***
Сначала Моракс отдернул шторы и распахнул окно – и в лучах восходящего солнца ясно проступила повисшая в воздухе пыль, а Венти недовольно поморщился от света и привычно залез под одеяло. Это не вернуло ветра и не избавило от духоты; зато затхлый воздух годами пустовавшей комнаты наконец заполнился едва уловимым ароматов сесилий и кустов валяшки, пускавших в цвет первые бутоны под окнами. Затем Моракс выглянул за дверь и приказал стражникам прислать к нему слуг со всем необходимым для уборки. "Со всем", потому что он понятия не имел, что слуги используют для уборки – и целый час размазывал пыль по подоконнику, прежде чем понял, как двигать рукой, чтобы действительно собирать ее, а не перегонять из одного угла в другой. Похоже, Венти отнесли в новую комнату сразу, не успев толком убраться, а сам Венти едва ли стал бы терпеть толпу слуг в своей спальне. Ничего удивительного, что Веннесса ждала от телохранителя выполнения и этих обязанностей. Только никто из них не учел, что он был в первую очередь воином, а во вторую – Императором, и уже после подоконника ему захотелось выкинуть тряпку и тщательно вымыть руки, а лучше целиком залезть в купальню и не вылезать оттуда минимум час. Моракс брезгливо поджал губы, оглядывая мокрый от воды рукав формы, кое-как отстегнул застежку, подтянул его вверх насколько позволял жесткий каркас из вставок, пропитанных гео-эссенцией, и нехотя, кончиками пальцев вытащил из ведра с водой тряпку для пола. Осторожно положил ее на пол, выпрямился, с сомнением глядя на лужу, растекающуюся от ткани к его сапогам, и нехотя ткнул в нее палкой с коротким перекрестьем на конце. Тряпка обиженно чавкнула и выпустила еще одну порцию воды, все-таки намочившую подошву. Моракс растерянно отступил, но лужа быстро заполнила освободившийся пол и снова подступила к его ногам. Так… и что с этим делать? Бездна, если Веннесса обнаружит, что он соврал ей про умение убираться, она тут же использует это как повод снять его с должности. Моракс сжал губы и смелее ткнул палкой в тряпку, отодвигая ее дальше по полу. Кажется, слуги делали это похожим образом; только воды почему-то было меньше. Ладно, это ведь просто вода, со временем высохнет, верно?.. Моракс упрямо вытолкал тряпку в другой конец комнаты, торжествующе оглянулся… …и с трудом удержался от желания бросить палку на пол и пнуть ее в угол, подальше от грязных следов характерной формы, тянущихся по центру залитой водой полосы. Нет уж, если простолюдины могут с этим справиться, то он тем более найдет способ. Моракс обошел тряпку, встал на место следов и поставил перекрестье швабры за пределы ткани, в этот раз не толкая, а притягивая ее к себе. К концу комнаты даже почти ушла вся вода, оставаясь на полу лишь едва блестящим слоем, а не лужами. Впрочем, радость длилась недолго – ровно до того момента, пока он не наткнулся спиной на шкаф и не обнаружил себя в углу комнаты в окружении мокрого пола, угрожающе сверкающего водой со всех сторон. Моракс обреченно выдохнул и сполз по стене вниз, на последний сухой участок, с досадой отодвинув тряпку подальше от себя. С одной стороны, как телохранитель он обязать быть как можно ближе к Королю, с другой… его реакции хватит, чтобы отразить атаку и отсюда, а от одной мысли о том, что придется вновь браться за тряпку, все внутри сжималось от отвращения. Моракс поднял взгляд, оценивая расстояние до кровати и пространство для маневров… и встретился глазами с Венти, сидящим на кровати и равнодушно переводящим взгляд с пола на него. – Приветствую вас, Ваше Величество! – Он сам не заметил, как вновь оказался на ногах с прижатой к груди рукой. Выпущенная из рук палка глухо ударилась об пол где-то за его спиной. – Я ваш новый т– – Телохранитель, – глухо произнес Венти, не меняясь в лице. Только склонил голову, так что грязные спутанные волосы перечеркнули мертвенно бледный лоб и почти закрыли глаза. – Я знаю. И все. Словно это было исчерпывающим продолжением разговора. – Ваше Величество. – Венти нужно вымыть и расчесать волосы, Венти нужно умыться, сменить постельное белье, в конце концов, сменить наконец эту грязную ночную рубашку, кажется, все ту же, что была на нем в момент казни последнего самозванца и на турнире. И конечно, Венти едва ли ему что-либо из этого позволит. – Если вам что-либо понадобиться, знайте, что вы всегда можете обратиться ко мне, и я сделаю все, чтобы исполнить ваше жел– – Закрой окно. Бездна, хотя бы заставить его сменить ночнушку… – Что именно вас беспокоит, Ваше Величество? Если вам мешает свет, я могу задернуть шторы. За пятнами грязи ведь уже почти не видно вышивки. – Смеешь оспаривать приказ Короля? Неужели Венти настолько не желает, чтобы его кто-то переодевал? – Ваше Вел– Моракс замер, и слова застряли в горле, не дав не то, что закончить фразу – даже вдохнуть. Он знает эту вышивку. Он знает этот фасон. Он знает, что это вовсе не ночнушка, несмотря на ее длину, а простая рубашка, сделанная под классический мондштадтский наряд, которые он так недолюбливал. – Что случилось? – Моракс вздрогнул, только сейчас осознавая, как широко распахнуты его глаза и как сильно сжаты губы. – Ты меня не расслышал? – Н-нет, Ваше Величество. Ничего, Ваше Величество. – Он подчинился лишь из-за шанса отвернуться и не выдать себя выражением лица, контролировать которое не осталось сил. Ничего не случилось. Абсолютно ничего, что могло бы заинтересовать простого телохранителя из стражи. Ничего, что позволило бы простому телохранителю узнать в этой проклятой ночнушке сделанную на заказ рубашку, что Король Барбатос вручил Его Величеству Мораксу на третий год после возобновления дружбы Ли Юэ и Мондшадта; рубашку, которую Моракс носил в каждый свой визит, нежно докасаясь пальцами до глади неловкой, неопытной вышивки, сделанной Венти вручную. Ничего, что позволило бы простому телохранителю узнать в этой проклятой ночнушке его рубашку, которую он носил за несколько часов до смерти.***
Моракс был везде. Моракс ждал его за дверью, маячил в открытом окне, сражался на тренировочном плаце, рылся в саду, подстригал розы, убирал комнату, убивал рыцарей, стражу, Борея, Веннессу и себя. А Венти смотрел на сотни каменных игл, протыкающих его грудь, чувствовал капли крови на своем лице и пытался, пытался изо всех разглядеть лицо, а затем подставлял руки под падающее тело и смотрел, как Венти улыбается на его руках, и алые пятна растекаются по белому снегу рубашки – ведь так было правильно, так было задумано, он сам подписал указ, обернулся и пошел вслед за братом, привычно через стену и на север, в первый дворец, утопающий в снегах и метелях. Он ходил туда много раз, раз за разом, разрывая шторы, закрывавшие окна, разбивая гнозис и разрушая стены, что пытались удержать его, он шел и натыкался на зеркало и смотрел в небо, пока брат умолял Шеймуса сделать что-нибудь, пока янтарные глаза Моракса не скрывались под каплями крови и обломки щита не падали в бездну, глубоко-глубоко, прямо в центр его груди. Тогда Венти поворачивался на другой бок, кашлял, прятал под подушкой капли крови на простыне и снова закрывал глаза. Моракса нигде не было. Он искал за дверью, вглядывался в открытое окно, выпускал стрелы на тенировочном плаце, обламывал кусты в саду, срывал розы, возвращался в комнату и вызывал к себе стражу, Борея и Веннессу, но все они молчали, и он уходил к морю, плещущемуся под утесом, и говорил с цветами в заброшенном храме заброшенного мира. Цветы говорили найти тысячу духов, и тысяча духов откроет ему секрет, но тысяча духов пряталась, тысяча духов отказывалась выходить на его зов, тысяча духов – все, о чем он мог думать; и когда он нашел тысячного духа, оказалось, что это был первый, а он все так же стоял в заброшенном храме, и цветы говорили ему, что время ушло. В ответ он сам превращался в тысячу духов, и те разлетались в стороны, пряча от него мысли о тех, кого он должен оплакивать, разлетались тысячью ветров и падали на землю в объятиях искрящегося золотом щита, и белых цепей, и белых крыльев, и белые перья мешались с красной кровью на белом полу, и буря наконец стихала, а он смотрел на тело в окружении крио-цветов. Тогда Венти натягивал одеяло на голову и изо всех сил прижимал к себе подушку. …и из тела тут же начинала течь кровь, золотом разбиваясь об пол и окрашивая руки в красный. Где-то там, за пределами красного цвета, он обещал Мораксу последовать за ним, и он не должен нарушать обещание, он не должен быть как Моракс, что клялся всегда быть с ним, что обещал не оставлять, что обещал-обещал-обещал, и лучше бы они заключили контракт, ведь род Гео никогда не нарушает контракты, а Моракс – Моракс, Моракс, Моракс, словно в его речи осталось лишь одно слово, и каждое “Я тебя ненавижу!!!” превращалось в “Моракс”, каждое “Умоляю, не оставляй меня!..” превращалось в “Моракс”, и Моракс так невыносимо торжествующе смотрел на него с гобелена, что Венти хватал кубок и с размаху кидал его в Моракса, заливая золотую вышивку алой кровью. И продолжал смотреть на гобелен, ведь у него не хватало сил даже перевернуться, и часы отсчитывали час, прежде чем он мог дотянуться до ночного горшка. Веннесса говорила, что надо есть, но еда вызывала лишь тошноту, и его тошнило; иногда кровью, иногда золотом, иногда светом или ветром, но чаще – просто тошнило. Тогда ему приносили воду, и он отказывался, а затем ему приносили вино, и он пил, пил, пил, пока не захлебывался в вине из одуванчиков и вине перед Мораксом, пока вино не превращалось в кровь и вина не вымывалась кровью. А потом Веннесса говорила, что никакого вина не было и вины тоже быть не должно, а он смотрел на нее и думал, что, Веннесса странная, и он еще вчера говорил ей, что нужно делать не одну косу, стягивающую часть волос с виска к затылку, а две, чтобы солнце могло и всходить, и садиться, а сегодня она смотрит на него так, словно слышит об этом в первый раз и все его слова не имеют смысла. Иногда Веннесса бывала до ужаса убедительна, и он соглашался – есть, пить… бороться. До первого кошмара и ощущения пустоты в этой огромной холодной кровати. До первых слез и осознание: он больше никогда– Нет, Веннесса никогда не была убедительна. – Венти, ты постоянно спишь, – говорила Веннесса. – Ты хорошо себя чувствуешь? – Нет, – отвечал он, будто этот диалог имел хоть какой-то смысл. – Мне позвать лекаря? – спрашивала Веннесса. – Он сможет воскресить Моракса? – спрашивал Венти, и Веннесса молчала. И он наконец мог сбежать от этого кошмара – к длинному коридору секретного лаза, который вел к полю с сесилиями и звуками лиры. Только почему-то, когда он пробрался в него на следующий день, его встретила лишь дворцовая зала с окнами в человеческий рост и балконом. Это ничего, подумал Венти, он просто ляжет спать и кошмар закончится. Кошмары всегда кончались, если снова забраться под одеяло, и закрыть глаза, и не думать, не думать, не думать, не слушать Веннессу с ее бесконечными рассказами про политику про здоровье, про самочувствие, про необходимость жить дальше, не вспоминать, не чувствовать, ведь под одеялом он мог бежать, сражаться, бороться падать, а иногда даже снова смотреть в родные янтарные глаза и сжимать его руку, хотя бы на несколько секунд, прежде чем Моракс разлетится тысячей кристальных бабочек, или поднимется вверх на перекрестье мечей и копий, или осыпется крошкой кор ляписа к его ногам. Это ничего. По крайне мере, под одеялом у него всегда была цель, или надежда, или хотя бы путь, хотя бы сесилии и духи. Когда рядом сидела Веннесса и рассказывала про политику и про здоровье, у него была лишь тесная душная комната и слабость во всем теле. Если ему все равно не позволят последовать за Мораксом, почему ему не могут позволить хотя бы просто остаться под одеялом?.. Почему не могут позволить просто утонуть, забыться в этом липком тягучем времени, где кошмар мешает с реальностью, и он делает одно и то же по несколько раз, но не шевелится, и где смутные тени выползают из-под кровати, Моракс говорит с ними про то, что заваривать чай из остатков луны опасно, а потом Веннесса говорит, что Моракс уже неделю как мертв. Почему не дать боли в груди наконец добраться до сердца и утихнуть вместе с последнем его ударом, раз одно из его сердец сейчас разорвется от боли, а второе беспомощно пульсирует пурпуром, не в силах больше призвать легкую лазурь ветров. Хватит, достаточно, он согласен, он готов остаться здесь. Ведь даже безумие лучше пустоты. Сон прятал первые несколько дней?.. недель?.. месяцев?.. Потом сон превратился в ходьбу по натянутой над пропастью нити, где слова мешались с воем ветра и шепотом духов, и уходить становилось все труднее и труднее, почти физически трудно. Ему стали мешать стража и звуки уборки, яркий свет и затхлый воздух комнаты, и стоило ему погрузиться в такое желанное небытие, как Веннесса снова приносила еду, которую он не мог есть, и говорила о вещах, до которых ему не было дела, и делала все, чтобы не дать ему оказаться на высоте, не дать ему дотянуться до острых предметов, не дать, не дать, не дать… “Закрой окно”. “Верни шторы на место”. Перестань напоминать ему, что у него больше нет ни ветра, ни блестящих в солнечном свете янтарных глаз, ни шанса убежать из дворца. А потом она привела телохранителя. Словно свобода, его родная неотъемлемая свобода, которую он ей подарил, ничего не стоила. – Ваше Величество? Телохранитель почти не говорил. Телохранитель не стоял над душой, буравя взглядом его спину, а непрерывно шуршал за спиной веником, капал водой в ведро и чихал от попавшей в нос пыли. – Ваше Величество. Замолчи. Ты и так только и делаешь, что мешаешь спать. – Вы ведь не спите, Ваше Величество. Спокойно, вежливо и твердо. Как странно – Веннессу ему всегда удавалось обмануть. Венти открыл глаза и замер, встретившись взглядом с телохранителем. Телохранитель стоял перед ним, преклонив колено и сжимая в руке копье. Копье? – Ваше Величество, вы не желаете отобедать? Или принять ванну? Быть может, вы захотите– – Я хочу спать. Как странно – этот человек всего лишь телохранитель. Но почему тогда его глаза смотрят так серьезно и грустно? Должно быть, это потому, что он лиюэец. – Ваше Величество. Вам снятся одни кошмары. – Какая разница? – глухо ответил Венти. – Реальность тоже кошмарна. И телохранитель лишь молча склонил голову. Телохранитель не злил только потому, что все эмоции давно выгорели, возвращаясь лишь редкими вспышками истерик, лишавшими его последних сил. Телохранитель был раздражающей, навязчивой деталью, перекочевашей даже в сны, а еще телохранитель совершенно не умел убираться. Неловко возил тряпкой по подоконнику, тумбе и полкам в пустом шкафу, брезгливо мочил самый кончик тряпки вместо того, чтобы отжимать ее, и пытался поправить сползающие рукава дольше, чем держал швабру; проскальзывал на мокром полу, выходя в кувырок словно во время битвы, и идеальным боевым выпадом насаживал паука на острие копья, кажется, раньше, чем успевал осознать, что сделал. Венти невольно подумал, как Веннесса, помешанная на идеале и придирчивая немногим меньше Моракса, могла позволить такому человеку занять должность. Он не хотел телохранителя. Он предпочел бы, чтобы телохранителя не было. Но теперь, когда сон отказывался приходить к нему, у него была не только духота комнаты и слабость, но и телохранитель, неумело хватающийся за тряпку или в третий раз читающий одну единственную непонятно откуда взявшуюся книгу. В телохранителе не было ничего хорошего – кроме того, что он был и был настолько просто, ненавязчиво и постоянно, что пустота реальности невольно начала заполняться осторожными шагами, плеском воды и шелестом страниц. В наблюдении не было ни интереса, ни скуки - только шанс занять мысли между кошмаром и кошмаром, но и этого было достаточно. Телохранитель, должно быть, где-то спал и когда-то ел, но при нем лишь принимал от слуг яблочный сок и сладкий чай с тонкой трубочкой из бамбука, чтобы Венти случайно ничего на себя не пролил. Венти считал это достойным компромиссом: он все равно рано или поздно умрет без обычной еды, а Веннесса с придворными будут считать, что сделали все возможное. Телохранитель смотрел на него серьезно и грустно и молча забирал стакан. В другое время телохранитель делал вид, что не замечает его взгляда, но каждый раз почему-то краснел и отворачивал голову, когда вновь подскальзывался на полу, ронял тряпку, или мочил форму. Иногда телохранитель ловил его взгляд, и они отворачивались одновременно, словно боясь испортить то шаткое равновесие, которое между ними установилось. Равновесие пошатнулось в тот момент, когда в дверь постучали, и телохранитель обернулся на него с какими-то странным выражением лица и тихим: – Ваше Величество, Гроссмейстерин просит ваш– – О, уже просит? – поднял бровь Венти и повысил голос, чтобы Веннесса точно услышала. – Зачем же стесняться, Гроссмейстерин! Вы же все равно зайдете, верно? Как вчера, и позавчера, и Селестия знает сколько дней назад, пока я сплю и не могу отказать вам! А если я скажу "нет"? – неожиданно для самого себя произнес он. – Что вы будете делать? – Ваше Величество. – Веннесса не отступит. Конечно, она так просто не отступит. – Я лишь желаю убедиться, что ваше состояние не стало хуж– – За моим состоянием теперь следит телохранитель. Тебе незачем приходить. Тишина. Звук закрывшейся двери. И долгий пронзительный взгляд телохранителя, в этот раз даже не думавшего прятать глаза. – Я запрещаю тебе пускать кого-либо без моего разрешения. Кого угодно. Телохранитель не шевелился. И все еще смотрел. – Откуда вы– – В первый день ты был без копья. Веннесса никому не доверит оружие в такое время. И не упустит шанса прийти ко мне. Венти отвернулся и натянул одеяло на голову. И как давно даже просто повышенный голос начал забирать у него все силы?.. По крайней мере, теперь он точно заснет. – Ваше Величество. Бездна, просто замолчи. – Почему вы не желаете принять помощь от Гроссмейстерин и Его Светлости? Они искренне заботятся о вас. Все было так хорошо, когда ты молчал. Лучше бы ты продолжал молчать. – Заботятся?.. – Лучше бы он тоже продолжал молчать. Тогда, быть может, зарождающаяся боль в груди прошла бы сама. – Если бы они заботились обо мне, они оставили бы меня в покое! – Ваше Величество, как можно оставить того, кто тебе дорог, в таком состоянии? – Как?! – Он не знал, что так его вывело. Что заставило рывком сесть на кровати и вновь повысить голос, игнорируя очередную вспышку боли возле сердца. – Очень просто! Точно так же, как им можно раз за разом тянуть меня обратно в этот кошмар! Заставлять снова, и