Индульгенция

      Знаете это чувство, когда только побывал у зубного, и трясёт от противной ноющей боли? Так и хочется проклясть минуту, когда согласился на эту экзекуцию. Вроде бы тебя вылечили, а стало ещё хреновее. Примерно то же самое я ощущаю, когда встречаю Сару О’Нил. Высокомерная, раздражающая — да просто дрянная девчонка. Магнит для проблем. И все вокруг с ней носятся, как с писаной торбой. Хорошо, у меня остатки рассудка ещё присутствуют. Хотя иногда кажется, что я бесповоротно схожу с ума. Не могу уснуть. Встаю, чтобы открыть окно, но через пару минут захлопываю скрипучую форточку. Холодный ветер снаружи не успокаивает — отчего-то выводит из себя. Нужно отвлечься. У отца сегодня ночное дежурство — дом полностью в моём распоряжении. Включаю свет и шагаю к магнитофону на тумбочке. Последний раз я включал музыку, пожалуй, еще летом — не помню даже, что за кассета у меня там осталась. Комнату заполняет приятная мелодия. О, чёрт. Только не эта песня. Твою же мать. On a dark desert highway, cool wind in my hair Warm smell of colitas, rising up through the air Я спокойно могу переключить, вместо этого валюсь на кровать и закрываю глаза. Отчего-то её лицо снова всплывает в голове. Чёртова Сара. Я накричал на неё сегодня в больнице. There she stood in the doorway; I heard the mission bell And I was thinking to myself, «This could be Heaven or this could be Hell» Может быть, это было несправедливо. Но навязчивые идеи этой девчонки причиняют только вред. С какого перепуга я должен верить, что у нас в Сентфоре завёлся призрак? Мысль получается неуверенной. Welcome to the Hotel California Such a lovely place Such a lovely face Воспоминания приходят сами собой. Отец, крепко держащий за руку. Я, маленький, с размокшим от слабых слез лицом. …Мама никогда не носила волосы распущенными. Но люди из похоронного агентства этого, конечно, не знали. Кто убил ее? — я не мог терпеть молчания отца, спрашивал снова и снова, до и после похорон. — Почему это случилось? Сначала он пытался ответить. Потом молча качал головой. Кричал на меня. Ничего не помогало. Кэнди тоже молчала, но по-другому. И, хоть она, конечно, жалела меня, а это было унизительно, молчать с ней было куда уютнее, чем одному. И сейчас я не могу допустить, чтобы с Кэнди что-то случилось. Будь в этом виноват какой-то урод из плоти и крови или неведомое чудовище. Сара не понимает. Гнёт свою линию, упрямая идиотка. Ещё и эта её молчаливая подружка Северина — та ещё заноза, но хотя бы помалкивает. Волна доводящей до трясучки ненависти постепенно укладывается внутри. Сперва даже не понимаю, на что злюсь. She got a lot of pretty, pretty boys, that she calls friends How they dance in the courtyard, sweet summer sweat. Some dance to remember, some dance to forget Потом доходит. На себя, придурка. Я ведь прав, что осадил её. Меня ни капли не должно волновать, чем сейчас занимается эта упрямая девчонка. Она говорила что-то о ритуале и кладбище, и была так уверена в себе, что за версту разило. Это и раздражает больше всего. Саре О’Нил попросту не требуется чье-то одобрение. Иногда кажется, ей вообще никто не нужен. Она одна, но это не делает ее слабой. Подобное не может не притягивать. Одёргиваю себя, утыкаясь лицом в подушку. А что, если с ней случится беда? В конце концов, я за неё в ответе. С чего решил? Идиот. Я запросто могу выбраться из дома и пойти искать Сару на кладбище. Ну уж нет. Взрослая девочка, пусть отвечает за свое безрассудство. Тем более, не могу простить ей тот цирк, что она устроила в палате Кэнди. Проклятье! Закрываю глаза, стараясь сосредоточиться на чем угодно кроме навязчивых мыслей. Last thing I remember I was running for the door I had to find the passage back To the place I was before «Relax» said the night man «We are programmed to