Если сомневаешься в ком-то, не люби. А если любишь, не сомневайся.
– Что, нашел себе еще одну китаянку? – усмехнулся Кая, выливая остатки воды на ладонь. – Нет, для тебя присматриваю, – в тон отозвался Темур, глядя, как брат безуспешно пытался стереть с лица остатки крови. – А то ты ведь так сокрушался, что не тебе досталась принцесса. – Я был юн и глуп. И еще не встретил Гюнсели. Темур хмыкнул и откинул голову назад. – Что ж, если ты уже шутишь, значит, можешь и говорить серьезно, а, Кая? Тогда расскажи, как так вышло, что ты, вместо того чтобы спасти меня, сидишь напротив? Или же это и есть твой план? Тогда я весь внимание. – Хотел бы сказать, что план, однако… Увы. Я ехал торговаться и, если итбараки откажут, забрать тебя силой. Для этого сначала заехал в ставку… Кая замолчал, устремив отсутствующий взгляд в сторону, и Темур нахмурился. По шуму, который тогда слышался, ему совсем не показалось, что стычка была между большими группами. – Дядя не дал воинов? – мрачно озвучил он свою догадку. Кая едва заметно помотал головой – Дядя все просчитал. Сказал, сам не отдаст такой приказ – губить воинов ради одного наследника, но я могу взять всех, кто последует за мной… – тегин стиснул зубы, и следующие его слова были едва различимы. – Никто не пошел, Темур. За тобой бы пошли. А за мной нет. Вздохнув, Темур прикрыл глаза. Брат никогда не пользовался большим уважением среди воинов, это правда. Но разве же настолько?.. – Да нет, Кая, дело не в тебе. Просто дядя подговорил беков и Чолпан-хатун, а те – своих людей… – А воины Небесного дворца? Да, их мало в общей численности, но как же гвардия хана, Темур?! Даже они не поднялись за мной! Хотя… – оборвав сам себя, Кая продолжил спокойнее: – Дяде, несомненно, выгодно разом избавиться от нас двоих. Зная его, он наверняка не только беков подговорил, но и успел пустить какой-нибудь слух о том, что я к случившемуся с тобой причастен. – А ты не причастен? – Был бы, сидел бы сейчас прикованным рядом? – Вдруг играешь? – Общение с лисой не идет тебе на пользу, Темур. Ты начинаешь придумывать то, чего нет. – Ты не прав, общение с лисой идет мне на большую пользу – я начинаю думать, – он улыбнулся. – Однако не волнуйся, я на самом деле не подозреваю тебя: оказаться самому в плену, чтобы меня обмануть – ты на это не способен. – Слишком глуп, по-твоему, или слишком умен? – Слишком брезглив. Кая улыбнулся в ответ. И, помедлив, сказал неожиданно: – Хочешь верь, Темур, хочешь нет, но я скучал по тебе. Темур склонил голову к плечу. Брат выглядел сейчас иначе, чем при их последней встрече: словно стал за это краткое время старше, словно осел на его плечах какой-то тяжелый груз… «Батуга ведь должен был предстать перед отцом, – вспомнил он то, о чем позабыл от волнения о собственной жизни. – Интересно, как все прошло?» – Что-то случилось во дворце после моего отъезда? Ты будто сам не свой. Внимательно оглядев его, Кая хмыкнул. – А ты будто не знаешь? – Что я должен знать? – Темур, умоляю, если думать ты и научился, то врать пока нет. Твоя Туткун без сомнений приложила руку к тому, что отец нашел в комнате Мей Джин фальшивую печать Тойгар-хана. Ни за что не поверю, что это прошло мимо тебя. Темур дернул уголком губ. Плохо, ох как плохо… Если Кая понял, наверняка поняла и Мей Джин… «Тенгри, прошу тебя, защити Туткун, пока меня нет рядом. Не позволь случится тому, что я не смогу пережить…» – Так что ты уже знал о том, что Тылсым-бике была невиновна, не так ли, Темур? Знал и ничего мне не сказал! – Знал, хотя не так долго. Но почему я должен был тебе сказать? – тегин пожал плечами. – Это касается нашего отца, китайцев, которые все подстроили, да горных, которые из-за этого пострадали. К нам с тобой это отношения не имеет. – О, ты ошибаешься, – Кая вдруг засмеялся, и смех его был обреченно-зол. – Ты так страшно ошибаешься, брат…***
В приемной Великой Эдже стояла гнетущая тишина, в которой чудились голоса поминальных плакальщиков, и снова пахло смешанной с травами кровью. За забранным решеткой окном карабкался вверх по небу рассвет, серый и холодный. У Туткун раскалывалась голова. От парализующего ужаса, от бессонницы, от слез и – от слов Кузубека, который, едва живой, своим появлением поднял их на ноги этой ночью. – Говори, – процедил сквозь зубы хан, глядя на стоявшего перед ним на коленях воина, которого била крупная дрожь. От страха ли, от ран ли – Алпагу не знал и узнавать не собирался. – Мой хан, простите меня, я не сумел ничего сделать, – голос Кузубека стелился по полу хриплым шепотом. – Вождь Обар был готов заранее: на нас напали, как только мы с Кая-тегином приблизились к его шатру… У нас не было шансов, мой хан, их было слишком много… – Много? – Улу Эдже, в отличие от мужа, сидела на своем месте. Кажется, у нее просто не было сил стоять. – Разве с вами не были наши воины из ставки, Кузубек?! Разве итбараков настолько больше?! – Простите, моя Великая Эдже… однако с нами действительно не было достаточно воинов. Баламир-ябгу не дал ни одного человека, беки и Чолпан-хатун с его подачи не дали ни одного человека, и воины дворца, что были в лагере, не пошли за нами… Нас одолели числом, тегина взяли в плен, а меня отправили донести до вас весть… Остальные мертвы. Кузубек замолчал, и Туткун обернулась к Гюнсели ровно в тот момент, когда та начала падать… – Что теперь будет, что теперь будет?! – Гюнсели плакала без остановки после того, как ее привели в чувство. – Кая в плену, Улу Эдже, Кая в плену! Они убьют его, убьют!.. Туткун вздохнула. Ей одновременно хотелось и ударить Гюнсели, чтобы замолчала и не раздражала, и обнять и поплакать вместе с ней. Но вместо всего этого она только грела ладони о чашу с горячим отваром и думала, что, кажется, помощь Кюн-аты сделала свое дело быстрее ожидаемого, уж слишком сонной была в последнее время Гюнсели, а сейчас слишком истеричной… «Тенгри, если мои догадки верны, прими мою молитву и за Каю тоже, – она прикрыла глаза, поднесла чашу к лицу и сделала вдох, полный мяты и лимона. – Не ради этого ханства, не ради его родителей, но ради его жены и не рожденного ребенка…» – Прекрати рыдать! – Улу Эдже и без того мало выбирала выражения в общении с невестками, а теперь и подавно. – Если дойдет до того, я сама поеду к этой собаке и снесу его голову, но не позволю убить моих сыновей! Не позволю! Баламир заплатит за свое предательство, клянусь! И Чолпан-хатун тоже заплатит! Свадьбу она захотела, еще чего! Не будет никакой свадьбы – я не возьму в жены своему сыну девушку, чей хан отправляет своего зятя на смерть! Слышишь, Туткун-хатун? Не возьму! Так своему хану и передай! Туткун покорно склонила голову, думая, что Великая Эдже даже не представляла, как сильно она сейчас разделяла ее злость… «Какая же ты безжалостная, Чолпан-хан, какая подлая! Ты увидела шанс и решила им воспользоваться, встать под руку жестокого Баламира, лишить это ханство сразу двух наследников, за одного из которых посватала меня… Ты ослепла от своей ненависти, и эта ненависть, давно разрушив тебя, разрушает теперь все вокруг. Ты ведь своим поступком и меня в жертву принесла, и Тунай – разве оставят нас в живых, если хоть с одним из тегинов что-то случится? Но ты переступишь и через нас, говоря о своей мести, не так ли?..» – Ты слышишь меня, хатун?! Новый окрик прорвал тягостные мысли, и Туткун едва не расплескала отвар. Не став пить, поставила чашу на место и склонилась еще ниже. – Я слышу, Великая Эдже. Пусть только Кая-тегин и Темур-тегин вернутся, и вы сами скажете Чолпан-хан все, что она заслужила. И я скажу. Потому что, что бы и почему ни сделала она, я не предавала Небесное ханство и никогда не предам. Я… Она запнулась, сглатывая комок в горле, и оборвала на корню рвавшиеся с языка слова «я очень люблю вашего сына». Говорить такое, даже делая