I've been overthinking things lately If I've been distant for a while I'm sorry if it's old But I've been trying for so long To be someone I'm not I'll do my best to make a change for us (В последнее время я слишком много о чем думаю Если я какое-то время был далек от тебя Мне жаль, если это устарело Но я так долго пытался Быть кем-то, кем я не являюсь Я сделаю все, что в моих силах, чтобы что-то изменить для нас) «The Greatest» — Creye
Следующие несколько недель мы не то, чтобы не разговариваем с Кайлом, но держимся отстраненно. Мы перекидываемся только теми парами слов, что требует от нас та или иная ситуация, но не больше. Я больше не прихожу к нему домой после школы, и когда пацаны собираются у моего шкафчика, он обычно не присоединяется к нам. Не думал, что буду когда-то скучать по Кайлу больше, чем тогда, когда он со мной вообще не разговаривал, но теперь, когда он вроде бы даже отвечает мне, если с ним заговорить, но слишком холодно, я чувствую, что тоскую по нему. Не знаю, замечает ли хоть кто-нибудь, что мы с Кайлом находимся в молчаливой ссоре, но Кенни ведет себя так, словно о чем-то догадывается. Он будто старается нарочно столкнуть нас в коридоре или в классе, но каждый раз терпит поражение. Точно так же, как я терплю поражение в противостоянии с самим собой, понимая, что мне хочется подойти и извиниться перед Кайлом, но при этом я никак не могу понять, за что же я вообще должен извиняться. За то, что не являюсь тем, кем хочет меня видеть Кайл? За то, что вообще существую? Если так, то он должен был бы быть счастлив, что мы отдалились друг от друга. Почему же он выглядит настолько несчастным? Наши репетиции проходят у Венди дома, так как на неё приходится основная нагрузка по средам. Я всё равно присутствую на собраниях театрального кружка. Не хочется признаваться, но я кажется даже втянулся в общее дело. Теперь, когда я понял, что совместно можно действительно в чем-то преуспеть, я не вижу ничего зазорного в том, чтобы быть частью команды, работающей над ежегодной рождественской театральной постановкой. И пусть Крэйг продолжает называть её ЕРП, он тоже приходит на репетиции. Все наши общие встречи теперь проходят по одному сценарию: вокруг меня собирается группа из Крэйга, Твика, Клайда, Толкина, Рэд и Николь. Вокруг Кайла собираются Кенни, Эрик, Баттерс, Венди и Бебе. Мы словно поделились на две части, но никто не хочет в этом признаваться. — О чем ты думаешь? — Венди спрашивает это совершенно беззлобно, но я вздрагиваю, когда слышу вопрос. На самом деле мне неприятно, что я в очередной раз провалился в собственные мысли и, кажется, снова пропустил свою реплику. Комната Венди сильно изменилась с тех пор, как она была ребенком. Теперь тут намного меньше розовых вещей, плюшевых игрушек и картин с лошадьми. Она всё ещё любит лошадей, насколько я знаю, и даже принимает ежегодное участие в местном турнире, который проводит один эксцентричный фермер, но на более серьезные соревнования заявок больше не подает. Когда-то она рассказывала мне, насколько её расстраивает необходимость выбирать из своих увлечений более важные или полезные для будущей жизни. И это грустно, как она тогда сказала, потому что чем старше становишься, тем сложнее становится выбор. Скучает ли Венди по верховой езде? Наверное, да. Но она больше не заговаривает об этом, потому что не хочет. Я тоже не хочу рассказывать Венди о том, что меня сейчас настолько беспокоит, что занимает абсолютно все мысли. Мне хочется, чтобы люди вокруг понимали всё без слов, но это невозможно. И это я тоже понимаю. Если хочешь, чтобы тебя поняли правильно, научись говорить о своих переживаниях. — Ни о чём, — промаргиваюсь я, словно это поможет удалить из мыслей образ растерявшегося Кайла. — Неправда, — просто заявляет Венди. Она встает с кровати, и я ощущаю, как пружины матраса реагируют на то, что теперь их продавливаю только я. Рассеянно наблюдаю за тем, как Венди проходится по своей комнате, перебирая корешки книг на различных полках. На прикроватном столике помимо электронного будильника и лампы стоит немного наивный детский рисунок, вставленный в простую деревянную рамку. Он стоит там с того самого дня, как я пришел в первый раз в гости к Венди и подарил ей его. Я никогда не был мастером в рисовании, но тогда меня не сильно это волновало, и я нарисовал Венди в образе супергероини, которая всегда всё успевает, потому что у неё шесть телефонов на супергеройском