Иллюзорность

      Мастер, этим пасмурным утром войдя в покои сына, остался под приятным впечатлением, обнаружив уже переодетого и сидящего за столом Дилюка в удовлетворительном состоянии. На бледном лице не было признаков вчерашних переживаний, а Крепус точно знал, что те терзали подростка до сих пор. Их разговор с Альберихом слышали все. И выводы для себя бета сделал тоже, ещё раз удостоверившись, что ему не показалось: альфу с омегой связывало нечто большее, чем просто общение. Он не хотел знать деталей, но смысла отрицать очевидное уже просто не было, нужно было уметь с этим работать.       Крепус уже не злился, но, видят боги, вчера, когда Кэйа Альберих явился к нему вдруг и сказал, что Дилюк вот-вот покинет город, он чуть не помер на месте от возмущения и нарастающего волнения. Не было времени ворошить причину для побега, он быстро собрал людей и отправился на поиски. Дилюк в тот момент как никогда напоминал свою мать — та тоже была до абсурда упрямой и радикальной в своих решениях. Наверное, с бывшей женой он всегда был ведомым, а теперь рисковал таким же стать и с сыном. Но где это видано, чтобы пресмыкаться перед собственным ребёнком, у которого молоко ещё на губах не обсохло? Ребёнком, который сам порой не знает, чего хочет.       Бета частенько обращал внимание на то, как ведут образ жизни другие жители Монда, имеющие сущность. Омеги были уравновешены и послушны, находясь в браке, а альфы менее агрессивны. Крепус не мог не думать, что стоило бы отдать сына замуж сразу же, как только тому стукнуло шестнадцать, если даже не раньше. Возможно, тогда бы успокоился и Дилюк? И Аякс, вероятно, не закрепил бы за собой статус кровожадного Предвестника? В общем, Рагнвиндр-старший винил себя, но так и не мог пока понять, как было бы лучше. Лучше для всех.       Роман между сыном и принцем Каэнри’ах его, откровенно говоря, пугал и раздражал. Крепус винил и укорял себя снова, считая, что не углядел, не досмотрел, а когда понял, то было уже слишком поздно. Уклад жизни, религия, моральные принципы — всё у каэнрийцев кардинально и вопиюще отличалось. И Крепус спрашивал себя много раз, как вообще можно рассматривать «дружбу» сына с кем-то, кто буквально проклят богами? История всей Каэнри’ах вселяла в бету ужас.       И хоть бизнес Крепуса, мало-помалу процветающий в Каэнри’ах, приносил некоторые доходы, сам мастер благосклоннее от этого к каэнрийцам не стал. Особенно учитывая, что он находился в уверенности, что бывшая жена когда-то оттуда сбежала. Там может быть опасно, действительно опасно. Быть заложником обстоятельств у этой страны его удручало сильнее, чем если бы он обанкротился. Он намеревался всё-таки разорвать все связи с Альберихом, как только он уедет восвояси, но положение вещей снова сместилось в черти какую сторону.       В конце концов, Рагнвиндр боялся за сына, потому что тот рвался навстречу к тому, кто может погубить ему всю жизнь. Альберих на удивление был терпелив и снисходителен ко многим вещам, но всё же никогда ничего не забывал, поэтому мастер ожидал от него подвоха ещё больше. Кто бы знал, что тот не заставит себя долго ждать, ещё и подойдёт с той стороны, которая ближе всего к сердцу. И, получается, принц спокойно смотрел ему в глаза, обсуждая политику, а потом шёл и также спокойно распускал свои руки, пороча его сына. Вот как это выглядит. Совести, конечно, у будущего короля совсем нет.       Понятно было, что постепенно Кэйа отвоёвывал своё место под солнцем: королевская кровь густа и жгуча, горяча — альфа не мог скрыться от своих корней. И да, Альберих мог, находясь в соборе или на фестивале слушать молитвы, песни восхваления Архонтов, но чтобы воспринимать их веру и обычаи со всей серьезностью — никогда. Кэйа был сдержан, обращая на это свое внимание как на часть странной культуры, с которой соглашаться вовсе необязательно. Для Крепуса это было отчасти понятно, но вместе с тем оскорбительно. Сам факт нахождения принца Каэнри’ах на их землях — оскорбление.       