Обычай самураев

      — Ну, давай? Бегом, без остановок?       — М-м, — отрицательно промычал Какаши.       — Ну… на руках!       — М-м.       — А как тогда?       — На голове…       — На голове?! Вот это вызов!       — И как ты себе это представляешь?       — Ну… — Гай всерьез задумался, доедая последний данго.       — Давай лучше так, — Какаши лениво поднял кулак, пока его товарищ не придумал, как можно пробежать вокруг деревни «на голове».       — Снова «камень, ножницы, бумага»?!       — Ну да. Игра для отчаянных…       — Какаши!       — Ну?.. — он повернул голову, приподняв ее с опущенной на стол руки.       — С Наруто всё будет в порядке, — шумный Гай даже благоразумно понизил голос и пытался говорить вразумительно. — И ему не станет лучше от того, что ты так убиваешься!       — Да я знаю. Я не убиваюсь. Просто не хочу носиться вокруг деревни. Во мне кончилась «сила юности»…       — Она не может кончиться, ей надо снова зарядиться! И если вот так сидеть — она не появится. Вставай давай!       — Гай… я только вернулся, дай продышаться.       Однако в распахнутых дверях лавки появились Асума с Куренай, а видеть еще и их взгляды и слушать вопросы или советы не было никакого желания. Да и разве мог кто-то понять, что творилось у него на душе? Пожалуй, это знал только Гай — так уж повелось. Ведь Минато всегда говорил Какаши, что Гаю можно доверять…       Да и не мог же он наставлять Наруто, но при этом не слушаться своих же установок, переданных ему сенсеем?..       — Идем. Пробежим пару раз вокруг моего дома, — заключил Какаши, неохотно поднимаясь.              В каком-то плане на миссиях было даже спокойнее. Не было Конохи. Не было Наруто. Словно это оставалось где-то в другой реальности.       Первое время после вынужденной разлуки он силой заставлял себя не ходить к дому мальчика. Проходить мимо, если вдруг он замечал Наруто на улице. Не обращать внимания, не думать… не думать о том, через что проходит его дорогой ребенок… ребенок Минато. Оставшийся…       …как и он сам…       Один.       Эти мысли сводили с ума. Поэтому задания стали для Какаши спасением. Сложные задания. Опасные задания. Когда думаешь только о плане действий. О битве в моменте. Снова и снова… Даже боль от пропущенных атак отрезвляла. Перетягивала внимание на себя. Будто бы физическая боль лучше душевной. Она хотя бы может пройти, когда раны заживут… или убьет окончательно…       Ему постоянно хотелось прийти к Наруто. Хотя бы посидеть у его кровати ночью, не проронив ни звука. Или снова обернуться кошкой, как тогда, во время их проделок, или собакой… Просто побыть рядышком, совсем немного. Почувствовать его. Поддержать. Позаботиться о нём. Хоть как-то…       Но это будет шаг назад. Сейчас, когда Какаши решил закрыть эту дверь, нельзя давать себе поблажек и отступать на шаг назад. После этого вернуться на нынешнюю позицию станет трудно, еще невыносимее…       Но и не думать было трудно. Особенно — возвращаться в деревню, слышать о том, что снова «натворил этот сорванец». Научившись использовать чакру, Наруто носился где угодно, доставляя окружающим массу неприятностей… еще больше, чем когда его «Неко-чан» просто уходил на миссии. Всё — из-за одиночества, из-за жажды внимания.       И Какаши было одиноко. И он всё лучше понимал Минато. Потому что тоже пытался быть сильным, как и сенсей. Быть «взрослым», ради маленького Наруто. Как и Минато в свое время отодвигал собственные переживания, чтобы позаботиться о состоянии подопечного.       А теперь Наруто у него забрали, снова. И ему придется быть «взрослым» для самого себя. Просто потому что так надо.              Мелькнула тень, запрыгнула к нему на дерево, но Какаши и не поднял глаз, и без того зная, кто это. Тензо почти робко подошел, присел рядом, свесив с ветки ноги, заглянул в раскрытый разворот книги.       — Та же страница, Какаши-семпай?       — Угу, — настроения читать как-то и не было, и Какаши захлопнул книгу. Убрал в сумку, поднял голову на сослуживца.       Младший товарищ, которого они с Третьим вызволили у Данзо, из Корня. Жертва ужасных экспериментов Орочимару…       Орочимару… еще один человек, о котором думать совершенно не хотелось. Он до сих пор вызывал у юноши холодный, стопорящий озноб. И даже страх. Потому что это… и не человек, нет. Это что-то другое. Какаши не мог этого объяснить, просто чувствовал всем своим существом. У «людей» есть хоть какие-то грани, за которые они не позволяют себе ступать…       Невольно на ум лезло и то, насколько эта самая «судьба», которая всё строит какие-то свои планы, — вещь странная и нелогичная.       Взять даже прославленную троицу шиноби.       Джирайя — наставник Минато. Один из сильнейших шиноби, каких Какаши знал. Который теперь блуждал где-то там, неизвестно где, искал какую-то истину, только ему понятную.       …а ведь тоже мог быть здесь, мог стать отцом для Наруто…       Мог. Вряд ли бы Третий ему запретил, Джирайя ведь куда сознательнее и Какаши, и Минато вместе взятых, он бы смог воспитать мальчишку… или нет?..       На то Отшельник и «Отшельник»… И недавно он издал отличный эротический роман. Не такой проникновенный, как его первая серьезная книга, «Повесть о Бесстрашном Шиноби», которую Какаши по рекомендации Минато всё-таки прочел, и не один раз. Но — вполне приятное чтиво. Куда лучше тех низкосортных книженций, которыми юноша порой зачитывался от нечего делать… Вот только — достойное ли это занятие для Легендарного Саннина? Действительно лучшее, на что он был способен, что мог дать этому миру?       