Я хочу быть с тобой всего два раза: сейчас и навсегда.
В нижнем зале караван-сарая было душно, пахло жареным мясом, кумысом и лошадьми. Темур сидел в углу, прислонившись плечом к стене, и сквозь забранные решетками окна глядел на то, как солнце медленно-медленно катилось по небосводу. Он смотрел на него уже долго, с самого обеда, когда приехал сюда, когда занял это место, на котором его никто не трогал, позволяя сидеть в одиночестве. Спина ныла от очередной ночи, проведенной на жестком – теперь тегин мог с уверенностью сказать, что спать на неподходящей лавке даже менее приятно, чем на земле, и голова гудела от шума постояльцев вокруг. Но подниматься в комнату и оставаться там одному не хотелось. Он и так всю свою жизнь был один до тех пор, пока в этой жизни не появилась Туткун. И ту ночь, когда она по-настоящему осталась с ним в туннеле перед отъездом, он до сих пор вспоминал каждый вечер… Ну надо же им было поссориться там же! От этого становилось тошно, а еще более тошно становилось оттого, что Темур знал – утром Туткун наверняка донесли, что он остался ночевать в покоях… Однако на иное вчера просто не хватило сил. Мей Джин сделала шаг к нему и улыбнулась. – Быть может, мне просто неприятно, что ты уходишь? Неужели ты не можешь допустить такой мысли, Темур? Мысли, что я соскучилась по тебе. – Зато я не соскучился, – пробормотал он и добавил громче: – С чего бы тебе скучать по мне, Мей Джин? – Может, оттого что я люблю тебя? Темур запрокинул голову назад и, не сдержавшись, захохотал в голос, нимало не заботясь о том, что дверь еще была открыла и его могли услышать. Он смеялся и смеялся, а когда смех наконец закончился, утер выступившие слезы. – Ну ладно, Мей Джин, хватит. Я услышал за эти два дня достаточно глупостей, на твои терпения уже нет. Поэтому оставь вранье для других. А я хочу спать. Хмыкнув, Мей Джин в один миг стерла улыбку с лица. – Мог хотя бы сделать вид, что оценил мою попытку: мне пришлось потрудиться, чтобы произнести эти омерзительные слова. – Так не говорила бы, избавила бы нас обоих от этого омерзения. – Надо же было как-то заставить тебя остановиться и выслушать. – Выслушать что? – Улу Эдже выгнала советника Тайзу из дворца, потому что он проводил слишком много времени со мной – якобы это не положено по вашим традициям, – она обернулась к лавке, подхватила подушку и кинула ему в лицо, промахнувшись. – Так что можешь лечь здесь, можешь у огня, можешь у двери, но ты будешь сегодня ночевать в этой комнате, Темур. Я не собираюсь выслушивать от твоей матери новые оскорбления лишь оттого, что ты чего-то захотел. Темур вздохнул. Уставший разум отчаянно протестовал против новых скандалов, замершее в лабиринте сердце равнодушно молчало, и затылок начинало колоть острыми иглами боли. Хотелось выйти и не возвращаться, но ведь с этой дряни станется пойти к матери прямо сейчас… – Убери чай и ложись, – бросил тегин сквозь зубы, решив наконец для себя вопрос. – И, если скажешь сегодня еще хоть слово, – клянусь, придушу! Мей Джин предпочла оставить угрозу без ответа, но, кажется, приняла во внимание. По крайней мере пошла к кровати молча. А он, пинком отправив доспех ближе к лавке, швырнул на нее подушку и рухнул следом, не раздеваясь. «Уеду утром как можно раньше. Только бы оно наступило поскорей…» – Мой тегин… Моргнув, Темур повернул голову. Калсым, взъерошенный и понурый, стоял перед ним, а за его спиной говорил с хозяином караван-сарая Салтук. «Явился…» – поморщился Темур. Конечно, он наперед знал, что так будет, не зря ведь остался ждать их тут. Но видеть ясаула оказалось еще противнее, чем ожидал. Частью от факта предательства, а частью оттого, что снова перед глазами встали дрожащие губы Туткун, снова зазвучал в ушах ее полный слез голос… Калсым тем временем опустился рядом и тяжело вздохнул. – Мой тегин, вы уехали, не сказав нам. А если бы с вами что-то случилось? – Не случилось ведь. – Что такое, Темур-тегин? – Салтук подошел, убирая за пояс кошелек. – Ты уехал так спешно, до зари, мы даже не сразу поняли. Что-то произошло во дворце? Темур оглядел его с неприязнью. – Больше не было сил там оставаться. – Понимаю, беседа с ханом прошла плохо, – Салтук кивнул, считая, что точно угадал причину его дурного настроения. – Да и Великая Эдже была излишне настойчива, и еще китаянка… – Тебе больше нечем заняться, как считать тех, кто изводит мои нервы? – он допил воду и поднялся. – Добавь