Свой выбор (1 и 2 части)

      Сьюзен проснулась от грохота и мигом вскочила с кровати. Позабыв о тапочках, девочка сбежала вниз по скрипучим ступенькам и вылетела в гостиную, застав тетю уже у камина.       — О, Сьюзи! — воскликнула глава Департамента магического правопорядка, обернувшись на скрип половиц и выронив зажатую под мышкой сумку. — Ты проснулась.       — Тетя?       — Детка, мне нужно в Министерство. Прости. Я не смогу с тобой позавтракать. — Волшебница подхватила сумку, но выронила несколько картонных папок. — Совы принесли тебе подарки, я оставила их под елкой. Мой — самый большой. Не скучай. Трикси приготовила все твои любимые блюда. Хорошо покушай. Но оставь мне кусочек яблочного пирога. С Рождеством!       — С Рождеством, — уже вслед тете Амелии сказала Сьюзен и горестно вздохнула.       Стоило привыкнуть и не надеяться, но девочка каждый год мечтала отметить вместе с тетей Рождество, свой и тетин Дни рождения. Да и другие праздники тоже. Но Амелия Боунс, сколько Сьюзен себя помнила, всегда уходила рано утром, а возвращалась поздно вечером. Каждый день. И ее в любой момент могли экстренно вызвать ночью. Как минимум раз в месяц тетя обещала уйти с изматывающей должности, но потом неизменно забывала, включаясь то в какое-нибудь расследование, то в дискуссии по поводу какого-нибудь нового закона, то устраивала проверки в трех своих отделах, после понося министерских служащих последними словами и обещая уволить безмозглых кретинов, а на их место взять лукотрусов — все больше пользы.       Сьюзен очень гордилась своей тетей и даже мечтала однажды пойти работать под ее начало. Тетя Амелия на это кивала, соглашалась и устраивала настоящий террор всякому, кто поминал, что родители самой Сьюзен когда-то работали в Аврорате…       Вздохнув, девочка посетила ванную и медленно поплелась в столовую. Рождественское утро не радовало. Что за тоска пить любимое какао в одиночестве, пусть возле елки и высится гора подарков?       — Ты уже взрослая, — напомнила себе мисс Боунс. — Не разводи нюни!       Ужасно хотелось обратно в Хогвартс. Там она никогда не оставалась одна. Ей нравилось учиться, делать домашку в гостиной факультета, слушать рассказы старших товарищей, помогать декану в теплицах и гулять по территории. С раннего возраста практически предоставленная сама себе, — не считать же за настоящую няньку эльфийку Трикси?! — девочка наслаждалась новым этапом своей жизни. И даже немного надеялась, что и тетя сможет уделять ей хоть немного времени, если они будут видеться только на каникулах. Но нет, Амелия Боунс даже в Рождество отправилась на работу.       Приказав себе не расстраиваться, Сьюзен сползла с высокого стула и подошла к горе подарков. Тетин, как та и говорила, был самым большим. Полюбовавшись серебристой бумагой в звездах, девочка разорвала упаковку и улыбнулась, увидев фирменную коробку «Сладкого королевства». Под яркой крышкой нашлись и сахарные перья, и всевозможные шоколадные конфетки, и леденцовые тросточки, вкус которых менялся по мере рассасывания, и имбирные пряники.       А под коробкой обнаружился еще один подарок — пухлый конверт с почти двумя дюжинами маггловских рождественских открыток из разных уголков мира. Увидев дивные картинки, Сьюзен не удержалась и захлопала в ладоши.       — Она не забыла! — всхлипнула девочка, представляя, каких сил стоило тете раздобыть эту сказочную красоту. Наверняка опять пытала дядю Руфуса, а тот, лишь бы отвязаться, посылал «очень тайные» и «очень секретные» запросы в Аврораты других стран.       Дальше Сьюзен разбирала подарки с улыбкой. Сокурсники одарили ее сластями, удобными тетрадями и наборами ярких перьев. Отличилась Ханна, добывшая для лучшей подруги полдюжины немного пожелтевших открыток из Австралии.       Прослезившись от счастья, Сьюзен распечатала последний и самый маленький подарок. Она не ожидала что-либо получить от воронов, но Падма и Менди про нее не забыли, да и, как оказалось, Гарри.       