снова, и снова думать обо всем этом, чувствовать, убеждая, что мне с какой-то бездны должно стать лучше… Ведь, видимо, я испытал еще недостаточно боли для того, чтобы заслужить себе право на– Яд проступил неожиданно и быстро, стальной хваткой сжав сердце и не давая вдохнуть - только кашлять, кашлять до металлического привкуса во рту, до алых капель на простынях и слабого пурпурного сияния под кожей. – Ваше Величество! Венти так и не понял, как телохранитель успел оказаться рядом так быстро, но когда он повернулся на голос, тот стоял всего в нескольких сантиметрах, до белизны в пальцах сжимая край кровати, и в карих глазах бушевало такое пламя, что Венти невольно отшатнулся. – Ваше Величество, как давно это началось? Венти открыл было рот, чтобы осадить его, но слова застряли в горле, вызывая очередной приступ. – Ваше Величество, вы были в церкви? Что за глупость, конечно же нет… – Ваше Величество! Вам нужно немедленно встретиться с Его Высокопреосвященством. Почему вы до сих пор не сообщили ему?! Венти обессиленно опустил голову, с мрачным удовлетворении глядя на капли крови на пальцах и одеяле, и прохрипел только: – Зачем? Право, какая паника. Как будто происходит что-то ужасное. Как будто обычный человек может понять, насколько ужасное. – "Зачем"?!.. Вы же Наместник! Если вы не восстановите связь, все может кончиться безумием или смертью, не делайте вид, что вам это не известно! О, ему это было прекрасно известно. Поэтому Венти посмотрел на телохранителя. Склонил голову набок. И улыбнулся. Улыбка отразилась в широко раскрытых карих глазах, и пурпурный яд скрылся под стянутыми краями рубашки, словно ничего не произошло. Ничего не произошло - и после минуты молчания телохранитель наконец вздохнул, выпрямился и поднял откинутое в запале копье, а Венти облегченно откинулся на подушки. – Простите, Ваше Величество. – Спокойно и ровно, не оборачиваясь. – Но я сообщу о вашем состоянии Гроссмейстерин. Телохранитель успел дойти до двери, успел даже взяться за ручку, прежде чем Венти поднял голову и выплюнул: – Стой. Венти увидел, как дрогнули пальцы на резном металле и телохранитель почти незаметно повернул голову – и подумал, что если телохранитель действительно хотел пойти против воли Короля, то ему не следовало останавливаться. – Хоть одно слово насчет моего гнозиса, – жестко отчеканил Венти, – и я скажу Веннессе, что ты меня не устраиваешь. Можешь не пытаться выслужиться перед ней – моего желания будет достаточно, чтобы ты вылетел и с должности, и из дворца. Вся твоя карьера, все успехи, старания, силы, что ты потратил на прохождение отбора, будут напрасны. Ты меня понял? Телохранитель не ответил. Но разжал пальцы и обернулся, глядя прямо на него – нет, не со злостью, страхом, растерянностью или осуждением – а все так же серьезно и грустно, словно его не интересовали ни угрозы, ни шантаж, ни грубость. Только сам Венти. – Слушай… – голос окончательно сел после кашля. Да и силы кончились еще несколько минут назад. – Что ты хочешь? Деньги? Оружие, наряды, драгоценности, звание, титул, земли – что угодно! Я Король, никто не посмеет перечить моему приказу. Хочешь?.. Давай договоримся. Я подарю тебе жизнь, о которой ты и мечтать не мог, а ты взамен просто… позволишь мне отказаться от моей. Я уже все решил. Правда. Никому не под силу изменить это. Телохранитель молчал. И смотрел. Телохранитель не согласился и не отказался – только сжал форму на груди и тихо спросил: – Гроссмейстерин и Его Светлость… они… Вы правда злитесь на них? Или боитесь, что они заставят вас передумать? Венти хотел было возразить, наорать, кинуть в него подушку, выгнать из комнаты, нажаловаться Веннессе – что угодно, чтобы больше никогда не видеть этого взгляда, этих прямоты и искренности в глазах, так похожих на– Венти отвернулся к гобелену и натянул одеяло на голову. Он сходит с ума. Он абсолютно точно, неотвратимо сходит с ума.***
На пятый день Мораксу начало казаться, что его не существует. Что последние крохи личности утонули в грязной воде и исчезли где-то под половой тряпкой, растворились вместе с очередным облаком поднятой пыли, забылись за бесконечными “Приветствую вас, Ваше Величество”, “Доброе утро, Ваше Величество”, “Добрых снов, Ваше Величество” – и пустым равнодушным взглядом из-под спутанной челки. У Моракса были сила и навыки, были рога, шрамы, редкие чешуйки на щеках и спине, янтарный блеск в глазах и мягкие блики волосах, шелком спадающих по спине. У Моракса были титул, гнозис, королевская кровь и элементальные силы; у Моракса было право говорить, что он хочет, и вести себя, как он хочет; у Моракса… были Адепты, наследник и муж. У Чжунли была только пыльная комната, убитый горем Король и мелкий дрожащий почерк последних слов, наскоро спрятанных в ящик в тесной казенной комнате. После расписанного по минутам императорского графика тягомотная рутина только больше усиливала ощущение медленной и неотвратимой потери остатков личности. Он старался не думать об этом, и в Бездну подсознания летели брезгливость от грязной тряпки, которую он все еще старался не трогать руками, скука от необходимости молча держать караул, тратя все свое красноречие на просьбу выдать ему книгу сложнее (и дороже) краткой истории Церкви для едва обученных грамоте простолюдинов, отчаяние от осознания того, что Венти угасает прямо на его глазах, а он может лишь убеждать его выпить еще один стакан сока. Короткий поверхностный сон на единственном кресле в обнимку с копьем только сильнее забивал голову усталостью, не оставляя места для мыслей. А потом Венти снова схватился за грудь, тихо простонав во сне его имя, и пурпурное свечение не сходило почти до самого его пробуждения. – Доброе утро, Ваше Величество. Венти не ответил. Венти никогда не отвечал. Только повернулся набок и подложил руку под голову, молча глядя, как он в очередной раз просит новую тряпку и свежую воду. Однажды Моракс случайно опрокинул ведро и с руганью ринулся вытирать образовавшееся болото. Тогда он встретился с Венти взглядом, этот взгляд был прикован к его рукам, неловко возившим тряпку по полу и ждавшим, пока вода с нее стечет обратно в ведро. Не в пустоту или на гобелен, а на его руки – словно эти жалкие смешные попытки убраться действительно могли его заинтересовать. Тогда он понял: у Чжунли была только комната и нудные ежедневные обязанности. Но у Венти было немногим больше. А Моракс – никчемный самоуверенный глупец, отчего-то решивший, что одно его присутствие разом решит все проблемы и вернет Венти утраченную жизнь. Моракс бросил тряпку, подошел к окну, оставляя на мокром полу сразу затягивающиеся водой следы, отдернул шторы и распахнул створки. Венти поморщился, но возражать не стал. На следующий день Моракс принес веер, придвинул кресло к кровати и несколько часов планомерно взмахивал лопастью, создавая легкий ветерок, едва шевеливший черные пряди на лбу и висках. – Мои силы от этого не вернутся, – мрачно сказал Венти, натягивая одеяло до носа. – Я знаю, Ваше Величество, – ответил Моракс и перехватил веер другой рукой, давая мышцам отдохнуть. Зато Венти почти перестал судорожно метаться по кровати во сне, а его дыхание стало спокойнее и ровнее; Венти чуть щурил глаза от ветра, когда просыпался, и Моракс закусывал губу, не давая боли от того, как это было похоже на его Венти, проникнуть в сердце и смутить разум. Венти ворчал, но убрать веер так и не приказал. Окно по-прежнему оставалось открытым. На третий день уговоров и споров книгу ему все-таки выдали, и, стоило Венти открыть глаза, как истории обрели голос, и слова смешались с шелестом веера: – …и несли они святое учение, невзирая на страдания души и истязания тела; и молвила Селестия пресвятым пророкам: да будете вы благословлены, дети Наши, силою великою, и да возрадуется пусть каждый ищущий спасения, ибо мир погряз во тьме и неверии, и от падения в Бездну его отделяет лишь ваши искренность и усердие. Преклонили колени пресвятые пророки, и коснулись их лбы отравленной скверной земли, и молвила Селестия пресвятым пророкам: да будете вы благословлены Божественным светом, и даруем Мы право вам быть Наместниками Нашими на этой проклятой земле и нести волю Нашу, и да воссияет Божественный свет в сердцах ваших, и да отразится он в тясяче и тысяче тысяч глаз, что узреют Божественное чудо… – Что это?.. – глухо спросил Венти, глядя на него словно древний народ на пророков. Моракс заложил пальцем строчку и улыбнулся, не останавливая движения веера, что по-прежнему сжимал в другой руке. – “Откровения пресвятых пророков”, упрощенная версия, книга первая, строфа семьдесят шесть, Ваше Величество. – Зачем тебе легенда о пророках?.. – Потому что “Житие во славу спасения души” я уже прочитал. Венти долго молчал. – Тебя так интересует Церковь?.. – Нет, но книг по королевским наукам и истории вне библиотеки мне просить не позволено. Венти снова застыл, медленно осознавая его слова. – Но зачем… ты хорошо читаешь. Зачем ты делаешь это вслух?.. – Его Величеству неприятен мой голос? Или неинтересно содержимое? Венти открыл было рот – и замер, глядя на книгу в его руках так, словно его застали врасплох. – Нет… ты… можешь продолжать… Венти перевел взгляд на потолок, и впервые в нем не было ни злости, ни горя, ни безразличия. Только удивление и