О сокоманднице и, по совместительству, неразделенной любви Джирайи, Цунаде, он знал мало. В частности — от Минато, да и из пьяных жалоб Отшельника. Она тоже ушла из Конохи и где-то пропадала. Наверно, искала свою «истину»… У всех есть свои, «очень важные» дела. Блуждать по городам, подглядывать за девочками в банях, писать непристойные книги… или напиваться и спускать деньги на азартные игры…       Хотя, может, это лучше, чем служить деревне, чувствуя себя живым трупом…       Да и что касается трупов — Орочимару ведь тоже ушел. Бежал из-за своих ужасных экспериментов над людьми. Имея возможность продолжать эти же эксперименты где-то там… Может, даже имея покровительство заинтересованных людей, более беспринципных… если, конечно, он в таких нуждался.       Суть одна: Саннины покинули родную деревню. Может, у них есть свое оправдание. Может, они повидали слишком много. Может… если бы самого Какаши не удерживал здесь Наруто, он бы тоже ушел куда-нибудь?.. Где смог бы забыться, или найти свое счастье… или повеситься…       Но он считал своим долгом защищать Коноху. Быть в курсе того, что происходит. Чтобы уберечь Наруто — хотя бы так, на передовой. Он был нужен деревне. Он принадлежал деревне. Не себе.       А Саннины?.. Они не предполагали, что в них могут нуждаться здесь?.. Или посчитали, что их долг перед Конохой исполнен, и с них достаточно? Если бы только всё было так, как их учили в Академии… Но у каждого человека, всё-таки, есть свои планы на судьбу. Возможно, иллюзорные…       Тензо же так и сидел рядом, вглядываясь в него пугающе-бездонными глазами. Такой же одинокий ребенок, не знавший — или не помнивший — семьи, родителей, друзей… Тоже — оружие в чьих-то руках, не по своей воле. И пока взрослые где-то там гуляют и «ищут свою судьбу», дети — здесь, делают свою работу, чтобы сохранить Коноху…       — Думаете о несправедливости жизни? — наконец, хмыкнул мальчик.       — Да, о чём же еще? — отозвался Какаши и попытался улыбнуться.       Покачав головой, Тензо опустил руки на ветку дерева. И рядом с ними от ствола буквально на глазах выросла резная скамейка, висящая в воздухе.       — Будем считать это хоть какой-то компенсацией несправедливости, — объяснил младший товарищ.       — Да уж, тоже неплохо, — юноша перепрыгнул на скамейку и сел, похлопал рядом, чтобы сослуживец не стеснялся. Комфорт был вещью редкой, особенно во время томительного ожидания. Но способности Тензо частенько помогали им на миссиях не только в бою, но и на привале. Да и просто это было интересно — сидеть на скамейке под верхушкой дерева, наблюдая за лесом. К тому же, отсюда было хорошо видно дорогу, за которой им нужно было следить.       Тензо молчал, глядя вниз, болтая ногами. Он разговаривал нечасто и, казалось, тщательно подбирал слова. Для ребенка, долгое время лишенного социума, это было нормально. Он хотя бы не трещал без умолку, что было плюсом…       Тем не менее, чтобы немного скрасить паузу чем-то, кроме перемалывания собственных мыслей, Какаши отметил:       — Удивятся же люди, если потом пойдут мимо и увидят тут скамейку, торчащую из дерева…       — Я уберу ее, когда уйдем, семпай, — мальчик понял его слишком буквально. Однако, подумав, добавил:       — Но дерево могло и вырасти, подняв скамейку… если бы ее приделали к нему, когда оно было поменьше.       — М, правда?       — Наверно. Я видел, как деревья прорастают через заборы, даже через крыши домов, в заброшенных деревнях.       — Действительно.       — А из одного ствола торчало колесо. Видимо, рядом с ним когда-то поставили телегу, не знаю… Но дерево вросло в колесо и подняло его. Я постоянно обращаю внимание на деревья. Их живучесть поразительна. И стремление жить — такое, что они могут буквально пройти через любое препятствие…       — Интересно… — Какаши глянул на собеседника, лицо которого выражало сложную для прочтения эмоцию. Это не была мечтательная надежда, но и не была привычная людская тоска…       А человек ли он вообще? Есть ли в нём что-то человеческое? А если нет — сможет ли оно пробудиться?.. А в Какаши?..       — Что ж, будем вдохновляться примерами деревьев и не ныть из-за несправедливостей, — с наигранным воодушевлением решил юноша. — Главное только совсем уж бревнами не стать…       Тензо глянул на него с исчерпывающим прищуром, и Какаши хохотнул. Товарищ не особо любил такие шутки. Может, просто не понимал их. Его «сенсеем» в свое время был Данзо, обучавший мальчика использовать Стихию Дерева. Но, вроде бы, просто сенсеем, не «самурайским»…       И слава богам… От одной мысли об этом Какаши начинало подташнивать. Но пошутить на щекотливые темы всё-таки иногда хотелось. Пусть Тензо был не совсем тем, с кем было комфортно, да и уместно говорить о подобном… хотя они многое прошли вместе — путь от почти что врагов до сослуживцев.       Но Какаши хотелось верить, что провокационных книг его молодому организму всё-таки будет достаточно.              У него дома уже образовалась приличная библиотека, так что юноша купил большую книжную полку, которую повесил над кроватью.       А сам иногда сидел и долго и задумчиво смотрел на шкаф. Куда — в коробку, на верхнюю полку — убрал альбом Минато. С фотографиями. И туда же он убрал рисунки Наруто — дорогие его сердцу. Но сердце было ему не нужно. Сердцу не нужно было давать волю. Обстановка и без того была напряженной. Угрозу можно было ждать откуда угодно — начиная от того же Данзо. Сарутоби пригрел на груди змею. Змею, в силе которой нуждался. Но и рядом с которой расслабляться было нельзя…       Это тревожило. Тревожили и былые думы. Да, большинство гражданских считало, что Девятихвостый просто явился из ниоткуда. Но ограниченный круг лиц знал: демон вырвался из Кушины. Вот только Кушина в это время была совсем в другом месте. Значит, кто-то целенаправленно перебросил Девятихвостого в саму деревню. С понятной целью. Кто-то точно знал, что делает. Но — кто? Может, и сам Данзо… кто его знает? Или Орочимару…       Или, как размышлял Джирайя, — Мадара, тоже Учиха, причем сильнейший Учиха… который уже давным-давно должен быть мертвым. И лучше бы он таким и оставался…       При мыслях об Учихах невольно вспоминался и Обито.       