тогда себя. Ясаул непонимающе повел головой. – Я в чем-то провинился, мой тегин? Темур отряхнул полу кафтана, к которой прилипла вылезшая из подстилки солома, и мимоходом коснулся рукояти меча. Сказать бы и посмотреть, как будет оправдываться!.. Но, если скажет, сдаст тем самым и Туткун, раскроет их тайну верному доносчику Чолпан… – Все мы в чем-то да виноваты, Салтук, – в конце концов с расстановкой произнес Темур, глядя ясаулу в глаза. – Разве ты можешь с уверенностью сказать, что за тобой вины ни перед кем нет? Салтук замялся, и тегин кивнул Калсыму: – Я иду наверх. Разбудишь утром. В комнате было тихо и свежо. Темур сел у очага, подкинул дров, развел огонь и потер лицо. Сейчас он жалел, что уехал так спешно, что не нашел в себе силы – смелости? – поговорить с Туткун. Злость, вспыхнувшая вчера ослепительной искрой, потухла за ночь, которую Темур провел в каком-то душном мареве между явью и сном. И после пробуждения он уже сомневался, стоило ли уезжать спозаранку? Просто проснулся затемно, выскользнул из комнаты, радуясь, что на сей раз мог сделать это, не надрывая голоса, и через пару поворотов напоролся на Кузубека. Тот, углядев в его руках доспех, заспано спросил: «Уезжаете, тегин?», и Темур сказал: «Да»… «Как был дураком, так и остался», – вздохнул он, протягивая ладонь к огню. Теперь на свежую голову Темур понимал, почему Туткун скрывала Аккыз – не только, чтобы спасти воительницу, но прежде всего чтобы спасти своего хана, их план и свои с сестрой жизни. Ведь, узнай тегин правду раньше, пока Аккыз еще была во дворце, точно бы не сдержался, пошел бы за ней, и тогда все могло бы открыться. И тогда слово стало бы за отцом или матерью… Темур повел плечами. Следующий за такой новостью приказ он представлял очень живо, потому что уже слышал пятнадцать лет назад: «Убейте всех горных во дворце, Даныш-ата. Всех!» «Ну что стоило немного подумать вчера? Или хотя бы…»– Темур… – Молчи.
«Хотя бы самому помолчать и дать сказать ей!» А впрочем, что бы ни сказала, какая разница? Салтук служил Чолпан-хатун, Аккыз все делала против воли Чолпан, и, каковы бы ни были причины их поступков, к тому Туткун не имела отношения. Она всего лишь оказалась рядом в миг его ярости, всего лишь скрыла от него то, о чем он даже не спрашивал прежде… – Тенгри, забери всю мою силу, только дай мне мозгов, – проворчал Темур, поднимаясь со шкур. – Хоть немного мозгов, чтобы не обижать любимую девушку ни словом, ни делом! Отстегивать доспех самому оказалось странно неудобно: за время в лагере он успел привыкнуть к помощи Калсыма. А тот, словно почувствовав, вскоре постучал в дверь, и, стоило Темуру открыть, как воин прошел к столику, водружая на него небольшой поднос. – Что это? – Мне сказали внизу, вы с самого приезда ничего толком не ели. Я подумал, если вы не захотите спускаться, поужинаете хотя бы здесь. – Ты прав, спускаться не хочу. Но и есть тоже. Так что можешь забрать. – Я и сюда едва донес, тегин, обратно точно уроню. Так что лучше утром служанка заберет. Темур хмыкнул, давая понять, что нехитрая попытка заставить его поесть была разгадана, но настаивать не стал. Одно верно – не работа Калсыма ему еду таскать. Тот тем временем подхватил его нагрудник и приладил на место справа от кровати. Спросил, скрывая выражения лица тем, что стоял спиной: – Салтук-бек вас чем-то разозлил? – Тебя не касается. Калсым обернулся, не выказывая ни обиды, ни удивления. Кивнул: – Как скажете, мой тегин. И вышел, аккуратно прикрыв за собой. Темур поглядел на поднос. Раньше он был почти спокоен за Калсыма, потому что считал выбравшего его ясаула другом. Однако теперь мысль о том, что наблюдательность воина служила Чолпан-хатун, мешала смотреть на него, как прежде. Аппетита действительно не было, но Темур заставил себя съесть половину, наблюдая в окно, как небо на горизонте из алого превращалось в темно-синее. Снова постучали. – Входи. – Мой тегин. Темур хмыкнул. – Тебе заняться нечем, кроме как бегать туда-сюда? Что на этот раз? Калсым позволил себе усмехнуться. – Салтук-бек послал. Хозяин только что передал ему письмо, прилетевшее от одного из наших отрядов разведчиков. Они будут здесь завтра к вечеру с важными новостями. Ясаул считает, нам стоит их дождаться. Темур задумался. Один день их отсутствия в лагере ничего не решал, зато так он получал время вернуться во дворец. Прийти к Туткун, поговорить, выслушать… и извиниться. – Хорошо. Скажи