вид, что речь шла о Кае, не стоило: Улу Эдже была умной женщиной и прекрасно видела, что горная невеста уважала его и поддерживала, но не любила. Эту игру Туткун вела с самого начала, и иные заверения теперь могли только попусту насторожить. Да и добивать едва сидевшую ровно Гюнсели совсем не хотелось. Поэтому, сделав вдох, Туткун продолжила иначе: – Я сожалею о поступке Чолпан-хан, Улу Эдже. Однако уверена, в этом виновен Баламир-ябгу: Чолпан-хан никогда бы не подвергла опасности и не лишила поддержки Кая-тегина, чьей невестой меня сделала ради мира между нашими ханствами. Уверена, когда она предстанет перед вами и объяснится, все разрешится… Однако прежде наши наследники должны вернуться, конечно. Краем глаза она видела, как дернулась щека Великой Эдже, дергая и какую-то до предела натянутую струну в ее душе. В последние дни все они пережили немало потрясений, и оттого ставшее строже внимание ханской жены не должно было бы так настораживать… Но что-то все равно не давало покоя. Какое-то смутное опасение… «Не могла же она услышать про нас с Темуром, ведь нет? – Туткун все-таки сделала глоток мятного напитка. – Кая не мог рассказать, наоборот – еще больше предостерегал. Чалаир тоже, Тунай тем более… Тогда с чего такое чувство, будто Улу Эдже на меня иначе смотреть стала?..» – Что теперь будет, Великая Эдже? – Гюнсели, вытерев слезы, на место которых тут же скатились новые, все-таки перестала бессмысленно стенать. – Алпагу-хан поедет в ставку? Вернет Каю и наследника Темура? Мать тегинов поморщилась. Отвечать на заданные вопросы, в особенности об отъезде мужа, она явно не желала. Да и было ли ей что ответить?.. Туткун опустила глаза. Сейчас они все думали об одном: что и как мог предпринять Алпагу, чтобы спасти своих сыновей? Если Баламир-ябгу дошел до того, чтобы убедить беков отказать в помощи тегину, то сможет ли изменить их мнение сложивший с себя корону хан? И что делать, если не сможет? Чем заставить итбараков сохранить жизни Темуру и Кае, чем сторговаться за них, если слово Алпагу теперь весило меньше серебряной монеты?.. – А ваш отец, Великая Эдже? – встрепенулась Туткун, когда мысли мимолетно коснулись старшего из наследников. – Кая-тегин говорил, что его дед, варяжский князь, отправил к нам своего посла… – А ведь верно, – Гюнсели шмыгнула носом, – Кая говорил… Но только никто не приехал. И ваш отец отказал в помощи своим внукам, Улу Эдже? – Не неси чушь, Гюнсели, и не смей повторять подобное! Мой отец никогда не оставит меня или моих сыновей без поддержки! Я отправила еще одно письмо письмо в ту же ночь, когда итбараки привезли доспех Темура. Однако дорога между нашими странами долгая, видно, посла задержало что-то… или кто-то… – Верно, дорога долгая. Так и помощь не поспеет вовремя, даже если ваш отец захочет ее оказать. Взгляд Улу Эдже стал еще холоднее, чем прежде, а Туткун медленно повернула голову на прозвучавший голос. Мей Джин, яркая, как змея, и такая же ядовитая, стояла в дверях и улыбалась. Спокойно и высокомерно, как всегда, но сейчас эта ее улыбка вызывала особенные бешенство и омерзение в Туткун. Настолько нестерпимые, что она не сдержалась. – Если ты выползла из своей комнаты, чтобы сказать только это, то ползи обратно. Сейчас не до тебя. – Отчего же я должна уходить? – не переставая улыбаться, Мей Джин прошла к ним и опустилась на подушку. Окинула взглядом стол, сморщив нос при виде мятного отвара. – Разве я не невестка этого дворца? Разве мой муж не находится сейчас в плену, как ваш?.. Ах, прости, Туткун-хатун, я сказала неправильно – муж Гюнсели. Тебе Кая-тегин мужем стать не успел. Какая жалость! Похоже, так и вернешься в Горное ханство невестой. Туткун с трудом выдавила из себя усмешку. – Я бы сказала, что женщине твоего рождения и положения недостойно подслушивать за углом, однако не буду: подлость у вас, китайцев, в крови. – Ты бросаешься пустыми словами, Туткун. В том, в чем виновен советник Тайзу, моей вины нет, – принцесса вздернула подбородок, словно нарочно обнажая след от ханского меча. – И, кроме того, все это дела давно прошедших дней. Мой народ говорит: «Мысль о смерти заставляет забывать жить». Сейчас вы все столько думаете о смерти, что перестали думать о жизни. Рука вздрогнувшей Гюнсели дернулась было вверх, и Туткун, вовремя успев заметить это движение, перехватила ладонь девушки до того, как та коснулась своего живота. «Значит, все-таки не показалось, – вздохнула она, глядя в испуганные глаза, и чуть качнула головой, пытаясь безмолвно донести до Гюнсели мысль, что бояться раскрыть секрет стоило бы вовсе не перед ней. – Интересно, успела сказать Кае или нет?..» – Твой народ прав, Мей Джин, – Улу Эдже, к счастью, отвлекла внимание китаянки на себя, и краткий порыв Гюнсели остался для них не замеченным. – Однако слов слишком мало сейчас, чтобы спасти Каю и Темура. – Однако и я пришла не говорить пустые слова, Великая Эдже. Напротив. Как вы понимаете, развязанная вашими сыновьями война зашла в тупик, – Мей Джин с удивительным самомнением проигнорировала их красноречивые взгляды. – Ни китайцы, ни тюрки не одерживают победы, а Алпагу-хан тем временем встал на ноги. Поэтому я предлагаю вам помощь. Я попрошу своего отца оказать вам поддержку в освобождении Кая-тегина и Темура из рук итбараков – в обмен на новый мир между Китайской империей и Небесным ханством. Великая Эдже сжала кулаки, и Туткун повторила ее движение, сжимая пальцы на запястье замершей Гюнсели. В них троих сейчас боролись желание спасти тегинов и недоверие к китаянке. – Понимаю, для императора сейчас удачное время прекратить войну и сохранить жизни своих воинов, – наконец проговорила Улу Эдже, не спуская с Мей Джин глаз. – Кроме того, ваш посол обвинен в смерти горной бике… Для китайцев имеет смысл оказать нам помощь. Однако все же назови причину, почему я должна верить тебе, Мей Джин? Особенно когда ты говоришь вперед своего отца. Прежде чем ответить, принцесса оглядела каждую из них. А затем произнесла медленно, без сомнения упиваясь каждым собственным словом: – Потому что я предлагаю это не ради посла и не ради воинов… но ради наследника, в котором будет течь кровь наших народов.***
– Отпусти цепь. Темур поднял взгляд на Каю. Тот смотрел мягко, говорил негромко – впервые в жизни брат обращался к нему таким тоном, а Темур думал о том, что тоже впервые в жизни настолько отчетливо видел то, что скрывалось за презрительной маской вечно самовлюбленного Каи. Крошево стекла – и ничего больше. Он все-таки отпустил цепь, отстраненно осмотрел красные следы на ржавых звеньях и бурый след на ладони, где осыпавшаяся ржавчина мешалась с содранной кожей. Боли не было. Ее в нем просто уже не осталось. – Ты знал? – Да. И нет. Темур сплюнул пылью. – Так да или нет? Кая вздохнул. Он будто бы наперед продумал каждый свой ответ – и все равно не знал, что говорить, так беспомощно мял в кулаке полу кафтана. Но смотрел по-прежнему прямо, и Темуру теперь казалось, что Кая делал это вовсе не оттого, что был абсолютно честен, а оттого, что боялся отвести взгляд, разорвать то незримое, что висело в воздухе между ними спутанным клубком. – Про то, что мама договорилась с Китаем и поспособствовала смерти Тылсым-бике – нет. А что до Батуги и выкидышей… это сложно… На взгляд Темура, тут ничего сложного не было. – Да или нет, Кая?! Голос все-таки подвел, хотя ни злости, ни раздражения он не испытывал. Только усталость и холодок там, где еще оставалось прежде хоть какое-то уважение к матери. – Я знал… Но не помнил. – Как это?.. Скупо пожав плечами, Кая откинул затылок на столб и прикрыл глаза. – Ты помнишь, когда Тылсым-бике потеряла ребенка в последний раз? Темур кивнул, хотя прекрасно понимал, что брат не ждал ответа, да и не мог его сейчас увидеть. Конечно, он помнил. Отец объявлял о беременности