Признаться, бета даже в каком-то роде уважал Альбериха, но только за то, что тот когда-то спас Дилюка от противного альфы, а позже смог выстоять против такого сильного противника, как Аякс. И всё же Крепус находил ту стычку неправильной со стороны Кэйи и оправданной со стороны будущего зятя, хоть и не знал никаких подробностей. И кое-что всё же терзало мастера: когда сын вернулся тогда под руку с Аяксом и резко решил подписать все документы, соглашаясь быстрее выйти замуж, он был сам не свой. Возможно, между Предвестником и Дилюком были отношения куда напряженнее, чем ему казалось на первый взгляд. Возможно, им двигал страх, причем не за себя. Возможно, за Кэйю. Возможно. Слишком много существовало неясностей, но в предстоящих переговорах с альфами им места не могло быть.       Поэтому Крепус собирался сейчас во что бы то ни стало выяснить все подробности, даже самые горькие и неприятные.       — Пришло письмо из Ли Юэ, — прокашлявшись, мужчина прошёл вглубь комнаты.       — Слухи так быстро добрались до императора? — догадливо и, скорее, риторически спросил омега, глазами избегая отца. Дилюк находился в ожидании первых обвинений и гневных вскриков.       — Я ответил извинениями и просьбами забыть этот позорный случай, — ворчливо поделился бета и, отодвинув стул, сел напротив парня. Тот утомленно вздохнул, но взгляда на него так и не поднял, напрягшись.       Чуть подумав, Рагнвиндр-младший вдруг приглушенно сказал, сцепив пальцы в замок:       — Могу я отправить письмо ещё и от себя? — он закусил губу, как часто делал, когда нервничал. — Мне следует объясниться лично, — на этот раз аристократ выразительно остановил свои глаза на недовольном лице отца. — Пожалуйста.       — Не пришлось бы ничего объяснять, сиди ты на месте, — запричитал строго Крепус, не сдержавшись.       — И что ты собираешься дальше делать? — подал голос Дилюк, опустив снова глаза. Он чувствовал себя неважно, тело поламывало, а о ментальной составляющей омега предпочитал не думать. Будто он находился под обломками собственной Вселенной.       Вчера Дилюк был на грани, но сегодня с усердием собрал себя по крупицам воедино, понимая, что горевать и проклинать всех вокруг уже поздно. Произошло то, что произошло, а от себя он сделал все, что мог. Это был не первый раз, когда дело пошло по одному месту, поэтому омега отреагировал спокойнее, чем мог бы. Надо отдать должное альфам, отцу и их стремлению сделать всё по-своему: сейчас Рагнвиндр находился в уверенности, что ему под силу пережить буквально всё и при этом остаться в ясном рассудке.       — В зависимости от того, что ты сейчас мне расскажешь, — требовательно произнёс Крепус, хмурясь. Ему много чего хотелось сказать, спросить, попросить. Но внешне он оставался неприступной скалой, потому что по-другому не умел. Это, должно быть, отпугивало сына от мысли поведать ему всё, как оно есть на самом деле.       Между ними существовала огромная пропасть, настолько масштабная, что Крепус, только сейчас это осознав, испытал странное чувство. Сродни глубокому сожалению и упреку в собственную сторону, ведь, как родитель, он не смог отгородить своего ребёнка от проблем и нависшей угрозы. Та исходила буквально от всего: от опасного в своем равнодушии Аякса, от слишком участливого и непонятного Альбериха, от хладнокровного, но интересующегося Чжун Ли. От общественности и, в конце концов, от самого себя. Крепус мог понять, почему сын теперь предпочитает молчать. Доверия между ними не было. Но и как могло появиться, если сын тайком встречался с принцем?       — Мои слова имеют вес? И давно? — с неподдельной усмешкой спросил Дилюк, печально уставившись на свои руки.       Самое болезненное для беты было то, что он предполагал такой ответ. И именно с сыном он не мог подобрать нужных и таких правильных слов. Он боялся быть мягким, когда требовалась строгость. Но правда в том, что он не умел определять ситуацию. И сейчас, в этот самый момент, мозг твердил мужчине, что нужно поставить перед фактом, вытрясти необходимую информацию, а уже после просить прощения, когда дело будет сделано. Или не просить вовсе. Однако сердце, а оно у него всё-таки было, ныло от таких мыслей.       — Люк, я не говорил тебе этого, думал, не было необходимости озвучивать, — бета пристально посмотрел на подростка и, поймав его сомневающийся взгляд, надломленно продолжил, — но я люблю тебя. Как умею. Не делай так больше никогда, не сбегай, не сказав ни слова. Это жестоко. И я всегда действовал так, чтобы защитить тебя, просто ты этого не понимаешь.       — Это всё такая старая песня, — Дилюк выгнул бровь и помотал головой, даже не пытаясь сделать вид, что поверил. — Вам, отец, самому не стыдно мне её петь? — Он, пронаблюдав за растерянным лицом родственника, думал, что ему самому сделается больно от таких недоверчивых и полных иронии слов в сторону отца, но сущность даже не дрогнула. У неё была своя трагедия, но омега не собирался в ней растворяться. Тренировки над ней не прошли зря: та скулила, требуя многого, но Рагнвиндр сознательно отгородился от неё, от чувств. Те погубили бы его, сделали ещё более уязвимым перед отцом. Он уже бил себя в грудь кулаком, душевно и опрометчиво делясь с ним своими мыслями. И сильно пожалел об этом после.       — Что ж, даже если ты мне не веришь, то ситуацию надо как-то решать, — сказал уверенно и уже более хладнокровно мастер, думая, что этим утверждением воодушевит сына на более… открытую беседу. — Но мне нужно понимать, к чему именно готовиться.       Дилюк поджал губы.       — Можно сделать так, чтобы я просто остался здесь? На винокурне, — нерешительно спросил Рагнвиндр-младший, совсем не надеясь на положительный ответ.       Крепус ожидаемо отрицательно покачал головой.       — Люк, это худший исход, — бета ссутулился. — В глазах общества это бы означало, что ты опорочен и от тебя все отказались, вдоволь наигравшись. Как ты собираешься здесь жить, если все будут смотреть на тебя, как на пользованного, недалекого и падшего омегу?       — Лучший исход — это брак с Аяксом? — с подначкой спросил Дилюк, цокнув языком и после устало вздохнул.       — А с кем ещё? — Крепус подобрался к нужной теме вплотную. — Или ты надеешься, что Кэйа подсуетится в этом вопросе? Он альфа, что ему ещё от омеги в этих краях может быть нужно? Думаешь, брак? Как бы не так, — недобро ухмыльнулся мастер, в глубине души зная, что принц не зашёл бы так далеко ради простой случки с понравившимся омежкой. Но и чего-то более серьезного ожидать от него не стоило. И Крепус отчаянно не хотел бы, чтобы такое произошло. Отдать сына чужаку, смешивать кровь с этим… кэнрийцем — ну уж нет. Чтобы тот увёз с собой туда, где живут эти богохульники? Мастер даже задышал чаще, сердясь.       Дилюк нахмурился, находя в реакции отца другое объяснение.       — В таком случае мне непонятно, что ему от меня нужно до сих пор, раз он уже получил всё, что хотел, — съязвил холодным тоном омега, всматриваясь в родное лицо, исказившееся от недовольства и отвращения.       — Что это всё значит, Люк?! — выпалил яростно Крепус, как ужаленный. Он чувствовал разочарование и вновь нарастающую злость. Предполагать и знать наверняка — вещи разные. — Если бы он уважал тебя, то не стал бы пользоваться твоим телом, прекрасно зная, что это будет висеть на тебе клеймом позора.       — Я сам настоял, чтобы между нами что-то было, потому что… — Рагнвиндр осекся, следующую фразу произнеся вполголоса, — мне хотелось почувствовать себя любимым. Глупо для тебя звучит? — он подавил в себе усмешку. По правде говоря, хотелось сейчас только одного — плакать. — Я хотел быть преданным долгу, но потом понял, что тоже имею права быть счастливым.       Бета раскрыл шире глаза, не понимая собственных чувств. Он видел перед собой противоположное сказанному. Дилюк выглядел, казалось, как обычно, но в его надломленном голосе и потухшем взгляде читалось сплошное несчастье.       — Господин Аякс, так понимаю, вполне в курсе? — сипло спросил Крепус, не зная, как реагировать на слова сына. Неужели тот думает, что нелюбим? Это провокация? Ему нужно больше внимания? Что, чёрт дери, ему нужно?       — Скажу больше, он не был против, — буднично пожал плечами омега, с каким-то зловещим удовольствием пронаблюдав, как отец вытянул в изумлении шею. — Сам подначивал меня вступить с принцем в связь, наверное, так было бы удобнее меня пугать впоследствии. Либо ему было все равно.       Мастер нахохлился, но Дилюк сразу продолжил, не дав ему ничего сказать. Инстинктивно защищаясь, чтобы не дать снова сделать себе больно.       — Понимаю, ты думаешь, что Кэйа не хочет связывать себя обязательствами со мной. В данной ситуации делать мне предложение вообще неуместно, — подчеркнул Дилюк, не пытаясь оправдать альфу, но и обвинять его в чём-то пока было рано. По крайней мере, в этом деле. — Только когда он сам мне в лицо скажет, что будущего у нас нет, то я поверю, — омега холодно и с вызовом посмотрел на отца, мол, переубедить его в этом не получится. — Нет, он мне ничего не обещал, но ведь… и не отрицал он ничего тоже.       — Аякс скоро приедет на винокурню, я отправил письмо ещё вечером, — сменил резко тему мастер, не захотев продолжать. — Что, по-твоему, я должен ему сказать? Что мой сын всё хочет разорвать по первому зову сердца? — Крепус, вытягиваясь в струну и напрягаясь всем телом, фыркнул, окидывая фигуру сына хмурым взглядом. — Так дела не делаются, ты это прекрасно знаешь. У меня нет причин даже пытаться разрывать помолвку.       — А Вы бы, отец, хотели, чтобы я дал Вам эти причины? — Рагнвиндр-младший удивительно был неуступчив, своими вопросами напирая, будто кидаясь обвинениями.       Крепус, видя изменения в поведении подростка, мог бы снова попытаться всё списать на гормоны, молодой возраст — что угодно, но он знал. Знал, что сын чувствует себя загнанным в угол, и бета хотел бы успокоить, поддержать, но опять-таки не знал, как. Как, если Дилюк заблуждается?       — Если они не высосаны из пальца ради отношений с проклятым Альберихом, — честно сказал мужчина, действительно захотев выслушать. Он знал, что Аякс мог причинить вред Дилюку и, если такое уже было и выходило за все рамки, то он бы отклонил помолвку. Но ведь Предвестник — опытный боец, которому свойственен контроль. Наверняка альфа не стал бы делать ничего, что могло бы разрушить его право на этот брак.       — Аякс — тиран, — Дилюк уверенно повторил свои же некогда сказанные слова, невесело усмехнувшись. — Если рассматривать своё будущее с ним, то я не хочу растить детей, да и сам находиться тоже возле него. Тем более у меня уже есть любимый человек, — подчеркнул омега, потому что считал, что эта причина куда более важная и убедительная, чем все остальные. По крайней мере, для него.       — Много ли ты знаешь об Альберихе? — взволнованно и недовольно вопросил Крепус, сведя брови к переносице. Пока что омега давал смутные причины, не было такой нужной сейчас конкретики.       — Достаточно. Кэйа никогда не бил меня, не применял насилия, — осиротевшим голосом изрёк омега, запоздало понимая, что отец и сам бывал горяч на руку, а значит, быть объективным не сможет.       Крепус нахмурился ещё сильнее, обмозговывая.       — Оплеуха — это ещё не насилие. Это называется воспитательные меры. — четко изрёк он, действительно так думая.       — Да, я заметил, что ты так считаешь, — огрызнулся Дилюк и закусил губу. — И, да, рукоприкладством Аякс не занимался. Он давил на меня ментально, причём так, что потом именно Кэйе пришлось помогать мне устранять последствия. И это ещё только на стадии помолвки, отец. Что будет потом? Кто меня защитит? Ты? Ты тоже этого не можешь сделать, даже не хочешь, — аристократ измученно посмотрел на родителя, а после, ухмыльнувшись, отвернулся. — Поэтому я и решился на побег, как ещё привлечь внимание к беде, если не появлением слухов и сплетен, влияющих на тебя и твой бизнес?       — Пиши своё письмо, — Крепус резко оборвал тему уже во второй раз за утро, но так, чтобы переключить и внимание сына тоже. — Только, пожалуйста, без всякой ереси. Мы и так по уши в проблемах.       