Мы любим, потому что это единственное настоящее приключение.
Чалаир, которого она все-таки поймала после того, как солнце уже перевалилось через зенит, опять принялся стенать раньше, чем услышал план, и Тукун окончательно убедилась, что такая реакция у слуги выработалась на нее за прошедшее со дня знакомство время. Правда, узнав, на что он ей понадобился, он тут же повеселел, обнял ее и даже подорвался расцеловать в обе щеки, но Туткун со смехом вывернулась. – Ай, девушка, вот бы ты всегда приносила мне такие хорошие вести! Тогда и я буду тебе тем же отвечать. – А для меня есть добрые вести? – Ну, доброй она будет или нет, зависит от тебя, – посерьезнел Чалаир. – Улу Эдже вечером собирает невесток. Чую, ты станешь главным блюдом на этом собрании, хатун. – Понятно… Туткун давно ждала, когда Великая Эдже соберется с ней поговорить. Решение о свадьбе и помолвка были такими скорыми, что у будущей свекрови не выпало шанса поближе познакомиться с невесткой. До вечера Туткун предпочла оставаться в покоях с сестрой. Спокойное время после пленения у них было редкостью, и просто посидеть у огня и помолчать казалось таким прекрасным, что за этим можно было бы провести вечность… Но вот за ней пришла служанка, и пришлось подниматься. В приемной Улу Эдже было тепло и пахло лавандой и абрикосом. Мать Темура сидела во главе столика, заставленного фруктами, сладостями и чашами, пока пустыми, и смотрела на Гюнсели, занявшую место по ее левую руку. Девушка молчала, потупив глаза, и Туткун задумалась, не совершила ли та еще какую-то глупость?.. Или, может, просто опять не смогла порадовать новостью о ребенке. – Туткун, дочка, проходи. Улу Эдже перевела внимание на нее, указала на место возле Гюнсели, и Туткун опустилась на подушку. Их сторона теперь была занята, напротив было пока пусто: ни Кырчичек, ни Мей Джин. – Благодарю, Великая Эдже. Пусть Небесный Тенгри сделает этот вечер добрым, а завтрашнее утро счастливым. Как здоровье нашего хана? – Без изменений. Ваш лекарь говорит, нужно время. Туткун, не скрываясь, смотрела на первую и вот уже пятнадцать лет единственную жену Алпагу-хана. Эта женщина вызывала в ней противоречивые чувства. С одной стороны, она бесспорно была очень умна, не лишена справедливости и любила своего мужа и свою страну. С другой, с умом в ней равно было жестокости, причем не только к врагам, но и к собственным детям. Темуру доставалось больше, Кае меньше, но образцом материнства она не выглядела ни для одного из сыновей, а тем паче невесток. – Кюн-ата прекрасный лекарь. Если кто и сможет поставить тяжело раненого на ноги, то он, – и, следуя за вдруг промелькнувшей мыслью, она добавила, переведя взгляд на Гюнсели: – А пока он здесь, возможно, мог бы помочь не только Алпагу-хану. Вздрогнув, жена Каи подняла на нее уставшие удивленные глаза, явно хотела что-то ответить… Однако не успела. Дверь распахнулась, и в приемную, следуя приглашающему жесту, шагнули сначала принцесса, а за ней дочь ябгу. «Только бы эти каким-то образом не сговорились, – подумала Туткун, наблюдая, как жена Темура и невеста Батуги занимали места на подушках напротив. – А не то весь мир рухнет в царство Эрлик-хана». – Ты все же вышла из своей комнаты, Мей Джин, – заметила вместо приветствия Улу Эдже, делая служанке знак наливать щербет. Китаянка сдержано приподняла уголки губ. – Я чувствовала себя нехорошо в последнее время, Великая Эдже. Сейчас мне лучше. Вы звали своих невесток, и я пришла. Устроившая их собрание кивнула. – Сейчас в нашем ханстве непростые времена. Наши мужчины заняты войной и покинули дворец либо остались здесь, но мыслями на поле сражения. Поэтому я хочу быть уверена, что их жены и невесты понимают, как важны их слова, поведение и поступки. Она подняла свою чашу, оглядела всех по очереди, чуть дольше задержав абсолютно бесстрастный взор на Мей Джин. Принцесса ответила все той же призрачной улыбкой, от которой по спине Туткун ползла призрачная холодная змея. – Однако я позвала вас не только за этим. В моем доме за краткий срок прибавились сразу две невестки, – сделав глоток, Улу Эдже кивнула Кырчичек и ей. – И если о дочери ябгу мне все известно, то о дочери Гор я знаю лишь то, сказала Чолпан-хатун. А этого недостаточно. Туткун склонила голову, давая понять, что эти слова ее ничуть не удивили. Взяла из вазочки покрытый медом орех. – Вы правы, Великая Эдже, меня не представили вам образом, достойным жены хана и матери моего будущего мужа. Но я прошу вас не гневаться за это на Чолпан-хан. Времена и тогда были уже неспокойными. Гюнсели, лишь только немного оттаявшая, ощутимо напряглась. Кырчичек, поняв, что ее за этой беседой донимать не станут, принялась скучающе вертеть кольцо на пальце. Мей Джин сидела с абсолютно прямой спиной, глядя на нее