Салтуку, мы останемся, дождемся разведчиков и их вестей. А до того я утром проедусь немного, хочу побыть один… Вернусь как раз к вечеру. – Как скажете, тегин. Я передам. Когда дверь за Калсымом захлопнулась во второй раз, тегин почувствовал, как на душе стало легче от принятого решения. Так же, как утром случай увел его из дворца, так теперь случай давал ему вернуться… Хотя, не случилось письма разведчиков, он бы все равно вернулся, осознал Темур. Просто потому что невыносимо было уезжать надолго, зная, что оставил Туткун в слезах, что заставил ее чувствовать себя виноватой в том, в чем не было ее вины. Он все-таки доел, потом позвал служанку, всунул ей опустевший поднос и попросил воды. Умылся, отвязал наконец из-под пояса оружие. Подумал, что стоило закрыть комнату изнутри. И снова услышал короткий стук. – Ну что тебе на месте не сидится? – проворчал Темур, решая, стоило откликаться на этот раз или нет. Может, если не ответит, Калсым решит, что он уже заснул? Воин, конечно, был упорным, но не настолько, чтобы заходить без приглашения или тарабанить в дверь бесконечно. Разве что постучит еще для порядка… И действительно постучали еще раз. А следом из-за двери послышался голос: – Темур?.. Тегин замер, поперхнувшись на вдохе. «Да быть не может…» – Темур? На этот раз он сообразил быстрее, метнулся к двери, приоткрыл ровно настолько, чтобы втащить внутрь закутанную в темный плащ фигуру, и захлопнул за ней, для надежности задвигая засов. Обернулся, желая и одновременно страшась увидеть подтверждение тому, что услышал, и готовый сказать сразу сотню вещей… Но, когда капюшон спал, открыв темные волосы и чуть уставшее лицо с отпечатком волнения, не нашел ни одного подходящего слова. – Не смотри так, – Туткун вздохнула и дернула завязку плаща. – Это не самое глупое из того, что я совершала. – Тешу себя надеждой, что самым глупым было влюбиться в меня, – пробормотал Темур, отходя от шока. – Ради Тенгри, как ты здесь оказалась?! – Ты же сам вчера сказал Батуге, что вы будете ночевать на караван-сарае. – Я несколько не это имел в виду… – Ах, это… – Туткун наконец развязала тесемки, и плащ соскользнул с ее плеч. – Ну, это тоже было не слишком трудно. – Темур-тегин остался спать в комнате. В другую не пошел. Туткун поджала губы. А затем, резко поднявшись, решительно направилась к двери, но остановилась на пороге. Обернулась к сестре. – Собирайся, Тунай. – Куда? – Ты же хотела поехать с Кюн-атой в наше стойбище? – Но разве он собирался сегодня? – робко спросила Тунай, сбитая с толку ее поведением. Туткун дернула плечами. – Собирался или нет, мы поедем сегодня. Лекарь нашелся в отведенной ему спальне и, как и надеялась Туткун, все понял с пары слов. И молчал, хотя продолжал глядеть на нее по-отечески строго. Молчал, так как чувствовал, что эта девушка больше не принадлежала в полной мере одним только Горам, что сама отныне решала, что делать и куда идти. За завтраком в воздухе витало подавленное настроение. Улу Эдже была раздосадована, что Темур уехал, не попрощавшись, и бросала гневные взгляды на допустившего такое Салтука. Гюнсели выглядела невыспавшейся – верно, оттого, что и Каю рано подняли в поисках его брата. Батуга был еще более отстраненным, чем обычно. И только Мей Джин практически светилась от радости. – Ты сегодня просто сама не своя, Мей Джин, – подавив зевок, озвучила общую мысль Гюнсели. – Так рада, что наследник Темур уехал, и снова можно не скрывать свои грязные китайские дела? – Мои дела не грязнее ваших. А рада я оттого, что, несмотря на войну между нашими странами, этой ночью Темур остался со мной… Она усмехнулась, внимательно вглядываясь в лица напротив: в приподнятые от удивления брови Улу Эдже, в замешательство на лице Каи и отвращение его жены… Когда очередь дошла до нее, Туткун улыбнулась китаянке, прикусывая губу изнутри, чтобы не засмеяться. «Все-таки ты очень глупая, принцесса. Очень». – Мама сказала, вы поедете с Кюн-атой в стойбище? – прерывая затянувшуюся тишину, Кая обратился к Туткун. Она кивнула, краем глаза отметив сочетание разочарования и злости на лице Мей Джин. – Верно. Сейчас, когда Чолпан-хан нет в стойбище, нашим людям особенно важно знать, что они не брошены. Мы съездим, проведаем, узнаем, не нужно ли чего. – И вы позволите ей это, Великая Эдже? Туткун с трудом удержалась, чтобы не закатить глаза. Мей Джин, кажется, просто не могла оставить ни один ее