Любовь – лучший учитель, чем чувство долга.
В стылом вечернем сумраке, в глушившем шаги густом тумане воины вокруг казались призраками, одинаково изломанными. Тоненький бледный серп луны висел над далекими деревьями, никак не способный посоперничать ни своим светом, ни красотой с огнями костров, разбросанных вплоть до самой опушки. Их красные всполохи вязли в сером цвете, делали его грязно-бурым, и оттого казалось, что над землей парила кровавая дымка. Темур поежился, ощущая, как туман оседал на кожаном доспехе, а потом соскальзывал за шиворот холодными каплями. Постоял еще немного, глядя на лагерь, и вернулся в шатер. Здесь впервые за прошедшие дни не было душно после пребывания двух десятков людей. Тегин потянул ремни нагрудника и вздохнул. Его шатер не должен был быть ставкой армии, но разбивать для этого отдельный ханский и вести обсуждения там ему казалось высокомерным. Тем более до сегодняшнего дня беки и даже Чолпан-хатун не высказывали недовольства, собираясь здесь… Но его, конечно же, высказал дядя. Баламир-ябгу, и без того затянувший сбор воинов Западного Небесного ханства дольше ожидаемого, прибыл утром и, узнав, что центром военных обсуждений стало жилище наследника, многозначительно хмыкнул. А к вечеру на другом конце лагеря стоял шатер, ничуть не уступавший тому, какой ставили когда-то для Алпагу-хана. И Темур, хотя старался этого не показывать, был рад, что теперь там, где он спал, перестал быть проходной двор. Сняв доспех и умыв лицо, он опустился на шкуру возле огня, провел ладонью по ножнам верного легкого клинка и задумался. Новости с границ ханства были ожидаемыми – там то и дело вспыхивали стычки тюрков с китайцами, заканчивавшиеся чаще тактическим отступлением, чем победой любой из сторон. Император, похоже, отнюдь не собирался на самом деле воевать, пришел погрозить и не был готов к подобному ответу. Это давало ханству время – как, впрочем, их неполная готовность давала время и разозленному врагу. А что императора разозлила непокорность зятя и поддержка беками решения о войне, говорило то, что китайцы сотворили в одном поселении, до которого все-таки смогли дорваться. Темур нахмурился, вспомнив ряды трупов, выложенные так ровно, по росту погибших, что не оставляло сомнений в своей показательности. От такого зрелища замутило не только молодых, но даже видавшего прошлую войну Салтука. У тегина к горлу тоже подкатила тошнота, и как он с ней справился, сам до сих пор не понимал. По крайней мере на мясо он не мог потом смотреть четыре дня. Но постепенно силы накапливались, разведчики приносили информацию, и многие ждали, что скоро их Небесное войско пойдет в наступление. Темур не считал это разумным и в этом был согласен с непривычно осторожным дядей. Двукратное преимущество врага – не такой уж большой повод для беспокойства, если ты обороняешься. Но, если идти в атаку, этот перевес станет смертелен для решившихся на подобное безумцев. Их же целью было победить, а не умертвить на поле сражения собственных людей… Ветер качнул огонь, и Темур повернул голову. Калсым, приставленный к нему ясаулом в помощь и охрану, бухнул кулаком по груди. – Мой тегин. – Говори. – С вами хочет увидеться воин Горного ханства. – Яман? Или Аккыз? Он видел Ямана и его невесту в лагере почти каждый день – они, в отличие от Аккыз, приехавшей только этим утром с последними горными, прибыли в ставку в числе первых вместе с Чолпан. Темур успел посостязаться со стрелком в меткости, потерпев три поражения из пяти попыток, но долгих разговоров они не вели. Чолпан-хатун, по-прежнему не доверявшая никому из небесных, держала верных людей подле себя и вообще казалась излишне нервной. Будто бы что-то случилось за те несколько суток, что прошли от того, как она покинула Небесный дворец, до