растерянность, заставлявшие вновь и вновь возвращаться глазами к книге и пальцам, медленно скользившим по строкам и взмахивающим веером. Они давно все это знали. Учили священные тексты раньше, чем учились по ним читать и писать, и одиннадцатилетний Венти гордо рассказывал ему по памяти полную версию легенды о Пресвятом Двалине, пока духи кружились вокруг него подобно Тысяче Ветров, а Моракс хвастался силой гнозиса, заставляя каменную колонну сравняться с верхними этажами дворца, и потом с трудом добирался до постели от истощения. – И воссиял Божественный свет в груди пророков, и закружилась Тысяча Ветров вокруг Пресвятого Двалина, и развеяла Тысяча Ветров бури там, где бушевали потопы и наводнения, и привела Тысяча Ветров дождь туда, где засуха иссушала поля, и запела Тысяча Ветров в парусах заплутавших путников, что желали свободы, но не имели дома, и слышалось в песне Тысячи Ветров: “Теперь дом ваш ждет вас по направлению ветра, и дом ваш даст вам приют и покой, и дом ваш благословит вас на новые странствия, ведь нет свободы слаще, чем свобода от страха и невозможности вернуться, и дом ваш, и свобода ваша были дарованы вам Всемогущей Селестией”. И разверзлась земля под ногами Пресвятого Ретуо, и вознеслись горы к небесам, дабы желавшие божественного просвещения могли приблизиться к Селестии… Венти прикрыл глаза и чуть повернул голову, подставляя щеку под слабые потоки воздуха. Никогда еще Моракс не был так рад тому, что придворные старались подражать своему Королю во всем, начиная от одежды и заканчивая музыкой, иначе единственным гуцинем во всем Мондштадте так и остался бы инструмент, преподнесенный Венти в дар на публичную коронацию, к которому простому стражнику не дали бы даже прикоснуться. Моракс боялся, что его снова не послушают, снова скажут, что он не имеет права или что музыканты откажутся отдавать свой инструмент, но музыканты Мондштадтского дворца были неподвластны настроениям Гроссмейстерин и лишь шепнули: “Пусть ветер донесет твою мелодию тому, для кого она предназначена”, вручая ему гуцинь через порог. Ни подходящего стола, ни нужным образом отрощенных и подстриженных ногтей, дешевое дерево и дешевый шелк в струнах… Моракс сел прямо на пол, расположив инструмент на коленях, и несколько раз провел пальцами по струнам, чувствуя, как те непривычно врезаются в кожу, но звук издают чистый и правильный – и Венти во сне поворачивает голову и хмурится от одного этого звука. И почему он сразу не додумался? Моракс глубоко вдохнул, прикрыв глаза, и медленно выдохнул, чуть поглаживая струны и давая пальцам вспомнить нужные движения. У него никогда не было ни таланта, ни страсти Венти – только императорское образование и духовные практики в храмах Адептов, не позволившие ему разуму потонуть ни в жаре битвы, ни в страхе поражения, ни в горе утраты. – Ты прекрасно играешь, – Венти докасается до его щеки и заставляет перевести взгляд со струн на себя. – Музыка без цели и чувств – наука, а не искусство. Больше всего я боялся, что ты выучишь ее, вызубришь как неподдающийся освоению урок, и от тебя в музыке ничего не останется. – Ты превзошел меня всего за три года. – Моракс хочет отвести, спрятать глаза, отвернуться, но Венти не позволяет. – Как Император, я обязан в совершенстве владеть всеми высшими науками и искусствами, и мне стыдно осквернять таинство совместной игры– – Я не хочу, чтобы ты играл мне идеальную музыку. Я слышу ее от десятков и сотен музыкантов, что посещают мой дворец. Я хочу, чтобы ты играл мне свою музыку. Музыка дрожала и сбивалась, не поддаваясь чужим рукам. Как с оружием: тело знало, как и когда двигаться, но незнакомый размер рук, длина пальцев, отсутствие хоть какой-то растяжки, не позволяющей дотянуться до нужного лада… Он едва смог сыграть одну из самых простых песен, вложив туда только страх и стыд, вырвашиеся дрожащим глухим звуком струны в конце. Моракс закусил губу, приглушил струны и поставил пальцы для следующей мелодии. – “Солнце над пробудившейся гаванью”? Пальцы сорвались со струн. Моракс резко обернулся. В этот раз Венти смотрел не на руки, а на его лицо. – Верно, Ваше Величество. Прошу прощения, если моя неумелая игра раздражает ваш слу– – Странно... – задумчиво произнес Венти, и, кажется, впервые в его взгляде было столько внимания к происходящему. – Никогда не слышал подобного раньше. Ты играешь так, будто знаешь в этом толк и давно знаком с мелодией… Будто держал гуцинь много и много раз до этого. Но я слышу, что твои пальцы совсем мягкие, а руки неумелые. Как такое может быть? Ты словно играешь в первый раз на инструменте, технику которого чувствуешь так глубоко. Моракс замер и беспомощно приоткрыл рот, надеясь, что какое-нибудь объяснение сейчас подберется само, но Венти спросил первый – так непосредственно и просто, словно забыл о странности и подозрительности произошедшего: – Ты знаешь “Последнюю песню глазурных лилий?” И Моракс извлек первую ноту раньше, чем успел себя остановить. Венти выжидательно склонил голову, и Моракс понял: отвертеться уже не получится. Пальцы вновь встали на струны, и мир на несколько минут исчез. Конечно, он знал; он бы не смог, не позволил себе забыть, не позволил забыть никому. Ведь мелодия рассказывала не про песню и не про лилии, а про звонкий смех, мягкие и теплые объятия, безумные идеи, азартный блеск в глазах, первое в его жизни: “Ты человек, а не Император”, – и последнее в его жизни: “Я счастлива, что была твоей женой”. Мелодия возносилась к невидимым облакам пыли над глазурными лилиями и каменными копьями падала вниз, каменными иглами разрывала саму себя и золотым блеском разлеталась под сводами Церкви, куда он пришел следом за Сяо и отказался от безумия и от мести. И медленно таяла в сводах пещеры под классические ноты Адептов и тихое: "Не надо ничего отрезать, Шифу. Я смогу их распутать". Мелодия была сложна, разнообразна и непоследовательна, на грани возможного для Моракса и за гранью для всех остальных – как ей и положено. И Моракс знал, что Чжунли никогда ее не сыграет. Чжунли не дотянется до нужного лада, заденет не ту струну, слишком сильно нажмет или слишком рано отпустит, не успеет, сервется и не позволит себе прерваться, чтобы выдохнуть и восстановить темп. И все, что Чжунли останется – лишь виновато улыбнуться и сказать: – Простите, Ваше Величество. Боюсь, эта музыка мне еще не под силу. Моракс знал, что не заплачет. Моракс ни разу не плакал с того времени. Моракс не знал только, что Венти, тот Венти, что несколько дней не вставал с кровати и не реагировал ни на что, кроме попыток остановить его самоубийство, вдруг вытрет вставшие в глазах слезы и скажет: – Ты прекрасно играешь. “Я не должен был просить тебя о такой тяжелой песне для твоей страны”, – тихо сказал Венти, когда он вновь опустил руки на струны. А затем согласился съесть яблочное пюре и дал сменить наволочку, скрыв пятна крови под разводами чая и сока. “Тебе стоит больше практиковаться, с твоими способностями ты быстро достигнешь успеха”, – тихо сказал Венти, когда после двух дней почти непрерывной игры он все-таки стер пальцы в кровь и отложил гуцинь. И Моракс на несколько счастливых часов поверил, что все обошлось. Пока однажды утром Венти не спросил: – Как тебя зовут? Моракс выронил тряпку и несколько секунд смотрел на Венти, прежде чем смог осмыслить вопрос. – Я… Чжунли, Ваше Величество. Мое имя Чжунли, – наконец произнес Моракс, и чужое имя костью встало поперек горла. – Я… тебя знаю, Чжунли? – медленно произнес Венти, каким-то странным взглядом цепляясь за его лицо, руки и почему-то копье. – Не думаю, Ваше Величество. – Моракс мог бы остановиться здесь. Наверное, должен бы был, но он и так слишком долго тянул с первым шагом. – Однако вы могли видеть меня во время турнира. И… тем же вечером… Это я вас поймал. Слова повисли в воздухе – и разбились о холодную злую усмешку, тронувшую тонкие губы. – О… – только и сказал Венти, и Моракс почувствовал, как все его старания, все эти дни уборки, чтения, разговоров, музыки летят в Бездну, вместе со спокойствием, интересом и жизнью в тусклых бирюзовых глазах. Вот так сразу – и просто, как один неверный шаг на канате оборачивается тенью, скользнувшей по бледному лицу его… Короля. Сейчас – только и исключительно Короля. Моракс сжал пальцы в кулак, давя растущую в груди панику, и спросил; прямо и просто, зная, что поднимает вопрос на грани, и если ошибиться сейчас… – Вы хотите спросить “зачем?”, Ваше Величество? Наследников рода Гео с детства учили выдержке и упорству. Учили терпеть допросы, пытки, голод, боль и потери. Никто не учил его терпеть вид того, как самый близкий ему человек хоронит себя заживо, а он может только стоять и смотреть. – Я знаю, зачем. Это твоя работа. Никто не учил его сдерживаться, когда с таким трудом вырванная из пустоты жизнь вновь растворяется в его руках, и он готов на что угодно, на самые наивные и банальные фразы, что вертятся на языке, на самое глупое, ожидаемое, раздражающее поведение. – Вы ошибаетесь, Ваше Величество! – Лишь бы на него посмотрели еще раз, лишь бы еще раз увидеть в тусклой бирюзе глаз хоть отголосок тех чувств, что сквозили в ней два дня назад, что заполняли ее две… три? недели назад, когда Венти еще мог звать его по имени. – Неужели вы думаете, что Гроссмейтерин