Лицо Дилюка на пару секунд выдало удивление. Потянувшись к перу и чернилам, омега подумал, что без «всякой ереси» не получится, но отцу об этом знать не нужно. Он намеревался обнаглеть вконец и попросить у императора покровительства. На всякий случай. Если уж достопочтенный Чжун Ли проявил свой интерес к делу, может быть, он проникнется и ситуацией. В конце концов, именно император когда-то ему косвенно намекнул, что выгрызать себе дорогу нужно самому. Ссылаясь на эти слова, Дилюк и собирался начать своё письмо. Почему-то Рагнвиндру казалось, что Аякс не сможет его выцепить, если Чжун Ли действительно встанет на его сторону. Если уж и сталкивать альф лбами, то лучше этих двух. Как бы цинично и грубо это ни звучало.       — На одних чувствах не может всё строиться, — недовольно прокряхтел Крепус. Ему было максимально неспокойно с прошлого вечера, поэтому добавившиеся новые мысли совсем не шли из головы. — Допустим, сейчас я разорву помолвку, собирая все свалившиеся на нас проблемы на себя. Но потом-то что? Искать тебе лояльного альфу или бету в пару, которым будет всё равно на твои внебрачные похождения? Чтобы ты носом поводил и отказался опять? Или снова сбежал с позором? — бета не понимал, что своими словами ранит омегу только сильнее. Он просто хотел добиться каких-то таких фактов, что, если все всплывет наружу, то Дилюк остался бы не крайним. Ему нужно было что-то, что оправдало бы действия сына. Если всё же любовь… то какой разрушительной она может быть.       — Я предпочитаю думать, что моё счастье важнее, чем мнение людей обо мне, — не отрываясь от пергамента спокойно отрезал Дилюк, не находя причин скрывать.       Почти дописав письмо, омега вдруг посмотрел на отца исподлобья, всерьез заволновавшись из-за повисшего молчания.       — Люк, я не знаю, как пройдут переговоры, когда прибудет сэр Аякс, — с нотками суровости произнес Крепус, поймав потемневшие глаза сына. — Есть что-то, что Кэйа может выкинуть вдруг или о чём мне следует знать заранее?       — По правде говоря, я вообще не понимаю, зачем ему надо было вмешиваться. Это наши семейные дела. Видимо, он считает иначе, — Дилюк поставил в письме точку и под внимательный взгляд Крепуса запечатал его, протянул отцу в руку.       — Так это не ты его вынудил встрять? — поняв это, Крепус будто вздохнул с облегчением. Он-то думал, что сын совсем сошёл с ума и привлёк к скандалу принца собственноручно. Хоть и так коряво.       Омега, задумчиво постучав пальцами по столу, в нерешительности уставился на отца. Было еще кое-что, о чём молчать, возможно, не стоило. И что объяснило бы бете желание Тартальи взять его замуж вопреки слухам и подпортившейся репутации.       — Аякс держится за меня, потому что думает, что я буду полезен ему. Точнее, моя родословная. Он провёл какую-то экспертизу, тесты, которые выявили относительно неплохую генетическую совместимость. Но он так убежден в них, что это даже смешно, — Рагнвиндр-младший умышленно упустил некоторые детали. Скажи он отцу сейчас, что род Предвестника приложил руку к побегу мамы, то выдал бы её тайну. Может быть, были ещё причины для такой секретности с её стороны — он не знал. Возможно, омега не пощадил бы отца правдой сейчас, но секреты матери он хотел сохранить, раз та так и не пришла к выводу при жизни, что Крепусу знать стоит.       — В каком смысле? — пробормотал в замешательстве мастер. Он предполагал, что за стремлением Аякса взять его сына в мужья стоит что-то ещё, но не думал, что тот пойдёт такими обходными путями. Зачем скрывать, если всё так? Мужчина не понимал этого.       — Это, конечно, всё бред, просто его убеждения, — Дилюк улыбнулся почти дружелюбно. И был ещё один момент, который тревожил омегу. Он, вздохнув, робко произнёс, посчитав, что успокоившийся отец может прислушаться: — Если мои слова для тебя не пустой звук, то, пожалуйста, не реагируй слишком остро на Кэйю, — он с мольбой в голосе попросил за альфу, несмотря на сильную обиду. И на отца, и на принца. — Прошу тебя, будь с ним мягче. Что бы он ни говорил, не кидайся сразу. Может быть, Кэйа предложит что-то выгодное для всех нас.       Крепус, кинув претензионный взгляд на сына, изменился в лице: его брови нахмурились сильнее, а во взгляде мелькнула неприкрытая ледяная ненависть, граничащая с горячей, пылающей агрессией. Бета наконец осознал, что сын не перестанет держаться за принца, несмотря ни на что.       