receive You can check out any time you like But you can never leave!» С досадой выключаю проклятую музыку. Уснуть бы. А бедовая голова О’Нил — не моя забота. Как назло, Сара из моих воспоминаний достаёт главный козырь. Я вижу ее лицо — нахмуренные в непонимании брови, чуть дрожащие губы. Сейчас она совершенно не кажется непробиваемой сучкой, напротив — смотрит прямо в глаза. Надеется, что я услышу ее. Отец учил не только обращаться с оружием, но и понимать язык тела. В тот момент я отдалённо осознавал — Сара в отчаянии. Ей нужен я. Плечо, слова — что угодно. Она испугалась остаться одна, и так хотела, чтобы ее поняли. Но что ещё я должен был сделать? Как реагировать на этот мистический бред? Сколько бы разумных объяснений я ни предлагал, она всё равно стояла на своём. Глупая, глупая… Мрак перед глазами спасает. Или…? Вокруг темно, хоть глаз выколи. Кажется, я в лесу — что это, начало кошмара? Слышу рядом сбивчивое дыхание. Сара? Она оглядывается — губы трогает хитрая улыбка. Холодная луна освещает каждый сантиметр ее лица. — Поможешь мне? У нее удивительно непропорциональные черты — большие глаза и маленький рот, одна бровь чуть выше другой… В других обстоятельствах я не позволил бы себе прийти к такому умозаключению, но сейчас отчего-то не могу бороться с глупостями, лезущими в голову. Она очаровательна. — Что нужно делать? — прокашливаюсь; голос все равно звучит хрипло. Сара останавливается, неожиданно хватая меня за рукав. — А чего ты хочешь? Как на неё похоже. Всё — непременно в лоб. Выдыхаю облачко пара — лес тихо шумит множеством переплетённых ветвей. Искоса поглядываю на спутницу — она повернулась ко мне спиной, во все глаза рассматривает звёздное небо. Как будто не было никаких провокационных вопросов. Хотя, в чем, собственно, провокация…? Она прекрасно знает то, чего мне безумно хочется — высказать всё, что думаю о ее навязчивых идеях и отвратительных в своей нелогичности планах. О её высокомерии и неумении думать ни о ком кроме себя. Я хочу сказать, что даже сейчас, во сне, меня тошнит от неё. Какого чёрта она вообще поперлась одна в лес? Замираю. Где-то рядом вскрикивает одинокая ночная птица. Отчего-то беру и подношу к глазам дрожащие пальцы Сары. Они тоненькие, как веточки. Замечаю чуть мерцающее в лунном свете серебряное кольцо. Язвительно интересуюсь. — От нечисти? В её глазах застывает ледяная искорка. — Мама подарила. Стыд окатывает еще большим холодом. — Прости. — Ерунда. — Ну так чего застыл? — маленькая ладонь остаётся лежать в моей руке, точно так и должно быть. Сару это совершенно не волнует, она смотрит куда-то мимо. Впрочем, как и всегда. — Нас ждут великие дела. — Подожди, я ещё никуда не соглашался идти! — А кто тебя спрашивал? — щёлкает меня по носу, придвигаясь непозволительно близко. Такое поведение не может не вывести из себя! Хватаю Сару за вторую руку, чуть сжимая запястье, притягиваю к себе. Не сопротивляется. Надо мной довлеет странное ощущение вседозволенности — такое бывает только в осознанном сне. Этого не хватало. Она и так заняла едва ли не всё, принадлежащее мне и моим мыслям, пространство. Что будет, если и в сон проберется? От Сары привычно пахнет чем-то сладким и терпким одновременно — аромат сводит с ума. Кажется, еще мгновение, и я совсем перестану за себя отвечать. Она понимающе улыбается. Идиот. Какой же я идиот. — Ты… ужасна, О’Нил, — последняя попытка принять неравный бой. От одного её взгляда — молчаливо пронизывающего — становится совершенно не по себе. Одно её прикосновение способно заразить опасным безрассудством. Делаю следующий вдох, понимая — зараза уже свободно идёт по венам. — Такая уж отвратительная? Я не сдамся без боя. Не отступлю, пока не докажу ей — я чего-то стою. Притягиваю её к себе за хрупкие плечи, добавляя телам точек соприкосновения. Сара