Ты последняя мысль, с которой я ложусь спать, и первая, с которой я просыпаюсь каждое утро.
Косые солнечные лучи падали сквозь кроны деревьев причудливым узором, и Темур пробирался меж них, стараясь не тревожить умиротворение леса. Здесь не было тропинок, но он хорошо знал дорогу: вот разбитая молнией надвое осина, у которого нужно повернуть направо, вот старая берлога медведя, чья шкура давно лежала во дворце под ногами хана, а вот и покатый поросший кустами холм, который оставалось только обойти… Берег, как и всегда, кинулся под ноги неожиданно, меняя травяной покров на серый песок и мелкие камни. Чистая озерная вода плескалась в десятке шагов впереди, а в ней… Темур остановился за последним деревом, позволяя ему скрыть себя и позволяя себе смотреть. На голубой халат, тонкий, намокший и оттого облепивший тело, повторявший каждый изгиб фигуры и каждую линию. На темные волосы, спадавшие по спине, окрашенные красным золотом заката. На счастливую улыбку, когда она обернулась… Он вышел, разводя руки в стороны – мол, прости, не удержался, и Туткун засмеялась. Провела ладонью по зеркальной глади, разгоняя рябь по ней и тепло в душе Темура: – Вода очень хорошая, мой тегин. Зайдешь? Темур кивнул, сделал шаг вперед и – вдруг его дернуло назад, словно кто-то схватил за плечо. – Мой тегин? Туткун в воде смотрела на него по-прежнему безмятежно. А он все никак не мог сдвинуться с места… – Мой тегин?.. – Мой тегин! – на этот раз его встряхнули уже настойчиво-грубо, и Темур со вздохом уткнулся в подушку, безуспешно пытаясь зацепить остатки ускользавшего сна. – Чтоб тебя китайцы на кол посадили, Калсым… – Простите, мой тегин, – воин, наконец услышав хоть какой-то внятный ответ, выпустил его плечо и повинно вздохнул. – Но прилетел сокол из Небесного дворца. Ябгу Баламир требует вас к себе. Перевернувшись на спину, Темур потер глаза, слушая, как Калсым зашуршал его одеждой и доспехом. Улыбнулся. Сны, сны, сны… они приходили каждую ночь… Она приходила каждую ночь, всегда разная: то спокойная и нежная, то веселая и игривая, то такая, что Темур просыпался рывком с бешено колотившимся сердцем и тяжелым жаром в теле. После таких снов он до утра сидел у костра караульных, глядя в небо с холодными звездами, и думал: а спала ли Туткун сейчас? А снился ли он ей – хоть иногда?.. – Ты сказал, прилетел сокол, – Калсым приготовил его кафтан, и пришлось вставать, занимая мысли делами насущными, – из дворца. – Да, мой тегин. Вести, по всей видимости, важные, ябгу тут же приказал позвать вас. – И беков? – Нет, только вас, наследник. Темур покачал головой, влезая в доспех. Предчувствие говорило, что ничего хорошего ждать от этих вестей не стоило…***
– А как тебе эта? – Кая развернул золотистый шелк и приподнял на ладони, отчего ткань поймала тусклые солнечные лучи. Туткун равнодушно пожала плечами. – Как то, в чем меня будут хоронить после второго отравления руками Гюнсели. Тегин скривился, раздраженно отталкивая сверток прочь. – Неужели тебе настолько сложно побыть хоть немного вежливой, хатун? Я все-таки попросил совета. – Более глупый поступок представить сложно, – Туткун фыркнула и провела пальцем по слою пыли на полке с застежками и пуговицами. – Ты попросил меня, свою невесту, помочь выбрать подарок для твоей жены… Как думаешь, если Гюнсели узнает, что твой выбор для нее одобряла я, она выбросит подарок из окна до того, как выкинет тебя из вашей спальни, или после? – Небесный Тенгри, дай терпения мне и моему брату, – Кая воздел глаза к потолку. – Клянусь, если Темур решит придушить тебя в первую брачную ночь, я не буду тем, кто откликнется на твои крики! – Уверяю тебя, в мои планы не входит кричать твое имя в первую брачную ночь. Кая усмехнулся, и Туткун отвернулась, стараясь скрыть неловкость от высказанного слишком поспешно ответа. Не то чтобы она сказала не то, что думала… Но все же. Все же ее просто раздражала необходимость тащиться по рынку с Каей, заглядывая во все лавки подряд. Тегин, похоже, сам не знал, чем хотел