шаг без укола. Улу Эдже, однако, осталась совершенно глуха к этому замечанию. – Уже позволила. Не тебе одной встречаться со своими, Мей Джин, – она пригвоздила китаянку взглядом и тут же потеряла к ней интерес: – Туткун, дочка, поезжайте, но не задерживайтесь долго. – Лишь пара дней, Улу Эдже. Мы вернемся, как только Кюн-ата пополнит запас своих трав, – она благодарно склонила голову перед главной женщиной этого ханства и взглянула прямо на Мей Джин. – Нам лишь надо знать, что наш народ в порядке, и больше ничего. Когда городские ворота остались позади, Кюн-ата направил лошадь по знакомой дороге. Покосился на Туткун и, наклонившись, заботливо похлопал ее лошадь по шее. – Я надеюсь, ты не совершаешь ошибки, дочка. – Ты сомневаешься во мне или в Темуре? – Ни в ком из вас, – добродушно улыбнулся лекарь. – Просто иногда людям требуется время. Что бы ни случилось вчера между тобой и наследником, я тревожусь, что времени прошло слишком мало, чтобы угасли его гнев и твоя обида. – Может, в чем-то ты прав, Кюн-ата, – Туткун придержала лошадь, когда справа появился нужный поворот. – Но, если не сделаю сейчас, времени пройдет так много, что, боюсь, наши гнев и обида не только угаснут, но и превратятся в пустоту. – И все-таки ты сошла с ума, – Тунай уже не пыталась ее отговорить или остановить, смирившись с решением сестры. – Я надеюсь только, что тебе и в этот раз повезет хотя бы не попасться… Темур помотал головой, пытаясь уложить там совершенное Туткун. Укладывалось с трудом, и сердце замирало от ужаса, когда он представлял, что могло случиться с ней на дороге, что ее мог тут заметить Салтук или просто любой мужчина мог обратить на нее внимание… – О чем ты думала, когда решила сюда приехать?.. – прошептал он, борясь с липкими лапами страха внутри себя. Дернув плечом, Туткун повернулась к очагу. – Думала, что не хочу до твоего возвращения гадать, ненавидишь ты меня или нет, сможешь простить или… – она сглотнула комок в горле. – Если не сможешь, скажи сейчас, Темур. Скажи, и я уйду. Темур отсчитал два своих вдоха и два выдоха. Потом сделал шаг к ней, остановившись за спиной так, что расстояния между ними осталось не больше ладони. – Даже если Небесный Тенгри обрушит на меня всю свою силу, он не сможет заставить меня ненавидеть тебя, Туткун. Не сможет заставить перестать тебя любить, – он увидел, как она вздохнула глубоко и порывисто. – Я понимаю, почему ты скрывала правду – это были не твои тайны. Я разозлился на тебя за то, что ты скрыла их от меня, однако… Однако все же повел себя как дурак. И, если ты виновата передо мной, я виноват перед тобой не меньше. – Значит, прощаешь? – смаргивая слезы, Туткун отступила назад, к нему, и Темур обнял ее со спины, утыкаясь лицом в пушистые волосы. – Прощаю. И прошу прощения у тебя. За то, что накричал, что сказал лишнее. И за… Мей Джин. Как он и ожидал, китаянка не упустила шанса выставить все так, как оно не было, да еще ткнуть в это Туткун, то ли проверяя, то ли насмехаясь над тем, что ее соперница пока была лишена подобного шанса со своим «женихом», и это должно было быть очень неприятно. А он ведь и сам обещал тогда… Туткун развернулась в его руках, подняла голову и, выждав почти невыносимо долго, вдруг тихо засмеялась. – Не скажу, что мне не доставляет удовольствие выражение твоего лица, но ты зря мучаешься совестью, Темур. Я все понимаю. – Правда?.. – Чалаир сказал, ты хотел уйти спать в другую комнату, но из-за нашего разговора наверняка вернулся уже тогда, когда Мей Джин была в спальне. А после того, как мы выгнали Тайзу, списав все на правила и традиции, китаянка не могла не сказать тебе о них же. Ты был зол и расстроен вчера и потому не стал с ней спорить. Я понимаю. – А есть хоть что-то, чего ты во мне не понимаешь? – он обнял Туткун крепче, как-то особенно отчетливо ощущая сейчас ее близость. А она улыбалась, чуть щуря глаза. – Так сразу не сказать, тут подумать нужно. – Подумай, хатун, подумай, у тебя вся ночь впереди. – Ночь?.. Туткун приподняла брови то ли в насмешке, то ли в возмущении, и Темур прикусил язык. Он-то имел в виду, что не отпустит ее по темноте возвращаться во дворец, а вовсе не… Бух! В дверь гулко шарахнули кулаком, и они, вздрогнув одновременно, отскочили друг от друга, совсем позабыв, что Темур запирал. – Мой тегин?.. – позвал надоевший за один вечер голос, и Темур едва не выругался вслух. – Калсым, – одними губами произнес