А Какаши скучал по нему, в чём теперь мог себе признаться. Скучал по своему придурковатому другу… которого посчитать «другом» ему хватило мозгов только незадолго до его смерти…       Он вспоминал их совместные тренировки, на которые Какаши соглашался будто бы неохотно — потому что Минато просил его быть более открытым и терпеливым. Но на самом деле… они ведь хохотали вместе.       Например, когда Обито во время учебного боя, отходя, защищаясь, наступил на сухой сук, который громко хрустнул. И товарищ тут же покраснел до ушей, начал кричать: «Это не я!», боясь, что могут подумать, будто этот звук имеет куда более непристойное происхождение. Какаши с самого начала знал, что это просто ветка, но почему-то в тот момент это было очень смешно. И они смеялись над этой глупостью… так же, как совсем недавно они смеялись вместе с Наруто над похожими нелепыми шутками…       Потому что Какаши будто бы и самого себя не знал. Не знал, что может веселить его. Не знал, что задирать нос — не самая лучшая тактика. Не знал, что счастье всегда было близко, было в мелочах — в других людях, которые тянулись к нему, каким бы зазнавшимся болваном он ни был…       Счастье никогда не было в одиночестве: Минато так долго пытался вбить это в его упрямую башку… и осознал это Какаши уже тогда, когда потерял практически всех, кто был ему дорог…       Мысли не оставляли юношу. Были его вечными спутниками долгими ночами. Иногда их удавалось прогнать чтением, но — не всегда.       К тому же, у него появился еще один лишний повод думать об Учихах — в его отряде было пополнение.              — Тоже не спится? — Какаши подошел к костру, у которого сидел новенький и листал какую-то тетрадь.       — Семпай, — Итачи поднял голову, закрыл тетрадь, отложил. — Я могу дежурить первым, мне действительно не уснуть.       — Как и мне. Ничего. Значит, посидим, — юный командир уселся у огня. Снова глянул на паренька Учиху — еще совсем зеленого, но уже достойного занять место в АНБУ. В бою он тоже проявил себя, так что его талантливость не вызывала сомнений. Как и рассудительным ум, и уравновешенный нрав…       Гений. Еще один гений своего поколения. Какаши боялся признаваться в этом себе — будто бы это возвращало его назад, в те времена, когда он кичился своими способностями… но с такими людьми он чувствовал некое родство. Они не походили на других. На таких, как Гай, Обито, да даже Тензо… Не смотрели как посредственности — так, будто перед ними надо извиняться за свои врожденные таланты. С ними можно было говорить на одном языке.       — Что ты читаешь? — поинтересовался Какаши, кивнув на тетрадку.       — Это… сочинение моего братика, Саске, — на лице Учихи появилась трепетная улыбка. Какаши тоже улыбнулся под маской — это состояние было ему знакомо. Но Итачи продолжил сам:       — Он поступил в Академию в этом году. И недавно они писали сочинение о своих шиноби-кумирах, которыми они восхищаются…       — И Саске написал о тебе? — догадался юноша. Итачи кивнул, немного смущенно. — Можно?..       — Я… не хочу, чтобы это выглядело так, будто мне нравится читать комплименты.       — Ну, разве ж не всем в глубине души нравятся комплименты? — хмыкнул Какаши и виновато поднял руку. — Ладно, извини. Наверно, это слишком личное.       — Нет, вы можете посмотреть, если вам интересно, Какаши-семпай, — Итачи всё же протянул ему тетрадку. — Но для меня не так важно то, что он пишет обо мне… Когда я читаю — я вижу его, а не себя. Это сложно объяснить… но мне так дороги сами его мысли. Как он думает, какие вещи подмечает. Даже если бы он написал о ком-то другом. Но и в какой-то степени от этого больнее… Я знаю, что мое общество важно для него, но у меня не всегда получается быть с ним рядом. Должно быть, это его ранит. Но он всё равно относится ко мне вот так…       — Хм, я вижу… — протянул юноша, пробегая глазами по ровным строчкам.       — Простите, — вдруг попросил Итачи.       — За что?       — За то, что наболтал о своих проблемах. Тем более, что это и не проблемы даже, а просто мысли…       — Да что ты? Это ж дети. Они столько эмоций вызывают, что этим трудно не хотеть поделиться.       Он заметил обращенную к нему довольную улыбку парнишки.       — Спасибо, семпай. Я почему-то так и подумал. Поэтому и захотелось сказать это именно вам.       От такого признания на душе стало тепло, да и за Итачи раньше не наблюдалось, чтобы он болтал с кем-то из сослуживцев.       — Ночь располагает к мыслям о самом дорогом, — проговорил Какаши, подняв голову на темное небо над ними. — И к разговорам об этом, если есть тот, кто готов послушать.       Итачи понял его. Смотрел на костер, задумчиво.       — Я переживаю за Саске. Отец уделяет ему мало внимания и часто ставит в пример меня. Я думал, он возненавидит меня из-за этого. Но — нет. Даже пишет обо мне. А я не могу быть рядом столько, сколько он нуждается во мне… Но я сам готовил его к поступлению в Академию. И он сдал вступительный экзамен без ошибок!       — Это здорово. Ты молодец, что занимаешься им, даже когда сам бываешь часто занят. А Саске — еще один маленький гений?       — Надеюсь на это. Я… ни к кому не был привязан так, как к нему. С самого первого дня, когда взял его на руки.       — Ты скучаешь по нему, — с теплом заметил Какаши: это было так очевидно… и так знакомо. Вот, в какие размышления был погружен Итачи на своих первых миссиях. Но Какаши было приятно это слышать. Он улыбался, видя эту нежность, с которой его юный сослуживец относился к своему братику.       — Да. Очень… Вы понимаете. У вас тоже есть кто-то младший? Брат?       — Ну… нет. Не брат. Подопечный, скажем так… ученик, как бы. И я тоже готовил его к поступлению.       — Я так и думал. Дети — это такая прелесть. Вы только подумайте: они же совсем чисты. И всё зависит от того, что в них вложишь… В этом и огромная сложность. И что-то такое чарующее, в их непосредственности, в том, что они совсем не знают этот мир, и в то же время порой видят его намного… чище, даже яснее. Мне так интересно общаться с Саске. Порой у него бывают такие необычные мысли. Сначала кажется — наивные. А потом понимаешь…       — Устами младенца, да?       — Точно. Я на самом деле скучаю по нему…       — Понимаю. Ничего, это нормально. В АНБУ отрываешься от привычной жизни. Поэтому может стать больно, если в той жизни оставляешь что-то хорошее.       — Да… Я теперь вижусь с ним совсем редко. Поэтому он и положил мне в сумку свою тетрадку, чтобы я прочел хотя бы на миссии.       — Хороший мальчик. Решил поднять братику настроение на задании.       — Да, это правда. У него получилось. Он и правда хороший… Надеюсь, Саске подружится с Наруто, — Итачи вдруг загадочно заулыбался, и Какаши удивленно вскинул брови, меньше всего ожидав услышать… это. А от внезапного упоминания драгоценного имени его прожгло насквозь, так что спрятать свою растерянность даже под маской он вряд ли смог. Поэтому отвел взгляд на огонь, решив не увиливать.       — Хотелось бы. Я знал его родителей. Они погибли в ту ночь…       — Бедный ребенок. Мама мне говорила, — отозвался парнишка. Теперь причина его осведомленности стала ясна. — Она ведь хотела усыновить Наруто и забрать к нам, но Хокаге-сама не разрешил. И вам тоже?       — Да. Можно и так сказать. У Третьего на всё свои планы…       Он был осторожен, на всякий случай. Хотя знал, что Кушина дружила с Микото, а потому ее сын мог знать многое и о Наруто… Но снова с умилением глянул на сочинение Саске, в котором старший брат был показан буквально героем романа Джирайи.       Интересно, о ком написал Наруто?.. И как жаль, что его мальчик не может так же положить свою тетрадку в его сумку, чтобы Какаши мог почитать на миссии, отогреваясь от всех горестей…       Сзади донеслись шаги — знакомая поступь.       — Еще один полуночник, — Какаши обернулся на подсевшего к костру Тензо.       — А вы чем тут занимаетесь, Какаши-семпай? Порнографию свою рекламируете?       — Нет. Это мне Итачи-кун порнографию дал почитать, собственного написания, — он захлопнул тетрадь и передал Итачи. Который с серьезным видом убрал ее в сумку.       — Всем известно, кто водится у ворот храма, — непринужденно протянул Учиха.       — Видно, и у нас свой демоненок завелся, — хохотнул Какаши, радуясь, что его провокационную шутку наконец поддержали.       Ночная тишина разрезалась коротким смехом троих молодых людей, который быстро смолк. Это напоминало юноше то, как было раньше — когда он сидел так со своей командой. Обито, Рин… Минато. А теперь вокруг него были новые люди.       Такой же одинокий сирота Тензо, не знавший нормального детства, с которым можно было молча разделить тоску пережитых горестей. А с недавних пор он начал обучаться искусству подкалывания, что уже делало общение с ним поинтереснее.       Но Итачи… Он из хорошей семьи, из сильного клана. Да, его способности впечатляющие и очень полезные, но… Почему АНБУ? АНБУ — для тех, чье сердце пропитано могилой, темнотой и сыростью. Что тут забыл этот светлый мальчик? Ему ведь есть, что терять. И есть, ради чего жить…              В деревне же Какаши снова попадал на другую волну размышлений.       Думал о смерти Минато. О Кушине. О том, могло ли хоть что-то произойти иначе? Смерть Кушины при извлечении демона была неизбежностью. Но почему умер и Минато?.. Он был смертельно ранен — это да. Но Джирайя говорил, что Минато также использовал смертельную печать…       Но зачем было запечатывать демона в своем же ребенке? Минато явно хотел чего-то другого. Какаши в жизни бы не поверил, что его сенсей мог желать кому-то из своих близких зла. У него на всё были… свои планы. Но переспорить судьбу он не смог…       Может, было бы лучше, если бы Какаши смог переключиться на ту же Рин, в свое время? Может, тогда бы и Рин была жива. И Минато с Кушиной… но…       Теперь же он смотрел на Асуму и Куренай, которые как обычно, еще с Академии, вместе сидели за соседним столиком, таинственно переглядываясь. Голубки… Юноша понимал их, конечно же: полюбить можно кого угодно. Он и сам по-своему любил женщину — Кушину, вот только любил он ее как сестру, или же как мачеху… Но одна мысль о том, чтобы любить женщину в таком плане… Он не мог понять Асуму изнутри. Не мог понять и Минато. Вряд ли смог бы полюбить Рин. Да и сам абсолютно точно этого не хотел.       Пускай и книги Джирайи были об отношениях мужчины и женщины — ведь это Отшельнику было ближе, — Какаши удавалось мысленно замещать женских героинь на мужчин. В более откровенных сценах требовалось больше воображения, но ему слишком нравилась сама писательская подача Отшельника. К специфической литературе о гомосексуальной любви он относился настороженно и пробовал ее аккуратно, а читать романы о «самурайских» учителях и учениках и вовсе побаивался. Да и в них вряд ли было что-то о «любви»… «обычай» никогда не предполагал под собой «любовь»…       Почувствовав на себе долгий взгляд, Какаши повернул голову на сидящего рядом Итачи. Проницательный Учиха словно считывал его через маску. Может, развитый шаринган мог и такое…       — Вам не нравится данго, семпай? Или не данго? — он очень аккуратно указал взглядом в сторону парочки, на которую его старший товарищ слишком уж пристально смотрел.       — Мне много чего не нравится, Итачи-кун, — отозвался Какаши. Глянул на тарелку перед собой: к данго он действительно не прикоснулся. Взял их просто за компанию. Как и здесь находился «за компанию». В излюбленном месте его сверстников. Куда старался заходить хотя бы несколько раз в неделю, или в перерыве между миссиями, когда был в Конохе — потому что Минато считал, что так для него будет лучше. И потому что сам юноша понимал, что должен хоть немного времени проводить с Гаем.       Сам же Гай сидел напротив и о чём-то бурно спорил с Тензо, которого они тоже прихватили с собой. Точнее, гиперактивный друг спорил бурно, активно жестикулируя, а вот младший сослуживец сохранял крайне отстраненное выражение лица и только периодически вбрасывал очень логичные и сдержанные аргументы в свою защиту, что только распаляло Гая. Кажется, он уже обрызгал всего бедного Тензо слюной…       — Это выбор лично каждого, — заметил Итачи, продолжая поднятый разговор. Какаши снова вспомнил и о данго, и о долгом взгляде на Куренай. Его ведь можно было и неправильно понять.       — Конечно, и я никого не виню.       — И вас никто не винит, — его тон был убедительным. Словно говорящим, что извиняться или оправдываться не за что. И что-то… эта мудрость не по годам, это рассудительное спокойствие… всё оно казалось Какаши очень знакомым. Настолько, что сердце начинало щемить…       — Попробуйте тогда моти, — Итачи придвинул к нему свою тарелку с двумя круглыми розовыми пирожными из рисового теста.       — Они ж похожи на данго.       — Не совсем. Данго плотные, а у моти тонкое тесто, и внутри начинка. Эти малиновые.       — Ладно, уговорил, — Какаши поймал мягкий, мнущийся в руках пирожок двумя пальцами, быстро закинул в рот, как он умел — в одно движение спустив маску и натянув обратно. Моти он ел когда-то очень давно, в детстве. Однако теперь тесто не показалось ему настолько склизким, да и начинка была приятной — сладковатой, но не приторной, комфортно жующейся. — Ты прав. Оно куда лучше данго.       — Каждому свое. Ешьте вторую, семпай.       — Спасибо. А ты тогда данго бери, если хочешь.              — Я давно у вас не был, — признался Какаши, пока они шли к району Учих. — Говорят, местные не любят гостей из других кланов.       — Теперь это так, но мы всё еще живем в одной деревне, — ответил Итачи, притих на пару шагов, заговорил настороженно. — Но вы же вне этих предрассудков?       — Да. Как и ты? Раз сражаешься в АНБУ, на благо Конохи?       — Да. Меня тревожит эта ситуация… — но парнишка умолк. Поднял взгляд, взбодрился — кажется, намеренно. — Но всё разрешится, рано или поздно. У нашей деревни такая история… Много чего случалось, но в конечном итоге мы все здесь.       — Это точно…       Тема была сложной для всех. Большинство недолюбливало Учих — из-за тех слухов об их возможной причастности к той ночи с Девятихвостым. Учихи же раздражались в ответ и всё больше уединялись. И говорить об этом с человеком из клана было немного неловко — можно было ненароком переступить грань…       — А раньше я бывал здесь часто, — сменил течение мыслей Какаши, на всякий случай. — Давно, в детстве. Я тогда тоже общался с одним Учихой…       — Который и отдал вам шаринган?       Какаши смерил его взглядом.       — И откуда ты всё знаешь?       — Я читал ваше досье, — но парнишка заулыбался, прикрыв глаза. — Шучу, просто догадался. Простите, Какаши-семпай.       — Да ничего. Но — да, шаринган мне достался от него. Я потерял глаз на миссии, а он был при смерти… Это был его последний подарок мне.       — Ценный подарок. А как его звали? Я мог его знать?       — Вряд ли. Если, конечно, не читал все существующие досье… Он умер давно, на войне. Его звали Обито. Он жил с бабушкой… она тоже умерла, вскоре после его смерти.       Итачи вздохнул, чем, вероятно, выражал соболезнование, причем искреннее. Но Какаши не слишком хотелось погружаться в тяжелую тему.       — Как дела у Саске?       — Он умница, — лицо Итачи сразу осветилось. — И отличник…       — Весь в брата, как я погляжу.       На это Учиха скромно улыбнулся. Но молчал слишком долго.       — Я спрашивал у него про Наруто, Какаши-семпай.       — Правда?.. — снова неожиданное упоминание имени било его под дых.       — Только Саске отзывался о Наруто не слишком лестно, если честно. Он…       — Да, он немного гиперактивен и не любит теорию. И точные науки… требующие усидчивости…       — Да. И предпочитает пошуметь на уроках. Дразнит сенсеев, кривляется… совсем еще ребенок, — но в голосе Итачи звучало добродушие, что скрашивало неприятные слова.       — Конечно. Он ребенок. Очень живой ребенок…       — Может, позже к нему придет осознание ответственности.       — Ага… — на душе всё равно неприятно посасывало, но юноша чувствовал, как Итачи заглядывает ему в глаза.       — Не переживайте, семпай. Живость — далеко не худшее качество для шиноби, ведь так?       — Ну… да.       — У них есть те, кто их защитит. Пусть побудут детьми подольше, пока могут.       — Да… Времена сейчас другие, всё-таки… — Какаши невольно вспоминались похожие разговоры с Минато. И почему-то показалось… что и сенсей мог относиться к этому именно так. Смотреть под таким же углом. Вдумчивым, но добрым.       