Под хрусткой бумагой оказалась аккуратная бархатная коробочка, а в ней — небольшие серебряные сережки в виде тонко выполненных полураспустившихся лотосов. Ахнув от восторга, Сьюзен быстро пробежала глазами сопутствующую записку и кинулась в свою спальню, чтобы примерить подарок перед зеркалом.       О значении ее имени в разных культурах как-то рассказывал Невилл. Сьюзен и сама многое знала, но Лонгботтом, когда дело доходило до гербологии, преображался настолько, что походил на другого человека, и вместо неуверенного в себе мальчика перед сокурсниками оказывался потрясающий рассказчик, слушать которого было одно удовольствие.       О том, что ее имя и ему созвучные переводятся как «цветок», «цветок лилии» и «роза» Сьюзен знала давно, но о том, что у него есть и значение «цветок лотоса», узнала только от Невилла где-то через неделю занятий и очень воодушевилась, ведь всегда любила именно эти цветы. Даже мечтала как-нибудь в будущем завести пруд с лотосами, если удастся поселиться в доме с небольшим участком.       Сьюзен мотнула головой, сдавила одну из сережек, крохотные лотосы сверкнули в лучах утреннего солнца, и девочка ощутила, как ее мягко обволакивает тепло. Не только тетя и Ханна внимательно слушали Сьюзен, Гарри — вот дела! — заметил, что девочка все время мерзнет и где-то разыскал ей такие чудесные сережки-артефакты, способные поддерживать согревающие чары до трех часов подряд.       Девочка улыбнулась. Пусть она и осталась одна рождественским утром, но это ничего, ведь у нее замечательные друзья. * * *       — Дорогая! Иди быстрее! — велел мистер Патил, призывая супругу из спальни. — Девочки ждут только тебя!       — Раджеш, — нахмурив идеальные смоляные брови, одернула мужа миссис Патил, появляясь в гостиной в сияющем праздничном сари. Падма и Парвати одновременно охнули, рассматривая маму, а малыш Кутти захлопал в ладоши.       У семейства Патил, пусть они и не отмечали Рождество, давно появилась традиция одаривать друг друга подарками в эти дни. И разворачивать подарки всей семьей стало традицией настолько прочной, что никто не смел отлынивать.       — Ну, дорогие мои, я готова, — величественно опустившись на диван, сказала Айшвария Патил.       Следующие два часа Падма и Парвати по очереди выбирали из огромной горы подарок, читали вслух поздравления и с удовольствием рвали бумагу, чтобы скорее добраться до сладостей от родственников из Индии, от английских знакомых, от друзей родителей с континента. А маленький брат громко лопотал что-то бессвязное, подбрасывал обрывки бумаги и норовил стащить что-нибудь из коробок.       Подарки от школьных друзей девочки распаковывали с особым восторгом, ведь нельзя было и предположить, что придумали новые знакомые. Увидев подарок от Поттера, Падма удивленно охнула.       — Это от Гарри…       — От Поттера? — недоверчиво переспросила Парвати и фыркнула: — Уверена? Не думала, что он будет кому-либо дарить подарки.       — Почему? — удивилась миссис Патил, которой младшая дочь писала длинные подробные письма, а старшая — короткие сухие отчеты, редко упоминая друзей и знакомых.       — Он славный, — обиделась за сокурсника Падма. — Надо послать ему что-нибудь в ответ. Я и не думала…       — Хорошо, — покивал папа. — Обязательно. Будет невежливо, если не подарить хотя бы коробочку конфет.       — Открывай! — повелительно сказал Кутти, и все рассмеялись.       В коробочке на мягкой подложке лежали аккуратные сережки в виде свернувшихся в колечко змеек, спины которых были выложены крохотными хрусталиками, как чешуйками, а вместо глаз сияли маленькие ониксы.       — Ух ты! — восхитилась Падма, которой нравились яркие, но небольшие украшения.       Парвати тут же недовольно заныла, но сестра, взяв записку, проигнорировала ее насупленное личико.       — Это артефакты, — уверенно предположил мистер Патил. — Что-то довольно простенькое. И неопасное.       