VANTABLACK

       Когда Эстера вынудила себя спуститься на обед в Большой зал, Аспидис отсутствовал. Она не застала его даже утром, вернувшись в общую гостиную после разговора с Дитой. И сомневалась, что он в принципе приходил ночью в собственную спальню или завтракал в замке, а теперь и на обед не явился…        Яксли и Макнейр спокойно занимали свои места, лица их выражали повседневную беззаботность ничем не примечательных студентов: они тихо переговаривались, ели с присущим здоровым юношам аппетитом и ни разу не оглянулись на гриффиндорский стол. Да и сама Эстера туда не смотрела. Спасибо Ферклу за ссору — это уже пару недель как вошло в привычку и дополнительных усилий прилагать не приходилось. Даже былой соблазн лишний раз взглянуть на Эриона как-то приглох. А может, она просто не хотела увидеть на его лице подозрение или, того хуже, порицание… В любом случае делать вид, что гриффиндорского стола не существует, оказалось довольно просто. Вот только сделать вид, что не существует ещё и слизеринского, возможным не представлялось.        Юлиан с неизменным тщанием резал на мельчайшие куски брокколи и отбивную, мерно попивал воду с лимоном и периодически отпускал кому-то из младших замечания. Даже Отан спокойно обедал, ничем не выдавая переживаний, наличие которых, впрочем, уже как-то подвергалось сомнению… Норбан же сидел заспанный и несколько вялый — и Эстера его состояние, к сожалению, полностью разделяла.        А что касалось Тома… Он ей приветливо и тепло улыбнулся. Любезно подвинулся, чтобы она заняла место рядом. Предложил подать пудинг из говядины и бычьих почек, картофельное пюре или жаркое из капусты, но при мысли о еде становилось ещё хуже, чем от её вида. Поэтому Том услужливо налил Эстере в кубок медово-имбирный сквош, который пил и Норбан.        — Правильно, — нравоучительно похвалил Юлиан, когда она через силу сделала глоток, — это намного полезнее, чем постоянно пить тыквенный сок. В него идёт один лишь сахар, а я считаю, что сахар, по возможности, надо заменять мёдом. С теми суммами, которые жертвуют школе, руководство могло бы и ответственнее подойти к выбору ингредиентов. И меньше подавать жареных блюд — я, знаете, уже не удивляюсь, почему многие на этой еде жиреют и перестают походить на людей.        — Мерлин всемогущий, — просипел Норбан мученическим голосом, а затем исподлобья глянул на Юлиана. — Сделай милость, избавь нас от своего нытья хотя бы сегодня, иначе мне придётся самому заткнуть тебе рот той куриной ножкой, обмазанной свиным салом, а в довершение заправить всё это великолепие взбитыми сливками и полить конфитюром.        — Не будь жестоким, Норбан, — примирительно вставил Том, видимо, тоже решив пощеголять в остроумии. — Юлиан охотнее даст себя обрить налысо, чем поднесёт ко рту что-то столь калорийное.        — Ну я и это ему организую, если не заткнётся.        — В своём нынешнем состоянии ты не осилишь и взмаха палочкой, — важно провозгласил Юлиан. — Ты что, устроил вчера заплыв на дно Чёрного озера и решил поспаринговаться с кальмаром? Выглядишь отвратно.        — Между прочим, он здесь такой не один, — милейшим образом добавил Том и невинно улыбнулся, будто всё это не являлось наияснейшим и очевиднейшим намёком на Эстеру.        И хотя и Норбан, и Юлиан, и даже Отан после этого окинули её коротким взглядом, она не разозлилась. Попросту не смогла. Это, впрочем, сразу же заметил сам Том и посмотрел на неё уже обеспокоенно.        — Тебе нездоровится? — любезно осведомился он.        Эстера неопределённо повела плечами. Разговаривать или спорить с кем-то из присутствующих не хотелось. И не потому, что кто-то из них внушал ей отвращение, нет, а… у неё не находилось эмоций.        Ничего не изменилось.        Привычные застольные перебранки Юлиана и Норбана, колкое стравливание — или, напротив, усмирение — всех вокруг Тома, молчаливость Отана — всё то же, что и обычно. Глядя на них, на ум бы не пришло, что вчера днём они увидели или сотворили нечто неправильное или страшное. И хуже всего оказалось осознать, что и у Эстеры подобного чувства не возникло.        Самое типичное воскресенье после весьма нетипичной субботы.        Прошлый день всё оставил в себе. Пускай ранним утром какие-то переживания вырвались на волю, они быстро улеглись. Эстере было никак. Не грустно, не совестно, не противно. Жизнь продолжалась своим чередом, и не только у неё, но и у всех вокруг. И от этого… становилось как-то легче.        А ещё нарастала уверенность в правдивости собственных мыслей. От мира справедливости ждать не стоит. Плохие вещи случаются, но никто, если действует достаточно осторожно, не несёт за них наказаний. Можно запытать и убить кентавра, можно с кем-то подло и мерзко поступить, а наутро те, кто это совершил, мирно выпьют чай, насладятся вкусом любимых вафель и пойдут по своим делам. Так просто. Эстера и сама бы отменно поела, но продолжающееся воздействие вчерашних сомнительных напитков убило аппетит. Вот и всё. Вот и все последствия, которые они с Норбаном понесли — причём единственные из компании. И они с ним, между тем, ничего плохого вчера не делали, но им же пришлось хуже остальных. Какой здесь баланс во Вселенной? Какая карма, о которой любила болтать их пришибленная профессор Предсказаний?        Равнодушие этого мира позволило отпустить переживания и в той или иной степени позлорадствовать. Не над Гэмп и её подругами, нет. Больше над самой собой. Оглядываясь назад, Эстера убеждалась, что сделала всё правильно — ровно настолько, насколько могла. Прошла посланное ей испытание, не сломалась под весом вины и страха, не растратила все силы на напрасную месть или злобу. Просто приняла случившееся. И Гэмп следует поступить так же. А если не сможет… Что же, вины за чужую слабость и мягкотелость Эстера не чувствовала. Каждому предстоит пройти его собственный путь, и водить кого-то за руку — не её задача. Ведь и её саму никто не водил. Она всё сделала сама — в этом и смысл всех трудностей, разве не так?        — Я слышал, ты хорошо повеселилась вчера, — издалека начал Том, когда они покинули зал и вышли во двор Трансфигурации.        Студентов было совсем немного. Большинство, как и повадилось, в выходные торчали или в Хогсмиде, или расползались по библиотеке или гостиным и выполняли домашние задания. Несмотря на конец октября и постепенно подбирающиеся холода, фонтан с мраморной виверной всё так же беззаботно журчал посреди площадки. Эстера опустилась на одну из скамеек напротив него, Том же остался стоять.        — Не поделишься впечатлениями? — добавил он, когда понял, что вестись на его уловку она не собирается.        — Не знаю, что тебе сказать, — спокойно отозвалась она без малейшего волнения.        Том приподнял уголки губ.        — Мне просто интересно, как ты ныне проводишь досуг… только и всего.        — Тогда тебе лучше узнать это у кого-нибудь другого, Том. Хотя я подозреваю, что Норбана ты уже опросил.        Его улыбка сделалась шире, но не приветливей и не теплее.        — Это не важно, ведь теперь я спрашиваю тебя.        — Я ничего не помню, — произнесла твёрже Эстера. Настырность Тома начинала раздражать.        — Зато я помню, в каком состоянии притащил тебя Норбан, — холодно и высокомерно заявил он, враз отбросив свои обтекаемые намёки. — Тебе повезло, что этот позор застал лишь я один и нам — вернее, по большей части мне, ведь Норбан и сам был плох, — удалось уложить тебя в постель. И, если интересно, из-за тебя я проснулся намного раньше. Предусмотрительно собирался разбудить до общего подъёма, чтобы ты смогла незамеченной вернуться в свою спальню, но ты уже успела улизнуть. И не объявлялась до самого обеда.        Непримиримый тон, строгий взгляд сверху вниз, недовольно поджатые губы — всё в Томе говорило о порицании и осуждении. И всё это ни капли не волновало Эстеру. После недолгого молчания она смиренно вздохнула. Спорить не хотелось.        — Мне жаль, что ты из-за меня не выспался.        Или ей показалось, или Том разозлился лишь пуще. Но всякий намёк на возможную злость тотчас же исчез, и на этот раз вздохнул — к слову, неимоверно устало — сам Том.        — При чём здесь выспался я или нет? — Он скрестил руки на груди. — Я о тебе переживал.        — Мне жаль, что ты из-за меня переживал, — на прежний манер ответила Эстера.        Том нечитаемо смотрел на неё с пару секунд, затем, вновь вздохнув, опустился на скамью рядом и деловито закинул ногу на ногу.        — Ты вообще ничего не осознаёшь, Эстера, — заговорил он через какое-то время. — Может быть, в этом есть и моя вина. Я знаю, что понять меня бывает нелегко. Но все эти годы я полагал, что из всех людей ты понимаешь меня лучше остальных…        Опять эти его туманные формулировки.        — К чему ты клонишь?        — Я не хочу тебя сейчас злить. В последнее время я был строг с тобой, но, в который раз отмечу, лишь из благих намерений. И не собираюсь читать тебе нотации, но вспомни, пожалуйста, из-за чего начался твой конфликт с Гэмп?        Эстера недовольно поджала губы, но ответ всё-таки дала:        — Потому что она не следила за языком.        Том удовлетворённо кивнул, как если бы она являлась младшекурсницей, успешно решившей задачу.        — А скажи ещё вот что: те сплетни, которые ты о себе услышала, являлись абсолютной ложью?        Эстера почувствовала, как былое спокойствие медленно испаряется, а на смену ему подползают раздражение и злость.        — Торфинн не бастард! — негодующе проскрежетала она.        — Я спросил про сплетни, которые ты услышала о себе, а не о других… — невозмутимо и несколько снисходительно напомнил Том.        — Ну… — она сделала выдох и прикрыла глаза, припоминая те гнусные речи, — по большей части они смеялись над тем, что я… что ты… гм…        — То есть они думают, что у нас с тобой особые отношения? — любезно подсказал Том.        Вопреки здравому смыслу, у неё потеплели щёки.        — Наверное… — сдавленно пробормотала она.        — И это неправда? — продолжал допытываться Том. — Что нас связывает нечто большее, чем какая-то дружба?..        Кисти рук сжались в кулаки. Отчего-то его слова задели и порядком раздосадовали.        «Больше чем какая-то дружба».        Но что конкретно? Они ведь… не встречаются. От Тома ни разу не поступало ни самого предложения, ни намёка на него. И даже после того, как он при Эрионе позвал её на свидание в Хогсмид, больше к этой теме не возвращался. А теперь пытается что-то из неё выжать. Но зачем и для чего?        — На что ты намекаешь? — холодно отчеканила она.        — На то, что слухи рождаются не на пустом месте, — вразрез с её тоном миролюбиво ответил Том. — Но это не означает, что они подлинно отображают действительность. Если кто-то станет шептаться, что ты шляешься по кабакам до утра, тебя, бессознательную, затаскивают в мужскую спальню, где ты и ночуешь, солгут ли они? Нет. Но никого не озаботит, что никаких непотребств при этом не случилось… Людская фантазия дорисует и решит всё за тебя. И что тогда? Изобьёшь каждого злоязычника? А мне затем поручишь с ними расправляться лично?        — Ты мог и не вмешиваться, — она одарила его недобрым взглядом. — Нет, не так. Было бы лучше, если бы ты вообще не вмешивался, Том!        Том казался святой простотой.        — Неужели?        — Представь себе! — огрызнулась Эстера. — Не все дела требуют твоего личного присутствия. Мне бы хватило… мне бы хватило самого факта её извинений, пускай и не искренних. Это уже ударило бы по её несоразмерному курице самолюбию, но теперь… Теперь я вынуждена смотреть на тебя и думать о том, как ты с ней развлекался… как вы все с ней развлекались. И клянусь Салазаром, Том, лучше бы ты её убил! Я бы, наверное, тебя простила, но это…        Том самодовольно, во многом озорно и как-то шкодливо вскинул брови. На губах заиграла весёлая ухмылка, совершенно сейчас не уместная.        — Что «это»? — в игривой манере поинтересовался он. — Ты говори, я внимательно слушаю…        — Ты и так всё понимаешь! — Эстера намерилась встать со скамьи, но Том перехватил её запястье и вынудил остаться. — Не трогай меня! — озлобленно гаркнула она и попыталась одёрнуть руку. Напрасно.        — Ты что, ревнуешь? — сощурившись на кошачий манер, протянул Том.        Эстера вспыхнула.        — Ревную? — презрительно выплюнула она. — Нет, Том, я не ревную. Мне просто мерзко, что ты на это пошёл с той, которую презираешь и которая презирает тебя!        Она снова попыталась отнять руку, на этот раз Том ей это позволил. И рассмеялся. А Эстера замерла, так и не шелохнувшись.        — Что смешного я сказала?!        Том, всё ещё посмеиваясь, приобнял её за плечо и, придвинувшись, мягко поцеловал в лоб.        Эстера отстранилась, недоумевающе дотронулась подушечками пальцев до места поцелуя. Затем столь же растерянно уставилась на Тома, который смотрел на неё… ласково?        — Если для тебя это так важно, то знай: я коснулся её один единственный раз. Когда принимал Непреложный обет.        От пронизывающего, изучающего и почему-то довольного взгляда Тома сделалось душно. Эстера смешалась. Его признание оказалось по-настоящему неожиданным, а потому она совершенно не представляла, как на него реагировать. По сути, оно не должно было ничего изменить, но ей стало легче… приятней… радостней. И от чего же? От факта, доказывающего верность Тома?.. Эстера сглотнула, но ком в горле никуда не делся.        Чертовщина.        Том бережно взял её руку в свою, нежно провёл тыльной стороной ладони по её, после чего некрепко сжал. Склонил голову так, что непослушная прядь кудрей упала на глаза, и обронил ехидно, но беззлобно:        — Ты больше не ревнуешь?        Эстера невольно улыбнулась. Внутренняя опустошённость и меланхолия, что преследовали её с самого утра, каким-то чудом рядом с Томом испарились. И пускай она умудрилась за такой короткий срок и рассердиться, и впасть в ступор, сейчас ей стало хорошо.        — Я же сказала, что не ревную, — фыркнула она, но сжала его вечно прохладную руку в ответ.        — Ну ты можешь в это верить, — напыщенно ухмыльнулся Том, — но твоё лицо говорит всё за тебя.        — Вообще-то, это ты веришь в то, во что тебе хочется. Просто делаешь это так убедительно, что все вокруг начинают верить следом…        — И во что же они верят?        — В то, что ты Избранный, — произнесла она тише. — Что ты способен всё изменить.        Том внимательно на неё посмотрел.        — А лично ты в это веришь?        Ладони вдруг стали влажными. Нахлынувшее волнение так и подмывало вскочить и занять чем-то руки, но Эстера не решилась высвобождать свою — из его.        — Мне кажется, да… Но я…        — Говори как есть, — поощрительно, но строго велел он. — Я хочу услышать правду, Эстера.        Она сглотнула.        — Я часто думаю, что эти изменения… эти перемены не к добру.        Том улыбнулся.        — Ох уж это добро… — насмешливо протянул он и положил вторую ладонь поверх её. — Добро для каждого своё, Эстера. Ты же сама прекрасно знаешь. Нельзя угодить всем и всех осчастливить. Это всё сказки, которыми кормит нас Дамблдор и ему подобные наивные глупцы, а я… Я реалист. И к тому же говорю всегда только правду. Я не обещаю, не стремлюсь — да и, честно, не хочу и не собираюсь — делать добро для всех. Не все этого достойны. Не все этого заслуживают… лишь очень немногие… — Том мягко провёл пальцами по её костяшкам, очертил контур аккуратного кольца и вновь принялся любовно перебирать выступающие косточки. — Но ты, Эстера, неужели думаешь, что эти перемены пойдут во вред тебе?        — Может случиться так, что ты сам этого не поймёшь…        — О нет, — перебил он её, обхватывая длинными цепкими пальцами её запястье, — я таких вещей не понять попросту не способен, веришь ты или нет. Это нескромно, но я здесь не перед Дамблдором выслуживаюсь, поэтому могу быть честным: многие вещи я понимаю лучше остальных. Лучше тебя. Это и есть мой главный дар, Эстера, и моё проклятие тоже. С этим тяжело жить… Это то, что меня от всех отличает. Не кровь, которая во мне течёт, не Парселтанг, которым я владею с рождения. А умение заглянуть в суть вещей. Оно меня от всех отдаляет с тех самых пор, как я себя помню. Просто здесь… я нашёл тех людей, которые это во мне чувствуют. Не до конца осознают, но чувствуют, хотят понять. А ещё я знаю, что сильнее всех стремишься понять меня ты, — Том поднёс её руку к губам и невесомо коснулся ими тыльной стороны ладони, а затем вдруг заговорил полушёпотом, с почти разгоряченным придыханием: — С самой первой нашей встречи в Лондон Филдс… Я уже тогда понял, что это знак… предвестие моего Великого будущего… частью которого являешься ты… И неужели ты, зная, как я ценю тебя и то, как много ты делаешь, чтобы ко мне приблизиться и меня понять, полагаешь будто я могу не пойти навстречу? Будто могу сделать что-то, что выльется во вред тебе?.. Я разве дурак, чтобы самолично себя лишать чего-то столь важного? Или я безумец в твоих глазах? Я ведь уже однажды сказал — помнишь, тогда, в поезде? — что я строю будущее для нас двоих. Не хочешь ли ты намекнуть, что совсем мне не веришь? Или же опасаешься, что я не справлюсь?..        Эстера, всё это время заворожённо наблюдавшая за его действиями и жадно ловившая каждое его слово, спешно отняла свою руку и оглянулась по сторонам. Две маленькие группы студентов, находившиеся во дворе, на них не смотрели, и Эстера вздохнула свободнее.        И всё же… сладость его речей, нежность прикосновений пусть и манили, и успокаивали, и дарили странное, похожее на опьянение удовольствие, не смогли в этот раз похоронить под собой её сомнения. И подобно тому, как ранним зимним утром, когда ещё не рассвело, а постель кажется уютней всего, приходится насильно выдёргивать себя из-под одеяла, Эстера и сейчас не дала себе провалиться в желанное тепло и забвение, которыми так редко баловал Том. Ощущение, что она самолично лишает себя того, чего хочет, враз усилило её недовольство.        — Ни я, ни ты не знаем и не можем знать будущего, Том. Ты привык добиваться того, чего тебе хочется, но иногда… иногда…        — Иногда «что»?        — Ты забываешься, Том, — твёрдо заявила Эстера, собравшись, наконец-то, с духом. — Совсем не замечаешь людей вокруг себя. Не замечаешь их страданий и чувств и делаешь им больнее. И порой мне кажется, что делаешь ты это намеренно.        Том слегка сощурился.        — О ком конкретно ты говоришь? О себе? О Нотте? Аспидисе? Торфинне? Или о ком-то другом?        — Ну я не сомневалась, что был кто-то ещё, — кислым тоном заметила Эстера. — Со мной ты не раз… поступал жестоко. И мне не важно, хотел ты мне добра или нет — мне было больно. И я подозреваю, что так будет продолжаться и дальше. Это как замкнутый круг и, знаешь… — она неуверенно пожевала губу, с секунду раздумывая, стоит ли вообще говорить ему всё это, — единственным правильным решением видится его разорвать. Ведь иногда… людям лучше друг без друга.        — И много ли ты таких примеров видела? — саркастично поинтересовался Том, а на его лице проступила сложная эмоция, которую Эстера не смогла прочесть. — Нашла хоть одно подтверждение тому, что прятаться от своей судьбы — хорошее решение?        — Судьбы? — Эстера вскинула брови. — Я в это не верю…        Том расплылся в холодной, насмешливой улыбке.        — Ну, разумеется, ты же слишком умна, чтобы не верить в какую-то там судьбу… — язвительно поддел он. — Наверное, прогуливаясь ещё маленькой девочкой по магловскому парку, ты каждый день встречала других волшебников, не правда ли? Должно быть, каждый день становилась свидетельницей того, как кто-то говорит со змеёй… Ты в принципе со многими носителями этого языка водишь дружбу, я прав? Сплошь и рядом змееусты, Эстера, да? И каждый студент Слизерина наверняка открывал тебе проход в секретные подземелья… каждый демонстрировал магию, о которой ни разу не упоминалось в школьных учебниках… каждый овладевал той силой, до конца жизни недоступной для многих взрослых и…        — Замолкни! — Эстера не выдержала и отсела дальше. — Я вижу, что ты собираешься сделать! Опять наговоришь мне всякого, внушишь то, что хочешь… А я, Том, уже устала, — понуро и неожиданно для себя самой призналась она. — Я верю, что ты особенный. Нет, я это знаю. Таких, как ты, единицы, и я таких не встречала… Но, честно говоря, уже и не горю желанием… Ты слишком сложный человек, Том. Притягательный? Да. Интересный? Дважды — «да». Но ты… тяжёлый. Я устаю от тебя. Будь хоть ты трижды моей судьбой, я не уверена, что хочу этого. Я вообще сейчас ни в чём не уверена.        — Что, снова намереваешься сбежать? — прошипел он, придвигаясь к ней.        — Мне нужно побыть одной, — предупреждающе холодно бросила она и, опасаясь поддаться ему или напрочь рассориться, встала со скамьи. — Пойми, что твой дар… твоё предназначение, великие планы, Салазар знает, что ещё — причины для тебя одного. Может, и для других, но я хочу не этого, Том. Вернее, не только этого. — Кратко пробежав глазами по его сосредоточенному, красивому лицу, Эстера тихо выдохнула и отвела взгляд в сторону. Её утомляла необходимость оправдываться. — И даже будь я преисполнена воли всюду за тобой следовать и соглашаться, как я могу тебе полностью довериться? Ты утаиваешь от меня каждый свой шаг. Ты не рассказал, чем занимался на каникулах, а ведь я точно знаю: в Британии тебя не было. Ты не признаёшься, какие исследования проводишь и что изучаешь. Не посвящаешь никого, кроме Норбана — да и его не всегда — в свои планы. У тебя ото всех секреты. И я уверена, что не только в этом. О чём ты думаешь на самом деле? Чего хочешь? Ты говоришь одно, но поступаешь иначе. Ценишь меня? Доверяешь? Это неправда, это ложь. Ты никому не доверяешь. И я закономерно не могу доверять тебе в ответ. Пусть доверяют другие — таких найдётся немало. Но я так не могу… Да и, наверное, не хочу. Поэтому… не трогай меня какое-то время, пожалуйста. Я должна отдохнуть, Том. От всего. И в особенности от тебя.        