Счастливый брак

Я ревнивый человек. А ещё я жуткий собственник и эгоист. Когда я с тобой, мне безумно хочется, чтобы ты больше никому, кроме меня, не оказывал знаки внимания. Ты… — Ты ведь можешь этого не делать! — измученно прокричал Тай-Лунг, встав на колени и крепко обхватив отца за талию так, что его потерянное состояние чувствовалось до мозга костей. Коту уже было тяжело, животрепещущее мяуканье потихоньку стихало, пока грубые пальцы сминали тонкую шейку. — Пожалуйста, пожалуйста… — повторял он словно ребёнок с осипшим голосом, смотря на Даянэ снизу вверх. Руки ни на секунду не отпускали его, сжимая вспотевшими пальцами рубашку. Подбородок упирался в бляшку ремня. — Поднимись, — холодно произнёс мужчина, второй рукой отодвинув его голову назад за волосы. Макки перестал активно дергаться, вынудив спасителя почувствовать дрожь и вновь вжаться в отца, умоляя перестать. Даянэ не нравилось видеть, как он унижается не пойми для чего. Любимый, но какой же всё-таки проблемный ребёнок, годы идут, а его позиция не меняется. — Тай-Лунг, я предупреждал тебя, — подытожив с прелюдиями, он практически сомкнул пальцы, бедное животное дернулось, издав протяжный непохожий на другой звук. Не было смысла тянуть с этим, поскольку морального удовольствия от вида сына мужчина уже не получал. Он собрался до конца сдавить шею полуживого кота, как в эту же секунду его окликнули пронзительно отчаянным голосом: — Папа… Папа, — Тай-Лунг ощущал себя точно так же, как и в момент ухода Изуми. Только богу известно, насколько он ненавидел это. В воздухе витал запах слабости, и принадлежал еле заметный феромон только его истомленной душе. Грань между сопротивлением и унижением стёрлась в край. В голову лезли мысли, что врали, будто какая-то животинка не стоит того, наверняка таким образом спасая его издыхающую гордость, ведь он потратил столько лет, перепробовал самое отвратительное, делал всё возможное, чтобы уйти от зависимости отца, а в итоге чужой капкан захлопнулся в бесчисленный раз на нём. — Папочка… Не надо… — нервный глоток воздуха. Мерзко осознавать дерьмо, в которое сам же и окунаешься. Даянэ остановил свой режущий взгляд на молящем лице. Всего пару секунд и Тай-Лунг полностью под ним. Он весь в его власти. Макки безжизненно повис, высунув шершавый язычок, когда уже ничего не внушало надежды, однако мужчина таки на, в очередной раз услышанное “папа” — перехватил кота под лапки без грубости прижав к себе. Животное бегло задышало, вяло встрепенувшись руках, тем не менее все признаки жизни остались при нём. Тай-Лунг вымученно улыбнулся, опустил голову, непреднамеренно уперевшись лбом в ремень Даянэ. Он не мог поверить, что готов был унизиться ещё сильнее, лишь бы дорогой сердцу Изуми питомец остался жив. В пряди зарылись пальцы отца, будто успокаивающе погладив провели подушечками вдоль затылка. Некое облегчение замаячило в запуганном разуме, вот он, тот самый пряник после двойного кнута. Однако подобная поблажка Тай-Лунгу не нужна, потому что она исчезнет, как только он посмотрит в чёрные глаза своего творца. — Дай его мне, — он потянулся к коту, поднимаясь на одно колено, но жесткая рука мужчины вернула его на место. — Лучше помолчи, — глухо приказал Даянэ, опустив животное на пол, что ненадежно встало на лапы, медленно убираясь прочь. Впрочем, в минус здесь ушел вовсе не старший Сато. Это лишь повод для более тяжелого наказания, ведь сыночек упустил шанс выбрать меньшее из зол, а значит ставки повышаются для всех. Тай-Лунг скинул мимолетную улыбку, когда к нему повернулись. Пристальный взгляд мужчины вернулся к напряженным голубым глазам. — У тебя его цвет, — отчего-то смягчившись, он провел большим пальцем по его щеке, словно она была испачкана, — но глаза мои. Всё в тебе — моё, не считая этого. Тай-Лунг не решался дёргаться, хотя в мыслях при упоминании умершего пронеслось: “Ну и остсоси, мудила.” Странно, что он вообще сказал это так неожиданно. Пальцы прикоснулись к поджатым губам. Неужели опять собрался выкинуть что-то мерзкое? Однако молчание терпящего