довольно проворно набирают сообщение за сообщением. — Кому ты пишешь? — спрашиваю я. — Шелли, — бесхитростно отвечает Дэнниел. — Зачем?! — вырывается у меня. Хозяин дома заканчивает с отправкой сообщений и поднимает взгляд на меня. — Я думаю, она имеет право знать, — говорит он. — И это моё решение. У тебя же не так много прав в сложившейся ситуации, потому что, будем честны, ты крупно облажался. А вот мне не хочется выглядеть в её глазах ещё большим засранцем. — Значит прикрываешь свою задницу? — немного злее, чем следовало, спрашиваю я. — А ты умеешь кусаться, как я заметил, — отвечает мне Дэнни. Я демонстративно отворачиваюсь от него, но даже в таком положении мне кажется, что взгляд Дэнни прожигает дыру в моем затылке, поэтому я сердито натягиваю на голову шерстяной плед, создавая вокруг себя защитный кокон. И чтобы окончательно отвлечься, я просматриваю мельком те сообщения, что пришли, пока я был занят своим желудком и чаем. Помимо гневной и праведной тирады от Кенни я нахожу пару сообщений от Крэйга и даже от Картмана, который написал мне с того же полудохлого аккаунта, с которого скидывал мне детали нашего плана по проникновению в «Сонный паралич». Реакция всех троих примерно одинаковая. Как-то сам собой передо мной оказывается открыт диалог с GoneForever. Офф-лайн. Поддавшись минутному порыву, я набираю несколько строк сообщения. Затем ещё одного. Кратко я рассказываю, что со мной случилось, и как я оказался здесь, с малознакомым человеком в чужом доме, и как я переживаю о том, что придется пережить утром. Мне не страшно наказание, нет, мне страшно расстроить маму… Зеленый индикатор, появившийся практически мгновенно, оповещает меня, что мой таинственный собеседник явился на мой зов, словно демон, дождавшийся призыва. Ожидая, когда он наберет ответное сообщение, я прокручиваю нашу переписку на несколько месяцев назад, пытаясь найти хоть какую-то зацепку. Позже я пытаюсь вспомнить, почему вообще решил, что GoneForever это кто-то из моих одноклассников, и сам не замечаю, как проваливаюсь в сон. Мне снится, что я сижу в песочнице. Мне наверное лет пять, и у меня в руках зеленое пластиковое ведерко. Я засыпаю в него текучий золотистый песок, переливающийся на солнце тысячей цветов и оттенков. Это завораживает, и мне трудно дышать, потому что в этом песке я вижу бесконечность Вселенной, я пересыпаю не просто песок, я играю с самим Временем. — Мама, посмотри! — кричу я своим ненастоящим, детским голосом, и сам вздрагиваю от того, насколько чужим кажется он мне. Я поднимаю глаза и понимаю, что я один, совсем один посреди огромной, безграничной пустыни. Куда бы я ни повернулся, как бы ни старался вглядеться вдаль, я не вижу ничего, что выделялось бы на фоне золотистых барханов и слепящего солнца. Как такое могло произойти? Ведерко падает из моих рук, и я наклоняюсь своим неуклюжим детским телом, чтобы подобрать его. Но когда я смотрю себе под ноги, ведерка больше нет. Его словно и не было никогда. Вместо него на меня смотрят квадратики изображений на рассыпанных вокруг кубиках. Некоторые из них уже наполовину зарыты в песок, почти слизаны окружающей меня пустыней, поглощены ею навсегда. И когда я достаю из песка один из таких кубиков, я вижу, что на меня смотрит добрая родная морда Спарки… Я чуть было не дал пустыне поглотить память о нем навсегда, хотя это всё, что мне от него осталось. Я бросаюсь собирать остальные кубики, и на некоторых из них изображены те, кто уже не с нами, такие как бабушка и дедушка Марш или Шеф, но на большинстве изображены мои друзья, семья и знакомые. С какой-то судорожной маниакальностью я собираю эти несчастные кубики и сваливаю их в одну кучу. Я подбираю Венди и маму, Шелли и папу, бабушку Керн и дядю Джимбо, Эрика Картмана и Леопольда Стотча, Кенни Маккормика и Крэйга Такера… Я собрал кубики даже с Клайдом, Твиком, Рэд, Бебе, Джимми, Толкином… Их так много, очень много. Но одного я всё так и не могу найти. Я нигде не могу найти Кайла. И ищу его так долго, что уже начинаю сомневаться, а существовал ли он когда-то вообще. Может он просто всегда был