В нависающем над ними молчании скрывалось что-то по-настоящему мрачное, тяжелое.       — Я никогда не одобрю твой выбор, я осуждаю тебя за него, — мёртвым голосом обозначил свою позицию мужчина, грозно смотря сыну прямо в глаза. Тот слегка вздрогнул. — Потому что это просто мерзко, — сухим голосом продолжил говорить Крепус, — как ты мог спать с ним? Пасть так низко. Архонты, нет, это всё моя вина.       Душевные терзания отца совсем не вызывали сочувствие у омеги. Скорее, жалость. И отвращение.       — Раз так, то мне не нужно твоё одобрение, — парировал Дилюк и отвернулся. Ему было больно услышать такие громкие, порочащие его чувства слова. Им двигала любовь, но отец увидел только какие-то гнилостные отголоски собственных убеждений. Когда-то омега позволял себе украдкой мечтать, что к алтарю поведёт его именно отец, желая счастья и принимая избранника. Выросший и воспитанный в определенной обстановке, Дилюк всё же стремился к соблюдению некоторых традиций. Ему было невыносимо от того, как его мечты рушатся всё сильнее. Что останется от них впоследствии? Или, может, он просто не о том всегда мечтал?       Пропуская слова сына мимо ушей, Крепус решительно поднялся с места.       — Если бы его смерть могла решить наши проблемы, то стоило Аяксу тогда преуспеть, — себе под нос проговорил недовольно мастер, не заботясь о том, как сильно ранила сына эта фраза.       Это стало последней каплей. Кэйа был неправ: отец не стал бы их слушать никогда. Что и требовалось доказать.       — Почему ты мой отец? — не выдержав, спросил Дилюк еле слышно. Непролитые слезы жгли глаза. — Твоё настоящее лицо так уродливо.       Крепус шокировано замер на месте до того, как потянул на себя ручку двери. Сердце мгновенно облилось кровью, а перед глазами потемнело, словно от удара. Мужчине не нужна была сущность, чтобы понять, что слова сына искренни. Это не попытка бунтарства. В родном голосе сквозила ненависть — то чувство, которое мастер питал к Альбериху. Оно достаточно сильное, чтобы вытолкнуть все остальные. Бета никогда не хотел, чтобы эта эмоция появилась и у сына.       — Просто откажись от меня, хватит мучить, я так больше не могу, — отчаянно прошептал Дилюк, уставившись куда-то вперед, в одну точку. Ему ничего не нужно: ни статус, ни такая семья. Все светлые моменты казались теперь лживыми, слишком неправдоподобными. Сможет ли он уже когда-нибудь думать иначе? Или теперь вся его сущность, все естество — просто развалины?       — Как ты можешь так говорить? Ты — мой сын, моя кровь, — на выдохе сказал Крепус, так и не повернувшись лицом. — Ты просто не видишь себя со стороны. Я пытаюсь спасти тебя, — он, оправдываясь, запрокинул слегка голову и зажал нос пальцами, пытаясь унять эмоции. На языке была сплошная горечь. Он почувствовал себя растерзанным.       — Не надо меня спасать, — с надрывом прогорланил Дилюк, чуть ли не плюясь ему в спину. — Я не буду жить так, как ты хочешь.       — И что же это? Наложишь на себя руки, как ещё больший грешник? — одними губами спросил Крепус. Воздуха в помещении становилось слишком мало, он был на грани какой-то паники, безумия.       — А это бы решило проблемы? — будто всерьез предположил Дилюк, после обессиленно упав на спинку стула.       Крепус, бросив через плечо на сына последний взгляд, широким шагом покинул комнату, оставшись в смешанных чувствах.       Весь день мастер не находил себе места. Алиса, пытавшаяся помочь, ласково говорила с ним время от времени, предлагала возможные пути. Бета её почти не слушал, понимая, что и так их знает. Просто ни один ему не нравился, ни один не подходил его Дилюку, ни один не мог успокоить его сердце, находящееся в агонии.       Проснувшись ночью в холодном поту, он осознал, что до дрожи напуган. Правильно ли он истолковал слова сына? Что, если это прямая угроза для жизни? Он снова ничего не понимал.       Сообразив, что не может больше бездействовать, Крепус поднял прислугу на ноги. Он собрался в город.