продолжалось. Даянэ улыбнулся лишь уголками губ, резко отстранившись, из-за чего казалось, будто бы он передумал. — В понедельник жду от тебя лично отчёты за месяц в срочном порядке, — он надавил на плечо Тай-Лунга и только усадив его с долей растерянности в лице покинул помещение, оставляя во мраке своей недосказанности. Оно и к лучшему, в противном случае без драки бы в конечном итоге не обошлось. Услышав, как входная дверь захлопнулась, мужчина громко вздохнул. Макки незаметно прилег у дивана, сливаясь с тем под угловатой ножкой из тёмного дерева. Вся эпопея с его спасением была лишь началом долгого пути к восстановлению отношений, но Тай-Лунг, и дня не прожив без Изуми, чувствовал себя одиноким, действительно брошенным всеми ребёнком, которому не нужна “любовь” Даянэ, что по сути отражает его собственную, как бы он не хотел этого признавать, который сам не различает, что такое хорошо, а что плохо. В горле застрял ком. Кто, если не Изуми поможет справиться с этим? Шен? Но он слишком мал, чтобы взять на себя ношу понимания всего комплекса проблем. Хотя думая о нем, зная, что есть настолько родная душа, становится свободнее и в то же время страшнее. Где та грань, в которой должна заканчиваться любовь? Какой, черт возьми, она должна быть, чтобы не сделать больно, когда ты сам этого не знаешь, бросаясь от любви до ненависти, дабы хоть что-то сохранить? Тай-Лунг закрыл лицо ладонями. Наверное, пора принимать таблетки или эти мысли когда-нибудь сведут его с ума, потому что при них невозможно отделить себя от отца даже в крохотном сравнении. Он встал на ноги, подошел к коту и наклонившись погладил, проверяя по влажному носику самочувствие. Нелепо, но мужчина помнил, как собирался сделать с ним то же самое при Изуми, совсем несмотря тогда на чудовищность своего действа. Переложив животное на диван, он решил завтра же отвезти его к мужу от греха подальше, там ему будет куда лучше, а вернее и вовсе свозить к ветеринару. Солнце опустилось за горизонт, погрузив квартиру в темноту, на самом деле не зависящую от света. Как никогда было тихо, до скрежета пусто, однако ещё очень плохо верилось, что Изуми ушел. Тай-Лунг направился к сыну. Его бледно-синие веки делали взгляд уставшим. Эта правда, когда говорят, что многое отражается в лице, а именно в глазах, какого бы цвета они не имели. Может это проклятие, родиться азиатом с голубыми глазами? Неважно. Ведь только из-за родившего его человека, Тай-Лунг был рад получить их. Поднимаясь по лестнице, он вспоминал папу и чем больше о нём думал, тем сильнее появлялось чувство какой-то забытости о чём-то важном. В мыслях пронеслись числа. 33.. 13.. 10… Господи, как можно было об этом забыть? Тай-Лунг быстро поднялся к себе в спальню, подхватил настольный календарь и замер с широко раскрытыми глазами, увидев число, с которым вился старый осадок его недоношенной боли. 10 ноября. Последнии дни выбили мужчину из колеи, он совсем не следил за своим графиком, поэтому и забыл о годовщине смерти папы. Теперь ему была ясна дополнительная причина разьяренности Даянэ. Вот ирония. Ублюдок, сам его изничтожил, а этот день всё же на дух не переносил. Угадать его безумное настроение то же самое, что играть в русскую рулетку трезвым. 15 лет… Тоскливо улыбнувшись, мужчина поставил календарь на место. Паршиво. И от того, что он не находил в себе ни сил, ни желания ненавидеть родителя за безразличие было ещё паршивее, будучи глупым ребёнком, пытаясь согреться — натыкался лишь на крик и стеклянный, если не озлобленный, взгляд. Когда Шанга не стало, Тай-Лунг злился в душе, держал тяжелую обиду за то, что так и не дождался от папы хотя бы раз ласкового обращения. Он просто не понимал, чем настолько не угодил родителю только появившись на свет, однако вскоре эта обида стала ничем, лишь призрачным желаньем веры в то, что этот человек однажды всё-таки сожалел о своей жестокости к единственному ребёнку. Дверь в спальню приоткрыли, мужчина отвлекся на звук и увидел в дверном проёме выглядывающего Шен. Волосы мальчика были смешно взъерошены, словно он только