ремне. Сейчас, когда я смотрю на этот рисунок, мне хочется смеяться, но не так, как обычно смеются над глупостью, мне просто приятно вспоминать о тех временах, когда нам всё казалось намного проще. Мне хочется улыбаться, потому что я помню, насколько был счастлив когда-то. — Думаешь, никто не видит, что происходит между тобой и Кайлом? — Венди вырывает меня из воспоминаний и заставляет покрыться мурашками от тревоги. Неужели все заметили, что мы целовались? — Вы опять поссорились? — Венди снова садится рядом со мной на кровать, поджимая под себя ноги, в её руках небольшой зеленый томик. Не могу сказать, что на этот раз её вопрос не приносит мне успокоение. Те несколько мгновений, что я был уверен в её осведомленности по поводу наших с Кайлом отношений, заставили мои ладони вспотеть, и теперь я сам себе кажусь истерически веселым. — Ты не думал, что вы тогда поссорились не просто так? — Венди откидывает полотно своих восхитительных темных волос за плечи. — Что ты имеешь ввиду? — внутри меня поднимается что-то вроде липкой паники, смешанной с возмущением. Я приподнимаюсь на локте и смотрю ей в глаза. У меня никогда в жизни не возникало мысли, что я не могу что-то обсудить с ней, но сейчас мне кажется недопустимым, чтобы она знала, как на самом деле мне нужен Кайл и в какой роли. Скорее всего все, даже она сама, всегда рассматривали нас с ней именно как потенциальную пару, что рано или поздно залечит разногласия между собой и воссоединится. Венди смотрит на меня в ответ прямо и открыто, и её глаза настолько ясные и теплые, переполненные каким-то всепроникающим пониманием и принятием, что я почти сразу успокаиваюсь. — Как ты думаешь, почему вы тогда поссорились с Кайлом четыре года назад, ведь вы были лучшими друзьями? — объясняет она свой вопрос. — Потому что я повел себя как мудак? — отвечаю я дежурной фразой, привыкший отвечать на подобные вопросы именно ею за столько лет. — Снова неправда, — Венди вздыхает, её улыбка становится более мягкой и грустной. — Кайл не такой уж сложный человек для понимания, и он всегда старается любой ценой починить то, что сломано, даже если сломал это не сам. Ты не сказал ему тогда ничего нового, но отреагировал он по-другому. Зачем? Вопрос очевиден — он стал относиться к тебе по-другому. На тот момент ему больше нечего было чинить. Ты стал для него кем-то другим. Она пытается отыскать в моих глазах хоть какой-то намек на понимание, но я слишком туп, чтобы расшифровывать всё это. Тогда Венди открывает томик в руках на одной из заложенных страничек. — «Просьбам ты стал бы внимать, ты сговорчивей стал бы и мягче, если б когда-нибудь сам раньше любовью пылал" , — читает она. — Знаю, тебе эти строки практически ничего не говорят, но… — она снова вздыхает, и я поднимаюсь и сажусь на кровати, слишком грустной Венди мне теперь кажется. Я вижу отражение собственной несоизмеримой грусти в её глазах. — Тебе плохо? — неожиданно меняет она тему. — Что ты имеешь ввиду? — теперь мне кажется, что она просто спятила. Или спятил я. — Без Кайла тебе плохо? — терпеливо повторяет она. — Наверное, — не вижу смысла отпираться я. — Потому что он нужен тебе как друг? Или как кто-то другой? — она будто создает некую преграду между нами. — Венди, это смешно, — нервная ломаная улыбка дергает мои губы за уголки. — Я не слепая, — мотает она головой. — И даже хочу тебе признаться, что я разговаривала с Кайлом после вашего примирения на эту же тему. Мне было страшно… — она устало горбится. — Страшно, что он снова причинит тебе такую же боль, как и тогда. Он кое-что сказал мне, что на тот момент воспринялось мною как нечто возмутительное, но со временем я поняла, что не всегда стерильность чувств может уберечь от боли. И теперь я вижу, что тебе намного хуже, когда вы не вместе. — Пожалуйста, не надо, не начинай, — я пытаюсь встать на ноги, но она кладет ладони мне на бедра, и я вынужден снова усесться. — Я правда тебя очень-очень сильно люблю, Стэн, — она проводит тыльной стороной ладони по моей нервно дернувшейся щеке, и в её прикосновении столько теплоты, столько какого-то материнского терпения, что я не в силах противостоять ему. — Поговори с ним, Стэн, и если он тебя снова разочарует, не делай из этого трагедию, просто помоги ему тоже. Иногда нам кажется, что человек очень сильный, но на самом деле он просто прикрывается железной маской. Венди подается ко мне, и меня обдает уютным запахом её парфюма и дымки шампуня для волос. В какой-то момент мне кажется, что мы сейчас поцелуемся, но вместо того, чтобы поцеловать в губы, она целует меня в лоб. Неожиданно мне становится невероятно спокойно. Теплое чувство растекается у меня в груди и животе, и впервые за несколько недель мне кажется, что мне хватит решимости заговорить с Кайлом. Венди поправляет прядь волос у меня на лбу и пытается подавить улыбку: — А теперь давай всё-таки прогоним последнюю сцену, не хочу облажаться через месяц.***