того, как добралась сюда. Но что, Темур не знал, и похоже, Яман и Сырма до недавних пор тоже были в неведении… – Нет, мой тегин, это не стрелок и не девушка, – прервал его мысли Калсым. – Но говорит, у него есть для вас письмо. Темур хмыкнул. Вот новость… Он из горных больше не знал лично никого, тем более чтобы ему письма передавать. Или, может, это отправила Аккыз?.. – Впусти, – решил тегин, поднимаясь со шкур. – Сам останься снаружи. Вошедший воин был ему незнаком. Высокий, худой, с резковатыми чертами лица, он определенно был старше, но вряд ли намного. Он остановился сразу за порогом, оглядел наследника темными глазами внимательно, почти враждебно и очень медленно поднял к груди сжатый кулак, не опуская в поклоне головы. – Темур-тегин. Темур с трудом унял желание взяться за оружие. Выдохнул. – Здравствуй. Ты сказал Калсыму, у тебя для меня послание. От Чолпан-хатун? Или Аккыз? Воин усмехнулся, так же медленно вынул из-за пояса свернутое письмо. Судя по размеру, подумал Темур, текст должен был быть длинным. – Странно, что первой из женщин, от кого ты ожидаешь вести, ты назвал моего хана, тегин… а не мою сестру. Мое имя Туган. И, хоть мне это не по нраву, я дал Туткун слово передать это письмо тебе.***
– Хорошо, что Улу Эдже позволила мне остаться, – Тунай склонилась над ароматным настоем, заваренным из трав Кюн-аты. – Я бы сошла с ума в стойбище без тебя. – А я бы сошла с ума здесь без тебя, сестра, – улыбнулась Туткун, подавая ей чашу. – Что это? – Всего лишь отвар для хорошего сна. Мне показалось, это будет полезно. Я почти не спала прошлую ночь. А ты? Туткун приподняла брови в многозначном ответе, делая глоток теплого напитка со сладким вкусом кипрея. – Я поздно заснула и рано проснулась, – оттого, что они с Темуром говорили допоздна, оттого что они утром прощались. – Но я выспалась. Однако спасибо тебе за заботу. Этот день был очень долгим. День действительно тянулся бесконечно от утренней молитвы до позднего ужина, за которым Улу Эдже с сожалением смотрела на пустое ханское место, занятый прежде делами Кая ел за троих, Гюнсели не притронулась к еде вовсе, а Кырчичек с отвращением глядела на вернувшегося Батугу. Принцесса выходить из своих покоев отказалась, приказав принести туда ужин ей и послу. Туткун же сидела рядом с Тунай, которой Великая Эдже позволила присоединиться к ханскому столу, и думала о том, что надо было как-то улучить момент и поговорить с Батугой. Хотя бы просто так… познакомиться, что ли? Впрочем, больше, чем об оказавшемся неожиданно разумным тегине, Туткун сейчас размышляла о сестре. Никогда раньше она не скрывала от нее ничего, ни мелкого, ни тем более важного. Но вот теперь тайн, в которые не была посвящена Тунай, оказалось так много! И если о том, говорить ей о Батуге или нет, Туткун даже не задумывалась (это был не ее секрет, и подвергать близкого человека такому риску она просто не могла), то что казалось отношений с Темуром… Это было сложно. С одной стороны, Тунай, как любящая сестра, конечно же, желала ей счастья. С другой, ее отношение к Темуру было Туткун известно – Тунай его боялась и считала из двух «порченных» варяжской кровью наследников наименее достойным уважения, а тем паче любви. Кроме того, все принятые решения Туткун были предательством плана Чолпан, которому Тунай следовала уж как-то слишком покорно, согласившись даже стать женой Баламира, если возникнет такая необходимость. И потому впервые в жизни она боялась, что сестра, вечная подельница в их шалостях и часть ее души, не примет сделанного Туткун выбора. Не примет и расскажет Чолпан-хан, желая не наказать, но спасти от животного, которым считала Темура… – Туткун? – прикосновение к руке вывело из задумчивости. Тунай потрепала ее по плечу и подлила еще напитка. – Ты вдруг