Счастливый брак

Через узкую щель двери на них падали золотистые лучи недавно вставшего солнца. По радио играла европейская музыка. Раз в месяц Даянэ вносил коррективы в утреннюю рутину. Шанг тихонько дул на густую пенку сваренного мужем кофе. Вслух читал новостные заголовки новенькой газеты и почти неощутимо посматривал на часы. Неспешно потягивая сигарету, мужчина пересчитывал деньги и осторожно складывал купюры в конверт, который позже попадёт в руки подчинённого Шэнли, а затем отбудет в Китай. — Деньги – это всего лишь бумага. Не переживай. Делай что должен, и они вернутся к тебе вдвойне, — Шанг не меньше его презирал то жалкое положение, в котором они были вынуждены следовать указке отца, тем не менее, он делал то, что на данный момент напрямую зависело от него. На контрасте беспомощности и желания поддержать мужа, он презентовал ему кроткую улыбку и сердечное: “Всё наладится”. Порой это спасало Даянэ от рискованных мыслей и безумных идей, однако вся та накопленная и не вымещенная злость временами вставала поперёк горла. Мужчина постоянно находился в гонениях собственных мыслей и потому умалчивал самую крупную их долю. Ведь Шанга не должны касаться проблемы, за которые в первую очередь ответственен альфа. К тому же, омега открыто приглушал любые его попытки выйти на крупный заработок, а когда Даянэ останавливали даже из хороших побуждений, это не вызывало ничего кроме бешенства и желания вырваться на приемлемую свободу. — Ну же, не пожирай меня таким взглядом… Ну же, Даянэ. У тебя вновь появится две с половиной недели “лучших времен”, чтобы разорвать замкнутый круг рабства! Он молча кивнул и передал Шангу конверт с нужной суммой. Из его “грязных рук” деньги никто не возьмет. После завтрака Даянэ привёл себя в порядок. Переоделся, уложил растрёпанные волосы и взял запасную одежду на работу. Шанг смотрел на его последовательные и, казалось бы, такие привычные действия, апатично примечая, в какого солидного мужчину превращается Даянэ. Холодный взгляд снова перенесся на стрелку часов. Шанг каждое утро провожал мужа на учёбу, работу, куда угодно… Проще сказать, отпускал во внешний мир, где нет ничего более непотребного, чем бесплодный омега. Как только они доходили до двери, что разделяла их в течение целого дня, Даянэ уже знал наизусть, что произойдет дальше. Шанг цеплялся за него своими худыми руками чертовски крепко, чтобы удержать, не позволить уйти. Это навевало мужчине превратное чувство вины и служило сигналом. Нет. Криком о помощи. С которым он всё равно уходил, из раза в раз напоминая ему выпить таблетки. Вечером после занятий Даянэ приезжал на подработку в ресторан, где ещё до открытия его встречала хозяйка – госпожа Мао. Эта пожилая маленькая женщина обладала двойственным характером. Была вдумчивой и до абсурда прямолинейной. Любила командовать. При этом казалось, что из-за пресловутого одиночества хозяйка относится к нему по-особенному. Она по-разному выражала свою радость при виде Даянэ: могла легонько хлопнуть его по спине своей тростью или заставить прочесть забытую молитву на языке, который сама едва понимала. Чего только стоил ее острый язык. Да и вообще, госпожа редко когда умолкала. Мужчина поздоровался с ней, собираясь вихрем проскочиться в ресторан, но старушка вдруг закряхтела. Подозвала к себе и, взявшись за руку, посмотрела на его ладонь. Даянэ скучающе оглянулся по сторонам. — Будущее из тысячи благих вестей может повернуться к тебе спиной – хватит и одного проступка, — хрипло усмехнулась госпожа Мао, надавливая пальцем на центральную точку ладони. — Так не пойдет, дружочек, — она будто бы что-то разглядела, и её седые брови взметнулись вверх, приподняв тяжелые веки, — Всё сбудется. — Что сбудется? — Слегка раздражённо проворчал Даянэ, придерживая под мышкой спортивную сумку с вещами. — То, о чем ты так страстно мечтал, — старушка загадочно протянула скрипучее “т-т-ц” и, наконец отстав от него, медлительно побрела открывать ресторан. Мужчина сомнительно глянул на ладонь. К образовавшемуся прямо посередине бледному пятнышку стремительно притекала кровь. Они складно работали вместе. Арсенал блюд был небольшим, однако несмотря на великовозрастность, хозяйка бодро орудовала на кухне. Даянэ помогал ей, следил за порядком и принимал заказы, отточив навыки официанта ещё с прошлого опыта работы в более крупном и престижном месте, из