Прочитав записку, Падма хихикнула, вытащила из ушей крупные серьги в виде длинных подвесок, и нацепила подаренные. Родители и сестра тут же охнули от восторга и удивления. * * *       Рождественское утро для Северуса началось до рассвета. Накануне зельевар вытерпел праздничный пир, организованный для оставшихся в школе преподавателей и студентов. Альбус, как и всегда, устроил целое представление, а Хагрид умудрился напиться. И даже всегда сдержанная Минерва расслабилась настолько, что танцевала при хихикающих и перешептывающихся мальчишках Уизли и других оставшихся в Хогвартсе студентах. Северус взирал на это без удовольствия. Прежде он проводил вечера зимних каникул в компании Малфоев, но Дамблдор настоял, и пришлось задержаться.       Интуиция подсказывала, что дожидаться утра нельзя. Так что Снейп выскользнул из школы под покровом ночи, прекрасно понимая, что на завтраке его облагодетельствуют какими-нибудь очень важными и очень срочными делами. По этой же причине волшебник не отправился домой, где был шанс отыскать его через камин и призвать к совести.       Во всей стране было всего два места, где Снейп мог укрыться от Альбуса. Об одном тот знал. Как знали и некоторые другие. Дом Люциуса. Но соваться в Малфой-мэнор до рассвета Северус поостерегся. Его-то примут и даже слова не скажут, но Нарцисса опять будет взирать с прищуром. Урожденная Блэк не любила ранние подъемы. Нежная фея Нарцисса будет улыбаться ему, а в душе поносить такими словами, какие вогнали бы в краску и бешеную фурию Беллу.       Поэтому дождаться утра зельевар решил там, куда никому не было хода. Даже всеведущему главе Визенгамота.       Вихрь аппарации вынес Северуса на плоские истертые камни порога перед высокой черной дверью с отполированной латунной ручкой. Несколько секунд Снейп взирал на эту ручку, а потом осторожно погладил заледеневший металл длинными пальцами и тяжело вздохнул.       Дверь не открылась. Как и всегда. Дом рода Принц не желал впускать внутрь последнего… пусть и полукровного потомка.       Зельевар вздохнул, развернулся и уселся на ступеньки. Из внутреннего кармана извлек плоскую пачку тоненьких сигарилл, вытряхнул одну и с кривой усмешкой прикурил от палочки.       Он никогда не курил в Хогвартсе и в любом месте, где его могли увидеть другие маги. Но на порог Принц-хауса не было ходу никому: ни министерским служакам, ни знакомым, ни Малфоям, ни Великому Светлому волшебнику.       Сам Северус смог сюда попасть лишь потому, что однажды мать, от отчаяния, видимо, переступила через свою гордость и привела сына в дом родителей. Лорда Принца тогда уже не было в живых, а леди Принц не пустила дочь дальше прихожей.       Это был кошмарный момент в жизни маленького волшебника. Хуже были лишь вечера пьяных скандалов отца. Северус стоял рядом с матерью, закутанной в тонкий шерстяной платок, — свою последнюю теплую мантию она перешила в пальто для сына — и слушал, как высокая худая женщина, так похожая на него самого, шипит ругательства и проклятия. Северус мало что запомнил из обвинений. Только то, что неизвестная ему волшебница обвинила мать в смерти мужа и гибели рода.       Эйлин Снейп, схватив маленького Северуса, сбежала в слезах и никогда при сыне не упоминала этот визит. Да волшебник и сам не помнил этот дом, пока однажды он ему не приснился под конец очередного безумного кошмара.       Сразу после войны Северусу часто виделся во сне дом Поттеров, безвольное тело Лили, заплаканный малыш в кроватке… Зельевар всегда сбегал оттуда до появления Сириуса Блэка, хотя очень хотелось остаться и принять смерть от палочки проклятой шавки. Уж сынок Вальбурги Блэк, сколько бы ни открещивался от своей родни, был Блэком до кончиков своих темных кудрей. Ему ничего не стоило послать в бывшего однокурсника смертельное проклятие. В конце концов, за годы после окончания Хогвартса два волшебника успели изрядно попортить друг другу нервы и шкуры, просто пересекаясь в городе среди бела дня. Как-то раз просто отмутузили один одного как магглы, без магии.       Но нет, даже во сне Северус сбегал, хотя собственная жизнь перестала иметь для него смысл после гибели Лили. А теперь приходилось жалеть об упущенной возможности. Снейп лишился права расплатиться за собственные ошибки жизнью. И пусть бы Блэк запытал его не хуже, чем Белла — Лонгботтомов, а после убил. Какое было бы счастье. Зельевар отправился бы на тот свет с улыбкой на губах и с благодарностью.       