Momentary Weakness 2.0

— А ты… мне, получается, вообще говорить не собиралась. Но хоть что-нибудь? Я бы не хотел, чтобы ты просто исчезла.       В том, как он даже не спрашивает, а просто тихо и спокойно констатирует факт, тебе чудится даже большая угроза, чем та, что обычно ощущается при громком несдержанном крике.       А может, дело только в положении, в которое ты себя поставила.       Быть пойманной с поличным всегда неприятно. А если ещё и на колоссальном обмане, причем обмане единственного человека, который до некоторых пор относился к тебе как к личности, а не как к кукле... Тебя тогда не просто парализует. Внутренности и кожа горят огнем, грозясь вообще расплавить на месте, а глаза буквально прирастают к полу. Что угодно, только бы не смотреть в это смуглое лицо, на котором и сейчас нет ни тени гнева или возмущения…       А Дино Каваллоне, одним своим печальным видом ухудшая ситуацию во стократ, даже не пытается предъявить тебе ни единой чёртовой претензии! И этим убивает куда вернее, чем это сделал бы револьвер, заткнутый у него за пояс рядом с кнутом. — А что ты хочешь от меня услышать? — Да, правильно, родная, делай себе ещё хуже. Поймали на горячем — разозли прижавшего ещё сильнее. — Ты могла бы сказать мне настоящую причину, по которой тебе нужны деньги. — И что бы это изменило?! — Как минимум, я мог бы тебе помочь! Не деньгами — я знаю, в открытую ты бы никогда ничего не приняла — так хоть советом. Но ты предпочла просто скрыть, что твоя жизнь висит на волоске. А я думал, мы узнали друг о друге уже достаточно, чтобы делиться своими переживаниями…       Таких, как он, в вашем старом добром бурлескном театре «Телемское аббатство»* (забавно, не правда ли? Не иначе, как владелец являлся последователем Алистера Кроули), звали желторотиками. Недавно пришедшими к власти мальчишками, вырвавшимися из-под опеки отцов, ещё никем не объезженными и неискушёнными. Ничего не знающими. Все твои сослуживицы, от королевы бурлеска до кордебалета, а там до официанток и уборщиц просто охотятся за такими, чтобы как можно скорее окрутить, если получится — залететь и до конца своих дней ни в чем себе не отказывать. Правда, когда в таком случае наступит конец этих самых дней, решать будут уже не они. И если многие все-таки умудрялись вовремя остановиться, то тебя возможные опасности ничуть не смущали. Не о них думается, когда дома у тебя вечно ломает брата от героина, а этот треклятый овощ, ко всему прочему, ещё и задолжал крупную сумму денег семье Госпелла*. Ей принадлежал и театр, и город, в котором тот находился. А с некоторых пор ты в нём тоже находилась. «Телемское аббатство» было тебе отвратительно до тошноты, но демонстративное отгораживание от дел младшенького все равно не спасло. Поэтому, едва убедившись, что ствол на тебя больше не наводят по поводу и без, ты принялась искать любую возможность сбросить со своих плеч чужой долг и наконец-то стать свободной.       Чем бурлеск был сравнительно лучше стриптиз-клуба, так это строгой корпоративной политикой, больше почитающей вежливость — хоть это немногое сохранили приверженцы традиций двадцатого века. На сцене даже раздеваться необязательно, просто выгни правильно ножку или плечо — и несите тряпку вытирать в зале слюни. А потом жди, когда у гримерной соберется народ, чтобы заставить его мучиться лишние полчаса и только после этого принять многочисленные подарки, приглашения на ужин, дорогой шоппинг или чем чёрт не шутит — круиз по Средиземному морю. А платить надо самой малостью: кукольной улыбкой да участливым подвыванием, когда очередному старику вздумается устроить свою плешивую голову у тебя на коленях и поплакаться на одиночество и несправедливость жизни. И хотя нынешнюю королеву бурлеска, тридцатилетнюю Нерину Романьези, тебе в этом искусстве обогнать ещё не удалось (но и не хотелось), у тебя уже образовался собственный отряд постоянных поклонников. Часть их щедрых чаевых ты пускала на уплату долга, остаток же туго перетягивала резинками и прятала в укромном месте до лучшего времени. Так было до тех пор, пока в «Телемском аббатстве» не появился Дино Каваллоне, десятый босс одной из самых влиятельных семей на Апеннинах.       