Каждый раз, когда я делаю шаг вперед, нечто всемогущее, находящееся за пределами моего понимания, словно отбрасывает меня на несколько шагов назад, как беспомощного котенка. Я понимаю, что думать так глупо, но чувствую я себя именно так. Собираясь в очередной раз с утра в школу, я нахожу маму сидящей в моей комнате на кровати. Она выглядит так, словно у меня неприятности. На доли секунды мне кажется, что ей кто-то рассказал, как и в каком состоянии меня недавно подобрал Дэнни, но быстро отметаю эту мысль. Если бы проблема была в том случае, она выглядела бы более разозлившейся, а не расстроенной, как сейчас. — Мама? — спрашиваю я, замирая на пороге с полотенцем в руках. — Что-то случилось? Она поджимает губы, как всегда делает, если я или отец накосячат. Обычно она старается до последнего не повышать голоса. Но даже сам по себе этот жест вызывает у меня неприятные ассоциации. — Присядь, Стэнли, — она очень аккуратно хлопает по кровати рядом с собой. Мне не хочется этого, но я послушно подхожу к ней и сажусь рядом, хоть и покрываюсь неприятными мурашками при этом. — Как ты себя чувствуешь, Стэнли? — очень осторожно начинает она. Я смотрю в её нарочито теплые глаза и чувствую себя… неуютно. — Всё хорошо, мама? — ещё раз пытаюсь спросить я. — Что-то с папой? Мама чуть приподнимает руку ладонью ко мне, и этого достаточно, чтобы я замолчал. Она игнорирует мой вопрос об отце. — Ты же понимаешь, насколько мы переживаем о твоем состоянии? — она выделяет последнее слово так, чтобы я всё понял, в нашей семье не принято говорить о том, что я ненормальный, открыто. — Конечно, — сглатываю я, и тут же добавляю то, что вроде бы всегда её смягчало. — Я люблю тебя. Но сейчас она держится холодно и осторожно. Видно, что ей самой непросто. — Тогда почему ты перестал принимать свои препараты? — мама отодвигает ящик прикроватной тумбочки, и я вздыхаю почти с облегчением. Впрочем, я тут же в мыслях ругаю себя, потому что так и не отсыпал таблеток и капсул с пузырьков. Рано или поздно это должно было случиться. — Просто… — так же, как мама осторожно начинала говорить об этом, я пытаюсь подобрать слова в своё оправдание, перед моим мысленным взором предстает тот день, когда я решил больше ничего не принимать, и как потом стоял почти час, бесцельно вглядываясь в точку на горизонте, где исчезла машина папы. — Я больше не могу так жить, мам, — в конце концов лучше быть честным, не так ли. — Больше не могу существовать в каком-то стерильном уголочке своего сознания, не имея возможности в полной мере чувствовать то, что чувствуют люди вокруг меня. Разве ты не помнишь, каким я был… — я запинаюсь, потому что мама устало прикрывает глаза ладонью. — Мне казалось, что я со всем справлюсь одна, что теперь я смогу посвятить время не только вам с Шелли, но и саморазвитию, — она совсем не выглядит разозлившейся, но неподдельные нотки усталой грусти в её голосе режут мне сердце. — Но у меня ничего не получилось, — продолжает она. — Как я могла не заметить, что ты так давно перестал их принимать? Я должна была проследить. Я должна была почувствовать… Ох, Стэн! Теперь я слышу нечто истеричное, и разве мог бы я всё это прочувствовать, если бы пил выписанные препараты, как раньше? — Мама, пожалуйста! — мне хочется обнять её, но она не отвечает на объятья. — Всё правда хорошо, честно. Если бы что-то было не так, я бы обязательно тебе рассказал, — я прикусываю язык, потому что на самом деле мне о многом хотелось бы с ней поговорить в последнее время, но я не могу… Я загоняю сам себя в ловушку, но мама вроде бы не замечает этого, продолжая копаться в собственной ране. — Стэн, — строго говорит она, и я отрицательно мотаю головой, давая понять, что не соглашусь больше на лечение. — Хорошо, — она всё ещё поджимает губы, но морщинки вокруг глаз уже не такие глубокие. — Я постараюсь записать тебя к врачу в ближайшее время. Договоримся на этом? — Хорошо, — отвечаю я так, чтобы скорее