неотрывно. А Великая Эдже впервые улыбнулась ей пусть не слишком широко, но искренне. – Рада, что ты понимаешь это. Тогда исправь оплошность времени и расскажи нам о себе, Туткун. Твоя семья – кто эти люди и где? Чолпан-хатун сказала, твоя мать родила семерых детей. Ты здесь, твоя сестра тоже. Где же остальные, где родители? Или Чолпан-хатун солгала нам? Туткун поднесла к губам чашу, запивая горьковатый медовый вкус. – Как можно, Улу Эдже?.. Чолпан-хан не лгала вам. Моя мать и правда родила семерых детей. Но она, как и почти вся моя семья, давно лежит в курганах Горного ханства. Смотря на мать Темура, Туткун почти не видела Кырчичек, но показалось, что та отвела глаза. Баламир-ябгу похоронил жену молодой, когда единственной дочери еще не исполнилось пяти лет, – это знали все. Сочувствие отразилось и на лице Гюнсели, и даже дрогнуло что-то в чертах суровой варяжской княжны – может, искренне, а может, лишь чтобы завоевать доверие. И только китайская принцесса не выказывала никаких эмоций. – Мой отец был воином и охотником, лучшим следопытом нашего народа. Мать же была родом из Восточного Небесного ханства. Она приехала в Горы в сопровождение невесты Тойгар-хана, будучи ее близкой подругой. Она сделала еще глоток, давая Улу Эдже время задать вопрос, если та захочет, и очень надеясь, что его не последует. Говорить вслух, что мать была двоюродной сестрой жены Горного хана, не хотелось. Ведь тогда стало бы ясно, что пусть и по материнской линии, но Туткун была дальней родней Чолпан-хан… а значит, и Тылсым-бике. К счастью, род ее матери Улу Эдже не заинтересовал. Верно, она решила, что дружить с дочерью бека могла дочь любого другого бека, и тратить время на выяснение таких несущественных подробностей глупо. Поэтому она просто кивнула, и Туткун продолжила. – Так моя мать встретила моего отца. Они полюбили друг друга и поженились. У них родились четыре сына, а после – первая долгожданная дочь… – Ты. – Да, Великая Эдже. Когда мне исполнилось три года, мама забеременела вновь. Это были близнецы: мальчик и девочка. Ничто не предвещало, но роды случились преждевременными. Первой на свет появилась Тунай, а потом… – она, конечно, не помнила тот день в силу возраста, но отец от детей ничего не скрывал. – Папа говорил, все случилась так быстро, что даже Кюн-ата не смог помочь. Наша мама и мой новорожденный брат умерли. Так мы остались с отцом. Он растил нас и воспитывал. – Он больше не женился? – подала голос Гюнсели, несмотря на холодность, слушавшая ее с большим интересом. Туткун покачала головой. – Нет. Отец говорил, ему и без того хватало с нами хлопот. Да и маму он очень любил, до самой смерти оставался ей верен. Улу Эдже наморщила лоб, и Туткун запоздало подумала, что, пожалуй, сказала это зря. Но жена Алпагу-хана не стала цепляться к словам. – Как он умер? – На войне. Алпагу-хан воевал с Китаем, отец и два брата уехали в числе других горных воинов… и не вернулись. Те времена были горестными для многих, но сразу трех мужчин хоронила мало какая семья… Пытаясь справиться с чувствами, Туткун опустила голову. Сейчас ей ужасно не хватало рядом Темура, в плечо которого можно было уткнуться, в чьих надежных руках можно было спрятаться от бед… – Заботы о нас приняли на себя Тойгар-хан и Чолпан-бике, – она все-таки прогнала слезы, подняла взгляд. – А потом наш хан был убит, и много лет наш народ выживал с трудом. Увы, этого труда не хватило, чтобы сохранить жизнь моему брату Турану. Туран погиб в набеге на караван Небесного ханства, и его изрубленное тело привезли к порогу их юрты спустя только шесть дней, но это Туткун рассказывать тоже не стала. Лишнее. – Это случилось пять лет назад. Так мы остались втроем: я, Тунай и Туган – младший из моих старших братьев. Вот история моей семьи и моей жизни, Улу Эдже. Она закончила наконец, допила остывший щербет до дна. Великая Эдже молчала, разглядывая ее внимательно, цепко, но без неприязни. Мей Джин смотрела на свои сложеные ладони, и в ее чаше напитка не стало меньше ни на глоток. Гюнсели, кажется, все никак не могла решить, что чувствовать к невесте своего мужа: то ли ненависть, то ли сочувствие. Кырчичек думала о своем. – Где он сейчас? – Простите? – Туткун непонимающе приподняла брови, пытаясь понять, что имела в виду Улу Эдже. – Твой брат – где он сейчас? – Не знаю. Незадолго до нападения ваших воинов на наше стойбище он нанялся в караван Ильдар-бека, идущий по Шелковому пути. Ильдар был беком Восточного Небесного ханства и одним из тех немногих, кто не воротил нос от Горного народа. Не помогал прямо, но брал в свою охрану их воинов. Так и Туган уже дважды ходил с его повозками по торговому пути, и каждый раз Туткун и Тунай страшились, что брат не вернется. Но пока Небесный Тенгри хранил оставшегося мужчину их