проснулся, пижама на одном рукаве подвёрнута. Такой смешной. Тай-Лунг с умилением улыбнулся ему, смотря в наполненные живой игривостью разноцветные радужки. Сердце наливалось и умиротворением, и тревогой за отсутствие второго родителя в жизни Шен. Да, у любви мужчины к нему нет предела, но будет ли это тем, что мог бы дать мальцу Мизуки? Они уже никогда этого не узнают, остаётся лишь избавиться от стоящей перед глазами картинки идеальной семьи. Мужчина жестом подозвал хмыкнувшего сына к себе. — Зачем ты подвернул рукав? — спросил Тай-Лунг, разворачивая ткань на тонкой руке пожимающего плечами ребенка. Приглядевшись, стало заметно, что и рисунки в виде мультяшных самураев были скорее для альф, чем для омег. Стоп, откуда вообще взялась эта одежда? — Шен, где ты это взял? — мальчик с сияющим выражением лица глянул на отца, честно сказав: — Это мне дедушка подарил, — покрутившись перед мужчиной, приоткрывшим в удивлении рот, он добавил: — У меня теперь весь шкаф забит одеждой, я пока ещё только половину перемерил. Мерзавец похоже решил усилить своё влияние на мальца основательно. Зла не хватает. Тай-Лунг закатил глаза, подхватив Шен на руки. Реакция ребёнка на внимание была ему понятна, не хотелось загрязнять детский мозг, но в то же время он отдавал себе полный отчёт в необходимости разграничения их фантастически неправдоподобных со стороны Даянэ отношений, потому что всё это делается лишь для того чтобы иметь более мощные рычаги давления. Мальчик обнял отца руками и, весело задрыгав ногами, примостился мягкой щекой к его плечу. Ему понравилось обниматься ещё в прошлый раз, становилось так удобно и спокойно, а ещё клонило в сон, когда родитель неторопливо водил рукой по спине или потихоньку похлопывал по ней. Тай-Лунг ласково прихватил его за лодыжку, вынудив перестать бултыхать ногами и, казалось бы, уже уснувший Шен оторвавшись от плеча, хитро сощурился, неожиданно схватив мужчину за щеку. — Так, ну всё, не балуйся, — Тай-Лунг не смог сдержать смеха, едва малец разжал цепкие пальцы, он покрепче перехватил сына, начав безжалостно его щекотать. Спальня наполнилась звонким детским смехом. Искренние эмоции заставляли мужчину прямиком таять, вдыхая приятный молочный запах мальчика. Это защитный механизм, возможно барьер, предусмотренный природой, который по идее должен отталкивать, дабы не допустить связи между родственниками разного пола, но на деле — это практически смешная по своей эффективности данность. Тай-Лунгу всегда казалось, что подобные механизмы должны быть гораздо надёжнее. Странно. Создается ощущение некой поломанности чего-то. Шен уже весь красный запрокинул голову, ерзая на руках, спать мигом расхотелось. — Сынок, — тут же поймав в вернувшемся взгляде внимание, мужчина не смог сдержать интереса, поэтому спросил: — Ты чувствуешь какой-нибудь запах? — в ответ мальчик задумчиво сдвинул тонкие брови к переносице. — Чем я пахну? — какой нелепый вопрос, но интерес был сильнее. Шен немного приблизился лицом к его шее, усердно пытаясь что-то понять. Тай-Лунг терпеливо ждал, с интересом наблюдая за ним. Неоднозначная формальность и всё же в их корнях всё не слава богу, раз запах настолько привлекает внимание рецепторов. Определившись, мальчик вновь весело задрыгал ногами, сказав: — Приятно, — мужчина изогнул бровь, подумав о своём парфюме, похоже, что малец не ощущает настоящего феромона. Однако, затем, Шен произнёс: — Просто приятно, вот как я когда-то ходил со слугами в поле, а там было много-много цветов, а ещё была зима, наверное такой запах. Тай-Лунг почему-то не удивился, хотя описания мальца точно не походили на Dolce&Gabbana The One for Men с табаком. Скорее всего, особенности Шен не заканчивались на цвете глаз, однако мужчине хотелось верить в беспроблемность генетических сюрпризов. Он спустил мальчика с рук, поставил на ноги и взял за ладошку. В кармане брюк ждал телефон. Было бы чудесно увидеть хотя бы сообщение от Изуми, несмотря на ясное предчувствие его игнорирования. Они вышли из спальни, и Шен насупился, когда понял, что его ведут