успокоить её, чем действительно соглашаюсь. Ещё минуту мама внимательно осматривает меня, словно надеется найти у меня на лице доказательства того, что я не в порядке, а затем раскрывает руки для объятья. Мы закрепляем наш договор, но мне совсем неуютно, когда она меня обнимает. Я чувствую, что она меня душит. В тот же день по дороге в школу я решаюсь написать несколько сообщений отцу, с которым не разговаривал уже почти месяц. Мне стыдно, потому что он мог бы подумать, что я не вспоминал о нем всё это время, но благо он такой же не от мира сего, как и всегда, и скорее всего даже не заметил прошедшего с моего дня рождения времени. Я пишу ему, что скучаю. Что он нужен дома. И что он больше не может так с нами поступать. Не знаю, созванивается ли с ним Шелли или знает о том, как у него дела, только по разговорам с матерью, но я пишу папе, что она тоже скучает. Я пишу много того, что должно растопить его увлеченное очередной идеей сердце. И я всё ещё думаю о том, что ещё можно выразить словами и отправить ему, когда сижу на первом уроке и совсем не слежу за тем, что пишет на доске учитель. И поэтому же, я не сразу замечаю, что мне на стол падает скомканная бумажка. Обычный клочок клетчатой страницы, выдранный из тетради. И когда мой взгляд натыкается на неё, мои брови удивленно ползут вверх. Не думал, что мне когда-нибудь пришлют послание подобным образом, ведь прислать электронное сообщение намного более безопасно и надежно. Почему-то я догадываюсь, кто это написал, уже с того мгновения, когда беру бумажку в руки. «Прости меня, я не хотел переступать черту». Что бы это ни значило, это совсем не то, что мне хотелось бы услышать или увидеть. Я оборачиваюсь и пытаюсь разглядеть лицо Кайла, на этот раз он тоже не следит за учителем, но внимательно следит за мной. Мы встречаемся взглядами и пытаемся поговорить только лишь глазами. Тщетно. Разводя руки в стороны, он кривит рот, показывая, что расстроен. Я же щурюсь, пытаясь выказать своё недовольство. Затем я показываю на телефон в своем кармане, намекая, что лучше бы он написал именно так, раз настолько боится, что кто-то мог бы узнать о наших недоотношениях, и отворачиваюсь. Капля пота стекает у меня между лопаток, когда я пытаюсь успокоить бешено колотящееся сердце. Мне казалось, что я смогу спокойно и проникновенно поговорить с Кайлом при иных обстоятельствах, что смогу подобрать именно нужные и правильные слова, но вместо этого я вынужден корчить рожи через весь класс. Скомканный листок бумаги перед моими глазами обжигает мне сознание своей чистотой. Своей пустотой. Именно так я себя и чувствую. Пустым. Телефон вибрирует у меня в кармане практически одновременно со звонком на перемену. «Нам надо поговорить» Ну конечно, именно теперь, когда я растерял всю свою уверенность. Впрочем, выбора у меня всё равно нет, потому что стоило мне только покинуть класс, как Кайл оказывается у меня за спиной, и на этот раз ему совершенно плевать, увидит нас кто-то вместе или нет. И он обращается со мной совсем не как с другом. — Хватит, Стэн, — если честно, его тон начинает меня раздражать. — Это глупо! На этот раз я извинился. И ты всё равно ведешь себя как обиженный маленький мальчик? Я вспоминаю слова Венди о том, что Кайл старается починить то, чем дорожит, и моё сердце замирает, когда я кое-что понимаю. Но всё же я слишком хорошо помню тот тяжелый недоумевающий взгляд Кайла, когда я посмел заикнуться, что мы больше чем просто друзья. — Не стоит утруждать себя, Кайл, — говорю я себе под нос. — И будь осторожен, не то нас кто-нибудь услышит. А ты же так боишься этого. Какое-то время мы идем молча, я слышу, как недовольно пыхтит Кайл, пытаясь поспеть за мной, но не пытаюсь облегчить ему жизнь. Да и какой смысл ему преследовать меня, ведь сейчас у нас будет французский, а мы в разных классах. Когда мы проходим мимо туалета, Брофловски неожиданно меня обгоняет, тесня ближе к стене и отрезая меня от что-то заподозрившего Клайда, с которым нам нужно как раз в один кабинет. — Я сказал хватит! — Кайл как-то ловко перехватывает моё запястье и выворачивает его так, что я вынужден пригнуться в его сторону. Клайд останавливается на мгновение, но всё же проходит мимо. Кайл так прикрыл меня собой, что ему просто ничего не было видно. Но Кайл всё равно не хочет рисковать, поэтому тащит меня в туалет за вывернутое запястье. Это довольно больно, должен признать, но не думаю, что если бы я намерен был