плодом моего воображения? Больного сознания? И я должен сейчас быть, наверное, в доме для умалишенных, потому что опасен для окружающих и для самого себя… — Кайл! — кричу я пустыне. — Кай, пожалуйста! Прости меня! Прости… Я хнычу, не сразу замечая, что мои ноги медленно увязают в золотистом песке, который больше не переливается на солнце множеством цветов. Он превращается в жидкое золото, что поглощает меня, сначала медленно, а затем резко заглатывает, и я пропадаю навсегда. Вязкая жидкость заполняет мои легкие, и я в отчаянии пытаюсь всплыть на поверхность. Вот только я совсем не знаю, в какую сторону мне нужно двигаться, чтобы всплыть, а не пойти на дно. Понимаю, что все мои попытки обречены на провал, пока я не успокоюсь. И стоило мне только замереть и попытаться унять сходящее с ума сердце, как я замечаю ноги человека, держащегося на поверхности воды в бассейне. Точно, я же в бассейне, почему мне казалось, что я тону в песке, ведь это невозможно. Теперь я отчетливо различаю голубоватый кафель на дне и белую подсветку по контуру бортиков. Мне кажется, что я узнаю ноги человека надо мной. Не знаю, каким образом, но я понимаю, что там Кайл. Мне нужно двигаться вверх. Мне нужно всплыть, чтобы снова увидеться с ним. И я тяну к нему руку, оттолкнувшись ослабевшими ногами от дна бассейна. Воздух больше не нужен мне, только Кайл. — Стэнли, — мурлычет обладатель ног, что стали мне ориентиром в Мир живых. Но это не Кайл. Девушка откидывает длинные влажные волосы за плечи и поправляет на себе розовый вязанный берет, напоминающий комок сахарной ваты. Несмотря на то, что темные волосы девушки промокли, берет совершенно сухой и всё такой же пушистый, даже когда она ныряет передо мной и снова всплывает чуть дальше. Это Венди. — Пошли со мной! — кричит она, начиная грести в сторону лестницы. Я цепляюсь за её голос и начинаю грести за ней так, словно спасаюсь от самой Смерти. В какой-то момент вода просто сменяется бесконечным мрачным коридором без окон и дверей. Венди больше нет со мной, и некому показать мне, куда следует двигаться, чтобы спастись от чего-то невидимого. Но благо коридор не имеет ответвлений, и всё, что мне остается, это бежать вперед. И снова мне становится трудно дышать, воздух словно густеет, пока не сводит мои легкие в плотный комок и не заставляет меня остановиться. Ровно в тот момент, когда передо мной проваливается в Ничто огромный кусок коридора. Его просто засасывает в абсолютную тьму, где больше ничто не имеет возможности продолжать своё существование. Я оборачиваюсь, надеясь, что смогу просто вернуться, но и позади меня Тьма принимается с аппетитом поглощать всё, что попадается ей на пути. Наверное, это конец. Кручусь на месте, метаюсь, дергаюсь из стороны в сторону, надеясь на чудо, и оно происходит. Очертания двери проступают на стене рядом со мной, проваливаются внутрь, обретают материальность. Когда я протягиваю руку, ручка двери сама появляется у меня в руках. Я поворачиваю её и вхожу… Это чья-то спальня, её очертания смутно знакомы мне, я будто был здесь раньше, но в то же время не помню этого. Это похоже на слабый зуд где-то на периферии сознания. Никак не могу уцепиться за мысль. Предметы мебели плывут у меня перед глазами, а дверь за моей спиной перестает существовать. Постепенно всё пропадает, растворяется в воздухе, как в молоке, и единственное, что я вижу, это тщательно заправленная кровать. На нереальной, слишком гладкой поверхности темно-зеленого покрывала, совершенно не приминая его и никоим иным образом не нарушая его идеальности, сидит сгорбленная фигура, отзывающаяся в моем сердце болезненной щемящей тоской. Это Кайл… Он сгорбился так, словно отчего-то страшно устал, он запуган, растерян, он одинок и боится попросить помощи. Он сжимает длинные узкие ладони своими острыми коленями и тихо всхлипывает. Только сейчас я понимаю, какой он худой. Высокий, да, выше меня, но болезненно худой. Мне так хочется прикоснуться к нему, утешить его, сказать, что он не одинок, что он может всё рассказать мне, и вместе мы найдем выход из любой ситуации, но я никак