госпожи Тылсым едва ли не каждый год, и каждый раз она теряла ребенка. Теперь было понятно, почему, и тегин пополам с сочувствием к покойной испытывал глубочайшее непонимание: если Улу Эдже желала лишить вторую жену возможности родить здорового ребенка, почему не поступала с ней так же, как Чолпан-хатун поступала с Гюнсели? Отчего травила уже беременную? Или… «Или те страдания Тылсым-бике и отца были частью твоей безжалостной игры?» Поверить в это было страшно. Однако, к его собственному ужасу, легко. Настолько легко, что Темур невольно задался вопросом: когда, в какой миг его сердце, даже вперед разума, полностью осознало всю черноту души женщины, давшей ему жизнь?.. Ответ нашелся быстро. «Когда она пообещала убить Туткун». Те слова и непоколебимая уверенность в них Улу Эдже разломали – доломали – мир тегина на два: тот, в котором он еще верил в если не любовь, то хотя бы жалость своей матери, и тот, в котором этой веры больше не было… – После того дня мама была сама не своя, совсем перестала обращать на нас внимание, – брат, не видя его, говорил будто в пустоту. Не себе, не Темуру, Небесному Тенгри разве что. – Я бегал за ней постоянно, но она уходила, а если не уходила, то начинала злиться… Один раз я искал ее снова, пошел в ее комнату и, подходя, услышал, как она говорила о чем-то с Йибек… Кая замолк, открыл глаза, и снова их взгляды встретились, и снова Темур подумал о том, каким непривычно, неправильно беспомощным сейчас выглядел тот, кто всегда стремился казаться старше и умнее своих лет. – Темур, я клянусь тебе единственным, что для меня дороже всего – жизнью моей Гюнсели: я не помню, о чем был тот разговор. Я помню только, что он сильно меня напугал, и как мама заметила меня в дверях и втащила в комнату… Я помню, как она говорила что-то о том, что отец не должен узнать, что теперь это наш секрет… что я умный сын своей матери… – голос Каи становился все тише и тише, и теперь он смотрел вверх. – А я стоял и был так напуган… Я ведь не глупый, Темур. Никогда не был. Я понял, что мама натворила что-то и посчитала, что я все услышал… Но я не понял, что… не мог или не хотел… Однако я, конечно, пообещал ей молчать… Смешно, правда: обещать не рассказывать то, что не можешь рассказать… Его губы дернулись в попытке усмехнуться, но вышел оскал раненого зверя, который тегину совсем не шел. Как и все остальное, впрочем. – То есть ты узнал… вспомнил все только сейчас? – Темур внимательно следил за лицом Каи, но не мог найти и тени лжи или притворства. – Когда она рассказала тебе о китайцах? – О китайцах, да… о договоре, о Варгы… На имени бека Кая споткнулся, и Темур вздохнул. – Варгы… Ты убил его? – он уже знал ответ, слишком предсказуемый, но все же хотел услышать. Брат ничего скрывать не стал. – Да, убил. А что было делать? Привези я его во дворец, отец бы узнал от него о маме. – Разве она не сказала тебе, что Варгы ее не предаст? – Под пытками предают все, Темур. Но, даже если бы не было иной причины, я бы не стал оправдываться за сделанное. Утешь свою совесть и честь тем, что я убил Варгы так, как он собирался убить нас с тобой. – Что ты такое говоришь?.. Кая сощурил глаза, снова ненадолго становясь похожим на самого себя, самоуверенного и снисходительного. – Я говорю правду, Темур. Я собирался просить Баламира дать Варгы в провожатые, чтобы все устроить, но, когда приехал, даже не успел заикнуться, как дядя предложил сам. Как думаешь, почему? Пока мы ехали сюда, я видел, как уверенно Варгы вел нас этими тропами, как спокоен он был. Слышал, как он говорил про вождя Обара… Ты же сам понял, что Баламир решил избавиться от нас. Неужто думаешь, что такой человек, как наш дядя, положится в этом на волю случая? Нет, Темур, нет! Я уверен, он уже обо всем договорился с Обаром, и договор этот скреплял за него Варгы. Поразмыслив, Темур кивнул, соглашаясь. И правда, все теперь сходилось с тем, что сказала китаянка и до чего он додумался сам, упустив только то, что ябгу не было надобности приезжать к итбаракам самому. За него с черными делами прекрасно справлялся Варгы-бек. Он же, очевидно, и был тем, кто помогал Мей Джин во дворце… «Служить Улу Эдже и ябгу одновременно? Такое надо уметь», – с отвращением подумал Темур о покойном. Предательство претило ему всегда, а предательство сразу нескольких сторон было и вовсе за пределами его понимания. – Уж не знаю, как Варгы доказывал нашей матери свою верность, но мы с тобой в эту верность не входили, – между тем продолжал Кая. – Что, впрочем, понятно: Варгы, как оказалось, в нашу маму был давно влюблен. Думаю, он ненавидел отца за то, что она стала его женой, а нас – за то, что не его сыновей она родила. Темур поморщился. – Он нашего отца ничем не лучше… Значит, вот чем Варгы оправдывал свои преступления – любовью? Кая невесело усмехнулся. – Разве не она движет большинством наших поступков, брат? Отец из любви к Тылсым-бике позабыл нашу маму. Она из любви к отцу приговорила к смерти Тылсым-бике и обрекла Батугу на пожизненные страдания. Варгы-бек из любви к маме слепо выполнял все ее поручения. Ты из любви к Туткун пошел против отцовского слова и Китая, Туткун из любви к тебе – против слова своего хана… Даже я из любви к Гюнсели однажды пошел против нашей матери. – Неужели? Это было неожиданно слышать. Темур не мог припомнить ни одного раза, когда брат по-настоящему восставал бы против Улу Эдже. – Не веришь? – Кая понимающе улыбнулся. – Мне сейчас и самому с трудом верится. Однако было… когда Озман-бек впал в отцовскую немилость. Мама тогда пришла ко мне. Сказала: мол, хорошо, что Гюнсели не успела родить ребенка, так теперь ее обратно к отцу можно отправить безо всяких последствий… – Отправить?! – Да. Ведь из дочери уважаемого богатого члена курултая она превратилась в дочь опального бека… Мама настаивала на том, чтобы я заявил желание на развод с ней якобы по причине того, что Гюнсели не родила мне сына, конечно. Говорила даже, что есть кто-то на примете на мою вторую свадьбу… Наверно, это была Кырчичек: отец тогда очередной раз собирался мириться с дядей. Темур попытался представить себе Кырчичек в качестве жены брата, но не смог. Несомненно, такой союз закончился бы в первую же брачную ночь: Кырчичек бы отравила мужа, либо Кая придушил бы жену. – И как ты отстоял Гюнсели? – Подло и низко: сказал маме, что расскажу отцу ее секрет, если она не оставит Гюнсели в покое. – Действительно, подло и низко, – засмеялся Темур. Он предполагал, какой ужас испытала в тот момент Улу Эдже, но почувствовать к ней даже малость сочувствия не мог. – И часто ты это использовал? – Только тогда. Мне ведь тоже было страшно, Темур. Я бил вслепую и очень боялся, что, если мама поймет, что я ничего не могу рассказать, она меня просто уничтожит… Или бросит. Не знаю, что хуже. – Не знаешь?.. На этот раз Кая не выдержал его взгляд, и Темур скривился. Что хуже: быть брошенным собственной матерью или быть ею уничтоженным? Он мог бы дать исчерпывающий ответ… – Я знаю, о чем ты думаешь, Темур. – Неужели? И о чем? – О том, что мама любит меня больше, чем тебя. Но я скажу вот что: ты не прав. – Неужели? – кажется, он стал повторять это слово слишком часто. – Она с детства выделяла тебя, Кая. Она меня, не тебя, сделала зятем китайцев. Тебя хочет посадить на трон. Это мою любимую она хотела отдать тебе, а потом убить! Кая покачал головой, все еще не поднимая глаз. – Ты говоришь «с детства»… Но, Темур, ты помнишь, когда именно мама начала меня выделять? Тегин нахмурился. Голова была тяжелой, мысли вялыми. Когда именно? Он как-то не задумывался над этим раньше. Просто привык, что старший брат был для матери первым во всем. Но с чего это началось?.. Кая не стал дожидаться его озарения. – Не мучайся, я скажу – после того выкидыша Тылсым. А вернее, после того разговора, который