I bet my life

      Макс не пытается забыть его целенаправленно, но его ждёт отпуск и вечеринки с друзьями, ночные игры по сети с Ландо и Алексом, встречи с семьёй (часть из которых он совсем не ждёт с нетерпением) и праздничные выходные в Монако, наполненные миллиардом ярких разноцветных огней, развешанных вокруг, толпами шумных туристов и местных жителей, гулом беспокойного зимнего моря и рёва ночных вечеринок. И Максу, затерявшемуся среди всего этого, потерявшему здесь счёт времени, некогда думать о Льюисе (или заставлять себя намеренно не думать о нём), но в какой-то момент это происходит само по себе.       Когда он возвращается домой с вечеринок, когда остаётся в тишине после стримов с Ландо, когда ложится в темноте под одеяло в своей постели, мысли приходят независимо от его желаний. Иногда он прикасается к себе, вспоминая дрожь мягких губ под его поцелуем, прикосновения тёплых рук и нежный взгляд, которым Льюис смотрел на него в их первую встречу. Иногда, совсем редко, он мечтает о том, что засыпает, окружённый теплом чужого тела, бережно прижимающего его к себе. Но затем его шумные безумные дни возвращаются, и всё внимание Макса принадлежит каждой секунде отпуска, которым он хочет насладиться, пока не пришлось отправляться на предсезонные тесты.       Ему некогда думать о Льюисе, так он убеждает себя, ведь сезон приближается стремительно, и в этом году у него есть все шансы (потому что он больше не собирается попадать в смертельные аварии и пропускать половину сезона, думает он, но не говорит вслух). Но с тех пор, как они возвращаются к гонкам, и этот сумасшедший маховик бесконечных путешествий цирка Ф-1 по миру снова начинает вращаться, Макс вдруг обнаруживает, что находит спокойствие и какое-то умиротворение в постоянных разговорах «с Льюисом». Конечно, Льюис никогда не отвечает, Макс вообще считает, что он даже не слушает, но почему-то только когда он выбирается на трассы по ночам, в одиночестве и тишине, он может делиться всеми своими мыслями, какими бы тяжёлыми они ни были. У Макса никогда не получалось вести дневник, мешало косноязычие и скованность, он боялся доверить себя бумаге, будто это означало, что кто-то посторонний узнает то, что Макс так долго скрывал и оберегал. Боялся показаться слабым даже так, но разговор с «пустотой» как будто помогал ему раскрепоститься. Иногда ему кажется, что он слышит рядом с собой шорохи, будто кто-то ходит за его спиной, но он давно приучил себя не принимать желаемое за действительное. Макс знает, что это не может быть Льюис. У смерти наверняка есть дела поважнее, чем слушать его откровения.       На один из европейских этапов приезжают бывшие гонщики; Макс не питает к ним особого пиетета, как, например, Себастьян и Мик, но однажды он слышит — случайно, он вовсе не слушает чужие интервью в паддоке — как один из них рассуждает о том, что ФИА делает для безопасности гонщиков. — Сейчас ситуация, действительно, куда лучше даже в плане того, сколько внимания уделяется вопросам безопасности, — говорит он с мягкой улыбкой. — Простите мне мою поэтичность, раньше мы чувствовали присутствие смерти на каждой гонке, никогда не знаешь, садясь в болид, все ли вернутся или опять кто-то из вас останется на трассе навсегда. Сейчас, к счастью, всё намного лучше, ФИА многое делает для безопасности… Макс уходит, не дослушав до конца, и про себя фыркает; безопасность стала лучше, но он всё ещё чувствует смерть, и даже когда этого не происходит, Макс ловит себя на мысли, что ему не хватает Льюиса. Может быть, дело в том, что они и правда связаны с тех пор, как Льюис вытащил его с того света, но Макс, наверное, единственный гонщик в мире, который скучает по смерти.       Он выбирается на трассу этой же ночью, бережно храня каждую мысль, которой сегодня хотел поделиться. Макс усаживается неподалёку от первого поворота, глядя на пустые трибуны и тёмно-серое асфальтовое полотно. Он привычно запрокидывает голову к небу, обращаясь к вселенной; в такие моменты Макс всерьёз жалеет, что не может закурить. Может быть, от никотина стало бы легче. — Сегодня впервые пожалел о том, что я родился так поздно, — Макс усмехается. — Если бы я гонял когда-нибудь, например, в шестидесятые или семидесятые было бы гораздо проще. Я имею ввиду… Я мог бы ощущать твоё присутствие. А может и видеть тебя чаще. Это, наверное, звучит ужасно, но я и правда чувствую, что мы с тобой связаны, и это как-то изменило меня за всё это время. Может быть, было бы лучше, если бы ты был обычным человеком. Было бы проще, если бы я выбрал кого-то… другого. Простого мужчину или женщину, которых я мог бы любить без всей этой херни между нами. Но сейчас уже в любом случае поздно думать о таком, я не хочу другого. Не хочу кого-то обычного, — Макс пожимает плечами. — Иногда мне интересно, не придумал ли я всё это дерьмо со связью? Может быть, ты вообще не вспоминаешь обо мне теперь. — Каждый день, — раздаётся голос за его спиной, и Макс даже не пытается скрыть испуганный возглас «блять» и дрожь в теле. Льюис осторожно садится рядом с ним, на приличном расстоянии, но всё же, кажется, почти бок к боку, так что Макс чувствует тепло его тела. — Каждый день я