загрустила. Что тебя так тревожит? – Все то же, что и прежде… Тунай покачала головой. – Ах, сестра, ах! Никогда не было у меня такого чувства, но сейчас что ни день, то мне кажется, что ты что-то от меня скрываешь! Дело в Кая-тегине? – С чего ты взяла? – Туткун обхватила чашу ладонями. Она приятно грела похолодевшие пальцы. – С того, что мне и раньше казалось, что ты не желала свадьбы с ним. Как мы попали во дворец, ты не делала ничего, чтобы наследник в тебя влюбился… А уж я-то знаю, что ты это умеешь! Вспомнить только бедного Айбара – он, поди, до сих пор о тебе мечтает! – Что за ерунду ты несешь? Вот же дурочка… Сестра на ее слова ничуть не обиделась, кажется, вообще не услышала, продолжая говорить: – И когда наша хан решила вопрос с Алпагу-ханом, ты была совсем не рада. Чолпан этого не заметила, к нашему счастью, но я-то видела! Но если так, если ты не желала этой свадьбы, почему не рассказала мне? Туткун усмехнулась. – А если бы рассказала, что тогда? Ты бы Чолпан-хан упросила сделать тебя невестой Каи? – Я вовсе не об этом, – поморщилась Тунай. – Чолпан-хан желала сделать тебя женой Каи, меня – женой Темура, и я понимаю, почему. Я ведь не спорю, что ты и красивее меня, и умнее. И, когда Алпагу отказал в моем браке с рыжим тегином, а тебя назвал невестой Каи, Чолпан-хан не смогла бы изменить этого, даже если бы мы на коленях ее просили. Дело не в этом, Туткун. Я лишь не понимаю, отчего ты не делишься со мной тем, что у тебя на душе. Отчего ты скрываешь от меня свои мысли… Меня это очень обижает, сестра. Туткун опустила голову. Она и правда ее обижала, и в этой обиде виновата была не Тунай, которая не давала повода усомниться в себе, а лишь ее страх – не столько за себя, сколько за Темура. – Туткун?.. – Прости меня, – отставив чашу, она поднялась и пересела ближе к сестре, взяла ее за руку. – Прости меня, Тунай, ты права, я поступаю ужасно, скрывая свои чувства от тебя, и этому нет оправдания никакого, кроме моего страха. – Страха? Чего ты боишься? – Что ты расскажешь все Чолпан-хан. – Я разве когда-то раскрывала кому-то твои секреты, Туткун? – Тунай поджала губы. – Да и даже если Чолпан-хан узнает о том, что ты не хочешь свадьбы и не трудилась на тем, чтобы соблазнить Кая-тегина, разве ей есть за что гневаться на тебя? Ведь ты и слова против ее решения не сказала. Туткун нервно разгладила складки на юбке. – А если бы сказала? Если бы я сказала Чолпан-хан, что не хочу быть женой Каи, и попросила бы изменить решение, ты бы поддержала меня? Или ты бы осталась на ее стороне, на стороне ее плана? Чуть отодвинувшись, Тунай подобралась, уловив в прозвучавших словах главное. – «Ее» сторона? «Ее» план? Ты говоришь так, будто бы… – она замолкла, не решаясь закончить. И Туткун сделала это за нее: – Будто бы это уже не моя сторона и не мой план?.. А если так? Если это так, что ты сделаешь? Напишешь Чолпан-хан письмо и расскажешь, как ее предала главная надежда? Неожиданно отпихнув ее в сторону, сестра вскочила с лавки, едва не опрокинув кувшин с остатками отвара. – Свадьбы не будет, Тунай, – глядя в напряженную спину, произнесла Туткун. – Я не стану женой Каи. – Ты его невеста. – Но его женой не стану. – Почему?! – Потому что я стану женой наследника Темура. Тунай обернулась. – Наследника Темура? Мучительно долго сестра молчала, накручивая на палец какую-то выбившуюся из пояса нитку. Потом вернулась обратно на лавку, присев на самый край. – Туткун, что он сделал? Скажи мне, скажи, никто не услышит, кроме меня, тебе незачем врать! Ты приглянулась ему, и он не стерпел, что тебя посватали Кае? Скажи: он пришел к тебе? Угрожал? Или… – она охнула, вдруг осененная страшной догадкой. – Да покарает его Тенгри… сестра, умоляю, скажи, что он не… Ты оттого говоришь, что свадьбы с Каей не