я подслушал. Так что мама не выделяла меня, Темур, а контролировала, – его улыбка была грустной и злой одновременно. – Она панически боялась, что я со своим характером решу… не знаю, шантажировать ее этим секретом? Или просто случайно выдам отцу?.. Не-ет, мама опекала меня не из любви – из страха. А я этим пользовался. Пользовался, потому что наконец хоть кто-то любил меня больше всех! – Что ты несешь, Кая? Тебя всегда любили больше меня. – И даже больше Батуги?.. Темур, ты ведь не дурак, что бы я ни говорил иногда, так посмотри на все глазами взрослого человека. Хан растил из нас тегинов, но отцом он был Батуге. Тылсым-бике обожала своего сына и любила тебя. Мама до того дня к нам с тобой относилась одинаково, и едва ли это можно назвать материнской любовью. Мы от рождения для нее наследники больше, чем сыновья. Батуга любил тебя. А ты… – А я? – прошептал Темур, чувствуя спазм в горле. Он ведь и правда не был дураком… Но, кажется, кое-что начал понимать только сейчас. – А ты любил Батугу. Его, а не своего родного брата. Кая сказал это так просто, что последующие слова прозвучали жалким оправданием: – Ты был засранцем, Кая! Ты был выскочкой, ты отбирал мои вещи… – Как и ты – мои, – брат оставался удивительно спокоен, и это спокойствие без его привычной надменности било Темура под ребра. – Ты разве не отбирал у меня меч всякий раз, когда приходил Батуга, даже меня не спросив? Отбирал, потому что хотел играть с ним, а не со мной… и потому что мог. Был сильнее и знал, что я не дам сдачи. Ты презирал меня за то, что я слабее тебя. – Не презирал… Он запнулся, поймав насмешливый взгляд, и сам отвел глаза, чувствуя, как Кая продолжал следить за ним неотрывно. – Согласен, «презрение» – слишком взрослое слово. Скажем, ты смотрел свысока. И до сих пор смотришь. Потому что ты как отец и дядя: вы считаете, что, если у того, в ком течет ханская кровь, нет веской причины не махать мечом, то он просто никчемный трус. Конечно, у Батуги такая причина есть, поэтому вы его жалели. Но мне так не повезло, я родился здоровым… Но тягаться с тобою в бою не мог. Пришлось искать другие способы побеждать. Кая замолчал, не собираясь дальше объяснять то, до чего можно было дойти самостоятельно. Темур стиснул зубы. Ребенок внутри него запальчиво утверждал, что брат нес чушь и попусту обвинял его в том, чему был причиной сам. Но как взрослый мужчина он понимал, что Кая был прав. И что все оставшееся, что не было в их отношениях результатом воспитания отца и матери, они разделили пополам неосознанно, обвиняя друг друга и не признавая своей вины до этого дня… – Какая глупость… – это сорвалось с языка где-то между всеми прочими мыслями, и Кая хмыкнул. – И что же, таким образом, я виноват перед тобой, а ты передо мной? Замкнутый круг. – Таким образом да. Или нет. Или мы не виноваты оба. Выбирай. Темур поежился. Как будто от его слов что-то могло измениться… – Малодушно хочется выбрать второе и сказать, что мы только жертвы наших родителей. Но мы ведь уже не дети, Кая. – Разве? Мы все еще дети наших родителей, Темур. Ты меньше, я больше, – он слегка пожал плечами. Было очевидно, что все признания дались ему нелегко, однако о сказанном Кая не жалел. – Я не говорю, что не был, как ты выразился, засранцем, и не пытался тебя задеть… Однако поверишь или нет, я был таким не из-за нелюбви к тебе – из обиды. – Я никогда не хотел тебя обижать, мне просто надоело терпеть обиды от тебя… – горько усмехнувшись, Темур покачал головой. – Жаль. Все могло сложиться иначе, будь ты в детстве более прямолинейным, как я, и будь я более догадливым, как ты… – Да, – отвернулся Кая. – Жаль.***
Когда она распахнула двери своей комнаты, стало ясно, что новость, которую лично им сообщила Мей Джин, уже разнеслась по дворцу, не иначе как стараниями ее служанки, с таким одинаковым сочувствием обернулись к ней Тунай и Чалаир. Туткун захлопнула за собой, и сестра поднялась навстречу. – Туткун, – голос Тунай дрогнул, и она поджала нижнюю губу. – Сестра, как же так?.. Китаянка беременна! Как же так?! Она заломила руки, совершенно игнорируя пытавшегося одернуть ее Чалаира. Туткун пожала плечом. Сестра почти плакала, слуга был очень поникшим, но в ней самой плескалась только холодная злость, и голос оттого был резок. – Что сказала? – Кто?.. – Служанка Мей Джин – она ведь растрепала всем? Что сказала? Тунай покачала головой, явно не понимая, почему сестра не громила спальню или не билась в истерике, и Чалаир ответил за нее. – Немного. Сказала только, что ночь, проведенная с наследником Темуром, принесла свои плоды, и что принцесса носит ребенка… – Но как так? – опять всплеснула руками Тунай. – С того дня, когда Темур-тегин был здесь в последний раз, совсем немного времени ведь прошло! К тому же разве… Или она не о той ночи говорила?.. Снова пожав плечами, Туткун подошла к огню. Языки пламени рвались вверх, рассыпали искры, и одна из особо высоко взлетевших добралась до ее платья. Она ладонью смахнула горячую пыль. – Чалаир. – Слушаю, хатун, – слуга отозвался уныло, но незамедлительно. – После объявления войны с Китаем по приказу Каи кто-то из воинов следил за Мей Джин, когда она выходила в город. – Да… – Найди мне этого воина. Сейчас же. Чалаир не стал ни спорить, ни спрашивать, буквально испарившись из комнаты, как бестелесный дух. Зато, конечно, не могла промолчать Тунай. Она, наконец подойдя ближе, коснулась ее плеча. – Зачем тебе этот воин, Туткун? Что ты собралась делать? – То же, что и прежде, – Туткун потерла пальцы. Ей становилось холодно, как и всегда в мгновения напряженных размышлений и волнений. – План никак не изменился. – Но ведь наследник Темур… – Что наследник Темур? – Ну… Мей Джин беременна, и… Туткун усмехнулась, заставляя сестру замолкнуть на полуслове. – Мей Джин – последний человек, о ком тебе стоит думать, Тунай. Ее время в этом дворце подошло к концу. – Как это? – сестра сделала шаг назад. – Ты же не собираешься ее убивать, ведь нет же, Туткун?! Мей Джин мало того, что носит будущего наследника, так от ее слова сейчас зависят жизни тегинов! Конечно, если только ты… – Если только я что? – она развернулась к Тунай. – Если только я не обозлилась на предавшего меня Темура и не решила отправить его к предкам руками так кстати подвернувшихся итбараков?.. Поежившись ее тону, Тунай отвела глаза. – Я не совсем это хотела сказать… Кроме того, в плену ведь и наследник Кая, а он твой жених… Туткун хмыкнула. Она видела, что сестра сейчас совершенно не понимала ни ее мыслей, ни ее настроения, но пускаться в объяснения желания не было. Да и необходимости тоже: в том, что она собиралась сделать, ей не требовались ни помощь Тунай, ни ее поддержка. – Не волнуйся, сестра, я не собираюсь убивать Мей Джин. Хотя бы потому, что убивать того, кто сам прекрасно с этим справляется – пустая трата времени… Не забивай голову. Как я сказала, время китаянки вышло. Если Тунай и хотела сказать что-то еще, она не успела. Дверь приоткрылась, и Чалаир просунул голову внутрь. Туткун кивнула. Слуга, подстегнутый опаской и сочувствием, управился с ее поручением как никогда быстро. Чалаир здраво рассудил, что нечего всем подряд знать, что невеста тегина общается с посторонними мужчинами, поэтому воин ждал их на конюшне в самом последнем стойле. Невысокий, коренастый и очень смуглый, он поклонился ей, прижав кулак к груди. – Хатун. Слуга сказал, вы желаете со мной поговорить. – Верно сказал. Ты следил за принцессой Мей Джин, когда она выходила из дворца? – Да, так приказал наследник Кая. – Расскажи, куда она ходила? До того, как отослали советника Тайзу, и после. Воин ответил без раздумий. – Что до, что после, принцесса всегда ходила только в одно место – в лавку господина Вэня, торговца шелком. Туткун провела кончиками пальцев по пыльной калитке. Лавку