он, жестом отправляя Туткун к стене и берясь за засов, – чтоб его печень сожрал Эрлик-хан… Туткун прикрыла рот ладонью, давясь смешком, и скользнула за дверь. Она, на их счастье, открывалась внутрь комнаты, а не наружу, иначе было бы худо – прятаться здесь было совершенно негде, разве что под кровать лезть. – Ты меня сегодня извести решил? – Темур придержал дверь рукой, занимая проем, и недовольно фыркнул. – Или еще и спать уложить? Спасибо, с этим сам как-нибудь справлюсь. – Простите, тегин, – Калсым, кажется, сам был не рад новому визиту. – Но я подумал, вам стоит знать: внизу воины ябгу Баламира, приехали после заката… Темур вздохнул. – Дядя недавно отправлял людей в Западное Небесное ханство. Видно, это они возвращаются. Что с того? Воин неуверенно пожал плечами. – Я подумал… – Тебе надо поменьше думать, Калсым, поменьше. – Простите, что потревожил, тегин. Спокойной ночи. Темур проводил его взглядом до самой лестницы, где достались комнаты его сопровождающим, и захлопнул дверь, снова запирая на засов. Повернулся к Туткун… И обомлел. Она стояла, прижавшись к стене, убрав за спину руки и чуть откинув голову, и смотрела на него. Отблески пламени плясали по ее щекам, волосам, по новому платью, разбиваясь искрами в камнях на ткани, и оттого сама она была похожа на один всполох огня, яркий и манящий. Туткун сжала кулак, чувствуя, как взгляд Темура скользил по ней, ни на чем толком не задерживаясь, но возвращаясь и возвращаясь, и сама отвечала тем же, выхватывая штрихи: уже потрепанную прическу, отсутствие оружия, вздымающуюся от тяжелого дыхания грудь… Она подалась вперед, но большего сделать не успела: остальное расстояние между ними тегин покрыл одним шагом, и Туткун подняла голову, ловя желанные губы, как-то отдаленно ощущая пальцы Темура в своих волосах и рывок, отдернувший ее воротник. Зато отчетливо горячими каплями по коже ощущались поцелуи на шее, на оголившихся ключицах, на шраме клейма… Туткун всхлипнула, выгнулась, хватаясь за его плечи, и Темур впечатал ее в стену, зажмуриваясь до белых вспышек. В паху ныло, сводя с ума, затирая остатки рассудка. Ладонь скользнула вниз по ее спине, по бедру, приподнимая, и Туткун поддалась его руке… Следующее его движение было бесстыжим до стона, одного на двоих. – Темур… И с этим ее шепотом что-то вдруг, в один миг сломалось внутри тегина. – Нет… не так… Я не хочу, что ты мое имя так произносила. – А… как?.. Темур всмотрелся в лицо, на котором прекрасно смешались страсть и непонимание. Медленно поднял руку, еще сжимавшую бедро Туткун, чуть выше, вжал ее сильнее в себя… И, когда она громко ахнула, наклонился к ее уху, признаваясь в том, что до этого мгновения даже боялся произнести вслух: – Я хочу, чтобы ты его кричала. Хочу, чтобы ты забыла обо всем, чтобы кроме меня для тебя больше ничего не существовало… Я знаю, что нельзя. Знаю. Но каждую ночь, засыпая, вижу тебя, Туткун. Я с собой ничего не могу поделать, я ничего и никогда в этой жизни так не хотел, как чтобы ты стала моей… И сейчас ты пришла… нарочно ли – в красном, словно невеста?.. Туткун отвела глаза, не в силах выносить его пронзительный взгляд. Каждое слово Темура, каждый его короткий вдох отдавался внизу живота, разгоняя по телу жар. Он был прав – было нельзя… Но от одной мысли, что он сейчас остановится, отпустит ее и ляжет спать, уступив ей кровать, что утром она вернется во дворец и будет просто это вспоминать… Рванув тегина на себя, Туткун встретила его губы на полпути. – Скажи, – попросил Темур, отрываясь от поцелуя. – Умоляю, скажи… Он не уточнял. А она не сомневалась. – Я хочу быть твоей, Темур… Сейчас хочу быть. Темур улыбнулся, но, когда она снова потянулась к нему, внезапно отстранился, убрал ее руки со своей шеи и наклонил голову, сближая их лица. – Стой. Туткун замерла. – Я… сделала что-то не так? – Нет, просто… у нас впереди целая ночь… Не торопись. Дай нам обоим запомнить это. Он говорил почти спокойно, но в глазах синева плавилась от жара. Запомнить, значит?.. Туткун дотянулась все-таки, поцеловала его коротко и сделала шаг в сторону, увлекая Темура за собой. Подняла ладонь, провела по меховому воротнику, по широкому плечу и вниз, и тегин развернул локоть так, что ее пальцы сами нашли шнуровку наруча. Принялась развязывать сначала на одной руке, потом на второй – не спеша, аккуратно, словно невзначай касаясь кончиками пальцев его запястья и тут же избегая ответного