будет?! Туткун помотала головой, с трудом продираясь сквозь поток бессвязной чуши, которую слышала. – Он не что?.. – Он… – Тунай запнулась, округлила большие выразительные глаза. И прошептала: – Он тебя силой взял? Два или три удара сердца Туткун пыталась подобрать слова. В конце концов спросила: – Тунай, ты из ума выжила? – Туткун, я никому не скажу, обещаю… – Верно, не скажешь. Потому что не о чем говорить. И клянусь, если я еще раз подобное от тебя услышу, я тебя ударю! – кажется, она не дала сестре пощечину за такое оскорбление тегина раньше только лишь оттого, что впала в ступор. – Темур не зверь, не чудовище, да попробуй же ты это понять! Все совсем не так, как ты себе представила. Послушай меня… Это оказалось невероятным облегчением – рассказать Тунай все от начала до конца, перестать скрывать и к тому же поделиться с родным человеком чувствами. Впрочем, рассказывала она не все, опускала детали, не игравшиеся для других роли в этой истории, но важные для нее самой. Детали мимолетные, пленительно-сладкие, жаркие… Нет, делиться этим Туткун не была готова даже с сестрой. Это происходило только между Темуром и ней и не касалось больше никого. – Ты сошла с ума… – сделала вывод Тунай, залпом допивая отвар. – Я многое могла представить, Туткун, но чтобы ты – и влюбилась в это животное?! – Не говори так. Ты повторяешь то, что слышала от других, о человеке, которого совсем не знаешь. – Не знаю? Я разве не должна была стать его женой? Я разве не наблюдала за ним поэтому, не изучала? Темур-тегин жестокий воин, знающий только язык силы. Он женат, но все знают, что не любит свою жену. Ладно, она китаянка, дочь врага, и брак был политическим – конечно, он не был этому рад. Но Мей Джин – красивая и умная девушка, хитрая и искусная, как все китайские принцессы. Как думаешь, почему за столько лет она не смогла влюбить тегина в себя? Да потому что он не способен на любовь, только на жестокость! – Или потому что он видит, какая его жена, – Туткун выделила это слово будто оскорбление, – дрянь. Тунай, ты ведь хорошо меня знаешь, ты много раз говорила, что моей гордости хватило бы, чтобы стать бике, не родившись ею. Неужели ты думаешь, что я, будь я влюблена или нет, желала бы стать женой мужчины, если бы он относился ко мне жестоко? Тунай неуверенно покачала головой, и Туткун улыбнулась. – Поверь мне, сестра, в том Темуре, которого я вижу перед собой, ничего нет от того, каким его рисуют другие, каков он с китаянкой, каков был и с тобой не раз. А причиной его гнева, который он срывал на тебе, были я и те мои слова, которые ему донесла Мей Джин. Я обидела Темура, и оттого он злился. – Сложно поверить, что его можно обидеть… – Я не горжусь тем, что мне это удалось, – тяжело вздохнула она. – И не прошу тебя понять мои чувства и тем более помогать мне. Я прошу только не выдавать меня и Темура Чолпан-хан. Если она узнает, она убьет меня, и Темур тоже пострадает. А если пострадает он, Улу Эдже не оставит от нашего стойбища даже памяти. Поэтому прошу, если не ради меня, то хотя бы ради нашего народа, – не выдавай нас! Она снова взяла Тунай за руки, сжала, вкладывая в этот жест свою мольбу. Сестра вздрогнула, и на миг Туткун показалось, что сейчас она уберет руки, отвернется от нее… Однако, помедлив еще немного, Тунай все-таки кивнула. – Конечно, я не выдам тебя, Туткун. Потому что хоть я и не понимаю, как можно любить наследника Темура, и не могу представить его таким, каким ты описываешь… Но я люблю тебя. Я никогда не сделаю ничего, что тебе навредит. А Чолпан-хан ужасно разозлится на тебя, если узнает. Хотя… она ведь все равно узнает… Туткун выдохнула и, чувствуя свалившуюся с плеч гору, порывисто обняла Тунай. – Я надеюсь, когда она обо всем узнает, перед нашей с Темуром свадьбой уже не будет