семьи. Пока. Несмотря на подготовку к этой беседе, настроение Туткун испортилось, и на еще несколько вопросов она ответила почти односложно. Великая Эдже пенять ей на это не стала, жестом отправила прочь служанку с опустевшим кувшином, тем самым давая им понять, что встреча почти окончена. И напоследок спросила: – Туткун, скажи, ты уже выбрала ткань? Она оторвалась от разглядывания узора чаши, покопалась в памяти и нашла там относившееся к делу. – Да. Благодарю вас, все подаренные вами ткани прекрасны. Я выбрала из них пока две. – Какие? – Темно-багряную и синюю. Великая Эдже снова улыбнулась, кивнула отчетливо одобрительно. Конечно, она оценила выбор новой невестки: насыщенный темно-красный был цветом власти и силы, цветом самой Улу Эдже, и, как любой ценившей себя женщине, ей было приятно знать, что ей подражают. Синий же был в ее понимании цветом Каи и оттого подходил его будущей жене. Туткун опустила голову, скрывая собственную улыбку. Да, она выбрала красный, дабы польстить жене хана, – но еще потому, что этот цвет был наиболее близок ее нынешней одежде, к оттенкам которой она привыкла с детства. А дымчато-синяя ткань, не столь яркая как та, из которой было платье Гюнсели, при первом же взгляде напомнила глаза Темура, когда он смотрел на нее в полутьме коридоров… Поэтому она выбрала их. А еще потому, что ни один из этих цветов не носила китайская принцесса. Прощание с Улу Эдже вышло спокойным, зато за дверями ее приемной четырем девушкам сразу стало тесно. Кырчичек, горделиво задрав нос, удалилась первой, не сказав никому ни слова. Она все еще пыталась делать вид, что оставалась хозяйкой положения, но в это уже никто не верил, и потому дочь Баламира будто существовала отдельно ото всех. Гюнсели немного потопталась на месте, глядя на Туткун искоса, но заговорить о чем-то – наверняка о Кюн-ате – не решилась в присутствии китаянки. Пробормотала невнятное «спокойной ночи» и упорхнула прочь. И они остались наедине с Мей Джин. Принцесса, в отличие от других, уходить не спешила. Напротив, подобралась ближе и снова наметила намек на высокомерную улыбку. – Знаешь, горная, почему я на самом деле тебя отпустила тогда и не заставила выпить отравленный чай? Туткун сцепила пальцы и выпрямила спину, отодвигая усталость. – Расскажи. – Потому что мне было интересно, чем твоя игра для тебя кончится: позором или смертью? Мей Джин качнула головой из стороны в сторону, будто указывала на две чаши весов. На этот раз Туткун позволила себе усмехнуться. Она была уверена, что китаянка врала, умно используя одно событие, чтобы предугадать другие. Играть с ней было опасно, и, будь иная возможность, Туткун бы и не начинала. Но такой возможности не было. – Ах, принцесса желала развлечься? Хотела посмотреть, как Кая-тегин воспользуется слишком много возомнившей о себе рабыней и выбросит – или как Улу Эдже меня раньше убьет? Или, быть может, как это сделает твой взбешенный неуправляемый муж, когда узнает правду?.. Понимаю. Я, будь на твоем месте, поступила бы так же: представление обещало быть знатным… Одна беда – оно не случилось. Сочувствую твоему разочарованию. Она приподняла голову повыше, не отрываясь от лица Мей Джин. Та едва заметно дернула бровью. – Пока нет. Тебе повезло, этого не отнять. Но все остальное вполне можно. – И ты думаешь, я и мой хан это позволим? Думаешь, я позволю забрать у меня то, чего я желаю? – Ты желала Каю. Ты его получила. Туткун вздохнула разочарованно, словно утомленная чужой глупостью, и сама сделала полшага вперед. – Получила? Не смейся надо мной, принцесса, а то я сделаю так, что не сможешь смеяться вовсе. Да, я стала невестой Каи. Но не успела стать женой! Ты все испортила… Почти все. И неужели ты теперь думаешь, что я позволю тебе испортить все окончательно? Нет! Я стану женой тегина. И я сделаю Каю ханом. Пусть ты дочь императора, но ты дочь врага Небесного ханства. Пусть я названная дочь Горного хана, но я воспитанница союзника. Запомни это. Запомни хорошенько, Мей Джин. И, улыбнувшись так же надменно, как это делала китаянка, только этой улыбки не скрывая, Туткун прошла мимо нее. В спину, казалось, тут же вонзился кинжал, и желание вытащить его было почти непреодолимым… Однако она заставила себя перетерпеть, ни разу не обернувшись до своей комнаты. Там Туткун тихо приоткрыла дверь, проскользнула внутрь, стараясь не разбудить сестру, но оказалось, Тунай не спала. Сидела у свечи, склонившись над своим поясом с иголкой в руках, и на ее крадущиеся шаги только хмыкнула. – Неужели все прошло так плохо, что ты начала бояться собственной тени? – Я думала, ты уже видишь десятый сон, – теперь не боясь шуметь, Туткун закрыла за собой, – о том, как стала женой ябгу и новой Улу Эдже. К слову, ты не думала, что в таком случае станешь матерью