I bet my life

      Макса не выпускают из больницы ещё несколько недель, несмотря на всё рвение Макса и отсутствие серьёзных повреждений («У тебя сердце остановилось, Макс!» кричит на него Себ, когда Макс пытается сбежать из палаты, чтобы выпить ред-булл). Ему катастрофически скучно, несмотря на то, что другие пилоты стараются почти не оставлять его в одиночестве, но скоро им приходится уехать на очередной гран-при, а Макса всё ещё не выпускают из его тюрьмы. Дэн и Ландо звонят ему почти каждый час, чтобы рассказать какую-то очередную ерунду и повторить какую-то нелепую сплетню из паддока, Карлос и Пьер регулярно справляются о его здоровье (и Пьер делает вид, что не пересказывает всё это Себастьяну и Кими), а Кристиан даже обещает ему попытаться обеспечить в его палате телевизор и приставку. Макс никогда в этом не признается, но он почти готов признаться ему в любви в тот момент.       И не то, чтобы Макс совсем не мог прожить без игр, совсем нет, обычно у него было так много занятий и без этого, что он успевал выделять время на игры только изредка, но здесь ему было ужасно скучно, он изнывал от безделья и уже готов был потребовать привести привезти ему сюда гоночный симулятор, но Кристиан уже сказал, что он не пролезет в дверь. Макс мог передумать относительно своей любви к Хорнеру.       И в связи со всем этим, Максу не остаётся ничего другого, кроме как постоянно думать. О том, что случилось, о его аварии, о его смерти. О его смерти, которая пришла за ним. О смерти, которая отпустила его.       Он не помнит саму аварию, не помнит ничего, кроме боли, запаха бензина и Льюиса, не помнит врачей на трассе и дороги в больницу, в его голове абсолютная пустота на том месте, где должны быть воспоминания о том, как он попрощался с жизнью на гоночной трассе, но вся эта пустота заполнена только Льюисом. Его мимикой, жестами, тёплыми объятьями и сильными руками, тёплой кожей, как будто чуть влажной от пота, мягкими кудрями.       Как будто его мозг цепляется за то единственное, что он может осознать чётко и ясно, и заполняет всю его память этим. Макс не хочет этого, он предпочёл бы не помнить Льюиса вовсе, но сейчас это кажется абсолютно невозможным. Макс никогда не был суеверным или религиозным, но сейчас он не мог заставить самого себя не верить в то, что Льюис был не реальным, что он всего лишь последний плод воображения умирающего Макса.       Итак, он сделал единственное, что мог сделать в этой ситуации, чтобы спасти свой мозг от перегрева, а самого себя от безумия. Он написал Мику Шумахеру. «Хэй, приятель, это Макс»       Он чувствует себя откровенно глупо, они даже не дружат толком. Но Мик приходил навещать его несколько раз, и Макс решает, что этого достаточно для начала общения. «Мне нужна твоя помощь»

«Да, конечно, привет, Макс. Что-то случилось?»

«Мне очень нужно поговорить с Микой. Хаккиненом»

«С чего ты взял, что у меня есть его номер?»

«Брось, Мик. Все в паддоке знают. Ты даже называл его при нас папой несколько раз»

«Я могу тебе позвонить сейчас?»

      Правда в том, что Макс, как и, вероятно, большинство людей его возраста, как, вероятно, и сам Мик, избегал всеми правдами и неправдами телефонных разговоров, пока это не становилось необходимым. Он полагает, сейчас это и есть случай необходимости. «Да, окей» Его телефон звонит почти моментально, и Макс берёт трубку, не задумавшись. — Зачем тебе Мика? — Мик, кажется, хмурится, это слышно по его голосу, по тому, как усилился его акцент, и насколько тише и серьёзнее он звучал. — Мне… надо поговорить с кем-то, кто был в похожей ситуации. Авария, я имею ввиду. Я помню, что у Мики была одна, когда он чуть не умер. Может быть, он сможет мне помочь. — Да. Аделаида 95-го. Он не любит это вспоминать, — Мик молчит, абсолютно не давая Максу понять, каким будет его ответ. — Но, может быть, он сделает для тебя исключение. — Так ты дашь мне его номер? — Макс немедленно цепляется за этот шанс. — Ты всё ещё в том госпитале в Монако? — Макс издаёт тихий согласный звук. — Я попрошу его навестить тебя. Он скоро будет в Монако по делам, и, может быть, согласится заглянуть.

