Аквариум

Сколько ни старайся не думать о глубине и смысле чувства, во сне подсознание решало за него. Сегодня не снились никакие пошлости и обнаженные тела. Сегодня Чжун Ли в застёгнутой доверху рубашке сидел на песке у края огромного рыжего ущелья и смотрел внутрь. Казалось, он ждёт кого-то из своих многочисленных, стёртых в пыль друзей. Когда Итер подошел ближе, то увидел почти пустую бутылку вина из османтуса, но, несмотря на крепкость напитка, глаза архонта оставались жгуче сухими. Тогда путешественник — во сне — подумал: может, Чжун Ли, образец перфекционизма, рисует себе красные линии на нижних уголках век, чтобы не плакать, ведь тогда линия смажется. Или наоборот — в знак скорби. Итер стал перед ним на колено и зеркалом как тогда — ему, взял это красивое лицо за подбородок. Архонт поймал взгляд и знакомо улыбнулся — нежно. Сказал: — Посиди со мной. Такому невозможно отказать. Солнце клонилось к закату, двигало тени в мертвом каменном ущелье. Возможно, чьем-то гробу. Ужасно хотелось его обнять, но почему-то именно в этом сне Итер не посмел. Конечно, по пробуждению теория про красную подводку казалась глупой выдумкой: за столько лет у любого бы высохли все имеющиеся слёзы, но ущелье… У Итера никогда не случалось таких потерь. При всём его умении дружить, с окончанием путешествия он прощался с друзьями с лёгким сердцем, так же отпуская их, как когда-то впустил. Обо всех он обычно вспоминал с приятным, чуть щемящим чувством, но даже если к сегодняшнему времени они умерли, то Итер не видел этой смерти, и в его сознании их кончина больше ассоциировалась с мягким, спокойным уходом от старости, нежели с трагической гибелью, невоплощенными мечтами и надеждами близкого существа. Чжун Ли сильно отличался от него в этом плане. Он скорбел. Неявно, скрыто. И обнаружить печаль удавалось лишь если тщательно прислушиваться к его спокойной, размеренной речи. Чжун Ли не являлся камнем. Или песком. Или идолом. Он не был богом, запечатленным в статуе, созданным лишь для поклонения, хотя долго играл такую нехитрую роль. И поток чувств год за годом омывал его со всех сторон, оставляя сколы, трещины. Если вдуматься, их многое объединяло — незаметное с первого взгляда: они оба оставались близки к людям и одновременно далеки, скрывали остальные чувства за приятным отношением и улыбкой, за вежливостью, оба были по-своему одиноки. Их можно было бы противопоставить по принципу взрослый — ребёнок, но Итер давно вышел из детского возраста, что Чжун Ли прекрасно понимал. Он не просил откровенности, но подпускал к себе ближе, чем остальных людей, и это подкупало. Он не делал первого шага, но всегда отвечал на шаги сделанные Итером. Если так думать — что бы он сделал в ответ на такой шаг? В ответ на признание. На поцелуй. Быть или не быть. Хах. И что останется Итеру, если он не ответит? Являются ли невыраженные чувства более болезненными, чем отвергнутые? Поднимаясь с кровати, он подумал: такие мысли — слишком для приятного солнечного утра. Рассеянно глядя в пол, расчесал пальцами волосы и принялся привычно заплетать русую косу. Одиночество… хмм. Спустившись вниз на странный шум с вибрацией, увидел предмет своих размышлений заменяющим блоки в одной из несущих стен. Левой он придерживал всю конструкцию, а правой вытаскивал старые и втискивал новые заранее созданные блоки. Руки его даже через перчатки светились приятным золотым светом. Рядом лежала огромная пирамида из свеженьких блоков, предвещая немалый масштаб работ. — Доброе утро, я разбудил тебя? — обернулся через плечо архонт. Извинился: — Некоторые участки здесь довольно древние и, во избежание неприятных инцидентов, их лучше обновить. — Нет, я проснулся раньше, — Итер наклонился над фонтаном плеская воду на лицо. — Я могу чем-то помочь? Моракс тщательно вставил новый блок, опустил руки