Кырчичек? Тунай отложила шитье. – Даже не знаю, кому из нас двоих будет хуже… Но как все прошло на самом деле? Туткун пожала плечами. Говорить совсем не хотелось, и так уже наболталась досыта. Но было очевидно, что сестра не отстанет, поэтому, вместо того чтобы отказываться, она позволила себе побыть в тишине хотя бы столько, сколько понадобилось, чтобы переодеться в ночной халат. – Вот так, – подвела итог Туткун, распутывая косички. – Признаться, мне очень жаль Гюнсели, она выглядит такой несчастной… В отличие от Мей Джин. Клянусь, мне бы такое спокойствие, если бы мой отец и мой муж воевали между собой, а я бы сидела во дворце, полном людей, которые меня ненавидят! – Все ненавидят ее оттого, что она ненавидит всех, – Тунай взялась за расческу, провела по ее волосам. Туткун сложила ладони на коленях. – Мне так не кажется… Мей Джин слишком самоуверенная и самовлюбленная, чтобы тратить время на ненависть. Хан, Улу Эдже, Темур или я – мы все в ее глазах детали мозаики под названием «цель», которую она упорно пытается сложить… Право, из всех ее качеств единственное достойное – это упорство. – А как же гордость? – Гордость?.. Она обернулась, взглянула на сестру, чье лицо в свете одной свечи было почти детским. – Знаешь, Тунай, Гюнсели, конечно, унизила сама себя, пытаясь меня убить, однако она хотя бы сделала это из-за мужчины, которого любит и который любит ее. Но торговаться жизнью рабыни за целый Небесный трон и унижаться из-за того, кто тебя ненавидит и до кого тебе самой дела нет?.. – Туткун покачала головой. – Видно, мы с Мей Джин по-разному понимаем гордость. – А как бы ты поступила на ее месте? – Я не на ее месте. И, прошу, давай закончим с этим. Сейчас как никогда понимаю Темура – не хочу больше говорить об этой женщине. Тунай тихо вздохнула, но не стала настаивать. Закончила расчесывать ее волосы, сложила поаккуратнее одежду и перелезла на свою часть кровати. – Чалаир сказал, утром Тильбе приезжала за Кюн-атой. Не знаешь, зачем? Туткун забралась под одеяло. – Не знаю. – А как ты думаешь, Чолпан-хан и Аккыз раскопали курган? – Ради Небесного Тенгри, Тунай, отстань от меня! Все узнаем в свое время. А теперь спи, – и, наклонившись, она задула свечу, погружая комнату во мрак. Сестра немного поворочалась и вскоре затихла, а к Туткун сон не шел, как ни велика была усталость. Против своих же слов мысли в голове вертелись вокруг китайской принцессы. Без сомнений Мей Джин владела собой лучше, чем кто бы то ни было из тех, кого встречала Туткун, за исключением, пожалуй, Батуги. Однако Чолпан-хан никогда не уставала повторять – все люди теряют себя хотя бы в одном из двух чувств: или любви, или ненависти. Поддаваясь чему-то из этого, человек непременно совершит ошибку… Любви к кому бы то ни было Мей Джин была, похоже, лишена начисто. А вот ненависть… Туткун беззвучно усмехнулась. Что ж, начало было положено неплохое. Главное не переусердствовать: в ее план вовсе не входило умирать.*
Следующие несколько дней прошли в тревожном напряжении, будто въевшемся в стены дворца. Кая-тегин занимался делами, принимая беков, решая вопросы снабжения армии и военной помощи, и так редко виделся с Гюнсели, что девушка почти все время просиживала в своей комнате или во внутреннем дворике одна. Раз или два Туткун и Тунай подсели к ней, попытались завести разговор, но Гюнсели продолжала молчать, глядя на них с непроходящей грустью. – Может, было бы лучше, если бы и она узнала правду? – вздохнула Тунай, поднимаясь за Туткун по ступеням. – А может, на весь дворец объявить сразу, сестра? – Туткун потерла озябшие пальцы. Дни еще были теплыми, но ветер становился все холоднее. – Не говори глупостей. К тому же это не наше дело. Раз Кая-тегин ничего ей не рассказал, значит, считает, что так надо. – Хорошо, пусть так… Ты пойдешь к наследнику Батуге? Туткун кивнула. Как она и предполагала, ей никто не препятствовал делать вид, что она решила помогать безумному калеке вместо Аккыз, и потому теперь они спокойно беседовали с Батугой в его покоях. По крайней мере тогда, когда ему не плакалась на жизнь Гюнсели и не бросала гневные тирады Кырчичек, решившая, верно, что и от такого жениха должен быть хоть какой-то толк, и приходившая теперь к тегину по несколько раз на дню рассказать, как ей противная мысль этого брака, он сам и все окружающие. Улу Эдже не отходила от мужа, не только не приходившегося в себя, но снова бредившего, и шаманка выбивалась из сил, страшась и за жизнь хана, и за свою. Безвылазно сидела у себя Мей Джин в компании посла Тайзу, и ее служанка бегала от покоев госпожи до лавок китайских торговцев на базаре – под неусыпным, но пока вроде бы незамеченным сопровождением соглядатая Каи. И все они виделись за завтраками, обедами и ужинами, которые проходили вполне