Так и не решившись повторно на него посмотреть, Эстера развернулась на каблуках и пошла прочь. Группа студентов, высыпавшая в двор Трансфигурации, поселила уверенность, что Том за ней точно не пойдёт: среди них были те, кто охотно водил с ним дружбу, а потому короткие разговоры при встрече являлись обязательным условием их отношений.        Сразу стало и лучше, и хуже. Лучше — потому что впервые за долгое время Эстера высказала хотя бы малую долю того, что чувствовала. А хуже — потому что это всё ещё ничего не решало. Всего только лишь отсрочка.        И если Том в скором времени не предпримет попыток снова пойти с ней на контакт, она закономерно начнёт скучать. Тем более что одно это ей и оставалось делать в отсутствие Эриона и Аспидиса. Последнего, кстати, она так и не застала в слизеринском подземелье. Кого бы она ни спросила, никто его не видел со вчерашнего дня. Однако её раздражение, копившееся все предыдущие недели, вновь отошло на второй план…        В конце коридора стояли Эрион и — спасибо, что не Феркл! — Клейт и о чём-то тихо переговаривались. В любом ином настроении Эстера заприметила бы их намного раньше. Свернула бы пролётом позже, не застыла бы, пусть и на мгновенье, на месте — словом, избежала бы нежеланной в данный момент встречи. А ныне лишь понадеялась, что все трое притворятся слепыми и глухими… но напрасно.        Оба парня одновременно — и причём необычайно серьёзно — на неё уставились. Так, словно поджидали одну её и непременно знали, что именно здесь и именно в это время она и пройдёт. Сразу возникла мысль, что всё это не к добру. Но почему-то весь сегодняшний, да и предыдущие дни вылетели из головы от пристального и напряжённого взгляда Эриона. Зато события их последней встречи с шибко малоприятным разговором с Ферклом, всплыли во всех мельчайших подробностях.        Эстеру ущипнула злость, и неожиданно проснулось чувство собственной важности. Если всё это не к добру, то лишь не к его добру. Потому как она считала себя истинно и абсолютно правой в той ситуации. Это не она кого-то оскорбила, не она бесстыдно набросилась на кого-то с гнусными обвинениями, а на неё. И, преисполнившись уверенностью, Эстера резко потеряла желание делать вид, что ей понадобилось в противоположную сторону. Она, напротив, максимально непринуждённо продолжила свой путь.        — Привет, — так же одновременно поздоровались Клейт и Эрион, когда она с ними поравнялась.        Эстера якобы равнодушно замерла и бросила небрежное:        — Привет.        Оба парня опять переглянулись, и Клейт ободряюще кивнул другу.        — Мы можем поговорить?        Вопрос Эриона пусть и был вполне предполагаемым, всё равно застал врасплох. По той причине, что ещё неделю назад его предложение воспринялось бы с однозначной радостью. Сейчас же Эстера почувствовала некоторое удовлетворение, ведь, судя по всему, Эрион наконец-то одумался и решил просить прощения, но она не была уверена, что всё наладится так же быстро, как если бы он пошёл на разговор раньше… А теперь исход непонятен и, в добавлении, непредсказуем. Всё будет зависеть от того, что он ей скажет, как извинится, какой выход из ситуации предложит… Ну, лишать шанса искупить вину она не станет, но и линчевать себя за его ошибки и возможный провал — тоже. Всё, в конце концов, надо делать своевременно. Пускай учится!       — Ладно, — несколько лениво согласилась Эстера, не желая выдать ни малейшего признака волнения. И хоть она и вправду почти не волновалась, ей, однако, искренне хотелось, чтобы всё скорее наладилось…        Клейт сообщил, что дождётся в библиотеке, и Эрион с Эстерой зашли в первый попавшийся класс. Она не торопилась выяснять, зачем её пригласили. Решила позволить ему начать так, как он и собирался. Молча облокотилась о парту и выжидательно скрестила руки на груди.        Эрион, помявшись на пороге, закрыл за собой дверь. Его лицо — да и вся фигура в целом — казалось напряжённым. Брови сошлись к переносице, искусанные губы то и дело поджимались, а самому ему будто крайне сложно было подступиться и подобрать слова.        Невзирая на собственный изначально строгий настрой, озадаченный и встревоженный вид Эриона вдруг порядком растрогал Эстеру. А от мысли, что всё это время он так сильно переживал и мучился, даже стало его жаль… И приятно тоже стало, да. Будь ситуация не такой сложной, она бы заговорила первой, сказала бы, что прощает его и что всё уже позади. Сейчас, разумеется, она так не поступит. Но готова была простить его сразу, как только он извинится. От проснувшегося в ней великодушия сделалось ещё приятней, и Эстера еле сдержала ободряющую и понимающую улыбку, когда Эрион, наконец, посмотрел ей в глаза.        Поколебавшись с секунду, он прошёл вглубь класса и остановился на расстоянии вытянутой руки.        — Ты… — неуверенно выдавил он, — не замечала ничего странного в последнее время?        Эстера недоумевающе вскинула брови. Очень нестандартное начало извинений…       — О чём ты?        Эрион тяжело вздохнул и сунул руки в карманы кремовых брюк. На нём был горчичного цвета свитер, из-под которого топорщился ворот тёмной незастёгнутой рубашки. Выглядел он по-привычному вольно и безыскусственно, а оттого — вдвойне мило.        — Ну, знаешь… может быть, ты застала момент, когда твой брат или Реддл что-то обсуждали?..        Эстере показалось, что она ослышалась.        — Что, прости?..        — Твой брат и Реддл…        — При чём здесь они? — вконец смешавшись, перебила его Эстера. — Почему ты сейчас о них спрашиваешь?..        — Я знаю, это странно, но…        — Да, Эрион, это очень странно, — язвительно вставила Эстера. — Ты молчал все эти недели, чтобы затем справиться о самочувствии Тома и Аспидиса? Говори уже, что происходит!        Он снова вздохнул и одним движением взлохматил пятернёй свои непослушные кудри. И хотя обычно ей нравился этот его жест, сейчас он только взбесил.        — Со вчерашнего дня Гелла ведёт себя как-то не так, — тихо объяснился он. — Я бы подумал, что у неё этот… ну, у девушек ведь такое бывает, да — чудное настроение ни с того ни с сего? Странный период, короче… Но дело в том, что незадолго до этого она рассказала мне про другую студентку, Риту, которая… Ты слышала, наверное, это все обсуждали: она переспала с Яксли и Макнейром. Но Гелла утверждала, что это случилось не добровольно и…        — Стой…        Собственный голос показался чужим и далёким: сиплым и почти неслышным. В ушах непривычным ритмом отбивало одно единственное слово — «Гелла».        — …я тогда не воспринял серьёзно, мол, мало ли, о чём сплетничают, но сейчас происходит что-то очень странное. Гелла сама на себя не похожа, понимаешь? И никто не знает, в чём дело. Даже Фоссет волнуется, а ей не свойственно разводить панику на пустом месте… А Рита, как выяснилось, вела себя так же, как и Гелла теперь… — взволнованно продолжал Эрион. — Я поэтому решил спросить тебя: вдруг Крауч, Реддл или кто угодно что-то обсуждали? Они вполне могут быть замешаны или хотя бы знать, чьих рук это дело. И если мы выясним, что они наговорили Гелле, что сотворили…        Гелла. Гелла. Гелла.        Гелла.        Вездесущая, докучливая, мантикорова Гелла!        Эстера слушала Эриона как из-под толщи воды. До сознания доплывали обрывки фраз, фамилии её однокурсников и это мерзкое, ненавистное имя.        «Гелла».        Как Эстера умудрилась забыть? Не сопоставить друг напротив друга чётко вычерченные руны? Всё же было так очевидно…        «…можешь поговорить со своим братом?..»        Вчера они немного припугнули Гэмп, а сегодня, при первой же возможности, Эрион бросился вынюхивать, в чём же дело.        «…конечно, Реддл не сознается, но если допросить кого-нибудь из компании…»        Реддл?.. Да, Реддл ни в чём не сознается. Эрион это уже прекрасно понял. Жаль, что не два года назад. Интересно, заметил ли он странное поведение Эстеры тогда? Замкнутость, отрешённость, подавленность? Или она настолько хорошо притворялась, что Эрион её не раскусил?..        «…думаю, Макнейр подойдёт? Ты же его знаешь, да? Сработает?..»        Или его это на самом деле и не волновало? И в этом вся причина…        «…с Геллой говорить бесполезно; я пробовал, а никто больше ничего не знает, даже Рита не отвечает…»        Да, точно не волновало. Иначе бы он хотя бы раз спросил. Хотя бы раз подошёл к Эстере до каникул, а не спустя… полгода. Гэмп вот не пришлось столько ждать — о ней осведомились сразу. Сразу заметили. Сразу обеспокоились. Сразу захотели защитить. От одной этой мысли перехватило дыхание: будто точечный, стремительный удар попал прямиком в солнечное сплетение. Эстера чуть было не согнулась буквально здесь же, перед Эрионом — настолько ей стало больно.        «…а Гелла…»        Но почему? Почему к Гэмп совершенно иное отношение?.. Потому что Гэмп красивее? Или потому, что её грудь больше, а глаза — выразительнее и ярче? Не бесцветные, иногда кажущиеся безжизненными, как у самой Эстеры?.. Или, может, Гэмп по-особенному добра? Честна? Обходительна и ласкова? Или всё сразу?.. Тогда понятно: у Эстеры не оставалось и шанса против неё. Она-то, похоже, совсем не добрая. И, конечно, не честная. Да и во всём прочем значительно уступала… А ведь верила, что, невзирая на её недостатки, Эрион её любил…        «…но Гелла…»        Нет, её не любили. Исключений здесь не водилось. Во всяком случае, для Эстеры их не делали. Потому что любили других. Правильных и хороших. Красивых и добрых. Или хотя бы благопристойных. И пусть с самой Эстерой Гэмп доброй не была, она нравилась многим в школе. Про неё не пускали грязные сплетни, её всегда окружали друзья, с которыми она счастливо смеялась. Её любили. А Эстеру… обходили стороной — это началось с самого первого дня в школе. Может, виной служила тогдашняя драчливость Аспидиса, что всегда таскался рядом и гавкал на всякого, как сторожевая собака, а может, Эстера попросту была многим неприятна. Но её терпели, не трогали открыто — не осмеливались, — а лишь подлым образом кормили за спиной лживые, ужасные слухи.        