Вэня она видела, когда они с Каей ездили смотреть подарок для Гюнсели. Не то чтобы тегин заходил тогда к китайцам – скорее напротив, но пропустить этого торговца было невозможно, даже если не посещать: большой, богато украшенный дом в самом начале китайской улицы сразу бросался в глаза. – Много времени она там проводила? – По-разному. Иногда много, а иногда уходила почти сразу. – И ты продолжал следить за домом, пока она оставалась там? – Да. – Тогда подумай хорошенько и скажи – кто еще приходил в лавку в то время, пока там оставалась Мей Джин? Этот вопрос стал первым, на который она не получила мгновенный ответ. Воин задумался, и в который раз переступил с ноги на ногу стоявший за ее спиной Чалаир. Туткун не стала его отсылать от разговора намеренно: в том, что должно следовать дальше, ей было без него не обойтись. Да и всех тайн, в которые слуга уже был посвящен, было столько, что одной больше, одной меньше… – Да много кто, хатун. Покупатели, другие торговцы… много кто, всех разве вспомнить? – Всех не надо. Только тех, кто приходил часто, быть может, очень часто. Подумай. Она отчаянно надеялась, что выбранный Каей наблюдатель ел свой хлеб не зря… Тот задумался покрепче. – Хм, из таких… Счетовод Зинь, он ведет учет товаров из империи на рынке. Торговец Хон и с ним дочь, ровесница принцессы Мей Джин… – А еще? – Туткун нетерпеливо подтолкнула его размышления. – Из не китайцев. – Не китайцы?.. Хм… – мужчина замолчал снова. И наконец действительно вспомнил: – Разве что люди купца Велимира. – Что за купец и что за люди? На этот раз ей ответил Чалаир. – Купец Велимир русич, один из старост общины, живет в городе уже много лет. Торгует мехами и шерстью, у китайцев покупает шелк. Известный и уважаемый человек… Воин кивнул, подтверждая эти слова, и добавил: – Все верно. Его сын с парой рабочих были у Вэня несколько раз. Туткун прикрыла глаза. Вот и все?.. – Хорошо. Спасибо. Ты можешь идти. А ты, – она обернулась к Чалаиру, – покажешь мне их лавку. Чтобы никто не узнал и не остановил, выбираться в город пришлось через крыло слуг. Туткун даже не знала, что тут существовал еще один выход, отдаленный от главных ворот и выводящий сразу в какие-то торговые закоулки. «Чтобы рабы не бегали», – мрачно ответил на невысказанный вопрос Чалаир, подхватывая ее под руку. Ему явно не нравилось все, что происходило во дворце в последнее время, а сегодня в особенности, но в помощи Туткун он отчего-то по-прежнему не отказывал. Раньше она могла бы объяснить это золотом, что Чолпан-хан отсыпала продажному слуге. Но теперь, похоже, Чалаир действовал из собственных убеждений больше, нежели ради выгоды. Это, однако, не мешало ему трястись, а Туткун была совершенно спокойна. Поэтому, когда, остановившись под навесом, Чалаир скупо кивнул на массивную резную дверь, она вошла первой. В лавке, тут и там заставленной тюками, суетился вихрастый мальчишка. Завидев их, он раскрыл рот да так и замер. Туткун улыбнулась и, вытащив из-за пояса монету, повертела в пальцах. – Позови хозяина. Мальчишка проводил золотой блеск взглядом и шмыгнул носом. – Господина Велимира нет сейчас, обоз на родину уехал. – А сын его? – Господин Милован? Тут. – Позови, – и Туткун кинула монету ребенку. Поймав щедрую за столь мелкое задание оплату, мальчик кинулся внутрь лавки, а Чалаир, оглядевшись, негромко спросил: – Ну теперь-то скажешь, хатун, зачем мы сюда пришли? – Сейчас увидишь. За дверью, неплотно прикрытой спешно убежавшим мальчишкой, зазвучали голоса: его высокий и ответный взрослый, и вскоре к ним, пригнувшись в проеме, вышел мужчина. Оглядел и, видно, оценив ее дорогой наряд и признав одежду дворцовых слуг, поклонился, прижимая ладонь к груди: – Добро пожаловать, госпожа. Чем наша лавка привлекла ваше внимание? Желаете посмотреть меха или ткани? – Желаем, – уныло согласился Чалаир и, не задумываясь, ткнул в какой-то сверток в дальнем углу. – Вот то покажи. Милован кивнул, полез за запрошенным, и Туткун покосилась на слугу. – Понял? Чалаир вздохнул. – Понял… Как ты узнала? – Никак. Просто иначе не сходилось. – Так была уверена? Туткун улыбнулась, впервые за последние дни. – Была. Слуга безрадостно усмехнулся и, уже не пряча взгляд, осмотрел купеческого сына, раскладывавшего на прилавке темно-красную шерсть. Высокий, широкоплечий, светловолосый и сероглазый – он был почти что отражением Темура, только с более грубыми чертами лица… – Казнят, – с сожалением вынес приговор Чалаир, на этот раз не понижая голос. Русич вздрогнул от неожиданности. – Госпожа, если вам не нравится эта ткань, я покажу любую другую… – Нам не нужны ткани, – она помотала головой. – К твоему сожалению, я вовсе не за этим сюда пришла. Я Туткун-хатун, будущая невестка Небесного хана Алпагу. Поэтому сейчас я буду спрашивать, а ты будешь отвечать. Ответишь честно – может, останешься жив. Соврешь – тебя казнят. Ты понял? Милован молча кивнул. Сжатые челюсти выдавали его волнение. Туткун подошла чуть ближе. – Ты часто ходишь в лавку китайца Вэня? – Часто. Мы покупаем у него шелк. – Только за этим ходишь? На этот раз Милован замешкался, неловко отводя глаза. – К чему вы спрашиваете, госпожа?.. Это само по себе было ответом, и, не став ходить кругами, Туткун сказала прямо: – К тому, что ты, похоже, не знаешь, с какой китаянкой имеешь дело, Милован. Несмотря на внешнюю твердолобость, соображал он быстро. Не иначе как упоминание Алпагу-хана подстегнуло мысли, и следующие слова русича были незнакомы, но понятны: ругался, или молился, или все вместе сразу… – Я не знал… Клянусь Перуном, не знал! Господин Вэнь сказал, это его дочь, Мей Лин! Она и выглядела как дочь купца! – Что не знал, от гнева хана и закона тебя не спасет, – заметила Туткун. – Как вы познакомились? Сколько раз к ней приходил? – Четыре… пять… – Милован судорожно сжал кулаки. Его взгляд бегал. – Мы встретились первый раз две луны назад, может, чуть меньше. Я пришел в лавку Вэня забирать товар, она там была. Мы не говорила даже, она мимо прошла просто… А потом, позже как-то, посыльный от Вэня прибежал. Сказал, мы часть товара забыли. Я пошел, вот и… познакомились. – А вы забыли? – Что? – Товар. Милован со вздохом покачал головой. – Нет. За ее плечом едва слышно хмыкнул Чалаир: «Специально позвала, змея…» Туткун кивнула ему и снова обратилась к окончательно поникшему мужчине: – Что она тебе говорила? – Ничего особо. Говорила, что ненадолго приехала к отцу навестить и уедет с его ближайшим караваном… что ей здесь скучно… что я ей понравился… – он бессмысленно разгладил так и не убранный с прилавка товар. – Хотя на последнее я и тогда подозревал, что она врала. А выходит, не сказала ни слова правды. Туткун машинально проследила за его руками. Чалаир, ткнув наугад, выбрал очень красивую багряную ткань. Стало даже жаль, что сейчас было не до покупок. – Подозревал? Почему не спросил тогда, зачем пригласила? Милован пожал плечами. – Я не женат, а она красивая… да и все равно уезжать собиралась ведь… то есть… – он замолк и снова вздохнул. Потом поднял грустные глаза. – Позвольте хоть лавку закрыть, госпожа: отец в отъезде. Туткун почувствовала острое сожаление. Русич явно не собирался ни бежать, ни драться, смиряясь с неизбежным… Но в его аресте и ей не было никакого прока. – У тебя будет время закрыть лавку, Милован. Ты сделаешь это сегодня, тихо и не привлекая внимание. А потом – слушай меня очень внимательно! – ты один и тайно поедешь в Горное ханство. Скажешь, что тебя послала Туткун-хатун. И спрячешься там, пока я за тобой не пришлю. – Уехать? Но как же хан? Ведь принцесса – жена наследника Темура… Милован вскинул брови, но Туткун оборвала его на полуслове: – Поверь мне, хану сейчас не до тебя, а наследнику Темуру тем более. Кроме того, ты верно сказал – Мей Джин принцесса Китая, хоть и жена Небесного