которого его довольно громко погнали в шею после передряги с клиентами. Многих здешних посетителей он знал в лицо, помнил их предпочтения, поэтому угодить им было нетрудно. И хотя готовка не входила в его обязанности, госпожа даже научила его разделывать мясо. Иногда к ним заглядывали молодые и чаще всего незамужние студентки, чтобы устроиться на полставки, но и они надолго не задерживались, поскольку Даянэ прекрасно справлялся сам и не стеснялся отпугивать потенциальных помощников, одновременно выполняя работу за нескольких людей сразу. — Вы уверены? Может, вам не помешает ещё один официант? — Получив блюдо на вынос, спросила миловидная девушка. Сато не изменился в лице и, услышав шарканье тапочек в ворохе голосов, чтобы наверняка, принципиально строго произнес: — Нет. Всего доброго. Девушка каплю расстроилась. Посмотрела в его тёмные глаза и, словно побоявшись нарваться на неприятности, не стала тратить чужое время. Из кухни тут же выглянула госпожа Мао и поманила мужчину за собой. Он закинул деньги в кассу, уже приготовившись получить новую порцию жалостливой морали. — Если будешь бурчать на всех, кто с тобой водиться захочет?! — Недовольно прохрипела хозяйка, бурно перемешивая трясущейся рукой сваренный рис, — А моя милая Макото такая жизнерадостная девочка, просто душка… Кстати, моя внучка, Даянэ, — её прежний настрой резко сошёл на нет, — Она у меня необыкновенная. Ты таких не встречал, — старушка улыбнулась сама себе, — Она со всеми мила, не то что ты. Да… Макото хороша во всем. Ну да. Естественно. Такая хорошая, что ни разу не навестила старушку. — Да-да, — скривился Даянэ. — Макото – сама доброта. Тебе следовало бы многому у нее научиться. Макото. Макото. Макото. Имя этой девчонки уже сидело у него в печонках. И это до невозможности раздражало. Каждый раз одно и то же. Мужчина уже перестал надеяться на то, что хозяйка в кое-то веки прекратит докучать его призрачным образом идеальной внучки, чтобы он мог качественно справляться со своими обязанностями. — Моя девочка, Макото, сдала выпускной экзамен на высший балл. Я знаю, она будет спасать людям жизнь, — когда Даянэ выслушивал подобные монологи, его не покидало стойкое ощущение того, что старушка наняла себе отдушину, а не работника, и лишь для того, чтобы было перед кем расхваливать свою, не факт, что существующую, внучку. По крайней мере мужчина никогда её не видел. И слава богу, — Даже не думай сбегать, может, однажды, она и тебя спасёт, — словно прочитав его мысли сказала госпожа Мао. Ухмылка на её морщинистых сухих губах показалась ему жутко неразборчивой, — Вот только будущего моей Макото я не вижу. Беда-беда… Даянэ закатил глаза и, взяв поднос, принялся за уборку. Сытые и довольные люди мало-помалу расходились по домам. День подходил к своему логическому завершению. Хозяйка опустошила кассу и щедро поделила выручку. В этом плане она никогда не обижала Сато и, впрочем, намеренно стимулировала его заинтересованность в процветании нескромного по меркам Киото бизнеса. Перемыв в последнюю очередь всю посуду, мужчина устало задвинул ставни окон и, встретив на миг кромешную темноту, погрузился в мысли о Шанге. Прошлым вечером омега приоткрыл перед ним ошеломительную тайну клана Цин. Амбиции стареющего Шэнли… не брезговали законами поднебесной. На закате господства династии Цин, когда коммунисты свергли последнего императора и захватили Китай, мир перевернулся с ног на голову. О прежних благах можно было забыть раз и навсегда. Непосредственных наследников древнейшего рода ожидал расстрел или же в лучшем случае преследования и скитания по миру до конца своих дней. Старших братьев Шэнли заточили в тюрьму под предлогом переговоров, но никому из них так и не удалось выйти на свободу живым. Самому младшему брату, тогда ещё пятилетнему ребёнку, а в дальнейшем – будущему главе семьи Цин, удалось выжить благодаря вмешательству Танширо Сато, деду Даянэ. Однако даже спустя годы их род находился под огромной угрозой существования. Без поддержки нового государства Цин оставались заложниками собственного дома, выйти за пределы которого значило лишь одно – попрощаться с жизнью. И только через пятнадцать лет, благодаря вновь протянутой руке Сато, был заключён преждевременный договор о браке ещё не родившегося Шанга, ведь Танширо, обречённо надеявшийся возродиться Сёгунат*, сохранив вековую чистоту