с медленно угасающим золотом. Оценил потенциального вредителя. — Анемо в тебе довольно непредсказуемый элемент. Простыми словами — ты сейчас дунешь, и нас потом Сяо из завалов будет выкапывать. — Но ты же гео архонт… бывший. Можешь поменять во мне элемент? — поинтересовался Итер. На самом деле, ему всегда было любопытно, можно ли резонировать не только со статуей, а и с его владельцем. Правда, у всех знакомых архонтов уже отсутствовало сердце бога, прежде чем он успел попробовать. Чжун Ли улыбнулся уголком губ — тихо и аккуратно произнёс: — Мы можем попробовать, но твой элемент изменится лишь на пару часов, да и сам резонанс может показаться тебе… специфичным. Не видя в предложении двойного смысла, Итер с энтузиазмом кивнул: — Давай, мне любопытно. Чжун Ли ровно попросил: — Тогда повернить ко мне спиной, — когда тот стал, как указано, архонт продолжил тише, но так же ровно: — Необходимо дотронуться до твоей спины без ткани, поэтому, прошу, не удивляйся. Следом, холодная рука проскользнула под топ, остановившись между лопаток, и замерла ненадолго, словно проникая в пульс. Итер почувствовал стремительно накрывающий щёки румянец и волну тепла, идущую от чужой руки по всему телу, а за ней ослепляющую вспышку, перехватившую дыхание. Он даже догадываться не мог, что резонанс с архонтом так сильно похож на поцелуй. Обнаженная ладонь жгла кожу, сушила губы и абсолютно, абсолютно точно являлась чем-то интимным. Пах потянуло вниз, и, испугавшись неожиданности собственных ощущений, и ещё больше — разоблачения, хотя — куда дальше, Итер, вздрогнув, отпрянул. Врочем, элемент Гео всё равно отпечатался на сережках и груди. Резко обернулся, закусывая нижнюю губу, панически пытаясь подобрать слова — может ли, только он так отреагировал? Резонанс со статуями кардинально отличался, и при всей различности элементов, они всегда походили на покровительственную улыбку, спокойное одобрение… но не на это. Моракс говорил о специфичности, но такой… Пока Итер лихорадочно прокручивал в голове варианты вопросов, Чжун Ли стоял совершенно спокойно, и только в глубине его глаз что-то непорядочно сверкнуло — или же отблеск солнца так отразился в янтарных глазах. Путешественник крепко сжал озарившееся золотом правое запястье левой рукой, выдавил: — Я… Мне нужно отлучится, я сейчас вернусь, — рванул к себе в комнату. Они взрослые существа — необходимо было спросить прямо, но щеки горели, и он не знал, что будет делать, если Чжун Ли спокойно ответит, мол, для него это ничего не значит, обычное дело. Обычное дело, боги... Губы пульсирующе обжигало от нехватки прикосновения, но между лопатками жгло ещё сильнее — отпечаток. Он положил руку на пах, но лишь чтобы успокоиться, а не завести себя ещё больше, хотя хотелось совершенно иного расклада. Хотелось опрокинуть Моракса на том самом месте, даже на холодный пол, и чтобы они целовались уже по-настоящему, а не в дурном мареве резонанса… Итер убрал руку, сжал в кулак. Нет, он сейчас выдохнет и вернется. Им нужно поговорить. Как взрослые, иначе он совсем тут съедет с катушек от интенсивности ощущений в этой добровольной изоляции. Что бы он делал, если бы Чжун Ли рассказал ему как создать отдельный чайник — сидел бы в одиночестве погрязнув в депрессии? И непонятно что хуже — это безумие, или иное. Нужно всё прояснить, и чем быстрее, тем лучше. Однако вместо того, чтобы спуститься вниз, он опёрся спиной о стену, съехал вниз и долго-долго пытался избавиться от неуместного возбуждения. Оно стекало мурашками, стирающимися фантазиями и покалываниями трещинок на сохнущих губах. Что подумал о нём Чжун Ли? Он поддержал резонанс специально, или это только реакция Итера вспыхнувшая от телесного голода и долгого фантазирования о руке без перчатки на своём теле? Наконец, успокоившись, точно сняв устаревшую кожу, путешественник