Если бы к Эстере относились так же, как Гэмп, всё могло быть иначе. Ей бы вообще труда не составило пережить любые невзгоды в жизни! А Гэмп, эта эгоистичная неблагодарная сука, наверняка ведь воспринимала всё как должное: и свою внешность, и большую грудь, и приветливость и любовь всей школы, и эту мерзкую, до тошноты отвратную и несправедливую заботу Эриона! Он о ней волновался, он хотел — и намеревался! — о ней похлопотать, всё выяснить, а затем, конечно же, и отомстить, а эта тварь вне всякого сомнения сейчас сидела в своей высокой гриффиндорской башне, грустно смотрела в окно и страдала! Чёртова тупая истеричка! Осталось лишь длинную шелковистую косу скинуть — да, у Гэмп и она имелась! — чтобы страждущий по красавице принц по ней забрался. Но нет! Красавица демонстративно повертит носом, изведёт и принца, и себя, — да и всех вокруг тоже, — но цену себе набьёт!        Дрянь.        — …Эстера, ты меня вообще слышишь?        Ну надо же. Впервые за весь бессвязный поток этой чепухи назвали её имя. Оно, наверное, тоже не столь благозвучно, как у Гэмп? Да, Гелла — прекрасная дева, по злому року упавшая в беспощадное море: ей была уготована смерть, но морской бог спас её, а она затем родила ему сына. Как мило. Ведь Геллу, которой фамилия Гэмп, тоже спасут, коли Её Величество эту помощь соизволит принять… А кому-то и выбора не представилось — пришлось выкарабкиваться самой…        Эстера в неверии отшатнулась, но лишь сильнее врезалась бедром в парту позади. Нервно выдохнула с кривой усмешкой.        Вот и всё.        — Это то, зачем ты меня позвал? — глухо спросила она.        Эрион явно удивился, но прежние серьёзность и тревога молниеносно вернулись на его лицо.        — Это очень важно, понимаешь? Я никогда бы не побеспокоил тебя, но с Геллой правда творится что-то крайне странное и…        «…никогда бы не побеспокоил…»        Если бы не Гелла.        Да, конечно. Ещё одно напоминание, что всё дело только в ней — в Гэмп. Эстера уже поняла. А ей лишний раз не поленились это максимально чётко обозначить.        Второй нервный смешок сорвался с губ, и Эстера затуманенным взглядом посмотрела на Эриона. Картина перед глазами расплывалась, в ушах отдалённо стучал утихающий пульс.        — Я ничего не знаю.        — Я понимаю, — вновь продолжил он быстро и порывисто. — Поэтому нужно, чтобы ты поговорила с кем-нибудь или хотя бы устроила так, чтобы поговорили мы. Но нас вряд ли станут слушать. Ты ведь можешь побеседовать со своим братом? Он наверняка в курсе…        — Я сказала, что ничего не знаю, — ледяным тоном повторила Эстера и буквально заставила себя тронуться с места. — И знать не хочу, что там происходит с твоей Гэмп. Не впутывай меня в свои разборки. Если хочешь с кем-то поговорить — говори сам.        Эстера стояла уже в дверях, когда он искренне удивлённо и в то же время несколько разочарованно произнёс:        — Я думал, ты не откажешься помочь.        Она оглянулась через плечо.        — Помочь? — Эстера изогнула бровь. — Ты, верно, забыл, с кем разговариваешь.        — О чём ты?..        — Спроси своих друзей, Эрион. Они тебе расскажут правду. Может быть, тогда ты и прозреешь: такие, как я, никому не помогают. И таким, как я, тоже не помогает никто. У тебя орава приятелей и приятельниц, вот к ним и обращайся за помощью и спасай свою дорогую подругу, а я… сама по себе. Так уж сложилось.       — Я не…        Эстера не дослушала. Вышла из класса и закрыла дверь. Руки тряслись. Её тошнило.        Быстрым нестройным шагом она направилась прочь. Дальше и дальше, чтобы не вернуться, чтобы снова не увидеть Эриона, не накинуться и не избить до полусмерти. А затем самой сброситься камнем вниз с Астрономической башни. Чтобы никогда больше не услышать ненавистное «Гелла» из его уст.        Зубы скрипнули от злости, рот наполнился солоноватым привкусом крови; неясно, прикусила ли она губу или это дёсна закровоточили от силы сжатия. Собрать бы всю эту слюну и плюнуть кому-нибудь в рожу!        Мордред!        Жалкое, жалкое зрелище. Жалкая она. До невозможности, до ненависти, до глубин этой никчёмной души! Не душа, а душонка — в ней вовсю копошатся черви. Изгрызают ошмётки, оставляют после себя лишь зловонную слизь в насквозь вырытых норах. Скоро и эти развалины исчезнут. Оно и к лучшему! О, к лучшему, к лучшему. Вот бы ничего не чувствовать, ничего не ощущать! Ни волнения, ни страха, ни отвращения к самой себе.        Но нет: давись собой, медленно задыхайся от избытка сочащейся наружу гнили, мучься и страдай до талого: может, хоть так оправдаешь никчёмность и безнадёжность своего существования. Может, хоть так искупишь вину за то, что вообще живёшь и дышишь с нормальными людьми одним воздухом. И не просто живёшь, не просто дышишь, а отравляешь его собственным дыханием — до того сильно, что никто за всю жизнь так и не оказался в силах вынести тебя-ненужную. Да… кому, в конце концов, захочется вбирать в себя зловоние и мерзость?..        Не только Аспидис и отец избегали её — даже родная мать сбежала. Предпочла умереть, чтобы не быть ей матерью. А чего следовало ожидать от совершенно чужих людей?! Им и подавно дела до Эстеры нет… И правильно. Это правильно. И, наверное, необходимо — без неё ведь всем лучше…        Как можно быть такой наивной? Раз за разом падать носом в одни и те же ошибки. Эрион извинится. Эрион поймёт. Осознает, как сильно её задели слова Феркла, как сильно ей требовались поддержка и принятие. Всё станет хорошо. А гоблины перестанут любить золото, а тролли научатся грамоте, а солнце окрасится в зелёный цвет, а ещё… а ещё…        Идиотка!        Столько времени потрачено зря, столько слёз пролито, столько переживаний… И ради чего? Чтобы снова и снова напарываться на стену чужого равнодушия. Чтобы снова убеждаться в собственной ненужности и никчёмности. Находить подтверждение тому, что никто, по сути, её не ценил и не хотел принимать. Раз за разом, раз за разом.        А она этого и не заслуживала. Не была достаточно хороша, как бы ни старалась… Вот и вся истина. Вот почему её никто никогда не выбирал…        Челюсти свело от спазма. Эстера зашипела себе под нос и резко свернула в сторону выхода. Башенные часы мерно отстукивали звук проходящих секунд. И с каждым последующим щелчком в Эстере всё сильнее взвинчивалась слепая ярость.        Обманываться более нельзя. Эта ярость с ней навечно. Она не ушла с избиением Гэмп и её наказанием. Напротив, она пустила корни глубже — в самое нутро гнилостной обречённой души. И скручивала все внутренности в ожидании новой разрядки. Чтобы хотя бы на время попустило. Чтобы ещё разок позволить ей вздохнуть свободно.        И ради этого вздоха можно было пойти на что угодно.        Потому что одновременно с яростью в Эстере пробуждалась жажда жизни. Кипучая энергия стремительным потоком переливалась по всему телу, наполняла его силой. Силой, от избытка которой тяжелели мышцы, а голова соображала на порядок хуже. Силой, требующей скорейшего выплеска.        И противиться ей Эстера не собиралась.        Толку оставаться хорошей? Толку стараться, из кожи вон лезть, чтобы кому-то угодить и чтобы с кем-то сблизиться? Глупо, наивно, непростительно… И жалко.        А быть жалкой и дальше Эстера не желала. Раз уж пытаться бессмысленно, раз никто ради неё самой и палец об палец не ударит, то и она… не станет. Больше нет. Хватит с неё.        Представление окончено, актёры ушли на покой, а раз так… не было и смысла отсрочивать неизбежное. Она, как всегда, окажется в дураках, так пускай это случится по её воле. Под её контролем. А Эстера, невзирая ни на что, будет жить и здравствовать назло всем!        Непривычно яркое осеннее солнце больно ударило в глаза, остатками тепла всё ещё нежно приласкало кожу. Живописные, но, однако, уже порядком приевшиеся пейзажи вокруг замка нисколько не порадовали сердце. Эстера ничего не замечала. Уверенным шагом спускалась по лестнице, когда перед ней возникла светлая макушка.        Зрение вернулось в норму. Эстера подобралась, готовая к тому, чего так долго ждала, но тут же протрезвела.        Отделившись от компании друзей, её буравил глазами Торфинн. В руках он нёс котелок, набитый пёстрыми сладостями, некоторые из них нетерпеливо подпрыгивали и призывно шуршали яркими обёртками.        — Ты был в Хогсмиде?        Риторический вопрос Торфинна не смутил, он энергично кивнул и протянул котелок Эстере.        — Бери что хочешь, у меня карманы с Незримым расширением — там ещё много всего! Скупил пол-лавки! — Он широко улыбнулся.        Эстера протянутые сладости проигнорировала и более на них не смотрела.        — Не видел Аспидиса?        Торфинн опустил руку с котелком и задумался.        — Хм-м… мне кажется, что видел, но далеко и мельком. Там много старшекурсников, а я, если честно, не обращал на них внимания…        — Понятно, спасибо.        Эстера сделала шаг вниз по лестнице, но Торфинн с места не сдвинулся. Она вопрошающе вскинула брови.        — Я как раз шёл тебя искать, — он якобы смущённо потупился. — Хотел попросить кое о чём…        — Ну так проси.        Ради приличия он поколебался, а затем снизу вверх уставился на неё своим отточенным щенячьим взглядом.        — Конечно, стоило обратиться к тебе раньше, но я правда думал, что справлюсь сам. Собирался уделить этому все выходные, но в пятницу и субботу шли тренировки, и я весь день проторчал на стадионе… И забыл, что помимо эссе для Бинса нужно написать эссе и для профессора Слагхорна. И всё бы ничего, но там такой мрак — сам Мерлин ногу сломит! Задачи по совместимости ингредиентов, какие-то формулы… У меня голова кругом пошла, стоило только увидеть это! Я ни за что всё не успею до завтра, — жалобно выдохнул Торфинн. — Ты сможешь помочь? Хотя бы одно эссе…        На всю его пламенную и оправдывающую собственное безделье речь Эстера ответила одним лаконичным «ладно». Затем обошла кузена и успела спуститься на ещё две ступени, прежде чем он снова заградил путь.        — В каком смысле? — недоверчиво переспросил он. — Там очень много, Эстера, это задание на неделю. Мы должны начать его делать сейчас, чтобы я всё успел…        — Передай мне всё задание в спальню, — отмахнулась она. — Утром заберёшь.        На этот раз он решил не преграждать ей путь, а навязчиво следовать рядом в попытках распознать ложь и обман.        — Вот так просто? — изумился он, косясь на неё с явным подозрением. — Как ты успеешь сделать столько всего за ночь? Я говорю, там два огромных эссе и ещё дурацкие формулы для зелий, да и вообще…        — Скройся с моих глаз, пока я не передумала, — нетерпеливо прошипела она, и Торфинн, просияв, приобнял её свободной от котелка рукой.        — Ты лучшая! Я уже это говорил? — радостно воскликнул он, но, заметив её недобрый взгляд, чмокнул в щёку и поспешил обратно к друзьям.        Дурень.        