Аквариум

Итеру снился Чжун Ли. В сотый раз. В тысячный. И бабочки. Будто после их нашествия он, растрёпанный, загадал Итеру второе желание: поправить его одежду. Моракс вряд ли бы сказал такое в реальности, но во сне просьба звучала абсолютно, упоительно логично. И Итер, опуская ладони сначала на талию, потом вверх, аккуратно снял его сюртук: завел чужие руки назад, чтобы медленно высвободить те из рукавов и, привлекая к себе, поцеловал в шею. Во снах они часто оказывались одного роста, и прикасаться к нему становилось легко, даже не привставая на цыпочки. Можно было зарыться губами в его растрёпанные волосы и тесно проутюжить ладонью путь от середины груди к паху по гладкой ткани рубашки и жесткой — штанов с пряжкой в виде геометрической бесконечности… Проснулся он с крепким стояком и почти привычным желанием самоубиться. Проскальзывая рукой уже к своему паху, задумался о ненормальной склонности к самоистязанию. Минусы молчания медленно перевешивали плюсы, а здравый смысл сквозь развратные сейчас картинки вещал: если он хочет пережить это адекватно, следует признаться, пережить отказ и отпустить. С другой стороны: насколько его чувства — настоящие, а насколько — телесный голод, одиночество, извращённо мутировавшая привязанность? До… их не такого уж давнего контракта с Чжун Ли ничего не выходило за рамки абстрактных мыслей от скуки — например с Сяо: с ним ничего не происходило даже во снах, или с Сян Лин, Бей Доу — разных, но по-своему горячих — с ними его либидо спало, хотя в какой-то момент его жизни — в другом мире он бегал напропалую за шальными шаловливыми юбками, пока Люмин смотрела на его брачные танцы взглядом скучающего старого иглобрюха. Почему именно он — так сильно? Из-за его достоинства, статности, чести? Или всё же — из-за ужасающей силы нахлынувшего одиночества? Что есть для него одиночество? Он вышел в ужасном, истрёпанном настроении. Чжун Ли с закинутыми одна на другую ногами сидел на появившейся из ниоткуда кушетке. Задумчиво глянул, но никак не прокомментировал, хотя Итеру хотелось, чтобы он спросил — хотелось ему всё выложить. Вместо этого они сели завтракать, и Чжун Ли праздно заметил: — Кажется, тебя снова активно ищут. Что сейчас Итера волновало меньше всего. — И найдут? — поинтересовался для проформы. Может, новые поиски организованы в честь очередного катаклизма, в который остальные его не против бы втянуть? — Позволю себе в этом засомневаться. Некоторое время они едят в молчании, и Чжун ли смотрит на него открыто и прямо, заинтересованно, как на загадку теней. Яичница растекается желтком по языку, но путешественник хочет поскорее закончить, ибо еда не лезет в горло. Чайничек закипает. Даже если откажет. В конце концов они взрослые. Сможет ли он смотреть Чжун Ли в глаза после отказа? Может, придется искать новое убежище?.. или «найтись» и притвориться, будто он снова надолго заснул, перевоплотившись в какую-нибудь Мондштадтскую сосну. Вздохнул и мрачно посмотрел на оставшуюся часть завтрака. Подняв глаза, столкнулся с пристальным взглядом Чжун Ли, но тот никак не прокомментировал. Он вообще не любил лезть не в своё дело. Аккуратно вытер салфеткой губы и спокойно произнёс: — Твоё сегодняшнее поручение состоит в том, чтобы добраться до наивысшей точки подпространства. Сразу предупрежу, ей является не верхушка нашего дома. Он так легко выпустил это «нашего» даже не заметив, будто не придав значения, что внутри Итера непонятным образом встрепенулась и забилась крыльями покалеченная белая птица. Возможно стоит. Попробовать. Стоит подумать и намекнуть ему вечером. Проблема состояла в том, что Итер был максимально неуклюж в намеках и двойных смыслах, насколько это вообще возможно. Не доев, путешественник кивнул Мораксу, заявив: — Тогда я пойду поищу прямо сейчас, — и едва ли не выскочил на улицу, не желая, чтобы архонт видел его лицо. Хлопнув себя ладонями по щекам, отошел в сторону, пытаясь разобраться, какая сторона ещё не была пройдена до конца. Отправился на север. С тех пор как