обратно в детскую, но ведь он и так просидел там около двух часов, ожидая отца. Тай-Лунг остановился на полпути, почувствовав сопротивление. — Ты чего? — поинтересовался мужчина, посмотрев на него, и малец как лезущий на дерево кот обхватил его ногу. — Я не хочу спать, — драматично хныкая, сказал Шен. — Почему? — он прикрыл рот ладонью, дабы скрыть улыбку. Даже при шаге, малец не собирался отцепляться. Забавно. Дети такие прямолинейные, оказывается. — Не хочу, чтобы ты уходил, — ребенок поджал губы, вспомнив об омеге. — Папа, ты же не уйдешь как Изуми? — Тай-Лунг перестал передвигаться, тут же пригнувшись к сыну, произнося успокаивающим тоном: — Я никогда не уйду и не брошу тебя. Не вредничай. Шен был доволен. Удивительно быть настолько близким кому-то, чувствовать свою важность даже через голос и, не боясь, говорить что тебе хочется. Он ещё никогда не был так открыт ни с одним из взрослых, что его окружали. Отстав от ноги, мальчик взял отца за руку, смирно поспевая за его огромными шагами. Неоновые звездочки ночника разбросались по потолку детской. Тай-Лунг задвинул бежевые шторы, включил сплит, чтобы было теплее, и сел на кровать рядом с лежащим сыном, по привычке подоткнув ему одеяло. Стоило бы рассказать какую-нибудь историю, но голова была совершенно пуста, поэтому мужчина тихо начал напевать мелодию из далёких детских воспоминаний. Шен старательно навострил слух, однако он понял — на месте не лежится, тёплые руки напротив так и просились на них залезть и не слезать до победного, чтобы мужчина остался на подольше. Взмахнув пару раз пушистыми ресничками, он без слов уговорил отца поддаться своей маленькой просьбе. Тай-Лунг играючи закряхтел, чувствуя себя какой-то нюней, но таки уложил мальчика на руки. Первые дни жизни, в которых ему не пришлось поучаствовать, оставались в начале восьмилетнего пути, тем не менее, это не смогло остановить его неумелых покачиваний. Шен без недовольств закрыл глаза, приняв позу эмбриона. Каким-то образом это взаимодействие позволяло морально компенсировать в себе мельчайшую часть упущенного. Вскоре ребенок без усилий уснул, а на Тай-Лунга накатила “добрая тоска”, расчленяющая душу на кусочки, раздирающая эмоции на спасительные эндорфины, но этой тоске хотелось отдаться. Погладив мальца по шелковистым волосам, он наклонился и едва ощутимо прижался губами к его лбу. Мужчина и сам хотел спать, но поговорить с мужем он, наверное, так ещё никогда не хотел. Или услышать его струящийся голос, что бы ему не сказали. Не было в мыслях Тай-Лунга кричащего “я тебя люблю”, для него это по-прежнему лишь слова, вместо этого в сердце зарождался кладезь, в нём не было и намека на сомнение, всё рвалось с непотопляемым чувством уверенности — ни один омега кроме Изуми более не сможет тронуть его душу. Соврать о любви тяжело, но возможно, ведь ложь ничего не стоит. Даже любить кого-то лишь за достоинства — бессмысленно, это расчётливая плата. А вот любить за пороки в том числе — это и есть настоящий дар, потому что это незаслуженная награда. И Тай-Лунг видел, ощущал, брал эту незаслуженную для себя любовь, но не мог принять по-настоящему, чтобы полюбить в ответ. А сейчас он безумно хотел всё вернуть, показать, рассказать, в конце концов переступить через себя, дабы в последней возможности доказать Изуми ту важность, делёкую и ускользающую в болезненных ранах, что заживали лишь с ним. Мужчина уложил Шен в кровать, затем достал из кармана телефон, чтобы ничего там не заметить кроме рабочих сообщений. Всё же не позвонил и не написал. Хорошо, пусть будет так, ведь это ещё значит, что всё потеряно. Абсолютно и бесповоротно… Новый день встретил юношу слабыми лучами, падающими солнечными зайчиками на лицо через окно балкона, а он его — пессимистичной хмуростью от гнусного покалывания в пятой точке и воспалившегося пятна на щеке. Голова трещала, ведь он потратил полночи на то, чтобы уснуть на новом месте. Мысли не давали покоя, тревожили и наводили на мобильный, однако вновь получилось сдержаться. По сути, Изуми не определился с тем, чего ждал