VANTABLACK

      В северо-восточной части Лондона, в богатом на памятники архитектуры, но не слишком благополучном и безопасном районе близ железнодорожной станции Хакни-Сентрал примостилось унылое серое здание.       Пустой двор приюта не располагал к играм, поэтому у сирот завелась привычка после обеда ускользать с безрадостной территории. Мальчишки и девчонки разбредались в разные стороны, и никто не обращал на них внимания. Грязные улицы кишели приезжающими и отъезжающими людьми, среди которых легко было затеряться в считанные секунды. Любой ребёнок мог заплутать в потоке снующих туда-сюда взрослых, а безразличная и суетливая толпа унесла бы его в неизвестном направлении.       Но для воспитанников приюта Вула самостоятельность была так же необходима для выживания, как еда, вода и воздух. Эти сугубо физиологические потребности сироты делегировали взрослым. Что же касалось чего-то личного, то тут каждый мог полагаться лишь на себя. Захотел прочитать книжку, которой не имелось в скромной приютской библиотеке? Решай проблему сам, ведь у попечительского совета заботы были куда серьёзнее, чем удовлетворение чьих-то эгоистичных желаний. Денег не хватало на лишний фут ткани, а тут какие-то книжки! Перебиваться этим детям было не впервой. А о новых игрушках считалось постыдным даже мечтать. Всё добывалось в драках или обменах с городскими ребятами. Драки случались чаще, ведь сиротам нечем было удивить избалованных неженок. Изредка на Рождество приютская детвора всё же получала подарки: потрёпанные игрушки, изношенную одежду, дешёвые альбомы и поломанные карандаши. Их жертвовали неравнодушные люди, которых с каждым годом становилось всё меньше и меньше. В посещении культурных мероприятий, таких как концерты, цирки и зоопарки, тоже было отказано. Кто-то, конечно, всегда умудрялся пролезть «зайцем». Однако удавалось это только тогда, когда всё происходило неподалёку, ведь возвращаться в приют во избежание наказаний надлежало вовремя.       Но воспитанники вовсе не были предоставлены самим себе. По утрам они молились, скромно завтракали и до конца дня зевали на уроках. После такого же скромного обеда отводилось время для домашних заданий, а затем наступала пора долгожданных свободных часов до и после ужина. В общем зале стояли почти всегда холодный камин, пошарпанные столы и обветшалые стеллажи с энциклопедиями и сказками. В одиноком наборе шахмат не доставало фигур, чёрно-белые фотокарточки с достопримечательностями и природой разных стран пылились на верхних полках. Ничего из этого не представляло интереса для пытливых, жаждущих новых знаний и впечатлений умов.       Воспитателей и нянек было слишком мало, забот — слишком много. Работницам приюта с трудом удавалось поддерживать порядок и чистоту, но никак не уделять внимание каждому нуждающемуся. Всё было одинаковым: еда, требования в учёбе и поведении, знания, одежда. Детям отводилось лишь немного личного пространства в однотипных бедно обставленных комнатушках да право на скромную собственность в виде старых игрушек (ими ещё следовало делиться).       Всё должно быть по стандарту. По бумажному стандарту, которому все должны беспрекословно соответствовать. Невероятно тяжело было чувствовать себя отдельной личностью, не посредственной частью этого нищего и убогого коллектива. А отличиться в серой массе одинаковых детей можно было лишь обладанием. Обладанием какой-то вещью, которой не было у других. Или способностью, которую нельзя было скопировать…       О да.       Именно такая способность имелась у Тома Реддла.       Том не знал, как назвать то, что отличало его от прочих, но он точно знал, как назвать себя.       Особенный.       Уж явно не такой, как все.       И его особенность заключалась не в обладании диковинной игрушкой, которую с лёгкостью могли отнять. Нет. Его особенность не мог забрать никто. Однако именно она помогала ему заполучить всё, чего бы он только ни возжелал.       Другие дети тоже знали, что Том отличался. И их это пугало. Злило. Иногда злость брала верх над здравым смыслом и они пытались ему противостоять. Но всё было бесполезно. Ну какой прок зажимать в углу Тома, если от этого поднималась температура? Скручивало живот? Начинало тошнить? А на следующий день внезапно исчезало скромное имущество или ломались относительно новые вещи. Желание вступить в конфликт обычно пропадало после второй попытки. Кому-то достаточно было и одной. А некоторым — хватало увидеть ошибки прочих. Но дальше всегда следовало лишь смиренное послушание; напирал страх, подпитываемый периодическими ночными кошмарами; и дети старались держаться в стороне от странного и жуткого мальчика.       Это тешило самолюбие Тома. Иногда, конечно, было досадно, что некому здесь оценить его по достоинству. Но… всё же ему не нужны были друзья. Нет. Но вот почитатели… определённо.