выбрала бы вам в телохранители того, кто относится к этому как к работе? Меня не волнует жалованье, звания, репутация или награды! Я делаю все это исключительно из желания служить вам! Венти сидел на кровати и смотрел на него, чуть склонив голову. Темные волосы тонкими прядями перечеркивали бледный лоб. – Тогда пообещай, что не станешь жертвовать собой, – тихо сказал Венти. – Что?.. – Пообещай, что не станешь жертвовать собой ради меня! – повторил Венти с непривычной силой в окрепшем за три дня голосе. – Я знаю, что Веннесса требовала от вас на отборе. Они с дядей выбрали мне не телохранителя, а живой щит, что без раздумий закроет меня собой, выиграв время для стражи и Церкви. Люди, что пытались убить меня, способны лишить жизни Наместника; обычный человек против них не выстоит. Ты глуп, если не понимаешь этого, Чжунли. – Я знаю, в чем заключаются мои обязанности. Меня не беспокоит необходимость умереть за ва– – Не смей так глупо умирать!!! – Крик сорвался в кашель, и Венти схватился за грудь и опустил голову так, что его лицо скрылось за волосами. – Не смей… не смей умирать к-как этот самовлюбленный идиот Моракс! Моракс вздрогнул, и имя, произнесенное Венти, произнесенное так, выбило почву из-под ног как выбивает пробку игристое вино от неосторожного взмаха бутылкой. Наследников рода Гео с детства учили выдержке. Только сейчас в нем нет ни капли королевской крови. – “Самовлюбленный”?.. Вы… Как можете вы сомневаться в чувствах Его Величества Моракса после того, что он ради вас сделал?! – Он не хотел повышать голос. Он не должен был повышать голос, не должен был паниковать, срываться и позволять словам лететь вперед мыслей. – А что он ради меня сделал? – прошипел Венти, и спутанные косы чуть пошатнулись от слабой усмешки. – Умер? Моракс стерпел бы злость и обиду на Чжунли, на телохранителя, которого Венти видит первый раз в жизни и с которым их ничего не связывает – но сейчас Венти говорил о Мораксе, и Моракс прорвался сквозь маску вежливости и добродушия. – Именно! Его Величество Моракс умер ради вас. Что может быть лучшим доказательством его любви? – Он не должен был поддаваться ни злости, ни страху, ни отчаянию, он не должен был позволять голосу срываться. Он не должен был отвечать на зарождающуюся истерику. Но стоило Венти поднять голову, как все разумные доводы утонули в его взгляде и хриплом бесчувственном голосе. – Если бы он жил ради меня, – тихо сказал Венти, и каждое слово вонзилось в грудь больнее, чем то, что убило его в ту злополучную ночь. – Если бы играл мне на гуцине, читал мне книги, обнимал во сне, а не лежал холодным безжизненным телом в гробнице с этим никчемным титулом героя. Если бы он дал мне выпустить силы и защитить нас!.. Тогда, возможно, его еще можно было бы спасти! – Вы бы сошли с ума, если бы выпустили силы в таком состоянии! – Моракс сам не заметил, как приблизился к кровати почти вплотную и пальцы сами скользнули в волосы, на место бывших рогов. – Единожды вернуть рассудок после выплеска – уже чудо, а вы хотите сделать это второй раз?! – Я хочу быть с Мораксом! Это все, чего я хочу!.. – Венти тоже сорвался. И сейчас они летели в Бездну вдвоем. – Я бы выдержал, я бы удержал контроль, мне уже давно не пятнадцать! Если бы не его щит, если бы он доверился мне, если бы позволил!.. Это у меня был гнозис, это моя задача– – Если бы Его Величество Моракс не среагировал, вас могли убить! – И пусть! Я бы с удовольствием поменялся с ним местами, я бы не раздумывая отдал жизнь за то, чтобы он продолжал дышать! Все заранее заготовленные, тщательно выверенные многодневной скукой слова застряли в горле, упали вниз вместе с сердцем и затерялись в его осколках. И Моракс сказал это. Сказал: – Ваше Величество. Вы только и говорите о том, как невыносима боль от потери! Неужели вы бы желали обречь вашего мужа на эту боль?! И понял, что ошибся. Лицо Венти исказилось, и в следующую секунду полетела подушка – нет, не в Чжунли. В гобелен. – А то есть меня на эту боль обрекать было можно?! Лишь бы никто не усомнился в его героизме?! – Венти нервным дерганным движением попытался стереть с щек слезы, но те хлынули с удвоенной силой, так что он беспомощно всхлипнул, резко спустил ноги с кровати – и в гобелен врезалась вторая подушка. – Ненавижу!!! Селестия, как же я тебя ненавижу! Эгоист! Героем себя возомнил?!! Никогда не думаешь дальше своих принципов! – Сил хватило ровно на то, чтобы сделать два шага и рухнуть прямо у стены, уткнувшись лбом в ткань и с размаху ударив ее кулаком. – Трус! Ничтожество! Сбежать от последствий так, оставив меня одного– Лучше бы я тебя никогда не встречал!!! Лучше бы никогда не влюблялся и не верил в эти "Я всегда буду рядом"!.. Обманщик, лжец… Ты лжец, Моракс, слышишь?!! Моракс слышал. Моракс думал, он умер тогда, три недели назад в разнесенной ветрами спальне; думал, что исчез, лишившись тела и задушив в себе личность, что больше терять ему нечего. Но сейчас он умудрился потерять самое дорогое, самое ценное и близкое, что у него было, единственное, что у него осталось в новом мире и новом теле – Венти. Моракс мог бы возразить: "Его Величество Моракс думал лишь о вас, а не о славе и титулах!", мог бы спорить, пытаться переубедить, мог бы крикнуть: "Никто вас не бросил!" и "Ваш муж не хотел бы, чтобы вы страдали!". Мог бы. Но это ничего не изменит. И ни одни слова не заставят затянуться рваные раны в груди давно остывшего тела, ни один аргумент не избавит Венти от боли и не исправит того, что Венти, его Венти сейчас всхлипывает под тонкой вышивкой гобелена, отчаянно цепляясь за ткань, а он не может пошевелиться. И отступить тем более не может. Венти снова всхлипнул и резко дернул ткань на себя, срывая с наскоро сделанных креплений. Гобелен рухнул вниз, подняв облако пыли, и следующий всхлип смешался с чихом, а еще через секунду Венти уже тащил тяжелую ткань к кровати, спотыкаясь, но упрямо прижимая ношу к груди. Моракс не посмел ни сдерживать его, ни помогать. Моракс не чувствовал себя в праве даже смотреть, как Венти поднимает гобелен на свободную половину кровати и прижимает к себе, зарываясь носом куда-то между складками рогов; но затем в груди Венти вновь сверкнул пурпур, и он болезненно сжался, едва сдерживая кашель. Моракс попытался, волевым усилием заставил себя сделать шаг к кровати – и застыл, чувствуя, как горло болезненно сжимается от липкого леденящего бессилия, а голову заполняет болезненная пустота. Нет, он в идеале знал, что надо сделать - что надо крепко обнять Венти, прижать его к своей груди и гладить по голове, пока его слезы не кончатся, что надо закутать его в одеяло и заварить сладкий ромашковый чай, а затем лечь рядом и позволить обнимать себя всю ночь. Так сделал бы Моракс. Так сделать право было бы у любовника или мужа. Но Чжунли – всего лишь телохранитель.***
Веннесса молча стояла в дверях, не решаясь ни постучать, ни окликнуть – Венти чувствовал это спиной и только крепче сжимал мокрую от слез ткань гобелена. Кажется, он провалился в сон; или потерял сознание, он не помнил. Помнил только золотую нить рогов и болезненный яд в груди, слабо пульсирующий даже сейчас. – Что тебе надо? – Охрана услышала крики, – тихо сказала Веннесса, наконец преступая порог и закрывая за собой дверь. – Телохранитель?.. – Он под страже– – Отпусти его. Веннесса замялась и почти неслышно вздохнула, опускаясь в кресло. – Вент… Ваше Вел– – Венти. – Венти, – тихо повторила Веннесса, и он готов был поклясться, что увидел, как расслабляются ее плечи и поднимаются брови, разглаживая складку на переносице. – Ты… можешь рассказать мне, что произошло? Венти повернулся в ее сторону, утягивая за собой часть гобелена, и вновь уткнулся носом в пыльную ткань. – Ничего, что заслуживало бы казни. – Венти, если он посмел как-либо оскорбить тебя!.. – Он просто защищал своего Императора. Он же лиюэец. Веннесса поджала губы и опустила глаза, нервно теребя пряжку на плаще. Наткнулась взглядом на гуцинь, помедитировала него несколько секунд, а затем посмотрела на приоткрытое окно с распахнутыми шторами и книги на тумбочке у кровати. – Венти, послушай… Этот Чжунли – он не кажется тебе подозрительным? – Их взгляды встретились, и Венти лишь непонимающе приподнял брови. – Тебе не кажется, что он… знает и говорит то, что не должен? Все его поведение… ты не думаешь, что оно странное? Венти хотел было поморщится от очередного приступа беспочвенной паранойи и выгнать Веннессу из комнаты, но мелькнувшая в голове мысль тут же выцепила нужные моменты, неправильность которых он чувствовал, но едва ли мог осознать. Чжунли… Его взгляд, речь, брезгливость, странная игра, инструмент и песня, что едва ли звучали за пределами императорского двора и общин Адептов, идеальное чтение одной из самых сложных для начального образования книг, информация, про отторжение гнозиса, безумие, выплески… знание о том, что именно произошло в ту ночь. – Венти? Знакомый голос наконец вывел его из оцепенения, и Венти куда осмысленнее взглянул на Веннессу, по-прежнему продолжая молчать. – По правде говоря, я боюсь, что он может быть шпионом, – наконец призналась Веннесса, и стало понятно, что она вела к этому с самого начала. – Безусловно, я постаралась максимально исключить подобную вероятность при выборе кадидатов, Варка ручался за него, и твой дядя тоже сказал… Голос потонул в мыслях и затерялся на грани сознания. Если Чжунли подослали убить Наместника, неудивительно, что он знает про гнозис и силы; если Чжунли – один из убийц, неудивительно, что ему известны детали покушения; если Чжунли наврал про свое происхождение, неудивительно, что он умеет читать и музицировать. Если сейчас сказать об этом Веннессе, она тут же схватит его, допросит и наконец выйдет на тех, кто убил его мужа и наверняка все еще пытается… А впрочем… Зачем ему говорить об этом? – …так что знай, что я всегда готова найти более подходящую кандидатуру. – Не надо. – Венти улыбнулся; так, как не улыбался уже давно – искренне, радостно и возбужденно, словно ребенок в ожидании желанного подарка, и Веннесса замолчала, настороженно хмурясь. – Чжунли меня полностью устраивает. – Венти, ты… точно в этом уверен? – Как никогда ранее, Веннесса. – Венти уткнулся носом в гобелен и закрыл глаза, впервые встречая сон не с отчаянием, а с надеждой. – Я уверен в том, что он прекрасно справится со своей работой. Со своей настоящей работой.***