порадовать жену; а может, вовсе не собирался, стремясь лишь сбежать на время от нее и прочих хлопот. Винить его за это Туткун не могла: беки, торговцы и посыльные дневали и ночевали в зале трона, и сложно было не отдать должное наследнику, как-то управлявшемуся со всем этим. Так же, как Темур был неотвратимым разящим клинком Небесной армии, его старший брат был ее надежными опорой и тылом. – Ты действительно собрался обойти всех торговцев? – тоскливо поинтересовалась Туткун. Они бродили с самого утра, и она начала уставать. – Не знаю. На самом деле я хотел поговорить с тобой… – он, не глядя, подхватил с лотка яблоко и повертел в руках. – Кое о чем. – Надеюсь, все-таки не о подарке для Гюнсели. Помотав головой, тегин вернул яблоко на место. – Сразу после курултая я послал весть нашему деду, варяжскому князю. Написал о состоянии отца, о войне с Китаем. Вчера пришел ответ. Дед готов помочь силой, если это потребуется, а пока отправляет к нам посла. – Это хорошо. Разве нет? – Хорошо. Плохо, что во дворце сейчас живет другой посол. Туткун поморщилась. Тайзу, неизменно вежливый и улыбающийся, вызывал даже у Тунай желание вздернуть его на столбе. – Дед написал, что варяжский посол останется во дворце, только если здесь не будет китайца, – Кая вздохнул. – Вот только как избавиться от Тайзу?.. Я себе уже всю голову сломал. Он не гуляет по дворцу, не заглядывает под двери, не подслушивает… По крайней мере, ни на чем подобном его еще не поймали. Несколько раз они с Мей Джин выходили в город, но и только. Мы все понимаем, что он шпион… Но выпроводить его прочь я не нахожу веских причин. Он просто безвылазно сидит с Мей Джин! – Ждешь моей помощи? – Совета. Туткун хмыкнула. Странно было слышать от тегина, что он не мог чего-то сделать: обыкновенно, насколько она успела понять, Кая из кожи вон лез, но в своих слабостях не признавался. Впрочем, вопрос с Тайзу давил не только на него, но и на Улу Эдже, и Даныш-ату, который и был причиной, почему монаха еще не выкинули из дворца простым пинком. Советник хана ставил превыше всего закон. «А лучше бы благо своего народа, – подумала Туткун. – Хотя однажды он уже поставил «благо» небесных превыше всего… Батуга говорил, именно Даныш-ата был тем, чье слово перевесило колебания Алпагу-хана и едва не лишило ребенка жизни». За мыслями она едва заметила, как Кая вдруг остановился, углядев что-то в окне очередной лавки, а затем нырнул в невысокий проем. Пришлось, кляня тегина на чем стоял свет, следовать за ним. Это место мало чем отличалось от прочих: те же ткани, клубки ниток и пряжи, застежки и шнурки… Ничего из этого, однако, не заинтересовало Каю. Он, проигнорировав и красный, уже расшитый золотом шелк, и теплую ярко-зеленую накидку, подхватил со стоявшего у окна стола сверток – да так и замер, глядя на него со странной нежной улыбкой. Такой, какую Туткун за несколько месяцев жизни во дворце у него не видела ни разу. Подойдя ближе, она с любопытством рассмотрела ткань. Тонкая выделанная шерсть, окрашенная в темно-лиловый цвет, с вплетением серебряных нитей, была бесспорно красива, хотя и не настолько, как некоторые из тех, что они уже видели. – Вы желаете что-то купить, господин? Нам только на днях привезли шелк из Самарканда, взгляните! – торговец, наконец оторвавшись от счетных книг, подошел к ним, оценил взглядом и тегина, и ткань в его руках и ожидаемо решил, что такому богато одетому человеку стоило бы выбрать что-то получше. – Три нити, легкий, но прочный и теплый, есть красный, синий и… – Эту, – наследник, даже не дослушав, всунул мужчине свой выбор и, вытащив из-за пояса кошелек, кинул на прилавок. – Всю. Опешивший торговец исчез из поля зрения молча, кинувшись заворачивать покупку для настойчивого господина, а Туткун с удивлением повернулась к Кае. Он мало того, что не стал торговаться, так еще, судя по тяжелому перезвону, с каким кошелек упал на прилавок, заплатил по меньшей мере вдвое больше. – Почему именно эта? Мы видели и лучше, и дороже. Кая помедлил с