движения… Темур выдохнул сквозь зубы. – Я попросил не спешить, а ты решила поиграть? Туткун распустила последний узелок, отбросила часть доспеха в сторону и сказала совсем невинно, когда он все-таки поймал ее руку в свою: – Скажешь не нравится, перестану. – Нравится… А с Каей ты бы так же себя вела? Она подняла глаза. Темур смотрел серьезно, ожидая ответ. Туткун покачала головой. – Нет, мой тегин. Ты и сам знаешь: долг перед ханом может сделать двух людей супругами, но не влюбленными. Я бы с большей радостью выпила яд, чем позволила бы Кае прикоснуться ко мне. Темур хмыкнул. Сказал задумчиво, словно не к ней обращаясь: – Любая другая девушка, какую я только могу представить, предпочла бы скорее выпить яд, чем оказаться со мной в закрытой комнате. – Вот как? – Туткун нахмурилась, высвободила руку из его пальцев. – Я стою перед тобой, а ты думаешь о других девушках? Так может мне уйти, Темур? И она действительно качнулась назад… Только чтобы оказаться в крепких объятиях. – Не уходи, – он оставил поцелуй на одной ее щеке, на другой, на подбородке. – Клянусь, ни о ком другом я сейчас не думаю. Туткун улыбнулась, снова потянулась к нему, и на этот раз Темур не стал мучить ни ее, ни себя, ответил на поцелуй, размыкая губы, заставляя и ее в ответ целовать требовательнее, забывая о всяком смущении. Вслепую нашел расшитый пояс, ощущая, как руки Туткун ловко справлялись с тесемками его кафтана. Чтобы вытряхнуть себя из него, пришлось отстраниться, и даже это мгновение показалось ужасно неправильным. Как на пол упало ее верхнее платье, он уже толком не понял: разум отказывался давать подсказки, и все воспринималось только через чувства: мягкость губ, тепло тела, враз ставшего ближе, дрожавшего в его руках… Втянув в себя воздух, Темур остановился. Мягко коснулся ее лица, прося посмотреть в глаза. – Тебе неприятно? Или страшно? – Ни то и ни другое. – Но ты дрожишь… Туткун, послушай, скажи все закончить – закончим… Он правда был готов сделать это, несмотря на то что сгорал от желания, лишь бы только знать, что не причинял ей ни боли, ни неудобства. Однако Туткун замотала головой и, прильнув всем телом, прошептала: – Эта дрожь не от страха, Темур… совсем не от страха. Рваный выдох опалил висок, а Туткун отступила, взялась за завязки его халата, принялась распускать под горячим пристальным взглядом так медленно, что самой показалось за целую вечность. Но вот она отвела в сторону ткань, подняла руку, поднесла ладонь так близко, что Темур уже почти чувствовал это прикосновение возле своего сердца… Опустила, передумав. И вместо этого, подавшись вперед, коснулась его груди поцелуем. От неожиданности – а, может, и не собирался? – он застонал низко, и Туткун подумала, что за каждый такой стон была готова отдать… Что именно, она не успела придумать: перехватив ее за пояс, Темур в пару шагов оказался возле кровати, опустил на покрывало, и ткань платья заскользила под его руками прочь. Выпутываясь из одежды, Туткун приподнялась, и он, помогая ей, приподнялся тоже, скидывая наконец полностью свой халат. В свете огня и тенях Темур рассматривал ее внимательно и в то же время так нежно и бережно, что не возникало мысли прикрыться от его глаз. Взгляд тегина опять зацепился за клеймо, он наклонился, снова коснулся позорного шрама поцелуем, и это чувствовалось уже привычно, и так же привычно Туткун обняла его, прижимаясь ближе. Об одном только забыла – что теперь они оба были обнажены по пояс. Прикосновение кожи к коже тряхнуло Темура в короткой агонии; тело само подалось вперед, вдавливая Туткун в постель, и она, даже уткнувшись в его плечо, не смогла заглушить стон. – Если Небесный Тенгри накажет меня за это, по крайней мере я умру счастливым… Туткун хохотнула, поцеловала взмокший висок, и смешок Темура остался на ее коже ниже клейма, и еще ниже, и еще… Когда его губы коснулись груди, она охнула, выгнулась, подставляя себя горячей ласке. И подумала, что тегин был прав – по крайней мере они оба умрут счастливыми. Темур не понимал, как можно было так желать – до рваного дыхания, до мокрого от пота затылка. А, впрочем, нужно ли было понимать, когда пальцы Туткун впивались в его спину, в плечи, не отталкивая, но прижимая; когда его ладонь коснулась пояса ее штанов, медленно стягивая их вниз – и когда она сама, уже полностью обнаженная, поднялась с покрывала, протягивая руку к его штанам… Резко перехватив ее запястье, Темур помотал