едва не падает мне на руки — и на короткое мгновение мне кажется, что она ошарашена. Она, называвшая меня чересчур рациональным и предсказуемым, поражена. Кровь ударяет в голову. Я касаюсь ее губ своими. В фильмах всегда целуются по меньшей мере минуты две. Отстраняюсь, пытаясь осмыслить свой бездумный, импульсивный поступок. В голове вертится одно — так и не понял вкус. У Сары сухие тёплые губы — и даже сейчас она смеётся. Ну конечно. Я же выгляжу таким придурком. Сам не понимаю, как ладонь оказывается на её бедре — чувствую тепло даже через одежду. Не подаётся назад, от этого странная уверенность поднимается вверх по горящей коже. Будь что будет. От меня такое редко услышишь. Она всё ещё несокрушимее камня. Прижимаю Сару к себе в, казалось бы, невинном объятии. Только пульс херачит как проклятый. Я хочу увидеть её и почувствовать по-настоящему, без затуманивающей голову ярости — быть может, впервые. — Ты… — Не говори ничего. Пожалуйста. — Прикладывает палец к моим губам, точно напрашивается. Опять права. Словам здесь не место. Её пальто слишком колючее наощупь, сковывает движения — ловко расправляюсь с парой пуговиц. Она помогает не глядя, словно в угаре. Понимает ли, что делает? Не будет жалеть? Хватит. Хватит. Хватит! Совсем не холодно — она даже не вздрагивает, когда остаётся в легкой водолазке; одежда подчёркивает каждый изгиб фигуры. Соблазнительно, — пожираю взглядом в открытую. Сара О’Нил совершенно бесстыдно забирается ладонью мне под кофту, достигает грудной клетки — маленькие проворные пальчики чуть сжимаются там, где издевается над разумом сердце. Улыбается. Кажется, совсем слетаю с катушек. Я касаюсь ее, целую — чувствую напряжение обнажённой кожи. Упиваясь моей слабостью, Сара творит что вздумается — ровно до момента, пока я наконец не нахожу ее слабое место. Она вздрагивает, почти вскрикивая, когда дотрагиваюсь губами до точки между ее шеей и линией скулы. Воспользовавшись моментом, расстёгиваю ещё несколько пуговиц — бережно, стараясь не напугать её. Внимание привлекают выступающие ключицы — сначала чуть несмело сжимаю тонкую кожу, затем спускаюсь ниже, целуя хрупкие косточки. Сара снова вздыхает — я больше не чувствую жаркий комок в груди. Он дрожит внизу живота. Когда чувствую губами мягкую округлость её груди, понимаю — зажмурился, как глупый мальчишка. Сара не смеётся, я ловлю темп её дыхания — прерывистый, рваный. Сам не лучше: иногда вовсе забываю о воздухе. Я не задумываюсь о том, что делаю. В голове как будто разбили витраж — множество разноцветных осколков. С губ Сары срывается сдавленный полустон. Я перекатываю на языке набухший сосок и схожу с ума от желания. Неожиданно понимаю — её лёгкое тело в моих руках, секунду назад такое мягкое и податливое вдруг снова сделалось похожим на скульптуру. Поднимаю глаза — она встречает меня странной улыбкой. — Теперь ты не соврал, Дерек. Ты именно этого хотел. Готов свариться заживо от будничности тона. — Для тебя это — сущая ерунда, верно, Сара? — хочу остановиться, попытки безуспешны, — наверное, после Тёрнера стало плёвым делом. Может быть, хватит издеваться надо мной? Я сморозил несусветную глупость. Голубые глаза О’Нил загораются праведным гневом. Выдёргивает руку из моих похолодевших ладоней. Кажется, готова залепить пощёчину или плюнуть в лицо. — Если бы ты думал, что говорил, — качает головой, — может быть, все было бы иначе. Иначе? Я тянусь к ней, к лицу и пальцам, но Сара все дальше от меня, хоть и не сдвигается с места. Внезапно я слышу грохот — будто падает дерево или, по меньшей мере, ударяет молния. Луну заслоняет тень с человеческими очертаниями. Чёрный силуэт — на протянутой вверх ладони три когтя… Вот ведь… Утро насмешливо заглядывает в закрытое окно. Потираю виски. Какой бред только не приснится. *** Я сижу на продавленном