ответом, пока они не вышли наружу. – Из такой же ткани было платье Гюнсели, когда мы впервые встретились… Наверно, звучит глупо. Он покосился на Туткун, и она помотала головой. – Ничуть. Как вы познакомились? Гюнсели ведь дочь бека, но, как я поняла, ее отца не было на курултае… – Нет. Озман-бек многое потерял в стычках с другими беками, желая увеличить свои владения: и воинов, и деньги, и земли. Он слишком много хотел и был слишком настойчив… Отец лишил его права голоса на собрании в наказание за раздоры с соседями. Не думаю, что навсегда, но пока что. А Гюнсели… Озман-бек тогда был в полной силе, явился с богатыми дарами для хана и прошением уменьшить долю зерна и скота, которую должен был отдать со своих земель Небесному дворцу в тот год. Отец дары принял, но торговаться с Озман-беком отправил меня. Я приехал в его лавку к вечеру… и там впервые увидел Гюнсели. – Ты влюбился в нее тогда? – Да, наверно… – Кая помолчал. И добавил совершенно отстраненное: – Поэтому ты еще жива. Туткун посмотрела на тегина долгим задумчивым взглядом. – Ты очень любишь Гюнсели… – Да. – Почему же не расскажешь ей все? – Все?.. – Хотя бы про то, что я не стану твоей женой. – Именно потому что люблю ее. Приподняв брови, она продолжила смотреть на него, и Кая, нахмурившись, объяснился: – Ты не думала, что будет, когда правда раскроется? Мы с Темуром попадем под гнев матери и отца, но скорее всего избежим серьезного наказания. Ты? Твоя жизнь – забота моего брата. Но Гюнсели?.. Ее жизнь – моя забота. И я не готов рисковать ею. Пусть лучше она плачет сейчас над тем, что не случится, чем потом я буду плакать над тем, что случилось и чего уже не исправить… Эта мысль, видно, разогнала благодушный настрой тегина, он снова надел на себя маску высокомерного равнодушия, и голос его опять зазвучал приказным тоном: – Придумай, что делать с Тайзу. – Я подумаю, – не обидевшись на резкую перемену, Туткун сделала вид, что все так и должно было быть. Пожалуй, он был прав, а потому взывать к сочувствию не имело смысла. – А сейчас, если ты закончил с подарком, давай вернемся. Я устала. Кая кивнул и жестом отправил следовавшего за ними Кузубека к оставленным лошадям. Чувство, что что-то изменилось прямо после их отъезда, поселилось в груди сразу, как перед ними распахнулись ворота дворца. Воздух вокруг будто бы стал гуще, и, глядя искоса на ехавшего впереди тегина, Туткун заметила, что и он подобрался в седле… На ступенях их уже ждала Гюнсели, суетно сжимавшая и разжимавшая кулаки, и Туткун вздохнула. Конечно, было невозможно, чтобы та не узнала о поездке мужа с его «невестой», но Туткун искренне надеялась, что по возвращении она хотя бы успеет проскользнуть в свои покои до того, как Гюнсели их увидит, оставив наследника разбираться с женой наедине. – Кая, – девушка, дождавшись, пока тегин спешится, подошла к нему, коснулась руки, и тот сжал ее ладонь, заглядывая в глаза. – Гюнсели, зачем стоишь на таком ветру? Что-то случилось? – Случилось, – она, вопреки опасениям Туткун, на нее даже не посмотрела. – Не знаю только, к добру или нет… Алпагу-хан очнулся. Кая замер, Туткун замерла, и в тихом шелесте ветра было слышно, как выдохнул за их спинами Кузубек. Тоже непонятно, радостно или огорченно. – Слава Тенгри, – не слишком уверенно протянул тегин. – Как он? Гюнсели наморщила нос. – Не знаю. С ним Улу Эдже, шаманка и горный лекарь… Но Улу Эдже уже приказала отправить весть в ставку. Туткун, хоть и старалась смотреть в сторону, все-таки поймала на себе тяжелый взгляд Каи. Значит, хан пришел в себя… Что уже успела рассказать ему Великая Эдже? Что еще расскажет? Что подумал Алпагу, что решит, что сделает? Да и сможет ли решить и сделать?.. Так много вопросов – и ни одного ответа. – Я буду в своей комнате. Туткун не стала дожидаться, пока Гюнсели переведет тему с хана на их поездку, кивнула им и прошла мимо, скрываясь от пронизывающего ветра за каменными стенами. Они, хоть и прошло уже с первого дня под этой крышей несколько месяцев, все равно