препятствий. К тому же, если Аккыз права, и письмо, очернившее госпожу Тылсым, окажется ненастоящим, у нас появится возможность не отомстить Алпагу-хану, а воззвать к справедливости. Ведь, как ни крути, хан любил нашу бике. Это ли не станет для него худшим наказанием – узнать, что он лишил жизни невиновную? Ну а ты, – она разомкнула объятия и хитро прищурилась, глядя на сестру, – в любом случае сможешь стать женой Баламира, если захочешь. И план Чолпан-хан не пострадает. – Вот теперь я тебя узнаю, сестра, – Тунай усмехнулась. – А то уж подумала, что ты от любви совсем голову потеряла. «Ты даже не представляешь, насколько», – улыбнулась Туткун. Но вслух сказала иное: – Я так рада, что больше не буду скрывать это от тебя. Я чувствую себя такой легкой, что точно засну в одно мгновение! – Это от трав Кюн-аты, а вовсе не от откровенности, – засмеялась сестра. – И мне уже спать хочется. Давай ляжем. Туткун кивнула. После отъезда Чолпан-хан Чалаир предложил подготовить для Тунай маленькую комнатку, в которой прежде спала Тильбе, но сестры решили, что кровать в покоях невесты была достаточно большой, чтобы они уместились вдвоем. Так и веселее было, и безопаснее. Когда Тунай завернулась в покрывало, Туткун перевернулась на бок, к окну. В него было видно темное, усыпанное холодными звездами небо. Одинаковое для нее и того, кто был сейчас далеко.*
Утро началось поздно: после всех тревог, запитых настоем кипрея, они с Тунай спали, как убитые, и, когда Туткун все-таки смогла разлепить тяжелые веки, сестра еще посапывала в подушку. Туткун не стала ее будить, оделась, сама привела себя в порядок и тихо вышла. Хотела заглянуть на кухню, поскольку завтрак они точно уже проспали, но не дошла. На каком-то из поворотов ее дернули за руку, втаскивая в тупик, и Туткун резко обернулась, вырывая локоть из жестких незнакомых пальцев. И обомлела, хотя и готовилась к чему-то подобному. – Батуга… Тегин, как и говорил Темур, разительно отличался от себя самого, когда не играл умалишенного: в глазах блестел острый и живой ум, голова была вздернула вверх, и не так бросались в глаза увечья. – Ну здравствуй, Туткун-хатун, – улыбнулся Батуга. У него была мягкая, чуть застенчивая улыбка, не вязавшаяся с горделивой позой. – Здравствуй… – она опомнилась, огляделась, боясь быть замеченной, и тегин успокоил ее тут же. – Не волнуйся, после завтрака и до обеда здесь почти никто не ходит. К тому же, Улу Эдже приказала Йибек побольше занимать служанок, чтобы не болтались без дела. Так что все моют полы. – А все-то ты знаешь… – Когда не можешь говорить, остается наблюдать. Пойдем. Батуга сделал шаг к нише с чашами-свечками, повернул резной цветок, и каменная плита из литой глыбы превратилась в небольшую дверь. Туткун, стараясь не задерживаться, скользнула вслед за ним в еще один тайный коридор. – Как ужасно глупо, если подумать, – произнес Батуга, неспешно двигаясь вперед по туннелю и, кажется, обращаясь к стенам, а не к ней. – Я столько лет скрывался ото всех, и никто ничего не подозревал. И я был уверен, что Темур уж точно будет последним, кто мог бы меня раскрыть. – Почему же? Она не стала спрашивать, считал ли Батуга, как и многие другие, своего брата глупым, но тот понял скрытый смысл ее слов. – Темур – самый честный человек из всех, кого я только встречал. Он не способен ни на подлость, ни на предательство. Поэтому он никогда бы не заподозрил меня в притворстве, помня, что и я когда-то был таким же честным. Он остановился, то ли выбирая направление на развилке, то ли переводя дух, и Туткун осторожно положила ладонь на его плечо. – То, что ты перестал быть таким, не твоя вина, Батуга. Твой отец обошелся с тобой так жестоко, как не всякий враг обходится с врагом. То, что ты, будучи напуганным ребенком, придумал