всерьез сопротивляться, то не смог бы отбиться от него. Мне просто интересно, что же он задумал. В туалете только пара семиклассников, которые увлеченно обсуждают мисс Берлингстон, новую учительницу английской литературы с четвертым размером груди. И мы с Кайлом явно проигрываем её внушительному бюсту. Они покидают нас минуты через две, в то время как мы с Кайлом просто смотрим друг на друга, пытаясь переиграть один другого в злобные гляделки. Где-то за моей спиной мигает лампа дневного света. — Что происходит? — Кайл сдается первым, и это почти меня радует, теперь мне неожиданно приятно одержать хоть в чем-то верх над ним. — Какого черта ты обиделся на меня? Он снова пытается завладеть моей рукой, но на этот раз я оказываюсь проворнее. — Ты серьезно? — зло отвечаю вопросом на вопрос я. — Ты только через две недели решил спросить меня, на что я обиделся? Я уж подумал, что тебя всё устраивает. Ведь тебе явно так удобнее, не подпускать меня к себе, не опускаться до моего уровня, не осквернять свою наисветлейшую личность таким ущербным человеком, как я… Я не договариваю, потому что меня обрывает хлесткий и звонкий звук пощечины, и мои глаза округляются по мере того, как осознание приходит ко мне, и острая горячая боль растекается по моей щеке. Он меня ударил. Кайл меня ударил. Я столько раз получал по морде и всегда старался дать сдачи, но именно сейчас произошедшее настолько меня деморализует, что я не могу даже слова выдавить из себя. Я могу только смотреть округлившимися до боли глазами на побледневшего Кайла Брофловски, которого я уже и другом назвать не могу. — Прости, я не хотел, — он не менее в ужасе от случившегося, чем я. — Да нет уж, ты явно этого хотел, и я тебя даже не виню, — не знаю, откуда во мне столько желчи. — Я же просто игрушка для тебя. Кайл издает нечто похожее на стон, и снова я вижу, как его внешняя идеальная оболочка, которая уже до этого дала трещину, спадает без следа. Он перехватывает меня за плечи и вталкивает в одну из кабинок. Я слышу, как где-то совсем в другом мире звенит звонок на урок, но ни Кайл, ни я не обращаем на это внимание. Я вижу только пожарище, отраженное в сверкающих зеленью глазах, и жесткие сжатые губы перед собой. Дверца за ними захлопывается, и Кайл несильно толкает меня вглубь. Я утыкаюсь спиной в стену и оказываюсь в совершеннейшей ловушке. Вот только иного я и желать не мог. — Я скучал, придурок, — шепчет Кайл, сокращая расстояние между нами до минимума. — Как я скучал, несносный ты воображала… Не успеваю рассмеяться над таким нелепым обзывательством, потому что мои губы сминают губы Брофловски, и я даже не понимаю, что произошло, пока его горячее дыхание не обжигают меня изнутри. Неожиданно всё вокруг меня становится Кайлом: воздух, стены, содержимое моей головы. И во мне пробуждается какая-то животная жадность, потому что я хватаю Кайла за одежду, сминаю пальцами его оранжевый кардиган на спине, оттягиваю его и вновь прижимаю к себе. Рубашка Кайла под кардиганом перекручивается и оказывается вытянутой из-под узких зеленых чиносов. Я запускаю ладони туда, где особенно горячо, и провожу ими по напряженным мышцам у Кайла на животе, а затем завожу их ему за спину и поднимаюсь к самым лопаткам. Я изучаю каждый сантиметр его тела, убеждаясь, что могу прощупать каждую косточку. И Кайл не отстает от меня, он толкает меня в стену, словно хочет найти проход в иное измерение, проталкивает колено мне между ног, выбивая из моей груди приглушенный его губами стон. Он сжимает мои плечи и опускается ниже, ещё ниже… Мои стоны становятся недовольными, когда я понимаю, что Кайл схватил меня за задницу. Я отталкиваю его, только чтобы одарить взглядом, полным смеси возмущения и недоверия. До меня начинает доходить, что Кайл пытается доминировать надо мной, и я совсем не готов к такому повороту событий. — Прости, — в который раз повторяет Кайл, прикрывая раскрасневшиеся губы кончиками пальцев. — Это… Это случилось неожиданно. — Всё хорошо, — пытаюсь отдышаться и соврать я, чувствуя как горят у меня щеки и уши. Каким-то чудом мне хватает смелости поднять глаза на Кайла, и я не жалею об этом. Он прекрасен. Я хочу сказать, что на свете есть множество прекрасных вещей, но ни одна из них не может сравниться сейчас с раскрасневшимся, полностью раскрепощенным Кайлом Брофловски, с этими его растрепавшимися огненными кудряшками, полурасстегнутым кардиганом и выбившейся из брюк рубашкой. Его