головой. – Не надо. – Почему?.. Он сжал пальцы чуть сильнее. Туткун смотрела на него, не скрывая опасения, что на этот раз действительно сделала что-то не так, и понимание, что она хотела сделать все так, чтобы доставить ему удовольствие, билось теперь в его груди вместо сердца. – Потому что, если ты это сделаешь, я правда сойду с ума. Туткун отвела глаза, отчего-то именно сейчас заливаясь румянцем смущения, и Темур воспользовался моментом, чтобы раздеться до конца самому и снова нависнуть над ней, опираясь на один локоть, ведя второй рукой по ее бедру и глядя в ее лицо, страшась увидеть хоть намек на неприятие. Но видел только запрокинутую голову, приоткрытые губы и взгляд из-под длинных ресниц, и вспомнились такие далекие, такие глупые слова, когда-то причинившие боль: «Если ты будешь смотреть туда, куда не имеешь права…» Ему стоило бы понять раньше – его правом было желание Туткун. А больше ничего не было нужно. Туткун задохнулась стоном с первым движением Темура, и он нашел ее губы, отвлекая поцелуем от ощущений скорее странных, чем неприятных… первые пару раз, медленных, и аккуратных, и… Недостаточных. – Темур… Туткун сжала его запястье, приподнимаясь слегка навстречу, и тегин стиснул зубы, отчаянно пытаясь удержать себя на грани безумия. Это было невыносимо сложно, когда она под ним была так открыта… – Темур, пожалуйста. – Ты даже не понимаешь, о чем просишь, – прошептал он, касаясь носом ее щеки. – Не понимаешь… – Понимаю, – она подалась к нему снова, на этот раз отчетливо осознанно. – Я о тебе прошу, Темур. О тебе. Последней связной мыслью стала донельзя здравая: «Кажется, сегодня первым кричать буду я». А потом все рухнуло. Потом Туткун притянула Темура ближе, наслаждаясь жаром его тела, тем, как он целовал ее, как его ладонь скользнула под ее спину, заставляя выгнуться в то время, как каждое движение вдавливало в кровать все сильней. Это и правда сводило с ума, сжимало мир до их тел и дыхания, до чувства единения и поднимающейся вверх дрожи, которую было невозможно переносить молча. Темур подминал ее под собой, наконец отпуская зверя, который стонал внутри столько ночей подряд. Зверя, которому эта девушка – женщина – была нужнее следующего вдоха. Женщина, принадлежавшая отныне ему всецело и без остатка, которой можно было отдать всего себя и знать, что примет. Безоговорочно. Безусловно. И он отдавал и брал ее всю, зажмурившись и слыша стоны Туткун и собственное имя среди них…*
Когда Туткун открыла глаза, в комнате было еще сумрачно, и в первых серых лучах восходящего солнца кружились в воздухе пылинки. Спросонья эту мелкую взвесь можно было бы принять за снег, но для снега здесь было слишком тепло. Она потянулась, чувствуя, как кожу на животе царапало жесткое покрывало и как поднималась и опускалась грудь Темура, к которой она прижималась спиной. Под щекой было плечо тегина. Туткун вытащила руку из-под одеяла, легко провела по тыльной стороне его локтя… И почувствовала, как объятия Темура стали крепче. – Я тебя разбудила? – Нет. Я давно не сплю. – Зря. Тебе предстоит дорога. – Надеюсь, это единственное, что я сделал зря этой ночью?.. Он постарался произнести это весело, но не вышло. Было до иглы в сердце страшно, что сейчас, когда волна желания, затопившая их вечером, схлынула, оставив теплую усталость, Туткун пожалеет о том, что сделала и позволила сделать, тем самым заставив сожалеть и его… Хмыкнув, она развернулась к нему лицом. – Знаешь, мой Темур, с того дня, как ваши воины пришли в наше стойбище, я совершила немало безумств… и все они касались тебя. И это из всех было самым правильным. Тегин облегченно улыбнулся, прижал ее ближе и, дотянувшись, оставил короткий поцелуй в уголке губ. Туткун улыбнулась тоже, приподнялась так, чтобы смотреть на него сверху вниз, и коснулась кончиками пальцев его брови. – Давно хотела спросить: этот шрам – откуда он? – А мне все было интересно, когда же ты спросишь… – он усмехнулся. – Это последствие неудачной тренировки с воинами. Упустил из виду одного ловкого с плетью. – И как бедный воин заплатил за это? – Ну… так. Туткун захихикала. Тегин мог быть справедливым и даже милосердным, но за свою кровь долг брал сполна – она уже успела понять это. Темур прикрыл глаза, перебирая ее волосы без единой мысли в голове. Ему было слишком хорошо, чтобы думать о чем-то. Почувствовал, как Туткун опустила подбородок на его грудь. – Никогда бы не подумала, что