такой план, достойно уважения невзирая ни на что. Батуга грустно улыбнулся. – Вот именно, Туткун, – я был напуганным ребенком. Не мог ничего изменить и очень хотел жить… Я думал, я умру, когда отец пронзил сердце моей матери мечом. Я хотел умереть в тот миг! Но, когда смерть подошла ко мне, я не смог ее встретить, я испугался ее! Однако теперь я вырос и больше не боюсь своей смерти. Но я очень страшусь потерять тех немногих, кого люблю и кто любит меня. И Темур один из этих людей. Поэтому я молчал перед ним все эти годы, хотя иногда мне очень хотелось заговорить… – он вздохнул и повернул в правый коридор. – Я надеюсь, брат сможет меня простить. Я не хотел причинять ему боль… Хотя и знал, что делаю это. – Надеюсь, у вас обоих будет возможность это обсудить. – Надеюсь. Над нами нависла война… так невовремя! Они вышли в просторный каменный зал, в котором Туткун уже была с Темуром, когда они шли к выходу в лес. Сейчас здесь, как и тогда, бежала по полу струйка воды и лежали у стены шерстяные покрывала. – Сомневаюсь, что войны когда-нибудь случаются вовремя, тегин. Ты привел меня сюда, чтобы обвинить в этом? Батуга замер, явно не ожидав от нее такого. Хмыкнул. – Вижу, Темур ничего не скрыл от тебя о нашем разговоре… – Я честна с твоим братом, Батуга. Он всего лишь платит мне тем же. – А о том, что Аккыз – Коготь, ты моему брату тоже рассказала? Туткун стиснула зубы. Вот же безрукий… – Нет. А ты предлагаешь рассказать? Открыть Темуру, так любящему своего отца, что это Аккыз пыталась убить хана? Что это она столько лет грабила ваши караваны, что это из-за нее гибли воины Небесного ханства, что ради сохранения своей тайны она убила ни в чем не повинного Гёкмен Баши Кырача, исполнявшего свой долг? – на лицо Батуги набежала тень, и Туткун самодовольно улыбнулась. Может, тегин и был умен, но и ей было чем ответить на его нападки. – Как думаешь, если я расскажу все Темуру, обойдется он на этот раз одной пощечиной? Или же отправит Аккыз на заслуженный суд? Ведь если ты – его брат, и тебя он не предаст, то кто она для него? Всего лишь чужой воин, та, кто посмела поднять на него меч и ударила со спины… – Хватит! Батуга неожиданно подскочил к ней, сжал в кулаке рукоять деревянного меча, и Туткун неосознанно сделала маленький шажочек назад. Это было странно: калека не представлял для нее опасности, с ним она, пожалуй, справилась бы и в одиночку, в отличие от Темура… И все же никогда, даже в моменты ярости, Темур не вызывал в ней и капли того страха, который проснулся сейчас. – Хватит, – заметив ее реакцию, тегин отступил. – Я понял тебя, и ты права – брат не пощадит Аккыз, если узнает правду. Но отчего ты все-таки молчишь? Вы ведь с Аккыз не подруги. Туткун покачала головой. Она подозревала, что Батуга знал ответ, но заставлял ее произнести вслух. – Я молчу оттого, что, хоть я и предала Горного хана, горный народ всегда останется моим народом. Я всегда буду защищать любого из нас. Даже Аккыз, сколько бы глупостей она ни совершила. Ведь, что ни говори, если бы не Коготь, многие люди в нашем стойбище умерли бы с голоду. Он вздохнул. – Я действительно сказал Темуру, что он совершил глупость, договариваясь с Мей Джин… Я сказал так, потому что это правда, если смотреть на все глазами разума. Но я понимаю, что Темур тогда думал сердцем, и не могу его за это винить. Будь я на его месте… – он замолк, слишком пристально разглядывая голые каменные стены. А затем резко сменил тему: – Сегодня утром во дворец приезжала Тильбе. – Тильбе? Зачем? – Она позвала Кюн-ату. Я не знаю, зачем, у Кюн-аты не было времени бегать ко мне с объяснениями. Но что-то случилось, похоже… – Мало ли. Горное ханство готовится к войне, как и все. Может, Чолпан-хан попросила Кюн-ату собрать трав или что-то такое. – Может… Просто