немного затуманенные ослепительно зеленые на контрасте с покрасневшими щеками глаза слепо блуждают по мне. От Кайла исходит неуправляемое желание. И, Боже, как он мне таким нравится. Сейчас, рядом с ним я чувствую себя живым как никогда. — Всё хорошо, — повторяю я, делая шаг вперед. Теперь между нами снова нет и сантиметра расстояния, но мы больше не рискуем сгореть в объятиях друг друга. Я провожу пальцами по щеке Кайла, едва касаясь её, и он прикрывает глаза. Он идет за моей рукой, словно поддаваясь моему притяжению, словно теперь между нами совсем иные мировые и физические законы. Мы сломали мир. — Я люблю тебя, — вырывается у меня, прежде чем я успеваю подумать, и моё сердце сходит с ума, готовое вырваться из груди. — Я тебя тоже, — выдыхает Кайл и перехватывает мою ладонь до того, как я её одерну. — И меня это до ужаса пугает, Стэн. Чувство того, что всё вокруг меня сейчас просто нереально, окутывает меня тягучей дымкой. Я стараюсь дышать, но даже это сейчас дается мне с трудом. С одной стороны, признание Кайла в том, что он меня любит, окрыляет меня, но вместе с тем, слова о том, что его чувства пугают его, приземляют меня обратно, как и горящая после пощечины щека. Не могу сказать, что я не понимаю его, потому что и сам зачастую оказываюсь сбитым с толку тем, что испытываю к нему. Возможно, всё то, что я натворил в последнее время, вызвано неосознанной ревностью к Кайлу… — Пожалуйста, — я даже не могу понять о чем меня просит Кайл, но он смотрит на меня так, словно я обязан это понять. — Я не могу это контролировать, — пытаюсь оправдаться я, Кайл так и не отпускает моей руки, а ещё я не могу выйти, потому что он преграждает мне выход из кабинки. В коридоре сейчас совсем тихо, урок должно быть уже начался, и мы теперь точно не отделаемся без объяснительных. Легче было бы просто остаться здесь на час, но в данный момент для меня это точно не легче. Присутствие Кайла обжигает меня, сжигает весь кислород в замкнутом помещении, заставляет меня потеть, заставляет меня ненавидеть себя. Я не знаю, что я должен чувствовать, но точно не то, что сейчас чувствую. Во мне так много всего, и оно настолько противоречит самому себе, что мне хочется расплакаться. Я не плакал так давно, что и не помню, когда это было в последний раз, но именно сегодня, будучи зажат в туалетной кабинке человеком, к которому стремился несколько лет, я не справляюсь с желанием расплакаться от бессилия и непонимания правил, по которым нам предстоит теперь играть. — Твою мать… — тихо выдыхает Кайл, когда понимает, что по моим щекам текут слезы, он совсем не на это рассчитывал. Однако, когда я снова пытаюсь одернуть руку, он по-прежнему оказывает мне сопротивление. Мы просто буксуем на месте, изматывая себя. — Идиот, — Брофловски сгребает меня в объятья, собирая как бесформенную кучу чувств и эмоций, воспоминаний и размышлений, он притягивает меня к себе и собирает воедино так, как всегда это делал, когда мы были детьми. Его присутствие всегда делало меня целым. Мне всегда казалось, что в нашем тандеме именно я должен быть сильным, это я должен идти впереди и вести за собой. Но оказывается, что это не так. Кайл всегда был сильнее меня, пусть и пропускал меня везде вперед. Он позволял мне чувствовать себя более сильным и исследовать мир, обеспечивая собой тыл и возможность к отступлению. Возможно, он делал это в ущерб себе, я никогда не задумывался об этом. До того момента, пока не сломался и не послал его четыре года назад. Вот чего мне не хватало все эти годы, чтобы быть цельным. Кайла. Он обнимает меня так, будто боится сломать, но я понимаю, что это не излишняя забота, он просто боится, что снова отпугнет меня неосторожным прикосновением. И от осознания этого мне становится легко и смешно. Тонкий, изящный Кайл боится испугать меня неосторожным прикосновением. — Над чем ты смеешься? — я не слышу в вопросе Кайла недоумения, скорее подавленное желание рассмеяться вместе со мной. От Кайла пахнет так, будто я оказался на лугу среди скошенной горьковатой травы, и в то же время от него пахнет самим Кайлом — чем-то очень родным и приятным. Боже, это самый уютный запах на свете. Я зарываюсь носом в одежду на плече Кайла, борясь с желанием прикусить его за шею. — Над тем, какие мы идиоты, — вру я, чувствуя, как чужие пальцы зарываются мне в волосы, с какой нежностью перебирают их и проходятся по моей голове. Мне кажется, что я испытываю жадность. Мне хочется, чтобы