Эстера устало вздохнула и, не теряя более ни секунды, свернула на мощёную тропинку к Хогсмиду. Пожелтевшие сухие листья шуршали под ногами, облачённые в выходные мантии подростки в своё удовольствие сновали по округе. Глядя на их счастливые и не обременённые особыми заботами лица, Эстера ощущала раздражение.        Они были правильными и обычными студентами. Едва ли кому-то из них довелось прожить и малую долю того, что выпало на её честь… И хотя порой эти мысли позволяли чувствовать собственную исключительность, сейчас это виделось тяжким и нежеланным бременем. Потому что её исключительность не такая, как у Тома. Он — что-то совершенно иное. То, что меняет реальность под себя, а Эстера — просто часть этой реальности, которой повезло или не повезло оказаться близко к эпицентру — к Тому. Содействовало ли подобное соседство уверенности в себе и истинности своих желаний? Или это всё лишь результат аномального притяжения к нему? Спорно, очень спорно.        И страшно.        Эстере не хотелось узнать ответ. Во всяком случае, не сейчас. Не когда она преисполнилась праведным гневом и намеревалась расставить все точки над «i».        Хогсмид, как всегда, был переполнен в выходные. Эстера вышла к Центральной площади, накинула на голову капюшон и принялась за дело. Заглянула во все ближайшие заведения, не пропустила и подворотни, где школьники иногда собирались в компании, чтобы покурить или вкусить напитки покрепче сливочного пива. Безрезультатно. Тогда она, помаявшись ещё с десяток минут в центре Хогсмида, свернула к Спиральной улице. Студентов тут прогуливалось значительно меньше, чем на Площади, но маячить прямо здесь Эстера не решалась. Прошла чуть дальше. Всё ещё не переступала порог Спиральной и затаилась поодаль, в узеньком тупиковом переулке прямо напротив неё.        Ждать пришлось недолго. Совсем скоро показалась приметная фигура Макнейра, и Эстера, порадовавшись своей удаче, стянула капюшон и с вежливой улыбкой ступила навстречу. Дубина её поначалу не заметил и намеревался пройти мимо, поэтому она решила привлечь внимание сама.        — Привет, — любезно поздоровалась Эстера, когда они поравнялись.        Он удивлённо обернулся и даже как-то растерялся.        — Привет… — неловко ответил он. — А ты что здесь делаешь?        Эстера глупо хлопнула ресницами.        — Да так, заплутала немного… Тут, знаешь, странные люди ходят…        Макнейр понимающе хохотнул.        — Ну дык место такое, не совсем подходящее для… дам. Я могу тебя проводить, хочешь?        — Да, это очень мило, Уолден, — улыбнулась Эстера, а затем испустила горестный вздох. — Но меня здесь сильно напугал жуткий старик… Я спряталась и, кажется, обронила свою палочку. Искала, искала, уже почти отчаялась, но, слава Мерлину, заметила тебя… Поможешь найти?        — Ого! Ну, беда, конечно. — Макнейр озадаченно почесал подбородок, и Эстере резко захотелось его ударить. — Ну, пойдём, поищем, что ли…        Эстера осветила его благодарным и признательным взглядом и указала рукой на тот самый переулок, где накануне выжидала. Макнейр с неуместной важностью прошествовал вперёд, внимательно озираясь по сторонам. Ему, судя по всему, даже в голову не пришло приманить палочку с помощью «Акцио». Впрочем, недалёкость этого товарища было Эстере только на руку, поэтому она покорно следовала за своим героем-пятикурсником и в красках дополняла своё враньё всевозможными деталями. Когда они дошли до самого тупика, откуда уже и улицы не было видно, Эстера остановилась.        — А что ты делал на Спиральной, Уолден? — как бы между прочим поинтересовалась она, имитируя поиск палочки, мирно покоящейся в её кармане.        Макнейр замер над пыльной деревянной бочкой, позади которой высматривал пропажу, и нахмурился.        — Ну… ничего, — явно не смутившись, соврал он. — Просто прогулялся туда-обратно.        — А ты был один?        — Да…        — И моего брата с тобой тоже не было? — с нажимом уточнила Эстера.        Макнейр выпрямился во весь рост и подозрительно на неё посмотрел.        — Аспидис?..        — Ну не Торфинн же! — огрызнулась она.        Макнейр оскорблённо омрачился.        — Никого я не видел, — недружелюбно пробасил он и сложил руки на груди. Затем его лицо просияло и он хлопнул себя по краям мантии. — О, что ж это я? Сейчас отыщем твою палочку в два счёта…        Он уже намеревался сунуть руку в карман, но Эстера, заблаговременно взявшись за собственное древко, порывистым Экспеллиармусом приманила к себе чужое. Макнейр сперва недоумённо проследил, как стремительно вылетела его палочка в руки Эстеры, а затем пошёл от злости неровными красными пятнами.        — Какого драккла ты творишь, Роули! — проскрежетал он, собираясь шагнуть вперёд.        Эстера беспечно взяла его на прицел.        — Я вспомнила, что она всё это время была при мне, извини, — на губах проступила благодушная улыбка.        — А мою на кой х… чёрт забрала?!        — Случайно вышло, не сердись. Верну, как только ответишь на мой вопрос.        — Роули, — предупреждающе прошипел Макнейр, — верни мою палочку, а потом уже задавай свои вопросы!        Угрозу Эстера пропустила мимо ушей.        — Где мой брат? — повторила она.        — Откуда мне знать?! — Он гневался всё сильнее. — Я повторяю, Роули: отдай мне па…        — Нет, это я повторяю, Уолден, — не уступала Эстера. — Где мой брат?        Макнейр злобно выругался себе под нос, и по всей его стремительно меняющейся позе Эстера догадалась, что он собирается возвращать свою собственность грубой силой. Вес его внушительного, не по годам развитого тела перенёсся на толчковую ногу, и в ту секунду, когда он намерился сделать бросок, Эстера резким взмахом палочки отбросила парня в стену. Он вскрикнул при столкновении, и она поняла, что немного не рассчитала силу удара. Видимо, её контроль над магией сейчас не слишком-то стабилен…        Как жаль.        Встряхнув руку, чтобы снять накопившееся в ней напряжение, Эстера уже сама шагнула вперёд. На этот раз более сдержанным движением заставила тело Макнейра подняться. Невидимыми путами вжала его плотнее в стену, чтобы не вздумал размахивать кулаками и мешать её планам. Он был выше, а потому застыл в крайне странном положении с раздвинутыми полусогнутыми ногами — всё для того, чтобы у Эстеры появилась возможность смотреть непосредственно ему в глаза.        — Говори, где Аспидис, Уолден, — приберегая свою агрессию на потом, сдержанно приказала она. — И не надо врать. Мне известно, что ты в курсе, где он околачивается!        — Сука, — сквозь стиснутые зубы процедил он, морщась от боли, — да отвали уже! Я не знаю!        — Нет, Уолден, это я знаю, — не став более утаивать своего к нему презрения, возразила Эстера. — Знаю — и воочию видела, — чем ты занимался со своим дружком. Может быть, Том и стёр им воспоминания, может, и взял Непреложный обет, но с них. Не с меня…        Макнейр демонстративно сплюнул под ноги — показал своё отношение и к ней, и к её угрозе.        — Ты ничем не лучше, Роули. Ты ведь участвовала в этом, да и если бы не ты, то ничего бы не…        Он снова вскрикнул, когда она с силой вдавила остриё палочки в его щёку. Сама, вообще-то, этого не ожидала — рука действовала по наитию, а Эстера ей не мешала…        — Если бы не «что»? — продолжая вкручивать древко в мягкую поверхность щеки, переспросила она. — Ты правда настолько тупой или притворяешься? Думаешь, если хорошенько выучился лебезить и прибился к именитой компании, то стал таким же, как они? Как Норбан? У твоего отца столь же обширные связи, как у мистера Лестрейнджа? Или ты как Аспидис? У тебя наберётся хотя бы четверть от его состояния? Или как Отан? Похвастаешься прибыльным делом, а то вдруг я о нём попросту не знаю? Чего ты молчишь? Полагаешь, если я пойду в Аврорат и сдам всех, мне что-нибудь будет? Или что-нибудь будет им? Так и вижу, что Розье, Лестрейнджи и Нотты добровольно лишают себя единственных наследников и отпускают их в Азкабан… — продолжала изгаляться Эстера, чувствуя небывалый подъём и… удовольствие. — Про себя и своего брата я вообще молчу. Если из кого-то и сделают козла отпущения, то лишь из тебя, Уолден. Может, ещё твой дружок Яксли пострадает, но и то я не уверена — он всяко полезнее и обеспеченней тебя… А ты… — она, наконец, перестала дырявить ему щёку и незначительно шагнула назад, чтобы изучающе осмотреть парня, — высоко оцениваешь возможности своих родителей? Им под силу будет прикрыть твою шкуру? Или ты просто охотник рисковать? Дементоры таких смельчаков любят, — Эстера жёлчно ухмыльнулась и ослабила хватку; Макнейр еле удержался на ногах. — Опытные легилименты, кстати говоря, могут развеять действие Обливиэйта, ты это знал? Я уверена, несчастная грязнокровка и Фоссет охотно дадут свидетельство против того, кто издевался над ними и их подругой… Что, неужели я многое прошу в обмен на сохранность твоей грязной тайны, Уолден? Или твоя свобода того не стоит?.. Скажи, если так, и я тотчас же оставлю тебя в покое. Яксли посговорчивее будет, не так ли?..        Макнейр одарил её ненавидящим взглядом исподлобья — наверняка так и грезил её избить. А Эстера в ответ… улыбнулась. И вовсе не натянуто, не наиграно. По правде, очень даже искренне. Потому что как никогда ощущала свою власть не просто над собой, а над другим. И, что важнее, не испытывала при этом ни тени сомнения, сожаления и прочей чепухи.        Перед ней стояла гниль. Мерзкий, отвратительный человек — хуже многих её знакомых, но, главное, хуже её самой. Он всё это заслужил. Нет, даже больше. Намного больше. И окончательному наступлению эйфории мешал один единственный факт — справедливость не восторжествует. Макнейр уже сдался, и как бы это ни било по его мужскому самолюбию, ему придётся всё рассказать ей. И то малое, что он получит — один лишь испуг. Он забудется и пройдёт, но последствия деяния Макнейра так и продолжат обременять и мучить других людей…        Урод.        Мерзкий упырь, присосавшийся к сильным мира сего. Они — эти сильные — творили зло, преисполнившись собственной вседозволенностью за власть, полученную по наследству, или же вырванную зубами. У Макнейра же не было ничего — ни наследства, ни способностей за что-то бороться и побеждать. Одно лишь покровительство Рыцарей за угодничество и роль послушной побегушки позволяло ему делать то, что он и делал — издевался над другими, удовлетворял свои низменные желания и вёл жизнь самого примитивного ублюдочного мерзавца. И если его ограниченный ум вызывал презрение, то такие, как Яксли, — исключительно ненависть. Потому что он хитрее, потому что и мозгов у него побольше, а совесть при этом отсутствует напрочь — ещё и рожа звериная! И их обоих хотелось упечь в Азкабан — чтобы не оскорбляли взоры обычных людей одним только фактом своего жалкого паразитического существования.        Но оба они останутся безнаказанными…        Вишнёвое древко скрипнуло от силы сжатия. Эстера поморщилась от отвращения. На душе в одночасье стало невыносимо гадко. Хотелось сделать что-нибудь ещё. Покалывание в подушечках пальцев ощущалось достаточно сильно, рукоять палочки отдавала теплом и еле уловимой вибрацией. Размазать бы Макнейра по стене, вот только… нельзя. По многим, очень многим причинам.       — Чёрт с тобой, — тихо выругался он, официально признав поражение. — Я скажу.        Эстера ничего не ответила. Ждала, пока он окончательно придёт в себя и заговорит, а сама мысленно нарисовала пометку заглянуть перед дальнейшим к Тоби. Следовало вернуть ему украденный — или всё же одолженный? — портсигар и заодно попросить об услуге…