сегодня утром они с Аккыз собирались разрыть курган Тойгар-хана… Туткун пожала плечами, глядя на задумчивого наследника. – Тогда тем более не вижу причин для беспокойства. Наверняка Чолпан-хан захотела еще раз помолиться перед этим и спросить позволение Тенгри. Только и всего. – Я хочу верить, что ты права. Но отчего-то не могу… Она хотела было съязвить в ответ, но прикусила язык. Для тегина как ни для кого другого было важно добыть печать Тойгар-хана, так что его волнение было понятно. Тем более здесь, в полном неведении. – Не волнуйся, скоро мы все узнаем. Аккыз обязательно сообщит новости. Даже если она не сможет приехать сама, их передаст Кюн-ата. Но, если ты не против, я бы предпочла дождаться вестей снаружи. Батуга хмыкнул и, повыше подняв факел, развернулся обратно. Он вывел ее тем же путем, каким привел сюда, но перед самым выходом остановился. И спросил неожиданное: – Туткун, скажи… ты правда не собираешься стать женой Каи? – Вот тебе раз, – она от удивления всплеснула руками, задев локтем стену. – Во-первых, не собираюсь. А во-вторых, да или нет, – тебе какое дело? К еще большему ее удивлению, тегин заметно смутился. – Как я говорил, я желаю защитить тех, кто любит меня и кого люблю я. Темур влюблен в тебя. Я никогда прежде не видел его таким, никогда не слышал, чтобы он говорил о девушке так, как говорит о тебе. И если ты играешь с ним, это разобьет его сердце… – Я не играю. – …Но еще я волнуюсь за Гюнсели. – Гюнсели?.. – Да. Она очень добра ко мне, – с теплой улыбкой сообщил он. – Во многом из-за нее и Кая перестал нападать на меня так явно, и Гюнсели мне как сестра, а я ей как… Хотел бы я сказать «как брат», но скорее как молчаливый слушатель ее бед. А она часто плачет, только никто не знает. Туткун покачала головой. Вот чего она не могла предположить, так это что сердобольная Гюнсели плачется в кафтан безумца. – Что же ее так расстраивает, что она не может обсудить с Каей? Или тегин ее и огорчает? – Нет, Кая никогда ее не обижал. Дело в Улу Эдже. Вернее в том, что она хочет наследника, а Гюнсели никак не может забеременеть, – Батуга тяжело вздохнул и повернул скрытый в стене рычаг. – Теперь, когда ты стала невестой Каи, она боится не только того, что он влюбится в тебя, но и что ты родишь ему сына… по крайней мере прежде нее. – Уверяю тебя, рожать ребенка Кае я не собираюсь, – пробормотала Туткун, выходя на свет. – Ни вперед Гюнсели, ни после. – Тогда хорошо. Иди, а то тебя, наверно, уже ищут. И, кивнув на прощание, Батуга снова скрылся за каменной плитой. А на ханской кухне, помимо завтрака, ее уже ждала Тунай. – О, сестра, куда ты подевалась?! – Гуляла, – подвинув в сторону пустой кувшин, Туткун забралась к ней на подоконник. – Ты не видела Чалаира? – Не видела. Зачем он тебе? – Хочу решить одну проблему. – Какую? – Тунай, предчувствуя тайну, наклонилась ближе. – Ну же, сестра, не томи! Утащив с ее тарелки лепешку, Туткун благодарно кивнула повару за еду и понизила голос. – Я подумала вот о чем… Ты вчера верно сказала: Чолпан-хан сама ни за что не согласится отказаться от моей свадьбы с Каей. Но что, если смысл в этом браке пропадет? Может, тогда она не будет так уж против расторгнуть помолвку? Тунай с сомнением наморщила нос. – Может, и не будет… Но как брак может потерять смысл? Не собралась же ты убить тегина, в самом деле? Туткун воздела глаза к потолку. – Тенгри, ну почему ты всегда сначала думаешь о плохом? Конечно, не собралась. Вспомни, зачем Чолпан эта свадьба? – Чтобы ты родила первого наследника, который стал бы в будущем ханом… – Верно. И, пока был шанс на быструю свадьбу, разрушить этот план иначе, как договорившись с самим Каей, способа не было. Но теперь о церемонии речи не пойдет, пока не закончится война. А это дело долгое. Такое