диване в комнате Бобби и слушаю сбивчивую речь Сары, изредка прерывающуюся. — И потом Северина бросила крестик…откуда ты только его взяла? С противоположной стороны кровати слышится что-то, отдалённо напоминающее мычание. Странная девчонка как всегда на своей волне — опустошила почти всё блюдо с виноградом, оставленное для Бобби. Махнув рукой в её сторону, во все глаза смотрю на Сару. Она пытается выглядеть спокойной, но в глазах ещё мелькает что-то, панически дрожащее. Что она чувствовала в тот момент? Что было бы со мной на их месте? Не хочу даже думать. Само рвётся в голову: виноват. И всё же, вместе с этим не могу оторваться от ощущения нереальности случившегося. Как такое возможно — в мире, где все можно потрогать, попробовать на вкус, какие-то чёртовы проклятья и духи? И, разумеется, именно в нашем захолустье. — Что скажем Кэнди? — насущный вопрос нельзя оставить на потом. Она придёт через полчаса. Я, кажется, отчётливее прочих понимаю — говорить всё ей нельзя. Бобби смотрит себе на руки, Сара избегает моего взгляда. Это раздражает и…огорчает? — Дикий зверь, — доносится из дальнего конца комнаты. Северина нарочито небрежно потягивается: невольно наблюдаю за обожжёнными пальцами без перчаток. Каждый из нас — одна сплошная, порой нарывающая, тайна. — Хорошая идея, кстати, — поспешно отворачиваюсь. Сара кивает то ли нам, то ли своим мыслям. За дверью приближаются шаги. Едва лохматая голова Тёрнера возникает в проёме, со всей отчётливостью понимаю, как сильно хочется хорошенько дать ему в морду. Ни за что. Просто так. Не сказать, чтобы они с О’Нил обжимались на каждом углу, но и я не слепой. Его самодовольная ухмылка раздражала куда больше Сариного безрассудства, а сейчас начала откровенно бесить. Не то чтобы дело было в том бредовом сне. Скорее… — Чего уставился? — Майкл как будто мысли мои прочитал; гадко так усмехается, глядя в мою сторону. — Вы, детишки, что-то притихли, — ну, конечно же, куда без откровенно похотливых взглядов в сторону Сары? И когда они встречаться начали? Отдалённо осознаю — сейчас я непременно сломаю что-нибудь в комнате Бобби. А потом доберусь до носа этого придурка. Он что, шутить пытается? Кто-то берёт за плечо — оборачиваюсь, чтобы встретиться с большими глазищами Северины. — Мы сходим подождем Кэнди, — говорит с нажимом, по-хозяйски тянет за рукав, — на улице. При желании я могу с лёгкостью сбросить её слабую руку: но есть в этой девчонке что-то, подсказывающее — лучше не спорить. Бобби смотрит растерянно, переводя взгляд с брата на Сару, а потом на нас. Исчезаем в дверном проёме. Через несколько шагов оказываемся в передней — только тогда Северина отпускает. Чуть встряхивает пальцы, искоса на меня посматривая. — И? — отвечаю похожим взглядом, — к чему это представление? Только не говори, что тебе вдруг резко захотелось, чтобы я не делал глупостей. Мы с ней за весь этот учебный год едва ли парой слов перебросились. А тут вдруг такая забота. — Я это не для тебя делаю, а для Сары. — Да как же я не догадался! Тактично выпроводила меня, чтобы оставить голубков вдвоем?! Молчит, только смотрит, не моргая. Даже не по себе становится. — Ты всё сказал? На удивление — стало действительно легче. — Если хочешь приятно удивить Сару, хотя бы сделай вид, что по-настоящему веришь ей. Насчёт Писадейры. — Ещё поучи меня! Хватит, а? Тебя вообще никто сюда лезть не просил! Пожимает плечами. Мне кажется, даже конец света не выведет её из одной ей понятного равновесия, которое очень часто походит на транс. Странная. Где О’Нил только находит таких… — Жаль конечно, — замечает с изрядной порцией яда, — был бы ты не таким гордым, может, не только во сне бы с ней целовался. — Какого… Северина отворачивается с таким видом, будто я невероятно её утомил. И как назло замечаю бегущую к нам Кэнди. Что