Этот парнишка приковал к себе всеобщее внимание с первых же минут, как вошел в главный зал тем душным августовским вечером. Ты очень хорошо запомнила: в тот момент ты вполне натурально изображала убитую горем девушку на сцене под первые звуки «You Don’t Know» Хелен Шапиро, и дверь с твоего места у рояля просматривалась как нельзя лучше. Но вместо того, чтобы с наслаждением откусить своими глазами кусок от так щедро предоставленного зрелища, этот дурачок вдруг вздрогнул, дернул челюстью и поспешно вперил зенки в застланный алыми коврами пол. Ну ничего. Не таких раскалывали.       По нему было видно, что сам он по доброй воле никогда бы не оказался в подобном месте, да только когда тебя ожидают переговоры с очередной крупной шишкой, которая в первый раз отправилась на кичу* ещё задолго до твоего рождения, то не обессудь — никаких условий ты не выставляешь, начиная с выбора места и времени встречи. Боссы постарше сами назначают встречу, и только где им удобно, и если они скажут тебе приехать и поставить стол в жерле вулкана, потому что им нравится, как переливаются реки раскаленной лавы, то ты поедешь и поставишь. Вот и Дино не оставили особого выбора, кроме как спрятать поглубже в куртку свое оружие и, втянув покрасневшую физиономию поглубже в плечи, приехать в «Телемское аббатство».       Ты взяла его в оборот, стоило сойти со сцены. В бурлеске существовало негласное правило: если исполнительница под конец песни срывает с себя шляпу (или что-нибудь ещё, но мы об этом не распространяемся) и бросает её в зал, тот счастливец, которому повезло словить обновку, да ещё и умудриться сохранить к концу вечера, получает железобетонное право сам вернуть её красавице, а если со словами обращается как надо — может даже остаться и получить пару минут милого дуракаваляния под «музыку старичков» или же задушевную беседу. Интим — это ниже по улице, zia* Роза содержит элитнейший бордель на перекрестке у площади. Ты же тогда просто подошла к сжавшемуся на кожаном диване юноше и без слов впихнула шляпу прямо в подрагивающие руки. Подмигнула, уверенная, что план дальнейших действий ему разъяснят, и удалилась к себе в комнату, служившую одновременно и гримерной, и пристанищем на время отработки долга.       Парень появился спустя ровно тридцать минут, и в ответ на попытку как следует отблагодарить его под «My Dearest Darling» Этты Джеймс тоненько пискнул, как вспугнутый кролик, и, низко склонив голову, принялся упрашивать тебя сесть и отдохнуть. В подтверждение своего искреннейшего беспокойства он ткнул тебе под нос стакан с шоколадным коктейлем, который до этого прятал за спиной, а когда ты, пораженная его жестом, тупо плюхнулась на кресло перед зеркалом… До сих пор не можешь в это поверить. Десятый Каваллоне начал расспрашивать у тебя то, что интересовало до сих пор только выписываемого администрацией бурлеска врача для танцовщиц. Где ты родилась? Как поживает твоя семья? Не болят ли у тебя ноги столько времени расхаживать на каблуках? А когда же ты успеваешь спать? О, я тоже часто спасаюсь кофе от вялости по утрам, ты туда что-нибудь добавляешь? Может, кардамон, корицу или гвоздику? Я вот, например, не могу без сгущенки в кофе, а тебе что-то из сладкого нравится? Ты успевала лишь и невпопад отвечать на вопросы, а про себя панически ворошить собственные воспоминания и поражаться их замшелости. Неужели люди в самом деле озабочены чем-то настолько невинным и противоречащий законам организованной преступности?       