прогулки наедине с собой стали частым явлением в его жизни, появилось больше ясности происходящего: раньше он предпочитал слушать своих спутников, но теперь за неимением оных, даже забываясь, говорил сам с собой. И думал: наверное, ему и раньше стоило быть больше с собой, чем с другими. Возможно и само одиночество шло не только от того, что он не открывался своим новым знакомым из Тейвата, а и от того, что он никогда не умел быть с самим собой. Что не знал, где его дом, и не видел дома в самом себе. Любил путешествия, но не построенные маршруты, не клетки. Для него за несвободой шла тоска, а уже за ней — одиночество. Белочка в клетке может бегать только по кругу, но, к счастью или к сожалению, если белочка выросла в клетке, другого она не знает… в отличие от Итера. Он шел к краю, неспешно размышляя о своей судьбе, о прожитых годах, о сестре — её особенности, её своеволии — она всегда делала по-своему, а он, открытый для предложений, обычно следовал за ней, точно за огоньком в тумане. Он часто считал их одним целым — неразлучными, незаменимыми, и когда потерял её… он только совсем недавно понял как сильно и глухо был на неё обижен — так, что даже себе не хотел признаваться — за то что она ушла от него, за то, что не подождала, за то, что позволила ему спать так долго, пока она там путешествовала с кем-то другим. Не поэтому ли Итеру так претила мысль и дальше путешествовать по Тейвату — потому что скорее всего она уже была там, исследовала города, моря, карьеры, равнины, года — не с ним. Он и сам не знал, не мог найти ответы на свои же вопросы, или каждый раз давал разные, запутывался, переходил от одной мысли к другой до бесконечности. Могла ли она тогда говорить совсем не про внешний поиск? Сказала «времени предостаточно» — чтобы он нашел не нечто занимательное в Тейвате — а нашел себя — не в ней, а внутри. Что-то вроде — стань самостоятельным, потому что с прежним тобой нам уже не по пути. Могла ли она быть настолько жестокой?.. наверное могла. Тогда, возможно, он не сделал так как она хотела, ибо вместо самодостаточности, нашел новую привязанность — сильную, спокойную, пахнущую османтусом. Такой себе гранитный буёк в штормовом море его жизни. Плохо это или хорошо — слишком узкие критерии. Это — по-другому. А ещё, возможно, это маленькая месть ей — оставившей его на столько лет. Он бы простил — он бы, даже может не подумал, если бы тогда, при их первой встрече Люмин поговорила с ним — поговорила как с равным, а так… А так, переходя от одного раздумья к другому, то и дело соскакивая на Моракса, Итер обошел подпространство по периметру, и уже начал обходить по второму кругу, когда понял — не сработает. Видимо, на сей раз Властелин Камня оставил ему загадку со звёздочкой, заставляющей пристально присмотреться к окружающему миру. Песок с блестящими на солнце барханами по-прежнему являлся властвующей стихией «чайника», и в видимой зоне не находилось на вышине ничего, кроме стайки пушистых кучевых облаков. Дело плавно переходило к вечеру, и живот начал намекать на необходимость восстановить энергию. Поэтому путешественник почесал висок и отправился перекусить бутербродами на столике возле сада. Рядом во всю цвели желтым одуванчики и нежно-белые сесилии с покамест закрытыми бутонами. Мысль о Люмин не отпускала. По прибытию в чайник он специально старался отодвинуть её волшебную сияющую фигурку в сторону, потом его мысли заполнил Моракс, но теперь она возникала снова и снова, маленькая, смеющаяся, нежная и храбрая девчонка — кем она стала сейчас? Он хотел вернуть её — сестру, но возможно, нет — скорее всего — он не знал её сейчас. Тогда — что в ней осталось от его драгоценной сестры? Будто её можно было разобрать, точно пазл и собрать заново, добавив новые кусочки, перепутав старые. Со вздохом он встал и осмотрелся. Замок и пустыня. Обитель Властелина Камня. Святыня, где нашли свой конец создания, дорогие Мораксу. Бывали ли моменты, когда он, скрючившись на полу, рыдал от отчаяния, от невозможности встречи, и