тегина… Так скажи, что ты выберешь: умереть из-за ее каприза или послушать меня и, быть может, сохранить себе жизнь? Больше он ничего говорить не стал. Молча приложил ладонь к груди, кланяясь, и так и остался стоять, пока Туткун накидывала капюшон и выходила из лавки… На обратной дороге, пробираясь через толпу, радостный Чалаир буквально висел на ее плече. – Ай, хатун, ай, какая же ты умная, просто чудо! Как обо всем догадалась! На этот раз с Мей Джин покончено, точно тебе говорю! Когда Темур-тегин вернется, он… Туткун?.. Чалаир остановился, непонимающе глядя на нее, вдруг замершую посреди улицы, а Туткун чувствовала, как все внутри превращалось в лед. «Когда Темур-тегин вернется…» – Небесный Тенгри, спаси нас всех, – прошептала она, только сейчас осознавая настоящий смысл той тайны, которую раскрыла. – Чалаир, нам надо вернуться во дворец! – Конечно… – Немедленно! Слуга даже не сумел ничего сказать, когда Туткун схватила его за рукав, срываясь на бег. В виски стучала только одна мысль – успеть обратно раньше, чем хан и Улу Эдже примут неизбежное решение… – Алпагу-хан у себя? – оставив выдохшегося Чалаира на входе, она вихрем пролетела по коридорам и перехватила Кюн-ату. – У себя… – А Улу Эдже? – Они с ханом говорили долго. Сейчас Улу Эдже во дворике с шаманкой… – лекарь удивленно разглядывал ее плащ и растрепавшиеся волосы. – Туткун, что случилось?.. Она не ответила, проскользнула мимо и, едва достигнув нужной комнаты, тут же постучала в дверь. – Войди. Хан снова сидел у очага, впрочем, на сей раз потушенного, и на нее устремил уставший взгляд. – Дочка? Что-то случилось? Во всем его виде, в каждом произнесенном звуке сквозило нежелание ни с кем говорить… Туткун прижала кулак к груди. – Мой хан. Я сожалею, что потревожила вас, однако мне надо сказать вам кое-что, и это очень важно. Возможно, от этого зависят жизни наших тегинов. Взгляд Алпагу мгновенно стал жестче, и он поднялся с подушки одним резким, хотя и не слишком аккуратным движением. – Вот как? Тогда говори, хатун! Туткун сделала глубокий вдох. Лишь теперь, перестав торопиться, она в полной мере начала понимать, что собиралась сделать и к каким последствиям это могло – неизбежно должно было – привести. Но отступать было поздно, да и как возможно, если ценой ее промедления могла стать жизнь Темура?.. «Но что станет ценой моих слов, Небесный Тенгри?» – Мой хан, я скажу, но прежде скажите вы: вы согласились на предложение помощи принцессы Мей Джин? Уголки губ Алпагу дернулись в презрительной усмешке, однако в глазах его показалось скрытым что-то еще, совсем иное. – Я не настолько слаб и не настолько отчаялся, чтобы моих сыновей спасал мой враг! Мей Джин беременна, и ради своего первого внука я готов пойти на мир с императором, однако это не будет платой за жизни Каи и Темура. Это император должен умолять меня о прощении, а не я его о помощи! – Вы правы, мой хан. И у китайского императора и его дочери есть еще одна причина молить вас об этом, кроме смерти Тылсым-бике… – Еще одна? Что еще натворили эти змеи в моем ханстве, хатун? О чем ты говоришь? – Я говорю о том ребенке, которого носит принцесса и которого вы уже назвали своим внуком, – Туткун с трудом заставляла себя смотреть в глаза Алпагу, хотя сердце сжимал отнимавший силы страх. – Но вы сделали это зря, мой хан. Даже если Мей Джин не солгала и правда беременна, отец этого ребенка – не наследник Темур. Она почти затаила дыхание, ожидая стремительного, разрушающего все гнева, который был бы направлен на всех и каждого, и на нее в первую очередь… Но хан молчал. Смотрел на нее, приподняв брови, несомненно удивленно, однако без злости. Очень долго смотрел… – Так вот каков их план, – произнес он наконец спустя целую вечность и, отвернувшись, прошел к окну, оставляя Туткун за спиной. – Признаю, раньше было то, что ускользало от меня в причине, по которой посол Тайзу и принцесса так спокойно себя вели, по которой Обар так смело решился требовать наши земли… Однако теперь мне все ясно! Ясно, что в этой войне итбараки воевали только с нами, но не с китайцами. Вот каков был план этих трусливых змей: в нужное время пленить Темура и Каю чужими руками и предложить свою помощь, вместе с тем приказав итбаракам убить моих сыновей! Лишить тем самым наше ханство двух тегинов в обмен на мир и ребенка Мей Джин, предательство которой никто не смог бы даже заподозрить без слова Темура! Однако… – Алпагу обернулся к ней и слегка улыбнулся. – Однако они не могли предположить, что кто-то кроме Темура сможет быть уверен в том, что это не его ребенок… Прими мои поздравления, хатун: ты смогла провести всех в этом дворце. Даже меня и Улу Эдже. Туткун тяжело сглотнула. Нет же, не могло так быть, чтобы он… все знал?.. – Мой хан, я… Алпагу поднял ладонь, останавливая ее бессвязное бормотание. Коротко бросил: – Подойди. Чтобы исполнить этот приказ, Туткун потребовалось вся смелость, какая только в ней осталась, и все равно шаги получались мелкими, неохотными. Мысли метались в голове, как закрученная ветром пыль, сбивались в плотный ураган, и Туткун пыталась ухватиться хоть за какую-то, чтобы остановить эту тошнотворную круговерть… Но все, что удавалось – это с удивительной трезвостью понять, что прекрасный, сотканный их руками план теперь был разорван на клочки. Что жить ей осталось, пожалуй, не дольше того времени, как будут допрошены Тунай и Чалаир… И что по крайней мере Темур будет спасен. «Тенгри, если у тебя осталось хоть немного милости ко мне, – она остановилась напротив хана и опустила голову. В памяти очень живо возникали картины его меча у чужой шеи, – прежде чем забрать мою жизнь, позволь хотя бы увидеть, как живым вернется Темур…» – Я спрошу один раз, хатун, – Алпагу снова отвернулся от нее, и из-под ресниц Туткун увидела, как он провел ладонью по доспеху сына, по-прежнему лежавшему на сундуке. – Когда и почему ты предала мое и Чолпан-хатун решение поженить вас с Каей? – Еще до того, как оно было вами принято, мой хан. В тот миг, когда впервые увидела Темура. В тот миг, когда поняла, что и душой, и сердцем смогу принадлежать только ему… – Или же когда узнала, что, по уговору с китаянкой, Темур, а не Кая будет кандидатом на курултае? Несмотря на сковавший тело страх, Туткун засмеялась. – Даже если бы было так, тот уговор прекратил свое существование в день начала войны… Однако это не так. Всем, что я делала и делаю в этом дворце, руководят только моя любовь к Темуру и знание, что он так же любит меня. Ничего больше. – Хм… Алпагу-хан снова замолчал, и Туткун молчала тоже, покорно ожидая грядущего. Сначала, вероятно, допроса: как, что, когда и зачем, от начала до сегодняшнего дня. Потом… здесь ее представления менялись: может, запрет в покоях, может, отправит в темницу… Вряд ли сразу казнит, не настолько зол, кажется… – Кто еще знает о предательстве Мей Джин? – прервал ее тягостные мысли спокойный голос. – Только Чалаир, мой хан. И тот мужчина, которого принцесса использовала. Он русич, купец… – Он в городе? – Должен уехать сегодня. Я приказала ему отправиться в Горное ханство. Побоялась, что, если начнем торговаться с Мей Джин, она его убьет, чтобы скрыть… – Верно побоялась, – Алпагу наконец оставил доспех Темура и вгляделся в ее лицо. Покачал головой. – Ступай к себе. Ступай и никому ничего не говори. Ей показалось, что бесчинствовавший внутри ураган мгновенно рассыпался на отдельные песчинки, засыпав ее по самую макушку, и Туткун встрепенулась, стараясь стряхнуть с себя эту пыль вместе с не иначе как наваждением, что хан просто ее… отпускал?.. Это казалось столь же невероятным, как и его осведомленность об их с Темуром тайне. Это не укладывалось в голове, в которой сразу появилось столько вопросов… Однако задавать их и тем самым перечить Алпагу-хану сейчас было бы самым глупым из всех поступков. Поэтому, глубоко поклонившись, Туткун попятилась назад и, когда ладонь нащупала дверную ручку, выскользнула из покоев прочь…***