тихо и мирно… – Туткун! – уже на подходе к комнате Батуги ее окликнул Чалаир. Слуга, количество забот которого за прошедшие дни сильно поуменьшилось, все внимание теперь уделял ей и Гюнсели. Туткун подозревала, что он решил если не развеселить жену Каи, то закормить до смерти, так часто таскал с кухни всякие вкусности и особенно абрикосовый щербет, в котором теперь не было яда. – Что такое, Чалаир? Я иду проведать наследника Батугу, он не вышел на завтрак. – Ай, наш тегин совсем вялый стал. И он, и Гюнсели-хатун, и наш хан, и даже наша Улу Эдже будто бы чахнут на глазах… – слуга тяжко вздохнул. – Лучше бы эта китайская змея зачахла вместо остальных! Туткун согласно кивнула. Удивительно, но все без исключения обитатели Небесного дворца, с кем она успела познакомиться, не жаловали принцессу. Ее не поддерживали ни Йибек, ни Чалаир, от нее сторонился Даянгу, а степенный Даныш-ата относился к Мей Джин с уважением, положенным ее статусам, но и только. Еще работая на кухне и при Гюнсели, Туткун не раз слышала, как девушки называли китаянку не иначе как заносчивой за то, что у нее была своя служанка с родины, а никому из дворцовых слуг не было позволено даже входить в комнату, не то что там убирать. И даже Улу Эдже, так дорожившая миром с Китаем, явно считала, что для мира достаточно самого брака, а дружеские отношения с невесткой уже лишние. – Так зачем ты искал меня, Чалаир? Он встрепенулся, словно вспомнив, о чем вообще был разговор, и внезапно ошарашил новостью: – Приехал твой брат. Туткун охнула. – Туган? Туган вернулся?! – По всей видимости, по крайней мере так назвался… – Где он?! – У входа, где же еще? – Чалаир фыркнул и добавил: – Мы каждого встречного во дворец не пускаем. Но Туткун его уже не слышала. До ворот она спешила так, как только могла, не срываясь на бег и моля Тенгри, чтобы это и правда оказался брат, а не кто-то, назвавшийся его именем… И это действительно оказался Туган. Сильно похудевший, заросший темный бородой, в походной одежде он стоял перед ступенями дворца под бдительным вниманием Кузубека и уже обнимал Тунай, качая из стороны в сторону, как делал в далеком детстве. – Туткун! Завидев ее поверх младшей, он раскрыл объятия, и Туткун влетела в них, крепко сжимая разом и брата, и сестру. – Туган, ты вернулся! Живой! – она стиснула его плечо, отодвинулась, разглядывая получше. – Тенгри, ты совсем осунулся!.. – Путь был тяжелым, – брат коснулся губами ее лба, улыбнулся. – Но я вернулся… Хотя, видимо, и ненадолго. – Ты уже знаешь… – Кое-что. Но, кажется, я многое пропустил, – он окинул ее внимательным взглядом с головы до пят. – Очень многое. И пусть Чолпан-хан ждет уже оставшихся воинов нашего стойбища в ставке Небесной армии, я никуда не уеду, пока не узнаю, как мои сестры оказались в плену, как ты стала невестой тегина и что, Эрлик-хан всех раздери, случилось на курганах? Радостный настрой Тунай мгновенно поблек. – На курганах? О чем ты? – О письме, которое мне всучила Аккыз, – Туган похлопал себя по поясу. – Наша воительница, чуть смогла шевелиться, написала его и отправила меня сюда, сказав передать тебе, Туткун, непременно в руки. Туткун почувствовала, как пошла кругом голова. – Что с… Ладно, ладно! Давай-ка пойдем в комнату, там все покажешь и расскажешь! И, подхватив его под руки с двух сторон, они утянули брата за собой. Рассказ Тугана вышел коротким. Новость о покушении на хана застала их с большим опозданием на караван-сарае близ Самарканда, и, не зная больше ничего о кагане и дальнейшей судьбе ханства, старший торговец принял решение вернуться в родные края как можно скорее. Оттого путь до Горного ханства Туган проделал в кратчайший срок… А прибыв, застал военные сборы, убитых горем матерей и едва стоявшую на ногах Аккыз под присмотром Кюн-аты. О произошедшем за последние месяцы Коготь рассказала бегло, посоветовав расспросить сестер, а заодно передала с ним какое-то важное письмо. – Вот, – Туган наконец протянул ей свернутую выделанную кожу, которую до этого мял в руках. – Кюн-ата сказал, что вернется со дня на день… Это правда Аккыз чуть не убила Алпагу-хана?! Что произошло? Туткун приняла письмо. – Правда. Я тебе все расскажу. Только сначала дай прочитать. Строки были неровными – похоже, воительнице было тяжело писать, – а новости плохими. Как и предполагали они с Батугой, тем утром, когда Тильбе приехала за Кюн-атой, Чолпан-хан и Аккыз действительно решили раскопать курган Тойгар-хана. Вот только лекарь понадобился им не для благословления до начала, а после… Туткун, закусив губу, читала о ярко-рыжей ядовитой змее, которую, как доказательство чужого злого умысла, оставил у себя Кюн-ата. Кроме этого, Аккыз писала, что, когда встанет на ноги, отправится с оставшимися воинами племени вслед за Чолпан-хан, и