от себя, мужа, но плыть по течению депрессивной судьбы ему настохерело. Нашли белую ворону, как будто бы он заслуживает всего этого больше Даянэ, что ни сном, ни духом о других, живет и радуется. Тряхнув головой, юноша скинул одежду, раздраженно направившись в ванную комнату. Настроив напор, он залез в душевую кабинку. Взял душ и стал усердно обливаться, до скрипа втирая в кожу гель, привезённый из дома. Изуми прикусил губу. Как же бестолково было считать ту клетку своим домом, но по сравнению с квартирой, в которой Тай-Лунг кувыркался с бывшим… Он выронил душ из рук, практически без сил, сев на корточки. Опять накатывало ни с того ни с сего. Чувство липкого одиночества в этом огромном мире, где нельзя доверять даже мужу, охотно пожирало его изнутри. Вся грязь, что не должна быть с ним и близко, словно сочилась с каждым сделанным вдохом. Ему нужна помощь, поддержка, слово, что угодно, чтобы смягчить муки, топящие его за горло в море боли. Изуми хотел было встать на ноги, как внизу противно заныло. С того принудительного кошмара подобная мерзость отступала лишь ненадолго, в остальное время хватала его при любом удобном случае, и тогда он с искренней ненавистью отказывался понимать то, каким образом мог позволить Тай-Лунгу вступить с собой в беседу о поиске компромисса. На опустошенном взгляде не было слёз, в них поселилась отчуждённость, не подходящая молодому лицу. Изуми больше не ощущал себя прежним. Мировоззрение поменялось в пользу сурового мгновения, и чем больше часы разделяли его жизнь на до и после, тем меньше в новой реальности оставалось идей связывающих юношу с мужем. Найденный под обманом жалости взаимный уступок уже был ему ненавистен. После душа и принятых там мер по обработке болящих мест он переоделся, заправил постель и напролом апатии заставил себя привести лицо в порядок с помощью сладко пахнущих увлажняющих кремов и уходовой косметики, к которой ни разу так и не притронулся. Драйвовая музыка отлично подошла. Правильно, не стоит портить настроение Такано видом унылого говна, пусть это забудется во вчерашнем вечере и больше не повториться. Изуми специально не притрагивался к посуде, лишь ждал чужого прихода, просматривая новые сообщения от университетских друзей. Они были не плохими собеседниками, однако посвящать их в свои проблемы было как минимум неразумно при шатком положении ответа на вопрос по поводу дальнейшего обучения. За этот месяц юноша совсем не рисовал, руки не тянулись к холстам, а о вдохновении и говорить не нужно. Само пребывание на учёбе не спасало даже разнообразие серых дней. Изуми конечно понимал, что сидеть в одиночестве как пасочка – точно не выход, ведь схема своей реабилитации не выполнит себя сама, без посторонних. Ответив на смс, он выключил надоевшую мелодию, заглянув в галерею, дабы почистить её от сотни одинаковых фотографий с Тай-Лунгом. Листая одну за другой, он поёжился, замечая буквально счастливое выражение своего лица и пресное на эмоции мужчины. Пускай муж не любил делать фото, но мог хотя бы сделать вид, что старается выдавить улыбку. Остальное место галереи занимал Макки. Точно! Изуми поцеловал экран телефона, жестоко браня себя за оставленного питомца. Этот вздор нужно было уладить. Юноша спохватился, а потом пораскинув мыслями пришел к выводу — нужно попросить Тай-Лунга передать кота через водителя или забрать самому. В любом случае тут не обойтись без звонка мужчине. Однако на деле это было куда труднее, чем в голове. Он топтался на месте, нервно смотря на номер и не решаясь звонить. Макки, его драгоценный милый друг, стоил того, но выросшая гордость толкала на самовольное возвращение. Прикусив губу, Изуми почти пересилил себя, на секунду поймав нужный настрой, но звук из коридора всё испортил. Ладно. Это не горит, да и в шею помимо него самого никто не гонит. Отложив телефон, парень размашистым шагом дошел до входной двери и поспешил открыть её Такано. Щёлчок прокрученного замка. Мужчина стоял на месте, ожидая приглашения войти, а у Изуми при виде него с губ сорвалось лишь небрежное: — Это ты?