все прикосновения Кайла отныне принадлежали только мне. — Черт, это всё просто неправильно, — шепчет Кайл, гладя меня по спине. — Возможно, — тут я не могу с ним не согласиться. Да, возможно это всё неправильно, но мне это нравится, и ему определенно тоже, поэтому нет смысла отпираться. Нужно просто признаться себе, и всё. В определенный момент я понимаю, что у меня достаточно сил, чтобы наконец посмотреть Кайлу в глаза и больше не бояться, что он заметит моих слез. И когда я смотрю на него, в его глазах больше нет ни осуждения, ни неприятия. — Это так по-гейски, чел, — вырывается у меня против воли, и я пробую рассмеяться. — Это совсем не то на что я рассчитывал. Но всё вышло так, как вышло. Кайл выглядит очень серьезным, и это даже более нелепо, чем ситуация, в которой мы оказались.***
— Итак, и почему это тебя опять не было на французском? — Картман перегибается практически через весь стол, чтобы я смог расслышать его через гул, стоящий в школьном кафетерии. — Ничего не хочу сказать, но вроде как твоё отсутствие уже начинает подбешивать училку, не все обладают таким ангельским терпением, на которое ты обычно рассчитываешь. Да и в последнее время ты не выглядишь таким несчастным, как раньше, чтобы посмотреть на тебя и всё сразу простить. Мне хочется спросить, какая ему вообще разница, но я до боли прикусываю кончик языка, чтобы не раздувать эту тему. Мы договорились с Кайлом, что не будем пока распространяться о том, что между нами произошло. — Плохо себя чувствовал, — невнятно отвечаю я, надеясь, что этого будет достаточно. — Ну-ну, — Эрик улыбается, перекрывая свою довольную ухмылку внушительного размера гамбургером. — Отстань. Что ты вообще до него докопался, — Кайл, в свою очередь, реагирует чуть более бурно, чем следовало бы, но он всё ещё напрягается, когда Эрик вообще пытается со мной заговорить. Картман загадочно переглядывается с Кенни, но по недоумевающим голубым глазам Маккормика я понимаю, что он тоже ничего не знает. — Остынь! — Картман наседает на Кайла одним только ледяным взглядом, и тот замолкает. — Не думай, что ты со мной рассчитался, чтобы чувствовать себя настолько свободно. Помни, — он прикладывает указательный палец к своему виску. — Ты всё ещё у меня в долгу, и я в любой момент могу пересмотреть детали нашей… договоренности. Мне становится откровенно неприятен этот их разговор, переполненный недомолвками и полунамеками. Мы с Кенни выглядим так, словно оказались непрошенными свидетелями застарелой стычки. Впрочем Баттерс, сидящий рядом с Картманом, совершенно ничего подозрительного в разговоре не видит, продолжая вести себя так, как если бы все в мире были его хорошими друзьями. — Да ладно тебе, Эрик, — мягко прерывает он его. — Меня всегда восхищало твоё умение создавать интригу, но может тебе просто сказать, что тебя попросили передать Стэну персональное задание, чтобы избежать итогового неуда? — Тьфу ты, Баттерс, — закатывает глаза Эрик. — Ну почему ты такой скучный и правильный? От тебя тошнее, чем от Кайела, честное слово. — Ну просто… — Лео выглядит так, будто искренне переживает по поводу своего возможного падения в глазах Картмана. Эрик явно имеет плохое влияние на этого парня. — Не оправдывайся, — холодно перебивает Баттерса Кенни. — Он так шутит, не принимай близко к сердцу, — он старается по-доброму улыбнуться, и Баттерс сразу успокаивается. Картман продолжает есть, как ни в чем ни бывало. Не знаю, действительно ли не заметил он эту сцену с неразделенными чувствами, или же так усердно её игнорирует, но теперь делает вид, что Баттерса просто не существует. — А, ну нам с тобой, Стэн, нужно подготовить доклад, — отмахнулся он в мою сторону. — С презентацией. Херня, короче. После уроков пойдешь ко мне домой. Когда тебе удобно, сегодня или завтра? — Что?! — я не ожидал, что вместо меня реагирует Кайл. Черт, это слишком заметно. Картман откладывает остатки своего обеда, чтобы внимательно рассмотреть Брофловски. — А ты-то тут причем? — не унимается Кайл. — Что это за задание такое, что его дают не только Стэну, но и тебе? — Кайл, — пытаюсь я его успокоить, но он только стряхивает со своего плеча мою руку. — Этот жиртрест по-любому что-то задумал! Я ему не доверяю. — Кайл, да что такого случилось? — я всё ещё не понимаю причин для такой бурной реакции, это не просто непонятно, это подозрительно. — Да, Кайель, что случилось? — протягивает Эрик, я вижу в его глазах нехорошие искры, он