Венти смотрел на цветы. Чжунли смотрел на Венти, и, судя по твердости его рук, держащих поднос с двумя горшками и графином, принес он их сюда целенаправленно и осознанно. – Что это?.. – Голос оборвался на середине фразы. Он не понимал, что происходит. Это были те же нежно-желтые лепестки, что тысячи раз принимали на себя порывы ветра, те же лазурные бутоны, привычно прячущие нежную сердцевину от солнца, но почему-то сейчас они казались такими чужими, далекими и неправильными, словно он не провел несколько недель в комнате, а покидал дворец на многие и многие годы. Чжунли бережно опустил поднос и переставил цветы на прикроватную тумбу, развернув их к свету. Венти проводил взглядом графин, занявший место за горшками, и понял, что делает, уже когда пальцы коснулись бутона. – Сесилия и глазурная лилия, Ваше Величество, – наконец произнес Чжунли, и в его взгляде мелькнули такие участие и теплота, каких Венти не видел даже у королевского садовника. – Я принес их, чтобы вы могли о них позаботиться. – Я?!.. – Венти отдернул руку и уставился на Чжунли. Чжунли смотрел спокойно и вежливо, только где-то в глубине его глаз залегла почти незаметная тень. – Это твоя обязанность. – Очень важно, чтобы это были именно вы, Ваше Величество. – Спокойно и вежливо, только взгляд то и дело норовит скакнуть куда-то в сторону. – Я приказываю тебе следить за ними. – Только с вашим вниманием они будут способны процветать. – Спокойно и вежливо, только упрямо сжаты губы и неестественно выпрямлена спина. – Ты врешь. – Я бы не посмел. – Если не подчинишься, я прикажу тебя казнить. – Мне позвать Гроссмейстерин, дабы она могла исполнить ваш приказ? Молчание длилось несколько минут, и Венти отвел взгляд первым, крепче вцепляясь в гобелен, словно это единственное, что удерживало его от падения. Дешевый блеф – впрочем, сам он немногим лучше. – Пожалуйста, просто убей меня быстро, – одними губами прошептал он, стараясь смотреть куда угодно, лишь бы не на цветы. – Не надо заставлять меня наблюдать, как они умирают из-за того, что у меня нет сил следить за ними. Чжунли вздрогнул и опустился на одно колено рядом с кроватью. – Ваше Величество, прошу, не недооценивайте себя, – мягко произнес он, и его рука замерла в опасной близости от тонкого запястья. – Удобрение, разрыхление почвы, световой режим – все это я беру на себя. Вам необходимо лишь поливать их. Если ваша слабость не позволит вам поднять графин, вы можете попросить меня сделать это. Но вам придется каждый раз просить заново. Венти растерянно уставился на телохранителя, пытаясь найти подвох, но в карих глазах черно-белой тенью отражалось лишь его собственное лицо. – Это не имеет смысла. Ведь можно достать меч и закончить все прямо сейчас. – Как вам будет угодно, Ваше Величество. Ведь было столько возможностей, столько шансов избавиться от беспомощного Короля, столько времени наедине. – Чего ты этим пытаешься добиться? – не выдержал Венти. – Моей главной и единственной целью всегда была, есть и будет забота о состоянии Его Величества, – отчеканил Чжунли, и Венти не нашел в себе сил обвинить его в притворстве – так просто и искренне звучали эти слова. До жути просто и искренне. – Как долго ты собираешься это делать? – Пока вам не станет лучше, Ваше Величество. – А если мне никогда не станет лучше? Чжунли замер и замялся, но когда Венти облегченно выдохнул и встретился с ним взглядом, то не нашел в его лице ни растерянности, ни страха – только обреченную уверенность, что до сих пор снилась ему в кошмарах из-под золотого свечения щита. – Я готов служить вам до конца жизни, Ваше Величество. Бездна, достаточно. Смех поднялся из груди вместе с ядом, вытравливая из него последнюю жалость. Одинаковые, они все одинаковые, даже тот, кого подослали просто убить его, даже тот, кто должен был молча сделать свою работу и исчезнуть, все они, все!.. – Хватит! – выплюнул Венти, и телохранитель сжался от его тона. – Достаточно, я не желаю больше этого слышать! Я не могу... не могу, не хочу, я устал, меня тошнит от всех ваших попыток меня спасти! Лицемеры. Вы все жалкие, никчемные лицемеры, думающие только о себе, – процедил он, с трудом сдерживая слезы. – Такие умные, понимающие, "надо жить дальше", "надо двигаться вперед", я не хочу слышать этот бред!.. Как вам самим еще не надоело?! – Ваше Вел– – Замолчи! Заткнись, закрой свой рот! – Слова ядом срывались с губ раньше, чем он успевал обдумать и осознать их. – У тебя нет права ничего мне говорить, нет права требовать, нет права делать вид, будто ты можешь меня понять, ни у кого из вас нет этого права!.. Ты не знаешь, что я чувствую, что я хочу, что для меня будет лучше, ты не можешь этого знать! – О, как давно он хотел сказать это; всем, им всем, как давно хотел высказаться и Веннессе, и дяде, и многочисленной прислуге, смеющей с наивной надеждой спрашивать, как он себя чувствует, словно он расстроен из-за неудачного приема или сорвавшейся поездки. И пусть сейчас здесь только Чжунли, он скажет это хотя бы ему, заставит хотя бы одного человека понять. – У тебя нет здесь никаких прав! Я не желаю больше слышать от тебя ни единого слова! У тебя не умирал на руках твой самый близкий человек!!! Тишина на миг замерла – и отразилась в глазах Чжунли затихающим эхом. Чжунли не ответил. И вместо желанного облегчения грудь лишь сильнее сдавило ядом, заставляя закусить губу в безуспешной попытке сдержать кашель. Нет, не то, он не хотел, он хотел страха, вины, осознания; не дрогнувших губ, тут же сжимающихся тонкую линию, не сверкнувшего в глубине глаз огня, тут же исчезнувшего под челкой и не тихого резкого выдоха как от пощечины, тут же убитого напряженными до дрожи мышцами. Не покорно склоненной головы и быстрой нервной попытки убрать за левое ухо волосы, слишком короткие для того, чтобы действительно мешать. Кровь из губы смешалась с горечью, и Венти открыл было рот, но голос отказался подчиниться. “Скажи, скажи что-нибудь, скажи, что я неправ, что это я не имел права судить о тебе по глупому подозрению и своему эгоизму, хотя бы просто извинись, чтобы не обрывать разговор, хотя бы посмотри на меня!..” Чжунли отвернулся и взялся за тряпку. Тряпка мелко подрагивала в его руках. Кувшин тоже дрожал, норовя расплескать содержимое и на тумбу, и на кровать, и на пол – но Венти смог удержать его, и свежая земля потемнела и примялась под тонкой струей воды.***
– Разбуди меня через двенадцать часов. – Как прикажете, Ваше Величество. – Моракс улыбкой проводил скрывшегося под одеялом Венти и снова развернулся к цветам. Нахмурился, достал из-за угла смесь удобрений, ложки и стаканчики с рисками и сел на пол, тщательно вымеряя каждый компонент. Мокрая земля в горшках слабо поблескивала от полуденного солнца. Венти честно вспоминал про воду и так же честно придерживался графика полива, Венти сам поднимал кувшин, сам приказывал открывать окно и относить сесилию на подоконник днем, а лилию – ночью, дабы они могли вдоволь напитаться светом. Венти не говорил с ним и не смотрел на него, не слушал и не слышал ни гуцинь, ни чтение, только устало выдыхал и прижимал к себе гобелен, восстанавливаясь после череды истерик. И хотя его эмоции снова растаяли в бессилии и апатии, каждый раз, когда он открывал глаза, в них проблескивал смысл. – Не настало ли время для полива? – Еще пять часов, Ваше Величество. Венти, если еще не жил, то хотя бы существовал осмысленно, хотя бы старался это делать. Во всем этом была только одна проблема – лилия, неизменно угасающая с каждым днем, несмотря на лучшие удобрения, проверенные комбинации и строгий график светового и водного режима. Моракс залил смесь водой и осторожно поболтал в стаканчике, давая порошкам раствориться. Он так и не понял, была ли тому виной скорбь, по-прежнему наполнявшая комнату, или же качество удобрений, или, быть может, резкая смена места, но цветоножка неотвратимо изгибалась, роняя бутон все ниже и ниже, а листья и лепестки теряли упругость и яркость цвета; и одна мысль о том, что смерть его цветка снова потревожит старую рану и откатит состояние Венти на много дней назад, вызывала мерзких холодок в груди и волну мурашек. Он думал о том, чтобы втайне заменить