не могу преодолеть расстояние до кровати. Всё, что мне остается, это тянуть вперед руку и раскрывать рот в немом крике. — Кай! КАЙ! Мне хочется закричать «посмотри на меня!», но человек, в котором я узнал Кайла, неожиданно дергается, как от удара, он валится на кровать, прикрывая голову руками. И снова я тону в водовороте огненных кудрей и бледных тонких пальцев. А когда всё стихает, на кровати сидит и зло смотрит на меня огромная черная птица. Её блестящие глаза-бусины сверкают, предвещая нечто нехорошее, гладкий, словно отполированный, клюв раскрывается в угрожающем жесте, и из бездонной птичьей глотки вырывается клокочущий хрип. Я просыпаюсь с чувством необъяснимого ужаса и долго не могу понять, что происходит, и где я нахожусь. В моих руках всё ещё зажат телефон, а голова такая тяжелая и мутная, что меня снова начинает подташнивать. Совсем как при пробуждении ото сна, вызванного сильными успокоительными. Кроме того, я всё ещё в той одежде, в которой ходил в «Сонный паралич», и это… некомфортно. — Проснулся? — бодрый голос Дэнни возвращает мне память, и я протяжно стону, спрятав лицо в ладонях. — Ну-ну, не драматизируй. Я сварил кофе и сделал бутерброды. Надеюсь ты не имеешь ничего против чизбургера на завтрак? Времени у нас совсем нет… — Времени на что? — обреченно спрашиваю я, рассеянно проверяя новые сообщения. Мне становится стыдно от того, что я игнорирую Кенни, но моральных сил у меня сейчас на ответы совсем нет. Дэнни игнорирует мой вопрос, разворачиваясь на пятках и возвращаясь на маленькую полупустую кухню человека, привыкшего жить одному. Мне хочется в туалет, что вполне естественно, и я радуюсь уже тому, что меня не выворачивает на ковер, когда я встаю на ноги. Я думал, что будет хуже. Бутерброды Дэнни совсем не похожи на те, что делал Кайл после школы, это просто два куска хлеба с ломтиками чуть подогретого сыра между ними. Наверное, я всё-таки избалован. Но, как ни странно, сегодня я чертовски голоден. Настолько голоден, что мог бы сожрать просто упаковку хлеба и сыр прямо в пакете. Не припомню, когда в последний раз мне настолько хотелось есть. И я готов откусить себе пальцы, когда глотаю наспех прожеванные куски. Дэнни снова ухмыляется. — Что? — пытаюсь пристыдить я его вопросом. — Да ничего, — он отворачивается, но идет в наступление иным путем. — Кто такой Кай? Я давлюсь очередным куском, настолько не был готов к этому вопросу. — В смысле? — Ты звал какого-то Кая полночи, — Дэнни читает немой вопрос в моих округлившихся глазах. — Нет, больше ничего ты не говорил, если тебя это так волнует. Мне хочется попросить его замолчать и больше никогда не вспоминать это имя, но прежде чем я открываю рот, раздается тошнотворно жизнерадостный звук дверного звонка. Это какая-то мелодия, но вспомнить её, достаточно искаженную, я не могу. Дэнни уходит открывать дверь, и через пару минут дом разрывают знакомые мне крики… — Где этот говнюк? — кричит Шелли, не тратя времени на никому не нужные приветствия и вопросы, касающиеся здоровья и текущего хода дел. — Что ты сделал?! Я жадно глотаю остатки кофе и неуверенно выползаю на крики. Шелли выглядит всклокоченной, но достаточно собранной, чтобы преодолеть полгорода к такому раннему часу. Она не накрашена, отчего я делаю вывод, что она действительно торопилась. — Прости, он или я? — Дэнни, кажется, нравится то, как Шелли взведена, он смотрит на неё из-под полуопущенных век, мечтательно улыбаясь. — Вы оба! Какое ты имел право приводить моего брата в свой дом?! — Шелли злится, и неожиданно это придает злости и мне тоже. — Ничего такого не случилось! — непривычно наседаю я на неё, и она оказывается сбитой с толку. — Если уж я и накосячил, то и буду сам отвечать, но не надо обвинять ещё и его! Всё, что он сделал, это позаботился обо мне, пока я не мог сам отвечать за свои действия! Дэнни переводит восхищенный взгляд с меня на Шелли и обратно. Ему действительно нравится, как мы общаемся с сестрой. — Почему ты думаешь, что меня так легко сломать?! — продолжаю я и тут же замолкаю. Я попал в болезненное место для нас обоих. Шелли тихо