вспоминал о тебе, думал обо всём, что произошло между нами, — Льюис смотрит на него с вопросом, протянув руку; Макс раздумывает секунду, прежде чем вложить свою ладонь в его. — Я слышал, что ты сказал тогда, после аварии Романа. Ты видел меня, даже когда я не хотел показываться тебе, я выполнял свою работу. Но ты видел меня, ты знал, что я делал, ты бы никогда не смог этого сделать, если бы между нами не было связи. — Я не понимаю, — Макс хмурится, не пытаясь отстраниться или освободить свою руку. — Что изменилось? В прошлый раз ты дал понять, что не хочешь меня, почему сейчас ты здесь? — Макси, — Льюис вздыхает с тёплой усталостью, будто его утомляет ребячливость Макса, но он находит в этом какое-то очарование, — я понимаю, ты молод, тебе хочется всего и побыстрее, но для меня всё не так однозначно. Я никогда не говорил, что не хочу тебя… — Но ты был очевиден. — Не совсем так. Я знаю, тебе сложно понять- — Потому что ты не пытаешься объяснить. — Макс, — Льюис хмурится, недовольно шлёпнув его ладонью по бедру, — дай мне сказать наконец. Ты хочешь знать, что изменилось? Я слышал твои речи. Каждое слово, которое ты говорил, — Макс чувствует, что смущённо краснеет, и отводит взгляд. Он сам едва мог понять, хотел ли, чтобы Льюис слышал все его откровения, или нет. — Прости, что подслушивал. Наверное, ты просто хотел выговориться, но я… Ты начал говорить по-другому, обращаться ко мне по-другому. Даже если ты не заметил, для меня это значило очень много. Твои слова заставили меня задуматься. — О чём? — тихо спрашивает Макс. — Ты понял, о чём я говорил при нашей последней встрече, — Льюис говорит почти удивлённо, Макс кивает, пытаясь угадать, к чему приведёт этот разговор.- Ты больше не говорил обо мне как о человеке, не обращался ко мне, как к человеку, и у меня… У меня не было больше аргументов, чтобы спорить с самим собой, — Льюис вздыхает, делая паузу, и Макс вспоминает слова Валттери о том, что Льюис не привык спорить со своим сердцем. — Моё решение вернуть тебе жизнь связало нас навсегда, и даже я не знаю, что это означает для нас. Но я никогда не пожалел о своём решении. О том, что ты узнал обо мне и… — Влюбился, — заканчивает за него Макс. — Я не думаю, что тебе стоит разбрасываться такими громкими словами, — Льюис мягко улыбается, сжимая его ладонь, — мы даже не знаем друг друга толком, как ты можешь считать, что влюблён в меня? — Может и нет, — Макс фыркает. Он ощущает, что Льюис готов сдаться, и он не собирается отступать сейчас. — Но я знаю, что мог бы любить тебя, если бы ты дал мне шанс, — он видит, что Льюис хочет что-то возразить ему или усомниться, и говорит на опережение. — Ко мне приходил твой друг, назвался Валттери. Он сказал, что у тебя когда-то уже был партнёр… похожий на меня.       Льюис вздрагивает, и Макс на секунду жалеет, что упомянул об этом, но затем Льюис отвечает. — Валттери, — Льюис ухмыляется, покачав головой, — я просил его перестать лезть в мою личную жизнь триста лет назад, хоть раз он послушал? Конечно нет, — ворчит он, а Макс тихо смеётся; он слишком хорошо понимает Льюиса. — Он не обманул. Однажды я влюбился в человека. Я нарушил несколько правил ради него, я хотел быть с ним, но тогда это просто не могло сработать, мы хотели разного, он не мог смириться с тем, что я никогда не смогу дать ему полноценную человеческую жизнь вдвоём. — Он что, хотел секса, а ты ему отказывал? — сухо шутит Макс, больше по привычке, и тут же прикусывает губу, не зная, как Льюис отреагирует на такое, но тот только фыркает. — Макси, что в твоей голове, — Льюис пихает его в плечо с улыбкой. — Нет. Он просто хотел жить, как человеческая пара, но я не мог дать ему этого. Если мы… попробуем что-то, однажды и тебе захочется простой человеческой жизни. Семью. Может быть детей. И я не смогу дать тебе ничего из этого. — Ты сам сказал, что слышал каждую мою речь, и я повторял несколько раз. Я не хочу никого другого. Не хочу "обычного", я сам не могу быть обычным для них. И ты не знаешь, чем для нас обернётся эта связь. Может быть, с нами не повторится твоя история. Мы не узнаем, если не попробуем. — Я… — Льюис смотрит на их сцепленные руки. — Может быть, ты прав. Может быть, мне стоит перестать бояться своего прошлого, — Макс хмурится, удивлённый его согласием. — Валттери не прав, вы не похожи с Нико, и это несправедливо с моей стороны — относиться к тебе, как к нему. — Так ты… дашь мне шанс? Серьёзно? — переспрашивает он, всё ещё не веря, что этот вечер мог закончиться так неожиданно. — Мы можем двигаться медленно и посмотреть, что выйдет из нашего общения, да? — Льюис улыбается ему, аккуратно целуя костяшки его пальцев. — Может быть, мы не подойдём друг другу, и все эти разговоры сейчас бессмысленны. Ещё слишком рано говорить о свиданиях, но мы могли бы встречаться по выходным и так же разговаривать, да? Тебе не обязательно выходить на трассы каждый раз по ночам, я мог бы приходить в твои автодома или гостиничные номера.       Макс смотрит на него, выискивая в темноте на его лице что-то, что даст ему подсказку, но не видит ничего, кроме искренности. Он улыбается и повторяет жест Льюиса, целуя тыльную сторону его ладони. — Я бы очень хотел.