просила помочь Батуге… – Печати не было, – закончив, Туткун убрала письмо за пояс. Она обязательно отдаст его тегину, а пока пусть будет при ней. – Не было? – Тунай непонимающе почесала затылок. – Но как так? Разве Тойгар-хана не похоронили вместе с его печатью? – Похоронили, конечно. Видно, кто-то нас опередил… – Но кто? – Кто, и зачем, и как… Ради Небесного Тенгри, сестра, ты уже прочитала письмо, так теперь объясни мне, что произошло, пока меня не было! Глядя на потерянного брата, Туткун жестом указала на лавки и набрала в грудь побольше воздуха. Ей предстояло говорить очень долго, и начать стоило со дня смерти Турана… – Я их всех убью, – мрачно произнес Туган, выслушав ее рассказ без единого уточнения или вопроса. – Кого? – Всех. Из тех, кто ближе, начну с Алпагу. С Чолпан-хан и наследником Темуром я разберусь в лагере… Туткун устало потерла виски. Угрозы звучали смело, но пусто: брат был хорошим воином, но не настолько, чтобы справиться с их ханом и тем более тегином. – Не говори чуши, Туган. Я же все объяснила. Повторить? Фыркнув, он встал с подушки. – Не надо, я и с первого раза тебя прекрасно услышал. Ладно, я могу понять Чолпан-хан… Хотя пятнадцать лет жить с грузом мести на сердце – настоящее сумасшествие, как по мне. Могу даже понять, отчего вы согласились на этот глупый план и мне не сказали! Но чего понять не могу, так это как ты… – Влюбилась в это животное? – она краем глаза заметила неловкую улыбку сестры. – Умоляю, не надо, я это уже слышала. Ты не знаешь того, о ком говоришь. Туган посмотрел на нее с сомнением и присел перед ней на колени. – Туткун, моя красивая умная сестра, послушай меня. Я не желаю тебе зла, ты знаешь. Вы с Тунай – все, что есть в моей жизни, и я буду защищать вас до последнего вздоха. И потому я прошу, я очень прошу тебя прекратить все сейчас, пока возможно, пока никто не узнал: ни наш хан, ни Алпагу-хан. Потому что, когда они узнают, случится ужасное… Я не могу потерять тебя из-за прихоти Небесного тегина! Покачав головой, Туткун наклонилась и обняла брата, прижалась к колючей щеке, ощущая почти забытый запах отца. – Я знаю, что ты заботишься обо мне, Туган. Знаю, что защищаешь. Ты всегда это делал. Но я больше не маленькая девочка. Я выросла. Я полюбила Темура, и то, что между нами – не его прихоть и не моя, не проходящее чувство. Ты всегда мне верил, даже когда я врала тебе. Я прошу поверить сейчас, потому что я говорю правду. И ты поймешь это, когда поговоришь и с Темуром тоже. – Вот еще мне с ним разговаривать… – пробубнил Туган, ошеломленный ее напором и уверенностью. – Нашелся тоже – ни ханов не спросил, ни старшего мужчину, а решил жениться! Спасибо хоть, твое мнение узнать удосужился. Туткун улыбнулась. – Поверь мне, еще никто и никогда так не ценил мое мнение, как Темур-тегин. Прошу, пообещай, что не будешь к нему слишком строг. Брат покачал головой. – Ах, сестра… Я всегда буду на твоей стороне. И оттого я никак не могу обещать подобного. Кому как не мне быть с ним строже других? Туткун вздохнула и поднялась с лавки. Они все чувствовали себя неловко после этого разговора, и ей хотелось выйти. Пусть брат и сестра обсудят, осудят ее за ее спиной, пусть – ни к чему сейчас их ссоры в такое тяжелое время. А она пока зайдет к Батуге. – Я попрошу Великую Эдже позволить тебе остаться на несколько дней, если хочешь. Туган кивнул, глядя в окно. Увидеться с Батугой с первого раза не удалось: еще из-за двери Туткун услышала голосок Гюнсели, и вместо тегина пришлось идти к Улу Эдже. Она, как и все предыдущие дни, нашлась в спальне мужа. В покоях душно пахло курениями и лекарствами, и в ее слова Великая Эдже почти не вникала. Бросила «скажи Чалаиру» на просьбу и снова окунула тряпицу в чашу с водой, стирая со лба хана пот. Туткун тихо поблагодарила и выскользнула из комнаты, ощущая давящее чувство в груди: она всей душой любила Тылсым-бике, но видеть всегда могучего правителя и его непоколебимую жену такими было тяжело. Вторая попытка поговорить с Батугой оказалась удачнее: Гюнсели уже ушла, а тегин лежал на постели, прикрыв глаза ладонью. На ее появление улыбнулся выжидательно, и Туткун молча протянула письмо. Батуга читал его очень, очень долго, тем не менее ни разу не изменившись в лице. – Змея, значит… – Это о чем-то тебе говорит? – Не видя змею, сказать сложно, но… – он поднялся с кровати, подошел к огню и кинул в него письмо. – Но я знаю того, кто держит ядовитых змей здесь, во дворце. – Кто? – она тоже встала, напоролась на насмешливый взгляд и остановилась, будто налетев на стену. – Ты шутишь?.. Я, надеюсь, по крайней мере не в спальне?! – Твои надежды тщетны. Туткун прижала пальцы к вискам. Ладно яды, но держать ядовитых змей в покоях?! Воображение живо нарисовало картину неплотно закрытого ящика, тонкой