Тогда ты не нашла в себе силы и желания прогнать Дино. Более того, в какой-то момент поймала себя на том, что отвечаешь, и даже сама охотно делишься подробностями из своей жизни. От этих встреч, повторявшихся всё чаще и чаще, становилось как бы… легче. Ты отвлекалась от назойливых мыслей о брате и семье Госпелла, а он… ну, наверно, тоже отвлекался. Рассказывал о своем родном городе, о том, как сдавал «экзамен» на Десятого, о ближайших подчинённых и о младшем братце, который, что было весьма странно, жил вообще где-то в Японии. Спотыкался на пороге твоей комнаты и тут же смеялся над собственной неуклюжестью. И всё так же исправно приносил заказанные у бармена напитки.       Но в то же время ты нисколько не стеснялась просить у него деньги. Только разные причины каждый раз выдумывала. Косметика. Новое платье. Новая сумочка. Туфли. Такое «соблазнительное вымогательство» ни у кого не вызывало подозрений — скорее, было обязательно для персонала «Телемского аббатства». Девушки, можно сказать, почти соревновались между собой в ненасытности к дарам своих поклонников. Но все эти дорогие вещи вовсе не были тебе нужны. Более того, ты испытывала ни с чем не сравнимое отвращение, когда на кассе в бутике тебе упаковывали очередную коробку. Но все равно. Брендовую вещь, купленную в навороченном магазине, можно было перепродать провинциальным модницам ещё дороже. Прибыль — себе в кубышку. Чем туже та набьётся, тем быстрее останется за спиной бурлеск.       А сегодня ты собиралась наконец сбежать отсюда. Швырнуть последнюю пачку денег прямо под ворота особняка Госпелла и уехать первым же паромом. Пересечь Ионическое море и высадиться уже где-то в Афинах или на Кипре… Не успела всего на каких-то пару минут. Дино Каваллоне, верный своей привычке появляться внезапно и в самый неподходящий момент, в очередной раз споткнулся о ковёр у порога, чем разрушил твою последнюю надежду распрощаться со старой жизнью и даже того не понял. — Ты… уезжаешь?       Но сейчас у тебя не хватает духу бранить его за это — ты утратила право, когда впервые решила воспользоваться его добротой, даже осознав, что заботой этого человека можно обернуть весь земной шар, как пушистым коконом.       Тебе омерзительно представлять, как ты выглядишь со стороны. С потекшей косметикой, в наспех натянутых перед отъездом шмотках, без туфли на одной ноге, еще и подбородок весь в соплях. И еще с ворохом мятой одежды под ногами: услышав его голос, ты от неожиданности выпустила из рук застежку чемодана и вещи фонтаном брызнули из переполненного отделения, разлетевшись по всей комнате. — Да на чёрта тебе сдалось слушать о том, что вынуждает меня оставаться слабой?! Мерзей этого места только бордель zia Розы! Меня уже тошнит от этой стариковской музыки! Я уже достаточно посидела у них на коротком поводке, и ни одна собака теперь не помешает мне его перерезать, понял?! Даже если я после этого сдохну, то всё равно больше никому и ничего не буду должна!       Каваллоне как-то сразу весь подбирается. На его лоб наползает тень, а затем он тихо и страшно спрашивает: — Кто?       Поняв, что сболтнула лишнего, поспешно захлопываешь предательски задрожавшие губы. Чёрт, он же пытался заключить с ними сделку… Вот ты дура, надо было узнать у него тогда, чем вообще закончилась встреча, ради которой он приехал в первый раз! Но чужие глаза по-прежнему сверлят тебя, из мёда выцветая во ржавчину, и дальше отмалчиваться уже просто нет смысла. — Госпелла. Уж ты-то мог догадаться, за чей счёт так спокойно мог пить и заходить ко мне когда вздумается. Но мой брат об этом забыл, а потому задолжал им слишком много. — И как давно? — Завтра три года. К тому времени, как их привратник нашёл бы последнюю долю от нужной суммы, я бы уже находилась на пароме. А из-за тебя билет теперь пропал, — в груди вновь запоздало колотится стыд, и ты с огромным усилием заставляешь себя поднять голову и встретить своим взглядом его собственный. — И ты… Правда собиралась взять это всё с собой? — Дино иронично выгибает бровь, поведя рукой по полу. — Больше одного чемодана за раз не упереть, даже я это знаю. — Ты не представляешь, сколько можно выменять в портовых городах на эти цацки! Кому-то радость, а мне — побег.       