цветок, преступить через свои гордость и нежелание брать на душу еще большую ложь, но… не мог. Потому что проблем на самом деле деле было две – и он продолжал упрямо менять пропорции компонентов удобрения и браться за гуцинь, словно пытаясь удержать то, что обречено на гибель. Словно то единственное, в чем его старания наконец принесли плоды, должно умереть, исчезнуть, указав ему на его место; словно он не должен быть здесь, и даже если он откажется от себя, от своих чувств и личности, то лишь яснее докажет, что от Моракса остался только труп в гробнице. Но даже так, он не отступится, пока не увидит в глазах Венти покоя и счастья. Пока он жив, пока они живы. – Чжунли, луна уже вышла. – Да, Ваше Величество. В лунном свете Венти казался еще белее, и впалые щеки проступали на бледном лице особенно отчетливо. Моракс послушно переставил лилию на подоконник. – Ваше Величество, не желаете ли отведать на обед– – Чая будет достаточно. – Твердо и непреклонно, так, что Моракс не решился спорить. Не после того, что между ними произошло. Будь Венти обычным человеком, голодовка бы уже привела к грани, из-за которой едва ли можно вернуться, но даже самая чистая королевская кровь не делает их ни бессмертными, ни неуязвимыми. Если вновь одолевшая Венти вялость – результат не горя, но истощения… Он должен заставить его поесть. – Ваше Величество. Венти повернул голову и безучастно смерил взглядом поднос в его руках. – Разве уже пора?.. Мне казалось, я поливал цветы совсем недавно… – Я принес вам обед, Ваше Величество. В этот момент его взгляд наконец зацепился за тарелку, и Венти лишь брезгливо поморщился, закрывая глаза обратно. – Я не голоден. – Ваше Величество, сегодн– Запах дошел до него лучше и быстрее любых слов. Венти резко распахнул глаза и сел на кровати, тут же пошатнувшись от резкой смены положения и едва успев удержать себя выставленными назад руками. – Нет… нет-нет-нет, не может быть… – быстрым шепотом сорвалось с его губ, и глаза округлились, словно на подносе была не тарелка супа, а по меньшей мере голова Моракса. – Ты… это… Моракс склонил голову и опустил поднос на кресло в шаге от кровати, не смея сдвигать с тумбы цветы. – Главный повар дворца сообщил мне, что за неимением лучшей возможности считает своим долгом почтить память Его Величества Моракса хотя бы так, – тихо произнес Моракс, по привычке сжимаясь в ожидании очередного взрыва. Но Венти лишь посмотрел на него – и всхлипнул, хватая ртом воздух, и безуспешно пытаясь сдержать заполнившие глаза слезы. – Несомненно, ни один повар не способен превзойти кулинарный талант Его Величества Моракса, однако я смею надеяться, что вы найдете в себе силы выразить уважение хотя бы ложкой бульона. Уверяю вас, одна ложка супа не повредит вашим… планам. – Т-ты издеваешься?.. – вдруг сказал Венти, дрожащим голосом, тихо и беззлобно, едва успевая вытирать слезы с щек. – Н-нет, ты точно издеваешься… Ты нарочно, ты специально, чтобы я… чтобы он– Как можешь ты… Венти смотрел на суп и продолжал тереть мокрые щеки грязными рукавом рубашки. – Ваше Величество, вы… отказываетесь? – Моракс хотел было поднять поднос, но Венти подался вбок и вцепился в ручку едва ли не крепче, чем в гобелен. – Я!.. Нет, не смей!.. Ты н-не можешь, н-не после т-того, что ты устроил с-сейчас!.. – отчаянно просипел Венти, и слезы упали с подбородка на ткань одеял и простыни. – Д-дай… Дай мне ложку. Невероятно. Невозможно. Венти сам… Венти… Моракс поднял поднос и переставил его Венти на колени, стараясь не выдать бурю эмоций, бушевавших в его груди, дрожью. Венти взял ложку, и та так затряслась в его руке, что первая порция оказалась на подносе. Венти всхлипнул еще громче и сам не заметил, как вцепился в ткань его рукава. – Чж-жунли… – Конечно, Ваше Величество. Моракс мягко вытащил ложку из его дрожащих пальцев, сам зачерпнул суп, несколько раз подул на него, давая бульону остыть, и осторожно поднес Венти ко рту. Тот неловко и быстро сглотнул – и слезы хлынули еще сильнее. Пальцы крепче сжали его рукав, и Моракс вдруг понял, что, несмотря на слабый срывающийся голос, крупную дрожь, овладевшую маленьким слабым телом, водопад слез и покрасневшие веки, взгляд у Венти оставался ясным и осмысленным; впервые за все его истерики. Нет. Венти дернул его за рукав, и Моракс послушно зачерпнул вторую порцию бульона. В этот раз у Венти не истерика. Он просто плачет. – Чж-жунли, знаешь… – Венти проглотил суп в третий раз и упрямо выхватил ложку у него из рук. – Вк-кус правда… совсем не похож… М-моракс!.. Моракс всегда д-делал бульон насыщеннее… и м-мясо… другого оттенка… Ос-собый способ – т-так он говорил… Он так старался приготовить его н-нам… когда здесь еще был снег… И он в сл-ледующий раз привез бамбук с собой!.. Хах.. Он… он был таким забавным в своем упрямстве… Я… – Венти запнулся и резко спрятал лицо в ладонях, всхлипнув особенно громко и отчаянно. – Я так скучаю… по его супу… Ложка выпала из ослабевших пальцев и тут же затерялась между складок одеяла. – Ваше Величество… – Я д-доем!.. Я доем, Чжунли, ч-честно!.. – воскликнул Венти, безрезультатно размазывая слезы по лицу. – Т-ты… ты поможешь мне? Ты в-ведь… – Только не пытайтесь есть твердую пищу, это может быть опасно сейчас. – Н-не буду!.. Я не буду, я только бульон… Р-ради М-моракса… Моракс в несколько быстрых движений нащупал ложку и вернул ее Венти, а затем положил ладонь поверх его руки и помог ему донести суп до рта. И еще раз. И еще. Пока тарелка не опустела и Венти не уткнулся в его плечо, продолжая мочить рукав слезами, за всю невысказанную боль, за все те дни, что он не мог найти в себе сил даже оплакать свою потерю. Моракс столько раз был на грани того, чтобы обвинить его в жестокости, даже молча, только у себя в голове, но эта мысль так ни разу и не обрела форму, оставшись слабовольным порывом эмоций где-то на задворках сознания. Потому что Венти не был жесток – у Венти отняли любимого человека, отняли силы и свободу, даже право на смерть – и то отняли. Венти не был жесток – Венти все это время просто говорил, впервые в жизни, говорил прямо и честно, впервые в жизни ставил на первое место себя. Потому что больше у него никого не осталось. И по-настоящему жестоки здесь только их попытки заставить его побыстрее забыть обо всем и вернуться к обычной жизни. Потому что им больно на него смотреть. Потому что они не знают, что с ним делать. Потому что они не могут быть счастливы, пока Венти в трауре. Моракс неслышно вздохнул и очень осторожно опустил руку на черные спутанные волосы. – Простите меня, Ваше Величество. – Ты знаешь, что я не злюсь, – сипло пробормотал Венти и устало прижался щекой к его плечу, вытирая слезы. – Нет, я… – Моракс выдохнул, и взгляд против воли упал на поникший лазурный бутон. – Хотел просить прощения за свою дерзость и попытки решать за вас. – Моракс замялся и сам не заметил, как мягко прижал Венти к себе. – Вы правы, мне неизвестна тяжесть вашего горя, как не может быть известна тайна чувств кого-либо кроме меня самого. Я не стану более вас останавливать. Я лишь прошу позволения быть рядом и иметь возможность облегчить вашу боль и убедиться, что в решающий момент душа ваша будет находится в покое и сможет избежать ненужных страданий. Венти шмыгнулся носом и посмотрел на него ясным и серьезными взглядом. – Тебя казнят. – Мне это известно. – Ты не боишься? – Меня страшит лишь мысль оказаться в мире, где вас нет. Венти вздрогнул и отшатнулся, удерживая контакт лишь натянувшейся тканью его рукава. – Ты так одержим мной… – одними губами произнес он. – Быть может, – честно ответил Моракс, и Венти коротко, слабо усмехнулся, разжимая руку и рассеянно глядя куда-то в одеяло. – Это глупости, – наконец сказал Венти, и его слова затерялись меж складок гобелена и потухших глаз. – Даже если твои слова сейчас – правда, едва ли твое горе продлится вечно. Ты переживешь первую боль и заново научишься радоваться жизни. – Его Величество Моракс думал точно так же, – сорвалось с его губ прежде, чем он успел подумать о том, насколько это сейчас уместно, и он сам удивился, как грустно и потерянно прозвучал его голос. Венти дернулся и болезненно сжал губы, наощупь находя и подтягивая к себе гобелен. – Откуда… ты знаешь? Пальцы мягко дотронулись до лилии, нежно скользя по изгибам непривычно слабо закрытого бутона от основании до края, где тонкими нитями выглядывал видоизмененный круг лепестков. – Каждый, кто решился пожертвовать собой ради любимого человека, будет чувствовать себя так же, – тихо произнес Моракс. Его рука соскользнула с цветка, и в следующую секунду один из лепестков, словно последовав за его пальцами, отлетел и закружился в безветрии комнаты, медленно опускаясь в подставленную ладонь. Моракс до середины сжал кулак, заключая лепесток в клетку пальцев – и на его руку сверху легла тонкая и бледная ладонь. – Чжунли… – Моракс поднял взгляд и встретился с мягкой бирюзой глаз, участливо заглядывающих ему в лицо. – Ваше Величество, я– – Будет ли слишком большой дерзостью просить тебя рассказать о… – Венти запнулся. – Я тоже должен просить прощения. Ты из Ли Юэ, я должен был принять во внимание то, что юность твоя наверняка была омрачена войной, и я… Не имел права судить о чужих потерях. – Ваше Вел– – Постой, подожди!.. – судорожно выпалил