ты любишь валяться в постели. – Я никогда и не любил. Это было правдой: после пробуждения он всегда вставал тут же, не желая оставаться лишнее время ни в кровати, ни в комнате, которую когда-то мать выбрала для молодых супругов. Поэтому Темур и не знал, что может быть так… не представлял даже. – Так что, когда ты станешь моей женой, тебе придется постараться, чтобы вытолкать меня из кровати, моя Туткун. Она фыркнула, защекотав дыханием шею. – Вот еще. Буду с тобой валяться, и пусть Чалаир под дверью ждет до обеда. Темур засмеялся, ощущая в своем смехе то же, что сквозило в словах Туткун – горечь. Они уже представляли, как это будет, однако, чтобы это было, нужно приложить еще столько усилий… – Почему Салтук предал нас? Он понимал, что вопрос совсем не вязался с их настроением, но понимал так же и то, что совсем скоро Туткун придется вернуться во дворец, а ему – уехать в лагерь. И он был обязан знать. А она и правда все понимала. – Из-за Батуги, – ее пальцы рисовали круги на его плече. – Салтук-бека потрясли убийство госпожи Тылсым и приказ твоего отца казнить ребенка. Он просто больше не смог смотреть на Алпагу как на справедливого хана, тем более что в виновность Тылсым-бике не верил. – И он пришел к Чолпан? – Я не знаю, как именно это произошло, она не рассказывала в деталях. Я думаю, сперва Салтук хотел просто утешить Чолпан-хан, поддержать… – она вздохнула. – Он влюблен в нее давно очень. Темур открыл глаза, удивленный такой новостью, посмотрел на Туткун, и девушка приподняла брови, складывая губы в улыбке сожаления. – Вот как… А она в него? – Скорее да, чем нет. Но для хана прежде всего месть, а потом все остальное, даже любовь. – Как будто и не она тебя растила, – заметил тегин. – Как будто, – согласилась Туткун. – Что же касается Аккыз… Темур, как меч Небесного ханства, ты волен наказать ее за нападение на хана, но знай одно – это Алпагу-хан убил в тот день ее отца. – Убил ее отца? – Да, Эврен-альпа. Когда пал Тойгар-хан, наш альп тут же попытался отомстить, но не сумел. Аккыз осталась сиротой. Темур тяжело вздохнул. – Тенгри, есть ли под этим небом хоть один человек, чью жизнь не разрушил и не перевернул мой отец?.. Туткун было нечем его утешить. Разве что немного обрадовать тем, что рассказал ей прошлым утром ясаул. – Кстати о воине, который тебя сопровождает… – Калсым? – Да. Я аккуратно спросила у Салтука, приставил ли он его к тебе, чтобы следить. Салтук сказал, нет. Воин верен Небу и тебе. – Спасибо нашему ясаулу хоть за это. За окном посветлело, зашумели первые шаги по лестницам и внизу, и Темур с сожалением понял, что пора была подниматься. Он не мог позволить Туткун оказаться замеченной, равно как не мог позволить ей переждать день в комнате, а затем ехать ночью. Зато сейчас по утру отдохнувшие караванщики потянутся в город, и дорога будет оживленной… – Надо вставать. Туткун пришла к тем же выводам, села на кровати, кутаясь в покрывало, стянув с него большую часть, и Темур недовольно зашипел, чувствуя прикосновение прохладного воздуха. Пришлось быстрее подхватывать с пола одежду, свою и ее, и влезать, помогая Туткун с поясом и скорее в шутку ловя ее губы, пока она завязывала тесемки на его кафтане. Но вот наконец настал черед ее плаща, широкого и тяжелого. Туткун смяла его в руках, а затем привстала, обнимая тегина крепко-крепко. – Прошу тебя, вернись ко мне живым, мой Темур. – Вернусь. Обещаю, – он прижался к ее щеке. – А ты пообещай мне, чтобы будешь осторожна, особенно с китаянкой. Когда отец узнает правду о Тылсым-бике, Тайзу настанет конец. Мей Джин ничего не будет: в случившемся тогда ее вины нет, да и советник выгородит… Но она будет зла, очень зла! И я боюсь, она решит, что ты к раскрытию их тайны имеешь отношение. – Пожалуй, решит, – Туткун кивнула. – Ведь я – человек Чолпан-хан, как бы то ни было. Но открыто она уже ничего мне не сделает. Будет плести свои интриги. – Она уже их плетет, уже что-то затеяла, я уверен. – Не думай об этом, Темур. Интриги китаянки – моя забота. Твоя забота – война с ее отцом. – Раз так, у Китая нет ни единого шанса, моя Туткун. Он все-таки поцеловал ее, сам накинул плащ, закутывая, и вышел, оставив открытой дверь. Дошел до лестницы, до комнаты, из-за которой еще слышался храп Салтука, и Туткун проскользнула мимо него, напоследок коснувшись руки. Им предстояла новая разлука, но оба они надеялись, что не слишком долгая и болезненная.