Задорная тирада обрывается буквально на половине. Ну всё. Теперь ты загнала себя в яму окончательно. Осталось только землицей сверху засыпать. Сейчас он поймёт, насколько отвратительное создание пытался расшевелить последние несколько недель, и уйдет. Или потребует всё, что подарил, обратно. Или вообще порвёт все рамки, и завтра твоё тело сожгут в ближайшем крематории, находящемся на попечении у местных семеек?...       На всякий случай зажмуриваешься.       В напряженном молчании проходит минута. Другая. Третья. Но ничего так и не происходит, и тогда ты рискуешь приоткрыть один глаз.       Дино, щипая себя за сморщившуюся переносицу, глубоко вдыхает и выдыхает — его лицо при этом выражает странную помесь усталости и облегчения. — Ты ведь могла сказать всего одно слово. — И что? Ты бы моментально бросился меня вызволять? Не смеши меня! — Да, — этот ответ в любое другое время взаправду мог бы здорово тебя рассмешить, но от убийственной серьёзности, которую он вкладывает в свои слова, желание шутить отпадает напрочь. Теперь от собственной подлости не просто мутит — тошнит по- настоящему. — Зачем? Сколько тут таких же, как я, ты хоть раз задумывался? И пофигуристее, и покрасивее. И чего уж там — повеселее. — Может быть. Но ни одной из них мне не хочется приносить шоколадный коктейль. И шляпы.       Нет. Это не может быть правдой. Салли Боулз* точно громко смеется в своем воображаемом мире. Его дурацкая честность — Мария, да когда же она успела стать таким болезненным оружием? — пробивает на твоей защите первую трещину. Потом ещё одну. И наконец Дино, воспользовавшись тем, что ты отвлеклась на этот треск, без единого слова порицания привлекает к широкой груди, позволяя уткнуться носом в дорогую ткань и глухо, с надрывом, завыть. — Не было печали! Всё будет так, как ты и хотела, — вполголоса напевает он, ероша твои волосы одной рукой, а другой поглаживая судорожно вздрагивающую спину. — Завтра же тебя здесь не будет. Я разберусь с твоим долгом и ты покинешь это место. — Не задаром, конечно? — ну почему, почему ты не можешь смолчать даже сейчас…. — Я не имею права ничего от тебя требовать после того, что тебе довелось пережить. Если ты захочешь — я могу забронировать тебе место на лайнере до какой угодно точки на планете. Но… — и тут его голос впервые срывается, — если хотя бы подумаешь о том, чтобы остаться со мной… Я буду счастлив. — Глупый ты. Наивный. Ты хоть понимаешь, во что ввязываешься? А не боишься, что я снова тебя обману? — Если перед тобой больше не будет стоять выбор, спасать брата или умереть, то отпадет и необходимость юлить и выкручиваться. Госпелла давно уже стоит нам поперёк горла из-за распространения оружия — их босс будет поцелован* в ближайшее время. — Мягко стелешь… Спать-то не жёстко будет? — Чтобы жёстко не было, я готов хоть сам исполнять должность подушки! Ой…       Это очаровательное «ой», в очередной раз доказывающее, насколько он ещё наивен и открыт, добивает тебя окончательно. Дино победил — да если подумать, были ли у тебя вообще шансы против него? — А в самом деле, возьму и останусь! В твоем доме и останусь! Если не в твоей комнате. Устроит расклад? — Тогда лучше заранее договориться, где ты привыкла спать — на краю кровати или у стены. Что угодно, лишь бы поуютнее. Обещаю, ты больше никогда не почувствуешь себя слабой.       Ах оставьте твоё тело, где упадешь. — Знаешь, Каваллоне, в свете-то, может, и нет. А рядом с тобой — буду. Уже, прямо сейчас чувствую, колени трясутся! — и, на минуту отлепившись от уже промокшей ткани, ты вытягиваешь шею и делаешь страшные глаза, чтобы этот дурачок понял все масштабы надвигающейся катастрофы. — А это не беспокоит тебя, а?       Он улыбается впервые за вечер — так, как обычно улыбаются люди, наконец-то дождавшиеся того, в чем им долго и упорно отказывали. — Я буду рад ещё больше.       Когда вы выходите с черного хода театра к машине, заботливо подогнанной Ромарио, Дино, к превеликому удивлению капо*, просит его поставить «Fever Dog»*.