***

       Дурманящий сладковатый запах цветов давно въелся в кожу. Аспидис уже не обращал на него внимания — привык. И не только к нему. Эта комната стала ему вторым домом. Даже несмотря на обилие тяжёлых фиолетовых и багровых оттенков, в которых и обставили весь интерьер, находиться здесь было всяко приятнее, чем в наскучивших неприветливых факультетских покоях. Тут тебе ни лишних соседей и их перебранок, ни сырости и прочих прелестей жизни в подземелье — тишь да блажь.        Наведываясь сюда вот уже которые выходные подряд, Аспидис ощущал свободу. Не то чтобы в школе он чувствовал себя скованно и некомфортно; отнюдь, в прошлом году его всё устраивало, но теперь… Многое изменилось. В частности, он сам. То, что раньше казалось ему важным, постепенно утрачивало свою значимость. И Аспидису требовалось пространство для переосмысления, — причём пространство не столько физическое, сколько духовное — и его он нашёл тут.        Истинно мужское пристанище, маяк для всех одиноких и заблудших, лишившихся веры или попросту отдыхающих от мирских забот. Впрочем, Аспидис практически не видел остальных посетителей этого заведения; хитрые планировки коридоров были сделаны таким образом, чтобы максимально снизить вероятность неожиданной встречи и сохранить приватность. Зачарованный дым, которым почти всегда наполнялась главная гостиная, скрывал чужие лица. Мужские лица.        Здешним женщинам же полагалось быть на виду — как-никак это то, ради чего сюда стекались благородные мужи со всей Британии.        Магические бордели находились не только в Хогсмиде — да, здесь он был не единственный — но, пожалуй, этот слыл наилучшим и, само собой разумеется, дорогим. Порой сюда наведывались Яксли с Макнейром, а один раз — даже Эйвери. Но у первых двух не имелось достаточно средств, чтобы с шиком отдыхать все выходные напролёт, а Эйвери, ввиду тяжёлой, по его словам, службы в Министерстве предпочитал не утруждать себя лишним перемещением по каминной сети и гостил преимущественно в лондонском филиале. Так что за исключением трёх знакомых Аспидис никого из мужчин здесь не встречал и весьма был этому рад. Он и женщин-то, если честно, не видел: саму Мадам в начале и конце своих продолжительных посещений да пару халдеек.        Потому что ему хватало одной Ванессы. Странным образом, но эта коварная чародейка умудрялась не только ублажать его извечно напряжённое тело, но и душу… А то, как она после этого умиротворяла его массажем… Только от воспоминаний на Аспидиса накатывала сладкая дрёма, а первые дни рядом с ней он лишь и делал, что почти беспробудно спал. И она каждый раз будила его влажными мягкими поцелуями от самой макушки до паха, после чего он охотно просыпался во всех смыслах этого слова…        Да, Ванесса была кудесницей. Настоящей жрицей Любви! Но не той любви, что мучила и раздирала сердце в клочья, не той, что приносила боль, а успокаивающей, приветливой и ласковой. Окрыляющей и дарящей свободу. И не требующей ничего взамен. Кроме золотых галлеонов, конечно же, но это всё мелочи. Аспидиса подобный формат отношений устраивал целиком и полностью.        Поэтому, праздно развалившись на горе подушек огромной, устланной шёлковыми простынями кровати, он беззаботно закидывал в рот спелые мясистые виноградины и без зазрения совести ощущал себя счастливым и, больше того, своим счастием наслаждался. Он заслужил. Вчера днём ему пришлось немного поработать и разобраться с непростительно заносчивыми особами, и день выдался нелёгким. Ещё бы — столько визгов, слёз и мольб за раз сильно действуют на нервы. Аспидис поморщился. Опыт, конечно, занимательный, но не шибко-то интересный. Непостижимо, как Макнейру и Яксли не наскучивает одно и то же. Да и в том, чтобы трахать бревно, удовольствия ведь мало… То ли дело Ванесса! Активная, гибкая, инициативная, страстная — она и в инфернале зажжёт огонь. Сейчас, правда, эта пламенная дева принимала душ, но Аспидис её не торопил. Они уже успели развлечься, и даже свою законную порцию массажа он получил. Поэтому спокойно отдыхал, вкушал сочные фрукты и толком ни о чём не думал.        Настоящее блаженство.        После такого тотального расслабления он с поразительной выносливостью и стойкостью был способен вытерпеть пять дней унылой учёбы и ни на кого при этом не сорваться. Покорно дожидался выходных, когда мог провести время в приятной компании и снова отдохнуть. Не будь у него такой возможности — того и гляди, прирезал бы уже Нотта! И поделом. Аспидис подавил порыв закатить глаза при мысли о раздражающем товарище и резко вонзился клыком в виноградину. В рот брызнул терпкий, сладкий сок и потёк по подбородку. Аспидис задумчиво облизнулся и откинулся на гору подушек.        Стало как-то скучно. Тоскливо, что ли… Несмотря на покой, несмотря на страстные ночи и внимательного, чуткого собеседника, чего-то всё равно недоставало. Пожалуй, школьные неурядицы неплохо справлялись с тем, чтобы отвлекать от нудных лекций и на контрасте придавать встречам с Ванессой дополнительную яркость.        Но как бы хорошо ему с ней ни было, Ванесса существовала в совершенно ином мире. И дело не столько в её профессии, сколько в самой жизни Аспидиса… Он о многом, об очень многом не распространялся. В первую очередь, о том всём, что касалось его семьи (кроме и без того известных общественности фактов). Во вторую — о деятельности Рыцарей. Это было бы крайне глупо и неосторожно. Сомнительно, что, окажись вдруг Ванесса работником Аврората под прикрытием, она сдала бы его, но рисковать не хотелось. Да и нужды не находилось. В любом случае ей это всё не понравится — Аспидис себя не обманывал.        Он и сам не был уверен, что ему всё это нужно… Поначалу вызывало несомненный интерес, чертовски манило, будоражило, а порой смахивало на какое-то утомительное обязательство. Нет, тренировки и дуэльные практики Аспидису искренне полюбились. А кроме них, собственно, ничего примечательного и не происходило. Ну, поигрались немного с кентавром — опыт исключительный, нужный, памятный, да, но на сим всё. Вчерашнее же… не всколыхнуло особых эмоций. Он считал, что поступил правильно. В какой-то момент шоу его даже позабавило, но оно по-прежнему оставалось нединамичным и незрелищным. Том, конечно, наплёл ерунды, хотя и многое сказал по делу, да и, судя по всему, развлёкся, а для Аспидиса это, преимущественно, являлось долгом. Ему хотелось — и необходимо было, — чтобы трое сук — и один жалкий кобель — вспомнили своё место. И насчёт сук он успокоился, а вот кобелина…        Куда он отправился, интересно? Запивать своё горе? Жалеть о содеянном и плакаться? Посмешище. Тем отраднее, что Аспидис таки настоял и вынудил Нотта предоставить не одну лишь семейную печать, но и дополнительные услуги… Пусть теперь только покосится в сторону чужой женщины!        Кстати говоря… Аспидис, вообще-то, про неё позабыл… Собирался побеседовать вчера, когда закончили с гриффиндорками, однако в «Трёх Мётлах» никого уже не обнаружил. Но волноваться и искать дальше он не стал: Эстера находилась под присмотром Норбана, которому Аспидис доверял…        Впрочем, он и Тому когда-то доверял, и что из этого вышло?..        Ванесса вернулась как раз вовремя — не дала овладеть дурным мыслям и в одночасье переключила на себя всё внимание. Шёлковый пеньюар с кружевной отделкой был плохо запахнут, и взору Аспидиса предстали и аппетитная ложбинка между больших грудей, и красивые светлые бёдра, что завлекательно открывались при каждом шаге. Ванесса всё делала завораживающе: с поразительной мягкостью и плавностью, почти что хищной грациозностью… да и ловкостью тоже.        Приметив его бесстыдный, наверняка жадный взгляд, она со ставшей привычной хитринкой улыбнулась.        — Уже успел соскучиться?        — Ты же знаешь, мне много времени не надо, — ответно улыбнулся он и поманил её пальцем.        Ванесса намеренно медленно и дразняще прошествовала до кровати и опустилась напротив. Пеньюар соскользнул с плеча. Оголил гладкую кожу, на которую, еле-еле доставая, падали чёрные волнистые пряди. Аспидис притянул её за шею, настойчиво коснулся её губ своими и тут же углубил поцелуй. Провёл языком, а затем слегка прикусил её нижнюю губу. Почувствовал, как она опять улыбнулась, и позволил ей отстраниться. Но не намного.        Аспидис по-прежнему мягко придерживал её за шею. Влажные после душа волосы казались чуть длиннее, и он задумчиво запустил в них пальцы. Дотронулся подушечками до её головы, оттуда, пропуская пряди меж пальцев, как гребнем, провёл вниз, пока не достиг самых кончиков. Ещё раз окинул их взглядом и посмотрел на Ванессу.        — Тебе бы пошли длинные волосы. Не думала отрастить?        Ванесса подозрительно сощурилась.        — Зачем мне это? С короткими всяко удобнее и практичнее.        — Да, но тебе было бы лучше, будь они немного длиннее, — возразил он.        — Так мне было бы лучше? — не уступала она. — Или тебе?        — Нам обоим, — с нажимом произнёс Аспидис и убрал руку.        — А я вот считаю, что только тебе. — Ванесса села прямо перед ним и, оторвав одну виноградину с грозди, поднесла к его губам.        Аспидис охотно принял плод, а заодно якобы случайно облизал ей пальцы. Ванесса улыбнулась.        — Ты должна в вопросах красоты полагаться на мнение мужчины, — проглотив виноград, заявил он. — Иначе все эти дамские процедуры не имеют смысла. Вы ведь всё делаете для нас.        — Да ну? — Она и не скрывала небрежности в голосе. — Мой опыт доказывает, что мнение мужчин на один и тот же вопрос сильно разнится. А если уж говорить о красоте и личных предпочтениях, то, знаешь ли, к девам изумительной внешности частенько приносят Оборотные зелья. Догадываешься, для чего? — Ванесса ухмыльнулась. — Чтобы они на час приобрели обличья тех, о ком тайно воздыхают их клиенты. И очень часто… это совершенно обычные с виду женщины. Без точёных, как на подбор, фигур, без золотых кос, длинною в пол, и даже зубы не у всех идеально ровные, представляешь? Тут не угадаешь, дама с какой причёской засела у мужчины в сердце…        Аспидис фыркнул.        — Бредни. Личные вкусы имеются так или иначе у всех. Кому-то нравятся зелёные глаза, а кому-то — смуглая кожа. Я лишь предпочитаю длинные волосы. У тебя они не длинные, а я, однако ж, всё равно выбрал тебя.        — Вообще-то, это я тебя выбрала, — поддела чертовка, за что получила виноградиной по лбу. — Ой, не злись, — смеясь, она перешла на французский, — ты был очень милым… такой растерянный единорожек на пастбище! Никогда не забуду!        Аспидис кинул в неё второй виноградиной, и Ванесса примирительно поцеловала его в щёку.        — Ладно-ладно, молчу! — Она снова улыбнулась и отложила несчастные виноградины на поднос. — Ты не проголодался? Могу попросить ужин в номер, если хочешь.        — Позже, — он призывно приподнял брови, и Ванесса, верно расценив намёк, подобралась ближе и уселась на него сверху.        Руки легли на её бёдра, задрали шёлковый подол пеньюара и мягко вжались в нежную кожу. Ванесса в ответ почти невесомо провела подушечками пальцев по его обнажённой груди, играючи спустилась ниже и поддела пояс его домашних, расшитых золотыми драконами шальвар и слегка за него потянула. Нагнулась к животу, чтобы поцеловать, и Аспидис вздрогнул, когда кончики её волос коснулись пресса — стало щекотно. Но тёплые влажные губы уже почти достигли цели. Он приподнял таз, дабы ей удобнее было стянуть шальвары, но Ванесса вдруг замерла. Аспидис привстал на локтях и недоумённо на неё посмотрел.        — Ты слышишь? — настороженно спросила она.        — Что я должен слышать?        Ванесса резко выпрямилась и устремила взгляд к выходу, ведущему в коридор. Аспидис последовал её примеру и напряг слух.        Здешние комнаты зачаровывались так, что, даже стоя под самой дверью, невозможно было ничего услышать. А вот происходящее в коридоре доносилось до обитателей покоев обычным образом. В первую очередь, устроено так было для того, чтобы появление обслуживающего персонала, званых или незваных гостей не стало неприятной неожиданностью.        Отдалённые женские голоса вскоре достигли слуха. Аспидис не понял, чему тут удивляться: здесь, в конце концов, их место работы. А затем сообразил, что, вообще-то, никогда прежде посторонних голосов в коридоре не слыхал. Лишь скрип самокатящихся сервировочных столов, которые сопровождала халдейка, да её последующий и отточено услужливый стук в дверь. Зазря тут клиентов не беспокоили — всё делалось во имя их комфорта и абсолютной приватности. И даже проводившиеся здесь оживлённые вечеринки, для которых обустраивали целые залы, никак не мешали гостям, предпочитающим интимное уединение. Поэтому настороженность Ванессы стала понятной.        И затем сам Аспидис это чувство разделил: в коридоре послышался грохот, и за последующим за этим грохотом шумом невозможно было сразу различить чьи-то приближающиеся шаги. Он распознал их слишком поздно. Вскочил с кровати и даже не успел толком оглядеться в поисках палочки, когда створчатые высокие двери с баханьем отворились, а одна так вообще повисла на нижней петле. В комнату из коридора моментально проник густой дым, витающий в паре футов над полированным паркетом. Аспидис сразу понял, что дым был не от огня или разрушений, а скорее, напоминал специальные чары для отвлекающих манёвров — изредка похожие использовались и на тренировках Рыцарей. Значит, кто-то предусмотрительно решил сбить с толку персонал.        Но кто?        Гадать долго не пришлось: из клубящегося на пороге дыма обозначился человек и выступил вперёд. Неказистый лысый мужичок ростом в чуть больше четырёх футов. Такой худой, что любой недокормленный первокурсник на его фоне показался бы могучим Минотавром. Но нелепость тонких ног-тростинок в болтающихся на них штанах и ещё более тонких и жилистых рук компенсировало искривлённое от злости, уродливое и суровое лицо. Мелкие, глубоко посаженные глаза грозно сверкали, исполосованный бледными шрамами и будто бы совершенно безгубый рот презрительно кривился, обнажая ряд острых и ровных, но желтоватых зубов. Ноздри широкого приплюснутого носа хищно раздувались, на лбу выступила пульсирующая вена. Мужчина походил на изголодавшего, а оттого втройне опасного плешивого шакала, готового вгрызться в то первое, что как-либо напомнит ему кость. Дикий, почти безумный взгляд метался по комнате: от Аспидиса — к разбросанным повсюду вещам и обратно, от него — на Ванессу, уже успевшую слезть с кровати, и снова на Аспидиса. Раз за разом.        Почему же он не нападал?        С каждой секундой, проведённой в таком нелепом положении, Аспидис всё сильнее сомневался в психическом здоровье нежданного гостя. И каждая оттянутая секунда шла на пользу: Аспидис уже заприметил собственную палочку. Лежала она, к несчастью, далековато: ни рукой, ни даже прыжком до неё не добраться. Гость явно среагирует быстрее. И будь здесь Аспидис один, то без раздумий бы рискнул, но Ванесса…        Может, это её обозлившийся ревнивый клиент? И стоит только Асидису уйти с дороги, как лысый дикарь кинется на неё и вгрызётся в горло одними зубами и когтями? Нет, допускать такое никак нельзя. Лучше уж и дальше тянуть время и ждать подмоги.        Аспидис, загородив спиной Ванессу, внимательно следил за каждым движением незнакомца.        Прошла целая вечность, но на деле — не более пяти секунд, прежде чем глаза вторженца окончательно затуманились. Аспидис подобрался, готовый отражать удар голыми руками. А мужчина выпрямился во весь свой невнушительный рост.        — Вот значит как, да? — угрожающе прошипел он, задыхаясь от переполняющей его ярости — она витала в воздухе, и не заметить её было попросту невозможно.        До чего нужно довести человека, чтобы он смотрел одновременно так презрительно, злобно и… оскорблённо?        Ястребиные хищные ноздри расширились в который раз, и незнакомец шумно выдохнул. А дальше — это заняло меньше мгновения — вскинул руку с зажатой в ней палочкой вверх. Опять раздался грохот, и, ведомый одним лишь чутьём, Аспидис тут же развернулся, накрыл собой Ванессу и вместе с ней рухнул на пол.        С потолка посыпалась отделка, тяжёлая люстра обрушилась на большую кровать, покрывало вспыхнуло от свечей, а ваза с виноградом разбилась, отскочив и упав на пол.        Ванесса, на удивление, держалась собранно и в истерику впадать не спешила, что ещё раз навело на мысль о их с безумцем знакомстве. Но уточнять подробности было не время. Ждать подмоги совершенно не хотелось — слишком рискованно. Следовало раздобыть палочку и обезвредить вторженца до того, как он снесёт их головы.        Аспидис обернулся через плечо. Заранее принял позицию поудобней — чтобы была возможность сразу же вскочить и увернуться от атаки. Лысый дикарь стоял на том же месте. Лицо его становилось всё злее, по мере того, как он пялился на Аспидиса, прикрывающего объятиями Ванессу. Прошла ещё секунда, а затем он, презрительно сощурившись, вдруг сделал шаг вперёд, и зажатая в его руке палочка дрогнула. Опасаясь, что на них сейчас обвалят не люстру, а потолок, Аспидис одновременно молниеносно вскочил на ноги и, заранее схватив серебряный поднос с кровати, кручёно швырнул во вторженца. Он успел выставить щит в последний момент. Поднос с характерным лязгом отлетел на пол.        — Как ты смеешь! — взревел безумец и всплеснул руками: тяжёлые бархатные портьеры тотчас же объяли языки пламени, большое зеркало трельяжа лопнуло, как и все бутылки и фужеры. Звон бьющегося стекла наполнил комнату.        — Кто ты такой и что тебе надо? — предупреждающе спокойно спросил Аспидис и шагнул навстречу. Босые ступни ощутили под собой острые осколки от хрустальной люстры и строительный мусор.        Лысый дикарь нервно хохотнул и снова скривился, быстрым и презрительным взглядом окинул Ванессу, затем — Аспидиса.        — Мерзкое зрелище, — констатировал он, едва не харкнув на пол.        Решив, что медлить больше нельзя, Аспидис подобрался и рванул вперёд. С занятой им позиции виделось возможным в один прыжок и кувырок достигнуть собственной палочки. Пусть там, на ковре, и была полная россыпь осколков, других вариантов не находилось. Но стоило лишь перепрыгнуть через угол кровати, как безумец резким, порывистым движением отшвырнул его в стену.        Воздух выбился из груди, и на миг весь мир погрузился во тьму. По позвоночнику прокатились холодящие нутро волны тупой боли. Место удара запульсировало и, казалось, онемело. Однако, не растеряв бдительности, Аспидис тут же приметил свою палочку — она лежала на туалетном столике слева от него. Только бы подняться и улучить момент… Но дикарь взял его на прицел. При этом не подходил ближе — верно не хотел позволить Ванессе ускользнуть. Ситуация складывалась пренеприятнейшая. Если не произойдёт чуда и никто не явится на выручку, их обоих ждёт бесславная смерть. А помирать в борделе Аспидис не собирался: как на этот позор отреагируют родители? Ещё похоронят его, лишив фамилии… Стыд и срам — он от такого пятна не отмоется и будет вынужден ещё вечность страдать в облике призрака!        Нет уж.        Мозг лихорадочно подбирал варианты и пути к отступлению. Так быстро подняться и схватить палочку не получится — с реакцией у безумца всё было отлично. Приманить бы его поближе… Аспидис не шевелился. Внимательно следил за действиями оппонента исподлобья, пока рукой медленно придвигал к себе крупный осколок от зеркала. Если он подойдёт достаточно близко, можно сделать захват ногами или дёрнуть за подол потрёпанной временем мантии, главное — как угодно лишить равновесия и нанести удар. Но если он не приблизится… Придётся снова швырнуть в него что-то и уж на этот раз — но без права на ошибку! — схватить палочку.        Пряди волос падали на лоб и немного мешали обзору, но возню в другом конце комнаты не заметить было нельзя.        — Стой где стоишь, потаскуха! — рявкнул дикарь, однако с прицела Аспидиса не снял — и правильно сделал.        Лысый козёл.        Знал ведь, что Аспидис этим воспользуется. Да и Ванесса наверняка поэтому решилась на действие — хотела подарить шанс добраться до палочки.        Кстати о ней… глаза как-то рефлекторно зацепились за палочку безумца, что на свету отдавала красноватым оттенком…        Мордред!        — Я говорю, стой где стоишь, овца! — вдогонку рыкнул он, а затем отвернулся в сторону двери. — Чёрт!        С момента его вторжения не прошло и минуты, но события развивались всё быстрее и быстрее. В коридоре вновь послышались голоса, а после — и грохот, словно кто-то прорвал баррикады.        Дикарь выругался в который раз и, кинув на Аспидиса последний злобный взгляд, нетерпеливо взмахнул палочкой. Пламя на портьерах усилилось, но вдобавок вспыхнула ещё и кровать, и ковёр, а прикроватные тумбочки с канделябрами перевернулись и с шумом упали. А безумец метлой вылетел из комнаты и скрылся в дыму.        