продолжали давить на ее горную душу, привыкшую к юртам и небу, сковывали своей мощью и узкими коридорами. Была бы воля, Туткун, может, и вернулась бы на это время в Горное ханство, но было нельзя. Нужно было оставаться здесь, поближе к Батуге, Мей Джин, Кае… Впрочем, что отсюда, что от стойбища было равно далеко до военного лагеря, где стоял шатер второго Небесного наследника. Ночами, когда Тунай уже давно сопела в подушку, Туткун, лежа на мягкой кровати, подолгу глядела в окно на темное небо. И думала, думала, думала… бесконечно думала о Темуре. Где, как, в порядке ли?.. Глупо было надеяться, что он не лез на острие любой стычки, коих, на счастье, пока случалось не так много. Да и не могла Туткун даже в мыслях просить тегина быть осторожнее – знала, что не будет: не та душа горела в нем, чтобы прятаться за чужими спинами. И оттого было во сто крат тревожнее, и оттого каждое короткое письмо с военными отчетами, прилетавшее соколом в руки Каи, давало Туткун возможность дышать дальше. Она знала – ей никакого письма не придет, так глупо рисковать не станет даже прямой, как его меч, Темур. Но главное, что жив и здоров, а остальное… До остального она могла и подождать. Но вот теперь хан очнулся, и возвращение Темура стало вопросом времени… В спальне, кроме ожидаемой Тунай, неожиданно обнаружился Чалаир, и Туткун хмыкнула, глядя на фрукты, сладости и щербет на столике. – Я понимаю, Алпагу-хан открыл глаза, но не рановато ли праздновать, Чалаир? – Ах, ты уже знаешь? – слуга совершенно не выглядел обрадован происходившим. Скорее вымотанным. Туткун присела на лавку возле сестры, взяла с тарелки гроздь темного винограда. – Гюнсели рассказала. Она встретила нас с Каей у дверей… Что такое, Чалаир, на тебе будто все поля ханства вспахали? – Лучше бы поля. Вы с тегином рано уехали, а наш хан вскоре и очнулся. И никому покоя не было ни от Великой Эдже, ни от требований шаманки и вашего лекаря, – он выбрал на подносе кусок политой медом лепешки, передумал и вернул обратно. – Мы с кадын боялись, они и вовсе передерутся прямо в спальне Алпагу-хана. – «Они»? – Шаманка и Кюн-ата, – Тунай усмехнулась, наконец подав голос. – Хану-то поначалу вроде как хуже стало, говорят, чуть Тенгри душу не отдал, вот лекари и засуетились. Шаманка одно говорила, Кюн-ата другое, Улу Эдже просто на всех кричала, убить грозилась… А потом уже хан пришел в себя. – И тоже начал кричать и грозить всех убить? – она вполне могла себе это представить, каган был скор на расправу. Однако Чалаир тут же поумерил ее воображение. – Куда там! Наш хан пока даже с кровати встать не может. Но Великая Эдже уверена, что встанет, и уже приказала отправить весть. – Да, весть… Туткун опустила глаза, отщипнула одну виноградину и закинула в рот. Фрукт на вкус оказался горько-кислым до противного. – Ладно, девушки, скоро ужин, – Чалаир отряхнул ладони и поднялся, то ли действительно собираясь пойти на кухню раздавать указания, то ли сообразив, что сестры хотели остаться наедине. – Пусть Небесный Тенгри будет милостив к нашему хану и всем нам. Когда дверь за ним закрылась, Туткун отложила виноград и легла на спину, подкладывая ладонь под затылок. Закрыла глаза. В голове была чехарда, но от усталости не хотелось в ней разбираться. – И-и-и? – Тунай, сдвинув тарелки, тем временем подсела к ней ближе, ткнула в плечо. – Что «и»? – Зачем наследник Кая позвал тебя в город? – Хотел, чтобы я помогла ему выбрать подарок. – Для тебя? В голосе сестры прозвучало нечто, похожее на надежду, и Туткун поморщилась. – Да упаси Тенгри меня от его подарков… а его от таких идей. Нет, для Гюнсели. А еще хотел поговорить. – Жаль… О чем поговорить? – О советнике Тайзу. Надо как-то избавиться от него, но китаец давно знает Даныш-ату и понимает, что без повода советник его отсюда не выкинет. И потому поводов не дает. Кая уже голову сломал, хочет, чтобы теперь я поломала. – Уверена, ты что-нибудь придумаешь. Туткун взъерошила волосы и слегка улыбнулась. Сестра, перестав быть непосредственной