самурайской крови, так и не смог стерпеть позорного союза своего единственного сына с омегой, от которого родился внук и прямой наследник с самой что ни на есть грязной кровью. И пускай таким образом Цин и Сато дали обоюдное согласие на то, чтобы бесчеловечно отнять жизнь у молодых родителей Даянэ, они восстановили порядок. Чем были весьма горды. Шэнли, в свою очередь, вернул право распоряжаться наследством династии. И те золотые слитки, доставшиеся ему от предков, сразу же покрыли гнилую натуру броней в виде коррумпированной власти. Он несомненно ждал приближающейся смерти Танширо, что полностью доверял ему. Поэтому, когда бывший глава Сато серьёзно заболел и отошёл от дел, чтобы полноценно растить внука, Шэнли почувствовал первозданный вкус когда-то отнятой свободы. Без чьего-либо согласия он воспользовался позолоченными дарами Сато, принадлежащими Шангу по праву рождения. И все плоды, которые должны были достаться Даянэ, были незаконно присвоены Цин. В конце концов Шэнли вложил эти средства в самый беспринципный бизнес – наркоторговлю, заставив таким образом обоих наследников увязнуть в своих интригах. Даянэ смял фартук, желая разорвать его в клочья, но тут же тряхнул головой. Ненависть бурлила в нём со страшной силой, вот только разобраться он ни с кем не мог. Танширо мёртв. До Шэнли не добраться. У него даже на билет денег нет. А использовать Шанга ради мести он бы никогда не посмел. Под мигающим светом лампы мужчина сменил одежду, пропахшую жареным мясом и специями. Забрал выручку и с мыслями о том, что нужно поскорее проводить старушку до дома, да уйти восвояси, неловко спросил: — Вы можете погадать мне ещё раз и что-нибудь рассказать о моем муже? Шанге… Надвигалась буря. Даянэ понял это, когда земля под ногами в прямом смысле начала вздрагивать. Шум воды, хлынувшей с гор, отыгрывался на слухе за несколько километров. Магнитуда 7? Мужчина фыркнул, посмотрел на ночное небо и сжал в кулаке ручки спортивной сумки. Для японца землетрясение привычное дело. На ногах стоишь – уже хорошо. Но проходящие мимо люди восприняли его спокойствие за волнение и вставили очевидное: でマグニチュード7.3の地震じしんがありました. Возможно посчитали альфу за иностранца. Странно и от того смешно, но Даянэ ещё не приходилось задумываться о том, каким видят его посторонние. Имея такой же узкий разрез глаз и такие же густые жёсткие чёрные волосы, он словно был чужаком среди “своих”. Домой мужчина вернулся в растерзанных чувствах. Последние слова госпожи Мао выбили его из колеи. Сперва она несказанно порадовала его, предсказав рождение наследника, а затем отказалась говорить, будто не ведает ни о каких подробностях. Разговор зашёл в тупик и всё же, он не сдался, пока не добился ответа. Я вижу… Как жадный человек стоит на перепутье твоей судьбы. Он как проклятое избалованное дитя. Но… не ты ему нужен. Будь начеку, Даянэ. Иначе эта дрянь убьёт его. Перешагнув порог спальни, мужчина застал Шанга за курением кисэру перед распахнутым окном, откуда на того дул ледяной дождь и ветер. Разогнав всех слуг по комнатам, Даянэ вырвал у омеги курительную трубку и в неконтролируемой вспышке ярости растоптал её деревянное основание, замахнулся и выбросил остатки в то же окно. После рассказов о Шэнли, он мягко говоря сомневался в чистоте состава мелко нарезанного табака. — Я не собираюсь смотреть на то, как он травит тебя за моей спиной и бездействовать. Отныне, ты не притронешься к тому, что получаешь из рук своего отца. И мне бы очень хотелось, чтобы ты усвоил это сиюминутно, — мужчина свирепо посмотрел на Шанга, вызывая внутри ответный гнев, воюющий с жалостью к себе. Это от страха или злости? В родном доме Шэнли сторонился сына как бедствия, либо относился к нему точно так же, как и Даянэ сейчас, и в те унизительные дни Шангу приходилось забывать о том, что у него вообще есть язык, что он имеет право высказываться, а не замалчивать обиды. — Сиюминутно? Тогда и ты, сиюминутно, верни мне хотя бы одну достойную причину жить, иначе я сойду с ума, если опять найду эту причину в тебе, — злостно отрезал Шанг и, взяв с тумбочки банку таблеток, рассыпал её содержимое перед исказившемся в гневе лицом мужчины, — Сам жри эти таблетки и внушай себе… — Довольно, — едва не прорычав, Даянэ грубо пихнул его на кровать и, встретившись со взглядом, бьющим куда-то в межреберье, ушел прочь. Чтобы достучаться до него, но таки