извивающейся тени и спящего Темура… Плечи сами собой передернулись в отвращении. – Да она больная… – Как бы то ни было, обвинять Мей Джин, не имея доказательств, нельзя, – тегин тактично сделал вид, что не заметил ее реакции. – Мне надо увидеть змею, когда вернется Кюн-ата. – Увидишь. И допустим, это змея Мей Джин, – Туткун постаралась сосредоточиться на деле, чтобы не думать, какие еще секреты хранила в своей спальне китаянка. – Тогда, выходит, она причастна к смерти Тылсым-бике? Но зачем? И как она узнала о том, что вы собираетесь выкопать печать? Батуга присел на камень, обрамлявший очаг, рукой поудобнее поправил больную ногу. – К смерти мамы Мей Джин отношения иметь не может, она была ребенком тогда, как мы. Но, если это дело рук Китая, значит, приказ отдал император… – А она, выходит, теперь охраняет тайну своего отца? – Выходит. Если подумать, все складывается: императору было выгодно разрушить союз Неба и Гор. После смерти мамы и дедушки воины Горного племени покинули Небесную армию. Некоторые беки из наиболее близких Тойгар-хану тоже отозвали своих, хотя прямо никто не называл причин. Отец был разбит маминым предательством и моим сумасшествием, и в конечном итоге вместо победы, которую уже почти были готовы праздновать в Небесном дворце, ханству пришлось заключать мирный договор, чтобы не проиграть… Туткун потерла горевшее от волнения лицо. – А что насчет кургана? Батуга пожал плечами, глядя в огонь. – Когда Аккыз забрала письмо и отец обнаружил пропажу, слуги перевернули полдворца в поисках. И к тому же Кая застал Аккыз и Чолпан-хан на кургане… Мей Джин не глупая, догадалась. – Догадалась… – повторила Туткун, закусывая губу. Что-то не сходилось, что-то… – Пропажу письма обнаружили после побега Аккыз, так? – Так, – он повернулся к ней. – Когда отец собрался поехать торговаться с Чолпан-хан. – А после все случилось одно за другим: все вернулись во дворец, хан объявил решение о свадьбе, потом охота, потом… Потом вы с Аккыз увезли Алпагу-хана из дворца к тем же курганам. Значит, тогда и до вашего возвращения никто не мог выкопать печать и поместить в сундук змею. Это сделали между тем, как вы уехали, и тем, как Чолпан-хан и Аккыз открыли курган… – То есть утром во время церемонии здесь либо следующей ночью, – тегин помолчал, раздумывая над ее словами. – Ты права. Быстро. Впрочем, в распоряжении Мей Джин все китайские торговцы в городе, их охрана и люди Тайзу. Ей несложно найти помощников. Тебя это смущает, Туткун? Она покачала головой. Нет, ее смущала не скорость решение вопроса со стороны китаянки. Что-то другое… Но что? Ухватить мысль никак не получалось. – Нет, но пока не могу понять… Ладно, оставим. Если змея китайская, что будем делать? Батуга снова замолчал, на этот раз намного дольше. Туткун же от нечего делать разглядывала покои. Тегин рассказал, что в его комнате был выход в дворцовый лабиринт, и теперь каждый раз, когда она тут оказывалась, она пыталась догадаться, где скрывалась заветная дверь. Пока наиболее вероятным местом казался правый от кровати угол… – Придется ждать Темура. – Что? Туткун отвлеклась от узора на стене, и Батуга понимающе улыбнулся. Они договорились, что, если у нее получится угадать дверь с одной попытки, он расскажет историю написанных во тьме картин. Пока же были дела поважнее. – Если это Мей Джин приказала вырыть печать, она наверняка оставила ее себе. Ее комната – единственная во дворце, куда не заходят другие слуги кроме ее служанки. Если Мей Джин нужно что-то сохранить, это самое надежное место. – Не разумнее ли уничтожить печать? – Да и нет. А если понадобится? К тому же, – он заговорщически подмигнул, – думаю, ты заметила, что принцесса очень самоуверенная. Я убежден, что печать дедушки у нее. И, чтобы ее найти, нам нужен Темур. Туткун прищурилась. – Чтобы попасть в комнату? – Верно. Выманить принцессу оттуда можно, это нетрудно. Но, если в это время зайдет кто-то чужой, служанка ей об этом донесет: она почти всегда остается там, когда Мей Джин выходит. Поэтому обыскать покои, не вызвав подозрений, может только брат. Туткун представила поиски маленькой печати в большой комнате силами одного не очень терпеливого тегина и засмеялась. – Темуру придется сделать вид, что он очень зол, иначе вряд ли можно будет объяснить погром в спальне. Батуга усмехнулся. – Когда твой брат поедет обратно в стойбище, он сможет передать письмо для Аккыз? Туткун кивнула. Сможет. И не только для Аккыз. И, может, не только одно письмо…***