Но Снейп оказался трусом. А после выяснилось, что на свободе нет ни одного волшебника, готового исподтишка или в лоб напасть на бывшего соратника или противника. Непримиримые сторонники «света» исчезли, а верные сторонники «тьмы» очутились в Азкабане. Самоубийство же у волшебников почиталось наихудшим грехом, после которого душа уходила за Грань без шанса на перерождение.       В середине одного из кошмаров Северуса вынесло не в разрушенный Косой Переулок как в жизни, а на порог Принц-хауса. Во сне дверь вновь была распахнута, а в прихожей, замерев, подобно статуе, возвышалась суровая Аурелия Принц. Черная тень за ее спиной струной вытягивалась до самого потолка, а постукивания трости о глянцевую плитку выбивали серебряные искры. Бабушка вновь кляла Эйлин, повторяя все те оскорбления, что Северус услышал когда-то, но не запомнил. Теперь же идеальная память прирожденного менталиста нашла и отряхнула пыль с тех ужасных мгновений. И Снейп, ощущая себя маленьким мальчиком, стоял перед этой женщиной, не в силах ответить. Какое там! Глядя на свои руки, покрытые кровью, Северус чувствовал, что каждое слово, каждое обвинение — правда.       Той ночью волшебник вынырнул из сна, как из проруби. Он задыхался, трясся от холода и отвращения к себе, тер задеревеневшие, но чистые руки, а резкий, как скрип гвоздя по стеклу, голос все повторял и повторял те жестокие, но правдивые слова.       Отродье.       Полукровка.       Проклятие рода.       Негодный ни на что щенок.       После сон иногда повторялся, и Северус принимал его как неизбежное и заслуженное наказание. В конце концов, бабушка не сказала ни слова неправды. И Снейп был даже отчасти благодарен Принцам за изгнание. В итоге ни один грех не лег на род Принцев. Все свои ошибки Северус совершил сам и виноват был только он один. Никто больше не должен был делить с ним его вину.       Какое-то время спустя зельевар решил попробовать найти Принц-хаус. Видимо, что-то в его голове помутилось, раз он додумался аппарировать без точных координат, лишь по сохраненному или придуманному его воображением внешнему облику фасада.       Как ни странно, первая же попытка магу удалась. Он перенесся на порог дома предков. Но войти не смог.       Чуть позже он выяснил, что бабушка Аурелия умерла в тот год, когда Северус принял Метку. С волшебницей мало кто общался, а потому никто не смог рассказать Снейпу, что же стало причиной внезапной кончины этой женщины. Насторожило его тогда лишь то, что за каких-то пару лет магическая Британия лишилась не только последней Принц, но и многих других волшебников из старшего поколения.       А потом Темный Лорд переменился настолько, что поверил в какое-то глупое пророчество. И до Северуса начало доходить, что он ввязался не в перекраивание мира ради новой лучшей жизни, а в войну, которая заденет каждого. И заберет многое.       В минуты отчаяния или гнева Снейп являлся на порог Принц-хауса и пытался то кровью, то заклятиями открыть себе доступ в дом. Ему то хотелось спрятаться там ото всех, то спрятать в доме деда и бабки Лили, пусть даже и придется тащить ее силком. Но дверь оставалась нема к последнему потомку рода. И в войну, и теперь…       Ныне Северус приходил к дому Принцев лишь изредка. Тут ему хорошо думалось. И тут он мог хоть ненадолго побыть по-настоящему один.       Старый дом скрывали такие мощные чары, что мужчина мог сидеть на пороге дома, наблюдать за проходящими мимо магглами и не волноваться, что его кто-то заметил. Кажется, защита Принц-хауса мало чем уступала знаменитому дому Блэков. Тот, как утверждал Регулус, способен заживо сожрать любого, кто попытается забраться внутрь. Все же древние темные семьи хоть и были жестоки, но умели защищать свое.       — Жаль только, что я никогда не был здесь своим, — усмехнулся Снейп, затушил бычок о камень и распылил плотно свернутые листья табака щелчком пальцев.       Солнце едва-едва показалось из-за горизонта, подсветив клочья облаков алым и золотым. Пора было отправляться в Малфой-мэнор. Если Северус что-то и знал, так это то, что Рождество единственный праздник, кроме Дня рождения, когда Драко вскакивал с постели сам, без понуканий и угроз.