уберечь, Даянэ мог поплатиться той стороной себя, что убаюкивала абсолютное воплощение зла. Родной мой. Часть меня. Мой сын. — Я тебя уничтожу. Ты слышишь меня? Даянэ… Мужчина слышал, но не слова, а страх, потрясающий воздух. Видел до предела испуганные голубые глаза, толком несовместимые с ярыми угрозами. Два голубых огонька пытались хотя бы приблизиться к его каменному сердцу. Тай-Лунг до последнего не мог себе и представить, что этот безумный блеф поехавшего выродка перерастёт в настоящую, ничем и никем неудержимую пулю, что застрянет в головушке Изуми, если не пройдёт насквозь. Но когда Даянэ взвёл курок вверх, соединив дуло оружия со лбом омеги, отрицать решающий выстрел стало невозможным. Одно неловкое движение и… Господи, нет. Тай-Лунг не может позволить этому случиться. У него нет второго Изуми, чтобы жертвовать первым. — Помниться мне, как ты брыкался, показывал зубки. А теперь что? Не такой смелый? — Мрачно усмехнулся Даянэ, до боли вдавив железный ствол в лоб Изуми. Перед кошмарным страхом смерти, омега парализовано смотрел в одну точку, не в силах даже моргнуть. Из глаз текли слёзы, и всё, что он мог – лишь панически сжимать ладонь Тай-Лунга, — Вы все. Только болтать и умеете. Шимуры будто не было в этом помещении. Он слишком поздно осознал, чем обернулось содействие человеку, вымершему изнутри. И теперь ни его глубокое раскаяние, ни мольбы о пощаде не помогут Изуми. Если отец что-то задумал, он сделает это несмотря ни на что. — Убей сначала меня, потом Изуми, а затем и себя, — глухо произнес Тай-Лунг осевшим голосом. Его губы практически не шевелились. Страх и боль бились в груди вместо сердца. — Ты не всегда поступаешь правильно, но как сам говоришь – честно. Если ты поступишь именно так, это будет более чем честно, — Изуми едва не потерял сознание, услышав, как легко мужчина обесценил их жизни. — Чтобы оставить Шен без отца? Ну уж нет, сынок, — холодно отверг его предложение Даянэ. — Шимура, а ты что скажешь? — Взгляды троих устремились на парня, забившегося в угол дивана. — Не… не нужно никого убивать, пожалуйста… — он знал, что тянуть с ответом – бредовая идея. Это может лишь разозлить отца. Однако, как только что-то приходило на ум, он тут же терялся во всепоглощающе горьком взгляде брата и Изуми, словно их жизни действительно зависели от него. — Какой в этом смысл? Тебе ведь нужен только развод, правда? Пусть разведутся и каждый будет жить, как ему вздумается, не мешая другому… — Даянэ вдруг ощутил под рукой лёгкое, едва уловимое шевеление, у мелкого ублюдка затекла шея, как и у него рука. Он резко напрягся, снова зафиксировав место для выстрела. Изуми испуганно взмолился, прокусив истерзанную губу, даже из Тай-Лунга вырвался короткий вскрик. Шимура ускорился. — Ваш брак не важнее чьей-то жизни. Да и тем более, раз уж на то пошло, давайте будем предельно честны. Вы оба только и делаете, что страдаете и мучаетесь, когда вместе. Вы не способны дать друг другу то, что сделает вас счастливыми. Поэтому сейчас, в присутствии отца, дайте обоюдное согласие на развод! — Последнее слово он настойчиво выкрикнул, умоляюще посмотрев именно на брата, благодаря терпению которого этот брак продержался чуть меньше четырёх лет. — Все согласны? — Губы брюнета растянулись в зловещей улыбке. Глаза Тай-Лунга были на мокром месте. Он предпочел бы умереть, лишь бы не разводиться. И если бы не Шен, мужчина бы ничего не потерял от своей смерти. Но даже выбирая меньшее из зол, его не устраивал подобный расклад, пускай он и не в том положении, чтобы выбирать. — Я задал вопрос, сынок, — Даянэ быстро терял интерес к затянувшейся паузе и играюще касался большим пальцем курка. Шимура в ужасе пытался подогнать брата немыми движениями. Изуми захлебываться в истерике. Ему без конца мерещилась контрольная пуля, которая вылетит прямо сейчас, если мужчина промолчит. Тай-Лунга охватывал бездумный ступор. Он физически не мог разжать рот и что-то ответить. — Я считаю до пяти. Это мое последнее предупреждение, — без тени сомнений сказал Даянэ, глядя на сына. — Один… Изуми крепко зажмурился, от перенапряжения забывая дышать. Тай-Лунг сел перед ним на колени и ласково сгреб вспотевшие ладони в свои. — Посмотри на меня. — Три.. — Я люблю тебя, слышишь? И так будет всегда. — Четыре… — Для меня нет ничего ценнее твоей жизни, поэтому… — Пять… — Я даю свое согласие на развод.