поднялся и неуверенно пополз из комнаты. Перетасовка блоков, судя по звукам прекратилась или закончилась некоторое время назад, и, чувствуя пережитое абсолютно бесполезным, Итер застал Архонта, стоящего на созданном выступе из собственной колонны, четкими движениями изменяющего текстуру стекла в куске окна в потолке — с ровного на рябь. При виде путешественника тот улыбнулся немного виновато и прекратил работу: — Прости, я уже закончил с нижним этажом, а тут требуется более тонкая работа. Но позже, у меня будет к тебе просьба. — Хорошо, но что ты всё-таки делаешь? — поинтересовался тот, задрав голову. — Думаю, здесь неплохо бы смотрелся витраж. Когда-то по просьбе одного друга, я разукрасил витражами весь его огромный замок, но с тех пор прошли столетия, не знаю, удастся ли мне воспроизвести мастерство. Итер смотрел вверх, как Моракс разделяет стекло на секции тонкими линиями, кажется, песка, намертво прикипающими к поверхности и попросил: — Расскажи. О своем друге. Свой разговор он малодушно отложил в далёкий ящик, а истории Чжун Ли успокаивали, убаюкивали, обращали в детский возраст, укачиваемый заполненной мягкими подушками колыбелью. Сказания иногда вызывали ностальгию, иногда сочувствие, сожаление, желание утешить, самому прижать к груди, хотя рассказчик совершенно не с тем намерением доставал дела дней минувших из глубин памяти. Моракс и в этот раз говорил об усопшем. Множество тысяч ночей назад Аждаха завел друга, что само по себе казалось выдающимся, ибо тот обычно не признавающий никого кроме Моракса, привел к ним в убежище высокого, запахнутого в серый потрёпанный плащ мужчину с ястребиными глазами. Мужчина умирал от обезвоживания, но Аждаха не понимал значения жажды, и привел существо к своему спутнику, прося о помощи. Сам Моракс на тот момент тоже не слишком разбирался в потребности поглощать жидкость ради выживания, но некоторое время наблюдал за людьми, и хоть и смутно, но понимал, что необходимо прибывшему существу. Прикоснулся ладонью к земле, нащупывая неравномерный подводный поток, и разверз землю, выводя тот вверх, наружу, но лишь часть, чтобы не нарушать создававшийся миллионами лет баланс. Он в принципе не любил без необходимости вторгаться в природные процессы, что, впрочем, сводилось в ничто во время очередных сражений во имя властвования на его земле, ибо во время этих схваток сдвигались даже тектонические плиты. Пришедший рухнул на колени, припадая губами к вспоротой земле и даже напившись, долго стоял, пропуская воду сквозь губы. Моракс и Аждаха недвижимо ждали рядом. Оба не слишком любили водную стихию и обычно старались держаться подальше, однако обычно нелюдимый дракон впервые заинтересовался другим существом, и архонт с тихим любопытством ждал развития событий. Оказалось, существо знало язык древних, и, не отрывая взгляда от воды, поведало, что он на самом деле сын правителя с востока, и его изгнали именно из-за необычности глаз, будто бы жена правителя на самом деле переспала с чудовищем, и из-за этого, ровно на шестнадцатилетние, глаза ублюдка приобрели такие зловещие черты. Он долго скитался по пустынным землям, однако из-за песчаной бури заблудился и едва не погиб, если бы не Аждаха. — Дай угадаю, — хмыкнул Итер, — позже он вернулся на свои земли и убил отца, чтобы самому стать правителем. Чжун Ли мягко улыбнулся в ответ: — Много несправедливостей происходило во все времена, однако он поступил верно, ведь отец сам обрёк его на смерть. — А откуда были его необычные глаза? Архонт задумался, изменяя цвет стекла на изумрудный: — Возможно, кто-то из родителей нёс в себе старинный ген древней расы, и тот спал, до определённого поколения. — Возможно? — Именно. Он мог попасть и под воздействие природной аномалии. Или один из множества архонтов решил позабавиться с его судьбой, мы никогда