явно зацепился за возможность довести Кайла до эмоционального срыва. И мне немного неприятно, ведь я сыграл в сложившейся ситуации не последнее место. — Ты издеваешься? — Кайл старается взять себя в руки, потому что тоже почувствовал, как Эрик за него зацепился — практика, сложившаяся между ними за годы дружбы. — Я тебе запрещаю оставаться с ним наедине. Я тебе не доверяю, Эрик, — шипит он. — Хватит! — я резко ударяю ладонями по столу, вынудив замолчать всех. — Прекратите эти ваши игры! Я не игрушка и не домашнее животное, чтобы так со мной обращаться. Хватит недоговаривать. Почему Эрик не может со мной общаться? Что у вас с ним за дела? — мои вопросы напрямую обращены к Кайлу, но он молчит, только сжимает челюсть. Картман продавливает спинку стула, откинувшись назад и с нового ракурса рассматривает Кайла, хитро прищурившись. Меня явно всё это уже достало. Между нами пятерыми повисает тяжелое молчание, заметно выделяющееся даже на фоне общего шума в кафетерии. — Эм, Кайл… — Баттерс отодвигает от себя полупустой пакет с апельсиновым соком. — Я знаю, что Эрик оказал тебе какую-то услугу, и ты не смог в полной мере расплатиться за неё… — Вот ещё! — вспыхивает Брофловски теперь и на Лео. — Я заплатил полную цену, на какую договаривались, и даже больше! — непроизвольно он встал на ноги и теперь возвышается над совершенно растерявшимся Баттерсом. — Всё, что делает эта толстая задница, направлено на то, чтобы поиздеваться над кем-нибудь. И пора бы уже раскрыть глаза, Леопольд, он издевается над тобой, а ты ходишь за ним, разве только свою тупую голову ему в жопу не засовываешь! Кайл резко замолкает, понимая, что наговорил лишнего, и съежившийся перед ним Баттерс еле слышно всхлипывает. Растерянность в его зелено-голубых глазах сменяется такой вселенской тоской и болью, что даже мне становится его жаль. Эрик с нескрываемым восхищением смотрит на Кайла, но при этом тянется к Баттерсу, чтобы немного грубо пригладить его по светлым волосам. — Посмотри, что ты наделал, монстр, — Картман вроде бы хочет казаться расстроенным, но не может скрыть довольных ноток в голосе. — Что тебе Баттерс-то сделал? — Я… Я не этого хотел, — Кайл сжимает переносицу пальцами и устало качает головой, мне очень хочется взять его за руку и успокоить, но он и правда перегнул палку. — Так, хватит, пацаны, — Кенни хмурится, оглядывая каждого из нас, сидящих за одним столиком. — Не только Кайл ведет себя в последнее время странно. Я конечно всё понимаю, но что бы ни происходило в жизни, это не оправдание тому, чтобы срываться друг на друга. Что между вами двоими происходит? — и снова мне кажется, что этот вопрос обращен ко мне и Кайлу, но Кенни внимательно смотрит на Эрика. — Что тебе опять сделал Кайл? Картман оставляет в покое начинающего приходить в себя Баттерса и поворачивается к Кенни, к которому всегда относился лучше, чем к любому из своих знакомых. — Он меня раздражает! — полушутливо оправдывается он, признавая, что является единственным человеком, которому действительно нравится сложившаяся ситуация. — Это смешно! — Кайл не может оставить это просто так и хватает свой рюкзак со спинки стула. — Вставай, Стэн, мы уходим! — А с чего это ты раскомандывался? — теперь и Эрик встает в полный рост, притворная ласка и веселость в его глазах исчезают без следа, теперь перед нами по-честному расчетливый и изворотливый человек. — Стэн не твоя собственность, — на секунду мне кажется, что Эрик действительно что-то знает. — Или ты хочешь нам всем что-то рассказать? Я с ужасом наблюдаю за тем, как Кайл стремительно краснеет и бледнеет одновременно, он давится словами и возмущением, при этом самодовольство Эрика только расцветает. — Тем более, что мы со Стэном, в отличии от тебя, прекрасные друзья, — продолжает он. — Так ведь, Стэн? Вот недавно у нас с ним и Кенни, — он кивает в сторону нахмурившегося Маккормика, — было одно занятное общее дело… Кайл не дает ему договорить, он резко меняет тактику и опускается обратно на стул рядом со мной, но смотрит на Эрика так, будто собирается одним взглядом прожечь в нем дыру. — Отлично! Когда вы собираетесь делать этот доклад? Я пойду с вами, — сухо оповещает он, скрипя зубами. — Приемлемо, — кивает Эрик, пряча улыбку. Он тоже возвращается за стол, и его реакция, мягко говоря, меня удивляет. — Сегодня после уроков? — предлагает он. — Сегодня после уроков, — соглашается Кайл. Моё мнение никто узнать даже не попытался.