нежные воздушные руки обнимали его аккуратно со спины — только в воображении? Бывало, он закусывал губы, сам не замечая, до крови, и с глазами затуманенными черной вуалью скорби разрубал врага напополам? Бывало, чтобы стоял молча, опустошенный, и искал среди толпы те самые руки, тот самый цвет шелковистых волос, закрывающих лицо на ветру? Находил — ошибался — и обращался в неподвижный валун. Или он изначально, в отличие от Итера, умел принимать потери? Или… эрозия точащая камень — это его собственные непролитые слёзы? Итер хотел бы увидеть Чжун Ли в прошлом, плачущего в его объятиях, и одинаково хотел бы оказаться на его месте сам, в те далёкие моменты, когда нуждался в поддержке больше всего, и тем не менее молчал, вежливо улыбался окружающим. Дело ли в Люмин, в Аквариуме, в нем самом, потерянном задолго до их путешествия в Тейват, потерянном так тайно, что он даже не заметил момента падения? Путешественник скривился, отгоняя вязь мыслей. Хватит. Это не приведет ни к чему хорошему. В конце концов он что-то решит, найдет и выйдет отсюда. Просто нужно ещё немного — совсем немного времени — он уже и так чувствует себя лучше — настолько, что способен анализировать происходящее не под гранитом скрытой обиды. Пройдя пару шагов, признался себе, что не имеет ни сил, ни малейшего желания разгадывать загадки сегодня. Закинул вверх голову и громко позвал: — Моракс. Я сдаюсь, серьезно. Спустя несколько секунд тот вышел из главного входа в жилете поверх рубашки и с кардиганом, висящим на согнутой руке. Улыбнулся как-то особенно сочувственно, словно знал содержание чужих мыслей. Заметил: — Иногда для достижения цели необходимо попросить. Итеру потребовалось несколько секунд переварить предложение, и когда дошло, он справедливо возмутился: — Так это изначально было невозможно без твоей помощи! Это же нечестно! Тот хмыкнул: — Честность подразумевает предписанные правила выполнения заданий, а данных мы с тобой, дорогой друг, не составляли. С таким почти ироничным заявлением он взмахнул рукой, открывая прозрачные ступени ведущие в скопление кучевых облаков, находившиеся под подозрением у путешественника с самого первого обхода. Солнце медленно клонилось к закату, просвечивая сквозь невесомую дорожку. Чжун Ли заступил первым и галантно подал Итеру руку. Сказал почему-то: — Сегодня ночью будет холодно, — хотя, разве не он сам контролировал погоду? Путешественник обожал различные возвышения. Он мог часами сидеть на верхушке Логова Ужаса Бури, где ветер трепал волосы и пытался украсть шарф. Пару раз он даже замечал Венти, непривычно серьёзного, играющего на арфе мелодию, родом из старого Мондштадта времён Декарабиана и безымянного барда, чьё обличие и по сей день носил Барбатос. Как-то они с Венти даже встретились взглядами, и тот улыбнулся ему, отсалютовав арфой, но в глаза его вовсе не следовали губам. Он умел веселиться, смеяться по-настоящему, петь, буянить, отпускать прошлое, но казалось, иногда последнее брало его за руку и вело туда, в бывшую столицу ветров, заставляя на древнем языке говорить в никуда о жизни и смерти. Впрочем, кажется, смерти Венти вовсе не страшился. Как и стоявший перед ним Моракс. Итер принял руку, в глубине чувствуя неловкость от такого… нетипичного отношения, и они вдвоём, плечо к плечу проследовали в облака. Пройдя туманно-кристаллическую завесу, оросившую одежду и кожу, оба оказались в крохотном, по сравнению со зданием внизу, помещении из белого камня, с огромной открытой аркой ведущей к обрамлённому золотом тяжелому трону. — Дай угадаю, — путешественник хмыкнул, отпуская гладкую ладонь в перчатке и проходя вперёд: — Тут ты принимал гостей. — Так и есть. Обычно, я предпочитал обращаться в дракона, ибо это производило на паломников гораздо больше впечатления, нежели моё человеческое обличье. — Хмм, — Итер представил себе действо приёма, — но трон-то маловат для дракона. Почему-то ситуация с мостящимся гигантом и общим громоздким величием, нетипичным для нынешнего Чжун Ли, выглядела неимоверно