***

      Признаться, Крепус, сидя в карете, даже не знал, что именно хочет сказать принцу. Да и не знал, хочет ли говорить с ним вообще. Но он чувствовал, что не найдёт покоя, пока не встретится с главным виновником своего личного ада лицом к лицу.       Найти Альбериха оказалось не так просто — стуча в дверь дома, где тот поселился, Крепус наткнулся только на заспанную хозяйку, которая сообщила, что Кэйа забрал свои вещи и, заплатив больше нужного, сказал, что в ближайшем будущем не вернётся. Крепус ощутил себя сначала одураченным и возмущенным до глубины души, сразу подумав, что принц сбежал при первой же возможности. Видя целый спектр эмоций на лице беты, хозяйка дома, попрощавшись, поспешила закрыть дверь.       Стоя на пороге и обдумывая свои дальнейшие действия, Крепус встретил рассвет в одиночестве. Если кто и должен знать о передвижениях Альбериха по Мондштадту, так это Гуннхильдр. К ней-то он и направился, когда время стало хоть немного приличным для визита.       Подходя к её жилищу, он услышал всплеск воды, а затем увидел незнакомого человека, стоящего к нему спиной и отходящего от колодца. Это был высокий молодой мужчина в тёмной одежде. Она чем-то напоминала форму, но Крепус не мог сказать, какую. Его светлые прямые волосы доходили до плеч — их он как раз и взбрызнул водой вместе с лицом, а после стал старательно вытирать кожу хлопковым полотенцем. На кончике белой вещи можно было разглядеть вышитые Лизой одуванчики.       Внезапно дверь дома открылась и из-за неё послышался незнакомый голос.       — Дайн, всё в порядке? — позвал некто с акцентом, очевидно, обращаясь к мужчине у колодца.       Когда тот обернулся на голос, то прежде заметил замершего неподалеку Крепуса. Белокурый мужчина тотчас нахмурился и всё его тело напряглось.       — Дайн? — спросил снова тонкий голос, а после бета увидел говорившего: тот приоткрыл дверь шире, сразу повернув голову в ту сторону, куда так напряженно таращился высокий мужчина. На его лице появился легкий испуг и… как ни странно, презрение.       Перед ним стоял точно омега: его невысокий рост, худощавость телосложения, а также утонченные черты лица выдавали сущность безошибочно сразу. Пышные пшеничного цвета локоны спадали на ключицы, а прищуренные зеленоватые глаза уставились на мужчину. Одет омега тоже был в тёмных оттенков одежду, но её ткани были бархатисты, смотрелись в разы роскошнее.       Крепус выпрямился, собравшись устроить здесь самый настоящий допрос, но, когда вышла из-за угла дома Лиза, явно потерявшая дар речи от раннего визита беты, то остался только один вопрос.       — Доброе утро. Джинн дома? — разрешил себе фамильярное обращение Крепус, начав вдруг отчего-то сильно нервничать. Всё как-то было очень странно, а он, как назло, не спал всю ночь.       — Доброе ли? — Минчи выглядела задумчивой и, на удивление, была не слишком разговорчивой. Впрочем, мастер нечасто с ней общался. — Мне позвать её? — снова подала голос шатенка, натянуто улыбнувшись.       Стоящий в дверях омега отодвинулся, кого-то пропуская наружу из дома. Крепус, увидев Джинн Гуннхильдр, вздохнул с нескрываемым облегчением. Может быть, к ней просто наведались друзья и волноваться совсем не о чем.       — Мастер Крепус, — почтительно поздоровалась блондинка и бросила чуть нахмуренный взгляд на двух незнакомых мастеру парней: те ни на шаг не двинулись, хотя её взор предполагал именно это. Она, намеренно смягчая голос, их попросила: — Можете зайти обратно в дом?       — Я, собственно, не хотел слишком тревожить, но дело срочное, — деликатно прокашлялся Крепус, захотев побыстрее объясниться и уйти, ощущая некоторую неловкость во всём происходящем. — Известно ли Вам местоположение господина Альбериха? У меня к нему серьёзный разговор, — произнеся это, бета заметил, как исказились лица незнакомцев: стали более встревоженными и участливыми.       И только теперь, скользя по их фигурам более сосредоточенным и пытливым взглядом, Крепус к своему ужасу заметил деталь: герб Каэнри’ах, вышитый золотыми нитями на их одеждах. Догадка осенила разум беты. И, раз они здесь… стало быть, и Кэйа тоже.