не узнаем. Он покинул нас спустя несколько месяцев, а вернулся через года, возмужавшим. Впрочем, сложно назвать это возвращением — мы встретились в другом месте, не ожидая его прихода. Тогда, Моракс готовил дар Хеврии, попросившей убежища в его землях, чтобы хоть немного придать ей силы духа. Хеврия приходила в восторг от необычных изделий, и проведя несколько дней в раздумьях, Моракс создал для неё изящную вазу, разделённую на несколько частей, окрашенных в разные цвета. Их ястребоглазый знакомец, путешествуя с караваном по дипломатическому делу остановился поприветствовать их, и заметив вазу, спросил, можно ли таким же образом украсить его дворец. — Он знал, что ты был архонтом? — с любопытством просил путешественник, скрестив ноги на полу. Тут усмехнулся: — Не думаю. Оба раза мы путешествовали в человеческом обличье, и ни я, ни Аждаха предпочитали не раскрывать себя больше, чем следовало. Думаю, до конца жизни он считал меня странствующим творцом стеклянных изделий. Итер кивнул сам себе: кажется, в пристрастии к скрытности Властелин Камня оставался неизменным с самого рождения. — Понятно, что тот человек умер. А дворец с витражами? — Разрушен, — просто ответил тот. — Раньше там находилась плодородная долина, но после одной из многочисленных битв она превратилась в выжженное поле. Сейчас в том месте располагается равнина, со всех сторон окруженная лесами. Слушая Моракса, Итер забывался, тонул в ином историческом промежутке, в красках представляя ту уже несуществующую вселенную — исчезнувшую, как только некто всемогущий перевернул песочный часы. Впору задуматься, существовал ли архонт времени, однако предположение выглядело довольно сомнительным, ибо архонты управляли материальными субстанциями, и даже в иных мирах путешественник ни разу не слышал ничего кроме мутных легенд об управлении четвертым измерением. Итер залез глубоко в память, пытаясь найти хоть что-то кроме тех самых легенд, и вздрогнул только когда почувствовал на себе пристальный взгляд. Вопросительно задрал голову: — Мм? Чжун Ли развеял колонну, с привычной грацией соскакивая на землю, заставляя задуматься, как при своей некой монументальности, архонт умудрялся одновременно оставаться упомрачительно атлетичным. И каждый раз эта его атлетичность создавала эффект внезапно заговорившего стихами камня. — Пожалуй, на сегодня хватит, — заключил тот. — Давай перейдём к поручению, всё же, эффект гео не вечен. Он взмахнул рукой в перчатке, призывая следовать за собой, и Итер поплёлся сзади, усмиряя снова вспыхнувший румянец. Хватит — сказал себе, до боли прикусил изнутри щёку. Спина Моракса казалась монолитной, а серёжка качалась точно маятник на бледной мочке левого уха. Заколка с кор ляписом скрепляющая волосы отбрасывала солнечный свет, и сейчас почему-то очень хотелось взять его за руку — в перчатке или без, просто чтобы ощутить постоянство, спокойствие прикосновения. Интересно, как бы он отреагировал? Они спустились вниз по каменной лестнице с шероховатыми ступенями, к двери, замеченной путешественником в самом начале с запирающим символом гео. Возле неё архонт остановился, кончики его пальцев засветились золотым сквозь черноту перчаток. Здесь, в подземных этажах солнечный свет казался иллюзией и на замену ему приходило блёклое янтарное сияние элементов земли. Замок поддался, расщепляясь, и две половины дверей с каменным тяжелым звуком разошлись в разные стороны. Прежде чем войти, Моракс обернулся, и с едва подсвеченным лицом произнёс: — Эти создания появились раньше архонтов. Ещё до времен цивилизации, разумные считали их самой сутью элементальной энергии, и один мой друг решил попытаться их культивировать, чтобы понять природу их естества — их появления. Он полагал, если разгадает алгоритм их сотворения, то поймёт устройство и поток создания нашего