сопит, сжимая и разжимая кулаки. Она даже не разделась с улицы, всё так же стоит в расстегнутом пальто с серой опушкой на капюшоне. Светло-русые волосы выбились из-под голубой шапочки. Серебристые глаза полны боли и непонимания. — Потому что я видела, как ты… Как ты… — она сжимает челюсть, желая перепрыгнуть нежелательные слова. — Потому что я видела, как ты сломался в прошлый раз, — выдыхает она. — Я очень… Мы все очень испугались. Не представляю, что бы с нами со всеми было, если бы тебя не стало… Шелли не всегда такая напористая и сильная. Я знаю это, потому что я её брат, и даже если она не показывает этого, она так же нуждается в моей поддержке, как и я в её. И сейчас я молча в два прыжка преодолеваю расстояние до неё и заключаю в крепкие объятья. Её руки неуверенно поднимаются мне на лопатки, прежде чем она коротко всхлипывает и утыкается мне в плечо. Она не плачет, но находится на грани. — Шелли, я изменился, — пытаюсь убедить её я, хотя не она ли видела меня простоявшим около часа у ворот фермы, когда отец уехал. — Того человека, что тогда сломался и напугал вас, больше нет. Не знаю, поверила она мне или нет, но когда она меня отпихивает, она больше не выглядит готовой вот-вот разреветься. Скорее вернулась прежняя, обычная Шелли, готовая надавать тумаков каждому, кто с ней не согласится. — Быстро одевайся и дуй в машину, — командует она мне. — Если нам повезет, то вернемся раньше мамы. Я взяла старый отцовский пикап без разрешения. — Мама куда-то уехала? — туплю я, но красноречивый взгляд Шелли заставляет меня немедленно приступить к сборам. Шелли говорит со мной, но при этом как-то иначе смотрит на Дэнни: — Она сорвалась с самого утра, даже на завтрак не осталась. Сказала, что позвонили с дизайнерского агентства, поступил какой-то сверхсрочный заказ на выходной день с выездом на дом к какому-то эксцентричному говнюку, готовому раскошелиться по тройному тарифу. Так что тебе повезло так повезло, она даже не заметила, что тебя нет в твоей спальне, — она закатывает глаза. — Если бы я не была такой доброй, то непременно заложила бы тебя, тогда сидел бы ты под домашним арестом до самого нового года, ещё и без телефона. — Да-да, — я натягиваю куртку и прохожу мимо неё, всё ещё в шоке от того, как же мне повезло. Всем нам повезло. Я жду Шелли у отцовского пикапа и не верю своим глазам. Она выходит на крыльцо вместе с Дэнни, и они своеобразно прощаются, пытаясь ущипнуть друг друга за бок или живот. Шелли смеется, и я снова её не узнаю. А когда она притягивает к себе Дэнни и коротко целует, я вообще старательно делаю вид, что крайне увлечен рассматриванием подошв собственных ботинок. Мама возвращается только к обеду, и она не выглядит довольной. Это мягко сказано. Она насуплено занимается привычными домашними делами, пока к вечеру не соглашается рассказать нам с Шелли, что всё утро кружила на машине по Парковой улице, но так и не нашла нужного дома. «Клиент» перестал отвечать на звонки где-то через два часа «основательного полоскания мозгов», как выразилась она. — Завтра внесу его номер телефона в черный список компании, — вздыхает она, рассеянно рассматривая нас с Шелли. — Как хорошо, что хоть у вас выходные прошли спокойно.***
Я мог бы радоваться тому, что моё сомнительное мероприятие прошло относительно удачно, даже несмотря на то, что я оказался под угрозой задержания в нетрезвом виде и после наступления комендантского часа, но ведь в конце концов всё обошлось. Конечно, мне не хочется вспоминать о том, что обо мне теперь думает насильно поцелованный Крэйг или Кенни, который извелся в течение почти суток, пока я не позвонил ему и всё не объяснил. Он только присвистывал, пока я объяснял, кем оказался коп, которому я попался, и как за мной приехала сестра. Согласен, всё выглядит неправдоподобно удачно. Я даже начинаю сомневаться по поводу удивительной истории с таинственным «клиентом», которому позарез как срочно понадобилось заказать дизайн загородной виллы рано утром в выходной. Мои догадки утыкаются в загадочного и такого родного GoneForever, ответившего мне на ночной крик о помощи