Темур потер глаза, перед которыми еще тянулись ровные аккуратные строки. Было радостно знать, что Туткун в порядке, что больше не было между ней и ее сестрой секретов, и грустно, что отцу не становилось лучше… Однако все эти вести жирно перечеркивал след, оставленный на песке горных курганов китайской змеей. В обоих смыслах этих слов. Конечно, Батуга был прав, и к произошедшему с госпожой Тылсым Мей Джин никак не имела отношения. Но прав он был и в том, что, если то были козни китайцев, принцесса, попав во дворец, не могла не стать соучастницей своего отца… – Тенгри, как ты позволяешь им ходить под этим небом, – пробормотал Темур, в последний раз касаясь пальцами чернильных линий. Соблазн оставить письмо при себе был велик, но тегин все-таки кинул его в огонь. А затем поднял голову, глядя на все еще стоявшего Тугана. Брат Туткун смотрел на него, не отрываясь, оценивая, и Темур указал на место напротив себя. – Садись. Показалось на миг, что воин собрался отказаться. Однако заминка прошла, Туган опустился на шкуры. – Туткун тебе все рассказала, я думаю. – Верно думаешь, тегин. Все. – Ты недоволен. Туган усмехнулся, склонил голову на бок, повторяя движение Туткун, только с его чертами лица и ухмылкой оно выходило хищным. – Ты недоволен и зол, Туган. Не на сестру, не на меня, а на себя прежде всего: потому что не заметил, не уберег и сейчас ничего сделать не можешь, – Темур дернул уголком губ, видя по черным глазам, что попадал верно. – Ты боишься за Туткун. И тебя бесит собственное бессилие. – Бессилие? Не заговаривайся, тегин! Он, наверно, ожидал, что окрик заставит наследника замолчать, но тот лишь пожал плечами. – Разве нет? Взял бы я ее силой, все было бы для тебя просто: найти, меня убить, ее спасти. А если Туткун сама выбрала, что ты сделать можешь? Ничего. – А ты, я посмотрю, так уверен, что она тебя выбрала, – Туган прищурился, кусая губы. – Я пару лет назад тоже был уверен, что сестра в нашего следопыта влюбилась и завоевать его пыталась. Я даже с Чолпан-хан спорил, когда та ему отказала! А оказалось, Туткун играла с ним и со всеми, кто это видел. Так отчего ты так уверен, Темур-тегин, что она и с тобой не играет сейчас? Он улыбнулся. – Знаю. Он мог бы объяснить, откуда и насколько точно это знает… Но тогда, пожалуй, брат Туткун вызовет его на бой и будет прав. Туган отвернулся, уставившись в расшитую стенку шатра, вздохнул и поскреб черную бороду. – Не так я тебя представлял, тегин. Совсем не так… Из двух моих сестер это Туткун, бывало, лукавила, а вот Тунай мне никогда не врала. Однако… Он запнулся, пытаясь подобрать слова. Темур понимающе кивнул. – Тунай меня боится. Мне жаль. Так уж вышло: она оказывалась рядом, когда Туткун была далеко, и я с собой ничего не мог поделать. Надеюсь, однажды и она узнает меня достаточно, чтобы перестать бояться. Туган откровенно поморщился. – Лучше бы тебя боялась Туткун… Я знаю, ты – сила Небесного ханства, и мне не встать с тобой вровень ни по умениям, ни по крови. Но если с головы моей сестры по твой вине упадет хоть один волос… – Я сказал Чолпан-хатун, скажу и тебе: если с Туткун что-то случится, по моей вине или нет, моя жизнь в ваших руках. «Если успеете раньше меня самого», – добавил про себя Темур. Он понимал Тугана лучше, чем кто бы то ни было, ведь страх за Туткун стал и его постоянным спутником с недавних пор. Эту девушку тегин был готов защищать ценой своей жизни, которая без нее отныне мало что значила. – Я запомню твои слова, наследник Темур, – Туган поднялся на ноги, справедливо считая, что стоило закончить беседу, пока они не договорились до чего-то лишнего. – Надеюсь, и ты от них не откажешься. Доброй ночи. – Не откажусь. И тебе. Воин хмыкнул и на этот раз все-таки коротко поклонился. Коснулся полога шатра. Обернулся. И, нахмурившись, вытащил из-за пояса еще один сверток. Темур не стал ждать, что Туган сделает со вторым письмом: кинет ему в лицо или пересилит себя и вежливо передаст – встал сам, забирая послание из рук. – От кого оно? – От Туткун. – Что в нем? – Не знаю, – его заметно угнетала необходимость объясняться. – Просила передать и не читать – я не читал и передаю. Темур усмехнулся. – Почему же не отдал мне сразу? Он догадывался, и Туган не стал ничего говорить. Дернул плечом и вышел окончательно. Заглянувшему Калсыму тегин сделал успокаивающий жест, приказал пускать горного, если придет еще, а сейчас не тревожить. Развернул письмо… Ладонь защекотала прядь перевитых голубой ниткой темных волос. Темур улыбнулся. Он так и не решился попросить это у Туткун, когда они прощались в кладовой, только пропускал и пропускал меж пальцев мягкие локоны, слушая ее голос и не вникая в слова, которых она сказала тогда очень много от волнения. В этом же послании их была всего одна строчка. Темур вдохнул ставший родным аромат трав, жалея, что не мог сейчас обнять, уткнуться, поцеловать… Он завернул волосы обратно в платок, вспорол подкладку доспеха и спрятал самое ценное, что теперь было в этом шатре, у сердца. «Я тоже люблю тебя, моя Туткун. И я тоже очень скучаю».