Венти, крепче сжимая пальцы. – Я… Если бы ты мог… если тебе известна эта боль, если ты чувствовал как самая ценная для тебя жизнь ускользает из твоих рук, и, как бы ты ни пытался, ты не в силах удержать ее, если ты знаешь, каково это – чувствовать последний вдох, ощущать, как тело дрожит от боли… – И без того дрожащий голос все-таки сорвался, и продолжил Венти едва различимым шепотом, не замечая, как щеки прочертили две мокрые дорожки от слез: – Если ты был там… Расскажи мне, пожалуйста. Как ты, почему ты сейчас здесь, а не с ним… ней… – С ней. Лепесток выпал из разжатой руки и медленно опустился на пол. Нет смысла держаться за то, что давно обратилось пылью на полях сражений. – У меня… была невеста, Ваше Величество, – тихо начал он и запнулся, боясь выдать лишнее. Чжунли не связывал себя обрядом, но на войне помолвки едва ли когда-то начинались с Церкви. А затем посмотрел на терпеливо сидящего на кровати Венти и вдруг осознал, что никогда с ним об этом не говорил. Ни с кем об этом не говорил. Он Император, треть страны в руинах, у него нет времени, нет возможности, боль и память теряются где-то под золотым блеском рогов и каменными иглами, нужно успокоить Сяо, нужно найти тех, кто возьмет на себя внутреннюю политику, нужно узнать, как Венти, нужно успокоиться-успокоиться-успокоиться, нужно научиться себя контролировать, нужно назначить ответственных за восстановление, нужно предотвратить голод, нужно уничтожить остатки еретиков, нужно перестать представлять опасность, нужно добраться до Венти, он Император, он старше, он опытнее, он должен быть опорой и поддержкой, плакаться и некогда, и неуместно, не перед Венти, не перед Сяо, тем более не в Церкви, потом, после, еще позже, когда будет День Памяти, когда будет “Последняя песня глазурных лилий”, но для слов так и не найдется ни места, ни времени, и даже сейчас слов нет, есть только родная, привычная, слитая с его личностью тоска и неловкая попытка убрать волосы за левое ухо, как будто у него сохранились волосы или сережка. – Когда война подходила к концу, она действительно… умерла у меня на руках. Он никогда не говорил об этом, он никогда ни о чем не говорил, ведь наследнику рода Гео не пристало давать эмоциям взять над собой вверх, но Чжунли уже столько раз нарушил это правило, что продолжать держаться за него было бессмысленно. – Я желал бы… желал бы дать вам готовый ответ, однако… Не думаю, что он где-то существует. – Венти продолжал смотреть, серьезно, участливо, вдумчиво, и слова сами слетали с языка, наконец находя выход. – Мы, кажется, совсем разные, Ваше Величество. Потому что первое время все, чего я желал – это месть, и разум мой не знал ничего, кроме мести, желания убивать, забирать сотни чужих жизней в ответ за то, что у меня забрали одну. Была война, но я видел врагов во всех, в каждом, кто посмел приблизиться ко мне, в каждом, кто посмел оказаться причастным и непричастным к моему горю. Я чувствовал каждую смерть и безуспешно пытался найти в них утешение, словно я действительно что-то исправил, словно… от этого и боль, и горе, и чувство вины исчезнут. Я… почти потерял рассудок. – А после? – мягко спросил Венти, когда пауза затянулась слишком сильно. "После был ты". – После… Мой… друг… Я почувствовал его присутствие… И мой… – Сын? Наследник? – Младший товарищ помог мне прийти в себя… Не буду отягощать вас подробностями. Мы… кажется, совсем разные, Ваше Величество, – грустно улыбнулся Моракс. – Род Анемо не убедить долгом. Я же держался только на нем. Я нес ответственность слишком за многое и слишком за многих, чтобы позволить себе уйти. Я не мог оставить все, чем она так дорожила. И тех, кто дорожил мной. Венти долго молчал, не отпуская его руку. – Это… и вправду помогло? – Не сойти с ума – да. Избавиться от боли… едва ли. Время и близкие облегчают страдание, затягивают раны, но не излечивают шрамы. И мысли… о том, что я мог бы сделать больше, что не был рядом, что не был достаточно хорош, что столько не успел ни сказать, ни сделать… Я не знаю, Ваше Величество. Возможно, они не исчезнут никогда. – Моракс поднял голову и зацепился за его взгляд. Потому что сейчас как никогда он чувствовал, что ему нужно за что-то держаться. – Но я хочу ей верить. Хочу верить ее улыбке и ее словам о том, что она была счастлива. И я постарался тоже быть счастлив. Потому что я уверен – она бы этого хотела. Моракс не плакал; все еще, до сих пор не плакал, но Венти, словно взял эту роль на себя, позволял слезам свободно стекать по щекам на шею, и крупные капли падали с подбородка и мочили рубашку, одеяло и прижатый к груди гобелен. – А… друг? – одними губами спросил Венти. – Тот друг… что с ним? Что с вами? – Так… так вышло, что наши с ним пути разошлись, – выдавил Моракс и почувствовал, как у него пересыхает в горле. Он не врал, но правда была намного больнее. – Не по нашей воле, но… понимаете, вокруг была война. Полагаю, для него я уже давно мертв. И я не знаю, кем я остался в его памяти. Слишком много боли за раз – и на пол упал второй лепесток. Он ошибся, принеся сюда лилию, ошибся, так глупо и безрассудно пожертвовав собой, даже сама его смерть и перерождение больше похожи на одну большую ошибку Селестии, Бездны – сейчас это уже не имеет значения. – Чжунли, хватит. – Венти отпустил гобелен и накрыл его пальцы второй рукой, выводя из транса. – В этом нет ни моей, ни твоей вины. Эти лилии еще привередливее Моракса. Что бы ты там ни думал… это просто очень капризный и очень нежный цветок. Только и всего. – И Венти улыбнулся, слабо, неуверенно, одними уголками губ. И может быть, ему стоило остановиться здесь, но волна воспоминаний вынесла из глубин то, что терзало его с первых слез Венти три недели назад. – Ваше Величество… вы позволите мне тоже задать вам вопрос? – Голоса почти не было, но Венти понял и коротко кивнул, участливо глядя ему в глаза. – Я не смею сомневаться в тяжести горя, что легло на ваши плечи, и каждая секунда вашей скорби резонна и оправдана. Но, прошу, скажите… неужели Его Величество Моракс не оставил в вашем сердце ничего, кроме боли? Венти дернулся, но не огрызнулся и не сорвался, только слезы продолжали размеренно стекать по щекам и пальцы изо всех сил стиснули его руку, и Моракс мягко накрыл его ладони своей. – Я… Нет, это не так!.. я просто… – Ваше Величество, если вам сложно… – Нет!.. не останавливай меня. – Венти быстро замотал головой. – Моракс, мой милый Моракс… конечно же нет, просто с ним было так хорошо, так спокойно… Поэтому сейчас так больно. – Короткий всхлип тут же повлек за собой новую волну слез. – Знаешь… Все говорили, у него невыносимый характер, но это!.. это так, конечно, но на самом деле он очень добрый, и честный, и заботливый, и он… Когда он приезжал, мы могли н-не бояться отца!.. И еще он т-так красиво сражался, и так мило обижался, и даже к-когда ему было плохо, он всегда д-держался… И он единственный… кто остался с тех пор… И это… это все, его сл-лова, подарки, встречи в саду… Когда он сделал мне предложение, я был т-так счастлив!.. Т-то, как мило они ругались с Веннессой, как он краснел от похвалы дяди, как п-пытался заставить здесь расти свою лилию, т-танцы на фестивалях… Эт-то все… мои с-самые драгоценные воспоминания. – Венти уткнулся лбом в их сложенные руки и прошептал. – Прости меня, Моракс… милый Моракс, прости меня, я б-бы никогда не смог тебя ненавидеть… Я пр-росто… очень хочу снова быть с тобой. Я б-бы все отдал, чтобы еще раз увидеть твою улыбку – хоть власть, хоть голос… Я… счастлив, что был твоим мужем. Моракс заметил собственные слезы, лишь когда те каплями скатились вниз, и одна из дорожек пересеклась с губами, оставляя солоноватый привкус на языке. Горло сдавило слабой надеждой, что Венти все понял сам, и можно наконец закончить этой спектакль… …но Венти поднял голову, виновато улыбнулся и вытер щеки рукавом, разрывая переплетение рук. – Ох, прости меня, Чжунли… Не знаю, что на меня нашло. Я… не знаю, смогу ли когда-нибудь принять его смерть. – Венти погладил вышивку на его коленях, и улыбка медленно исчезла с его лица, оставив лишь затихающую печаль в глазах. – Мне не стоило соглашаться на встречу даже с первыми самозванцами. Ведь его тело в гробнице невозможно подделать, верно?.. Ох, Чжунли, ты что, плачешь?.. Неужели, я снова тебя обидел? Прости меня, я не нарочно! – Нет, нет, я… – Моракс быстро вытер ладонями слезы, прежде чем Венти дотянулся до его щек. – Я лишь хотел… хотел сказать вам… Венти остановился и склонил голову, и Моракс, собрав последние силы, улыбнулся и снова сжал его руку. – Безусловно, израненную душу не исцелить в мгновение, да и я для вас чужой человек… но я хочу, чтобы вы знали: я буду рядом, Ваше Величество. И там, где у вас не будет сил встать, я подниму вас, там, где у вас не будет сил идти, я понесу вас, а там, где у вас не будет желания ни на что из этого... что ж, клянусь, я буду рядом, пока оно не появится. Я буду вашими руками, ногами, глазами и голосом, вашим мечом и щитом; и вам не стоит бояться распоряжаться моей жизнью, ибо она, равно как мои душа, сердце и разум, принадлежит вам и только вам, В… – Моракс замер, чувствуя, как все его существо заставляет звуки складываться в одно родное и желанное слово, но выдохнул и закончил уверенно и твердо: – Ваше Величество.