– Темур, Темур! – Кая наклонился, пытаясь дотянуться до него, но длины цепи не хватало. – Темур! Брат, не смей умирать! Темур закусил губу. – Не переигрывай, – прошептал он, не открывая глаза. – Ой да ладно, – так же тихо фыркнул в ответ Кая. – Как будто эти дикие разберут, – и спустя вздох снова запричитал, словно над покойником: – Темур! Темур! Тегин слегка поморщился, слушая почти истеричные вопли старшего брата и явно оживившееся движение за шатром. Так, главное продержаться, чтобы не раскусили сразу… – Что ты орешь? – хлопнул полог, и недовольный голос прервал уже переходившего на хрип Каю. – Лекарь! У вас есть лекарь? – Кая, судя по звону цепи, делал вид, что хотел к нему броситься, тем самым лишний раз отвлекая на себя внимание итбарака. – У Темура снова открылась рана! Итбарак помялся на месте, очевидно ошарашенный и словами, и напором пленника, и Темур практически затаил дыхание. Если воину хватит ума или желания хотя бы приглядеться к нему… К счастью, не хватило. Наверно, торопился сдать свой пост ночной смене, а может, просто не желал оказаться виноватым перед своим вождем, но, бросив «закрой рот», поспешно выбежал из шатра. Кая перевел дух. – Темур? – М-м-м? – Поздновато, конечно, спрашивать, но ты уверен, что сможешь бежать? – И правда поздновато… Да к тому же как будто у меня есть выбор. – Мы могли бы придумать что-то еще… – Кая, умолкни. Во-первых, этот план придумал ты, – Темур поерзал, придвигаясь немного ближе к опорному столбу, чтобы в нужный момент воспользоваться всей длиной цепи. – Во-вторых, твое дело – стражник, если останется внутри. За меня не волнуйся. Кая хмыкнул, но продолжать разговор не стал. Их план был очень, просто до крайности паршивым, но Темур не мог не согласиться с братом в одном – выбираться надо было как можно скорее, пока их жизни еще имели ценность для вождя итбараков, имевшего уговор одновременно и с китайцами, и с Баламиром. Ждать помощи, учитывая влияние дяди на беков, не приходилось, и собственные силы и немного хитрости – все, на что могли рассчитывать тегины, чтобы вырваться из плена живыми. «Я ранен. Нас двое. Еще пленник, – Темур старался следить за дыханием и шелестом ветра снаружи. – Целый лагерь вооруженных врагов, и полдня конного перехода до реки, за которой наша ставка… Кая, если мы умрем, Небесный Тенгри свидетель – я сам тебя придушу!» По шкурам снова потянуло прохладой, означая, что кто-то вошел в шатер, и Темур услышал, как Кая сплюнул сквозь зубы: – Ты что, единственный лекарь на всех итбараков, китаянка? Как же они тут жили без тебя? «Сдается мне, гораздо лучше, чем теперь», – Темур с трудом сдержался, чтобы не сказать это вслух. Юйлань же в ответ тихо хмыкнула. – Или я, или никто. Что с ним? – Ты его лечила, ты и скажи, почему моему брату стало хуже! – Кая из кожи вон лез, пытаясь казаться раздраженным и злым, и было немного интересно, сможет ли он убедить в этом юную принцессу так же, как убедил недалекого итбарака. – Он заснул днем и до сих не приходит в себя! – Ты сказал стражнику, у него открылась рана. Юйлань подошла к Темуру ближе, но, впрочем, не слишком. Она, несмотря на возраст, была куда умнее стороживших их воинов… Однако и ей, судя по тону, было страшно ошибиться, потерять ценного пленника и вместе с ним – доверие своего отца и заключенный им союз. – Там кровь… Голос Каи дрогнул так по-настоящему, что Темуру захотелось отвесить затрещину этому лицедею и выдумщику. Идея с кровью тоже принадлежала ему. Для убедительности и прежде всего для Юйлань, конечно, на правой ладони Темура теперь и правда были красные следы – его настоящая кровь с небольшого, скрытого сейчас рукавом пореза выше запястья, нанесенного самому себе острым краем застежки, отодранной с кафтана Каи… Им и надо-то было ее немного – размазать по пальцам, будто бы зажимал открывшуюся рану, да чуть попортить халат, а остальное сделала вода, щедро вылитая на этот бок. – …! – китаянка высказалась коротко и, несмотря на использование родного языка, понятно, и Темур почувствовал, как она опустилась на колени рядом с ним… Остальное было делом многолетнего воинского опыта против ее удивления, и спустя два мгновения Юйлань уже лежала на спине с закрытым ладонью ртом, прижатая коленом поперек живота – Темур не собирался с ней церемониться. – Издашь хоть один звук – сверну шею, – спокойно сказал тегин, обшаривая широкие золотые рукава. – Поняла? Судя по отчаянным кивкам, умирать за право стать женой дикого лесного вождя она все-таки не собиралась. – Темур?.. – теперь голос Каи был напряжен по-настоящему. – Ну! – Дай хоть пару мгновений, ты, сын Эрлик-хана! – он дернул головой, пытаясь отмахнуться от брата, как от надоевшей мухи, и наконец нащупал в складках китайского платья то, что искал. Рывком извлек из потайного шва тонкий трехгранный клинок-иглу. – Держи! Кая подхватил оружие и завозился со своим замком, а Темур сильнее придавил начавшую ерзать Юйлань. – Не дергайся! Если знаешь, кто я, знаешь и то, что китайцев я люблю меньше, чем кого бы то ни было. Не будь глупой и не давай мне повода выместить на тебе эту ненависть, принцесса. Темур не помнил, приходилось ли брату когда-нибудь выбираться из кандалов, но для первого раза он справился поразительно быстро и вскоре уже ковырялся в браслете на его запястье. С этим шло медленнее, и тегин нетерпеливо сжал кулак. – Давай быстрее, Кая. – Дай мне пару мгновений, сын Эрлик-хана, – душа очевидно нервный смех, прошептал Кая. – Куда ты так торопишься, к своей Туткун? Замок наконец щелкнул. Темур отшвырнул было цепь в сторону, но передумал. – Вот вернемся, расскажу Гюнсели, как ты к ней не торопился… Второй открыть сможешь? Кая проследил его взгляд, вздохнул и склонился над другим концом кандалов, поняв его задумку. – Проще было бы дать по голове, и дело с концом. – Проще бегать с пленником на цепи, чем на плечах, тем более что я ранен, – не согласился Темур, отрывая кусок с подола шелкового платья. – Открой рот, принцесса. Застывший ужас в раскосых глазах ясно дал понять, что на побег с ними в качестве военного трофея Юйлань никак не рассчитывала. Она замычала, забилась, пытаясь вырваться, и Темур одарил ее оплеухой. Несильно, так, острастки ради… «Вернемся, отвешу такую же Мей Джин, – с мрачным удовлетворением решил тегин, затыкая рот тут же присмиревшей девчонке. – Давно было пора, и так на двенадцать лет уже опоздал». – Вроде тихо… – Кая выглядывал из шатра осторожно, примериваясь к деревьям, которые оказались гораздо дальше, чем они надеялись. – Обар знает, что тебя позвали сюда? Китаянка кивнула, задумчиво глядя то на него, то на Темура. Кая, не упустивший эти взгляды, усмехнулся. – Даже не думай, девочка. Я не настолько страшен снаружи, как мой брат, но поверь – гораздо страшнее внутри. Там, где от него ты отделалась одной пощечиной, у меня будешь корчиться от боли. Так что и правда не будь глупой и не пытайся сбежать. Теперь тебе дорога вместе с нами в Небесный дворец. Увидишь сестру, чем не радость? – Хватит болтать, – Темур чуть подтолкнул Юйлань вперед. – Мы бежим или нет? – Если ты не решил взять себе вторую китайскую… – Кая умолк, затылком почуяв грозившую ему опасность. – Я просто хочу убедиться, что поблизости никого нет… Похоже, ночная стража задерживается. – Похоже, ты просто трусишь. Кая все-таки обернулся, сузив глаза в притворном гневе, за которым, как теперь Темур все-таки мог различить, стояла та самая обида на брата, который должен был бы быть его защитником и поддержкой, а не источником еще одного пренебрежения… Темур прикусил язык. – Прости. Кая вздохнул. – Ты тоже… Но в одном ты прав: я хочу вернуться домой живым. – Мы вернемся. Я