частью плана Чолпан-хан хотя бы пока, совсем разбаловалась и прекратила думать. Ну или почти. Некоторые вещи она все еще увязывала между собой очень быстро. – Раз в ставку отправлена весть, значит, скоро вернется наследник Темур?.. – Надеюсь на это. – Надеешься… Тунай вздохнула, и Туткун пришлось открыть глаза, приподняться на локтях. Сестра была задумчива, и настал через Туткун вздыхать. – Мне казалось, мы все уже обсудили, Тунай. Все решили. – О чем ты? – Обо мне и Темуре. – Да, конечно, – ее взгляд скользил по фруктам на подносе, и слова вылетали чуть поспешнее, чем обычно. – Я тревожусь не об этом, Туткун. Просто, когда тегин вернется, Алпагу-хан ведь потребует ответа от обоих сыновей. Что, если Кая-тегин, не желая испытывать гнев отца, расскажет ему всю правду? Тебя неминуемо накажут тогда… Да и наследника Темура тоже. – Не расскажет. Пока не станет ясно, сможет Алпагу-хан снова претендовать на трон или нет, Кая будет молчать, чтобы не рушить наш план и не лишиться возможности стать ханом. Кроме того… – она помолчала, пытаясь поаккуратнее высказать мысль. – Чем больше я общаюсь с Каей, тем больше мне кажется, что на самом деле он неплохой человек. Он не желает зла ни мне, ни Темуру. Пожалуй, он даже по-своему любит его. – И тебя? – серьезно спросила сестра. Туткун задумалась об этом на какое-то время. – Вряд ли. Сейчас я для него – способ достижения цели и одновременно причина слез Гюнсели. Но, может, однажды все изменится. Кто знает? Может, однажды мы с Каей станем друзьями, а не просто невольными соратниками. – Ты хочешь стать его другом? – Если он станет ханом, по крайней мере стоит не быть его врагом. Тунай хмыкнула ее расчетливости, однако продолжать разговор не стала, и до вечера Туткун так и пролежала на шкурах, проклиная Каю, который протащил ее по всему базару, отчего теперь гудели ноги и голова. За ужином оказалось, что улучшение здоровья хана не улучшило настроение других обитателей дворца за исключением Великой Эдже. Кая сидел подавленный и мрачный, Гюнсели не явилась вовсе, а Кырчичек и Мей Джин были недовольны хоть и по отдельности, но по одной и той же причине. И только Батуга все так же убедительно играл роль слабоумного, сидя рядом со спокойным Даныш-атой. – Туткун, проходи, проходи, – Великая Эдже улыбнулась, указывая на заставленный едой стол. – Сегодня был хороший день, не так ли? – Без сомнений, Улу Эдже, – Туткун опустилась на подушку, отметив, что впервые между ней и тегином не сидела Гюнсели. – Нашему хану стало лучше, мне сказали. Значит, Небесный Тенгри не оставил его и всех нас. Кая поморщился едва заметно, встретился с ней взглядом и покачал головой в ответ на приподнятые в немом вопросе брови. Туткун кивнула. Ясно, значит, пока ни с кем говорить Алпагу-хан не желал… Просто не мог или решил дождаться Темура?.. – Вы правы, Улу Эдже, день был хорошим, – неожиданно произнесла Мей Джин, и все взгляды обратились к ней. – Но, кажется, для некоторых этот день стал даже лучше, чем для других. Не так ли, Туткун? Она слегка пожала плечами. – С чего ты посчитала, что мой день был лучше, принцесса? – А разве нет? – Мей Джин улыбнулась, притворно удивленная ее непониманием. – Мы все провели утро в заботах и тревоге за хана, а ты – с наследником в городе. Говорят, вы весь рынок обошли, заглянули в каждую лавку… Туткун краем глаза видела, как застыла Тунай, как сжал кулак на коленке Кая и как поперхнулся своим напитком Даныш-ата. Кажется, даже на лице Батуги что-то дрогнуло, а китаянка, не меняя задумчиво-насмешливого тона, продолжала, будто разговаривала сама с собой: – …А в некоторых задержались даже. Вы много времени провели сегодня вдвоем. Кто знает, что делали? – и, помедлив немного, словно давая всем время осознать сказанное, Мей Джин добавила с неприкрыто ядовитой усмешкой: – Будь я на месте Гюнсели, я бы уже попросила шаманку проверить тебя, Туткун. В звенящей тишине было слышно, как задела что-то на столе служанка, именно в этот момент решившая сменить поднос с