за чертовщина, кто бы объяснил! *** Наверху грохочет музыка — школьная вечеринка в самом разгаре. Я, как типичный угрюмый аутсайдер, ошиваюсь где-то поодаль. Можно спокойно идти домой — но отчего-то всё равно остаюсь. Надо приглядеть за малышкой Кэнди и… Сарой. И что, что она танцует с этим недоумком Тёрнером? Одёргиваю себя. Ты мыслишь как маньяк. В самом деле, пора валить отсюда. Идиот. В ту самую секунду, когда решаюсь окончательно, я вижу ее. Платье — чертовски красивое — чуть шелестит от её шагов. Может быть, конечно, я это выдумал — что разберешь в таком шуме? Взгляд Сары кажется необычайно холодным, но неожиданно понимаю — она просто задумалась. Что будет, если я подойду сейчас к ней? Если уведу прямо у Майкла из-под носа? Если попытаюсь нормально поговорить… Звучит как план. Увидев меня, она действительно удивляется. В какой-то момент даже замечаю улыбку — прячет под напускной непроницаемостью. Откуда во мне столько смелости, чёрт возьми? — Не хочешь…поговорить? — хорошо, хоть заикаться не начал. Замираю, едва не задевая ее плечом. Вся бравада куда-то улетучилась, оставив лишь неприятное послевкусие задушенной свободы. — Хорошо, — в её голосе прежнее изумление, — только недолго. Меня ждут. На удивление — не закипаю, только иду рядом с ней, вперед, по почти пустому коридору. На первом этаже сейчас никого: все веселятся на вечеринке. — Дерек, — говорит достаточно громко, чтобы вывести из круговерти мысли, — так чего ты хотел? Чёрт. Кажется, мы целую минуту шагали молча. Нужно начать разговор, попытаться рационально суммировать всё, что накопилось за это время в голове, придумать отмазку, зачем мне нужно ее присутствие. Не говорить же, что просто ужасно хотелось её увидеть. Неспешным шагом проходим мимо кладовки, которой заведовал тот странный уборщик. И неожиданно слышим шум. Она первой бросается вперёд. Разумеется, я — следом. Дверь не заперта. В каморке пахнет пылью и немного хлоркой. Чего здесь только нет — швабры, тряпки, вёдра с краской… весь хозяйственный мусор умудрились сюда впихнуть. Сара морщится, съёживаясь — кажется, её обуревают неприятные воспоминания. До сих пор с ума схожу от ярости, вспоминая того извращенца. — Кто здесь? — выкрикиваю в тишину, застоявшийся воздух заглушает звук. Никого. — Послушай, не стоит нам здесь… Дверь за нашими спинами громко захлопывается. Слышу, как поворачивается ключ в замочной скважине. Не выдерживаю — громко грязно ругаюсь. Сара уже колотит в дверь. — Долбаные придурки! — Тише, — останавливаю, перехватывая запястье, — им это только понравится. Подожди, может, сами откроют. А если что, тут есть окно. — Да?! И сколько нам тут сидеть? Усмехаюсь. — Всё равно поговорить собирались. Сара смотрит на меня наполненными гневом глазами. Конечно, она не понимает, с чего это я так рад оказаться с ней один на один в закрытом помещении. — Ты идиот? Скажи мне, что такого важного в нашем разговоре! Хочешь обсудить то, что недавно произошло? Как мы с Бобби и Севериной пошли на кладбище, а ты предпочёл остаться в стороне? Она совершенно не контролирует себя, когда злится. Но сейчас — замечаю — чуть не плачет. Это должно остановить меня; в конце концов, я за нее в ответе, и в какой-то мере она права. — Тогда какого чёрта ты не говоришь всё это своему…парню? Он ведь совсем не в курсе! И это не мешает тебе проводить с ним время как ни в чем не бывало! Один я виноват из-за того, что решил защитить Кэнди! Сара замолкает, и несколько минут мы лишь дышим в молчании. — Я думала, ты…мой друг, — наконец бросает она, снова отходя к двери, — а друзья помогают друг другу. И доверяют. Она не видит — поэтому позволяю на пару мгновений спрятать лицо в ладонях. Я определенно не так хорош в серьезных разговорах. — Сара, я виноват. Говорится тяжело — будто гвозди выплёвываю. Чувствую, как