долгое, что, глядишь, первого наследника может успеть родить та, которая уже является женой Каи… – Гюнсели? Но она ведь… – сестра ахнула. – Туткун, Чолпан-хан и вправду тебя убьет, если ты сделаешь то, о чем сейчас думаешь! Туткун усмехнулась, чувствуя какой-то охотничий азарт. – Чолпан-хан далеко. И, если Гюнсели забеременеет, кто сообщит ей об этом? Никто. Если все сложится, она узнает о ребенке, когда будет уже поздно делать что-то… безопасное. А на убийстве беременной женщины не пойдет даже наш хан. Таким образом моя свадьба с Каей потеряет всякую ценность. – Но Чолпан-хан все равно узнает, что это ты устроила, – Тунай смотрела на нее со смесью опаски и восхищения. – Разве? Когда Алпагу-хан отдал дворец на «разграбление» простых людей, они вынесли с кухни почти все, в том числе и запасы терновника. Чалаир сказал об этом мне, но я не успела передать Чолпан-хан. Тогда это вышло не нарочно, просто слишком быстро побежали вперед события. Теперь же небольшой провал мог оказаться очень на руку. – Скажем, мы с Чалаиром упустили это, занятые другими делами: помолвкой, курултаем, теперь войной… Думали, травы остались, и их по-прежнему добавляют в любимый щербет Гюнсели. А когда спохватились, стало поздно, – и она пожала плечами, показывая, насколько поздно это должно произойти. – Скажем: да, виноваты, но что тут теперь поделаешь? Может, так решил сам Небесный Тенгри? Тунай крепко задумалась, и, пока она размышляла, Туткун закончила почти остывший завтрак. – Так что скажешь, сестра? – Как будто от моего ответа что-то зависит, – вздохнула та. – Ты ведь уже все решила. Скажи мне только одно, Туткун: ты не боишься, что сама себе этим выроешь яму? – О чем ты? – Терновник добавляли в напитки не только Гюнсели-хатун, но и Мей Джин. Конечно, Темур-тегин сейчас уехал, но наверняка еще не раз вернется во дворец, пока будет идти война. Вернется и будет ночевать со своей женой… «Ни одна традиция, ни один хан, ни один император не заставят меня отныне провести ни одной ночи с Мей Джин…» Туткун коснулась пальцами губ, вспоминая ночь, проведенную с Темуром втайне от всех, полную чего-то даже более сокровенного, чем это можно было бы представить. – Нет, не боюсь. И довольно об этом. Ты права, решение я уже приняла. К тому же… Я обещала Темуру. Поперхнувшись остатками воды, Тунай вытаращилась на нее с неприкрытым ужасом. – Сестра, не говори мне, что ты рассказала и об этом тегину! – Хорошо, не скажу. – Туткун! – Что? Ты же попросила не говорить!.. Да, я рассказала. – Ой-ой… – Тунай покачала головой. – И как он к этому отнесся? – Тогда никак, ему и без того было на что злиться. А вчера утром взял с меня слово, что мы больше не будем травить Гюнсели. Сестра всплеснула руками, не находя слов от такой ее откровенности. Туткун прикрыла глаза. – И еще, – прошептал Темур, мягко рисуя на ее щеках круги большими пальцами, не отодвигаясь, так что каждое его слово горячим дыханием оседало на ее губах, – пообещай мне кое-что, Туткун. – Что? – на нем снова был доспех, и потому приходило обнимать тегина за шею, а не за плечи. – Пообещай, что отныне вы перестанете добавлять в еду и напитки Гюнсели то, что добавляли, чтобы она не забеременела. Туткун кивнула. Она и сама уже думала об этом, но не могла решить такое при Чолпан-хан. Теперь же травить Гюнсели дальше не было ни повода, ни душевных сил. – Обещаю. Ты злишься? Она не стала уточнять, однако Темур понял. Ведь из-за действий Чолпан-хан не могла забеременеть не только жена Каи… – По правде сказать, нет. Я никогда не хотел детей от Мей Джин: ни как от китайской принцессы, ни просто от нее как женщины. Пожалуй, – он усмехнулся слегка, – когда все закончится, я даже скажу Чолпан-хатун спасибо. От себя и от нашего ханства, которое она уберегла от китайского наследника.