даю слово. Губы Каи тронула улыбка, и он снова отвернулся. Темур сжал в кулаке цепь кандалов, сковавших руки принцессы, и пригнул голову. То, что рядом с шатром сейчас не было стражи, давало им огромное преимущество и шанс избежать первой драки, возможность улизнуть тихо, не поднимая итбараков в погоню сразу. Конечно, несогласная пленница могла все это испортить… Но оставлять ее тут было глупо. Юйлань была нужна им как живое доказательство союза итбараков с Китаем и как свидетель приезда Варгы-бека к вождю. «Жаль только, что Варгы уже мертв, – вздохнул Темур, на этот раз терпеливо ожидая, пока все еще что-то обдумывавший Кая даст сигнал. – Хотя, если дядя задался вопросом его исчезновения и нашел тело, у Юйлань будет шанс подтвердить и эти свои слова». – Направо, – наконец принял решение Кая. Темур, коснувшись его плеча, качнул головой в сторону китаянки. «Если не будет получаться, бросим?» Кая задумался лишь на мгновение, прежде чем кивнуть. Темур улыбнулся. Что бы он ни говорил прежде, но марать руки в крови еще совсем девочки, не сделавшей им ничего дурного, ему было бы отвратительно. Наверно, сам Небесный Тенгри укрывал их своей тенью от врагов, но они смогли пробраться между шатров к самой кромке леса незамеченными. Юйлань следовала за ним, иногда путаясь в платье и спотыкаясь, покорно и молча, без единой попытки поднять шум или сбежать. То ли смирилась с неизбежным, то ли умереть страшилась больше, чем остаться в плену. – Дальше пусто, – прошептал Кая, присаживаясь за перевернутой телегой. – И светло, как на зло… Темур выглянул из-за его плеча. Брат был прав – от того места, где они укрылись сейчас, до спасительных деревьев было куда ближе, чем ранее от шатра пленных, но все равно достаточно далеко, чтобы их могли заметить на открытом пространстве. Тем более в свете пары отдаленных костров и почти полной луны. – Выбора нет, остается бежать. Нас скоро хватятся. Кая сдержано кивнул и, помедлив, протянул руку к цепи. – Давай мне. Темур дернул бровью. – Зачем? – Затем, что у тебя одна рука едва поднимается. Если дойдет до драки, так нам обоим будет проще управиться. Не спорь. Хмыкнув, Темур послушно передал китаянку Кае. Тот стиснул цепь в кулаке. – Ну… Раз. Два. Три! Они бросились вперед одновременно, так быстро, как Темур, пожалуй, не бегал еще никогда. Мгновения растянулись в вечность, в которой остались только боль в боку и ожидание вражеского окрика… Но, когда под ногами зашелестели листья, а небо скрыли поредевшие кроны, тегин понял, что вокруг по-прежнему не звучало ничего кроме их тяжелого дыхания да всхлипов китаянки. – А не так уж сложно, да?.. Он усмехнулся, сгибаясь пополам в попытке отдышаться после рывка, прижал ладонь к боку и затем поднес к глазам. В темноте, да еще после их маленькой шалости было трудно понять, что липкое оставалось на пальцах… – Да уж, проще простого, – Кая дернул принцессу ближе к себе и похлопал Темура по плечу, выглядывая над головой ориентиры-звезды. – Надо взять севернее. Так выйдем на дорогу. – Стоит ли? – Темур наконец разогнулся. В боку кололо, но терпимо. – Мы будем как на ладони. – Зато не заблудимся. Я не волк, чтобы водить нас по этим дебрям, а времени у нас немного. И, не дожидаясь ответа, Кая шагнул вперед, практически сливаясь с ночью. Темур отряхнул ладони и молча последовал за ним, стараясь убедить себя, что слова про время были всего лишь привычным оборотом речи, имевшим мало общего с действительностью. Но не получалось – тегину казалось, будто время и правда утекает по крупицам, приближая их к чему-то неотвратимому… «Тенгри, что бы ты ни приготовил в нашей с Туткун судьбе, подожди еще немного, – попросил Темур черное небо, рассеченное надвое молочно-белой россыпью мелких точек. – Подожди, пока я не вернусь в Небесный дворец, пока не окажусь рядом с ней, пока не буду в состоянии ее защитить – а потом делаешь, как пожелаешь, я со всем справлюсь. Только подожди…» Он просил, а звезды над головой равнодушно молчали в ответ.***
Туткун сидела в покоях, глядя в окно, и массировала виски. Шел второй день после разговора с ханом. После этого Алпагу не звал ее, за ней не пришла стража, и во дворце было тихо, как в степи перед грозой. Настолько тихо, что долгая беседа хана с его китайской невесткой позапрошлым вечером до сих пор была предметом обсуждений слуг, хотя ни одна живая душа, кроме причастных, не знала, о чем был тот разговор. Туткун знала. Не знал, но догадывался Чалаир – слуга, хотя и не представлявший всю глубину предательства Мей Джин, вел себя так незаметно, что почти сливался с тенями на стенах и очень удачно отвлекал Тунай от Туткун. Сестра изводила ее вопросами, кажется, одновременно разочарованная Темуром, и разгневанная, и совсем немного обрадованная – оттого лишь, что, по ее мнению, Туткун теперь могла стать невестой Каи по-настоящему и избежать гнева Чолпан-хан. Туткун не собиралась ей ничего объяснять, по крайней мере пока. Это не входило в ее план изначально, а уж после предостережения хана… Следуя этому же предостережению, пусть и невысказанному, Туткун не выходила из комнаты. Ей и без этого совершенно не хотелось покидать покои и восседать со всеми за столом. Хотелось, чтобы вошел Чалаир и сказал, что все наконец разрешилось, что Темур вернулся, живой и почти невредимый… А до тех пор ей было милее одиночество. На счастье, даже Тунай сегодня нашла себе какое-то занятие подле Кюн-аты. В дверь постучали привычным кротким стуком, и Туткун снова потерла виски. – Входи, Чалаир. Слуга придержал дверь, стараясь не обронить из руки поднос и оглядываясь назад. За ним, к удивлению Туткун, в комнату неловко проковылял Батуга. – Твой щербет, хатун, – Чалаир поставил чашу на столик и улыбнулся грустно, но подбадривающе. – Как ты себя чувствуешь? – Спасибо, неплохо. Голова все еще болит, – она благодарно улыбнулась ему в ответ и встретилась глазами с Батугой. Тот, стоя за спиной Чалаира, смотрел на нее прямо, без игры в безумца. – А что с нашим тегином? – Не знаю, с утра ходит по дворцу, вот и за мной увязался. Я подумал, может, он пока с тобой останется? Не до него сейчас: Чолпан-хатун приехала. – Чолпан-хан приехала?! Зачем? Чалаир пожал плечами. – Откуда мне знать? Наверно, из-за Тылсым-бике и китайцев, видно, уже обо всем узнала, потому такая злая. Сразу нашего хана потребовала и Улу Эдже. Туткун покачала головой и сделала глоток слишком горячего пока гранатового напитка. С приездом итбараков и тревогами за Темура она совершенно забыла, что собиралась отправить Чолпан-хан весть о печати, Тайзу и признании Алпагу-ханом своей ошибки. Однако времени прошло уже достаточно, новости наверняка дошли до ставки и без ее участия. Так что удивительно было скорее то, что Чолпан-хан потребовалось так много времени, чтобы добраться до Небесного дворца. – Хорошо, Чалаир, спасибо. Занимайся делами, а Батуга пусть пока останется со мной. Допью щербет – отведу его. Как только слуга вышел, Батуга опустился на лавку напротив. – Ты в порядке, Туткун? Ты совсем не выходишь из комнаты в последние дни. – Я порядке, Батуга, благодарю. Только плохо сплю, и мне просто не хочется никого видеть. Тегин вздохнул и сменил тему, понимающе не заикаясь о Темуре: – Так, приехала тетя. Что-то будет теперь, что-то она потребует от отца… Туткун кивнула, морщась от тяжести в голове. – Кровь за кровь, жизнь за жизнь – таков обычай Гор, ты знаешь. – Да, кровь… Кровь! – взгляд Батуги мгновенно изменился, и тегин подался вперед. – Туткун, у тебя кровь… Но она и так уже почувствовала это одновременно с его словами – теплые кислые капли на губах, несомненно алые, как застилавшая глаза пелена… «Вот же китайская дрянь», – успела подумать Туткун, на сей раз не сомневаясь, что угадала виновницу верно… А потом свет померк, и удара об пол она уже не запомнила.