забавно с серьёзным Мораксом в главной роли, развеяла мрачные тучи настроения, и отчасти играясь, отчасти чтобы перестать ощущать эту щекочущую неловкость от обращения архонта, Итер лёгким шагом проследовал на пьедестал. С размахом уселся на нём, закинув ногу на ногу. Спросил театрально-высокомерно глядя на Властелина Камня: — Мне идёт? Тот же абсолютно серьёзно в задумчивом жесте взял большим и указательным пальцем собственный подбородок: — Из тебя вышел бы необыкновенный архонт. Взгляд Моракса почему-то так крепко зацепил Итера, что они не отрывались друг от друга несколько десятков секунд, после чего первый заключил спокойно и совершенно отстранённо: — Не зря Сяо ловил для тебя кристальных бабочек. Путешественник закусил нижнюю губу, потерявшись в смысле и абсолютно не понимая, как реагировать. Фраза звучала чем-то необыкновенно важным, чем-то скрытым между строк, но не способному распознавать невидимые чернила, Итеру оставалось только тонуть в смысле. Неловко перевёл тему, поднимаясь с трона: — Как ты выглядел в то время? Не в качестве дракона, конечно. Дракона мне тебя и мертвого хватило видеть. — Хмм, — долгая пауза, снова некий особенный смысл, заставляющий подсознательно напрячься. — Хочешь посмотреть? — Да, было бы интересно, — просто ответил тот, пожимая плечами. Если уж ему не дано понять, он просто поплывёт по течению, что бы Моракс ему ни предложил. Архонт кивнул молча и медленно зашел за трон, где едва заметным прямоугольником открывалась символом гео дверь. В ожидании Итер праздно жалел, что одежда на архонте не сменилась перетеканием в песок и обратно, будто брюки и рубашка являлась частью плоти, или точнее выразиться — материи. Занятное вышло бы зрелище — перетекание, и ещё занятнее, если бы часть тела на секунду оказалась открытой. Какая кожа у Чжун ли на груди? Бледнее его лица? Путешественник упрекнул себя за неуместные мысли: всё же, тронный зал являлся неким сакральным объектом, местом паломничества, удовлетворявшим духовные надежды и молитвы страждущих. Всё помещение отдавало монументальностью, возвышенным творением апогея зодчества, с белыми обсидиановыми колоннами по бокам пути к трону и мозаикой, оформленной в традиционном для Ли Юэ орнаменте, из солнечного цвета мрамора. Продуманность и простор. Забавно, но похожее оформление он встречал даже на нефритовой ширме Нин Гуан. Белый преобладал в общем окружении, в оформлении облаков, и мысль снова перескочила на Чжун Ли, со спокойным достоинством вышедшего из закрытой комнаты. Ему шел белый, наверное, больше, чем любой другой цвет, особенно в подпоясанной тунике с разрезами и черных шароварах, обеих украшенных золотистыми прямыми линиями с геометрически правильными изгибами. В горле резко пересохло и захотелось обратно сесть — пусть не на трон, хоть на что-нибудь. Босиком он казался… более похожим на божество, точно это служило конечным определяющим фактором. Глядя на Моракса, вольно обходящего пьедестал, Итер действительно сел обратно. До него до боли хотелось дотронуться. Провести по мускулам на тёмных руках — напоминании о времени правления и всемогущества, сейчас утраченного возможно навсегда. Хотелось почувствовать жилки вен — имитацию ли — человеческого тела? Золотые костяшки пальцев, нежную кожу на сгибе локтя, крепкое каменное предплечье. Хотелось снять белоснежный широкий капюшон и посмотреть близко-близко в глубокий янтарный каньон глаз. Глубокий настолько, что если тебе позволят в него ухнуть — можно падать до бесконечности. И Моракс… позволял. Он будто… сам всё именно так подстроил. Специально. Тогда Итер поднялся с трона, загипнотизировано подошел. Принял руку Моракса, прикоснулся к скрытой тканью груди — крепкой как скала. Архонт мягко накрыл его руку своей: — Ты сдался сегодня. Полагаю, у меня есть право на дополнительную просьбу. Итер завороженно кивнул. Моракс улыбнулся краешком губ и молчал некоторое время, позволяя чужой руке греть свою грудь. А когда сказал, звучало, будто во сне: — Тогда, Итер, потанцуй со мной.