Он покосился на идущего рядом Итачи. Черноволосого и темноглазого, совсем не лучащегося солнцем… Он, скорее, был похож на ночь, чем на ясный день с синим небом. Но так было даже лучше. Внутри и без того всё сильно сжималось от тоски по умершей любви. Кажется, похожего взаимопонимания он только с Минато и достигал…       Но в ходе их прогулки, целью которой был магазин с самыми вкусными моти, по мнению Итачи, он продолжил расспрашивать товарища о самом Саске. Ему нравилось, как Итачи рассказывал — как оживлялся, как буквально транслировал добрую мягкость всей своей обычно сдержанной натурой. В этом было что-то успокоительное…              В присутствии Итачи в целом было что-то успокоительное. Этот парнишка был интересен Какаши, не только за боевые таланты, но и за темперамент и острый ум. Теперь помимо чтения появился и новый способ проведения времени. Хотелось послушать того, кто жил в полной семье, в большом клане. Кто не знал горестей смертей — был лишь свидетелем войны в детстве, которая, однако, всё равно оказала на него влияние. И кто тоже заботился о младшем ребенке — единственный из знакомых Какаши. Поэтому долгие беседы на привалах, да и после миссий приобретали всё более личный характер.       Что иногда выходило им боком…       Например, когда на поляну, где Какаши в выходной тренировался с Тензо, прибежал взмыленный Гай. Его совершенно красное лицо контрастировало с зеленым костюмом, и выглядел он как пыхтящее яблоко.       — Что вы обсуждали с Итачи?! — бесцеремонно налетел он на Какаши прямо во время учебного боя.       — Э… да много чего… Что с тобой? Тихо, тихо, побереги «силу юности», — он мягко осадил друга, притормозив его за плечи.       — Я слышал вас! Когда вы там вдвоем сидели! Говорили о том, как лучше пользоваться «им»! И кто кого может научить! И Итачи говорил, что ты «им» пользуешься лучше, потому что у тебя опыта больше и ты старше!..       Но он прервался, и оба юноши посмотрели на Тензо, который уже катался по земле, давясь хохотом — наконец-то и он, адаптировавшись среди сверстников, научился нормально реагировать на подобное…       Сам же Какаши с трудом сохранял равновесие, пытаясь тоже не заржать.       — Гай… Итачи — Учиха. Мы обсуждали использование шарингана. Вот этого, — он указал на свой левый глаз. Гай, уже почти бурый от гнева или чего-то, теперь продолжил краснеть от неловкости.       — Видите, Какаши-семпай! — выдохнул Тензо, протирая слезящиеся глаза. — Надо вам меньше порнографию на людях читать, а то вот уже какое мнение о вас ходит!       Какаши на это хохотнул, пригрозив сослуживцу кулаком, но сказал Гаю:       — Обсудим это потом. А пока — не хочешь присоединиться? Преподашь этому шутнику несколько уроков «силы юности»…              Они шли домой вдвоем. Какаши был и благодарен, что упомянутый Итачи проводил этот день с семьей и не стал свидетелем столь нелепой ситуации. Гай же вымотался за тренировку, насколько он был способен вымотаться, и теперь его состояние можно было назвать приближенным к спокойному.       — Так и с чего вдруг такие упреки? — поинтересовался у друга юноша.       — Это не упреки, Какаши! Я думал, ты от меня что-то скрываешь.       — Думаешь, я могу от тебя что-то скрывать? Ты знаешь больше, чем кто-либо. Да и что мне скрывать насчет Итачи? Вряд ли тебе интересны тонкости управления шаринганом.       — Ты разве не хочешь сделать его своим «самурайским» учеником?       Новость буквально ударила Какаши по голове, он озадаченно посмотрел на друга, который махнул рукой.       — Ну, вы с ним ходите вдвоем, шушукаетесь…       — Ну, да. Мы вроде как дружим, но не более того. Да и я не могу стать его «самурайским» сенсеем, в любом случае.       — Разве того, что ты старше, недостаточно? И ты же капитан АНБУ, его командир!       — Ну, Итачи уже тоже командиром иногда назначают, хоть он и молодой совсем. Он хорошо показал себя за эти годы. Да и я не его сенсей. Не знаю, вообще, как это делается в АНБУ… Мы как бы все на равных, даже если разного возраста, тут нет «сенсеев» и «учеников». И… я всё равно не хочу быть «самурайским» сенсеем, никому.       — Почему?!       — Потому что я люблю одного мужчину. Всё еще люблю. И буду любить, — произносимые слова были куда тяжелее, чем летающие мысли, и Какаши поднял голову в сторону горы с изваяниями Хокаге, бессознательно ища там поддержки.       — Но… Какаши… — Гай был удивительно серьезен. — Его уже нет. А ты жив.       — Ну да, да, и жизнь продолжается, и всё такое… Я это уже слышал.       — И ты можешь не «любить» своих «самурайских» учеников.       — Могу. Но зачем оно тогда нужно? Оно… Я не хочу больше этого, — отрезал он с выдохом. — А с Итачи мы просто друзья. Если бы это было не так — я бы сам тебе рассказал первым, поверь.       Глаза Гая уже блестели от слёз.       — Какаши! — он резко обнял друга за плечо, заставив зашататься. После чего какое-то время шли молча.       — А я хочу «самурайского» ученика, Какаши, — заявил Гай. — Я сказал об этом Сарутоби.       — Что, правда? Созрел?       — Да! Я хочу нести дальше «силу юности»!       — Ну, это хорошо, раз ты хочешь.       — Да! Третий подберет для меня учеников уже в этом году! Выпускников!       — Здорово, Гай. Я думаю, ты сможешь многому их научить.       — Какаши!!! Я знал, что ты в меня веришь! — друг снова яростно затряс его за плечо, и Какаши посмеялся. Что-то не меняется никогда… Но Гай добавил, уже поспокойнее:       — А Наруто когда выпускается? Лет через пять?       — Около того, — но эта тема резала душу юноши. Путала мысли… Потому что он старался не вдаваться в свои неясные чувства, а просто жить, не заглядывая вперед. Поэтому поинтересовался:       — А что твой сенсей, Чоуза? Готов советами помогать?       — Конечно!       — По «самурайской» части тоже? Он ведь был твоим «самурайским» наставником? Мы как-то это не обсуждали…              И он не врал. Он всё еще любил Минато. И думать ни о других мужчинах, ни, тем более, о женщинах, у него не получалось. О «самурайских» учениках — в том числе…       Иногда, когда становилось особенно холодно на душе, он призывал свою стаю — прямо как в детстве, когда просил отца позвать их, чтобы поиграть, а потом, когда подрос, смог делать это и самостоятельно…       Потому что лежать по вечерам, особенно зимой, в кровати, полной теплых собак, было куда лучше, чем в одиночестве. Конечно, с нинкенами его связывали и более профессиональные отношения — но и некая неформальность в их общении присутствовала тоже, ведь они знали его всю жизнь. Поэтому возможность немного побыть обычными собаками их тоже мало удивляла, да и они не возражали.       Какаши читал, поглаживая чью-то пушистую голову, лежащую на его коленях. Когда он перечитывал любимые романы, из которых Джирайя уже решил сделать целую серию, ему на радость, Какаши узнавал автора между строк. Узнавал речи Джирайи в словах героев. Он немного скучал и по Отшельнику. В нём тоже была какая-то крупица Минато. Хотя, может, это Минато унаследовал эту самую неосязаемую «крупицу» от своего сенсея…              Но сильнее всего ощущение какой-то общности с Минато всё равно ощущалось в Итачи. Пускай эти люди и не были знакомы лично и не могли обменяться опытом напрямую…       Лил дождь, и они сидели в деревянном домике посреди леса, построенном Тензо. Какаши помог Итачи перебинтовать плечо, в которое прилетела вражеская стрела — хорошо, что не отравленная. И они втроем расположились у входа, глядя на капли, шуршащие по листве.       — Ты зачем в облаках летаешь, м? — поинтересовался у раненого Какаши. Сам же опустил руки на землю, построив поблизости от их убежища небольшой земляной блок. Тензо, в свою очередь, аналогично приложился к земле, создав сверху деревянный брусок — таким образом они уже соорудили странную кривоватую конструкцию несколько метров высотой.       — На вороньих крыльях… — пробормотал Итачи.       — Чего?..       — Простите, семпай. Я немного задумался.       — Это заметно. Мог и в глаз выстрел получить… О чём думаешь?       — Интересные у вас способности, — отметил Учиха, наблюдая, как Какаши и Тензо одновременно строят две тонкие башни из своих стихийных материалов. Однако никто из них останавливаться не собирался: башни поднимались всё выше и выше, пытаясь обогнать друг друга, так что молодым людям уже пришлось высунуться из-под навеса, чтобы продолжить негласное соревнование. На лицо неприятно летела вода, но Какаши и не думал уступать. Однако Тензо, хмыкнув, вдруг повел свою деревянную конструкцию вбок, преградив путь земляной башне.       — Ах ты засранец! — со смехом воскликнул Какаши, но и не расстроился. Убрал голову из-под дождя и обернулся к пристроившемуся рядом Итачи.       — Я думаю… — наконец, проронил тот. — Кто будет «самурайским» сенсеем Саске?..       — А кто был твоим? — тут же полюбопытствовал Тензо.       — Никто не был. Я не знаю, как это устроено.       — Ну, может, у Саске тоже никого не будет, если он, как и ты, закончит рано Академию и пойдет за тобой в АНБУ. Под командование к старшему братику, мм?       — Нет, — вдруг решительно отрезал Итачи, так что Какаши удивился. — Я бы не хотел этого для него.       — Да, не слишком опасно для самого себя, но слишком опасно для дорогого человека? Понимаю.       Итачи молча кивнул, улыбнулся: он тоже многое понимал без слов. А также никогда не говорил про Наруто при посторонних.       — Так как же определяют, кого назначить «самурайским» сенсеем, Какаши-семпай? — сам же заговорил Тензо. Со временем он не только раскрепостился, но и, повзрослев, перестал быть настолько фригидным, каким казался. — Из нас троих только вы были в «обычае».       Но они не знают, что еще было с ним в «обычае»…       — Это никак не определяют и не назначают. Просто оно вдруг происходит. Нет, ну, не само «оно»… В общем, просто в какой-то момент у ученика и сенсея возникает… связь. И, если они оба ее чувствуют и согласны с ней, они это обсуждают… ну и там уже дальше…       — Дальше?.. — хором выдохнули подопечные. Итачи, стыдливо краснея, отвел взгляд на улицу, и Какаши со смехом погладил его по голове.       — Так, вы чего от меня хотите? Секспросвет? Давайте хотя бы за пивом, когда вернемся…              В первый раз они планировали устроить легкую попойку — ограничиться не слишком высокоградусными напитками, заодно научить Итачи пить. Самого Какаши в свое время «обучили» старшие сослуживцы. С Минато он никогда не выпивал…       Втроем они устроились в квартире Какаши, за низким столом, для удобства. Набрали с собой сушеной и вяленой рыбы на любой вкус, да и просто суши. Выпивали понемногу, закусывали, вспоминая случаи со службы, с недавних миссий, как и то, что происходило в перерывах между заданиями. Постепенно разговоры становились всё менее формальными, а смех с ерунды — всё более частым.       В какой-то момент Итачи поймал Какаши за руку, когда тот собирался подтянуть маску обратно после очередного глотка.       — Мы уже вас видели, семпай, — ровно сказал парнишка, твердо и уверенно, хотя его взгляд всё равно ощутимо плыл — откуда, видимо, эта провокационная уверенность и взялась. Какаши моргнул, глядя на товарища в ответ, понимая, что его лицо беспрепятственно разглядывают… от чего он совсем отвык, так что щеки даже кольнули.       Однако смысл в этих словах всё-таки был.       — Ну… да, — юноша пожал плечами и сдался, улыбнулся. — Привычка. Даже рефлексы, я бы сказал…       — Я уже заметил, — Итачи тоже заулыбался, и Какаши опустил руку под стол — потому что парнишка всё еще придерживал ее за пальцы. Возможно, неосознанно, а, может, чтоб убедиться, что его семпай не станет натягивать маску. Тензо же оставил это без комментариев. Но, действительно, есть и пить, особенно у себя дома, в компании близких друзей, без маски было куда комфортнее.       