мира и нас самих — разгадает историю наоборот — от праха гибели до пепла рождения. — И он… разгадал? — поинтересовался Итер, ступая в темноту. — Едва ли, — Чжун Ли отвернулся, но по выдоху, казалось, будто он слабо усмехнулся, — однако ему удалось их культивировать, и вырастить существ из ядер кристаллов, в которые они обращаются при неосторожном прикосновении. Едва архонт переступил порог, что-то внутри замерцало, словно резонировало с элементом, а в следующую секунду загорелось мягким золотым светом, открывая взору огромное дерево, оплёвшее ветвями все стены комнаты. Вся их поверхность оказалась укрыта кристаллами, точно травой, а из сердцевины дерева едва светящимся вихрем вспорхнул вверх рой кристальных гео бабочек. Рой метнулся к Чжун Ли, облепливая его с ног до головы и уже через пару секунд бабочки засветились сильнее, едва ли не ослепляюще, словно подпитываясь гео элементом. — Я думал, после стольких лет моего отсутствия они перестанут существовать, однако они лишь кристаллизировались, кажется, дерево подпитывало их всё это время. Итак, — архонт, светящимся лицом, улыбаясь попросил: — На сегодня — помоги мне напитать бабочек. Тебе всего лишь необходимо активировать в себе Гео. Итер кивнул, сосредотачиваясь. Часть бабочек уже витала вокруг него, словно ночные мотыльки при виде зажженной свечи, а при активации и вовсе налетела кубарем, отчасти отлепившись от архонта. Они щекотали лапками щеки и шею, и он никогда не видел этих сияющих созданий так близко. Кристаллические ядра магически мерцали, но путешественник запретил себе дотрагиваться первым, помня множество случаев, когда сам того не желая, превращал подобных созданий в Тейвате в ядро одним неосторожным прикосновением. Сяо, помнится, вручил ему несколько таких, и они так и остались кристаллами в сумке, напоминанием о странном обычае отдавать подарки друзьям на свой день рождения. Поэтому он завис недвижно, краем глаза наблюдая за Мораксом, неожиданно расслабленно центральной фигурой застывшем посреди комнаты среди хаотичной мерцающей орды. Он выглядел… дома. Выглядел нужным, и от этого по-особенному удовлетворённым, необычно растрёпанным, пережившим мини-торнадо… каким-то в самом деле живым. С такой искренней стороны он открывался впервые. Вопрос вывалился прежде, чем Итер успел подумать: — Почему ты не возвращался сюда. Взаправду? Моракс повернул голову, глаза в глаза, но на сей раз, немного рассеянно отвел в сторону. Будто смотрел в самого себя: — Здесь… погибло множество моих добрых друзей. Обитель служила им последним прибежищем. После простого признания Итера словно озарило: Чжун Ли прожил несчисленное количество столетий, но прожитое время не означало, что он перестал чувствовать боль. Путешественник нахмурился: — Тогда ты пригласил меня… — Меня подкупает в тебе в том числе твоё долголетие, мой друг. Даже если ты уйдёшь — куда угодно, но не в смерть — до моей кончины, это сделает меня счастливым. — Звучит довольно эгоистично, — фыркнул, коротко выдыхая через нос, чтобы согнать с него нахальную бабочку. Архонт печально усмехнулся: — В таком случае, попрошу сделать скидку моим преклонным годам. Путешественник подумал: возможно, он единственный, с кем Чжун Ли говорил подобным образом, и само зрелище текущего момента — явление уникальное. Предположил: возможно своей аккуратностью, собранностью, архонт боролся не только с эрозией, а и с хаосом внутреннего мира, и сейчас, едва ли не в первый раз за долгое время предстал взъерошенным перед другим — и самим собой, без опасения рассыпаться, или даже опасаясь, но готовым пойти на риск. Впрочем, всё вышеупомянутое являлось не более чем предположением, догадкой, спекуляцией. Но если — правда, тогда, копая глубже — для чего? Всё же Чжун Ли являлся мастером подводных мотивов. Подумалось: и это он тоже скоро узнает.