стремительно она оборачивается и глядит на меня. — Именно это я и хотел сказать. То есть… я был неправ, что позволил вам идти одним. Я должен был остаться рядом…с тобой. Я хочу сказать, что дело даже не в чёртовом призраке — она была в опасности, серьёзно пострадала… Но, кажется, эти слова неправильные. Странно. Никогда прежде о таком не заботился. — Дерек, — горячее дыхание обжигает щёку, — ты… — Я всегда буду на твоей стороне. Над этим я не раздумываю — вырывается само собой, и на короткое мгновение я даже жалею, но затем чувствую; что-то изменилось. Воздух в комнате стал менее спёртым — или просто мне полегчало? Сара касается моей руки, чуть сжимает пальцы. — Спасибо. И почему-то одно это слово кажется больше, чем тысяча шагов навстречу. *** Она дрожит в моих руках — холодная, да ещё и в лице ни кровинки. — Он…забрал маму, — борется со слезами, — я была в цирке, он глумился, откровенно издевался, он…ты… Ей не требуется объяснять. Смотрит на меня так, точно во мне одном её настоящее спасение, чудодейственная пилюля — что угодно. Дрожь и жар покрывают каждый сантиметр тела. Боюсь выдать себя. — Ты же понимаешь, что я пойду с тобой? — выдыхаю ей в губы, не желая отпускать от себя хотя бы на миг. Всё кажется таким далёким и холодным, будто было сном или давно забытым фильмом. Наш разговор в домике лесника, холод и отстранённость… Теперь мы снова вдвоём. Теперь всё серьёзно как никогда. Я чёртов трус. Если сейчас не скажу всё, как есть, возможности не представится.  — Что бы ты сделала, если бы один идиот позволил себе наглость…признаться в том, что чувствует? Замираю, слыша лишь отдалённое тиканье часов. Оба забываем дышать. Сара вспоминает первой. *** Я кажусь себе таким пустым и заполненным одновременно. Полая голова, тело всё в боли — она тяжелая, как гири, которые заставляет таскать Хозяин. Людям нравится. Изредка, когда становится чуть легче, я пытаюсь вспомнить хоть что-нибудь, потому пустота по-особенному болит. Мне ещё не так плохо. Есть кое-что особенное, пылинка — всего лишь образ. Я с ним ни за что не расстанусь. Не позволю. Хотя знаю, если Хозяин проведает — наказание будет суровым. У неё красивые глаза и мягкие руки, я помню её улыбку. Временами всё это пропадает, но возвращается… Удерживаю всеми силами. Пусть я не знаю имени этой прекрасной девушки, чувствую — она любила меня. Удивительно, но я никогда не вспомнил бы её, если бы не Хозяин. Я увидел их с Севериной у зеркала в гримёрной — она обнимает Хозяина, прижавшись к его груди, он чуть поглаживает её по волосам. Вдруг осознаю, что со мной было что-то подобное — давно, когда я ещё не был уродцем. Когда носил другое имя. — Сизиф! — едва тоненькая ниточка воспоминаний опутывает обрубки мыслей, появляется Жоззи. — Ну-ка иди отсюда. Нечего тут ошиваться. Она злится, но, кажется, не на меня. Я же думаю, что всё потеряно, и никогда больше не получится склеить откуда ни возьмись посыпавшиеся осколки воспоминаний. Она является ко мне в сон. Я отчётливо помню лицо и голос, но каждый раз, когда она зовёт меня, каждый звук расплывается, становится неразличимым. Наказание велико — я не могу узнать даже, как её зовут. Мне никогда не встретить её среди живых лиц в нашем цирке. Остаётся только сохранять последнее, оставленное судьбой. Я ошибаюсь. О, как сильно ошибаюсь… *** Сара. Теперь я знаю её имя. Кажется, почти вспомнил… Хозяин приказал убить её. Я слишком слаб, чтобы противиться. Трава под ногами мокрая от росы. Неподъёмная ноша — горб или мои грехи? — тянет к земле. Я не умею плакать, но очень хотел бы выучиться. Широко распахнутые голубые глаза смотрят на меня в ужасе. Она обескуражена и напугана. Замечаю на себе ещё один взгляд. Северина. На миг кажется, будто она жалеет меня. А затем чуть взмахивает трёхпалой рукой. Ничего не могу сделать.