***

      Мика действительно приходит к нему через пару дней (Макс отправляет ещё одно «спасибо» Мику, даже если уже благодарил его), усаживается на диванчик для посетителей в своих лёгких белых штанах, неприметной футболке-поло и тонких очках. Он смотрит на него выжидающе, вопросительно, а Макс не знает, как начать разговор, чтобы не показаться сумасшедшим. — Мик сказал, ты хочешь поговорить о своей аварии, — Мика всё же протягивает ему руку помощи в этом, видя, что Макс никак не может найти правильные слова. — Не совсем. Точнее да, но… — Макс выпрямляется на кровати, отталкиваясь руками от матраса и подталкивая себя выше. — Себастьян сказал, что после аварии у меня случилась остановка сердца, — Мика кивает, хотя Максу не требуется подтверждение. — Я не помню аварию и того, что было после, но я помню… кое-кого. — Кого-то из маршалов? Врачи? — Макс мотает головой, и Мика понятливо улыбается. — Я, кажется, начинаю понимать, о чём ты. Можешь описать, кого ты видел? — Я видел мужчину. Темнокожего, кудрявого, с карими глазами, в простой одежде. Он… — Макс вздыхает, отведя взгляд от Мики. Выдавать настолько личную информацию не хочется, но Мика, наверное, единственный человек во всём мире, который хоть как-то может помочь. — Я помню, как он достал меня из болида и пытался увести куда-то. Я упирался, и он в конце концов сказал, что я ему нравлюсь, а потом он толкнул меня. И всё.       Мика долго молчит, разглядывая не то унылые желтоватые шторы, не то пейзаж Монако за окнами. — Я думаю, ты уже знаешь, кто это был, — говорит он после затянувшейся паузы. — Хотел услышать это от тебя. Доказать, что я не сумасшедший. — Это была смерть, Макс, — Мика пожимает плечами, но во всём его теле явно видится скованность и напряжение. — Я тоже видел его тогда в 95-м в Аделаиде. Темнокожего, с карими глазами, в простой одежде… — Мика глубоко вздыхает, будто набираясь уверенности для продолжения. — Когда я сидел в болиде и не мог пошевелиться, я видел, как он подошёл ко мне и низко наклонился, заглядывая мне в глаза. Я не мог сказать ни слова, не мог даже пошевелить своими пальцами, только сидел и смотрел. Потом прибежали медики и вытащили меня с того света. Потом я, конечно, восстановился, и всё такое, но я никогда не мог забыть эти несколько секунд, когда я сидел в болиде, а он смотрел мне в глаза.       Макс тяжело сглатывает, опуская взгляд на своё одеяло. Он не уверен, было бы хуже получить подтверждение того, что он сошёл с ума, воображая себе кого-то, кого на самом деле не существует, или, как сейчас, узнать, что он не выдумал Льюиса. — Я также говорил с Ники Лаудой после своей аварии, — Мика мелко улыбается, видимо, вспомнив Ники. — И он тоже видел его во время своей аварии. Ники сказал, что смерть стояла у края трассы, глядя прямо на него, и Ники послал его нахер, — Макс сухо смеётся, точно зная, что Ники был более чем способен на такое. — Так что, если ты хочешь знать, видел ли его кто-то ещё, кроме тебя, то ответ да. Все мы его видели. — Он сказал, что его зовут Льюис, — бормочет Макс и быстро прикусывает себе язык. — Льюис? Смерть зовут Льюис? — Мика высоко поднимает брови и фыркает. — Абсурд, — Макс согласно пожимает плечами, склонив голову куда-то в сторону. — Но ты единственный из всех, кто разговаривал с ним и остался в живых. И, судя по твоим словам, он даже отпустил тебя сам. Это редкий дар, Макс, — Мика серьёзно смотрит на него, пытаясь убедиться, что Макс понимает всю тяжесть его слов, — никто не может знать, почему это произошло, но это произошло. Смерть дала тебе второй шанс, помни об этом.