простым «Не волнуйся, всё обойдется. Если сегодня было трудно, завтрашний день обязан отнестись к тебе более благосклонно». Как бы то ни было, мне действительно повезло, и в первый учебный день после выходных у моего шкафчика собирается небольшая делегация желающих со мной пообщаться. Я приятно удивлен, что Баттерс, Кенни и Эрик подошли именно к моему шкафчику, а не ждали меня где-то в другом месте, как это бывало обычно. А то, что к ним присоединилась еще и банда Такера, меня не просто удивило, а сбило с толку. Я думал, что Крэйг возненавидит меня, но он и слова не сказал о том, что я сделал. И судя по поведению Твика, ему он тоже ничего рассказывать не стал. Я заливаюсь краской, когда все они относятся ко мне как к какому-то герою, и пытаюсь спрятаться в собственном шкафчике, в котором никак не хочет найтись злополучная рабочая тетрадь по биологии. В какой-то момент болтовня вокруг меня стихает, и я понимаю, что к нам подошел кто-то ещё. Я оглядываюсь и сталкиваюсь лицом к лицу с насупленным, крайне раздраженным Кайлом, весь внешний вид которого говорит о его готовности сорваться. — Не хочешь мне ничего рассказать? — почти истерично спрашивает он, хотя и старается сохранить холодность своего тона. — О чём? — чисто машинально буркнул я, не подумав. Я слышал, что рыжие люди могут быть крайне импульсивны, но никогда не замечал, чтобы Кайл злился до бешенства. Даже его перепалки с Эриком становятся всё более и более вялыми с каждым годом. Но сейчас, когда передо мной стоит рыжая разъяренная бомба, сверлящая меня взглядом особенно пронзительно-зеленых сегодня глаз, мне кажется, что я слышу, как таймер отмеряет оставшиеся перед взрывом секунды. — Ты рисковал жизнью! — метко, неожиданно, прямолинейно выкрикивает мне Кайл, подавшись вперед и несильно толкнув меня в грудь, я пытаюсь поймать его руки на своей груди, но он ловко уворачивается. — Я еще могу понять, что Картман может пойти на такое. Или Кенни. Но ты… — Откуда ты знаешь?.. — я снова пытаюсь подавить в себе подозрения насчет GoneForever. — Мне Картман сказал! Я оглядываюсь по сторонам, и замечаю, что все мои «друзья» незаметно постарались отойти от нас как можно дальше. Эрик машет мне с противоположного конца коридора и разводит руки в стороны, как бы говоря «а что ты ещё от меня хочешь». А ведь я знал, что все его «услуги» оказываются с какой-то гнильцой, и не только бесплатные. — Вот задница, — вырывается у меня. — Нет, я не оправдываю Картмана, что он согласился участвовать в афере, но в этот раз ты поступил ничуть не лучше. Я не ожидал от тебя такого! — Да что не так?! — я на самом деле не могу понять, почему Кайл настолько разозлился, я ожидал от него какой-то реакции, но ведь не такой бурной. Кайл зло ударяет кулаком по соседнему шкафчику, и дверца моего сама собой с лязгом захлопывается. В коридоре вокруг нас воцаряется почти стерильная тишина. Сейчас все смотрят на нас с Кайлом, в том числе наши общие друзья и даже Венди, которая присоединилась к Эрику, Кенни и Лео и стоит сейчас со сложенными на груди руками. Все смотрят на нас, но Кайлу в этот раз всё равно. Интересное наблюдение, я его разозлил, и ему стало плевать на общественное мнение, ему больше не стыдно показывать свои настоящие чувства. Кайл пытается успокоиться, прикрыв глаза и что-то бормоча еле слышно себе под нос. Постепенно его слова становятся всё более отчетливыми. — Я хочу, чтобы ты знал, Стэн, — говорит он, возвращая маску спокойствия на своё лицо. — Я злюсь, потому что ты мог пострадать. Но ещё больше я злюсь, потому что ты ничего мне не сказал. Я думал, что мы теперь снова друзья… — А я думал, что мы теперь больше, чем просто друзья, — я сказал это так тихо, что не был до конца уверен, услышит ли он. Но когда я поднимаю глаза на Кайла, он смотрит на меня так, будто я сделал нечто недопустимое. Его щеки краснеют и покрываются белыми пятнами. Мне кажется, что я явственно вижу отрицание в его глазах, и большего мне и не нужно. Я дрожащими руками подхватываю свои вещи и тороплюсь на первый урок, стараясь больше не смотреть в сторону притихшего Кайла.