хлебом, и как охнул от негодования Чалаир. Туткун стиснула зубы, ощущая, как изнутри поднималась, сметая все на своем пути, волна кипящей ненависти к китайской змее. Хотелось вскочить на ноги, подлететь к ней и, схватив за уложенные в замысловатую прическу волосы, ударить прямо в самодовольное лицо… Она даже почти сделала это. Почти. Но рядом, опередив ее на миг, дернулась вверх Тунай, и Туткун схватила сестру за руку, душа в них обеих жажду расправы. Выдохнула. И улыбнулась. – Будь я на твоем месте, Мей Джин, я бы не говорила подобного вслух. Принцесса, заметив их порыв, снисходительно наклонила голову. – Отчего же? – Оттого, что не к лицу дочери китайского императора показывать свою глупость… И оттого, что уж точно не тебе упрекать меня во времени, проведенным с мужчиной. Советник Тайзу не вылезает из твоих покоев с тех самых пор, как уехал Темур-тегин, – и, с наслаждением глядя, как со скоростью молнии улыбка спадала с лица Мей Джин, Туткун добавила, почти не жалея, что все-таки пришлось сказать все это вслух: – Кто знает, что делаете?.. Показалось, что в зале стало еще тише, хотя куда уж, и Кая не смог сдержать усмешки, скрыв ее за глотком воды. Туткун же не отводила глаз от китаянки, которая – впервые за все время! – заметно потеряла самообладание. Ведь, с какой стороны ни посмотри, Кая и Туткун были помолвлены, и, даже случись что между ними, обычаи закрыли бы на это глаза… Но измена хану или тегину с другим мужчиной каралась неминуемой смертью. И Мей Джин, как бы плохо ни была знакома с законами Небесного ханства, этого не знать не могла. – А и правда, невестка… – Улу Эдже опомнилась первой, тут же сообразив, какое преимущество только что попало ей в руки. Потому, очевидно, и выделила обращение. – Не слишком ли много времени советник Тайзу проводит наедине с тобой? Да еще в покоях Темура… Разве это позволительно, Даныш-ата? Советник, не будучи дураком, тоже все понял мгновенно. – Конечно, мы все уверены, что принцесса Мей Джин никогда не совершит ничего, способного бросить тень на ее честь или честь наследника Темура. Однако вы правы, Великая Эдже: такое недопустимо хотя бы потому, что во дворце много слуг, любящих почесать языками. Ни к чему давать им поводы для сплетен. Мне жаль, принцесса, – Даныш-ата уважительно склонил голову, однако ни в словах, ни в обращенном к Мей Джин взгляде сожаления не улавливалось, – но для вас же будет лучше, если посол переселится на городской постоялый двор. Особенно учитывая, что скоро во дворец возвращается наследник Темур. Вы ведь знаете, как вспыльчив наш тегин. Туткун прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Пожалуй, и Кырчичек было понятно, что никаких сцен ревности китаянке Темур устраивать не станет, даже застань он Тайзу прямо в покоях. Но обычаи были обычаями, и сейчас они повернулись против монаха и принцессы, ненависти в глазах которой хватило бы на всю Небесную армию… Когда скомканный перепалками ужин закончился и все принялись расходиться по своим комнатам, Кая остановил Туткун за локоть и, оглядев с ног до головы, протянул с расстановкой: – Умная хитрая горная лисичка… А ты, оказывается, опаснее, чем я предполагал. Так ловко умыть Мей Джин… Это же надо. – Ты многого обо мне не можешь предположить, тегин. – Мне и не надо. А вот Темуру… – Кая усмехнулся. – Наш отец сказал однажды верную вещь: «Женщина не должна быть хорошей. Женщина должна быть подходящей». Мей Джин никогда не была подходящей. А вот ты… Туткун сделала вид, что ее внимание привлекло что-то в окне, обошла наследника и бросила, не оборачиваясь: – А я?.. – А на тебя посмотрим. Она фыркнула, немного обиженная на такое завершение, и Кая засмеялся. Впрочем, его смех быстро утих. – Темур скоро вернется, и тогда мы будем говорить с отцом. Помолись, чтобы этот разговор прошел хорошо. Туткун затаила дыхание. Кая был не первым, кто сегодня произнес это слово… – Как скоро? – Сокола отправили днем, в ставке весть будет ночью или завтра утром, так что… два или три дня, я думаю.