Наконец, прозвучал и уже упомянутый интимный вопрос. Но Какаши не возражал поделиться опытом. Он ведь никогда об этом не говорил…       Просвещение притихших и смущенных, но заинтересованных товарищей оказалось забавным и по-своему волнующим процессом. Какаши вспоминал прошлое с трепетом и болью. Вспоминал о том, как когда-то был любим… Но рассказывал не о чувствах к Минато, а только про постель — его любовь была куда интимнее секса.       Воодушевленный Тензо же, захмелев, начал рассуждать о симпатичных «дамочках», на поиски которых он хотел бы отправиться. Однако Какаши допился до той степени, когда веселое состояние сменяется тоскливым.       Во время разговора это было игриво и щекотливо, но теперь осталось послевкусие… словно он ненадолго вернулся туда, в ту жизнь, которая буквально оживала, когда он о ней говорил. Вернулся туда… к Минато… А теперь оказался выпихнут обратно, в свою холодную реальность.       Итачи вдруг привалился к его плечу. Какаши замер, глянул на парнишку. Заметил, что тот еле моргает, видимо, перебрав с непривычки. Умиленно улыбнулся, мягко приобнял его. Слушал Тензо, который в своих размышлениях совсем разошелся и уже был полон решимости перейти от слов к делу. Где, правда, этих «дамочек» искать — он не особо представлял, но задумка его будоражила. Какаши тоже ничем не мог помочь товарищу — наклонностей семпая тот не разделял.       — Ты всё, по свиданиям намылился? — хохотнул юноша, когда Тензо, шатаясь, поднялся, а сам потрепал Итачи по плечу. — Хочешь, оставайся на ночь, Итачи-кун? Футон постелю.       — А… нет, Какаши-семпай… — вяло пробормотал Учиха.       — Приставать не буду.       — Да нет, я… — Итачи смущенно засмеялся, качнул головой, так и лежащей на его плече. — Мне нужно вернуться, там отец… строгий…       — Отец… Ну, хорошо.       — Да и поздно… уже… — но парнишка и не собирался пробуждаться. Какаши, смеясь, прислонился подбородком к его волосам — прямым и гладким, собранным в хвост, пахнущим шалфеем. Не пушистым и мягким, как солнечные лучи…       — М-да, чего-то мы переборщили… Прости.       Но делать было нечего. И Какаши, заставив Тензо сопровождать их, нес Итачи на спине до дома. По пути парнишка немного пришел в себя и смог идти сам, однако недовольный взгляд Фугаку, отца Итачи, они всё равно получили. Это уже было неловко… немного. Зато Какаши встретил маленького Саске, о котором был наслышан. Мальчик, несмотря на позднее время, радостно выбежал встречать брата и очень распереживался, видя его состояние.       Кажется, потом Итачи наругали за «недостойное поведение», но сам он признался товарищам, что ни о чём не жалеет.              Они не жалели и потом. Когда почти что в ночи бегали по магазинам в поисках сушеных кальмаров, которых им приспичило купить для закуски. В одной из работающих допоздна лавок Тензо приглянулась молоденькая продавщица, так что потом они продолжили беготню уже в поисках цветов. Нарвали какой-то полувялый букет с клумбы, чуть не попавшись на глаза дежурившему полицейскому. После чего ломились в лавку, которая, оказывается, уже закрылась. Однако девушка, как они выяснили, проживала прямо над лавкой, на втором этаже, поэтому Тензо сделал из дерева лестницу и поднялся к окну, в которое начал стучать под хохот и подначивания товарищей.       Закончилось всё тем, что они удирали от разъяренного отца девушки, который выскочил из лавки, размахивая метлой. Кажется, все трое уже забыли, что они шиноби. Они были просто молодыми людьми, в которых бурлила жизнь. Поэтому они бежали по ночной улице, пьяно смеясь, не думая о том, что будет дальше. Свернули за дом, спрятавшись, выглядывая из-за угла, чтобы убедиться, что погоня отстала. Тогда Какаши обнаружил, что Итачи держит его за руку. Когда это произошло — он не понял, да это и не имело значения. Он смеялся, глядя на парнишку, который непривычно игриво блестел глазами, улыбаясь и дыша открытым ртом, словно запыхался, всматриваясь в пустынную улицу.       Наверно, об этом и говорил ему Минато. Очень давно, когда Какаши еще не мог его понять.       И в жизни шиноби есть место радости. Есть место другим людям.       Когда они втроем сидели на крыше после миссии, попивая пиво, встречая рассвет. Впереди был выходной день, чтобы отоспаться. И чтобы выслушать нотации от Фугаку и Третьего… Но это мало их волновало.       Зато было весело. Сейчас. И весело слоняться за Тензо, который всё-таки пошел на свидание с той продавщицей. Весело и потом торчать под окнами общежития, где обитал их товарищ, и выкрикивать ободряющие глупости и поощрения, пока тот уединялся со своей пассией… так что горе-любовнику приходилось прогонять их с руганью…       Спокойные и молчаливые люди тоже могли уходить в отрыв, особенно в обществе друг друга. Это Какаши открывал в себе. И в друзьях, проявлявших себя совсем иначе на заданиях, надевая фарфоровые маски безупречных шиноби.       Наверно, многие проходили через этот этап в более раннем возрасте. Но у Какаши в более раннем возрасте была война. Трагедии, потери… Ему было не до ребячеств. Но теперь упущенный период будто бы нагнал его. И юноша полностью ему отдался.       Этого от него и требовали. Требовал Третий.       И этого для него хотел Минато.       Интересно, а каково бы это было — выпивать с Минато?.. Наверно, как-то так же. Тоже весело…              Какаши старался впитывать в себя каждый такой день. Когда у него практически не оставалось времени думать. Когда, кажется, он просто… жил. Как не мог жить никогда раньше.       Он смаковал изо всех сил. В глубине души уже зная, что ничто не может длиться вечно. Особенно хорошее.