Как раз вовремя, чтобы успеть улизнуть от тех, кто спешил на подмогу.        Аспидис вскочил на ноги следом, схватил палочку, с помощью Акцио приманил расшитые золотыми нитями и камнями остроносые арабские тапочки, наспех обулся и рванул к Ванессе.        — Ты как? Не поранилась? — Он взял её за плечи и пристально осмотрел.        Ванесса отрицательно мотнула головой, и Аспидис, удостоверившись, что всё с ней в порядке, приманил и халат из парчи. Трещание расползающегося огня и поднимающийся от него жар напомнили о себе, пришлось отвлечься, чтобы потушить это безобразие.        — Скажи Мадам, что я за всё заплачу.        — Но ты…        — Не волнуйся, — перебил он её, впопыхах надевая халат. — И скажи, чтобы никого не вызывала, а выписала мне счёт, — торопливо объяснил он на французском и так же быстро поцеловал Ванессу в лоб. — Я скоро вернусь, но не забудь о моей просьбе!        Ванесса не успела ничего ответить — Аспидис уже был в коридоре и бегом направлялся к выходу. В холле во всю толпились и метались кто куда перепуганные девушки, сквозь которых пришлось некультурно проталкиваться. Одним махом он слетел вниз по лестнице, очутился в полной дыма курительной комнате, быстро миновал и её, и сам магазинчик табака, и на мгновение замер на крыльце. Солнце уже клонилось к закату. Оглядевшись по сторонам, заприметил в конце улицы мелкий силуэт. Прикрыл глаза, чтобы сосредоточиться, и почувствовал, как органы сворачиваются в трубочку. Через секунду он уже стоял прямо позади своего недавнего гостя. Тот обернулся на характерный хлопок от аппарации, лицо снова скривилось от гнева, но уже не казалось таким же омерзительным, как прежде.        — Какого… — Договорить он не смог: опять послышались чьи-то голоса, и, явно опасаясь погони, вторженец аппарировал.        А вместе с ним — и Аспидис, успевший ухватить его за локоть.        Ещё одна аппарация, причём менее качественная, чем его собственная, пришлась совсем не по вкусу. Когда он повторно «вынырнул» из невидимых тисков, ощутил режущую боль в левом плече. Но отвлечься на неё было дурным решением, потому что церемониться дикарь не собирался. Аспидиса второй раз за день отшвырнули. Правда, уже к дереву, да и не так сильно.        — Жить надоело?! — с палочкой наготове рыкнул недруг. — Добровольно пришёл сдохнуть, скот?        Аспидис вставать не спешил. Сперва осмотрелся. Они оказались на пустыре близ окрестностей Хогсмида. Затем приподнялся, чтобы удобнее облокотиться о ствол дерева, и дотронулся до плеча. Халат был влажным и тёмным от крови. Как и думал — расщеп.        — Расплачься ещё, — надменно процедил дикарь, заприметив рану. — Но все слёзы не трать — я тебе с десяток таких царапин оставлю, вот тогда и похнычешь, — его кровожадная угроза не возымела на Аспидиса никакого эффекта.        — Я уже догадался, — спокойно пояснил Аспидис.        — Догадался, что подохнешь через минуту? — претенциозно фыркнул он. — Для этого много ума не надо.        — Твоя палочка.        «Незнакомец» недоумевающе опустил глаза на свою правую руку, затем покосился на Аспидиса и сильно побагровел. Вкупе с тем, что на «его» голове уже стремительно отрастали волосы, а лицо как будто плавилось, зрелище вышло что надо. Но не став более ничего говорить, а лишь метнув презрительный взгляд, «он» развернулся и пошёл прочь.        Тяжело выдохнув, Аспидис поднялся и, уже не обращая на рану внимания, быстро отправился следом.        — Не иди за мной! — сипло рявкнул «он», не оборачиваясь.        Аспидис проигнорировал и это предупреждение. Заблаговременно выставил впереди себя Протего и не прогадал: в него снова полетело заклятье, на сей раз благополучно отражённое.        Со спины изменения были не такими заметными. Но волосы уже приняли свою длину чуть ниже лопаток, а теперь постепенно темнели.        — Я жду объяснений, — крикнул Аспидис, чтобы его наверняка услышали.        «Он» застыл, а затем медленно повернулся. Аспидис тоже остановился.        Вдоль и поперёк изученные черты лица, наконец, почти полностью проступили сквозь уродливую маску. Человек заметно прибавил в росте и весе. Болтающиеся пару минут назад брюки на ножках-тростинках ныне плотно облегали округлые женские бёдра. Аспидис задержал на них взгляд. Ему вдруг подумалось, что ткань хлипких, плохо прошитых брюк не устоит — разойдётся по швам. И, пожалуй, он был совсем не против. Почаще бы женщинам носить штаны…        — Ты ждёшь объяснений? — по слогам процедила она ещё чужим, грубоватым голосом. Эстера практически полностью приняла своё родное обличье, но злости и презрения в её глазах нисколько не поубавилось. — Пошёл к херам, Аспидис! Это я, я, хвосторога тебя дери, жду объяснений!        Он неодобрительно цыкнул на прозвучавшие из её уст ругательства, на что она опять всплеснула руками, и в него в который раз полетело заклятье. Аспидис и это отразил.       Эстера тотчас же ощетинилась, когда он вознамерился подойти.        — Не смей! — прорычала она. — Ты ко мне не то, что больше не приблизишься, ты до меня в принципе никогда уже не дотронешься! После этой… после этой потаскухи! — Эстера задыхалась от ярости и в спешке глотала окончания слов. — Как ты вообще посмел! Скот! Грязный, мерзкий скот!        Разгневанный вид Эстеры не только не пугал Аспидиса, а напротив, отчего-то забавлял. Глядя на то, как она нервным и нестройным шагом топчется на одном месте, как раз за разом трясёт рукой и кривится от переполняющих её эмоций, он всё сильнее веселел, а настроение посекундно улучшалось. В сущности, устроенный ею погром казался даже умилительным…        — А тебе всё нравится, да? — заметив его расслабленное и удовлетворённое выражение лица, мрачно подытожила Эстера. Взгляд её потемнел, рука затряслась мелкой дрожью. — Тебя, значит, всё устраивает…        — Ну, — Аспидис небрежно пожал плечами, — ты ведь сама желала вольной жизни. Не тебе же одной ею упиваться, в конце-то концов…        — Заткнись! — взвизгнула она, а жухлая трава вокруг неё вспыхнула, как накануне портьеры в покоях Ванессы. — Я бы никогда… никогда бы не опустилась так низко! Трахать шлюху! Шлюху! — Эстера топнула ногой, и с десяток мелких шмотков рыхлой земли в округе подлетели в воздух и взорвались, лишний раз продемонстрировав крайнюю степень её злости. Впрочем, её демонстрировали и наэлектризовавшиеся в стороны волосы. — В двух шагах от школы! Не в дальнем путешествии, не в плаванье, а в школе! Насколько несдержанной похотливой скотиной надо быть, чтобы столько… — Она осеклась, переваривая собственные слова, после которых омрачилась сильнее. — А сколько ты уже пропадаешь? — Невесёлый смешок показался слишком нервным и несдержанным. — Не первую, не вторую неделю… подумать только…        Эстера ещё раз презрительно оглядела Аспидиса и оскорблённо поджала побледневшие губы.        — Понимаешь меня, да? — будничным тоном спросил он.        Всё происходящее… определённо приносило Аспидису удовольствие. Более того, это его будоражило. Во всех смыслах. Что-то дикое витало в ставшем тяжёлым воздухе. Может, это стихийные всплески Эстеры так на него влияли — он не знал наверняка. Но совершенно точно в том, что с ним сейчас происходило, была замешана именно она.        В подобную ситуацию он угодил впервые, а потому жадно впитывал всякий жест, слово и действие, пускай и демонстрировал лишь праздное любопытство. Непотребный вид Эстеры в узких, неприлично облегающих мужских брюках и мужской свободной тунике наводил на странные ассоциации. Ей бы ещё шляпу или повязку на лоб — и сойдёт за взбалмошную пиратку. Или бандитку. Да, в этом образе только и следовало, что метаться в гневе и выкрикивать ругательства. Впрочем, от ругательств надо бы и воздержаться, а вот на её гнев Аспидис охотно бы смотрел и дальше. Было непривычно и крайне упоительно оказаться объектом чужой ревности. Он как-то раньше и не думал прибегнуть к подобной стратегии — всё оно само получилось, застало его врасплох и… взвинчивало до жара по всему телу.        И Аспидис уже готовился отбиться от следующей атаки и выслушать новую гневную тираду, потому как Эстера сперва сильно покраснела и изогнула губы в намерении выплюнуть что-нибудь едкое, но затем словно сама себя осекла. Взгляд её ни на йоту не смягчился, не подобрел, но стал ощутимо холоднее.        Не желая позволить ей переменить настроение, он бросил следом:        — Это неприятно, конечно, но пережить можно, Эстера. Поверь мне, — удержаться от язвительного комментария не получилось, и Аспидис решил не сдавать до конца: — Тебе даже будет, наверное, легче. Я ведь трахаю шлюху, а не твою лучшую подругу, которую ты видела бы каждый день. Поэтому не унывай, сестрица, — саркастически улыбнулся он, — могло быть и хуже. А ты уж точно со всем справишься. Благо тебе есть к кому обратиться, не так ли? Нотт радостно утрёт твои сопли, да и свои заодно на кулак намотает. Только будь потом готова узнать, что он у нас любитель грязнокровок. И тут уже вопрос личных предпочтений, Эстера, — он в напускной задумчивости склонил голову набок, — что тебе хуже и оскорбительнее: грязнокровка или всё-таки шлюха?        Серые глаза затянула ледяная корка. Краска схлынула с её лица, и Аспидис невольно подумал, что, пожалуй, сболтнул лишнего. Надежда на то, что Эстерой вновь овладеет слепая ярость и демонстрируемая ревность, испарилась как по щелчку пальцев.        — Хуже всего то, что в моей жизни появился ты и Том, — глухим, лишённым эмоций голосом тихо сказала она и аппарировала с контрастно оглушительным треском.        Что ж…        Аспидис вскинул голову к небу и шумно выдохнул, прикрыв веки.        Иногда лучше останавливаться на достигнутом, конечно. Жаль, что он понял это поздновато… Но и так, в сущности, неплохо… Он заметно взбодрился. Не заботила ни ноющая боль в спине, ни острая — в плече. На душе, хоть туда и закралось беспокойство, было по-особенному хорошо. Трепетно, что ли. И этот трепет передавался и телу. Следовало перевести дух и возвратиться к Ванессе: уладить все дела с учинённым Эстерой погромом, а ещё… зализать раны и разрядиться от нахлынувшего возбуждения…        Сегодня ночью Аспидис вернётся в замок. Впервые за долгое время с — казалось, утерянными навсегда — предвкушением и охотой.        Вот только что значили её слова? Он понимал её злость на себя, но почему Эстера упомянула и Тома? Он, как было известно Аспидису, по девкам не шлялся, а что кроме этого могло задеть безмерное самолюбие его буйной сестры?.. Пожалуй, это тоже следовало выяснить.        Но после визита к Ванессе, естественно.        Потушив и без того почти исчезнувший огонь вокруг, Аспидис аппарировал на Спиральную улицу.